Текст книги "Князь Арнаут"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

– Благодарю, мессир, – залебезил корчмарь, – благодарю. Да благословит Госп...

Ренольду было недосуг слушать, какое из его качеств должен, по мнению стоявшего перед ним ничтожного муравья, благословлять Господь Бог. Рыцарь так оскалился, что хозяин мигом умолк.

– Где эта скотина?! – прорычал пилигрим. – Где мой чёртов оруженосец? Куда пошла эта каналья?!

– Сюда заходил мальчик-побирушка и с ним человек Тафюра, – проговорил хозяин гостиницы. – Он перебросился с вашим слугой парой слов, и они все ушли.

Кроме того, что Тафюр заправляет всей нечистью в городе, Ренольд ничего о нём не знал. Рыцарь не раз слышал невероятные истории про короля нечисти и князя воров. Больше того, молодой кельт, предводительствовавший под Дамаском шайкой отребья, едва сам не удостоился такого прозвища[65]65
  Для более подробных сведений о Тафюре см. комментарий 12.


[Закрыть].

Но кем бы ни оказался легендарный Тафюр, Ренольд не мог, не желал поверить, будто Ангерран впал в такое безумие, что решился обворовать законного господина, а потом оставить его ради какого-то предводителя оборванцев.

И тем не менее гнусный червь сомнения всё же ощутимо покусывал душу рыцаря.

«А вдруг он хорошенько накрал у меня ещё в Иерусалиме? – невольно подумал Ренольд. – То-то я вспоминаю, как быстро кончились деньги! Небось закопал мои кровные безанты где-нибудь во дворе дома, где мы жили, и теперь только и ждёт удобного случая добраться до них!»

Приговор оруженосцу мог быть только один – смерть! Однако Запад потому так славится справедливостью своих законов, что там даже благородный господин выслушает объяснения самого презренного из свободнорождённых, прежде чем прикончить его.

Сказать правду, Ренольд вовсе не помышлял в тот момент о правах слуги, думая лишь о мести. Об изощрённой мести. В голове его родилась весьма смелая идея, которая очень быстро приобрела конкретную форму.

«Я скажу княгине, что мой оруженосец вместе с Тафюром замыслили открыть ворота! – вдруг решил он, но тут же мысли его перекинулись к трактирщику. Нет, не к тому, который только что получил плату, а к другому, богомерзкое имя которого всё время поминал Ангерран. – Трактирщик – это то, что нужно! Вот вместе с ним Тафюр и Ангерран и замыслили сотворить измену! Как же его зовут, этого чёртового корчмаря? Артишот? Или Атишора?.. Тьфу! Мерзость! Ну что за собачьи клички у этих грифонов?!»

Окрылённый решением, явно ниспосланным ему Небом, Ренольд не поленился возблагодарить Бога. Рыцарь моментально поверил в то, что все секретные сведения, которыми одарил его Господь (надо полагать, в награду, как истинно верующему христианину), есть не что иное, как только чистая правда. А самое весёлое, что ему самому не придётся заниматься поисками Ангеррана, это станет заботой городской стражи, Орландо или кого-нибудь из его товарищей!

Преисполненный праведного гнева и самых благородных чувств, рыцарь стал собираться на свидание, тем более что как раз стемнело.

Мало того, что из-за отсутствия Ангеррана Ренольду пришлось самому облачаться в кольчугу, так ещё, и надев её, он вдруг вспомнил, что сделал это совершенно напрасно. Ведь он всё же собирался нанести визит даме, хотя и предполагалось, что встреча эта будет носить чисто деловой характер.

Снимать кольчугу страшно не хотелось.

– Дьявол! – рассердился рыцарь. – Чёрт! Клянусь святым Райнальдом, сейчас война! Мне надлежит всё время находиться при доспехах и оружии!

С этой мыслью он прихватил оба меча и, спустившись в конюшню, самостоятельно оседлал коня, чего не делал уже очень давно. Нахлобучив на голову шлем и прикрепив его кожаными завязками к капюшону кольчуги, Ренольд вскочил в седло и выехал на улицу.

III

Кармино, так сочувствовавшему поступку стрелка, который днём нёс стражу в соседней башне, повезло меньше. Ему, как человеку происхождения не благородного, в отличие от Ренольда не пришлось удостоиться чести встретиться с самим патриархом Эмери. Солдата, не дав положенного отдыха, просто перевели на другую стену. Нетрудно догадаться, ему, так же как и задиристому кельту, достался пост с видом на гору Сильфиус.

