Текст книги "Клан – моё государство 2."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Часть 5
Глава 1

Направляясь после встречи в военными к маймаканской заимке, где всё это время жили, Сашка и Левко дали крюк. Надо было посмотреть, как расположились Петро и московская братия.

Вышли в десять часов. Сашка подошёл к костру, а Левко остался в стороне в подлеске. Поздоровавшись со всеми за руки и присев на пень, Сашка спросил:

– Как дела Петро?

– Пашем. А вы с Проней не виделись?

– Нет. Мы с другой стороны.

– Дом сладили, осталось только крышу выстелить. Вот доску напилим и приступим, чтобы в один день сделать. Заготовили ягоду, грибы. Лабаз сладили. Рыбы наловили. Вялим, солим. Всё нормально.

– Металл идёт?

– Шесть кило намыли, Проня унёс. Но мы немного копаем в дни, когда дождь моросит. Чуть больше кило уже подмыли, но, в основном, выкатываем.

– Доставили вам что?

– Зимние вещи: валенки, бушлаты, свитера. Из остального: муку, чай, курево, дрожжи сухие, сахар, соль, крупы,– стал перечислять Петро.– Медикаменты. Ещё керосин и лампы. Ночи короткие, да и в забое не очень уже видно. Мы далеко продвинулись. Пропёрли шестнадцать метров.

– Устраивает вас такой ход дела?– спросил Сашка остальных.

Московские закивали в разнобой. Сашка достал из рюкзака трубу, провод и лампочки. Положил возле ног Петра.

– Это электрика. Пользование простое: работает от перепада температур. Зимой лучше вывести через стену наружу, а по внутренней трубке гонять горячую воду.

– Теперь полный порядок,– Петро аккуратно взял.

– Сами не устанавливайте пока. Кто обещал быть?

– Проня обещал по снегу вернуться, но кто-то должен прийти. Мы думали, что это вы.

– Ладно, пейте чай, а я пойду осмотрю. Сопровождать не надо,– остановил Сашка Петро, тот хотел идти.

– Ваш-то что не подходит? Чайку хоть бы попил.

– Нам не время чаёвничать, не положено,– сказал Сашка и отошёл.

Сначала осмотрел построенный дом. Срублен был крепко, чувствовалась Пронина рука. Неподалёку, небольшая банька, которую уже топили. На сваях лабаз. Вокруг стройки не было щепы, всю собрали, что говорило о многом. Заготовлено было порядком дров. Потом Сашка полез в штрек. Крепёж был солидный и чем глубже, тем мощней. На выкатку уложены доски, чтобы было удобно катать тачки. Вернувшись, Сашка сказал:

– Закончите с крышей, промойте кубы, которые у вас лежат. И вот ещё что: в штольне берите влево и вниз, но не сильно. С каждым метром сантиметров восемь. С домыва, думаю, ещё кило пять будет.

– Я тоже так примерно подсчитал,– ответил Петро.– Наш кило возьмёшь или оставишь?– он достал из-за пазухи мешочек.

– Пусть будет. Что его таскать туда-сюда. В домике не держите. Сделайте схорон. Учить не надо как?

– Это я пока мало ношу с собой, чтобы высыпать успеть. Сладим, объяснять не надо,-Петро сыпанул в ладонь металл, чтобы показать Сашке. Тот глянул и показал знаком, что хороший.

– Сколько вы уже тут?

– Месяц.

– Спирт доставили вам?

– Мы ещё не решили брать или нет. Иметь-то надо, и опять же соблазн велик,– произнёс Петро.

– Составьте норматив, чтобы все его соблюдали. За нарушение штрафуйте. Без водки зимовать глупо. Чай, не трезвенники, попивали, небось. Пить надо в меру и с умом. Дежурному запрещено.

– Что, мужики, возьмём?– Петро оглянул всех присутствующих, у которых руки были забинтованы. Все кивнули.

