Текст книги "Князь Арнаут"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Старик запустил в сундучок руку, точно решил перемешать камни, а может быть, просто взять полную пригоршню и бросить в собравшихся. Однако ничего подобно не произошло, храмовник отошёл от сокровища, и все увидели вдруг, что драгоценные камни и золотые монеты... исчезли.

Воины, точно так же, как и в тот момент, когда впервые увидели содержимое ковчежца, невольно придвинулись ближе к столу, будто желая убедиться в том, что на их глазах произошло чудо. Но оно не принадлежало к разряду тех, которыми удивлял древних жителей Леванта бродячий философ, принявший жестокую смерть на кресте и увековечивший своё имя на тысячелетия. Его чудеса отличала доброта, чудо же кривого однорукого старика было злым, он словно бы обратил вино в воду. Кому нужны такие чудеса? Понятно, кому...

Все стали креститься.

– Дьявол... – прошептал кто-то.

– Нечистый... – подхватил другой.

Но прочим всё же не давал покоя более практический вопрос.

– Куда? Где? – вопрошали они. – Куда подевалось сокровище?! Где золото?! Камни?!

Нельзя не признать того, что интерес выглядел совершенно обоснованным. Вместо драгоценностей, которых, по мнению рачительного Васила, хватило бы для того, чтобы нанять целую армию, в ларце оказался не ведомый никому чёрный порошок. Видимо, именно в него, точно коснувшись волшебной палочкой, и превратил проклятый старик камни и золото, так радовавшие глаз.

– Золото? Камни? – переспросил командор с дьявольской улыбкой. – Я не то, что ваш господин, я решил разделить всё по справедливости!

– Как?! – разом выдохнули полтора десятка глоток.

– Эй, ты! – прикрикнул на Жослена сделавшийся предводителем Басил, инстинктивно чувствуя, что настал момент, когда гнусный старец может повернуть ситуацию в свою пользу и не просто выйти сухим из воды, но и сделаться победителем. – А ну-ка посторонись!

Храмовник покорно отошёл в сторону, а Басил, вновь обретая уверенность, приказал кому-то из оруженосцев:

– Посвети-ка мне факелом!

Отдав такой приказ, ближайший из подручников мёртвого Баграта трижды перекрестился и смело протянул руку к ларцу. Услужливый оруженосец подвинул факел как можно ближе к лицу господина, чтобы тот мог лучше разглядеть, куда же девалось сокровище – вдруг да окажется, что его ещё можно вернуть?

– Ты что, ополоумел?! – зарычал на солдата Васил, отпихивая от себя факел, пламя которого чуть не обожгло ему бороду.

Больше ничего в своей жизни он сказать не успел. Судьба не оставила ни ему, ни большинству присутствовавших времени на то, чтобы осознать, что же произошло. Они так и не смогли понять, куда подевались вожделенные камни и золото.

Одна из капель горящего масла с факела, столь решительным образом отстранённого от своего лица Василом, упала прямо на чёрный дьявольский порошок. Комнату озарила вспышка яркого, точно воссияли разом десять полуденных солнц, света. Раздался грохот, равный по силе грому тысячи барабанов, в которые разом ударили барабанщики неверных. Но самое страшное заключалось в том, что сокровища никуда не исчезли. Словно бы сам сатана, слугою которого – теперь уж и сомневаться нечего! – был проклятый седой старик, вдохнул живую душу в спрятавшиеся в недрах ящика драгоценные камни, золотые безанты и динары. Обратившись в обезумевших ос, вылетели они из огня и принялись жалить всех без разбора. Столь велико оказалось буйство князя тьмы, что крошечные камешки и не столь уж большие монеты, ставшие его орудиями, со скоростью в сотни раз большей, чем скорость камня, выпущенного из пращи Давидом, смертоносным градом осыпали стоявших перед столом мужчин.

