Текст книги "Ключ к загадке (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Annotation

Продолжение Ларца Пандоры.

Константинов Алексей Федорович

Пролог

1

2

3

4

5

6

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4

Глава 5.

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Эпилог.

Рассказы, входящие в Шкатулочный цикл

Сделка

Индульгенция

Минерва

Все уже будет, все еще было

Румынский потрошитель

Константинов Алексей Федорович

Ключ к загадке

Пролог 

1

24 апреля 1936 года. Тихий океан.

Небольшой старенький нарядный пароход неуверенно рассекал волны, становившиеся все выше и выше. Каждый удар буйствующей океанской воды о борт корабля, заставлял обшивку грозно трещать и громыхать, а корабль качаться сильнее обычного. Русский православный священник Павел Молчанов поднялся из каюты на борт дабы подышать свежим воздухом. Плавание он переносил с великим трудом, у него болела голова, постоянно тошнило.

Матросы, заметившие его на палубе, зашумели, стали выкрикивать ругательства и требовать, чтобы он спустился вниз – если вдруг собьет с ног и унесет волной за борт, никто его спасать не станет. Молчанов не обратил на них никакого внимания, подошел к фальшборту, локтями облокотился на хлипенький деревянный планширь, закрыл глаза, стал глубоко дышать. К горлу подступило, во рту появился горьковато-соленый привкус, священника вырвало зеленоватой жидкой массой в топорщившийся, недовольный серебристо-черный океан.

Мутными глазами он вглядывался в непроглядные пучины Тихого океана и думал: "Куда плыву? Зачем плыву?" Снов вспомнил зеленокожую тварь с вывернутыми наизнанку ногами, сжался внутри. Может он свихнулся – это все объяснило бы. Ведь сумасшедшие так себя и ведут: резко меняют образ жизни, принимают поспешные решения. Например, плыть туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.

– У вас всё хорошо? – с отцовской заботой спросил подошедший к священнику матрос.

Оттолкнувшись от поручня, он кое-как выпрямился, посмотрел на молодого парня, кивнул.

– Море расшалилось, совсем желудок не слушает, – пожаловался Молчанов.

Матрос понимающе кивнул, наклонился к попу.

– А ты попробуй наесться, но так, чтобы до отвала, – прошептал он. – Мне как-то в шторм поплохело, так товарищ посоветовал набить живот под завязку. Я ему не поверил, но совету последовал и не поверишь, помогло.

– Попробую, обязательно попробую, – заверил сердобольного матроса священник. – А скажи мне, мил человек, часто тут шторма бывают?

– Часто, только ты не волнуйся – капитан у нас бывалый моряк, для него эти шторма как для сухопутных крыс дождик, – матрос на всякий случай обернулся по сторонам. – Ничего, что я с тобой по-простецки разговариваю? Никому не расскажешь, а то начальство нас за такие вещи гоняет?

– Не расскажу, – успокоил матроса Молчанов и тревожно посмотрел на горизонт – впереди их ждала непроницаемая чернота, изредка освещаемая яркими вспышками пурпурно-синих молний.

– Не часто плаваешь, да? – опершись спиной о поручень, спросил совсем расслабившийся матрос. – Зачем в Китай-то плывешь?

Священник достал крест из-под одежды, показал матросу.

– Миссионер я, еду храм Божий основывать.

– Вот оно как, – протянул матрос. – А крест у тебя интересный. Ты не мормон часом?

– Православные мы, – обиженно заявил Молчанов. Общение с матросом начинало ему досаждать.

– Это что за вера такая?

– Русская! – не без горделивости ответил священник.

– Вон оно как, – матрос сплюнул в море, видимо, болтать со священником ему тоже надоела.

– Ну, бывай, святой отец. А за шторм не переживай – переживем, – подмигнул Молчанову и пошел по своим делам.

Священник еще раз глянул на горизонт, на поверхность океана, к горлу опять подступило, вновь он приник к поручню. Полегчало. И в этот самый момент пыхнуло где-то рядом. Ослепленный и напуганный священник грохнулся на палубу, хлопал глазами и смотрел на то, как в быстро растут волны, как сильно они начинают качать корабль, как вокруг становится темно, поднимается ураганный ветер. Нужно было уходить, спасаться. Неуклюже ухватившись за поручень, Молчанов встал и застыл – прямо на него надвигалась волна, по высоте превосходившая корабль. Она непременно накроет Павла Ивановича!

