Текст книги "Клан – моё государство 2."

Автор книги: Алексей Китлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

– С каких же вы четвертной платили, да ещё столько услуг предоставили?– не поверил Гунько.

– Математика – наука точная. Металл на месте плавили в изделия – и за кордон, где толкали по двадцать долларов за грамм. Курс доллара на нашем рынке 1 к 2,5 р. Получается сорок или пятьдесят с грамма. Десятка – мне чистого навара. Вот и всё. А про председателей артелей я вам так скажу: это люди в северных краях авторитетные и уважаемые, у них вес. Они кормильцы и работодатели. Народ за них горой встанет, на них давить не моги, ведь со всем народом хлестаться не сможешь. Самый большой авторитет в уголовном мире против председателя золотодобывающей артели – какашка. С ними можно только мирно договориться, на хороших условиях. Подмять их под себя нельзя. Они все – мужики с характерами крепкими, как алмаз. Такие никогда не отступают, только смерть может их отвести от борьбы. Поскольку дерьмовый человечек на таком посту никогда не усидит, особенно, в те годы. Кто же станет убивать такого трудягу? Им не сладко было при партийной опеке, коммунисты посасывали частенько от их труда,– Сашка перестал говорить, так как подошли Жух, Левко, Курский обвешанные сеточными мешками с освежёванными зайцами, и стал помогать им разгрузиться.

Вернувшийся из похода Панфилов, увидев мешки с тушками, свистнул и спросил:

– И сколько же вы за четыре часа набили?

– Сорок три,– ответил Жух.– Организовали поток. Я ловил косых, а Геннадий и Левко свежевали. Сто кило мяса.– Он обратился к Сашке:– Там надо ещё сотни две выкосить, расплодились сильно в этом году. Пока я с обходом ходил, аж шесть штук лис приметил. В засадах лежат в ожидании.

– А ловили как?– Панфилов взял верхнюю тушку за ноги.– Пожалуй, до трёх кило.

– Да нет,– разуверил его Жух.– Два, но все один в одного. А ловил обычно, за уши и башкой о бревно. Я ведь не дед Мазай.

– Пешков рад будет, наверняка,– предположил Панфилов.

– Ну, радости он, положим, не выразит особой,– Сашка водрузил на огонь казан под уху, Евстефеев притащил рыбу.– Но сухо поблагодарит.

– На муку сменяем,– заверил Жух.– Фунтов сто возьмём с него. Мясо мясом, а без хлеба, труба. Сделка выгодная обоюдно.

– Бартер,– подвёл итог Сашка.– Всё, мужики, готово. Мойте грабалки и садимся обедать, ждать некого.

По окончании обеда Панфилов спросил:

– Что сейчас делать?

– Имеете предложения?– вопросом ответил Сашка.

– Нет, но что-то вы, наверное, делаете?– в Панфилове проснулся дух деятельности, но Сашка его разочаровал.

– В этом вопросе мы не отличаемся от мужской части населения земли. Как все, спим. Придаёмся лени, для хорошего усвоения пищи,– и стал устраиваться.– Хозяйские полномочия сдал. Кто ужин готовит?

– Я берусь,– поднял руку Жух.– Картошка ещё есть?

– Есть,– ответил Сашка.– В ящике.

– Два вида зайчатины,– предупредил Жух присутствующих.

– Значит, говорите пройтись лучше перед ужином, для аппетита,– пробормотал Панфилов и стал располагаться.

– Не просто пройтись. Дровишки подсобрать для ночного костра,– сказал Левко.

– Это само собой,– кивнул понимающе Панфилов.– Разве это работа?

Глава 8

Все разлеглись, и Сашка задремал. Болтать не хотелось, да и никто не лез с вопросами. Левко и Гунько оказались рядом, и между ними завязалась тихая беседа, в ход которой никто не вмешивался, но все слушали внимательно.

– У тебя родители есть?– спросил Гунько.

– Были, конечно, но кто, не знаю,– отвечал юный бандит.

– А не интересно узнать, кто?

– Мне самому?

– Да.

– Мне, нет.

– Совсем, совсем?

– Ни капельки.

– Всё-таки отец, мать,– настаивал Гунько.

– Бабки, дедки,– вторил ему в унисон Левко.