Сила, с которой обрушивались на людей сокровища, оказалась столь велика, что от неё не спасали ни шлемы, ни кольчуги, алмазы, рубины и смарагды, безанты и динары прошивали сталь, словно тонкую кожу, а в не покрытые железом части тел и вовсе входили, будто нож в тёплое масло.

– Ну что, честно я всё разделил? – спрашивал старик у обезображенных взрывом мертвецов, у стонавших раненых. – Честно?! – хохотал он и, приплясывая по комнате, вновь повторял: – Честно?! Честно?! Честно?!

Немногим из полутора десятков воинов посчастливилось выбраться из кровавой мясорубки. Обожжённые и израненные они выползали на лестницу, крича своим товарищам только одно:

–Дьявол! Там дьявол! Разверзлись врата адовы! Бегите! Бегите скорее! Спасайтесь! Спасайте ваши души! Пришёл враг рода человеческого! Конец света настаёт!

А в старика тамплиера словно бы и в самом деле вселился бес. Он и не думал, воспользовавшись плодами своей победы, искать спасения в бегстве, хотя мог бы уйти отсюда тем же путём, которым всего чуть более получаса тому назад покинули осаждённый дом его слуга и оруженосец.

Невзирая на почтенный возраст, брат Жослен и не думал завершать свою дьявольскую пляску. Напротив, видимо, для того, чтобы сделать своё жилище более похожим на владения князя тьмы, он стал хватать валявшиеся повсюду факелы и с дикими возгласами метать их прямо в свои колбы и прочие сосуды, занимавшие всё пространство у самой дальней стены.

Звенело, разбиваясь, стекло, жидкости и порошки рассыпались и разливались повсюду, с шипением и рычанием вспыхивая одни жёлтым, другие красным или голубым пламенем. Вскоре огонь царствовал повсюду; его ручейки потекли по полу, достигая ног незадачливого мстителя Баграма. Сапоги и штаны киликийца задымились, а другие огненные струйки уже охватывали изувеченное, лишённое рук и головы тело Васила.

Старик же, выкидывая немыслимые коленца, скакал по комнате, его белый плащ развевался, точно флаг победителя. Пламя просто не могло упустить столь лакомый кусочек. И вот уже сам виновник всего дьявольского буйства превратился в огромный факел. Дикий хохот командора заглушал рёв набиравшего силу пламени и страшные стоны заживо поджаривавшихся в своих доспехах раненых воинов.

IV

Несколькими минутами раньше оба юноши, которым по воле их господина была не только дарована жизнь, но и обеспечена возможность безбедного существования в какой-нибудь более благополучной земле, закончили свой утомительный и – чего греха таить? – страшный переход.

Они и сами не верили, что сумели выбраться на улицу. Кто же знал, где и как заканчивался длинный, извилистый, ужасно узкий и тесный туннель? Иной раз двигаться удавалось только на четвереньках, а в одном месте и вовсе пришлось ползти добрых пять-шесть туазов[17]17
  Мера длины в шесть стоп (или шесть английских футов), то есть около 1 метра 80 сантиметров.


[Закрыть], показавшихся молодым людям длиной в добрую милю.

Но вот, наконец, Филипп, двигавшийся впереди, воскликнул:

– Всё, дальше идти некуда!

– Что? – не понял Андрэ и, сплёвывая уже не в первый раз набившуюся в рот землю, повторил: – Как некуда? Мы что, в тупике?

– Не знаю, – пробурчал оруженосец, которого всё сильнее раздражал пугливый слуга. Говоря по правде, юный тамплиер и сам с трудом превозмогал страх: одно дело погибнуть в бою с оружием в руках, другое – задохнуться в мрачном тоннеле. – Жан говорил, что выход есть.

– Откуда это ему известно?

– Он дошёл до конца... – начал Филипп, но спутник резко оборвал его:

– Ты что, хочешь, чтобы я поверил, будто такой буйвол смог протиснуться через этот проклятый лаз? Не болтай ерунды!