Священник мертвой хваткой вцепился в поручень и начал молиться.

2

13 января 1937 года. Наска, Перу.

На плато стояла страшная жара – у поверхности раскаленного добела бледно-желтого песка воздух находился в непрекращающемся движении, преломляя лучи света. Безжалостно палящее солнце стояло в зените и свысока смотрело на унылый однообразный пейзаж: холмы и песок, песок и холмы. Практически пересохшая река тихонько шептала незамысловатую песенку, распадаясь в неровном русле на десятки ручейков. Торчащие из-под земли кривые корни деревьев, растущих у воды, напоминали тянущиеся руки страждущих людей, молящих о помощи и милосердии высшие силы.

Рядом с рощицей пристроились глиняные дома местных жителей, попрятавшихся от пекла в спасительной прохладе под родными крышами. Дети и взрослые дремали, как здесь говорили, устроили сиесту. Спали и наемники, охранявшие стоянку немецких археологов, и сами археологи. Казалось, жизнь повсюду остановилась, но это было не так.

Невысокий сорокалетний перуанец – коренастый, круглолицы, смуглый, почти что черный, но не от рождения, а о лучей беспощадного солнца – в легкой светло-желтой рубашке, штанах того же цвета, с коричневой широкополой шляпой на голове, бродил в стороне от поселка, в тени деревьев. Он давно свыкся с высокой температурой – на раскопках ему и не такое приходилось выдерживать – потому представившейся возможности отдохнуть предпочел поискать следы, как он предполагал, ритуальных дорог инков, которые привлекли его внимание около пяти лет назад. Тогда, точно так же бродя по плато, он обратил внимание на странные линии, тянущиеся параллельно друг к другу. В тот день он торопился, не предал своему открытию большого значения, поэтому не проследил, куда они ведут. Однако спустя некоторое время, рассказав о случайной находке своему учителю Хулио Цэзаре Тельо, узнал от него, что через плато могли ритуальные дороги инков, которые вели в священные для индейцев места, играли иную роль Он отправился обратно, бродил по плато несколько часов, но так ничего и не обнаружил – вероятно, линии просто занесло песком. Поиски повторил на следующий день, через день, но так и не добился никаких результатов. А после его завалили работой на раскопках, поэтому поиски пришлось отложить на неопределенное будущее. И вот теперь, спустя столько лет, Торивьо Кссеспе нова вернулся в Наску, пусть и ненадолго. Он вместе с экспедицией направлялся в долину реки Мантаро, изначально не планировал посещать Наску, уже успел позабыть о деревеньке, и линиях на плато, которые когда-то привлекли его внимание. Но просматривая карту и случайно заметив название поселения, вспомнил и решил сделать крюк. Так вместе со своими товарищами и оказался здесь. Коллеги не до конца понимали, зачем они свернули в Наску(Кссеспе не стал делиться своими мотивами), но от возможности побывать здесь не отказались.

Времени у них было в обрез, поэтому увлеченный и трудолюбивый Кссеспе не стал жертвовать драгоценными дневными часами, продолжал упорные поиски даже при невыносимой летней жаре. Правда и у него был свой предел, поэтому когда солнце оказалось в зените, пришлось перенести поиски в лесок, что раскинулся у умирающей реки.

Сегодня Кссеспе был рассеян, невнимательно смотрел и думал о чем-то своём. Он совсем разуверился и бродил скорее для очистки совести, чем действительно в поисках ритуальной дороги. Уморившись, присел рядом с деревом на сухой краснозем, снял с пояса флягу, вылил немного воды себе на лицо, отпил. Осмотрел в мутную речку, бегущую в ста метрах от опушки, вздрогнл – хрустнула ветка, кто-то шагал. Наска – засушливое неприветливое место, вряд ли здесь можно встретить крупного хищника. Однако полагаясь на свой немалый опыт, Кссеспе знал, что в Перу пуму можно встретить в самом неожиданном месте.