– Нам бы бинтов,– сказал парень с крестиком.

– Вижу, руки холёные, раньше только баб щупали, ничего,– Сашка усмехнулся.– Это не беда. Рукавицы снимать не надо.

– Петро вон без них обходится,– обиделся парень.

– Так у него лагерей полжизни, у него вместо рук сплошные мозоли. Я вам так скажу: лучше на воле набить, чем в лагере и потом, умному там вас не больно научат. Оружие вам дали?

– Да, две мелкашки и двустволку двенадцатого калибра,– ответил Петро.– Достаточно.

– Тогда вперёд и с песней. Хорошо зиму покатите, весной промоете, в середине лета будете иметь тысяч по пятьдесят зелёными, ну а наляжете, как следует себя не жалея, вы, вижу, можете, то и все двести. Возможно и фарт вам улыбнётся, тогда по полмиллиона отхватите.

– Можно попросить,– спросил парень с крестиком, он был самый хилый из всех.

– Говори,– Сашка повернулся к нему.

– У меня мать больная, она одна. Не ходит. Я, собственно, тут и оказался от того, помочь хотел. Можно мне из тех, что ныне есть на моём счету, ей послать. Пенсия маленькая.

– Лежит, что ль?

– У неё что-то с костями ног. Ходит с костылями, но так медленно и больно ей очень. Я инвалидную коляску старенькую достал и отремонтировал ей, чтобы по квартире могла ездить. Соседка – женщина жалостливая, тоже одна мается, помогает приходит, ну там в магазин, постирать.

– Говори адрес,– сказал Сашка.– И сколько?

– Я не знаю, сколько мне положено.

– Так давай сделаем: мы матери сделаем полную продуктовую корзинку и на квартплату, ещё хорошую коляску и лекарство, какое надо. Остальное пусть в долларах лежит,– предложил Сашка.– А сколько это будет, мы с тебя снимем при расчёте.

– Согласен.

– Кто ещё желает близким помочь?– спросил Сашка.

Все промолчали. Сашка встал, пожал руки и двинулся в сторону, противоположную от той, где сидел Левко, который направился по кустам в обход заимки.

Глава 2

Стояла глухая ночь, природа затаилась. До Маймакана было не более пяти часов хода и Сашка с Левко решили дать себе наконец отдых. За последние две недели они протопали около пятисот километров. Расположились походным биваком в русле маленького ручья. Сашка лежал, наблюдая звёздное небо, а Левко просматривал по экранчику какую-то информацию. Так продолжалось больше двух часов. Закончив просмотр, Левко отключил аппаратуру, сложил всё и тоже прилёг рядом с Сашкой.

– Саш, от чего мир так несправедливо устраивается?

– От людей.

– Я серьёзно.

– И я серьёзно.

– Может понимания не хватает?

– Может.

– Или уровень образования низкий?

– И это влияет. Вообще-то многим на земле плевать в каком они государстве и при какой власти живут.

– Почему?

– Вот наши старцы, их возьми. Им ведь ни до системы власти, ни до страны дела нет.

– Разве это хорошо?

– Плохо, конечно, но не им. Они вольные во всём. Плохо государству без них. Государство, которому нет дела до стариков и старушек – умирает рано или поздно.

– Как?

– Вот они без него сотню лет почти прожили, а оно без них не смогло, окочурилось. При них образовалось и при них умрёт.

– Почему так произошло?

– Такое, какое оно было, оно им непотребно, вот и хирело.

– Дед Евлампий ведь войну прошёл.

– Так это он нужен был стране. Воюют ведь люди. А закончилась война и всё – уже не нужен.

– А восстанавливать разрушенное?

– Тоже человек нужен, как без него, что он и делал, вернувшись с фронта.

– Значит, люди нужны всегда.

– Да, но только здоровые. Слабые и больные не нужны.

– И калеки?

– В таком, как Советский Союз – нет. Для него они нахлебники.