Оруженосец спорить не стал. Что тут скажешь? Как ни крути, этому трусу не откажешь в сообразительности, теперь-то Филипп и сам понимал абсурдность своего заявления. Однако в планы господина ни в кое случае не могла входить гибель его посланцев. А значит, он знал, куда отправлял их, допустить противоположного молодой человек просто не мог. Его вообще отличала от спутника прямота и бесстрашие, свойственные большинству рыцарей и юных оруженосцев.

Жослен не случайно выбрал для исполнения задуманного им дела двух довольно разных людей: трусливого Андрэ и смелого Филиппа, надеясь, что безрассудство и неумение обдумывать последствия собственных поступков одного компенсируется осторожностью и расчётливостью другого. Он от всей души желал юношам беспрепятственно добраться до Европы и выполнить поручение, которое он дал им. Молодые люди и представить себе не могли, насколько важным казалось оно ему. И уж ни в коем случае не поверили бы, если бы кто-нибудь рассказал им, что их старый господин самолично, дабы убедиться в его надёжности, проделал путь из подвала собственного дома до руин квартала, где ютились нищие, а именно там и заканчивался туннель длиной не менее чем в полсотни туазов, прорытый добрых два века назад.

Да и, говоря откровенно, рассказывать было некому, единственный свидетель этого, Жан, успел лишь походя шепнуть Филиппу про подземный ход. Здоровяк, несомненно, со временем выдал бы товарищу тайну, но... господин вовремя позаботился о том, чтобы этого не произошло.

Оруженосец собрался с духом, взял себя в руки и спокойно ощупал всё, что его окружало. Факел, который они с собой захватили, давным-давно погас, и нельзя сказать, что отсутствие света прибавляло юношам храбрости.

– Есть! – закричал Филипп, когда почувствовал, как подался под его рукой грубо сколоченный потолок из неровных шероховатых досок. – Мы спасены!

Произнеся это слово, он как раз и высказал то, что во время их короткого путешествия более всего волновало обоих. Именно спасены, потому что трудно представить себе что-нибудь менее приятное, чем перспектива оказаться заживо погребёнными в мрачном подземелье.

Оказавшись наверху, они в первые минуты испытали такой прилив счастья, такую радость, что не сразу обрели способность двигаться дальше. А двигаться было необходимо, кто мог знать, какие гнусные типы притаились в зловонных пастях полуразрушенных зданий? Кто мог поручиться, что в головах нищих не вызревали планы поживиться за счёт случайно забредших в их жутковатый квартал молодых людей? Что взбредёт на ум подобным, лишь внешне напоминавшим человеческие создания существам, ведь терять им нечего, кроме своей жалкой жизни? Их не всегда остановит и добрый клинок.

Все эти мысли тревожили Филиппа, пока юноша, не выпуская рукояти меча, внимательно оглядывался по сторонам. Оружие, священный металл, вот чему более всего доверял юный сержан Храма. Он напрягал глаза, надеясь заметить злоумышленников раньше, чем они, пользуясь темнотой, решатся обнаружить свои нечистые намерения. Тогда уж не зевай!

Однако было похоже, что даже и преступники предпочитают грабить в других, более пристойных местах.

Занятый своими мыслями, Филипп совсем забыл о своём товарище, да и чего беспокоиться, если кошель-то у тебя на поясе? Уж кто-кто, а Андрэ по собственной воле от денег не сбежит. Да и зачем ему сбегать? Первое препятствие они с честью преодолели, теперь оставалось найти гостиницу и, дождавшись в ней утра, отправиться в гавань Сен-Симеон. До неё примерно четыре лье[18]18
  Лье – мера длины, равная примерно 2-3 милям. (Здесь и дальше речь пойдёт о трёхмильном лье). Миля (здесь и далее имеются в виду римские мили) равна приблизительно 1,5 км.


