Текст книги "Князь Арнаут"

Автор книги: Александр Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Не мог он понять и сколько времени прошло, прежде чем кто-то... лизнул его лицо. Рыцарь заставил себя разлепить веки и увидел очень внимательно уставившегося на него... жеребца.

– Вы в порядке, мессир? – заботливо осведомился конь.

Пилигрим застонал и закрыл глаза, немедленно сообразив, что он далеко не в порядке. Поэтому, когда вопрос прозвучал вновь, рыцарь только еле слышно произнёс:

– Изыди, сатана!

– Не ругайтесь, мессир, – попросил конь.

Нет, этому было необходимо положить решительный конец. Ренольд открыл глаза и увидел... испуганную физиономию Ангеррана.

– Мессир, мессир, вы живы?! Мы победили! Вы в порядке?

– Не очень, – прошептал рыцарь одними губами и потерял сознание.

IV

Как узнал Ренольд несколькими днями позже, когда окончательно пришёл в себя, подозрения оруженосца в отношении трактирщика полностью подтвердились.

Разумеется, Ангерран и в мыслях не держал злоумышлять на своего господина, а золотые, утаённые оруженосцем, понадобились, чтобы заинтересовать некоего человека, имевшего влияние среди городской бедноты, а именно князя Тафюра. Действовать официально Ангерран не решился, да и кто бы стал слушать слугу, которого даже и собственный сеньор грозился поколотить при очередной попытке открыть ему глаза на козни изменников?

Теперь и вправду многое открылось. Оставшиеся в живых предатели спознались с заплечных дел мастерами в подвалах цитадели, отчего быстро сделались весьма откровенными.

К сожалению, самым главным заговорщикам удалось бежать, спустившись со стен по верёвкам, приготовленным для передовой сотни всадников Нур ед-Дина. С ними и ушли младший сын корчмаря Рубен и его патрон или патронесса... Вот тут-то и возникал вопрос: какого пола была «прачка Жоветт», «оруженосец Жюль», «божественная Юлианна» и безымянная «маркитантка»? Едва ли кто-нибудь смог бы ответить на него с полной уверенностью. Больше того, никто также не сумел бы сказать, кому служила, служил или служило сие многоликое человеческое существо.

Становилось даже как-то страшновато, если подумать, что одно и то же лицо могло действовать от имени как минимум трёх властителей, поскольку это просто невозможно. И в самом деле, ведь интересы правителей мусульман, ортодоксов-ромеев и латинян невозможно совместить, ибо все они хотят получить одно и то же в одно и то же время. А раз так, то, значит... оно работало на себя, всего лишь используя в своих целях всех могущественных владык.

Впрочем, ни один из уроженцев Жьена не думал об этом – к чему ломать голову над подобными вещами? Мало ли других забот? И слуга и господин мгновенно сделались в Антиохии людьми знаменитыми. И по заслугами – оба отличились, предотвратили катастрофу, можно сказать, спасли город.

Ангерран, кроме того, спас господина от гибели. Опоздай оруженосец и Тафюр со своими молодцами к месту схватки хоть на несколько секунд, заговорщики с превеликим удовольствием зарезали бы беспомощно распростёршегося на земле тяжело раненного Ренольда, который, в свою очередь, своевременным вмешательством выручил из беды Вальтера.

Правда, храмовник пострадал куда сильнее. Изменники нанесли ему шесть серьёзных ран, которые, несомненно, оказались бы куда более тяжёлыми, если бы не кольчуга. Однако даже и при всём при этом казалось удивительным, что тамплиеру удалось уцелеть. Сам он приписывал своё чудесное спасение вмешательству божественных сил и ещё тому, что происходил от одного из героев Первого похода, их-де Господь любил и отмечал особо. Так или иначе, нельзя не признать, что здоровье у потомка одного из славных пилигримов Первого похода оказалось отменным, иной бы на месте Вальтера и вправду скончался.

Собственно говоря, и сеньор Шатийона остался жив благодаря в первую очередь именно доспехам. Первая рана, нанесённая попавшей в бедро стрелой, была не слишком опасной, а вот вторая... Если бы не добротная кольчуга, копьё, брошенное одним из заговорщиков, неизбежно пронзило бы Ренольда насквозь. А так врач ромей промыл раны, смазал их какой-то мазью, отчего жар вскоре спал, и рыцарь постепенно начал поправляться.

