Текст книги "Клан – моё государство 2."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

– Всё равно авиация – вещь весомая.

– Не спорю, мощь колоссальная. Только она имеет много минусов. Для действия авиации, как показал опыт её применения в последние годы, нужен огромный обслуживающий комплекс систем наведения, контроля и прочего. Без этого самолёт – лишь груда металлолома, даже если в кабине опытный лётчик или экипаж. Средства борьбы с авиацией есть прекрасные. Уникальные.

– Давно вы сербам помогаете?

– С момента концентрации предусловий войны. Тогда я снабдил их всем необходимым. НАТО и янки стали паковать противную сербам сторону в хорватских крайне настроенных кругах, там, кстати, сплошь наследники фашизма, как принято у нас говорить – усташисты. Арабские умеренные государства прислали своим братьям по вере, мусульманам, кое-что, а наши, тогда советские, не дали братьям-сербам ни фига, даже те скупые поставки, что имели место, несмотря на плохие отношения, и те закрыли. Вот я и подвязался вместо вас. Да, кстати, у меня с арабским мировым бизнесом прекрасные отношения были, но лопнули в момент после того, как они узнали, что я помогаю сербам. Не все так поступили, но большинство. Мы понесли убытки невосполнимые от этого разрыва, они тоже. Интересно другое – мы быстро перестроились и давно наверстали, у нас гибкая система, а они до сих пор в дерьме сидят. Теперь опять назад просятся, извинения просят, ссылаются на горячую кровь, но нет, ваши промашки, господа султаны,– это ваши проблемы, ваши, опять же, расходы, вы выдвинули ваши претензии политические к нам, а не мы, сами и рулите дальше. Они, шейхи, средства имеют огромные, что говорить, но их надо уметь пристраивать для сохранения и приумножения; я им такую возможность давал, сугубо, правда, из личного интереса. Их средства лежат в недвижимости и, в основном, в крупных банках мира, значит работают на тот капитал, который ими управляет, то есть американский, английский, немецкий. За нефть, что эти страны покупают, они расплачиваются деньгами тех же шейхов. Отток средств в мой банк автоматически повышает цену нефти и обрезает кредитные возможности во всех развитых странах мира, что, в свою очередь, приводит к инфляции и снижению уровня покупательной способности населения. При наметившемся общемировом спаде производства, который идёт уверенной поступью, снижается цена нефти именно из-за зависимости от мировых финансовых групп. Ладно, это я в сторону съехал что-то.

– А вы в финансах – дока!

– Не очень. Если хотите, составлю вам компанию, подломим банк, другой, но не мелочась, крупный,– предложил Сашка в шутку.

– Вы, Александр, бывали в Лондоне?

– Многократно.

– Где есть концерн "Де Бирс", знаете?

– Чартридж роуд, 17. Там названия нет на здании, маскируются жиды пархатые. Внутри не был, со стороны видеть доводилось. Вам они зачем?

– Они имеют давние связи здесь, у нас, с высшим политруководством и приличное влияние.

– Что вам ответить? Объём продаж у них в пределах пяти миллиардов долларов в год, спрос на продукцию стабильный. Только они ведь торгуют чужим, так что определить сколько сама "Бирс" имеет сложно. Знаю точно одно: у них проблемы есть в ЮАР, да и у нас в стране их стали жаловать меньше, чем прежде.

– Да нет, я к тому, что они платят многим у нас в верхах.

– Дело делают, что ж вы хотите? Мы ведь вторые в мире по уровню добычи. Мне обидно другое, что нынешние, как впрочем и прежние, за мелочь продаются.

– Так у них ведь монополия!?

– Держатся пока на плаву. Думаю, что не очень долго им осталось. Сейчас они контролируют пятьдесят пять процентов, хоть и утверждают, что восемьдесят четыре. Их подпольные конкуренты из разных стран мира давят. Нелегалы в том году организовали картель с очень жёсткими ценами и условиями деятельности, объявили "Де Бирс" войну. Уже имеются многочисленные жертвы в среде скупщиков "Де Бирс" в Азии, Южной Америке. Фирмочка эта частная и законов в других странах издавать, хоть и сильна, не может. В тех странах, где есть контроль государственный за добычей, они обосновались сильно, это точно.