[Закрыть] пути в сторону моря, то есть на запад, столько же, но в уже северном направлении, до так называемых Сирийских Ворот, на страже которых стоит злополучный замок Бахрас.

И замку, и самой Антиохии, городу, где оба юноши родились и прожили один пятнадцать, другой девятнадцать лет, навеки предстоит остаться в прошлом, а в будущем... в будущем их ждал неведомый мир. Им предстояло открыть для себя мать Европу, откуда что ни год приходили на Восток корабли, привозившие романтиков, искателей приключений или же любителей лёгкой наживы. Одни возвращались обратно, другие оседали в христианской Сирии, в Палестине и Галилее, иным удавалось разбогатеть, но большинству предстояло кануть в небытие, и кости их, обглоданные шакалами и омытые обильными зимними ливнями, высушенные щедрым солнцем Леванта, белели повсюду, где находила неугомонных скитальцев смерть.

– Андрэ, – позвал оруженосец, поворачиваясь в ту сторону, где, как думал он, находился его товарищ. Трусливый слуга – не самая лучшая компания, но, кто знает, сколько ещё времени предстоит им провести вместе? Придётся притерпеться, а может быть, даже и подружиться; чего только не бывает? – Андрэ? Что ты...

Рука Филиппа сама потянула из ножен меч.

Всё верно рассчитавший старик Жослен ошибся в двух вещах: не слишком-то утруждая себя наблюдением за жалким изданием, маленьким человечком, каким, несомненно, являлся слуга, командор переоценил его преданность и недооценил его же жадность. Андрэ вовсе не собирался ни выполнять поручение, данное ему господином, ни становиться товарищем мечтательного и благородного Филиппа.

Пока оба они ползли по туннелю, мужества слуги едва хватало, чтобы не закричать и, приникнув к земле, навеки не остаться лежать на ней, доедаемым животным страхом и крысами, которые нет-нет да и давали о себе знать, сверкая из темноты маленькими жёлтенькими глазками. Но, едва оказавшись на воздухе, он куда скорее, чем оруженосец, пришёл в себя и решил действовать, рассудив, что более удобный случай завладеть тугим кожаным кошелём ему вряд ли представится. <ная, что Филипп ни за что на свете не отдаст его, пока жив, и понимая так же, что, несмотря на разницу в возрасте, в честной схватке с оруженосцем ему не выстоять, Андрэ лишь ждал удобного случая избавиться от товарища.

Пустырь – милое дело! Лучше и придумать нельзя. Даже если труп обнаружат, кто будет искать убийцу сержана, пусть даже и служившего Храму? Нечего беспокоиться! Убийство спишут на нищих. Он же в любом случае к тому времени будет вне пределов Утремера.

Обычная рыцарская кольчуга – добрая защита от рубящих ударов, от копья и стрелы она предохраняет куда хуже. Надёжной преградой на пути кинжала мог стать кованый панцирь. Такие в ту пору ещё только начинали входить в моду в Европе, главным образом в Германии.

Филипп, вероятно, дожил бы до того времени, когда подобное оружейное новшество получило бы достаточно широкое распространение на Западе. Кто знает, возможно, не раз и не два пришлось бы ему, закованному с головы до пят в кованые латы, устремиться на врага?

Между тем ему не только не довелось увидеть дальние с фаны, о которых он уже мечтал, ему не удалось даже дожить до следующего утра. Трусливый слуга, избранный ему в напарники господином, вложив в удар всю силу, вонзил кинжал в бок пятнадцатилетнему оруженосцу.

– Предатель... – прохрипел Филипп, разжимая пальцы и роняя меч. – Будь прок...

Юноша не договорил слов проклятия. Его безжизненное тело рухнуло на землю, туда, куда упало оружие, в которое он так верил, всецело полагаясь на его мощь.

