355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Китлинский » Клан – моё государство 2. » Текст книги (страница 12)
Клан – моё государство 2.
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:50

Текст книги "Клан – моё государство 2."


Автор книги: Алексей Китлинский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

– Вы, Александр, перебарщиваете. Недвижимость пустят с молотка, это ясно, но не здание КГБ. На такое покуситься не смогут,– заверил Евстефеев, собиравший тайно материалы по Мосгоримуществу.– Кишка тонка у любой власти этот гадюшник продать.

– Может,– сказал Сашка, качнув головой.– Только я не о том. Вы посмотрите, сколько за последние время возникло разного рода фондов общественных, море. Я не беру в расчет коммерческие структуры. Всем места не хватит. Это раз. Сейчас, когда союзные структуры рухнут, на их место вопрётся российская государственность, и, уверяю вас, ей места не хватит. То есть страна уменьшится наполовину по численности населения и на треть по территории, а чиновников появится раза в три больше, чем при Союзе Советских Социалистических Республик. Это два. И по поводу зданий, занимаемых КГБ, я не стал бы утверждать столь категорично, как Василий Павлович, о невозможности их продажи. Я купил бы миллионов за пятьсот,– Сашка улыбнулся, и осмотрев всех присутствующих, добавил:– Перестроил бы и создал там коммерческую тюрьму с одиночными камерами и золотыми унитазами, как обещал вождь пролетариата Ульянов. Принимал бы всех с пожизненным заключением.

– Мне кажется, что это вечная государственная собственность, которая никогда не будет продаваться,– выразил сомнение Панфилов.

– Феликс Эдмундович тоже был собственностью государства,– сказал Сашка.– И где он ныне обретается?

– Так ведь это всего лишь памятник,– опять не согласился Панфилов.

– Сергей Петрович, вы знаете, кому принадлежит сейчас здание бывшего Дворянского Собрания?– спросил Сашка.

– Допустим,– ответил Панфилов.– Кто ж не знает этого?

– Вот видите, какие повороты делает история. Прежние собирались в картишки перекинуться, водки откушать, а пришла другая власть и организовала там покойницкую. Два срока Ельцину на посту президента не усидеть, мозгами не вышел. Придёт кто-то и вернёт Дворянскому Собранию его собственность. По вопросу возврата можно спорить, но время бежит, и вопрос этот всплывёт в России. Многое, о чём вы сейчас даже не догадываетесь, будет всплывать и вставать на повестку дня. Вот во Франции многие из поколения в поколение передают акции Русской Императорской железнодорожной кампании. На чужие деньги строили в Российской империи дороги, и деньги вкладывали отнюдь не богачи, а простые граждане, но им Владимир Ильич Ленин показал фигу, хоть сам и орал немало о мировой революции, однако, простых граждан Франции обокрал по-хамски. Эти долги кто отдавать станет? Их, долгов таких, океан. Власть, не умеющая вернуть долги, не демократическая и вообще не власть,– Сашка плюнул в костёр.

– Ну, Александр, вы скажете тоже. Это ведь долги царского правительства, от которых мы отказались,– усмехнулся Гунько.

– А почему, собственно?– тоже с улыбкой произнёс Сашка.– Как говорит Михал Михалыч Жванецкий. Ведь это был займ не по линии правительства Франции, народ дал. И срок давности по таким займам о прощении или списании отсутствует в международной юридической практике. Будьте добры вернуть, господа хорошие. Как? Это вопрос другой.

– Вы правы, наверное,– согласился Гунько.– Я по этим вопросам не дока.

– Тут знать нечего. Вторая мировая недавно была. Ленд-лиз помните?– спросил Сашка.– Как там у Александра Дольского: "И я глотал в больнице по ленд-лизу, от слёз, наверно, горький шоколад".

– Ещё бы,– ответил Гунько.– Я поступать в Москву приехал в американских армейских ботинках. Да и тушёнку их жрал.

