Текст книги "Князь Арнаут"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Вы были ещё детьми тогда, когда нечестивые пещерные жители, эти варвары из гор Тавра, обманом захватили наш город, пользуясь отсутствием князя. Целых четыре года они бесчинствовали тут, но потом наконец горожане изгнали их прочь. Баграму и его присным больше некому мстить за своё бегство, кроме меня. Но, несмотря ни на что, он всё же достаточно разумен, чтобы понять: нынешнему князю не нужен лишний шум, как не нужны ему и пожары. Он у них, пожалуй, один из самых умных. Если эти горные варвары вообще заслуживают того, чтобы оценивать их как цивилизованных людей. И чего уж точно нет у них и в помине, так это чести, у язычников и у тех куда больше благородства.

Собравшиеся на улице мужчины не дали старику закончить. Один из них, обладавший, несомненно, очень зычным голосом, благодаря которому осаждённые прекрасно слышали каждое слово, прокричал:

– Эй, Жослен! Эй, ты слышишь меня, старик?! Молишься там? Молись, потому что мы сейчас поджарим тебя!

Командор не удостоил врага ответом, но лишь велел оруженосцу и слуге внимательно выслушать приказы.

– Принеси ковчежец, Филипп, и положи в него вот эти листки, – сказал старик и, когда молодой человек исполнил распоряжение, продолжал: – Это моё наследство. Я бы очень хотел, чтобы потомки прочитали мой рассказ о гибели первого королевства Иерусалимского, потому прошу тебя, мой верный и храбрый оруженосец, и тебя, мой лучший слуга, сохранить моё сокровище. Ибо этот труд, которому я посвятил все те годы, что прошли со дня возвращения моего государя на престол Антиохии и до дня его смерти.

Он замолчал, и юноши осмелились задать вопрос.

– Но как же мы сможем исполнить вашу волю, мессир? – начал Филипп, и Андрэ подхватил:

– Дом окружён, грифоны вот-вот бросятся на штурм, нам едва ли доведётся уцелеть!

– Слушайте меня, отроки, – старик поднял палец. – Этот дом строили ещё во времена второго владычества Византии в Сирии[11]11
  В X веке византийской короне удалось вернуть часть земель в Северной Сирии, потерянных ещё в VII веке, во время арабской экспансии. В частности, Антиохия оставалась под владычеством Константинополя до 1085 г., когда её захватили турки.


[Закрыть]. В ту пору люди имели так же мало оснований доверять соседям, как и теперь. Сирийцы, киликийцы и прочие грифоны косились друг на друга, со дня на день ожидая наскока сарацин. Все искали момента открыть захватчикам ворота и в то же время очень боялись, как бы другие не опередили их с этим.

Он умолк, словно собираясь с мыслями или раздумывая, говорить или не говорить юношам того, что собирался. В это время вновь послышался голос мужчины, который тщетно, но терпеливо дожидался ответа хозяина дома:

– Эй, Жослен, ты не умер там? Подожди умирать, старик. Не лишай нас удовольствия насадить тебя на вертел, облить маслом и как следует прожарить, а потом снять твою покрывшуюся аппетитной корочкой кожу и скормить нашим псам. Собаки ведь не смущаясь жрут своих!

Это заявление вызвало бурный восторг осаждающих, которые буквально зашлись от хохота и принялись громко кричать, потрясая оружием.

– Смеётся тот, кто смеётся последним, Баграм, – еле слышно проговорил командор, и единственный глаз его на миг вспыхнул зловещим светом.

«Посмотрим, как решит Бог... или дьявол, – добавил он уже мысленно. – Может статься, нам придётся уже сегодня жариться вместе. Если речь идёт об одной сковороде или котле для нас двоих, я не стану возражать против твоей компании, Баграм-победитель».

Старик продолжал:

— Я точно не знаю, но говорят, будто дом этот принадлежал оружейнику Пир или Пиррусу, киликийцу родом. Когда сельджуки отняли Антиохию у базилевса грифонов, а произошло это всего лет за десять до того, как папа Урбан призвал к священной войне за освобождение Гроба Господня, Пир перешёл в магометанство и принял имя Фируз.