Стал осматриваться, искать какую-нибудь ветку потолще, которая в случае нападения могла бы помочь ему защититься и отбиться от хищника. Зная повадки диких кошек, Кссеспе рассчитывал напугать пумы – они редко нападали на людей и уж точно не станут связывать с тем, кто в состоянии дать отпор. Но тут до Кссеспе донесся звук чьего-то голоса. Говорили на незнакомом ему языке. Звонкая твердая "р", почти как в испанском, дала понять, что это не немецкий и не английский, временами грубоватое, а временами мягкое произношение совсем сбили профессора с толку. Когда-то он слышал эту речь, но не мог вспомнить когда. В конец запутался, поняв, что голос принадлежит молодой женщине. Какая же девушка в одиночку осмелиться бродить в лесу на порядочном расстоянии от города?

Заинтригованный Кссеспе поднялся с земли, стал вглядываться в пространство между деревьями, пошёл навстречу обладательнице голоса. Женщина тем временем перешла на английский и что-то оживленно объясняла. Значит, она все-таки не одна. Либо она сумасшедшая. Кссеспе невесело улыбнулся и в этот самый момент разглядел парочку, бродившую между деревьев. Они не сразу, но обратили внимание на профессора, стоявшего на возвышенности, кивнули ему. Он помахал рукой, стал спускаться, одновременно с этим разглядывая парочку. Мужчина высокий, с благородными чертами лица, молодой, не старше тридцати. Девушка ему под стать: красивая, с вьющимися коричневыми волосами, изумрудно-зелеными глазами, мечтательным взглядом. Наверное муж с женой. Но откуда они здесь? И тут Кссеспе вспомнил разговоры местных о каких-то англичанах, посилившихся в Наска. Старший, видимо, отец семейства, промышлял наемничеством, его брат вместе с младшей дочерью держали харчевню, которую частенько наведывались местные крестьяне, ну а старшая дочь и племянник-бездельник днями шлялись по окрестностями. Очевидно, их-то Кссеспе и повстречал. Но если они англичане, на каком языке говорила девушка? И тут профессор вспомнил, где слышал похожую речь: от русских мигрантов-инженеров в Лиме, с которыми Кссеспе несколько раз сталкивался в стенах университета.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулся Кссеспе, протянув руку мужчине и кивнув женщине. – Не ожидал встретить кого-то в такой час.

Мужчина с женщиной переглянулись, игриво улыбнулись.

– Но абламос эспаньоль, – нашлась девушка. – Соло инглес.

Незадача – парочка не говорила по-испански, Кссеспе не знал английского.

– Неужели совсем не говорите? – спросил несколько огорченный профессор. Он-то рассчитывал расспросить незнакомцев – вдруг им на глаза попадались линии, которые так долго и безрезультатно искал профессор.

– Маль, муй маль, – выдавила девушка, постоянно поглядывая на своего попутчика, ища поддержки. Тот только хлопал глазами.

Профессор вздохнул.

– Вы англичане? – спросил он пытаясь понять, насколько его собеседники понимают испанский.

Девушка кивнула.

– Говорить не говорите, но по-испански понимаете, так?

Она снова кивнула, правда, не слишком уверенно.

– Местные рассказывали, что вы частенько бродите в этих лесах. Может быть вам на глаза попадались линии, – для наглядности Кссеспе энергично размахивал руками туда-сюда.

Девушка пожала плечами, поглядела на своего спутника и что-то ему сообщила, тот призадумался, ответил ей, она перевела взгляд на Кссеспе.

– Кэ линеа? – спросила.

Профессор не знал как объяснить, но тем провел носком ботинка по земле, активно жестикулировал, в речи использовал как можно больше интернациональных слов. В какой-то момент лицо женщины просветлело, она оживленно закивала, что-то сказала своему приятелю, тот утвердительно кивнул, жестом пригласил Кссеспе следовать за ними.

– Бан, – для убедительности добавила женщина.

Профессор послушно последовал за парочкой.

– Мучо тьемпо, – заметила женщина, когда они покинули гостеприимную рощицу и оказались на солнцепеке.