Едва он очнулся, как его навестила верная Марго. Позже выяснилось, что она приходила и раньше, когда он лежал без сознания. Не слушая никаких возражений, добрая женщина заявила, что будет согревать своего героя в постели. Подобная самоотверженность не могла не дать результатов. Уже на третью ночь Ренольд и Марго предались столь страстной любви, что утром рыцарю потребовалась помощь врача – открылась только было начавшая затягиваться нанесённая копьём рана Тогда Ангерран заявил служанке, что пропустит её к господину, только если умрёт. Правда, уже через неделю отзывчивое сердце оруженосца смягчилось, и он разрешил Марго свиданье с сеньором.

Надо ли говорить, чем закончился разговор рыцаря и посетительницы? Рана на сей раз не открылась, вероятно, лишь из-за одного весьма интересного обстоятельства, о котором мы скажем несколько позже.

Ангерран, вернувшийся, чтобы объявить Марго об окончании свидания, уже в коридоре услышал страстные стоны женщины, доносившиеся из комнаты господина, и, махнув рукой, отправился в корчму, где хозяин, сделавшийся с некоторых пор очень любезным, немедленно предложил ему вина.

Тем временем в горячих ласках наступил небольшой перерыв.

– О, мессир! – воскликнула Марго, прижимаясь к любовнику большой горячей грудью и топя его в водопаде чёрных густых волос. – Вы прекрасны! Я верю, что наша встреча не пройдёт даром, теперь я обязательно рожу мальчика!

Так впоследствии и получилось, через девять месяцев у служанки княгини Констанс родился здоровенький бутузик. Марго была на седьмом небе от счастья, но уже спустя полгода неутешно рыдала, оплакивая внезапно скончавшееся дитя. Марго, разумеется, и мечтать не могла о том, чтобы выйти замуж за возлюбленного, и честно призналась, что не имела мужчин с тех пор, как простилась с ним уже больше года назад в дальних закоулках княжеского дворца. Правда, при этом добавила:

– Если я и позволяла кому-нибудь взять меня, то только за деньги. Это ведь совсем другое, правда?

– Правда, – не стал спорить рыцарь. Он далеко ещё не пришёл в норму и потому не чувствовал в себе сил осведомиться о здоровье и благополучии княгини.

Ренольд уже знал, что Нур ед-Дин принял посольство и дары Эмери и дал франкам десять дней, взяв взамен обещание, что, если за это время король не придёт к латинянам на помощь, они добровольно сдадут ему город. Впрочем, как уверял Ангерран, язычник сразу после переговоров с патриархом, взяв часть войска, ушёл в Алеппо, что произошло исключительно по причине провала ночного штурма, в котором так отличился младший сын Годфруа Жьенского.

Так это или нет, но ещё до прихода дружины Бальдуэна осада была фактически снята. Молодой король даже предпринял наступательные действия, он сумел изрядно потрепать остатки войска Нур ед-Дина, но попытка вернуть хотя бы Гарен провалилась. Видимо, всё же из-за того, что с Бальдуэном прибыли всего лишь полторы сотни рыцарей, хотя и самых дисциплинированных, – дружина короля состояла главным образом из тамплиеров.

О княгине Марго заговорила первой.

– Госпожа так восхищена вами, – начала она. – Она сама велела мне услужать вам...

«Знала бы она, как ты тут услужаешь! – подумал Ренольд и вдруг испугался: – А что, если княгиня знает? Получается, что ей всё равно?»

Марго между тем продолжала:

– Она велела передать вам денег, чтобы храбрейший из рыцарей Антиохии ни в чём не нуждался... Ох, нет-нет, – спохватилась служанка, увидев, что рыцарь хмурится. – Она сказала, что это в долг, вы отдадите его, когда вступите во владение своим фьефом, который она вам пожалует, если вы того захотите. Если нет, она скажет своему кузену, королю Бальдуэну, и он примет вас к себе на службу. Он, конечно, также даст вам землю и рабов, и вы сможете вернуть эти деньги моей госпоже...

Служанка сделал паузу, а потом закончила:

– Хотя, сказать по правде, моя госпожа надеется, что вы примете её предложение...

– Ну, разумеется, – произнёс Ренольд, – я понимаю, у Антиохии почти не осталось защитников. Поэтому её сиятельство государыня княгиня и считает, что мне предпочтительнее остаться здесь...

– О нет! – Марго лукаво улыбнулась. – Нет и нет! Моя госпожа, конечно, нуждается в таких храбрых рыцарях, но... вас она особенно выделяет и хочет видеть при своём дворе.

«Особенно выделяет? Хочет видеть при дворе! – в душе рыцаря боролись противоречивые чувства. – Только и всего?!»