– Я, Александр, вот почему про них вспомнил. Дело в том, что как наверх не иди, с ними всё равно встретишься.

– Вам их не перепрыгнуть, а мне можно.

– Почему?

– Потому, что всех, кто в этой стране нам в делах попадается и в той или иной степени связан с "Де Бирс", мы отстреливаем без уведомления.

– Жуткий вы человек.

– Продавать свою страну за гроши не рекомендуется никому, особенного в том ничего нет. Тем более, эти людишки не только алмазы для "Де Бирс" тащат, новейшие технологии им подворовывают.

– Такие сведения есть и у нас.

– Ну вот вы видели где-нибудь в мире, чтобы кто-то продавал на корню, впрок, весь объём предполагаемой добычи алмазов? Такого нет нигде. Более того, деньги за партии алмазов, им отправленные, наши получают спустя полтора-два года.

– Нонсенс.

– Хуже. Ворюг, что нажились на нас, достаточно. Вот главный вор – Хаммер – сошёл в могилу. Кто он такой есть? Да никто. Ему цена на Западе – грош. Он потому Хаммер, что от наших козлов тупых деньги сделал. Если бы вы знали, сколько он отсюда ценностей вывез, этот хитрый еврейчик, за наши же деньги купленных.

– Он при Брежневе имел доступ кругом, а Леонид Ильич разрешал ему брать всё, что тот хотел.

– Вот-вот, даром.

– Хоть Центр международной торговли нам построил, и то ничего.

– Вы поднимите документы. Центр этот на наши кровные и построен, там нет от него и одного цента.

– Чёрт с ним, с козлом этим, раз подох уже.

– С ним чёрт, наши деньги и ценности,– произнёс Сашка,– а у нас с вами, народ имею в виду,– кукиш.

– И то верно,– Гунько присел.– Вон бригада идёт, поклажу тащат, как в каменном веке.

– Поститься не придётся. Далеко?

– Далековато,– ответил Гунько.– Точки.

– Не меньше часа,– определил Сашка, присев и всмотревшись.– Левко, однако, оторвался, раньше придёт. Быстро управились,– и опять лёг.

– Значит, вы считаете, что нам предстоит жить в хаосе?

– Ещё каком! Такая карусель будет – в глазах зарябит.

– Тогда надо поспешить забирать из ЗГВ боеприпасы. Чем чёрт не шутит, могут сложности возникнуть.

– Там осталось всего пятьсот тысяч тонн. Мелочь. Утащим за три месяца.

– Это для вас – ерунда. Они там грузят, и есть сведения, что кое-что проводят как отстрелянное на полигонах.

– Пусть. Немцы – народ педантичный, они сейчас объединились, выставили свои посты, посчитают каждый выстрел, а если при отгрузке армий не досчитаются – поднимут шумиху. Предупредите наших военных, что с этими делами не шутят.

– Какие тут шутки, там и так на три четверти эшелоны загружают для отправки в Союз, чтобы в глаза не бросалось. В пустые ящики песок кладут. Там до нас многие поживились втихаря. Ясир Арафат там получал, Саддам брал, Менгисту тайно, опять же. О, Господи, кто не брал – легче посчитать,– вздохнул Гунько.

– Значит, надо посадить всё высшее руководство ЗГВ в клетку. Евстефеев вот, хороший рыбак, пусть займётся этими воришками, после вывода войск в 1994 году пустим их в расход.

– Так тоже нельзя, Александр, они ведь сейчас на наш контракт работают в поте лица. И потом, вы ведь своих не бросаете, а нам предлагаете это делать.

– Юрий Ефимович, у вас превратное представление об отношениях. Ну какие они ваши? Не смешите меня. Это ведь суки продажные и настолько, что им всё равно кому продавать, лишь бы свои карманы набить. Я у них и до вас покупал через подставное лицо. Они, кстати, янкам все новейшие образцы толкнули ещё задолго до объединения Германий. Тоже мне, своих нашли. Они бы и ядерное продали, будь то под рукой.

– В этом вы не правы, особенно с ядерным.