Обнадеженный профессор только махнул рукой.

– Я никуда не спешу, – небрежно бросил он, но вспомнив, что не один, к тому же среди них женщина, несколько смутился.

– Если, конечно, вас не затруднит, – быстро добавил Кссеспе.

– Но, – широкой улыбнувшись, сказала девушка, – но дификультосо.

По дороге мужчина с женщиной оживленно разговаривали, посмеивались – казалось, нестерпимая жара им нипочем. Они много и с удовольствием разглядывали друг друга, и Кссеспе быстро догадался – перед ним влюбленные. Общество людей, говоривших на незнакомом ему языке, неожиданно оказалось для него приятным, и он невольно стал улыбаться, когда парочка начинала заразительно смеяться.

Минут через сорок они спустились с невысокого холма, прошли вдоль его подножья, и, оказавшись на равнине, где от солнца их не укрывало уже ничего, сбавили темп. Теперь уж бодрость покинула парочку, они вяло плелись, женщина сильно устала. Кссеспе забеспокоился – себя-то он чувствовал хорошо, а вот за молодых людей переживал.

"Идем неизвестно куда. Покажут мне какую-нибудь ерунду, не стоящую внимания и всё. А как хватить одно из них удар, что делать, кто виноват будет? Я!" – обеспокоенно подумал профессор.

– Долго еще идти? – спросил он, тревожно глядя на женщину.

Та отрицательно махнула головой, указала пальцами на фляжку Кссеспе.

– Агва, – попросила она.

Профессор без колебаний дал девушке напиться, уже проклинал себя за затею.

"А что мне было делать? – думал он. – Завтра утром мы уходим, вот и цеплялся за любую надежду. Теперь уж об одном мечтаю – лишь бы живыми из этой пустыни выбраться".

Тем не менее, он так и не предложил повернуть обратно. Спустя еще примерно десять минут парочка резко остановилась, мужчина выло посмотрел себе под ноги и ткнул пальцем в землю. Кссеспе посмотрел, поначалу ничего не увидел. Но англичанин наклонился, провел рукой по земле, от чего углубления в земли стало невозможно не увидеть. Кссеспе позабыл о своих страха и усталости, подошел ближе и стал разглядывать линию. Да, это то самое! Именно ее он видел десять лет назад. Но это не похоже на дорогу – просто набор параллельных линий. Тогда что это? И для чего это нужно?

Кто-то дернул профессора за рукав рубашки. Он раздраженно обернулся – Кссеспе не любил, когда его отвлекают. То был мужчина, пальцем указывал на запад, в сторону деревни. Профессор вспомнил, что он не один посреди пустыни в полдень. Нужно возвращаться, теперь уж он знает, где искать. Только представляет ли находка хоть какую-то ценность? Это ведь не дорога. Заинтересованность сменилась безразличием, Кссеспе проследил ход лини – она тянулась к горизонту, нигде не отклоняясь от своего направления.

"Точно не дорога, – разочарованно заключил он. – Написать об этом стоит, но делать тут больше нечего".

Он обернулся, посмотрел на мужчину и кивнул.

– Пойдемте, назад.

– Эсо бускан? – спросила мокрая от пота женщина.

– Это, это, – протянул профессор. – Спасибо за помощь.

Не смотря на усталость, женщина приветливо улыбнулась.

Они двинулись обратный путь, добрались до поселка без приключений, хоть и шли раза в два дольше, чем вперед. Профессор твердо решил написать о найденных линиях при первой возможности, но постоянно то забывал, то откладывал. Впервые он упомянул о них в своей работе лишь в тридцать девятом году.

3

Июнь 1935 года. Тибет.

Беспокойно теребя ставшую длинной бороду Шефер с любопытством поглядывал на прибывших японцев. Их было всего четверо: низкие, тщедушный, они держались с достоинством, даже высокомерно. Переводчик – седовласый мужчина средних лет – возглавлял процессию. Следом шел интеллигентного вида мужчина с неаккуратной эспаньолкой, очками в круглой золотистой оправе и забавной цилиндрообразной шапочкой на голове, напомнившей турецкую феску. Голову он держал высокоподнятой, взгляд его острый, неприятный, черты лица правильные, волосы угольно-черные.