– А почему?

– Родословная, конечно, вещь нужная. Вы этим интересуетесь?

– Примерно.

– Тогда встречный вопрос. Вы своих предков помните? И до какого колена?

– Бабок обеих, деда одного, прадеда одного,– стал считать Гунько.– Всё, вроде.

– Не густо,– констатировал Левко.

– Я же из простых. Это князья и графы родословную вели.

– Стало быть, вы из рабоче-крестьян?

– Почти. Одна пара, бабка и дед – крестьяне. Одна бабка из мещан. Прадед, точно знаю, печник был хороший, столяр.

– Определим в ремесленники.

– Можно, пожалуй.

– О прошлом своего рода вы знаете не много. Допустим, я нахожу мать и отца. Предположим, что мать, потому что проще, ибо искать отца сложнее. Мать могла и не знать, кто был отцом, это я из худшего варианта исхожу.

– Согласен.

– Она мне назовёт тоже свою мать, в лучшем случае, в худшем – она сама детдомовка, как её блудный сын, то есть я. Всё, на этом цепочка рода в глубь прервётся.

– Логично.

– Берём крайний лучший вариант, в который я не верю. Я потерялся, причину не называем. Знаете, как бывает: оставила в коляске, зашла в магазин, вышла, а уж нет ребёнка, барыги унесли, за банку вина продали побирушке, та ходила, носила, а потом сдала в приют, когда подрос.

– Это запросто.

– Припустим, меня украли из хорошей семьи, прекрасной, интеллигентной и так далее. Все в слезах и соплях от моей пропажи, одним словом, горе.

– Смеёшься надо мной, стариком?

– Ну, что вы! Играю роль. Вы же сами просили.

– Понял, сразу не смекнул.

– Вот я их нахожу. Маму, папу. По годам живы бабушки и дедушки, и даже, возможно, пра-, прародственники.

– Видимо, так.

– Они меня тискают, обнимают, ласкают: сладкий ты наш, родненький, где же ты скитался, на конфетку, птенчик ты ненаглядный. А я им? Ну, они люди интеллигентные ведь. Так вот я им: мамаши, папаши, слёз не лейте – не достоин. Где и что, не могу сказать, если будете настаивать – расскажу, но предупреждаю: приготовьте валидол, хотя они уже при нём. Или он при них. Наивные люди, сказывай, говорят, мы на всё готовы, всё примем. Счастье-то какое, говори. А я им перечисляю, что знаю, что умею, чем владею. Они с широко раскрытыми ртами, с глазами навыкате с интересом и вниманием слушают. Я, как пионер, навытяжку, то бишь по стойке смирно, и им всё докладаю. В конце рассказа достаю два пистолета, кладу на стол и под их неясные взгляды: "это что?", добавляю: мафиозо я, убивец, на мне столько-то душ загубленных висит.

Все дружно захохотали. Даже задремавший Сашка улыбнулся. Гунько остался невозмутим.

– Ну о том, что ты убивал кого-то, можно не говорить.

– Можно,– согласился Левко.– Хотя для полной ясности надо. Готов с вами пойти на компромисс, о таком, действительно, лучше помолчать, во имя их же блага. Зачем я им, понятно, не обсуждаем. Родители всё-таки.

– Да. Это грамотно сказано.

– Теперь второй: зачем мне они?

– Обмыслим,– предложил Гунько.

– Готов. Толкайте идеи. Мне не видно.

– Материнское тепло и ласка,– стал забрасывать крючок Гунько.

– Наверное, его не хватало. Был, так сказать, лишён. Но ведь всё надо вовремя. А если тебя угораздило до восьмидесяти мать не найти, тогда что?

– Снимаю. Твёрдая отцовская рука?

– Вон,– Левко кивнул в Сашкину сторону.– Куда твёрже?

– Тоже снимаю. Семья?

– В общем, имеете в виду?

– Да.

– В этом отношении я не обижен. Санька – брат, Жух – брат и ещё много братьев: и старших, и младших. С сестрёнками не повезло, ну что делать. Маленький минус есть.

– Тогда уж и не знаю, что брать,– Гунько задумался.