– Саш, это ведь изуверство.

– Что поделать, если у нас это приняло изуверские виды. Издевательские. Тут мы оказались самым изобретательным народом.

– Плохо.

– Что ж хорошего-то.

– Почему оно такое? Безжалостное.

– От того, что рабское.

– А это от чего?

– От огромных просторов и масштабов наших.

– Все империи распадаются. Скажи, зависимость есть между размерами и внутренней силой власти, сконцентрированной в каком-то центре?

– Да, есть. Чингис вон какую империю огромную соорудил или Македонский. Римскую опять же возьми. Чем больше территория, тем меньше времени живёт. Это явно просматривается.

– Колониальные тоже можно присовокупить: Британскую, Испанскую.

– И их надо учитывать.

– А то, что ныне образуется: Российская Федеративная – это что?

– Тоже империя, но с другой раскраской.

– В отношении человека?

– Нет. В отношении человека все империи одинаковы. В государстве на первом месте должен быть человек, он первичен, но всегда наоборот – первично государство. Нам в этом сильно не везло, поэтому мы в дерьме.

– Конституция новая не поможет?

– Так ведь мало написать хорошую.

– Опять исполнение?

– Вот смотри: на Северо-Американский континент съехались люди со всего мира, добровольно кто-то, кто-то нет и был беспредел первоначально жуткий, но жили как-то, надеясь на себя и свои силы. Когда совсем стало невмоготу, начался процесс объединения и в итоге родился Билль о правах гражданина, то есть закон. Свободные люди, а они имели возможность выбирать, ну кроме на тот момент негритянского населения, решили, что необходим закон и система его исполнения.

– А не свободный разве не может?

– А как? Раб не в силах создать справедливого и нормального государственного строя, направленного от человека. Он ведь зажат в жёсткие рамки игры не по правилам.

– Значит, процесс создания независимых государств из республик бывшего Советского Союза затянется на долгие годы. Все же из одной миски жрали.

– Верно. На окраинах будет намного хуже, чем в России. Они своё плачевное состояние увязывали с имперскими желаниями Москвы. Вот, думают, освободимся и заживём хорошо, а это не так.

– Саш, эту механику я выяснил. Мне знать надо, от чего не идёт к лучшему. Только ли из-за плохой связки человек – государство или причину ещё глубже надо искать?

– Глубже, но через человека.

– Только от него можно отталкиваться?

– Вот ты наблюдай, как пойдут дела и сравнивай с тем прогнозом, что я тебе даю: всё меньше и меньше будет приходить людей на выборы и референдумы, которые станут частыми гостями в нашей стране.

– Я усёк твою мысль. И что? Другого пути ведь нет.

– Нет, точно подмечено, только и этот плохой.

– Ты что-то умалчиваешь?

– Совсем нет. Просто народ уже теперь понял: ходи на выборы, не ходи, толку нет. Человек теряет веру в систему. Он говорит себе: "Они все в дерьме, и я в дерьме. Будем плыть в одном потоке, но я сам по себе, а они сами по себе". Вот это и есть беспредел.

– Так ведь самые угнетённые в этой стране сами и будут от такого своего решения, не ходить на выборы, страдать.

– Будут, но власть не даёт ему, трудяге, выбора. Он и плюнул, ну или плюнет на всё.

– Значит, власть надо заставить раскрепостить человека.

– Это невозможно. На верху большие рабы, чем внизу. Сидящий у власти – раб системы, а её переделать без крови может только сидящий там, что не сделает никто в силу собственной рабской психологии. Круг порочный.

– Верхи не хотят, а низы не могут?

– Ульянов здесь подметил правильно, но есть огрехи.

– Какие?

– Конфликт есть – решения нет. И потом, верхи тоже хотят и страстно, но не могут, а низы уже не хотят, но страстно желают.

– Абракадабра.

– Она родненькая.

– Более ясно можно?