Когда японцы приблизились, Шефер расправил плечи. натянул на лицо приветливую улыбку и поздоровался. Переводчик коротко кивнул, вопросительно посмотрел на Эрнста.

– Меня послал штурмбанфюрер Эмберх встретить вас и проводить на базу. Эрнст Шефер.

Переводчик быстро сообщил эту информацию мужчине в очках, тот что-то ответил.

– Тюса Исии приветствует коллегу. Он интересуется, занимаетесь ли вы научной работой или практикуете лишь ратное дело? – сказал переводчик.

– Я ученый, зоолог. Изучаю местную фауну, помогаю доктору Крузе исследовать и классифицировать местные антропологические типы.

Когда переводчик сообщил об этом подполковнику Исии, тот оживился.

– Тюса интересуется местными антропологическими типами и будет признателен, если по дороге вы расскажете о ваших успехах.

– С огромным удовольствием, – уже искренне улыбнулся Шефер.

Они двинулись в путь. Немец красочно и живо описывал местных жителей, переводчик едва успевал за ним, иногда затрудняясь перевести научные термины. Однако подполковнику быстро наскучил разговор он резко перебил Шефера и буркнул пару фраз на японском.

– Тюсу больше интересует описание глубинное, нежели поверхностное. Вы уже проверяли на местных действие ядов, делали вскрытие?

Шефер опешил от заданного вопроса.

"Подражают европейцами, надевают наши вещи, носят наши бороды, а по существу остаются дикарями",– подумал он в этот момент.

– Наша база в Тибете не преследует целей изучения действия ядов на человеческий организм, – сухо сообщил Шефер. – Более того, подобные исследования являются неэтичными, по крайней мере, с европейской точки зрения и проводиться здесь не будут.

Переводчик почувствовал грубость в ответе Шефера, с холодным злобным презрением глянул на него, после чего перевел его слова Исии. Подполковник даже не глянул в стону Шефера, прекратил общение.

Дальше они поднимались по горной тропинке молча. Вспыливший поначалу Эрнст занервничал – а что если своим неосторожным словом он сорвал важные переговоры? Как быть тогда? Не отразится ли это на его карьере? В конце концов, он решил, что необходимо попытаться сгладить возникшие разногласия. Когда они поднялись на очередной пригорок и им открылась долина озера, он указал вниз.

– Вот там располагается деревня. Проживает порядка ста тридцати человек. Мы наблюдали за ними со стороны и должен вам сказать: население с антропологической точки зрения весьма любопытно – таких типов я не встречал ни в Непале, ни в Китае.

Переводчик даже не глянул в сторону Шефера, от чего немец почувствовал себя совсем уж неуютно.

"Лучше бы молчал. Вот только бы Эмберх не прознал о наших разногласиях", – подумал Шефер. Штурмбанфюрера он боялся – Эмберх был скор на расправу и мог одним росчерком пера сломать человеку жизнь. Как-то Эрнст пытался разговорить сопровождающего Эмберха солдата – Ганса Штейнера – но тот на все вопросы отвечал односложно. Да и вообще странный был тип: держался ото всех особняком, вечно мрачный, молчаливый. Никто не знал, для чего он приставлен к Эмберху, но последний постоянно в шутку, а может и на полном серьезе, называл того шпионом.

Спустившись с горы и миновав перевал, Шефер вывел японцев к раскинувшемуся на горном плато комплексу, построенному немцами всего за пару недель: палатки занимали почти всю площадь равнины, в центре и у края стояли два полноценных деревянных дома, один из которых предназначался для командования, второй для медицинских экспериментов доктора Крузе. Помимо прочего возле лаборатории стояли электрические генераторы. В ближайшее время предполагалось привезти еще стройматериалов и возвести несколько дополнительных зданий, плюс увеличить численность персонала комплекса с пятидесяти до трехсот человек.

– А это не слишком? – спросил переводчик, с сомнением посмотрев на немецкие палатки.

– В каком смысле? – Шефер уже позабыл об обиде и был рад, что японец заговорил – можно надеяться, что неприятный инцидент улажен.