– Там, да будет вам известно, никто ни за что не отвечает. Пропади там пара боеголовок, они бы руками развели и сказали: "Чёрт его знает, было ли оно вообще". Не спорьте со мной. Я обстановку там знаю, лично был на складах,– Сашка хлопнул по ногам руками.– Вот этими ножками все склады облазил. Со мной чин один, из высших, покойный ныне. Я ему пальцем ткну – это мол и столько, а он мне, как маршалу: "Есть!" и сопровождающему полковнику: "Срочно грузить". Вот так, Юрий Ефимович.

– Ну это ведь обычное.

– Купить можно всё, вопрос в цене. Все, кому я платил, переписаны в чёрных списках, их после вывода войск будем трясти основательно на предмет возврата средств, ими полученных.

– Методом расхода?

– Именно.

– Разве так поступают честные деловые люди?

– А как поступать? На моих глазах командир танковой бригады продал в США шесть новых, только что со стапелей завода полученных, танков Т-80, а доллары в свой кейс сунул. Что с ним надо делать? Солдату дали пять лет за старые книги-инструкции по эксплуатации БТР, которые тот пытался продать немцу, они устарели ещё в конце пятидесятых. Ему статью за разглашение военной тайны – бац, и всё шито-крыто, а то, что высшие технику толкают, про стрелковое не говорю, это как?

– Ответить не смогу. Надо у Павловича спросить, он в курсе должен быть.

– Все всё продают. Тащат всё подряд без разбора. Чего там только нет!?

– Бизнес. Я слышал краем уха.

– Я под Шверинской базой семь человек убил мимоходом.

– Убили-то зачем? Они ведь вам не конкуренты?

– Да где уж им с их куриными мозгами? Я по своим делам топал, они же – блатные все, срать рядом не садись, в понтах увязли, как мухи в дерьме,– окликнули чего-то, а у меня автоматическая реакция на провокацию конфликта, слов говорить не привык, достал пистолет и расстрелял в упор.

– Не жалко?

– Ни чуть. Кого жалеть, дерьмо это?

– Люди ведь?

– Это не люди. Этих хозяев новой жизни много уже объявилось. Разве это человеки? Какашки. А потом, я ведь тоже уголовный, стало быть, из их среды. Это только в романах пишут о законах воровской чести. Их нет и быть не могло. До семнадцатого резали друг друга, а теперь сам Бог велел, какие уж тут принципы.

– Ну, положим, вор в законе есть в натуре,– не согласился Гунько.

– Пусть со мной в одну камеру посадят на неделю хоть сто таких авторитетов – все выйдут суками, поголовно.

– С сотней справитесь?

– Хоть с тысячей, при условии замкнутого пространства.

– А на открытом?

– Сложнее, но и в таком варианте всех ссучу, только по-другому.

– Александр, вы много сами убили людей?

– Количество назвать или вам интересно – есть ли они в моей памяти?

– Первое.

– Больше двух тысяч.

– Ого!

– Вот вам и ого.

– Такого количества не упомнить.

– Некоторых я в лицо не видел, убивал ночью на слух. Была игра такая – автоохота. Подъезжаешь на скорости, стреляешь и потом смотришь, как лимузин кувыркается.

– Не имеющих отношения к вашему делу?

– Нет. В маньяки меня не вписывайте. Пригодных для такой игры много. В данном случае торговцы наркотиков подходят, торговцы оружием, опять же, торговцы живым товаром, детьми то есть, а своих людей надо учить в живом тире, реальном.

– Своих теряли?

– До сих пор нет. Один у нас выбыл, по причине технической. "Боинг" пропал в 1984 году между Южной Кореей и Индией. Теракт.

– Припоминаю. Тогда северокорейцев обвиняли.

– Вот тем рейсом он и летел. Мы выяснили, что бомбу подкладывали агенты ЦРУ.

– Вроде женщину арестовали, которая с рейса в промежуточном порту сошла?

– Подставная за деньги.

– Я спросил из-за ран, в вас попадали, могли и убить.

– Могли. Я без средств защиты работал. Теперь проще. Рубахи разные производят, куртки. Мы пользуемся, потому и без потерь.

– Страшно, когда в вас стреляют?