Впрочем, в непроглядной темноте сирийской летней ночи Кармино, конечно, никакой горы видеть не мог. Разгуливая между разведённых на стене костров, он время от времени бросал взгляд в чёрную мглу.

Она жила. Время от времени до горожан, сделавшихся по воле случая стражниками, долетали крики койотов и гиен, уханье филинов. Несмотря на то что многие из христиан жили в Антиохии с детства или пришли сюда достаточно давно, чтобы привыкнуть к этим звукам, всё же напряжённое ожидание – какую каверзу предпримет многочисленный, злобный и беспощадный враг? – наводило на защитников города немалый страх. Мерещились им сказочные чудовища, что жили в горах. Неверные, которые, конечно же, не чурались колдовства (на то они и язычники, чтобы знаться с бесами), могли призвать себе на помощь дьявольских тварей. Может статься, сарацины именно сейчас седлали в горах страшных крылатых коней, чтобы, поднявшись в чёрное небо, перелететь на их спинах через стену.

Мрак густел всего в нескольких туазах от города. Отблески пламени костров падали в полную враждебных звуков темноту и таяли там, едва достигнув каменистой почвы. Страхи, будоражившие умы шорников, красильщиков, сукноделов (только оружейников не найти, они день и ночь в кузницах), выглядели вполне обоснованными.

Ремесленники обычно приходили артелями, в городе они жили на одной улице, и умирать, если уж не доведётся выстоять, собирались среди своих родичей и соседей. Мирные труженики, они не привыкли нести сторожевую вахту, не ведали искусства обращения с оружием[66]66
  Для уточнения ситуации, сложившейся вокруг Антиохии, см. комментарий 13.


[Закрыть]. Они трепетали от ужаса при одной мысли о возможной схватке с победоносным противником – как же, ведь язычники разбили рыцарей, убили даже самого князя, обезглавленное тело которого прибыло в город вскоре после известия о поражении.

Вместе с тем, чтобы там ни думали новоиспечённые воины, многие профессионалы ратного дела имели о сложившейся ситуации собственное мнение. Положение конников Нур ед-Дина под стенами города представлялось иным бывалым солдатам ненамного более выигрышным, чем ситуация, в которой около пятидесяти одного года назад оказались пилигримы Первого похода. Не пади тогда город в результате предательства, крестоносцы неминуемо погибли бы, оказавшись между молотом и наковальней: собственно турецким гарнизоном Антиохии и несметными ордами тогдашнего атабека Мосула, Кербоги.

Именно об этом и напомнил Кармино командир поста, находившегося в соседней башне. Охраняли её тамплиеры, один рыцарь и несколько сержанов, оруженосцев, членов ордена, происходивших из семей горожан и не имевших в своих жилах благородной крови. Их всегда легко можно было узнать по облачению – в отличие от рыцарей они носили чёрные, а не белые сюрко и плащи[67]67
  Для получения информации о монашеских орденах Ближнего Востока, тамплиеров и иоаннитов, см. комментарий 14.


[Закрыть].

Вальтер[68]68
  Gaulthiers (стар.-фр.).


[Закрыть], так звали командира храмовников, оказался человеком словоохотливым, но, по счастью, не пустобрёхом. Напротив, рыцаря отличала широкая эрудиция, и он охотно делился с другими знаниями, которыми обладал. Так как Вальтер довольно долго не мог найти подходящего собеседника, то даже и не скрывал, что обрадовался возможности обрести его. Выражаясь точнее, храмовник нуждался в слушателе, какового и нашёл в молчаливом Кармино.

– Я ведь здешний, моим отцом был сам Роберт Кантабриус[69]69
  Искажённое латинское слово «cantabrarius» – знаменосец. По-французски – gonfanoniers.


[Закрыть], в битве с Кербогой он нёс знамя князя Боэмунда Отрантского, – задирая нос к усыпанному мириадами звёзд сирийскому небу, заявил Вальтер для начала. – Много лет носило меня по свету, и не думал я, что вернусь сюда. Я ведь родился ещё при Танкреде. Как неверные страшились его, ты бы только видел! Просто трепетали от ужаса! Что ни год огромные дани слали, тогда в Антиохии вообще не было меди, за мелкие покупки рассчитывались серебром. Да, да, ты уж мне поверь. Ты, я гляжу, тоже тутошний, угадал?