– Помните, стало быть. За эти поставки Сталин золотом платил. Не на халяву посылали они нам всё необходимое. Часть долгов по поставкам ленд-лиза они нам списали как стороне, пострадавшей в войне, но платили же мы. Вот и по акциям дороги железной надо платить. К примеру, транзитные грузы гоним, деньги берём валютой: половину – себе, половину – процентами по акциям. Возможны и иные варианты,– Сашка потянулся.– Только так можно получить доверие у собственного народа и поддержку на мировом финансовом рынке.

– Так у нас железные дороги убыточные,– возразил Гунько.– Да и те на ладан дышат.

– Потому и сходят поезда с рельс, что нет хозяина, а будь он, да ещё расторопный, они, рельсы, ох как кормили бы при нашем повальном бездорожье. Забайкальская вот ветка совсем в плачевном состоянии, её бы реконструировать, увеличить пропускную способность, ан-нет, вложили деньги в строительство БАМа, и результат соответственный: на забайкальской поезда с путей летят под откос, а на БАМе всё стоит. Нормальный хозяин так не поступает,– Сашка хлопнул себя по коленке.– Вкладывать надо умно, долго считать, прикидывать, с бухты-барахты этого уже двести лет никто в мире не делает, только мы. Съезд, видите ли, решил. Хорошо, что хоть ещё не к Северному полюсу, и то слава Богу.

– Теперь руками маши не маши – всё равно не исправишь. Одна надежда на освоение Удоканского меднорудного месторождения,– сказал Левко.– Оно мирового уровня.

– Нашим без разницы, какого оно уровня – высшего или нет. Его если и начнут осваивать, то лет через двадцать, в лучшем случае, в худшем – через пятьдесят, а скорее всего – совсем не будут. Его поднимать – не водку пить и произносить лозунги, там вложений на миллиарды долларов надо сделать, а это для больной нашей экономики – тяжесть непосильная. Капитальных вложений в ближайшие десять-пятнадцать лет не будет. Пока соберутся разрабатывать, в стране специалистов не останется совсем, разбегутся по миру мыть чужую посуду и убирать улицы не своих городков,– ответил Сашка.

– Долгосрочных вложений уже сейчас нет,-подтвердил Гунько.– Правда, суетятся на западе по поводу тендера на разработку Штокмановского газоконденсатного месторождения. Однако, у них не выгорит. У "Газпрома" влияние огромное, а иметь конкурентов на своём жизненном пространстве кто сам захочет? Сам не гам и другим не дам. Такой принцип у нас доморощенный, как безоткатное орудие,– чужих не пускать. Вообще-то, многие мировые фирмы готовы вкладывать, не глядя на риск. Что вы думаете об этом, Александр?

– Государства, имеющие нефть и газ на своих территориях, давно уже сами занимаются добычей и всё реже и реже привлекают к участию ведущие корпорации, а те несут убытки весьма ощутимые. Добыча нефти в море с использованием платформ – накладное занятие, но идут и на этот шаг. Процесс деколонизации ресурсов произошёл в мире давно, и погреться негде. Они готовы ринуться на пространства Советского Союза, ибо места свободные остались только у нас. Риск, вы сказали, огромный? Да нет его тут, риска. Вы внимательно читайте предлагаемые ими условия по таким проектам; они ведь под их воплощение заручаются поддержкой правительств, ведущих политиков, страхуют свой риск жёстким прессом международных обязательств и договоров. Если бы Россия обеспечить могла выплаты по старым, пусть и царским, долгам, то они, мировые акулы бизнеса, не задумываясь вложили бы в нашу экономику сотни миллиардов долларов, не дожидаясь выхода нужных законов. У этой машины есть название: финансово-промышленно-политический картель. Вот государства, входящие в семёрку, между собой воюют в торговых делах, а против любого не из их круга всегда выступают единым фронтом. Их сила в скученности, в невидимой интеграции. Их национальная принадлежность размыта основательно оттого, что они сидят в одной лодке и гребут в одном направлении. Линкор.