– Куда же ясней. Человек ждёт реальных перспектив, без которых уже не может, будущее волнует ведь каждого отдельного гражданина. Власть предлагает ему что-то, точнее обещает, но исполнить своего обещания не в состоянии, потому что механизма исполнения реального нет, а нет его оттого, что человек только ждёт, вот барин приедет рассудит, а сам делать не желает. Так как ты поступишь? Никак. Сиди и жди, когда у народа закипит и он с вилами, нет, теперь уже не с вилами, а с автоматом пойдёт крушить во все стороны. Настреляется и угомонится, тогда, может, поумнеет.

– Опять вернулись к исполнителям.

– Исполнитель – это работающий закон. Без закона нет государства. Сколько постановлений было принято по выдвинутым шахтёрами требованиям и что? А ничего. Три года прошло и ни одно не выполнено. Механизма нет.

– Механизм – это закон, а закон – это люди, так как люди и есть те ячейки, которые создают закон, механизм, государство.

– В общих чертах – да.

– Без выхода?

– Чарльз Пирс говорит так: "Чтобы сделать перестройку, надо иметь хорошо отлаженную систему судебной власти и этого достаточно на первом этапе".

– Так этого в России невозможно.

– Значит, и реформ не будет.

– Ну не может быть, чтобы без шансов!

– Шанс был, только его проглядели.

– Партия?

– Всё зависело от одного человека.

– Горбачёв маху дал?

– Он. Экономику надо было переустраивать, но на первом этапе делать это медленно и без потрясений внутри партии. Брожение в партии, которая является единственной в стране, вызывает бурю и последующий хаос.

– Чистка партии потом?

– Механизм партийный хоть и плохонький был, но я тебе так скажу, реально действующий. Мог бы ещё протянуть десятка два годков.

– А теперь?

– Сам не знаю. Нахожусь в замешательстве. Поколения сошлись в клинч у нас. Да многое что.

– Переворот военный не даст ощутимого результата?

– Также станет буксовать.

– По времени дольше, чем эти демократы или нет?

– Я не пророк.

– У них хоть механизм есть: "Начальник всегда прав".

– Потенциал, конечно, есть, только в создавшихся условиях, грамотные офицеры покидают армию.

– Их можно будет призвать через военкоматы.

– Можно. Поэтому мы с ними и якшаемся.

– А в части не надо соваться, как в семнадцатом?

– Зачем?

– Вдруг какая-то часть не поддержит?

– На то она и армия. Не исполняешь приказ – трибунал. Поставить другого проще.

– Тогда надо согласованный механизм иметь по кадровым вопросам.

– Верно, с непроверенными людьми не надо делать дел. Этим они и станут заниматься, а мы всемерно помогать, чем сможем.

– Кто должен будет сидеть в пирамиде наверху?

– Полагаю, что начальник Генерального штаба.

– А министр обороны и его замы?

– Этих дармоедов в расход. Они сто лет не нужны.

– Значит, двигаемся к перевороту?

– Делаем предподготовку со страхованием на случай крайний. Я лично не верю, но чем чёрт не шутит. Всё дружок, давай спать, а то ты мне голову заморочил своими почемучками.

– Спать так спать, но вопрос открыт.

– Согласен, спи, дьявол болтливый.

Глава 3

Март хлестанул ночным дождём неожиданно. Случилась оттепель. К утру снег покрылся тонкой корочкой льда. Сашка стоял на пороге и смотрел на градусник: было минус одиннадцать градусов и одиннадцатое число. Из домика вышел дед Евлампий.

– Вот, Санька, что с погодой деется. Не верь потом в приметы. То весны не могли дождаться, то она раньше времени прётся. Натужилась и отошла бессильная, и снова мороз. И то не к добру, это видно. Горька доля, ой, горька.

– Что уж тут говорить.

– А ты помолчи. Мне тоже говорить нечего. Свой век доживаю, не надо мне слов. Я их за жизнь свою, ох, наслушался. Так оне словами-то красивыми и остались.