– Угадали, мессир, – согласился Кармино. – Отец мой торговал здесь. Сам он был из Бари, что в Пулье. Мать здешняя. Когда он умер, всё имение старшие поделили. Мне только придел к дому достался, так себе домишко, но жить можно. Сначала думал тоже по торговой части пойти, да денег не было. Пристроился помощником купца. Помыкался малость, постранствовал: Иерусалим посмотрел, в Заиорданье побывал, в Каире. Да и в Сицилию ездил, и в Бизантиум. Потом поступил на службу. Воевал в пехоте, после в стражи городские подался.

И хотя отвечал послушный Кармино кратко, Вальтер, чувствовалось по всему, никак не мог дождаться, когда он договорит, и в дальнейшем уже старался никаких вопросов, кроме риторических, не задавать.

– Мой отец пришёл сюда с Боэмундом, штурмовал этот город. Потом служил у Танкреда, – с гордостью сообщил храмовник. – Потом у Рутгера. Лёг с князем на Поле Крови. Слыхал, поди, про это место?

Удовлетворившись лишь кивком собеседника, рыцарь принялся излагать долгую историю своих предков. Не обошлось без хвастовства (а как же без него?), однако Кармино слушал со вниманием, и Вальтер, постепенно исчерпав тему, перешёл к другой, потом к третьей.

Так к тому самому моменту, когда солнце, провалившись за горизонт, утонуло в бухте Сен-Симеона, а Сильфиус за стенами сделался совсем чёрным, рыцарь братства Храма рассказывал о днях далёкой старины. Он коснулся одной истории, которую так или иначе знали все жители Антиохии. Однако Вальтер говорил как сын очевидца, что по понятиям тех лет зачастую давало рассказчику в глазах слушателей право отождествлять себя со своим предком.

Вальтер вспомнил ту ночь, когда славный князь Отрантский Боэмунд, покинув расположение войск, тайно двинулся в условленное место.

С тех пор минул пятьдесят один год, один месяц и пять дней.

– У нас было всего немногим больше полусотни рыцарей, – вспоминал Вальтер. – Когда князь Боэмунд вышел из лагеря, вон там, – он указал в направлении немного левее цитадели. Там, за несколько миль от того места, где несли свою вахту защитники, некогда находилась построенная пилигримами деревянная осадная башня, называемая «замок Мальрегард». – Турки увидели это, ибо было ещё светло. Они возликовали, потому что слышали, что Боэмунд пригрозил своим товарищам по походу, что уйдёт, если они не сделают его князем города, когда возьмут его.

Храмовник сделал паузу, со значением посмотрел на собеседника и, убедившись, что тот внимательно слушает, продолжал:

– Никто во всём войске, кроме самых знатных графов, не знал истинной причины его ухода, даже Этьенн Блуасский[70]70
  Речь идёт об участнике Первого похода, отце будущего английского короля Стефана Блуасского. Супруг благочестивой Адели, дочери Вильгельма Завоевателя, граф Блуа и Шартра Стефан был вынужден отправиться в крестовый поход. Никаких иных целей, кроме совершения богоугодного паломничества в Иерусалим, Стефан преследовать не мог. Про него говорили, что замков у него было больше, чем дней в году, следовательно, к территориальным приобретениям граф особенно не стремился. Неудивительно, что поход весьма скоро наскучил Стефану. Когда же слухи о приближении несметных орд атабека Кербоги стали всё более настойчивыми, Стефан с дружиной дезертировал из лагеря крестоносцев, осаждавших Антиохию.
  Нечего и говорить, что Адель такого поступка не одобрила, и вскоре графу вновь пришлось ехать на Восток. Иерусалим к тому времени уже был освобождён, однако подходящий случай, чтобы смыть позор собственной кровью, для Стефана скоро нашёлся. В 1102 г. он погиб в битве с египтянами под Рамлой.