– Вот всегда так,– Левко сделал обиженное лицо,– в этой стране, что ни начнут делать, как дальше – не знают. Заранее не готовятся, всё на авось хотят прорваться.

– Попал. Один ноль в твою. Но всё равно надо знать корни свои обязательно.

– Я – легенда,– вдруг произнёс Левко.

– Это как?

– Рема и Ромула вскормила волчица и воспитал пастух, что не помешало Ромулу стать царём и основать Рим.

– А отец твой, бог войны Марс,– подколол Гунько.

– Отец Создатель у нас всех один,– парировал Левко.

– Ну да, Господь.

– Сперматозоид!– произнёс Левко, все опять пустились хохотать.– Ни во времени, ни в пространстве мы не ограничены, вечная тема.

– Значит, ты из детдома?

– Хотите концы найти?

– В нашей стране каждый год пропадают младенцы, никто найти потом не может, а твой случай за давностью лет раскопать совсем не представляется возможным.

– Про детдом я вставил от себя. Меня Сашка у какой-то пьяной бабы на вокзале отобрал.

– Милостыню собирала?

– Да, есть такой вид промысла. Ходят и всем плачутся: "Мы погорельцы-беженцы из…",– сейчас этих "из" вон сколько – "…дайте на пропитание".

– Ты не жалеешь, что попал к ним?

– А вы как думаете?

– Мой вопрос первый.

– Хорошо, отвечаю: нет.

– Расшифруй?

– Не отними он меня, я бы, наверное, давно сдох, а нет, так по спецприемникам меня бы мотало. Дальше: лагерь, туберкулёз и могила.

– Логично. Ну, а предложит тебе кто-то лучшую долю, чем в тайге сидеть, что делать будешь?

– Размыто вы как-то формулируете. Конкретней надо.

– Спокойную, нормальную жизнь,-определил Гунько.

– На это у всех свой критерий. Один без санузла не может и модных брюк, а другому хорошо голым и в шалашике из пальмовых листьев.

– Вещизм тебя не прельщает?

– Накопительство мне не по душе. Особенно бездумное.

– Пример приведи?

– Мода есть – книги собирать. Купит человек "стенку", а потом книги скупает, чтобы их корочки для интерьера подходили. Читать же их он не будет и детям не позволит прикасаться, ещё порвут.

– Умный ребёнок в библиотеку сходит.

– Много в ней найдёшь? Только то, что власть разрешила.

– Не спорю, верно.

– Если так пойдёт, как ныне летом закрутилось, то библиотеки в будущем исчезнут.

– А ты много читаешь?

– Много и быстро.

– В тайге где берёшь?

– У меня своя библиотека.

– Сколько в ней?

– Книг?

– Ну, а что ты в ней держишь?

– Не только книги. Рукописи есть, фильмы, музыка.

– Объём большой?

– Сто тысяч книг, всё, что напечатано в мире в толстых журналах и газетах за три последних века, энциклопедий масса.

– И всё прочёл?

– Сколько вам надо времени, чтобы среднего формата в триста страниц книгу прочесть, так, чтоб текст понять и запомнить?

– Часов семь-восемь.

– Вы, батенька, лентяй. И небось без очков не можете?

– Возраст,– оправдался Гунько.

– Не возраст, а отсутствие правильного обучения с детства и дисциплины.

– Как!?

– У нас в школе старые преподаватели, в возрасте семидесяти и более лет, очками не пользуются. Всё ведь сводится к быстроте чтения. Там, где вы будете напрягать зрение восемь часов, мне надо десять минут. Вы не сможете, закончив чтение, вспомнить первой фразы книги, а я вам могу от корки до корки восстановить. За требуемые вам восемь часов я прочту сорок семь книг. Чувствуете? Память надо тренировать основательно, и тогда глазки болеть не будут. К тому же, информации сумеете поглотить огромное количество.

– Режешь по живому.

– Не я режу, система вас режет. Я исследование провёл, из личного интереса, в самой читающей стране мира, Советском Союзе, значит. В среднем в год на каждого умеющего читать пришлось полкниги в триста страниц. Самыми читающими оказались студенты – десять книг в год. За 68 лет – это средняя продолжительность жизни в стране – человек успевает прочитать от пятидесяти до ста книг, где восемьдесят пять процентов составляет художественная литература. При таком невежестве построить правовое демократическое государство не под силу никому. Вы прислушайтесь, каким языком говорят на съездах и в парламенте? Выходит на трибуну академик, филолог, ведущий славянист, а звуки исторгает, вы мне простите, как последняя подзаборная пьянь-рвань-дрянь.