– Это место могут в любой момент найти. Не боитесь тибетских солдат?

Шефер усмехнулся.

– Каких солдат? Тибет воюет с Китаем, он и независимость свою защитить не может. Рыскать по горам никто не станет. Помните деревню, которую я вам показывал? Ее жители раз в год ездят в Лхасу выторговать какие-нибудь побрякушки, в целом же они живут так же, как их предки сотни, а может и тысячи лет назад. Даже если кто-нибудь из них нас случайно обнаружит, о нас не скоро узнают. А если и узнают, то не смогут понять, что, собственно говоря, они здесь увидели.

– Почему выбрали именно это место? – настаивал переводчик.

– Ну, тридцатикилометровую область, в которой следует расположить базу, задал Эмберх, оставалось только подобрать подходящий участок. Плато – лучшее, что удалось найти. Почему штурмбанфюрер выбрал именно эту область спросите у него.

Тем временем к Шеферу и японцам уже спешил доктор Крузе со своими ассистентами.

– Уважаемый Сиро, рад вас видеть, – поприветствовал подполковника доктор, ухватив худую ладонь японца и энергично ее трясся. – Я так долго вас ждал, наслышан о намерения вашего правительства. Это грандиозный и очень важный шаг, мы готовы сотрудничать с вами во всех направлениях, надеемся на взаимность.

Переводчик передал Исии смысл сказанного, последний снова оживился, поправил свои очки и что-то стал говорить.

– Вы доктор Крузе, верно? – спросил переводчик.

– Он самый, – улыбнулся медик.

– Тюса Исии горд знакомству с вами и интересуется достигнутыми успехами.

– О, пойдёмте, эксперимент проходит прямо сейчас, могу вам всё показать, – жестом Крузе предложил японцам следовать за ним.

– Доктор, постойте, – возмутился Шефер. – Штурмбанфюрер просил меня незамедлительно по прибытию привести делегацию к нему.

– Успокойтесь Эрнст, я разговаривал с Эмберхом, предупредил, что хотел бы ознакомить уважаемого Сиро с нашими результатами. Пойдемте и вы с нами – это правда заслуживает того, чтобы быть увиденным, – сказал Крузе.

– Вы точно говорили с штурмбанфюрером?

– Какой вы недоверчивый, – Крузе весело улыбнулся. – Слово офицера. Пойдёмте скорее, пропустите самое интересное.

Больше не обращая внимания на Шефера, Крузе увлек Сиро Исии и переводчика за собой. Двое оставшихся японцев застыли на месте как вкопанные. Эрнсту ничего не оставалось, кроме как пойти следом за Крузе и Исии. Он не вслушивался в разговоры впереди идущих, думал о том, что очень скоро покинет комплекс. И это к лучшему. Не создан он для шпионской работы. Вводить в заблуждение хороших знакомых, водить вокруг пальцев радушно принявшее их правительство другой страны – нехорошо это.

Закралась даже крамольная вещь – а может выйти из СС, попробовать перебраться в Штаты? Но Шефер ее сразу отбросил – в Германии он довольно известный ученый, его книги читают, в научной среде он уважаем. В Штатах же всё придется начинать сначала – былые заслуги там никому не нужны, а кроме Брука Долана, который после нынешней экспедиции не слишком-то лестно отзовется об Эрнсте, почти никто в Америке не знает Шефера. Потому выбора не оставалось, да и не слишком-то плохо жилось в Германии – всяко лучше, чем в начале тридцатых.

Погруженный в свои мысли Шефер не заметил, когда он сильно отстал от Крузе и Исии. Между тем ученые уже скрылись в здании лаборатории. Эрнст ускорил шаг, быстро добрался до дверей, вошёл внутрь. Из-за стены до него донесся громкий восторженный голос японца.

– Да, вы совершенно правы, Сиро, нужно будет попробовать проделать тоже самое, но без обезболивающего. Понадобятся ремни покрепче, но это не проблема, – ответил Крузе. – Самое прекрасное, что подопытный материал под рукой, но Эмберх не разрешает мне им воспользоваться, боится привлечь внимание.