Убийца, и сам поразившийся собственному хладнокровию, вытер лезвие о чёрное сюрко своей жертвы и ловко срезал с пояса мертвеца вожделенный кошель. Андрэ огляделся по сторонам и хотел было уже уйти, как вдруг взгляд его упал на ковчежец старого господина. Слуга, как и большинство трусов, имел склонность к суеверию и, зная о занятиях старого храмовника, не решился бросить его труд.

«Утоплю его в море, – подумал Андрэ. – А может быть, встречу какого-нибудь монаха и отдам эту писанину ему. Пусть разбирается, а то что оно мне? Грамоте-то ведь не учен».

Подхватив ларец, внезапно, чудесным образом разбогатевший слуга зашагал прочь, стараясь как можно скорее удалиться от места преступления. Спеша к гостинице, он увидел зарево пожара, полыхавшего как раз в том месте, где находился дом, из которого он так благополучно улизнул.

Радость наполнила сердце Андрэ, заставив его на некоторое время забыть о реальности.

– Эй, человек! – раздалось совсем рядом. – Помоги нуждающемуся! Брось хоть медяк воину, лишившемуся ноги в битвах с неверными! Господь вознаградит тебя за доброту!

Андрэ резко обернулся; совсем рядом стоял одетый в лохмотья старик, опиравшийся на самодельный костыль. Оружия, как показалось слуге, при нищем не было. Это вернуло юноше немедленно улетучившееся самообладание.

– Пошёл прочь, побирушка! – закричал Андрэ. – Стану я подавать всякому пьянице! Ступай своей дорогой!

Молодой человек зашагал дальше, как вдруг прямо перед ним выросла чья-то тёмная тень.

– Подайте убогому от щедрот ваших, – заблеял некто, чьего лица слуга не видел. – Сжальтесь, господин. Бог не оставит вас за вашу доброту. Помогите увечному, пострадавшему за братию свою...

– Прочь!

– Не гоните меня, господин, – взмолился нищий. – Я полной мерой претерпел от врагов Господа нашего, неверных сарацин. Безбожники выкололи мне глаза. Но я вижу сердцем, у вас добрая душа, не прогоняйте меня, господин...

– Прочь!

Андрэ чувствовал, что не должен позволить нищим остановить себя. Слепой, безногий, но сколько их тут ещё? Облепят со всех сторон, не отцепятся, и пока до нитки не оберут, не отвяжутся. Потом ищи свищи того, кто стырил кошель!

Но не успел слуга подумать так, как самые худшие его опасения начали сбываться.

– Помогите убогому! – заскрипел кто-то третий противным голосом. – Не оставьте несчастного инвалида, лишившегося рук на полях сражений с неверными. Не дайте погибнуть страдальцу за веру!

– Не оставьте меня вашей милостью, господин! – захрюкал кто-то совсем рядом. – У меня всё тело покрыто язвами, с тех пор как при осаде вражеской крепости турки облили меня кипящим маслом! Я ужасно страдаю, помогите мне хоть чем-нибудь ради Господа нашего Иисуса Христа!

Поняв, что его окружают, Андрэ швырнул в одного из попрошаек тяжёлый сундучок. Снаряд сделал своё дело, раздались страшные ругательства, один из тех, кто ещё секунду назад старался разжалобить Андрэ, заклиная его именем Божьим, припомнил всех чертей, от всей души желая ему и его ближайшей родне «самого наилучшего». Юноша обернулся и, увидев, что сзади никого нет, развернулся и налегке бросился бежать куда глаза глядят.

Нищие, казалось, отстали. Вернее, поначалу они и не думали преследовать его, так как поспешили поживиться нежданной добычей. Не обнаружив, однако, в сундучке ничего, кроме пергаментов, убогие и увечные, изрыгая проклятья в адрес удравшей жертвы, поспешили вдогонку. Но они опоздали, Андрэ успел оставить их далеко позади, радуясь тому, как ловко ему удалось распорядиться писаниной хозяина. Решительно никто и никогда не использовал прежде с такой эффективностью литературной продукции.