– Сладки речи, да задница гола,– влепил Сашка пословицу.

От баньки притопал Бес, находившийся в наряде истопником.

– Саш,– он снял рукавицу и потёр лицо.– Банька готова. Чего вы как бабы возитесь.

За долгую зиму он возмужал и как-то малость остепенился. Почти перестал проказничать, но по мелочи набедокурить случая не упускал.

– Я те дам – бабы,– взвился дед Евлампий.– Где ты тут баб углядел. Ишь, пострел языкастый. Час огрею – будешь знать.

– Деда Евлампий, чего ты серчаешь,– стал оправдываться Бес.– Я к слову, без умысла обидеть.

– За речью следи,– сказал Сашка.– И не огрызайся, а лучше на китайском говори. Совсем запустил.

– Понял,– подмигнул, улыбнувшись Бес.

Дед Евлампий наехал на Сашку:

– Ну, Санька, от тебя не ожидал. Совсем ты, право, стал какой-то. Потакаешь ещё ему.

– Положим, дед Евлампий, подозрения твои пусты. Он ведь и в мой адрес про баб метнул, так что мне потакать не с руки.

– Ну, вас не переспорить. Болтуны,– сказал дед и зашёл в дом.

"Всё ближе и ближе смерть,– Сашка потянул в себя воздух.– Где-то ходит-бродит рядом. Очень близко. Сварливость по пустякам, что год его уже одолевает – это смерть,– думать про это не хотелось, но лезло в голову.– Видать время приспело. Последние годы болел зимой, а в эту бегал, как савраска, неудержимо, дожигал последние капли, так, чтобы без остатка. И получается, что до апреля ему не дотянуть".

– Саш,– прервал раздумья Бес.– А Саш! Что ты так смотришь? Без взгляда.

– Задумался. Иди в дом, что стоишь,– сказал ему Сашка и уступил проход на пороге.

Бес вошёл в дом, сметя с унтов снег. Продолжая стоять, Сашка снова подумал: "Как так неожиданно? Да нет, как раз ожиданно. Чёрт бы взял это предчувствие проклятое. Никуда от него не деться. Дождь ещё этот ночной, мать его… Как дед Павел это переживёт?" Сашка тяжело вздохнул, качнулся на краешке порога и развернувшись пошёл к двери.

Глава 4

Дед Евлампий умер тихо. Произошло это в обед. Прилёг и стих, без стонов и конвульсий. Тело сразу обмякло, как бы говоря: «Всё, силы кончились». Его снесли в баню, где, обмыв, одели в новое бельё и так внесли в дом. Уложили на широкую лавку, поднятую на чурки, чтобы было выше. Загасили печь и отворили дверь. После этого все распределились: Проня и дед Павел пошли собирать гроб (доски были запасены впрок), а Мик, До и Сашка отправились долбить могилу, Юрик и Тирк – в лес за хвойными ветками. Левко остался с покойным, ибо по обычаю оставлять одного нельзя. Бес, оставшись не у дел,– ему не выпало поручений – ходил по территории и всех поторапливал.

На календаре было двадцать пятое марта.

Всю ночь сидели у гроба, меняя стеариновые свечи. Утром прочистили к могиле широкую тропу, чтобы было удобно нести. На банной печи приготовили поминальную трапезу и в полдень понесли хоронить. Юрик и Тирк возглавляли процессию, неся крышку. Проня, Сашка, Мик и До несли не плечах гроб. Дед Павел, Левко и Бес шли следом. Возле могилы гроб установили на табуретки, попрощались по очереди, целуя покойного в лоб и руки, сложенные на груди, потом стояли в оцепенении минут десять. Заколотили крышку, медленно опустили, бросили по горсти земли.