– И ведь солидно давят по всем направлениям. У них секретных протоколов о разделе сфер влияния уйма; и какой где, и в какое время действует, всё расписано по пунктам. Умеют договориться во имя собственного блага,– произнёс Панфилов, когда-то курировавший эту проблематику на заре своей молодости, начав путь в разведке с младшего офицера отдела промышленного шпионажа.– Против тех, кто им мешает, усиливают разведвлияние и доводят дело до военного переворота или прямого военного вмешательства. Система отработана на эти пакости у них в совершенстве.

– С ними трудно договориться. Очень. И в финансовый этот союз доступ посторонним закрыт. Союзу Советских, да и России в будущем, тоже. Чтобы к ним в доверие влезть, надо на пупе искрутиться. Им дополнительный член не нужен – барыши с кем-то ещё делить, кто добровольно пожелает. Ситуация может измениться только в одном случае, если произойдёт весьма ощутимый спад производства в мире, а в России он будет расти солидными темпами. Однако, те, кто привязывает будущее процветание России к мировому рынку, закрывает дорогу в будущее всем народам, живущим на одной шестой части суши, наглухо. Без изменения цен на мировом рынке на наших условиях в мировой рынок нам не интегрироваться, ибо всегда у нас стоимость сырья будет больше из-за климатических условий жутких и огромных расстояний,– Сашка встал.– Пойду пройдусь. Пролежал полдня, надо размять ноги.


Глава 5

Сашка уже отходил, когда его окликнул Потапов:

– Александр, можно с вами?

– Пошли, я ведь не на край земли, вон вдоль берега посную. Идёмте, вдвоём веселее. Вы как в темноте? За руку держать не надо?

– Да постараюсь сам,– догоняя Сашку, ответил Потапов.– Конкуренции вам составить не смогу в хождении в закрытыми глазами. Силёнок нет.

– Это обычная привычка и постоянная тренировка. Лучше всего делать это в безлунную ночь. Одеваешь колпак на голову, но с отверстиями для рта, носа, ушей и топаешь. Сначала ощупью и по ровному месту, дальше усложняешь задачу. Вот и всё. Батареек не напасёшься, да и таскать с собой лишний килограмм кому охота.

– Сколько же времени надо, чтобы научиться?

– От способностей индивидуальных зависит. Кто-то долго и не до конца усваивает, но так, чтобы совсем не воспринимал, таких нет. Надо суметь в себе пробудить звериные инстинкты, которые есть в нас, в хорошем, конечно, понимании этого слова.

– А как у некоторых кошачьих – видеть в ночи?

– С этим трудно. Глаз человека давно сформировался и многое утратил, продолжает терять до сих пор. Уровень близорукости у населения земли растёт большими темпами. Способность ориентироваться в темноте зависит от слуха, обоняния и нервных клеток рук и ног, а не от глаз. Встречаются индивидуумы, у которых глазное яблоко имеет кошачьи признаки, всё бывает в природе. А вот что это – мутантность или проявление когда-то рудиментировавшихся первооснов зрения – сказать не могу.

– Александр, я вот почему с вами напросился. Хотел поговорить один на один, да и в поездку эту напросился из-за этого,– сказал Потапов, после того как они отошли на приличное расстояние от костра.– Мне не очень много по годам, сорок. Всего.

– Я в курсе вашего возраста,– ответил Сашка.

– Всё сыпется со страшной силой,– продолжил Потапов.– У меня в подчинении люди не робкого десятка и с опытом, каким никаким, но есть. За прошлый год ушло столько, сколько за предыдущие десять лет не наберётся. С кем строить собираются что-то – я не представляю. Сейчас у меня на столе лежат рапорты на увольнение, а уходят лучшие. Терпение у людей не беспредельно. Наш контингент на семьдесят процентов по общагам мается, в комнатушках по десять метров, и все с детьми, двумя-тремя. Командировки по полгода и более, да всё по горячим точкам. Возвращаются – отдохнуть негде, прикорнуть порой, чтобы поспать, места нет. Жёны встречают слезами, провожают слезами. И уходят наши ребята знаете куда?

– Телохранителями нанимаются к мафии, в охрану банков и других коммерческих структур.