– Тюса Исии полагает, что полковник Эмберх прав. Торопится с такими важными проектами не стоит.

Вслушиваясь в разговор, Шефер вошёл в просторное помещение, которое шторой разделялось на две неровные части – Крузе и японцы находились по ту сторону.

– Эрнст, это вы? – донесся голос Крузе. Медик отодвинул край занавески. – Идите скорее, посмотрите. Крайне любопытное зрелище.

Шефер откинул штору, оказался в импровизированной прозекторской. На столике в центре помещения лежал труп тибетца, руки и ноги которого были зачем-то связаны ремнями. Грудная клетка аккуратно разрезана и разделена на две части, открывая взору содержимое. Эрнст бывал на вскрытиях, потому картина его не шокировала, хотя и возникли вопросы. Откуда они взяли покойника? Для чего проводят вскрытие? Крузе, тем временем, объяснял.

– Вы наблюдаете организм, подвергшийся действию сильного яда. Полагаю, ни один человек не наблюдал подобного прежде. Если раньше можно было лишь читать сухие описания итогов воздействия отравляющих веществ на человеческий организм, то нам открылась уникальная возможность непосредственного созерцания этого процесса. Да подойдите вы ближе, не бойтесь, посмотрите, что происходит. На печень глядите, видите?

Шефер неуверенно подошел, не до конца понимая смысл сказанного, посмотрел на печень, мельком глянул на грудь, увидел ... Этого быть не может! К горлу подступило, он побледнел, с ужасом посмотрел на Крузе.

– В чем дело? Что с вами? Вы никогда не присутствовали на вскрытиях? – недоуменно посмотрел на биолога Крузе. – Не вздумайте падать в обморок! Эрвин, проводите его, – обратился медик к ассистенту.

Шефера подхватили вывели наружу. После прозекторской, специфических запахов, стоявших там, глоток свежего воздуха показался чем-то волшебным. Шефер покачнулся, но устоял на ногах. Ассистент презрительно посмотрел на него.

– Если неуравновешенны и чрезмерно чувствительны, нечего приходить к доктору Крузе, – сурово сказал он и ушёл.

Опираясь рукой о стену здания, Шефер даже не посмотрел на ассиснтента, отвел взгляд куда-то в сторону.

"Приду к вам, как же. Да я теперь дождаться не могу, когда покину это проклятое место", – подумал Эрнст.

Шефер не был неуравновешенным и чрезмерно чувствительным. Просто до сегодняшнего дня он никогда прежде не видел бьющегося сердца в груди разделанного человека.

4

4 августа 1970 год. Великобритания, небольшой городок графства Норфолк.

За полночь. На лугу перед имением тихо поют сверчки, из леска неподалеку доносится уханье совы. Звезды в отсутствие луны опустились низко, сверкают ярко. Млечный Путь тянется через всё небо. Случайный прохожий глянув на верх будет охвачен восторгом и чувством благоговения перед бесконечностью ночного неба. Тихий ветерок несёт с моря прохладу, издалека доносится плеск морской воды, разбивающейся об утесы. Размеренное приятное звучание ночи нет-нет, да и разорвет шум двигателя проезжающего по шоссе автомобиля. Но потом снова станет тихо, лишь монотонная едва слышная симфония природы будет доносится до чуткого уха бессонных обитателей леса.

Компанию им составил старый лорд Арчибальд Недвед, устроившийся в кабинете, некогда принадлежавшим его отцу. В комнате горела лишь настольная лампа, а крайне возбужденный старик с остервенением мотал карандашом по бумаге, нанося последние черты. Он и представить не мог, что настолько хорошо помнит её. Простой карандаш не передаст изумрудный блеск зелёных глаз, розоватый отлив нежных губ, румянец гладких щек. Он не передаст задор, жизнерадостность, печаль, сокрытую в глубине души, доброту, ощущавшуюся в каждом её движении. Нет,лишь образ, голый мертвый образ.

Разозлившийся лорд отбросил карандаш встряхнул полотно, взглянул на получившийся портрет. С листа бумаги на него смотрела Наташа Прохорова. Он сумел чрезвычайно точно передать черты ее лица, пририсовал ямочки в уголках губ, которые появлялись всякий раз когда она звонко смеялась, робко улыбалась, добавил морщинки на лбу – верный признак глубокой задумчивости. И всё равно это не то!