– А может, у него, как у покойного Брежнева, вставные челюсти и от этого неважно с дикцией?

– Дался вам Леонид Ильич? Он простой народ не очень обижал: сам любил выпить и награды получать, но и всем давал налево направо. Никого без медальки в этой стране не оставил. Даже вон у Саньки есть.

– А у него какая?

– Всем сотрудникам давали в 1979 году и ему перепало.

– А! Вон ты про какую. Это точно, получали все, как значки, по пять-шесть в год.

– Лучше бы книги заставляли читать, больше бы пользы было.

– Времена и нравы. Так у тебя личная библиотека?

– Своя.

– А если что-то надо?

– Шлю запрос и мне сбрасывают, если есть в наличии, а если нет, то готовят и пришлют.

– Через спутник?

– Ага.

– У каждого библиотека есть?

– У стрелков – у всех, и те, кто в обучении, обязаны иметь. Вы не думайте, что если Жух в тайге торчит, то не читает. Ещё как!

– Лимит есть?

– Минимум есть, верхнего предела нет. Три тысячи в год.

– Мне, выходит, не одолеть!

– Не спать если, то при ваших восьми часах на книгу в год получается 1095. Маловато. Три тысячи для стрелка – это пятьсот часов, в году 8760 часов. Шесть сна в день – 2190. Остаток – 6570. Вычитаем пятьсот на чтение, округляем, получаем – на основную работу остаётся 6000 часов. Такая математика.

– А приём пищи?

– Ну, снимите ещё тысячу часов.

– Дикий ведь ритм?

– Обычный.

– Паралич мозга не случиться?

– Пусть лучше от знаний, чем от тупости.

– А есть разница: умный маразм или тупой маразм?

– Совершённое с конца тридцатых и до смерти Сталина это умно или тупо?

– Все сходятся на том, что было много безвинных жертв.

– Вы на вопрос не ответили.

– Пополам, имело место и то, и другое,– выкрутился Гунько.

– Моё мнение другое.

– Умный?

– Да, умный, хитрый, расчётливый.

– Ты никак оправдываешь то, что они натворили?

– Да нет, Юрий Ефимович. Можно их осудить на суде истории, но правда от этого слаще не станет.

– Тогда мне смысл тобой сказанного не ясен.

– В центре после смерти Ульянова сложилась нестабильная ситуация, а там сидели отнюдь не ангелы, и отнюдь не всегда грамотные люди. Степень компетенции по всем вопросам была у них низкой. Культуры ведения внутрипартийной борьбы не было у них вообще. Они имели опыт, как бороться с противником, а способ этот был простым – ставили к стенке и всё.

– Так было. Этого факта отрицать не могу.

– И в регионах сидели на постах заслуженные партийцы-убийцы, прославившиеся своими деяниями в годы гражданской войны.

– И это правда.

– Ситуация аналогичная нынешней, происходящей в Советском Союзе у вас на глазах.

– Я не стал бы так категорично сравнивать.

– А я не сказал, что это точная копия, нет. Говорю – почти сходна с той, что сложилась тогда.

– Хорошо. Согласен, сходство действительно просматривается.

– Цель сидящих в столице лидеров – власть, власть единоличная, такая, какой обладал в своё время Ульянов, а до него – государь-император Российский. Но все они были на равных в первый момент, к началу борьбы. Сталин ведь не очень выделялся среди них, более того, частенько висел вообще на волоске от исключения из партии.

– Ознакомился, вижу, основательно с прошлым?

– К сожалению, нет. Ряд важных документов при Берии был уничтожен и утерян безвозвратно. Ко многим нет доступа и сейчас. Хранятся в архивах за семью печатями без права пользования. В личном архиве Горбачёва есть раздел такой, что его, скорее всего, уничтожат прежде, чем Михаил Сергеевич покинет Кремль, и на его место придёт Ельцин, но не передаст последнему ни одной бумажки из этой части архива.