– Верно. Отдел мельчает на глазах, а ведь их потом обратно калачом не заманишь, и теперь удержать – сил нет. Зарплату и то стали выдавать с задержками. Жуть.

– Хотите, чтобы я взял их всех под свою опеку?

– Разве я могу такое предложить? Это исключено. Ни продаваться, ни покупаться мы не имеем права, так я считаю и в том убеждён. Ну должен же быть какой-то выход из этого замкнутого круга, этого гнусного положения. До нас нет никому дела, особенно – государству. Уходит молодой и способный офицер в банк, там ему квартиру, машину, зарплату и всё сразу. Вес у наших людей солидный, и они в среде криминальной своими стают моментально. Кто с ними потом бороться станет? Хилый опер с пистолетом ПМ? Ведь это бомба страшная.

– Страшного, положим, я ничего не вижу. Можно отстрелять их постепенно, но не стоит, потому что они сами друг дружку убьют время спустя. Вы правы в одном – нишу такую, то есть рынок услуг, надо держать под контролем бдительным. Желательно исключить приход в криминальный бизнес людей из таких ведомств, как ваше. Верно и то, что продаваться вам не стоит. Это плохо. Помочь подумать, как вылезти, я могу, но не более. На вашем месте я бы давно взял в оборот московские уголовные группировки и стал бы их по-тихому доить. Сделал бы это без церемоний.

– Вам легко говорить, вы в этом асс. Для нас такой вариант неприемлем. Мы ведь армейская оперативная полевая разведка.

– Ну, а кому этим заниматься?

– Не знаю. Грязно всё это.

– Вы на дороге бичей отлавливали в 1987?

– Было…и получили за это по первое число.

– Я в смысле потерь.

– А!? Нет, там не было. Обошлось.

– Вы могли их ликвидировать? Тихо?

– С некоторой натяжкой – да. Только в тайне бы не удержали, сведения просочились бы обязательно.

– Тогда отбрасываем этот вариант. Будем думать, если вы доверяете.

– А кому мне доверять ещё? С вами я хоть уверен, что всё останется в тайне, за других даже поручиться не могу.

Они пошли молча. Потапов часто оступался на скользких речных валунцах и выглядел при этом неуклюже. Но физическая подготовка сказывалась, и он постепенно вписывался в среду, пружиня ноги и всё более уверенно ступая.

Вскоре подошли к повороту реки. Течение подмыло пологий берег так, что дальше двигаться было невозможно. В кромешной тьме Сашка нашёл бревно, сел, поджав ноги. Потапов последовал его примеру. "Вот такие вот дела,– думал Валерий.– Они нас отбрили на железной дороге в 1987 году. Лихо выбрили, чисто так, что нет никаких зацепов, а голословно обвинять не станешь. Да и что теперь ему скажешь, хоть вероятнее всего, он был там лично и, возможно, его пуля попала Андрею в лоб, убив наповал. А у него было трое детей. Почему было? Есть. Я все эти годы помогал и буду помогать Ксенье, несмотря на то, что своих трое. Сможет ли он понять, что мне стоило выбить для неё квартиру? Всего двухкомнатную. Боже, как всё в нашем мире глупо! Сейчас вот сижу рядом с ним и обдумываю, как помочь самому себе всплыть из дерьма. Не с министром обороны, не с начальником генерального штаба, а с этим человеком. Ну почему у нас всё вверх тормашками: все бездари вверх лезут, а умные вниз, в тень, норовят". Ход мыслей Потапова прервал Сашкин голос.

– Что, Валерий Игоревич, вижу сильно задумались?

– Всплывает в голове всё подряд, и тяжело, и горько. Руки опускаются, такая безысходность ломит. Вам хорошо – ваш круг интересов хоть и велик, но вы сами за всё отвечаете. А здесь? Обязанностей взвалили – не провернуть, а дать в помощь ничего не удосужились. Обмундирование уже на крупных совещаниях делим, как последние торговки. Только вы не думайте, что я вам плачусь. Нет, но так выходит, что скоро за харчи работать будем. Стыдно. Слышать о тяжёлом положении никто не хочет, все отмахиваются. Иногда, правда, говорят: "Знаю, знаю. Доложу. Потерпите, сейчас всем плохо". Есть уже такие, кто обвиняет нас, военных, в рвачестве.