– Можно привыкнуть, если повезёт и не убьют,– рассмеялся Сашка.– Было один раз не по себе. В Бейруте. Там я, дело случая, попал в знаменитый подрыв казарм американской морской пехоты. Смертник грузовичок подогнал, и мы, как вороны, разлетелись.

– Две сотни трупов было. Ещё французский контингент подорвали, но там сорок вроде всего.

– Как не убило – понять не могу. Я в самой казарме был, треск и удар, и темнота. Очнулся в американском полевом госпитале, разыграл оглушённого и потерявшего память, после чего убёг.

– Вы же английским владеете?

– А кем представляться, я ведь у них не служил. Зашёл одного офицера проведать. Лечили, надо им должное отдать, квалифицированно, случись это у нас – покойник стопроцентный был бы. У меня повышенная чувствительность к антибиотикам, а они делают пробу, наши нет.

– Смертельно?

– Да. Любой самой малой дозой можно было убить. Теперь я избавился от этой зависимости.

– Вылечились?

– Избавился. Стал принимать микродозы, добрался до нормальных, и чувствительность исчезла.

– А ранения?

– Это пустяки. В меня ведь ни с того ни с сего не стреляли. Мне инстинкт не даёт подставиться под пулю неожиданно, а когда видишь, кто в тебя целит,– это уже значит, что не убьёт.

– Что там, Левко?– спросил Гунько у подошедшего первым с охоты.

– Нормально. Ваш Панфилов ничего, прилично бьёт. Саданул наповал, добивать и дорезать не пришлось. От радости весь сияет. Тащат на волокушах.

– Не свежевали?– Сашка лёг набок.

– Свежевали. Раскроили на пять частей. Мне досталось самое ценное – внутренности,– Левко подхватил казан и двинулся к реке.– Павлович,– заорал он Евстефееву, тот был далековато,– меняйте место, а то кровь рыбу отгонит.

Евстефеев скрутил леску вокруг удилища и пошёл к костру, собирая вдоль берега брошенную рыбу. Вернувшись сказал:

– Нет богатству предела в нашей стране.

– Предел, Павлович, есть всему. Спасти от разорения может только рациональное использование ресурсов,– Сашка поднялся.– Я, будь моя воля, газ в Европу продавать не стал бы, потому что с точки зрения экономики это разорительно для нас. При использовании на свои собственные нужды эффект больший бы имели.

– А как же Европа?

– Углем бы собственным обошлись,– ответил Сашка.

– Утонули бы в грязи и смоге,– подвёл черту Гунько.

– И хрен с ними, это их заботы. Помните смерть директора концерна ЭНИ, Маттеи, который хотел дать итальянцам русский газ, а ему за это бомбу в самолёт подложили. Он желал соотечественников одарить задёшево, а они не поняли. Ему, на месте итальянцев, да и европейцев, надо памятник поставить из чистого золота за то, что он первым прорубил окно в Союз.

– Вы что, и проекты чужие считаете?– Евстефеев стал чистить рыбу.

– Сам лично нет,– Сашка присоединился к нему и стал помогать.– Есть кому это делать.

– Значит, контракты эти нам не выгодны?– спросил Гунько, принеся эмалированную миску.

– Абсолютно. Газ – слишком ценный продукт, чтобы его продавать кому-то. Это полимеры, за которыми будущее.

– Нам самим столько, сколько добываем, не освоить,– засомневался Гунько.

– Потому что неправильно вкладываем получаемые сейчас от продажи того же газа средства,– Сашка поправил спавшую на лоб прядь волос.– Схема примерно такая должна быть: продали, и средства вкладываются на поддержание уровня добычи и на разработку технологий по переработке, ибо тот уровень, который сейчас есть, не отвечает мировым стандартам, да и по объёмам слабоват. Западники – хитрые ребята, они из нашего газа делают полимеры, применяемые для упаковки продуктов и изделий, с чего имеют немало, а мы пальцы сосём.

– Это так потому, что цены на сырьё искусственно на мировом рынке занижены,– сказал Гунько.

– Выхода нет в этом порочном круге,– Евстефеев хлопнул рыбину в миску.