[Закрыть]. Боэмунд не велел говорить ему, потому что не доверял изменнику, и, как выяснилось, правильно делал, граф позорно бежал в ту же ночь, в которую наш славный государь поднял свой маленький отряд. Князь шёл тайными тропами вон туда, – Вальтер указал в противоположном направлении, – к башне Двух Сестёр. Ты, конечно, слышал об этом, а я, считай, видел сам, так как мой отец был среди избранных. Ему едва исполнилось двадцать лет и ещё четыре, на два года больше, чем сиру Танкреду. Князь Боэмунд взял с собой только самых сильных и лучших из молодых. Ему самому тогда сорок и ещё четыре сравнялось. Они подошли туда только перед самым рассветом. А в башне их уже ждал Фируз. Сперва он не увидел князя, мы специально закрыли его своими спинами и щитами, опасаясь какой-нибудь измены, – храмовник качнул головой в сторону города, – с этим народишком только и жди каверзы. Потом поняли, что грифон не врёт... А ещё бы ему врать, когда у нас в заложниках был его сын! Мы сказали тому Фирузу, что снимем с парня кожу, с живого, конечно. Фируза сам Господь вразумил помочь нам, он, Фируз, так и говорил, мол, Господь прислал мне ангела и сказал: «Поди и возврати город этот тем, кто верует в меня». И тогда он со своими зарезал в башне всех, кто не знал о деле. Они сбросили нам верёвочную лестницу, и мы полезли. Она оборвалась, многие покалечились, но большая часть всё же перелезла через стену. Тогда поднялся сам князь и принялся трубить в рог. А мы побежали к воротам Святого Георгия, открыли их и впустили рыцарей Танкреда!

Наконец Вальтер перешёл к самому интересному. Глаза его вспыхнули огнём.

– Что тут началось, друг ты мой Кармино! Пилигримы резали сарацин три дня! Да и грифонов заодно, тех, что попадались под руку! Так уж угодно было Господу, чтобы неверный народ пострадал! Скоро весь город заполнился телами мертвецов, так что никто не мог пройти по улицам иначе как по труним. Да и, сказать по правде, никто там и не ходил, так как в иных местах уже скоро никто не был в состоянии находиться из-за сильного зловония...

Внезапно Вальтер помрачнел. Оглядевшись по сторонам – нет ли лишних ушей? – он негромко и на сей раз без тени восторга проговорил:

– Не нравится мне всё это, так-то! Что, если какая-нибудь волочь удумает измену?

Замечательный слушатель не мог, разумеется, не опасаться того же.

– Ну так у нас вся стража – христиане, – возразил он. – У язычников тогда просто не хватало солдат, чтобы везде поставить своих.

– Не скажи, – покачал головой Вальтер. – Тот человек тоже был христианином. Он принял магометанство, как говорят, для виду. Так или нет, но мне кажется, среди схизматиков и прочих грифонов найдётся немало таких, кто с радостью предал бы нас в руки неверных. Хотя бы уж потому, что они сами неверные. И потом, тут полно купцов из того же Алеппо и Дамаска, есть и такие, что приехали из Багдада. Уж они-то хотели бы, чтобы неверные агаряне ворвались сюда!

Оба замолчали, обдумывая, что будет, если мрачные подозрения подтвердятся, как вдруг внимание командиров стражи привлёк какой-то шум, доносившийся снизу, правда, не с внешней, а с внутренней стороны стены. Как тут же выяснилось, оснований для беспокойства в данном случае не было ровным счётом никаких. Приехала маркитантка, она вышла из возка и вместе с кучером достала оттуда бочонок вина.

– Эй, храбрецы! – закричала она, обращаясь к «гвардейцам» Кармино. – Небось надоело куковать на сухую? Охота, поди, промочить горло?! У меня дёшево да и с доставкой, дешевле не купите и на торгу! Налетай! Один дирхем за кружку!

Некоторые из стражников – цена и правда неслыханная – поспешили откликнуться на зов, но Кармино одёрнул их:

– Ну-ка назад! Вы не дома и не в корчме! Не сметь покидать стены!

Затем он обратился к женщине:

– Если хочешь продать, иди сюда.

– Пойду, храбрый командир, пойду! – закричала маркитантка. – Только ты, любезный, заплати за весь бочонок, чтобы мне не ждать зря! Я прошу лишь два полных безанта. А если у вас сыщется сарацинский динар, да будут вовек прокляты язычники, но деньги у них добрые, то я уступлю вам бочонок всего за один золотой. Такой дешевизны, герой, не сыщешь в городе. Идёт?

– Не откажетесь разделить со мной расходы, мессир Вальтер? – спросил Кармино храмовника. – Возьмём пополам? У неё и правда недорого.

Рыцарь нахмурился и пробормотал, но как-то не слишком уверенно:

– Мы всё-таки слуги Божьи...