– Да, есть такой,– подтвердил Гунько.– Многие заплатить готовы огромные деньги, чтобы в нём часок порыться.

– Возвращаюсь на грешную землю. Борьба за власть – это рассматриваем,– сказал Левко.– Там, где такая борьба происходит, нет места шуткам. Юмор и власть несовместимы.

– Само собой,– поддакнул Гунько.

– Главной фигурой противодействия остальным лидерам в то время был Дзержинский. Он с 1924 года – председатель ВСНХ и, кроме этого, с 1921 года – министр путей сообщения. Главный, так скажем, калибр.

– Ещё председатель ЧК, ГПУ, ОГПУ,– добавил Гунько.

– Махина и всё тут. В 1924 году ему исполнилось 47 лет. Для политика это возраст расцвета, момент, когда приходит осмысление опыта, реально сделанного дела, и переоценка в сторону большей либерализации взглядов и принципов. Так происходит со всеми, это я суммирую по проведенным исследованиям всех политических величин. Не избежал такого процесса и Ульянов. Да ко всему, Феликс Эдмундович держал власть в стране жёсткой рукой. Немного был нездоров, долгие годы, проведенные в тюрьме, давали себя знать, но, тем не менее, он мог ещё протянуть лет 20-25. И главное, он был за НЭП, хоть ныне многие и пытаются доказывать обратное.

– Мысль вашу улавливаю. Он загораживал дорогу любому человеку и даже группе лиц, рвущимся к власти.

– Да, обойти его было невозможно. Маузером он управлял толково и быстро. Вот он ушёл и остался в истории со страшными противоречиями. Для одних он – кровавый Феликс, для других – железный Феликс, но его величину и его вклад в дело переворота или революции, это как вам угодно, а также в становлении страны отрицать глупо.

– Из песни слов не выкинешь.

– Он погиб, случайно ли, неслучайно ли, обсуждать не стоит. Своей смертью он открыл дорогу своре к приобретению полноты власти…

– Претенденты от лёгких покусываний друг друга в период, когда он был на Олимпе, перешли к открытой борьбе,– продолжил Гунько.

– Совершенно верно. Первый этап – разгром троцкистско-зиновьевского блока. Для атаки объединились даже, на первый взгляд, непримиримые враги и одолели.

– Тактика ясна.

– И понеслось-поехало в регионы. Врагов и соратников стали искать там.

– А центр?

– И там хлестались между собой. В Питере растёт Киров, которого все проглядели за своими распрями, и пришлось убирать. С момента смерти Кирова начался второй этап, и уже главным сценаристом и режиссером был Сталин, где свойства его натуры: мстительность, недоверие, страх – сыграли немалую роль. Он закопал всех, кто в период от смерти Ленина ставил ему палки в колёса и их друзей, знакомых тоже пустил в расход. И опять процесс покатился из центра на периферию. Маховик раскрутили сильно, а остановить сложно. Сам Сталин знал, что много людей попало в эту мясорубку случайно, но он влиять на ход происходящих событий не стал, катится, мол, и хрен с ним.

– Хорошо. А военные почему? В 1935 раздают звания и награды, а следом, выстрел в затылок. Данных, что военные готовили переворот, нет в архивах. В том, что немцы подсидели, тоже отсутствие улик?

– На немцев и раньше тень падала, была в том и их рука. Союз набирал быстро, несмотря на репрессии, носившие, прямо скажем, не очень-то и массовый характер, как про это пишут теперь. Что набирал? Потенциал войны. Строили заводы, фабрики, сеть дорог шоссейных, железных, проводили переоснащение вооружённых сил новыми видами техники. Вы ведь знаете, что ни одна крупная война не повторяется с одним и тем же оружием. И до прихода к власти в Германии в 1933 наци во главе с Адольфом Гитлером (Шикльгрубером) было ясно, что войны не избежать. Вермахт ещё в 1922 году стал готовить почву и базу для ослабления России, потому что Европу всегда пугал Восточный сосед, не дававший спокойно жить уже одним своим присутствием. Немцы следили за происходившим в России внимательно и понимали, куда ветер дует. Гитлер, придя к власти, только ускорил процесс влияния на ситуацию в Советском Союзе, а путь, как это сделать, был выбран не им, а до него, людьми сведущими и грамотными.