– Возможность есть,-подзадорил его Сашка.– Приличная весьма. Организация добывающих в конгломерат, но при условии, что семьдесят процентов добываемого сырья у них. Тогда цены будут устанавливать не потребители, а производители, что ограничивает потребителей в прибыли.

– Смотря, какую цену заломят производители сырья. Палка-то эта два конца имеет,– Гунько и был согласен, и нет.

– Пример привожу. Медь,– Сашка привстал, чтобы посмотреть, где охотники.– Мировая цена около трёх тысяч долларов за тонну, примерно, так как в последние годы сильно колеблется. Себестоимость добычи разная по миру. В Чили она ровно три тысячи тянет за тонну. У нас, в Союзе, производимая на Норильском ГоКе, почти шесть тысяч долларов за тонну, на Урале – около четырёх. Так из чьего кармана берут? Из нашего.

– Александр, а вы правильно подсчитываете себестоимость, особенно у нас, при нашем специфическом внутреннем рынке?– Гунько был категорически не согласен.

– Подсчёт простой: берём разницу по вложенному в Норильский комбинат, город и города-спутники со всей инфраструктурой и, определив покупательную способность доллара и рубля из расчёта перечня в три тысячи наименований товаров и услуг, получаем, что расходы в два раза превышают стоимость производимого комбинатом продукта. Там ведь не только медь, ещё два десятка наименований.

– Александр,– взмолился Гунько,– это пещерный подсчёт!

– Может вы и правы в данном, конкретном, случае, только других вариантов для подсчёта в Союзе нет. Плановая экономика хитрая до заоблачных высот, но как вы не пыжьтесь в разработке схематики подсчёта – по Норильскому комбинату одни убытки.

– А приоритеты?– спросил Гунько.-Это сбрасывать нельзя.

– Природа мне не даёт что-то сбросить. Однако, прибыль – это не фикция, реальность, а она такова: две трети средств поступает в Норильск из Госбюджета на поддержание в рабочем состоянии цикла производства и городской инфраструктуры. Значит, кто-то где-то на них горбатит, чтобы они там, за полярным кругом, хорошо жили, а это не приоритет, это грабёж. Если по уму, то там, в случае снятия их с дотаций, голое поле будет. Сами себя они не прокормят даже в случае, если будут добывать в сто раз больше. И ещё, коль этого вопроса коснулись, предполагаемые в стране реформы направлены на то, чтобы перевести всех на рыночные рельсы, а это значит, что каждый должен жить за свои средства, но при этом платить в Госбюджет налоги. Как они будут существовать, если уже теперь они на дотациях, а о налогах речь совсем уже не идёт?

– Они производят несколько металлов, которых больше вообще в мире нигде не добывают,– Гунько не мог поверить в то, что Сашка не хочет понять очевидной пользы комбината и его необходимости.

– Тут, Юрий Ефимович, я с вами не соглашусь. Во-первых, кое-что можно купить на мировом рынке через посредников и весьма недорого. Во-вторых, кто вам сказал, что у нас чего-то нет? Есть всё. Океан месторождений и, поверьте, более мощных, чем в Норильске, и в более удобных местах, чем этот злосчастный городишко.

– Имеете в виду тысячи человеческих костей, на которых он стоит?– встрепенулся Евстефеев.

– Не костей, Павлович, душ людских,– сказал Сашка.

– Извиняйте, оговорился,– согласно кивнул Евстефеев.

– У нас самое копеечное – жизнь человеческая и труд его. У всех других народов – это богатство, а у нас – бросовый товар. Швея в Таиланде, работающая в частной мастерской по восемь часов в день, может купить для себя на заработанные триста долларов в месяц в пять раз больше, чем шахтёр или сталевар у нас на свои полторы тысячи рублей. Это уже не шутка, это уже социальная политика. Такая эксплуатация народа чревата самым страшным бедствием – разрушением веры человека в справедливость. Свидетелями такого распада мы с вами сейчас и являемся. Горбачёв этот процесс начал, Ельцин продолжает и кончится всё социальным взрывом. А о тех, кто объявил о независимости и вышел из состава Союза, вообще говорить не желаю. Мне плевать на митинговые заявления о национальной незалежности, но когда народ станет голодать и возьмётся за вилы, тогда будет поздно каяться. Через три-четыре года в независимых государствах такая картина будет, как после нашествия на Русь орды Батыя.