– Мне такое положение неведомо. Наверное, из-за моральных моих убеждений. Я ведь беру, где могу. Нет, у старух и инвалидов – упаси меня, но с остальными не церемонюсь, обираю, как липку. Теперь, правда, по-крупному, но и мелочью не брезгую. Что вы так смотрите недоверчиво? Мне государственные интересы и дела чужды. Особенно глупые.

– Темно ведь, как вы усмотрели, что у меня взгляд недоверчивый?

– По ритму вашего дыхания,– Сашка достал папиросы, прикурил.– Вы ведь хотели мне что-то сокровенное поведать, но удерживаетесь. Или я не прав?

– Инстинкт подсказывает?

– Ситуация. Вы пройтись со мной вызвались и сделали это несколько неудачно, потому что ваши коллеги остались в некотором смятении.

– Действительно, это моя личная инициатива, но их укоры, если будут, я готов взять себе в вину, не про своё благополучие думаю. Не для корысти личной. А про сокровенное вы верно подметили, есть такое, и мне не хотелось при них. Это мои выводы личные, они об этом знать, я думаю, не должны. Наверное, вы правы – мы с вами люди разных формаций.

– Хотите сказать, что считаете нас участниками событий на железной дороге в 1987 году?

– Да. Я не из тех, кто бросает всё в архив и списывает. Есть ещё клятва другу. Он бы на моём месте поступил так же, стал бы копать.

– Не стану вас разубеждать. Считайте, что мы вас там утёрли, несмотря на то, что знали, кто перед нами. Только не спорьте со мной. Там были наши стрелки, были добровольно. И я был. Честно говоря, мы не предполагали, что у вас такой низкий уровень. Мы все готовы были умереть. Поезд, дорогой вы мой, надо сразу проверять, мгновенно, а не бросаться ловить бичей. Ладно. Вот вы знаете, как всё было. Что-то изменилось? То, что вы там учудили, ну как вам объяснить, дилетантизм и сверх самоуверенность в свои силы. Мы, мол, ребята крутые, нам всё нипочём, мы и не в таких переделках бывали. Сколько вы потеряли?

– Двадцать шесть.

– Вот видите. А кто виноват? Мы свои интересы защищали. Но вы чьи своими головами прикрыли?

– Да ничьи. Теперь видно невооружённым взглядом. Нас толкнули на вас те, кто раньше не смог справиться. Надеялись, что мы вас умоем.

– А мне до сих пор неизвестно, оставили вы свою затею или нет. Потому и торчу в тайге безвылазно, что права не имею, если бойня начнётся, в стороне отсидеться. Мой прокол, мне за него и сдохнуть. Я ведь из "семьи" клановой давно ушёл. И когда они с вами о встрече договаривались, не знали ни о событиях на железной дороге, ни о том, что я, сукин сын, жив и это моё дерьмо. Они считали, что кто-то по старому охотскому делу копает.

– Вы что, в том далёком тоже участвовали?

– Был. Одиннадцать там моих покойников. Давнее дело. Я стражником был, охранял сектор.

– А вас сколько было?

– Шестнадцать.

– Потеряли?

– Двоих.

– Всего на убитых почти сто!?

– Для вас – это двое, а для нас – много. У нас призывных пунктов нет, в которых мы могли бы набрать себе, кого придётся. Да и не выдержит нагрузок наших ни один из подготовленных людей. В этом надо родиться и впитать от соски.

– Значит, вы тащили Давыдова под себя?

– Да он мне сто лет не нужен был ни тогда, ни до, ни после. Я про него всё знал, и про хозяев его паскудных. У вас информация на меня была?

– На тот момент отсутствовала.

– А у него была, но не его собственного сбора. Ему всучили. Он же хитрый был до ужаса, выгоду умел считать, а обложили его со всех сторон, и выход был один – смыться ко мне, а дать ему упасть к кому-то я не мог. Можно было просто убить, но кто даст гарантию, что он не оставит после себя сведений на продажу. Вот я его и вытянул.