Молодые люди понимающе закивали: кому же в Антиохии не было известно имя человека, чьё предательство открыло крестоносцам дорогу в город, неприступные стены которого франки безуспешно осаждали в течение семи с лишним месяцев? И всё же мысль о том, что в этом доме некогда жил столь знаменитый человек, казалась им чересчур удивительной.

– Неужели это правда? – не выдержал Андрэ, а Филипп добавил: – Говорят, он знался с самим...

Оруженосец осёкся, вовремя сообразив, что и его господин знается с тем, чьё имя лучше всё же лишний раз не произносить понапрасну. Он хотел перекреститься, но не сделал этого, боясь уподобиться святошам, которых, как юноша прекрасно знал, его господин очень не жаловал.

Командор, разумеется, заметил порыв молодого человека и прекрасно понял, какие мысли завладели сознанием Филиппа.

– Да! – неожиданно весело воскликнул старик. – Именно так! А уж о тех, кто знается с самим... – он весело подмигнул Филиппу единственным глазом. – О них известно, что они всегда оставляют себе кое-что про запас. – Он в одно мгновение сделался серьёзным и продолжал уже без тени иронии в тоне: – Здесь есть подземный ход. Он ведёт на другую улицу.

– Как? – удивился Андрэ.

– Я слышал о нём! – проявил осведомлённость Филипп. – Жан говорил мне об этом.

«Успел всё же! – мысленно вознегодовал командор. – Когда только?!»

Жан был вторым оруженосцем старика Жослена. С полгода назад он поведал господину о своей находке. В подвале, где хранилось старое оружие, юноша обнаружил люк, задвинутый огромным, стоявшим там ещё с незапамятных времён, сундуком. Прежде никому не приходило в голову трогать неподъёмный сундук. К тому же одному человеку, если только он не уродился таким детиной, как Жан, вообще едва ли под силу сдвинуть его хотя бы на полвершка. А так как Жану абсолютно некуда было девать свою силушку, то он от нечего делать решил переставить сундук на другое место.

Парень, как и полагается, сообщил о своём открытии господину. На следующий день Жан заболел лихорадкой и вскоре умер.

Впрочем, теперь его редкая болтливость едва ли могла повредить старику.

– Вы возьмёте мой ковчежец, – произнёс он. – Спуститесь в подвал, отодвинете сундук и благополучно покинете этот дом.

Юноши хотели что-то сказать, но господин жестом остановил их.

– Я ещё не закончил, – продолжал он, поднимая со стола кожаный мешочек и протягивая его оруженосцу. – Это деньги. Вам должно хватить их надолго. Сумеете сохранить жизнь и распорядиться ими с умом, значит, возможно, доживёте до старости и умрёте не в нищете. Тебя, Филипп, назначаю между вами старшим. Постарайтесь завтра же уйти из города. Отправляйтесь в Сен-Симеон, садитесь на корабль и плывите в Европу. Лучше всего куда-нибудь подальше, во Францию или даже в Англию. Наймите переписчиков, пусть размножат мой труд... – Командор хотел ещё что-то сказать, но в это время вновь послышался голос Баграма:

– Эй, Жослен! Неужели ты так струсил, что лишился языка?! Молчишь? Ну тогда готовься, мы идём к тебе в гости!

Не успели отзвучать его последние слова, как медная голова «барана» вновь ударила в дубовую дверь. Здание загудело. Преграда выдержала... Пока.

– Ступайте! – старик нервно махнул рукой. – Чего ждёте?

Андрэ явно горел желанием последовать приказу хозяина, но Филипп медлил, а слуга не хотел уходить слишком далеко от кошеля с деньгами. Андрэ, более крупный и старший годами, был готов беспрекословно признать старшинство оруженосца, по крайней мере, до тех пор, пока звонкие безанты и динары[12]12
  Для более подробной информации о деньгах, ходивших на Востоке в XII—XIII веках, см. комментарий 11 к настоящей работе.


[Закрыть] оставались под охраной длинного меча юного храмовника.

– Но, мессир, – воскликнул Филипп. – Почему бы и самому вам не отправиться с нами?

Командор покачал головой. В это самое мгновение «баран» снова «боднул» дверь.

– Нет, – проговорил старик, сосредоточенно глядя перед собой, – у меня другие намерения. Я прикрою ваш отход. Кто-то же должен запереть подвал, так?