Однако он, видимо, нашёл, что беседа изрядно иссушила его язык и гортань. Так или иначе, мысль о кружечке-другой вина за хорошим разговором пришлась ему по душе. Как не выпить стражнику? Ему, как, скажем, и путнику, без вина совершенно невозможно.

– Вот дьявол! – как-то забывая о своём священном поприще, махнул рукой рыцарь. – Ты, друг мой Кармино, напрасно не пошёл по торговой части. Так умеешь подойти к человеку! Зови сюда эту ведьму!

С нетерпением ожидавшая ответа маркитантка решилась напомнить о себе:

– Ну так что, бравый командир? Или ты думаешь, что я ещё уступлю? Ну уж нет! И так себе в разор! Просто его святейшество патриарх обещал после сделать облегчение налогов тем, кто торгует со скидкой, вот мы и рады стараться.

– Ладно! – прокричал в ответ солдат. – Будь по-твоему! Только ничего, если я дам тебе цену серебром?

– Не хотелось бы, – прокричала маркитантка, но начала подниматься. – Да что ж поделаешь? Если прибавишь одну-две монетки сверх того, что идёт за золото, я согласна!

– Не давай ей лишнего, – напутствовал направлявшегося навстречу торговке Кармино тамплиер. – Пусть берёт твёрдую цену или проваливает! И вот что... – Подозрительность не оставляла рыцаря, он поспешил добавить: – Пусть прежде сама при тебе попробует, как бы не было яда!

Так как на последние слова воин не отреагировал, Вальтер решил, что он и не слышал их, а потому, поколебавшись немного, не спеша пошёл следом, бросив на ходу своим:

– Смотрите тут в оба!

Маркитантка и кучер – она впереди, он с бочонком на спине на два шага позади – двинулись по каменным ступенькам. Оба закончили подъём несколько раньше, чем Кармино успел дойти до площадки лестницы. Кучер поставил свою ношу, а маркитантка оглядела собравшихся вокруг стражников. Она весело подмигнула им, но не многие ответили на приветствие. Уж очень тощей да некрасивой оказалась женщина, а человек, который воюет, предпочитает принимать пищу и питьё из рук красавиц. То ли дело дородная румяная бабища, какую и не обхватишь враз! У такой в вине живёт добрый дух, а у костлявой непременно бес заведётся.

Однако и женщина, видимо, почувствовала что-то. Улыбка моментально сползла с лица маркитантки, что, по правде говоря, не сделало её много хуже. Она внимательно посмотрела на яйца воинов, но тут же перевела взгляд на подошедшего Кармино.

Последний мог бы поклясться, что в глазах торговки на мгновение вспыхнул искорками и тут же погас нешуточный страх. Но солдата в тот момент волновало совсем другое.

«Откуда же она знакома мне? – спрашивал он себя. – А ведь я знаю, определённо знаю её!»

Маркитантка воскликнула весело:

– Ну что, храбрецы? Дождались манны небесной? Какой солдат без чарки? Налетай! Уж коли командир ваш обещал раскошелиться, так не жалейте глоток! Веселей, молодцы!

Как ни бодро звучали её слова, стражники не решались сделать первый шаг, видимо, потому, что слова торговки предназначались для ушей настоящих солдат, а не для таких, как они, горе-вояк. Видя их нерешительность, женщина сделала знак кучеру, тот протянул руку к секире стоявшего ближе других стражника и, заметив его недоумение и даже испуг, предложил:

– Ну так открывай сам!

Парень покорно отдал оружие. Кучер сделал знак другим стражникам, чтобы те взяли бочонок. Тут в голове Кармино завершился, наконец, мучительный мыслительный процесс – воин вспомнил, где видел маркитантку.

– Ты? – спросил он и потянулся за мечом. Кармино не мог ошибиться, а если так, то... она не могла быть женщиной. Ведь именно она, то есть он болтался сегодня на оборвавшейся верёвке, изо всех сил стараясь вскарабкаться наверх. – Но зачем?

Ещё не веря себе, ещё надеясь, что открытие его окажется ошибочным, Кармино вновь повторил:

– Зачем?

– Мразь! – прошипела маркитантка. – Тебя не должно было здесь быть! Ну так получай!

С этими словами она очень быстрым, едва заметным движением выхватила длинный, тонкий кинжал и, резко выбросив вперёд руку, ударила Кармино прямо в грудь. Воин захрипел, ноги его начали подкашиваться, но, прежде чем он успел рухнуть в пыль, безжалостный убийца выдернул своё оружие из тела умирающего. На одежду «маркитантки» брызнула кровь, однако та не обратила на это никакого внимания, её кинжал, словно клюв хищной птицы, уже искал следующую добычу.