Тут пилигриму очень кстати вспомнились слова мудрого Ангеррана, который изрёк: «А чего бы вы хотели, мессир? Чтобы она указала вам на кровать и сказала бы: “Милости прошу в мою постель, мессир рыцарь, а наутро раструбите всем про то, как легко отдалась вам сиятельная княгиня!”? «Фьеф? – спросил себя он без всякого энтузиазма. – Конечно, теперь и король охотно примет меня на службу, даст замок и землю с крестьянами, хотя бы уже чтобы не обижать овдовевшую кузину».

Заметив, что любовник загрустил, Марго, тихо, как мышка, лежавшая рядом, решила развеять его печаль доступными женщине средствами. Она принялась поглаживать бёдра и живот Ренольда, что уже скоро дало ей право прошептать:

– Мессир, по-моему, аппетит у вас снова проснулся.

Пилигрим, разумеется, не мог не признать подобного факта и притянул Марго к себе.

– О нет, о нет, мессир, – мягко отстранилась та. – Вам нельзя... так много. Вы же ранены!.. – Впрочем, через несколько секунд любовница сдалась. – Ну, если это приказ... я с удовольствием выполню его. Утолять ваш голод для меня большая честь и удовольствие.

Не успел рыцарь и его партнёрша завершить «утоление голода», как в дверь постучали.

– Входи! – крикнул Ренольд, решив, что это скорее всего Ангерран.

Дверь распахнулась, и в комнату вошёл... сам король Иерусалимский Бальдуэн.

– О шевалье! – воскликнул он. – Вы заняты? Может быть, мне зайти попозже?

Надо ли говорить, что пилигрим «не позволил» сиятельному гостю «зайти попозже»? Осознав важность момента, Марго схватила одежду и выскользнула в коридор. Едва она удалилась, Ренольд попытался встать, но король строго-настрого запретил ему это.

– Лежите, шевалье, вы ранены. Княгиня Констанс рассказала мне об обстоятельствах, при которых вы получили рану. Я рад снова видеть вас и знать, что теперь ваша жизнь вне опасности.

Слушая слова короля, Ренольд мог бы поклясться, что звучат они не вполне искренне. Бальдуэн не слишком-то умел скрывать свои истинные чувства. Что-то беспокоило его, и говорил он, стараясь не смотреть в глаза собеседнику. Однако, задав все приличествовавшие случаю вопросы, король всё же собрался с духом и попросил:

– Её сиятельство, княгиня Констанс, и члены Высшей Курии княжества Антиохийского просили меня временно взять на себя заботу об этом государстве. Как регент, я от своего имени и от имени моей кузины прошу вас принять приглашение переехать во дворец. По крайней мере, до вашего выздоровления...

Он сделал паузу, и рыцарь, решив, что ему следует ответить, хотел уже раскрыть рот, но король сделал ему знак помолчать и продолжал:

– Я специально пришёл сюда, шевалье Ренольд, чтобы поговорить с вами без посторонних и... случайных свидетелей...

По тому, как Бальдуэн произнёс слово «случайных», пилигрим понял, что ни о какой случайности речь не идёт. Молодой правитель Иерусалима почесал светлую бородку:

– Скажите, мессир, вернее, расскажите мне всё о той пластинке, что ваш слуга нашёл в мехе из-под вина. Пожалуйста, не упустите ничего, мне важно всё, каждая мелочь!

– Но, государь... – начал Ренольд. – Что тут рассказывать? Мне бы не хотелось передавать досужую болтовню слуг... Моему оруженосцу вечно что-нибудь мерещится. То заговоры, то... да вообще чушь всякая. Он, видите ли, вдолбил себе в голову, что именно из-за этой дурацкой пластинки меня чуть и не зарезали во дворце вашей матушки... то есть, конечно, в вашем дворце...

– Не зарезали во дворце? – удивился Бальдуэн. – О чём вы, шевалье?

– Да мне, право, и неловко, сир, – смутился пилигрим. – После того как вы уехали в Яффу в гости к вашему братцу, его сиятельству Амори́ку, её величество королева Мелисанда, ваша матушка, призвала меня к себе...

Увидев выражение, появившееся на лице короля, Ренольд замолчал и спросил:

– Что-то не так, государь?

– Говорите, говорите.

– Мы так хорошо побеседовали! Её величество даже обещала походатайствовать за меня перед вашим величеством... Я понимаю, что не совсем хорошо повёл себя по отношению к своему сюзерену, без спросу оставив его и не заплатив долга, но...

Короля явно не интересовали объяснения рыцаря.

– Вернёмся к вашему визиту во дворец, шевалье, – перебил его Бальдуэн. – Когда вы там были?