– Но... мессир, – оруженосец явно не спешил уйти, – мой долг...

– Забудь об этом. Я освобождаю тебя ото всех обязанностей как по отношению ко мне, так и к ордену. Ты ведь не рыцарь, а всего лишь сержан[13]13
  Serjans (sergent) à cheval или à pie. Конный или пеший оруженосец; вообще воин, не принадлежащий к касте рыцарей. Существовал ещё термин «éсuуеr» – щитоносец. Это слово также означает и оруженосец.


[Закрыть], тут моего почётного командорского звания вполне достаточно, сколь бы декоративным оно ни было. – Как бы в подтверждение своих слов, старик коснулся красного креста у себя на груди и подвёл итог своим словам: – Плащ мой при мне.

Третий удар потряс здание, и Андрэ вдруг понял то, что давно понимал старик: на сей раз штурм увенчается успехом. И всё же слуга медлил, ожидая, пока и Филипп поймёт это. Но тот оказался на редкость несообразительным.

– Но наш уход ослабит оборону, – проговорил он, точно старый воин и не подозревал об этом.

Андрэ решил не отставать от безмозглого оруженосца:

– Подвал могли бы запереть другие, мессир.

– Ступайте! – рыкнул на них командор. – Я сам знаю, кому что делать. Пошли вон!

За время службы оба юноши хорошо изучили своего господина; охота перечить ему у них прошла мгновенно. Они спустились в подвал и, поднатужившись, вдвоём не без труда отодвинули тяжеленный сундук. Наскоро простившись с командором и получив от него напутствие и благословение, они скрылись в узком затхлом проходе и прикрыли за собой люк. Когда юноши исчезли, командор вышел из подвала и запер дверь.

Поднявшись по лестнице, он затворил также и двери, что вели вглубь дома из тех помещений, где занимали посты трое оставшихся участников обороны. Таким образом господин Лишал их возможности искать спасения в бегстве и создавал на пути неприятеля дополнительную помеху.

Когда старик покончил с этим, таран атаковал преграду уже в девятый или десятый раз. Ещё дюжина, может быть, две ударов, и она не устоит. Так или иначе, в запасе у командора оставалось около четверти часа. Для осуществления его намерений этого времени хватило бы с лихвой.

III

Старик немного ошибся в расчётах. Осаждающим понадобилось не менее получаса, чтобы окончательно сокрушить мощную входную дверь, перерезать слуг и, преодолев последние преграды, ворваться к тому, чьей крови они так жаждали.

Уже совсем рядом раздался громкий топот, ругань, звон оружия и доспехов.

– Он здесь! Он здесь! – на языке киликийских армян закричал воин, первым переступивший порог комнаты с низкими закопчёнными потолками, где всего несколько минут назад закончил колдовать над своими колбами старик в белом плаще с красными восьмиконечными крестами. – Скорее сюда!

Воин отодвинулся в сторону, пропуская в комнату вождей. Первым шёл пятидесятилетний мужчина с посеребрённой сединой густой когда-то чёрной бородой, в открытом остроконечном шлеме, дорогой длиннорукавной кольчуге и наброшенном на плечи шёлковом плаще. В руках этот благородный красавец держал длинный меч с едва различимыми в полумраке следами крови на тусклом лезвии.

– Здравствуй, брат Жослен, – весело поприветствовал он хозяина на распространённом в Антиохии и большинстве других областях Утремера наречии языка франков, старательно упирая на слово «брат». – Я вижу, ты заждался... – Окинув старика внимательным взглядом, он покачал головой: – Нет, похоже, ты не рад. Но ничего не попишешь, придётся тебе принимать гостей.

Мужчины, стоявшие по правую и по левую руку от предводителя, заулыбались и энергично закивали.

— Я рад тебе, Баграм, – ответил командор на том же языке, прикладывая к груди руку. – Извини, что не предлагаю сесть. Поскольку я тебя не приглашал, ты, я думаю, простишь меня... – Он сделал маленькую паузу и спросил: – Если я не ошибаюсь, у вас, киликийских грифонов, не в обычае оказывать почести незваным гостям?