Кучер тоже не терял времени даром.

Он очень своевременно успел без особых усилий обезоружить сразу трёх «храбрецов»: двое, не понимая, что происходит, продолжали держать бочонок, оружие третьего, такого же олуха, находилось в руках подручника убийцы. Он взмахнул секирой, и молодой ремесленник замертво упал поблизости от командира.

И снова топор взлетел в чёрное как смоль сирийское небо. С гулким грохотом разбился бочонок, тёмно-красное вино смыло алую кровь с древнего камня стены. Но вот ещё один несчастный скорняк или плотник рухнул в винное озерцо. Не сшить ему больше кожаного гамбезона или котты, не сработать доброго стола или изузоренного сложной резьбой кресла.

Раньше всех опомнился Вальтер, хотя и наблюдал за происходившим издалека. Он выхватил меч и, бросаясь к месту схватки, завопил:

– Le Baussant! Le Baussant! «Non nobis, Dominus!»[71]71
  Le Baussant – так называлось знамя тамплиеров. Буквально это означает двухцветный (белый и чёрный): первый – как символ любви к христианам, второй – как символ ненависти к язычникам, врагам веры Христовой. Ещё один боевой клич храмовников звучал так: «Не себе, Господи, не себе, но имени Твоему воздаём славу!» Начальные его слова на латыни: «Non nobis, Dominus...»


[Закрыть] Смерть предателям!

Однако бравый храмовник совершенно забыл о возке, стоявшем внизу у стены, из которого, едва заслышав крики первых жертв, выкатились отнюдь не кругленькие бочонки, родные братья только что разбившегося, а выскочили довольно крепкие мужчины. Часть из них натянули тетивы луков, а прочие, обнажив мечи, кинулись на помощь «маркитантке» и кучеру. Одна из стрел ударила в шлем тамплиера, две других пролетели рядом, но четвёртая вонзилась прямо в бок храброму воину. Он зарычал от боли, громко помянул дьявола и, сломав стрелу, поспешил продолжить путь. Однако двигался он теперь куда медленнее и уже не подбадривал себя и не устрашал врагов своим зычным «Non nobis, Dominus!».

Приблизительно в этот момент пал последний из шестерых помощников Кармино, которые подошли к «маркитантке», другие трое, увидев, что происходит, не думая ни о чём, кроме собственного спасения, помчались вдоль стены к башне, где находились ещё двое их товарищей.

– Снимите их! – закричала «торговка», указывая на бегущих. – И позаботьтесь о псах-храмовниках!

Тамплиеры-оруженосцы бросились на помощь своему раненому господину.

Часть лучников начала стрелять в них, а другие перенесли огонь на улепетывавших со всех ног «бойцов» несчастного Кармино. Кроме того, полку заговорщиков прибыло. Почти сразу же, как началась схватка, к первому возку подкатил второй. Из него тоже выскочило до дюжины лучников и мечников. Они бросились к лестнице. В руках у некоторых из них были мотки верёвок. И это ещё полбеды! Хуже было другое, защитники стены, оставшиеся в явном меньшинстве (раненый рыцарь и несколько сержанов), даже и не заметили, что темнота со стороны Сильфиуса начала оживать. В ней уже явно послышались голоса и тихое ржание коней.

– Постой, Жюль, – здоровяк кучер отодвинул в сторону миниатюрную «маркитантку». – Тебе с ним не справиться.

– Ты тоже будь осторожен, Кристон, – предупредила она.

И верно, храмовник, по-звериному оскалившись, поднял над головой обоюдоострый кавалерийский меч и обрушил клинок на выступившего вперёд кучера. Тот отразил удар секирой, но рыцарь, несмотря на рану, стеснявшую его движения и причинявшую ему сильную боль, уже в следующее мгновение вновь изготовился для удара.

Хотя Вальтер и Кристон были одного роста, храмовник весил намного больше. Кучер сумел защититься, но не устоял на ногах. Упав в винную лужу, он выронил своё оружие. Последнее, что увидел в своей жизни Кристон, – взлетевший в небо клинок храмовника, разрубивший пополам серебряный «дирхем» равнодушной к людским горестям луны. Продолжалось это видение не больше мгновения, меч Вальтера рассёк голову противника от лба до подбородка. Однако товарищ погибшего не дремал. Уж коли он не смог спасти напарника в лихом деле, так должен был хотя бы отомстить его убийце.