Внимание молодого человека на секунду вновь привлекло всё увеличивавшееся зарево.

«Неужели проклятый колдун сгорел?! – подумал он. – Дай-то Бог!» – И тотчас же повернулся, почувствовав неладное.

На пути Андрэ словно из-под земли выросла чья-то тень. Некто, грозивший нарушить его планы, не кричал, не причитал, не жаловался и ничего не требовал, он вообще молчал. Именно это-то и показалось юноше самым жутким. От тени впереди будто бы повеяло мраком и холодом преисподней.

Андрэ остановился как вкопанный, тревога в сердце молодого человека всё возрастала. Слуга хотел обернуться, чтобы оценить обстановку, но не успел. Кто-то, неслышно подкравшись к нему сзади, очень сильно толкнул юношу прямо на столь пугавшую его тень. Потерявший равновесие молодой человек увидел, что во тьме, как раз там, куда он летел, не будучи в силах остановить падение, блеснула тусклая сталь клинка.

В следующую секунду услужливо выставленный незнакомцем длинный нож пронзил тело Андрэ насквозь. Он так и не разглядел лица хладнокровного убийцы.

– Ого, Пётр! – воскликнул тот по-гречески, наскоро обтирая оружие об одежду убитого и ловкими профессиональными движениями ощупывая мёртвое тело. – У нас сегодня богатый улов! Мнится мне, что в этом кошеле найдётся немало серебра! Господь нынче милостив к презренным рабам своим! Спасибо тебе, Боже!

– Поспешим, Гавриил, – не разделяя столь бурного веселья напарника, но всё же радуясь удаче, поторопил Пётр, видимо по натуре склонный к скептицизму. – Не будем искушать Его. Скорее, надо убраться подальше отсюда, пока нас никто не видел. Этот тип прикончил храмовника. Чего доброго, попадём в переплёт. Снимут с нас кожу воины Господни. Пошли от греха!

– Пошли, – согласился Гавриил, и в мгновение ока оба исчезли, точно никогда не появлялись тут.

Когда, прихватив с собой сундучок – не пропадать же добру, – ушли столь фатальным образом упустившие богатую добычу нищие, туда, где минуту назад они дрались за обладание ларцом, из которого высыпали содержимое, выползло некое, отдалённо напоминавшее человека существо. Выглянувшая из-за туч луна не пожалела для него своего серебряного света, и потому, если бы кто-нибудь возжелал разглядеть это одетое в рубище создание, он без затруднений мог бы осуществить своё намерение.

Однако едва ли кто-либо, находясь в здравом рассудке, рискнул бы отважиться на это. Так легко было спятить от жалости или от омерзения, которые вызывало существо. Ей-богу, дьявол и тот, верно, выглядит лучше! Половину лица бедняги сожрала язва ожога, почти лишённая пальцев рука так же походила на месиво из сукровицы и гноя. Кисть же другой руки и вовсе отсутствовала.

Тем не менее зрение существо утратило ещё не полностью, по крайней мере, один глаз у него точно наличествовал, иначе нельзя объяснить, почему оно, собрав некоторые из разлетевшихся листков пергамента – большую часть затоптали дерущиеся, – принялось внимательно всматриваться в письмена.

Несчастное создание, несомненно, знало язык, на котором и изложил свою историю старый храмовник.

Что было удивительнее всего, существо, казалось, совершенно не огорчалось тому обстоятельству, что не нашло какой-нибудь пищи – ибо чего ещё всегда ищут такие бедолаги? Оно, как бы невероятно это ни звучало, радовалось пергаментам, как дитя, жадно поедая единственным глазом строчки и теребя от возбуждения единственный же сохранившийся длинный седой ус, слегка обгоревший кончик которого свисал ниже подбородка.