Первым пустил слезу Бес. Огромные капли покатились по его бледным щекам, когда стали закапывать, передавая друг другу лопаты. Потом уже все, не стесняясь смахивали слёзы, даже Проня, казалось начисто лишённый их,– "все в войну отревел" – и он всплакнул. В изголовье поставили столбик. "Креста не надо,– сказал дед Павел.– Без Господа жили, без него и лежать. И мне не ставьте, как помру". На столб прибили дощечку с выжженным именем и датами рождения и смерти: Бочков Евлампий Фёдорович. 1901 – 1992 г.г.

Вернулись в дом. Сели поминать покойного. Бес, когда сидели за столом, прижался к Сашке и тихонько хлюпал носом, но уже не плакал. Это были первые похороны близкого ему человека, а не имея родителей и вообще родни, он считал всех, и деда Евлампия – своими предками. Сидели долго. Пили горькую и беседовали, вспоминая ушедшего от них навсегда деда Евлампия таким, каким он был при жизни. Когда стемнело, зажгли свечи, установленные в пустые банки. Ближе к полуночи, порядком выпив, стали петь, заунывные, протяжные и горькие русские песни.

В середине ночи начали расходиться. Сашка уложил спать Беса, который уснул у него на руках и вернулся к столу, за которым остались Проня и дед Павел.

– Что, Санька, дёрнешь весной в бега?– спросил дед Павел.

– Надо, только каравана морского дождусь, как всё доставим, тогда и подамся. Ты, дед Павел, не тужи, я не надолго. К глубокой осени возвращусь. Прижился тут, да и наши в сотне вёрст затеяли промыслы. Проня опять же тут. Ещё люди прибудут. Организуем здесь маленькую школу, человек на двадцать. Скучно не будет.

– Это хорошо. Мне бы их знания в давние-то годы, может, не пришлось в тайге век коротать. Ан, поди знай, где и как бы было. Вот ты сдержал своё слово молчаливое, хоть и не клялся: деда схоронить, но если на мои похороны не поспеешь, ничего, я не обижусь. Есть кому,-дед Павел положил руку на плечо рядом сидящему Проне.

– Да ну, тебя! Ты ещё в сто раз меня крепче,– отмахнулся Проня.– Хоть мне по годам в половину меньше твоих.

– Треть,– уточнил дед Павел.– Я не тебя имел в виду лично, а в твоём лице братство.

– Давай, Сашка, ещё по сто грамм,– Проня налил.– Дед, тебе капельку налить?

– Не, хорош и так много принял, в голове шумит. Пейте сами, я посижу чуток за компанию и пойду к лежаку. Надо отлежаться, а то похороны выбили из колеи,– ответил дед Павел.

После выпитых чарок Проня и дед Павел двинулись спать. Сашка, прихватив небольшую скамеечку и погасив свечи, вышел на веранду. Сел, достал папиросы, закурил. "Значит, не обмануло меня чувство. Точно всё вышло. Не дожил дед Евлампий до апреля. Сложилось оно из многих мелких наблюдений, но внутри, где-то в глубине, было уже давно такое предчувствие, медленно оформлялось и созрело к сроку. Не верить ему нельзя. Оно и раньше меня не подводило. Родись я в далёкие века – быть бы мне шаманом, а в этом веке нет моим способностям применения. Знахарь я невостребованный. Нет, ты не знахарь – ты вурдалак. Пока земля тебя носит, им ты и будешь. До гроба,– Сашка курил, пуская дым струйкой и не выпуская папиросу изо рта.– Вот дед Евлампий был знахарь. Настойки умел делать из трав, заговором лечить душу, а душа только тогда душу лечит, если сама чиста. Он был чист. Стерильно. Сам того не зная, он и меня многому научил, незаметно приобщил к таинству жизни, верному и честному, справедливому. Как знать, не выходи он меня тогда, может, я бы и выжил сам, но злобы не смог бы сдержать в себе. Я и так-то лютовал страшно, но он мне смягчил в душе её, ненависть, чем избавил мир от большего зла. Земля ему пухом".