Улыбочка сползла с благородного лица Баграма, вмиг сделав его злобным и жестоким. Остальные подались было вперёд, но поскольку самый знатный из них остался на месте, они лишь повернули к нему лица, ожидая приказа. Справившись с собой, предводитель сделал знак, и стоявший позади оруженосец протянул господину кусок ткани, которой Баграм, многозначительно глядя на старика, тщательно вытер свой клинок.

– Тебе ли, незаконнорождённый, обсуждать порядки моего народа, сыны которого не раз занимали трон Бизантиума? – надменно скривив рот и топорща великолепную бороду, проговорил Баграм.

– Не тебе, жалкий выскочка, так разговаривать перед лицом одного из знатнейших мужей, могущественнейшего из подданных царя Малой Армении! – воскликнул один из мужчин, стоявших рядом с предводителем. – Немедленно поклонись господину, ты, жалкий червь.

Командор и ухом не повёл.

– Вот именно малой, Васил, – напомнил он надменно. – И не вам, грязным горцам, отдавать приказы командору ордена Храма. Забыли уже, как учили вас братья уму-разуму? А уж если говорить о выскочках и незаконнорождённых, то где, как не среди представителей ныне царствующих в Сисе Гетумянов, их больше, чем в любом из самых захудалых родов с задворок Европы?

Васил и все прочие, кто находился в первом ряду, приготовились уже броситься на старика и разорвать его на части. Но Баграм, предвкушавший веселье и ещё не закончивший разговора, не позволил им этого.

– Тихо, тихо, друзья, – успокоил он недовольных. – Послушаем несчастного! Каждое произнесённое им слово делает его жизнь длиннее на мгновение. Да, да, именно длиннее, но главное здесь то, каким будет это мгновение! Он тысячу раз успеет пожалеть о своей дерзости.

– Тебе ли знать, что ждёт меня, Баграм? – с сожалением в голосе спросил командор. – Не ведаешь ты сего, как закрыто для тебя и то, что будет с тобой самим уже скоро. И ты ещё говоришь мне о том, что мне придётся о чём-то жалеть? Глупец. Тебе ли пугать меня пыткой? Тебе ли кичиться древностью рода? Тебе ли, жалкий раб жалких господ? Сорок лет я сражался с неверными. Лишился руки и глаза. Не раз меня сажали в башню, где ждал я казни. Я падал со штурмовых лестниц, тонул, погибал от голода. Как тебя, видел я султана Саладина и короля Корделиона...[14]14
  Coeur de Lion – Сердце Льва, то есть король Англии Ричард I.


[Закрыть] – старик скривился. – Они выглядели куда лучше, чем ты. Но ты ведь пришёл не для того, чтобы пререкаться со мной, так ведь, Баграм?

Командор знал, что говорил, он ни минуты не сомневался, что, если бы задача предводителя врагов состояла только в том, чтобы поиздеваться над ним, Баграм давно бы уже позволил своим товарищам броситься на него.

– Ты угадал, – седобородый красавец кивнул. – Отдай ним свои драгоценности, и мы пощадим тебя. – Пообещал он, но тут же добавил, хищно улыбаясь: – Зарежем быстро.

– Что ж, – немного помедлив, ответил старик, – это предложение достойно того, чтобы всерьёз задуматься над ним. Как ты сказал? Прирезать быстро? Это – дело, это по-честному. Я готов выполнить твои условия.

Командор взял свечу и, повернувшись, сделал несколько шагов вглубь комнаты. Спутники Баграма заволновались, никому не верилось в то, что старый рыцарь запросто расстанется со своим сокровищем. Если бы это произошло, то предводителю армян удалось бы утереть нос извечным врагам – храмовникам. Как только они не опередили киликийцев? Не знали про сокровища? Ждали смерти брата Жослена? Конечно, не шали. Да, как бы невероятно это ни звучало, но дела обстояли именно так.

Тем временем храмовник, встав на одно колено, опустился куда-то под стол со стоявшими на нём колбами и ретортами и, кряхтя, вытащил оттуда ковчежец приблизительно таких же размеров, как и тот, в который упаковал самое ценное сокровище, свой труд «Деяния Ренольда» (Gesta Rainaldi).

– Вот, – тяжело дыша, проговорил командор, ставя сундучок на другой стол. – Вот то, что ты хотел получить, Баграм. Открывай же крышку. Смелей! Чего ты испугался?