– Однако, у вас сравнения,– усмехнулся Гунько.

– Мировой капитал отсосёт из независимых республик всё, что сейчас они имеют в стратегическом резерве, это, кстати, немало. Свои доморощенные торгаши помогут продать то немногое, что есть в свободной торговле, государственную имею в виду. Пример: с Украины и Белоруссии за три года было вывезено за рубеж столько напильников, метчиков, свёрл и прочего инструментария, что для того, чтобы его произвести для собственных потребностей, республикам этим необходимо двадцать лет. Мировой капитал потрёт руки и даст кредиты, но достаточные для того, чтобы распределить их в кругах высшего эшелона властителей, а это чистейший пример варианта колонизации, но без видимого политического вмешательства. Власть становится от таких кредитов, как наркоман, и в дальнейшем уже без них обходиться не может. И я вариантов противодействия сейчас не вижу, может вы что-то знаете подходящее.

– Думаете, что будут стремиться отрезать нас от влияния в мировой политике?– спросил Гунько.

– Обязательно. Они ведь рассматривают тот или иной регион мира с точки зрения не только своего влияния там, но больше с позиции получения возможных прибылей в бизнесе, торговле. Их усилия направлены именно на это. Госдеп – это не политический фокусник, это инструмент в исполнении задач, стоящих перед американскими банками и концернами. Политика – высший этап в бизнесе. А где они определили свои стратегические интересы? Центр их усилий пришёлся на Балканы, второстепенный – на независимые государства.

– Югославия зачем им нужна?– Гунько подкинул в костёр дрова.

– Это государство – модель бывшего Советского Союза, только уменьшенная многократно. Мировой капитал отрабатывает там способы плотного вмешательства и применение разных тактик для достижения своих целей.

– А говорили, что нашли им в Югославии противодействие,– Гунько направился к появившимся охотникам.

Сашка не стал отвечать. Вернувшиеся были красными от приложенных усилий, притащив всего сохатого.

– Ух!– только и вымолвил Панфилов, оседая у костра на спальный мешок.

Сашка разлил в кружки чай и подал одну из них Панфилову.

– Пейте, пейте,– бросил он, отходя.– И сидите у костра, не вздумайте уйти, даже если будет жарко. Вам надо остыть. Погода только на первый взгляд тёплая, стоит раздеться и пять минут постоять в прохладе и всё, воспаление лёгких гарантировано. Вам, при вашем возрасте, надо оберегаться, да и человек вы кабинетный, в основном.

– Давно так не работал,– ответил Панфилов, послушавшись Сашку. Он действительно почувствовал какую-то слабость, шедшую изнутри, кравшуюся тихо, как шпион-лазутчик.

– Пока в норме себя не почувствуете – сидите, хлебайте чай,– ещё раз предупредил Сашка.

– А водки можно, грамм сто?– спросил Панфилов.

– Лучше не надо. Водка кровь погонит, алкалоиды своим действием накроют процесс восстановления, будет казаться, что всё в норму пришло, а на самом деле – нет. Не играйте в такие игры. Унизительного в том ничего нет. Такая слабость битюгов, косая сажень в плечах, с ног валит моментально и отправляет на кладбище,-сказал за Сашку подошедший Левко.

– Дело говорит,– подтвердил Максим.-Только чай. Тогда пройдёт быстро. Меньше внимания обращайте на нас и прислушивайтесь к себе. Отдыхайте, мы сами управимся.

– Да вы никак меня в больные решили записать,– и Панфилов попытался встать. Его удержала рука Левко, на удивление оказавшаяся не по его годам сильной. Вторая рука поднесла к его лицу зеркальце, в котором он увидел свою бледную рожу и сам себе не поверил.– Ого!– протяжно произнёс Панфилов.

– Что ого?– спросил вернувшийся с куском мяса Сашка и узрев сцену, улыбнувшись, сказал:– Левко, дай генералу в отставке свои таблетки, они ему сейчас в самый раз.

– Он что, у вас болеет?– Панфилов зажал кружку обеими руками, которые стали какими-то холодными, становилось зябко.