– Погиб он не от ваших рук?

– Ребята из ГРУ его сделали. Я ему предлагал тихую жизнь, но он – упрямый чёрт – вздумал в поддавки со мной играть, торговаться стал, я и озлился.

– А второй? Ронд, кажется.

– Со стариком пошёл. Сыграл в звёздную партию и удачно, выжил.

– Что, знал чем кончится и пошёл?

– Именно.

– Он что, сумасшедший? Я так предполагаю, ему ничего не угрожало.

– Желание риска.

– Страшные игры, однако.

– Куда уж страшнее, когда в тебя стреляют со всех сторон.

– Александр, а президента Кеннеди, случаем, не ваши убили?

– Вы на нас теперь всех собак повесите.

– С языка слетело,– оправдался Потапов.– У нас в программе обучения видеозапись крутят. Хорошая работа.

– Видел я её, дерьмовая работа. Первые пять выстрелов не были для него опасностью, так, лёгкие ранения. Дилетанты. Там одного выстрела было достаточно, чтобы голову оторвало. Знаете, чей был роковой выстрел?

– Нет, конечно!

– С крыши здания, которое располагалось перпендикулярно к дороге, на которую выехала машина президента, сидел профессиональный снайпер. У него была винтовка калибром девять миллиметров с мощным глушителем. Его выстрел и был роковым для Кеннеди. А вообще-то там стреляло трое, кроме этого профессионала и Освальда. Освальд, кстати, совсем не стрелял. Может он и хотел что-то сделать, но ему мешал сильно столб с фонарём. Пока он выжидал, остальные стали палить, Освальд сразу же из здания чухнул. Так всё было.

– Так ведь кровь хлестанула поперёк машины на Жаклин и губернатора?

– Вы видели когда-нибудь, чтобы с приличного расстояния выстрелом из винтовки так хлестануло? Тут не надо быть экспертом, чтобы определить, что выстрел был сделан сзади. Не сбоку, не спереди, а сзади. Просто голова довернулась по оси во время прохождения пули через череп. Такой эффект может дать только винтовочная пуля большого калибра и обязательно тупая, как револьверная. Мне кажется, что и на это организаторы покушения сделали упор. Типа того, что, мол, могли из толпы из револьвера пальнуть.

– Хорошо знаете оружие?

– Если честно, то не очень. Сильно разбираться мне ни к чему. Я пользуюсь узким кругом и, как правило, отечественным.

– А за рубежом?

– И там тоже.

– Не боитесь?

– Нет. Я не агент из группы по ликвидации Моссад. Это они обойму садят в жертву. Я одним выстрелом обхожусь и гильз на месте не оставляю.

– Понятно. Скорострелки не любите.

– Ну почему? Они, может, и нужны, но мне ни с руки. Расход, опять же, большой.

– С вашими способностями – заложников освобождать, цены бы не имели.

– А я и так не последний. Нестабильность рождает насилие в таких грязных формах. Планка растёт постоянно. Ситуация обязывает. По крайней мере, снижения в ближайшие годы не предвидится, ему взяться неоткуда. Хорошие сотрудники, вы сами говорили, бегут и пополняют. Заводы пополняют, выбрасывая рабочих за ворота. И все оказываются на большой дороге.

– И не наживы ради.

– Ради куска хлеба насущного, не до жиру.

– Очередной поворот истории?

– Это не поворот и не вираж, это путь назад, в пещеры. Наш народ, как слепые котята в поисках сиськи, тычется и не находит. Вашим ещё повезло, они себе кусок хлеба добудут, профессия накормит, а как быть учителю, врачу, учёному? Они ведь банков охранять не умеют. Им как жить? Что им делать в таких условиях, сложившихся в стране?

– Разве, скажите, моя голова должна об этом болеть? У меня узкий участок, за который я отвечаю. Я не политик, не государственный деятель, меня в парламент и на съезды не выбирали.