Ренольд наморщил лоб:

– Да, пожалуй, в конце мая, а то даже и в начале июня... – Ему вдруг очень захотелось покончить с этим нелепым рассказом: – Когда я возвращался от вашей матушки, то ненароком заблудился во дворце, и какие-то два сукиных сына напали на меня и чуть не прирезали. Благо на мне под камзолом оказалась специальная кольчуга... Что-нибудь не так, сир?

Король, не глядя на рыцаря, покачал головой, однако дальнейшие слова его свидетельствовали об обратном.

– Но меня не было в это время в Яффе, – задумчиво проговорил Бальдуэн. – Может, я и покидал Иерусалим на день-два, но... я не ездил к графу! Это-то уж я точно помню. Во всяком случае, в июне.

Бальдуэн на какое-то время умолк, но и Ренольд так же не говорил ни слова, дожидаясь, пока гость сам не прервёт паузу.

– Всё это странно, мой дорогой шевалье Ренольд, – произнёс тот наконец. – Однако теперь я понимаю причины вашего скоро отъезда. Признаюсь, я рассердился на вас, даже негодовал, сочтя такое поведение дерзостью. Простите меня. Теперь всё разъяснилось... По крайней мере, в отношении вас и этого обстоятельства... И всё же, мессир, вы не помните, что было на той пластинке?

– Нет, государь. Пластинка как пластинка, – пожал плечами пилигрим. – Ясно, что там было какое-то послание, наверное, очень важное и секретное, но я не понимаю языка неверных, а уж слуги мои и тем более. Почему бы вам не велеть какому-нибудь грамотею просто прочесть то, что на ней написано?

– Она пропала, – мрачно отозвался король.

– Из канцелярии? – искренне удивился Ренольд. Он и представить себе не мог, что из такого важного учреждения, каким, вне всякого сомнения, являлась королевская канцелярия, могло что-то пропасть. – Но каким образом?

— Я бы сам хотел узнать каким, – не без лёгкого раздражения признался Бальдуэн. – Она была, мне говорили, что какой-то рыцарь нашёл её где-то среди своих вещей и принёс. Даже не сказали, что это были вы. Я хотел посмотреть, но... нахлынули другие дела, а потом... ну в общем не важно...

Его величеству не хотелось признаваться собеседнику в том, что нахлынувшие дела на самом деле означали выезд на охоту, после которой он, первое лицо государства Иерусалимского, напрочь забыл про какую-то там пластинку с какими-то там письменами. Он даже не мог припомнить, отчего вообще спросил о ней канцлера. Кажется, тот сам о ней заговорил, начали искать и не нашли. Тогда это, конечно, не порадовало, но и, если уж откровенно, не насторожило Бальдуэна. Теперь же, после допроса участников ночной схватки на городской стене в виду Сильфиуса, а особенно в свете показаний Ангеррана, выслеживавшего вместе с людьми Тафюра трактирщика Аршака, многое изменилось.

Вместе с патриархом король побывал и в пыточных подвалах, где в надлежащей обстановке побеседовал с корчмарём-армянином и кое с кем из его окружения. Однако они являлись лишь мелкой рыбёшкой, крупная же ушла. Хозяин постоялого двора рассказал всё, что знал, но знал он немного. Его младший сын, а особенно божественная (сделавшаяся теперь проклятой Господом) Юлианна могли бы сообщить куда больше подробностей, но увы.

Король напрасно надеялся, что рыцарь добавит что-нибудь к тому, что уже стало известно относительно пластинки. Силясь хоть чем-нибудь помочь расстроенному властителю Утремера, пилигрим сказал:

– Сир, там, на обороте пластинки, я видел какой-то знак, что-то вроде их богомерзкого серпа. Вернее, двух серпов в круге... Хотя, может, то были вовсе и не серпы.

Король кивнул и, сняв с пояса, развязал небольшой шёлковый кошель. Достав оттуда единственный хранившийся там предмет, Бальдуэн показал его рыцарю.

– Точно такой, государь! Точно такой! – воскликнул Ренольд, глядя на лежавший на ладони гостя серебряный круг с вписанными в нём двумя арабскими девятками, положенными одна напротив другой. – Очень похожая штука! Что это?

– Эту штуковину здешняя городская стража обнаружила на стене после той схватки с заговорщиками, в которой вы так отличились. Этот предмет, наверное, обронил в пылу сражения кто-то из вожаков, – проговорил Бальдуэн. – Она называется «саратан» и является знаком четвёртого месяца в календаре, которым пользуются некоторые из язычников. Ещё, как говорят их маги, рисунок этот символизирует посланца.