– Намекаете на разведку?

– Вы знаете, как надо покатить шары, чтобы пошла цепная реакция?

– Догадываюсь.

– Вот и ударили немцы первым делом по армейской внешней разведке.

– По данным архивов, да. Троих подцепили в ОГПУ, и они стали сдавать остальных.

– Так вы всё знаете! Чего я вам тут втираю?– Левко обиделся на генерала.– А то: почему награды, а потом в затылок?

– Так у нас и по-другому бывает. Сначала в затылок выстрелят, а потом ты героем становишься,– ответил Гунько.

– Ладно, прощаю. Военные кадры отстрелить они Сталину помогли, но промышленного потенциала, вернее, тенденции его роста, развалить не смогли, за что, в конечном итоге, и поплатились.

– Они стойкость народа в расчёт не взяли.

– Фактор важный,– согласился Левко.– Героический труд до обмороков и смерти у станков – это играло роль.

– Хлебанули от пуза.

– Ныне тоже нажрётесь до упора.

– Кого имеете в виду?

– Народ. Вы думали, вас?

– Ну, мы-то, положим, не сильно боимся.

– Так мы тоже не боимся, отсидимся опять в тайге,– язвительно пошутил Левко.

– Вам легче,– признал Гунько.

– Вот вам и сходность ситуаций прошлого и настоящего. В центре идёт борьба за власть, а мировой капитал, желая избавиться от сильного противника, коим есть сейчас Союз, выводят из игры методом создания внутри государства вакуума. Советую вам проверить на предмет связи с западными разведками, пока вы имеете доступ в головной накопитель ГРУ, тех молодых гадёнышей, которые втёрлись в доверие к Ельцину. Да и его самого надо просветить, не помешает. Внимание уделите Бурбулису, Гайдару, Шохину, Чубайсу, Фёдорову и далее по порядку. Бить западная сучка-дрючка будет отсюда.

– Развал экономики?

– Промышленности, технологии, науки,– перечислил Левко.

– Потеть им придётся ныне. Страна ведь поделится на части, значит, и усилия разделить надо будет, что уменьшит силу давления на Россию,– предположил Гунько.

– Увеличит. Всю силу удара они направят на Российскую Федерацию, что толку заниматься республиками, если они в плотной зависимости от России. Пойдут дела плохо тут, значит в отделившихся станет ещё хуже.

– А военные?

– Положение в армейской среде плохое, причин тому много. Экономико-финансовый пресс ударит оборонку и военных сильно.

– Я говорю о разведке.

– Конкретно вас можно списать в запас. ГРУ уже трясут, как липку. Только раздел свершится, новые чиновники от армии полезут в эту контору, как тараканы, а старые кадры тихонько ретируются на задворки, станут обосновывать свои хозяйства. Они ведь хитрожопому Борису не нужны с их опытом, а вы и подавно. Агентство Национальной Безопасности США с 1986 года проводит комплекс мероприятий по получению в СССР новейших данных по всем направлениям закрытой науки. Интерес в области военных технологий понятен?

– Конечно.

– Будут вербовать мозги. Мы сейчас отслеживаем около сорока ведущих специалистов из передовых областей науки, которые перебрались за океан и осели на секретных объектах США. Нет, их пока не допускают на сами эти объекты, проверяют и выясняют уровень знаний и того, что те приволокли с собой, живут рядом с такими объектами в городках под постоянным контролем службы безопасности. Некоторые наши беглые учёные сидят над изучением английского, выяснилось, что читают все почти, а говорить не могут. Для России такой отток в долгосрочном прогнозе самый страшный. Обратно заполучить этих специалистов будет невозможно. Если процесс пойдёт по нарастающей, как предписывает Сашкин прогноз, то через пять-шесть лет страна потеряет основной научный потенциал.

– Так наших вербует не только США, вся Европа.

– И не только по государственной линии. Представители всех концернов и фирм уже пасутся в Москве стаями. То, что они скупают в виде документации, не так страшно, а когда люди уезжают – это потери невосполнимые. Пусть политологи, историки, филологи, экономисты, артисты хоть все уедут – беды не произойдёт, но математики, физики, химики, электронщики, то есть представители серьёзной науки, уезжая, лишают оставшихся тут шанса на процветание. Да что там процветание, шанса на жизнь лишают.