– Так и я там не бываю, мне там делать тоже нечего, своих забот предостаточно. Мои дела только отчасти с проблемами государственного обустройства соприкасаются и с предполагаемым будущим развитием России не совпадают вовсе. Мы с вами опять завтра окажемся по разные стороны баррикад, в разных окопах будем мёрзнуть, после того, как вы наденете форму российских вооружённых сил.

– Конечно, не мы ведь решаем судьбы, мы исполняем приказы. В отношении вашего тайного общества уже, наверное, ничего не будет предприниматься, ведь многие из теперешних главарей отойдут от власти, скорее всего, навсегда.

– Боюсь, что этого не случится. Они, как клопы, могут просидеть в засаде много времени, а только уснёшь или потеряешь бдительность – подлазят и кусают. Рано вы их списываете со счетов. Они ещё возвратятся во властный строй.

– Но вы, правда, не намерены влезать в это?

– Эту страну я знаю слишком хорошо, чтобы соваться в происходящие глобальные события. Мы в них и так попали не по своей охоте, нас втянуло в водоворот. Может, надо было отсидеться, не высовываясь, до срока, как знать. Будущее своё делаем сами, собственными руками.

– А общее?

– Общее с обоюдного молчаливого согласия строится. Если реформы, предлагаемые для проведения в стране, провалятся, все станут валить друг на друга, искать "стрелочников" перестройки. Крик поднимут, может, даже парочку вздёрнут на виселице, только прока от этого уже не будет никакого. Время ведь золотое упущено на болтовню и составление лозунгов да призывов. Поздно что-то теперь менять.

– Я понимаю. Нас за уши тянули в ГКЧП, теперь многие рады, что не поддались. Встретил одного, он в МВД служит, спрашиваю: "Как дела?", а он – мы давно знакомы и откровенно между собой всё обсуждаем – отвечает: "Устал я, старик, выжидаю момент, чтобы вовремя перебежать, не прогадать бы вот только. Надоела эта возня, стабильности хочется".

– Как раньше?

– А мы знаем, как можно по-другому?

– Как только республики отойдут, станет ещё хуже.

– Я в это и верю и не верю. Ну не хочу верить, так точнее. У меня на Украине друзья, в Грузии, в Прибалтике. Неужто всё коту под хвост?

– Не всем и не везде удастся остаться друзьями. Вот в Нагорном Карабахе война идёт, и воюют, порой, друг против друга бывшие сослуживцы, вместе прошедшие Афганистан. В Грузии есть конфликт, в Осетии, Абхазия, опять же, может вспыхнуть. Таджикистан – горячая точка, рядом ещё не забывшие про налёты авиации моджахеды, которые готовы идти помогать братьям по вере хоть на край земли, лишь бы против нас. В Балтии проблем не меньше.

– Кого имеете в виду?

– Русских. А вообще всех, кто говорит на этом языке, там народов таковых много. Она, проблема эта, касается всех бывших республик. Вон Рух на Украине жовто-блакитный прапор поднял и требует срочно прекратить все связи с Московией. Стремление к независимости можно приветствовать. Но к какой: изолированной или в нормальной степени интегрированной? Рубить с плеча легче, но собирать потом сложно.

– Что вы посоветуете? Кадры надо ведь сохранить.

– А вы не стесняйтесь, грязь – не всегда грязь. Если вас оскорбили, вы по роже бьёте?

– Бью. Хоть потом иногда сожалею, что не сдержался.

– Вот и теперь бейте, история рассудит.

– Таки предлагаете подъедаться на поприще криминального бизнеса?

– Весь мир этим живёт. Только бейте хорошо, наотмашь, чтобы вылетали мозги. При слабом ударе, как правило, всегда возвращают. Даже если вы будете противиться, всё равно вас жизнь заставит наступить на эту гидру. Не дожидайтесь, чтобы вас застали врасплох, бейте, выбирайте жертву и вперёд. Вам по плечу большие цели.

– А люди, как им преподнести? Мы ведь превратимся в уголовников, рэкетиров, бандитов?