Нет, Баграм не испугался. Он боролся с собой, одна часть его сознания отказывалась верить в то, что коварный старик так легко сдаётся, а другая убеждала киликийца, забыв о мелочах, сосредоточиться на главном, ведь ненавистный Жослен ничем не мог повредить ему. И всё же... Рука храмовника была пуста, оружия, которое он мог бы быстро схватить, чтобы исподтишка нанести подлый удар, поблизости также не наблюдалось.

– Открывай, – с видом побеждённого предложил старик. – Здесь целое сокровище. Все, кто знал о его существовании, давно мертвы. Ума не приложу, откуда ты узнал о нём?

Баграм криво улыбнулся, как человек, сознающий своё превосходство.

– Да, все мертвы, – согласился он и уточнил: – Теперь уже да. Но раньше... существовал ещё кое-кто, знавший твою тайну.

– Нет, не говори, – взмолился командор. – Дай мне угадать. Тот слуга ромей, что недавно ушёл и не вернулся, это он? Как же его звали, Варнава? Прочие слуги звали его Головастиком, потому его настоящее имя я слышал всего лишь один раз, когда он пришёл наниматься ко мне. А поскольку было это как раз тринадцать лет назад, когда вас, грязных киликийских грифонов, благополучно вышвырнули из Антиохии вместе с вашим князем-полукровкой, то я уже успел изрядно подзабыть, как его звали в действительности. Так я угадал? Это он?

Предводителю пришлось сделать знак своим соплеменникам, которые при упоминании о «грязных киликийских грифонах» вновь изготовились броситься на старика. Баграм ухмыльнулся.

– Варлам его звали, – уточнил он. – Варлам, он был армянином, а не ромеем. Ещё его отец служил моему отцу, а дед – деду.

– Не вижу большой разницы, – пожал плечами командор. – Все грифоны одинаковы, что ромейские, что киликийские. Впрочем, киликийские всё-таки гаже.

Рыцарь лукавил, он прекрасно знал, кто прислуживал в его доме все эти годы. Варлам был отличным рабом, он один стоил десятка. Когда властитель Триполи и Антиохии лежал на смертном одре, Жослен, вот уже тринадцать лет не покидавший своего жилища, так разоткровенничался с Головастиком, что даже открыл ему страшную тайну про сундучок с сокровищами, много лет назад отбитый отрядом храмовников у сарацин.

Так уж вышло тогда, что из двух дюжин рыцарей и оруженосцев, налетевших, как ветер с небес, на ничего не подозревавших, уже расположившихся для ночлега турок, впоследствии уцелел лишь один Жослен. Хотя тогда судьба оказалась благосклонной к воинам Храма, почти никто из них не пострадал в бою, на пути в Бахрас их поразила какая-то неведомая болезнь, за несколько часов выкосившая весь отряд до единого человека. Господь пощадил только командора и его оруженосца, который, однако, пал от сарацинской стрелы уже на следующий день.

На исходе своих дней старик храмовник как раз и признался своему «верному» слуге в том, что, полагая, что на сундучок с сокровищами наложено заклятие, он не стал сдавать в казну ордена добычу, о которой теперь никто, кроме него, не знал, а оставил у себя до лучших времён. Но через день или два слуга пропал. Господин искренне переживал.

Может быть, именно рассказ зарезанного по приказу Баграма Варлама, переданная им история старого тамплиера о чудесных свойствах этих сокровищ останавливали сейчас предводителя киликийцев? Что стоило ему сразу открыть сундучок?

– Открывай ты! – приказал он командору.

– Хорошо, – согласился тот, очевидно всё ещё рассчитывая на обещанную быструю смерть. – Только удовлетвори прежде моё любопытство: я уже понял, что Головастика погнал ты, но для чего? Если из-за сокровищ, то как ты узнал? Ведь турок мы зарезали всех до единого, и товарищи мои умерли в поле, кто мог рассказать тебе?