– Организм растёт в этом возрасте быстрее, чем сердце. Оно нагрузки порой не выдерживает, вот и приходится его стимулировать и поддерживать. Называется кислородным голоданием сердечной мышцы. Поглощаю глютаминовую кислоту, аскорбинку, пакет витаминов, глюкозу,– ответил Левко, сливая в свободную кружку содержимое ампул.– Сейчас такое варево сделаю, до Москвы на одном дыхании бегом допрёте,– он разболтал содержимое и протянул Панфилову.– Пейте залпом, как водку, а то это сладкое очень, но разводить не рекомендуется.

Панфилов выпил и произнёс:

– Приторное какое!

– Дрожь сейчас исчезнет моментально,– заверил Левко и спросил:– Вы от сердца с собой носите что-нибудь?

– Не болело сроду,– ответил Панфилов.

– Зря. Запаситесь,– Левко подмигнул.– Вон, Сашка, и то таскает нитроглицерин.

– Шутник ты, братец,– не поверил Панфилов.

– Отнюдь. Сань!– позвал Левко.– У тебя нитроглицерин есть?– Сашка подошёл и протянул капсулу с зёрнами нитроглицерина.– Ну вот, а вы сомневались,– утвердительно сказал Левко и отошёл в сторону, где мужики возились с мясом, оставив капсулу на спальном мешке возле Панфилова. Сашка проводил его долгим взглядом, но ничего не сказал.

Понявший ситуацию Панфилов рассмеялся.

– Подставил он вас, Александр,– сказал, молча наблюдавший за сценой Потапов.

– Шельма,– изрёк Сашка.– Это он специально провоцировал эффект смеха. Лучше бы анекдот рассказал.

Переставший смеяться Панфилов спросил у Сашки:

– А в самом деле, зачем носите?

– Да так,– махнул рукой в ответ Сашка.– Я на сердце не жалуюсь. Ну, бандюга!– Сашка погрозил Левко пальцем.– Гоняю его сильно, был случай – встало и идти не хочет, не пускается. Хорошо, запас приличный есть жизненный, это и спасло,– он подхватил с мешка капсулу и потряс ею.– С тех пор и таскаю, но и глубоко уже не медитирую в одиночку. Тогда без присмотра работал.

– Александр,– обратился к Сашке Потапов.-На вас облаву делали когда-нибудь?

– Может и делали. Кто вас, оперативных, знает, но думаю, ловля эта не дала бы ничего. Надо ведь сначала договориться кого ловить, а я инкогнито и нигде особо не высовывался. То, что я есть, безусловно известно было, но кто я есть на самом деле – вряд ли кто знает. На языке разведки у меня полное отсутствие исходных данных.

– А с "Де Бирс" вы в Союзе работали?

– Рука об руку – нет. Без контакта было дело, но они – гнучие ребята, и я с ними перестал сотрудничать.

– Вижу, вам это обсуждать не хочется,– подметил Потапов.

– Вообще-то, да,– отреагировал Сашка.– Меня уже сегодня Ефимович пытал по этому вопросу.

– Тогда больше спрашивать не стану.

– От чего, спрашивайте, прошлое всё уже.

– Ваша роль только транспортная была?

– Да, наши грузовиками работали. Я же вам об этом ещё четыре с лишним года назад говорил. Или вы хотите проверить информацию через меня же?

– Что вы, нет. Я помню ваш ответ тогдашний, вы две партии у них изъяли.

– Забрал в погашение ущерба.

– Да, да, и сказали, что такие действия – норма в мире криминального бизнеса.

– Совершенно верно.

– Они не пытались вас достать?

– Это-то вам зачем?

– На меня свалили огромное количество дел, связанных с алмазами. Там сплошное "Куликово побоище". Одни трупы. Из папок исчезли неведомо куда материалы, снимки с мест происшествий, показания. Мне другое во всём этом интересно было: судя по доставшимся нам документам, разработку вели опытнейшие следователи, а ощущение такое, что делали расследование любители. Я теперь разыскиваю тех, кто шарил в документах по этим делам, они в архиве находились с 1989 года. Есть подозрение, что копались несколько лиц, и каждый при этом брал то, что касается его, ну и, видимо, на конкурентов прихватывал.