Арчибальд закинул руки за голову, посмотрел на шкатулку, стоявшую на краю стола, бросил взгляд на портрет Наташи, разозлился. Он схватил полотно, скомкал его, вслед за карандашом метнул бумажный клубок в угол.

– Откуда ты взялась, зачем разбередила мою душу?! – с надрывом в голосе произнёс он, упав на колени перед шкатулкой.

Нет, не легко ему пришлось. Все эти годы одиночества, терзаний он пытался заглушить боль, умертвить заболевания, но не мог, ничего не помогало.

"Не забвение разлука: то – спасенье, это – мука", – так писал Лермонтов, стихи которого отчего-то помогали Недведу смягчить боль утраты, забыться. Порой нахлынувшие чувства он глушил именно так – читая вслух заученные наизусть стихи великого поэта.

Но сейчас ничего глушить не хотелось. Он злился, был в смятении, сбит с толку, но понимал – больше скрываться от прошлого не получится. Арчибальд понял это еще когда принял решение вернуться в фамильное имение, но только сейчас он открыто признался в себе – настал черед испить чашу страданий до дна.

Лорд встал, поднял с земли смятый лист, разгладил его, посмотрел на милое сердцу лицо.

"Ещё один шанс, только лишь шанс и я бы всё исправил", – подумал он. Отложил лист в сторону, подошёл к окну, открыл его, вздохнул, вбирая в себя прохладный воздух, окинул взглядом свои владения. От созерцания дремлющей природы стало легче, глаза сами собой закрылись, лорда стало клонить в сон. Он уже подумывал пойти прилечь, когда ощутил перемены. Он не слышал привычного щелчка, зато заметил, что прекратился ветерок, с улицы перестали доноситься звуки, мир вокруг замер. Открыв глаза, Арчибальд не сомневался, что увидит перед собой пленницу шкатулки. Что же, он сам того пожелал, предстояло выяснить, чего она хочет на этот раз.

5

Осень 1972 года. СССР, Омск.

Пьяненький Юн Линь сидел у окна своего домика и любовался опадавшими с яблони листьями. После того, как он поправился («Никогда не видел, чтобы такие глубокие порезы заживали быстро», – удивлялся тогда доктор) на него напала хандра. Безразличный к спиртному, он крепко присел на водку, бросил ходить на работу, потерял ее и остался без средств к существованию. Но ему было всё равно.

Вспоминал Китай, родную деревню, детство. Как никогда хотелось домой, но было нельзя. Он покинул Родину после начала Культурной революции. Герой Гражданской войны, но поначалу верил, что его слово обладает хоть каким-то авторитетом, но быстро разобрался в ситуации. Если чему Линь и научился за свою непростую жизнь, так это чувствовать опасность. В шестьдесят седьмом году незаконно пересёк границу, сдался первым попавшимся советским солдатам. На Родине ему грозили лагеря и даже смерть, Юн поначалу опасался, что та же участь уготовлена ему в Союзе. Но нет, пронесло. Не поднимая шума, ему выдали паспорт на чужое имя, выдали дом в поселке неподалеку от Омска. Поговаривали, что без вмешательства влиятельных людей не обошлось – якобы за Линя ходатайствовал из Москвы генерал Шорохов.

Поначалу за Юнем следили, но быстро утратили интерес: он ходил только на работу и обратно, изредка наведывался в местный продуктовый магазин, да копался у себя на огороде, вел тихую неприметную жизнь. Его всё устраивала – он успел набегаться, насмотреться смертей и страданий, хотелось спокойно дожить свой век, работая на земле. А тут вдруг этот автобус, Сергей. Воспоминания о сети пещер, ведущих к храму, давно не давали Линю покоя, но он отгонял их. А в тот момент решил, что смерть рано или поздно приберет его к рукам и никто не узнает о событиях тридцатилетней давности, которые только на первый взгляд могли показаться незначительными. Разоткровенничался. Сначала стало легче, но спустя какое-то время Юн почувствовал себя раздетым.