Жюль сделал выпад, однако тамплиер успел вытащить меч из черепа трупа и отскочить на шаг назад. Остриё кинжала лишь царапнуло по металлу кольчуги. Однако для Вальтера время торжествовать победу ещё не настало. На стену вбежали один за другим с полдюжины вооружённых мечами молодцов. Храмовник отступил на несколько шагов и оглянулся. Первые из бросившихся ему на выручку оруженосцев пали, сражённые стрелами лучников.

Жюль сделал знак своим, чтобы не спешили. Сознавая силу, он злорадно улыбнулся и указал головой в сторону Сильфиуса:

– Ну что, пёс? Прыгай!

Вальтер зарычал, точно барс.

– Или беги! – предложил победитель. – Теперь это уже не имеет значения. Пришёл конец франкской Антиохии! Посмотри туда!

И правда, всего в нескольких туазах от стены появились восседавшие на маленьких лошадках всадники в тюрбанах. Жюльен что-то крикнул одному из них по-арабски, тот ответил.

– Они согласны подождать, пока ты не соберёшься с мыслями, – пояснила «маркитантка». Но храмовник и без того всё понял.

– Предатель! – прохрипел он, поднял меч над головой и, превозмогая боль, закричал: – Le Baussant! Le Baussant!

Боевой клич подействовал, точно заклинание, он, казалось, вернул Вальтеру силы. Воин бросился на врагов. Некоторые от неожиданности попятились. Зазвенело железо, вспыхнули и сразу же погасли маленькие, брызнувшие во все стороны огненно-жёлтые искорки.

– Le Baussant! – рычал рыцарь, стремясь лишь к одному – подороже продать свою жизнь в последний её миг. – Le Baussant!

– En avant! En avant! Vive li rois! Orie flambe et Saint-Denys![72]72
  «Вперёд! Да здравствует король! Золотой огонь и Сен-Дени!» – один из боевых кличей, довольно распространённых у французских рыцарей. «Золотой огонь», или Aureflamme (Orie flambe), – хоругвь французских королей.


[Закрыть] – точно эхом отозвалось снизу, с внутренней стороны стены. – Chastillon! Chastillon!

Ренольду сегодня определённо не было суждено добраться до цитадели.

Сначала он решил ехать по запутанным кривым улочкам города, но заблудился, забравшись в какой-то тупик, и, проклиная всё на свете, принялся искать выход к стене, чтобы уж впредь держаться её – так точно с пути не собьёшься.

Едва он, переполненный думами, воодушевлявшими и в то же время тревожившими душу в предвкушении долгожданной встречи, выбрался из какого-то грязного вонючего проулка, как увидел вдалеке страшную картину. На мгновение он подумал, что каким-нибудь немыслимым образом выехал из города и оказался с противоположной стороны стены, на которую совершили ночной намёт язычники. Однако тут же сообразил, что такого просто не может быть, и следовательно, он всё ещё находится в городе.

Что же случилось? Конечно, измена!

Не долго думая, рыцарь выхватил меч и пришпорил сытого, хорошо отдохнувшего коня. Жеребец, завидев сражавшихся, понял, чего от него хочет хозяин. Он и сам уже соскучился по настоящему бою. Ренольд атаковал с такой стремительностью, что лучники, слишком поздно увидевшие нового противника, не успели толком прицелиться. Давя изменников конём, разя мечом, рыцарь в одно мгновение рассеял их, принудив тех, кто не стал жертвой его бешеного напора, спасаться бегством. Это обстоятельство дало возможность нескольким сержанам беспрепятственно пробежать по стене и оказать помощь господину. Раненный, но ещё способный сражаться, Вальтер получил поддержку.

Турки за стеной вмешиваться не спешили, очевидно, они хотели дождаться исхода схватки. Вмешательство Ренольда переломило её ход, но лишь ненадолго. Заговорщики так же имели в запасе кое-какой резерв. Из ближайших проулков полнились вооружённые мечами всадники на небольших лошадях и пехотинцы с пиками, всех вместе их, как мгновенно прикинул рыцарь, набралось не меньше десятка.

«Эх! – мысленно посетовал кавалларий. – Копьё бы мне сейчас!»