– Напряги память, брат Жослен, – посоветовал Баграм и нехорошо улыбнулся, точнее оскалился. – Или ты уже настолько стар, что не помнишь подробностей того боя? Сорок лет – немалый срок. – Так как командор молчал, то киликиец продолжал: – Там ведь были не только турки, так? Они вели с собой пленных. Сначала их было с полсотни, но к тому моменту, когда вы набросились на язычников, осталось не больше дюжины. Большинство не выдержало тягот пути. Но те, кто уцелел, с ликованием встречали христиан, считая их своими избавителями. Так бы и было, если бы не проклятый сундук. Заглянув в него, предводитель освободителей приказал перебить всех, и поскольку тамплиеры всегда повинуются приказам своих командиров, распоряжение было исполнено быстро... Догадываешься теперь, откуда мне известно про сокровища?

Лицо командора скривилось в ухмылке.

– Так за что же ты ненавидишь меня, Баграм? – спросил он едва ли не с удивлением. – За то, что я не добил тебя тогда? Поленился лишний раз ткнуть мечом? Это даже как-то нелепо.

– Нет, не за это, – возразил киликиец, – а за то, что твои псы зарезали мою мать.

– Извини, – проговорил Жослен без тени скорби, – всё, что бы ни делалось по воле Божьей, – к лучшему. Благодаря нам она избежала тяжкой и позорной участи рабыни.

Баграм посмотрел на старика так, что и без всяких слов становилось понятно, что хотел он выразить своим взглядом.

«Нет. Лёгкой смерти ты у меня не получишь!» – говорили глаза седобородого красавца, почти сорок лет назад уцелевшего после страшной резни, устроенной рыцарями Храма.

Вслух киликиец сказал другое:

– Открывай сундук.

Старик исполнил приказание. Заскрежетал ключ в замке, и пальцы храмовника приподняли крышку. Почти сорок лет никто не заглядывал в недра этого ковчежца. Все присутствующие как по команде придвинулись к нему, ибо зрелище, которое открылось им, не могло не поражать. Сундук наполняли россыпи всевозможных драгоценных камней, алмазы, смарагды, рубины сияли, как звёзды ясной ночью. Попадавшиеся между ними золотые безанты с изображениями богоподобных ромейских базилевсов и динары с вязью восточных государей на фоне блиставших всеми гранями камней казались жалкими оболами.

– Вот это да! – воскликнул кто-то в наступившей на миг тишине. А другой добавил:

– Да на это можно купить целый город!

– Целую страну! – не согласился третий.

– Тут хватит, чтобы нанять армию! – с восхищением произнёс Васил.

– Клянусь муками Господними, никогда не видел ничего подобного! – словно в полусне проговорил сам Баграм.

Умей он смотреть на ситуацию с разных сторон, то, возможно, оправдал бы в какой-то мере своего смертельного врага. Того ведь в своё время ничуть не в меньшей степени поразило увиденное. Однако знатный киликиец не мог думать ни о чём, кроме мести. Он решительно захлопнул крышку ковчежца и повернулся к командору. С губ Баграма вот-вот уже готов был сорваться приказ, но он так и не прозвучал, словно бы застыв в горле человека. Глаза седобородого красавца встретились с единственным глазом старика.

Командор на миг показался Баграму таким, каким он увидел его много-много лет тому назад.

Длинные седые волосы исчезли под кольчужным капюшоном – остроконечный шлем рыцарь снял, утирая мокрое от пота безбородое лицо краем размотавшегося тюрбана. Хотя солнце уже заходило, проваливаясь куда-то за гряду гор, жара всё ещё стояла очень сильная. Вокруг, как всегда бывает в Сирии, быстро стемнело, но в свете факелов, которые зажгли победители, двенадцатилетний черноволосый мальчик, одетый в одну лишь превратившуюся в лохмотья рубашку, мог прекрасно разглядеть стоявшего перед ним воина. Особенно привлекали внимание длинные пшеничного цвета усы, кончики которых свисали ниже подбородка, и чёрная кожаная повязка, закрывавшая правый глаз, да ещё хищный крест, словно бы сложенный из выкрашенных красной краской ласточкиных хвостов или капителей античных колонн, на пропылённой дотемна белой материи надетого поверх кольчуги сюрко.

Следующее, на что обратил внимание пленник сарацин, это то, что окровавленный меч воин держал в левой руке. Баграм оказался перед ним только потому, что первым откликнулся на вопрос: «Если уж среди вас нет франков, может быть, кто-нибудь из вас понимает наш язык?» Однако мальчик не успел представиться и сообщить спасителю о своём благородном происхождении, как того окликнули солдаты. Когда же, спустя несколько минут, командир отряда храмовников вернулся, положение пленников радикальным образом переменилось.