Ренольд не скрывал того, что оказался просто погребён под грузом нежданно-негаданно свалившейся на него информации.

– Откуда вы всё это знаете, сир? – спросил он наконец, глядя на гостя с самым настоящим суеверным страхом. – Вы, наверное, тратите на чтение и всякие там науки страшно много времени?

Король пожал плечами.

– Надо знать, с кем воюешь, – сказал он. – Вам придётся усвоить это и ещё многое, если хотите остаться на Востоке... Кстати, кузина и сама сказала бы вам, но уж коль скоро я здесь, то скажу я. Мы предлагаем вам небольшое земельное владение на склоне Черной Горы, у дороги, что ведёт к гавани Сен-Симеон. Там, насколько я помню, есть три небольших деревеньки, населённые преимущественно схизматиками и язычниками, они не пострадали от налётов варварской конницы. Рабы, жившие там, всегда исправно платили дань своим бывшим хозяевам, последний из которых пал вместе с князем Раймундом в той несчастной битве под Инабом... – Бальдуэн вздохнул и продолжал: – Там стоит башня... Вернее сказать, стояла, потому что, как нам доносят, неверные разрушили её. Она называлась Калат Баланк, так язычники на своём варварском языке произносят благозвучное французское «Белый Замок». Речь идёт не о Сафите, которую тоже иногда называют Кастель Блан...

Король сделал паузу, наверное, подумав, что не следует продолжать, ведь вышеупомянутая Сафита находилась менее чем в трёх лье от памятной Ренольду Араймы. Несколько натянуто улыбнувшись, государь Иерусалимский продолжал:

– Кузина сама расскажет вам. Она знает лучше... Впрочем, если хотите, можете поступить на службу ко мне, я в данном случае говорю не как байи, а как король.

– Благодарю вас, сир, – воскликнул Ренольд. – Благодарю и вас и вашу кузи... и её сиятельство княгиню Констанс. Мне очень лестно ваше предложение, государь... я имею в виду последнее, то, где вы выступаете как правитель Иерусалимского королевства. Я бы с радостью принял его, но... у вас много добрых рыцарей, а у её сиятельства почти никого не осталось. Кто-то должен охранять эту землю? Поэтому, хотя я и с большим удовольствием последовал бы за вами, мне представляется более правильным принять предложение вдовствующей княгини.

Бальдуэн просиял:

– Другого ответа я и не ждал!

На сей раз король радовался искренне. Ему очень не хотелось, чтобы человек, ведавший о каких-то неприглядных делах, творившихся при Иерусалимском дворе, да к тому же ещё и связанных с королевой-матерью, находился рядом. Бальдуэн знал куда больше, чем сказал Ренольду, короля гораздо сильнее волновало не то, что было написано на злополучной пластинке, а то, кто стоял за её исчезновением из канцелярии.

Впрочем, в том, кто именно находился на самом дальнем конце этой ниточки, молодой правитель Утремера уже не сомневался.

Теперь осталось только завершить беседу.

– Надеюсь, мессир, – продолжал он, – надеюсь, всё, о чём мы с вами говорили, останется между мной и вами? Я имею в виду ту пластинку. Мне не хотелось бы, чтобы начались какие-нибудь пересуды. Вы понимаете меня?

В какой мере совершенно неискушённый в интригах пилигрим уразумел, что имел в виду его гость, сказать трудно. Одно ясно, он почувствовал, не мог не почувствовать, что куда умнее будет раз и навсегда забыть о существовании той чёртовой пластинки.

– Даже и не сомневайтесь, сир! – воскликнул он. – Я не только сам никогда не упомяну о находке моего слуги, но и его заставлю сделаться немым. Будьте уверены, у меня очень неглупый оруженосец. Он, вне сомнения, сообразит сразу, что лучше держать язык за зубами, чем вовсе лишиться его. Вам нет нужды беспокоиться.

– Замечательно, – король поднялся. – И хотя я только что потерял вассала, – проговорил он со вздохом – нет, не огорчения, а скорее облегчения, – я рад, что вторично обрёл в вас друга.

Уже уходя, Бальдуэн, задержавшись у двери, сказал:

– Хотя годами вы и старше меня, мессир, но я родился здесь... Поверьте, тут многое не так, как в Европе, если хотите прожить в Утремере свой век, вам придётся кое-чему научиться.

– Спасибо, государь, – ответил рыцарь, не слишком-то понимая, за что благодарит гостя.

Король кивнул:

– До свиданья.

– До свиданья, сир.