– Я слушаю тебя и мне кажется, что ты излагаешь логическую цепочку не своих мыслей, а Александра.

– Вам кажется. У нас с ним разные взгляды и подходы по многим вопросам, это значит, что мы пакуем не в унисон. Просто очень сходна цепь логических построений слов и фраз.

– В чём же вы не сходитесь?

– Александр считает, что массовый отъезд научных кадров за рубеж – благо.

– Почему? Ведь очевидно, что это зло.

– Ему не очевидно.

– Чем он объясняет?

– Тем, что время течёт.

– Как?

– Ну, говорят вот иногда, что время бежит, летит, мчится, то есть быстро. Он же утверждает, что течёт, то есть медленно, а иногда совсем стоит.

– Интересный момент. Подробней можно.

– Для человека, его жизни, время то быстро, то медленно, но всё равно двигается. Часы тикают и стрелки двигаются. Для науки время живёт в другом измерении. Где-то произошёл прорыв, пусть даже в узком каком-то направлении, и оно ускорилось. Там, где наука топчется, не находя правильного пути, время замерзает, как река зимой, и останавливается.

– Обратно может в такой схеме тикать-течь?

– Он говорит, что да.

– Популярно можно объяснить обратный ход, только без машины времени?

– Боюсь не смогу, ну если только на научную терминологию перейти.

– Тогда не надо.

В разговор вступил Курский и, помогая Левко, сказал:

– Ефимович, вот проблема получения управляемой термоядерной реакции – время, текущее назад.

– Синтеза?– переспросил Гунько.

– Это не совсем подходит,– произнёс Левко.– Но в принципе вы правы.

– Где там она отступает?– допытывался упрямый Гунько, ничего не поняв, ему казалось, что разговор идёт о философском понятии, а выходило, что о техническом.

– Разработка зашла в тупик. Растёт объём, то есть масса установки, но возик и ныне там. Мощность энергетическая поднята до предела и так далее,– пояснил Левко.– Я по-другому, чтобы проще. Урбанизация. Чем больше город растёт, тем больше у людей, в нём живущих, проблем, как правило, тупиковых.

– Дошло,– встрепенулся Гунько.– Падение духовности, нравственности. Экология.

– Совершенно верно, в точку. Рост населения города отбрасывает человека назад в пещеру,– сказал Левко.

– Квартирки наши и есть пещерки, только индивидуальные.

– И на охоту уже в полный рост ходят из них, пещерок, но не на мамонтов, а на людей же. Это для убедительности я так сгущаю.

– Куда уж тут дальше, всё так и есть в действительности. В деревеньке, где двадцать домов, не пойдёшь ведь грабить соседа, он родственник обязательно твой по какой-то линии, пусть и дальней.

– Вот так и в науке случается – идёт время назад.

– Но положительного то что в их отъезде?

– Глобальный процесс подвижки вперёд не остановится. Даже, скорее всего, ускорится.

– У них с нашими мозгами – да.

– А тут время и так остановится, и с ними, и без них. Перестанут финансировать в нужном объёме и всё. А то, что уже сейчас не дают грошики,– факт.

– В чём же ты с Александром не согласен тогда? Железная ведь логика?

– Вот вы поняли, а я нет. При таком параличе науки начинается кризис по всем направлениям и государство перестаёт существовать.

– Конечно, ведь без учёных нет будущего,– Гунько задумался.

– А как насчёт железной логики?– хитро напомнил Левко.

– Маху дал, беру назад,– поднял Гунько руки.– А он что?

– Он отвечает: "Мал ещё, года через три поймёшь. В тебе ещё не совсем проснулось".

– Крутит наверное?

– "Там русский дух, там Русью пахнет",– произнёс Левко строки Александра Сергеевича Пушкина.

– Это ты к чему?

– Так вот и объяснил, а перевода нет. Сам, говорит, кумекай, мозги должны работать.

– И как ты мыслишь по этому поводу?

– В данный момент, никак, информации не хватает, добираю усиленно. Залез в древний славянский эпос, все известные летописные своды запросил и прочее.

– Может, он имел в виду что-то иное?