Последним, что видел в тот вечер Баграм, стало скривившееся в жутковатой гримасе лицо одноглазого тамплиера и его меч, излетевший в небо и превратившийся на миг в тонкую чёрную полоску, разрезавшую наискосок красноватое зарево заката. Отрок выжил, потому что на то была Господня воля, и вот теперь, спустя многие-многие годы, он пришёл, чтобы покарать убийцу своей матери.

Его Баграм встретил здесь, в этом городе, больше двадцати лет назад, но тогда командор Жослен находился в расцвете славы, не приходилось и думать о том, чтобы подступиться к нему. Впрочем, как раз думать-то никто никому запретить не может, и киликиец принялся вынашивать план мести. Казалось бы, удобный момент представлялся семнадцать лет назад, когда узурпатор, Боэмунд Кривой, не чуя беды, сидел в своём родовом графстве, в Триполи. Тогда армянам удалось проникнуть в город и сделаться в нём хозяевами. Они обложили засевший в цитадели гарнизон, и тот, лишённый подвоза продовольствия, сдался на милость победителей. В Антиохии утвердился законный властитель, Раймунд-Рубен. Как позже выяснилось, проклятому храмовнику удалось ускользнуть. В самый последний момент он бежал на побережье в неприступную Тортосу.

Баграм умолил сюзерена своего господина, царя Малой Армении Левона[15]15
  Малая Армения, располагавшаяся в те времена в горах Киликийского Гавра, обрела статус царства в 1198 г. В 1375 г. оно навсегда прекратило своё существование.


[Закрыть], посодействовать ему в святом деле мести. Ситуация, казалось, вполне благоприятствовала, царь вернул тамплиерам Бахрас, что сделало великого магистра менее щепетильным в вопросах взаимоотношений одного из своих братьев с подданными щедрого горского владыки. Как-то нежданно выяснилось, что у сира Жослена оказалось немало грехов, мириться с которыми братство не могло. Чернокнижие, общение с потусторонними силами, чрезмерное властолюбие, неразборчивость в средствах и прочая, и прочая, и прочая.

Однако хитрый старик нюхом почуял беду, из Тортосы он бежал в Триполи, под крыло к главному ненавистнику всех киликийцев, Боэмунду Кривому. Впрочем, Жослен не долго оставался в стенах столицы графства, где каждую минуту мог ждать предательского удара кинжалом в спину (он ещё не знал тогда, что враг его не мог позволить себе роскоши обратиться через госпитальеров к ассасинам). Граф направил его к сельджукскому князю Икониума, Кайхаусу, и маленький отряд Жослена, присоединившись к турецким ордам, с полной отдачей посвятил себя грабежу западных провинций царства Левона.

В 1220 году Боэмунд вернул себе княжеский престол Антиохии, что вновь сделало Жослена недосягаемым для мстителя. Впрочем, если бы последний имел целью лишь удовлетворить свою кровожадность, послав в дом заклятого врага наёмных убийц, командор ордена Бедных Рыцарей Храма Соломонова уже давно был бы мёртв. Жертвами безумных фидаев, посланцев Старца Горы[16]16
  Для более подробной информации об ассасинах см. комментарий 16.


[Закрыть], становились и не такие личности: достаточно вспомнить новоизбранного короля Иерусалима, Конрада Монферратского, или совсем недавно павших от рук ассасинов, нанятых Госпиталем, чтобы уничтожить заклятых врагов ордена – патриарха Альберта Иерусалимского и старшего сына князя Боэмунда Кривого, Раймунда, зарезанного не где-нибудь, а в неприступной Тортосе, оплоте храмовников.

Тринадцать лет ждал Баграм своего часа. Тринадцать лет служил жившему в уединении «почётному» командору по-собачьи преданный своему настоящему господину Варлам. И вот, будто звёзды сошлись, после смерти старого князя настала возможность посчитаться с врагом собственными руками, да к тому же, наконец, завершилась миссия Варлама. Возможно, было бы умнее, как советовал дальновидный Васил, сохранить слуге жизнь, он мог бы оказаться полезен, никогда не лишнее иметь своего человека в стане неприятеля, но Баграм боялся, что о сокровищах каким-нибудь образом пронюхают тамплиеры. Пришлось перерезать верному Варламу глотку.