– От какого года дела?– спросил Сашка.

– С 1975 по 1987 годы,– ответил Потапов, глотая чай из кружки.

– Сейчас копать и искать по этим делам бессмысленно. Большинство и в самом деле в могиле, а те, кто в живых, сидят на своих виллах во Флориде и под Лос-Анджелесом. Но они вам рассказывать не станут ничего.

– Опасно или просто не надо?

– И то, и другое. Есть один человечек, который мог бы поведать правду, только он у Бориса Ельцина друган большой, и тот его в обиду не даст. А те, кто на этого субъекта мог бы показать пальцем, все умерли. Сейчас можно подозревать, не более, а доказать его прямую причастность возможности нет. Остался один, кто бы мог его вложить, ему скоро на волю.

– Чурбанов, что ли?

– Ага, он.

– Он ведь проходил по делу о взятках!

– Валерий, это так, и в делах, что вам попали из архива, его имя не фигурирует потому, что о нём тоже всё изъято. Такой вам мой ответ.

– Тянется через кого, можете сказать?

– Предположительно через сына Брежнева, Юрия, в МИД и дальше в Швейцарию. Поскольку долголетний глава МИДа в могиле, ищите в среде его бывших друзей и сослуживцев,– дал совет Сашка.

– Теперь все, как крысы, мечутся. Союзные места упраздняются, и толпа ринулась к Борису, а он выбирает. Сам чёрт не поймёт, кто чей в прошлом,– ответил Валерий, глубоко вздыхая.

– Старые клановые интересы потеряли силу, многие действительно меняют хозяев, иначе у кормушки не усидеть – обойдут. Вы и в самом деле не копайте, только врагов наживёте себе, потеряете место. Составьте отчёт в духе отсутствия материалов и невозможности их поиска и восстановления в связи с тем, что нет в живых людей, проходивших по делу, и сдайте обратно в архив.

– Это я могу всегда сделать.

– Тогда дырку в голове вам сделают, если вы упрямый. Там, где начинается власть денег и льгот, другие законы, против которых вы играть не сможете. Вернуть же или отнять, что они успели своровать, вы при любом раскладе не способны.

– А вы?

– И я не смогу. Гробики могу им выписать, а посадить их в отдачу – нет. Для меня это вне возможности. Есть два варианта востребования средств: информация, которой нет ни у вас, ни у меня, да и вообще ни у кого; смерть родных и близких, то есть предупреждаешь, и если не возвращают, начинаешь убивать близких, самого не трогая. А этим я не занимаюсь, не мой профиль.

– А у "Де Бирс" могут быть эти материалы, они ведь с нашими лобзались?

– Могут. Вы знаете, где они всю информацию хранят?

– В Лондоне, в своей штаб-квартире.

– Я в ваше отсутствие предложил Юрию Ефимовичу банки грабить, он, правда, отказался. Давайте возьмём эту лавку совместным штурмом. Мне всё равно, чем заниматься – могу банки, могу ювелиров бомбить, лишь бы средства иметь.

– С ума сошли,– вступил в разговор Гунько.-Даже если там и хранится информация, её обладатель всё равно в весе пера.

– Намекаешь на узкую специализацию концерна?– спросил Панфилов, к которому вернулся слабый румянец.

– Как вы?– поинтересовался Сашка его состоянием.

– Прихожу в норму. Вы правы – надо больше гулять или не бросать работы до самой смерти.

– Что ж вы свой пост так проглядели?

– Он мне, как к одному месту припарка. Раньше на мозги давили, рано ли, поздно ли, но указали бы на дверь. Я в том смысле, что резко нельзя бросать привычный образ жизни.

– Это да,– Сашка вдруг представил Чарльза Пирса, тащащего по тайге ляжку сохатого, и чем бы это могло кончиться.– Могу предложить работу, если вы не против.

– Вы считаете, что во мне есть какая-то польза? Я без веса теперь. Это при погонах я был в силе, а без них я – никто. Здесь с вами сижу, потому что пригласили старые и верные товарищи,– Панфилов кивнул в сторону своих коллег по службе.– Я ведь не академик. Ваш молодой друг Левко тысячи таких, как я, стоит.