– Теорий много разных есть, их столько, что порой не счесть, их не поднять, ни съесть, ни снесть. Зачем они вам? Только честь! Она виновница во всём, что мы имеем и несём. Куда несём? Кто в рай, кто в ад, сосед мой рыжий – тот на склад, что сделал в личном гараже. А ты куда? А я к себе. К себе куда, не понял я? Сюда мой друг несу, сюда,– продекламировал Левко и постучал себя пальцем по лбу.– Проверить можно всё только временем, тем, которое тикает.

– Не улавливаю, какие теории?– Гунько пожал плечами и сделал непонимающее лицо.

– Ох! Да леммингов возьмите,– предложил Левко.

– Полёвки эти тут при чём?

– У них случаются периоды, когда размножение идёт в ускоренном темпе. Образуются многомиллиардные по численности стада, как у саранчи, совершающие миграции. Представьте себе серый ковёр движущихся в одном направлении тушек. Особи застилают всё видимое пространство от края и до края. Почему происходит, наука не выяснила. Цикличность налицо, но сроки разные и от природных условий не зависят. Бывает – через два года, бывает, через три. Случается, что десять лет не множатся.

– Жрать много есть, вот и плодятся,– скептически отнёсся к сказанному Гунько.

– Среда обитания в полярных районах ограничивает их размножение скудным рационом.

– Большая детородность, вот излишки и мигрируют.

– В такой нише обитания природа поддерживает строжайший баланс. Лишние просто умирают от голода и попадают на корм другим животным, в данном случае песцам.

– Песцов меньше стало,– упрямился Гунько.

– Такие массовые миграции леммингов отмечают даже древнейшие хроники. Не надо нам искать ответа. Вы – не специалист, и я – тоже.

– Согласен. А что они, лемминги, и в самом деле в разный период увеличивают численность?

– Остап Бендер говорил: "Быстро только кошки родятся". Эти зверьки ещё быстрее. Цепная реакция, и армада отправляется в путь.

– Получается, что отъезд в другие страны – это миграция леммингов?

– Я так не говорил и смысл вкладывал не туда.

– А куда?

– В рождаемость.

– Так у нас падение, активное, причём!

– Это я знаю, статистику просматриваю регулярно.

– Значит, не лемминговая теория,– отрезал Гунько.

– Может и так, но у них тоже есть спады в рождаемости.

– И что?

– Да ничего, это я теоретизирую. Скажем, критический предел их популяционной численности угрожает вымиранием и включается вот этот механизм плодовитости.

– Тогда надо считать, какой предел у нас.

– А от какой точки считать?

– Действительно, страна у нас многонациональная, и брать советскую общность за основу нельзя.

– Её-то как раз и можно, в ограниченном, правда, варианте.

– Без азиатских и кавказских?

– Примерно. Тех брать, кто владеет русским, как родным.

– Допустим, мы определили каким-то счётом предел и что?

– Ничего. Я леммингов, как пример, привёл. Нельзя же зверька, живущего инстинктами, в чистом виде переносить на человека разумного.

– Согласен, нельзя. Задурил ты меня совсем этими мохнатыми,– произнёс Гунько.

– Значит, духовность,– Левко вздохнул.– Ну, вот та, непознанная миром.

– Кто её знает?

– Мне такой вариант больше нравится.

– А мне не очень.

– Почему?

– Так уровень духовности, как и уровень рождаемости, в этой стране – падает. И весьма.

– И дойдёт до критической отметки и то, и другое. Комплексно надо брать, наверное.

– Тогда прёмся мы прямо в гражданскую войну,– выразил свою мысль Гунько.– А гражданская война – не лучший способ решения проблем. Любая война всегда плохо.

– Странно от вас такое слышать.

– От того, что я в погонах?

– Да нет. Войны ведут военные, но начинают политики. Потом судят армейских, а истинные козлы в стороне, они снова на чужом огороде капусту жрут.

– Вот это правда. Только расплачивается всегда простой народ.

Встал и потянулся Жух. Гунько и Левко переглянулись, но он их успокоил:

– Вы беседуйте, я не помешаю. Мне ужин пора готовить, раз сам напросился,– и он пошёл к реке, прихватив казаны и ящик с картошкой.