Теперь цель достигнута, Баграму удалось заполучить возможность распоряжаться не только жизнью своего ненавистника, но и захватить столько лет скрываемое ото всех сокровище.

Ещё не утихли всеобщие восторги, вызванные видом несметных богатств, а предводитель киликийцев уже начал подсчёт свидетелей, которых придётся устранить. Пятерых убили слуги Жослена, значит, считая самого Баграма и Васила, оставалось ровно тридцать три человека. Целый отряд! Большая часть в комнату не поместилась, но это ничего не значит, слух разнесётся мгновенно...

Именно в этот момент, когда, покончив с арифметикой, Баграм пришёл к выводу, что из всех тридцати трёх, исключая, разумеется, его самого, придётся оставить лишь троих – Басила и двух немых – он посмотрел на командора, увидев его именно таким, каким был он тогда, сорок лет назад. Если не считать длинных, совершенно седых волос, отсутствия шлема, кольчужного капюшона и меча, всё осталось как прежде. Даже усы точно так же, как и тем памятным летним вечером, свисали ниже подбородка. Изменился только их цвет, теперь из пшеничных они превратились в седые. И ещё, тогда начинался июль, теперь заканчивался март. Впрочем, время года не играло ровным счётом никакой роли.

«Почему он в кольчуге, но без меча? – спросил себя Баграм, скользя глазами по фигуре врага. – Даже и кинжала у него нет... Надеется, что я пощажу безоружного? Ну уж нет! Он не пощадил ни меня, ни моей матери!»

Старик улыбнулся, словно прочитав мысли, вихрем промчавшиеся в голове своего ненавистника. Взгляд киликийца остановился на его руках. Кисть левой белела в темноте, а правая... перчатка! Кривой Жослен, Жослен Левша, так называли храмовника, но никто никогда не говорил: однорукий Жослен! Прочитав по глазам смертельного врага одно – он понял! Понял! – командор, злобно оскалившись, выбросил вперёд правую руку.

Скрытый в перчатке клинок вонзился прямо в не защищённый кольчужным плетением участок шеи. Лезвие вошло неглубоко, но...

Баграм выронил меч, схватился за горло и начал оседать. Он бы и упал, если бы кто-то из воинов не догадался подхватить неизвестно с чего потерявшего сознание господина.

– Что случилось? Что с господином?! – раздалось сразу несколько возгласов. – Он умирает!

И действительно, могучий воин, седобородый красавец на глазах своей дружины испускал дух. Он не мог произнести ни одного членораздельного звука, только хрипел и стонал. На губах его пузырилась розовая пена. Наконец, заметили сочившуюся на металл кольчуги кровь. Кто-то закричал:

– Это старик!

– Он ударил господина! – подхватили другие. Мечи взметнулись к потолку. – Смерть ему!

– Нет! – вставая на пути воинов, устремившихся к командору, закричал Басил. – Пусть не надеется так легко отделаться! Мы сделаем с ним то, что собирался сделать наш господин!

Старика, казалось, ни на йоту не встревожила подобная перспектива. Он совершенно очевидно не страшился ни пыток, ни мук, ни медленной смерти на костре.

– Повремени, Басил, – проговорил он зловещим голосом. – Баграма больше нет, может, это и к лучшему? Теперь ты здесь главный. Тебе и делить добычу. Давай-ка подумай над тем, как уменьшить количество претендентов. Что ты так вытаращился на меня? Баграм не стал бы утеснять себя подобными сложностями. Он решал проблемы просто, не так ли? Варлам послужил ему немало, но он не пожалел верного раба. А чем остальные лучше?

Под прокопчёнными сводами комнаты на несколько секунд зависла ощутимая почти физически зловещая тишина Как бы ни были глупы солдаты, но и они сообразили, что в словах старика заключается печальная истина. Если бы предводитель остался жив, большинство из них прожили бы очень недолго. Пользуясь всеобщим замешательством, командор подошёл к ларцу и поднял крышку. Казалось, от блеска драгоценностей рассеялся окружающий мрак.