Впрочем, для настоящей рыцарской атаки не хватало не только копья, но и пространства, возможности должным образом разогнаться. До ближайшего из всадников оставалось не больше двух десятков туазов.

И всё-таки могучему, специально выезженному жеребцу не понадобилось набирать нужную для хорошей сшибки скорость. Он без труда опрокинул первую оказавшуюся на его пути лошадь и её наездника. Тот упал так быстро, что Ренольд даже и не успел почтить его ударом своего клинка. Зато второму пришлось изведать на собственной шкуре, что такое настоящий рыцарский меч. Молодой кельт так постарался, что развалил всадника от плеча до седла. Третий и четвёртый противники погибли менее эффектно.

Как бы быстро и как бы храбро ни действовал Ренольд, он всё же оказался в меньшинстве. Рассеянные им заговорщики опомнились, и уже более дюжины конных и пеших воинов устремилось к нему. Поскольку щита и ножных доспехов у рыцаря не было, наибольшую опасность для него представляли копейщики. Между тем те, видевшие, что стало с их товарищами конниками, старались держаться на расстоянии, норовили зайти со спины. Пилигрим, управляя дестриером с помощью одних только шенкелей, отбивался от окруживших его врагов сразу двумя мечами. Однако он не мог не понимать, что рано или поздно до него доберутся. Сбросят с коня и, не дав подняться, прикончат на земле.

Ещё один из противников слишком приблизился (видно, не привык к рыцарской тактике ведения боя), за что немедленно и поплатился. Жеребец только и ждал ошибки человека, которому немедленно изловчился заехать в живот передним копытом. А когда несчастный согнулся пополам от страшной боли, молнией пронзившей всё тело, разъярённое животное добило его ударом другого копыта, угодив им в голову.

– Ну что, псы поганые! – возликовал Ренольд. – Кто следующий?!

– Всё равно мы тебя прикончим! – пообещал один из заговорщиков и дал знак товарищу. Тот сделал выпад копьём, целясь в пах грозному коню. Однако рыцарь не собирался за здорово живёшь позволять какому-то грязному грифону посягать на гордость своего жеребца. Ренольд отбил выпад мечом.

Тем временем израненный храмовник и пятеро его оруженосцев вели неравный бой с заговорщиками на стене. Воинская выучка тамплиеров значительно превосходила умение противников, только это и позволяло франкам держаться так долго. Это и ещё то, что сарацины за стеной продолжали хранить нейтралитет, несмотря на то, что «маркитантка» не раз призывала их подниматься – верёвки для них давно уже были сброшены. Однако турки явно не хотели рисковать.

Заговорщики, окружившие Ренольда, тоже предпочитали не лезть на рожон. Однако Жюль, отчаявшись дождаться решительных действий от осторожный союзников, принялся понуждать к активности своих.

– Кончайте с ним! – кричал он резким визгливым фальцетом. – Убейте лошадь и прирежьте ублюдка!

Один из предателей сделал удачный выпад, ударив коня в грудь. Тот, ошалев от подобной наглости, взвился на дыбы, и всаднику, чтобы не упасть, пришлось, уронив короткий меч, вцепиться в гриву животного. В следующее мгновение кто-то, воспользовавшись тем, что оружие выпало из левой руки рыцаря, попытался схватиться за уздечку. Но Ренольд, как раз успевший справиться с конём, так сильно пнул смельчака сапогом, что тот отлетел в сторону.

«Сейчас или никогда! – мелькнуло в голове рыцаря. Он вновь сжал шенкелями бока жеребца. – Пробиваться!»

Как раз в этот момент что-то очень сильно ударило его в незащищённое левое бедро, а в следующую секунду и несколькими вершками выше, в бок. Боль раскалённым металлом обожгла тело Ренольда. Дестриер, перестав чувствовать власть хозяина, немедленно вздыбился, теперь уже ничто не могло помочь рыцарю удержаться в седле. Однако, прежде чем рухнуть наземь, он увидел вдруг, что враги исчезли, а потом до его сознания донёсся собственный боевой клич.

Оказавшись на земле, Ренольд подумал, что умер. Он закрыл глаза, потом открыл их и снова смежил отяжелевшие веки. Это не помогло, потому что среди множества воплей, раздававшихся вокруг, он неизменно слышал то и дело повторявшееся название родного замка. Наверное, следовало закрывать и открывать уши, но сделать этого храбрый кельт, как часто случается с покойниками, не мог.