– Бог ты мой, Валерий Игоревич, мы и так все в этой стране уголовники, в кого ни ткни. Разница есть, конечно: один сам ворует и грабит, убивает, а за другого это делают подручные. Вот и всё. Ну что с того, что вам придётся это делать самим. Мне разница кажется несущественной.

– Не лукавите?

– Мне ни к чему. Я вас прекрасно понимаю, у вас трое детей, плюс жена и мать. Достатка нет нормального.

– Не хотел говорить, но раз уж вы напомнили, то плюс жена друга и его трое детей, им ещё помогаю. Он на железке погиб.

– Он кем был?

– Он группой захвата командовал, подполковник Лугов. Мы учились вместе, и я его к себе переманил на его и своё горе.

– Что он так долго рос в чинах?

– В корпусе морской пехоты засиделся в разведке, в академию не пускали. Одно к одному всё сложилось.

– Постойте, вы ведь выпускник закрытого военного иностранных языков?

– Его и заканчивали вместе.

– Как же он в морскую пехоту попал?

– Он с детства мечтал, сам и напросился.

– Вы в одном языке специализировались?

– Нет, он – арабское отделение, а я – европейское: португальский и испанский.

– Там у вас все офицеры были?

– Из двадцати шести погибших девять – офицеры. Семь прапорщиков. Десять – сержанты, но все сверхсрочники, по системе отбора попавшие к нам в войска.

– Офицеры все семьи имели?

– Трое – у кого были дети. Одна, правда, год спустя вышла за нашего же парня, там двое детей было. У Андрея Лугова вот трое, и ещё майор Серафимович – у него пятеро.

– Ого! Вы, я вижу, мастаки клепать.

– Ему Господь помог. Дочь одна была, а он сына хотел, ну и сподобил создатель сразу четверых девок. Он самый старый был в группе и самый опытный. Сорок восемь лет. Девки взрослые, всех раздал замуж.

– Давайте фамилии и адреса, буду помогать, но только финансово. Сколько на вдову с тремя детьми положено?

– Государственной?

– Да. Я знаю, что маленькая, но вот у той, которой вы помогали, сколько?

– Двести сорок было, теперь добавили, после Павловской денежной реформы, триста тридцать шесть.

– Дети маленькие?

– Старшей девочке – тринадцать, средней -восемь и парню – шесть.

– А сверхсрочники не женаты?

– Нет, у нас условие непременное при приёме.

– Подписка "не плевать" называется?

– Точно. Между собой так называем. Откуда вы тонкости такие ведаете?

– Летел как-то с одним болтуном в самолёте, его выражение.

– В памяти откладываете?

– Я не филолог, но оседает. Главное, вовремя в башке найти. Пенсии приличные я обеспечу, может, лучше в долларах?– спросил Сашка и замолчал. Где-то на противоположном берегу захлопали шаги по воде. Он положил свою руку на колено Потапова и тихо сказал:– Тихо!

Потапов ответил, положив свою руку на Сашкину:

– Может, ваш кто-то?

– Наши по воде не ходят,– Сашка включил на трубке радиотелефона кнопку, отвечающую за объявление тревоги.– Когда поравняется с нами, должен остановиться. С той стороны реки уже виден костёр.

– Может, охотник случайный?

– Нет. Он давно уже идёт и один. Я потому в этом направлении и пошёл гулять.

– Наших быть не может никаких,– заверил Потапов.

– Мне всё равно кто, хоть дьявол,– прошептал Сашка.– Прячемся за ствол, а то он уже близко.

– Так не видно не зги.

– Он потому по воде прётся, что она теплее земли. При использовании прибора ночного видения на инфракрасном излучении от воды фон подсвечивающий.

– Такой прибор громоздкий очень.

– Ходить по воде ночью ощупью – гарантия искупаться, ведь камни скользкие, а он бодренько шагает.

– Вы, как Шерлок Холмс, всё вперёд считаете.

– Ситуация считает, а я лишь констатирую.

На бугре за ними появился кто-то, сполз и залёг рядом за небольшой корягой.

– Жух всех отвёл,– прошептал голос Максима.

– Хорошо. Ждём,– шепнул в ответ Сашка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю