Текст книги "Кто стоял за спиной Сталина?"

Автор книги: Александр Островский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 64 страниц)

В случае изменения меры пресечения в Департамент полиции направлялась «литера В» ^{75} , об окончании переписки или дознания Департамент полиции ставился в известность «литерой Г» ^{76} .

Приступая к расследованию того или иного дела, губернское жандармское управление обязано было производить фотографирование. Насколько удалось установить, обязательное фотографирование политических преступников было введено циркуляром Третьего отделения № 4936 от 31 июля 1879 г. и регулировалось циркулярами № 4694 от 19 июня 1880 г., № 9579 – 31 декабря 1880 г., № 5734 – октябрь 1881 г., № 2395 – 19 октября 1885 г., № 807 – 26 марта 1886 г., № 2763 – 5 сентября 1890 г., № 3162 – 15 октября 1890 г. ^{77} .

Одна фотография оставлялась в делах ГЖУ, пять следовало отправить в Департамент полиции ^{78} . Одновременно циркуляр № 410 от 31 января 1903 г. предусматривал антропометрическое и дактилоскопическое обследование обвиняемого и составление специального протокола с описанием его примет ^{79} .

Подтверждая обязанность жандармских управлений представлять в департамент фотографии лиц, обвиняемых в государственных преступлениях (фас и профиль), и отмечая разнобой в характеристике примет, циркуляр Департамента полиции № 410 от 31 января 1903 г. рекомендовал следующий набор вопросов для описания примет: 1) возраст, 2) рост – стоя и сидя, 3) телосложение, 4) цвет волос, 5) цвет глаз, 6) длина и ширина головы, 7) длина среднего пальца, мизинца левой руки и предплечья, 8) длина ступни левой ноги, 9) длина и ширина правого уха, 10) длина распростертых рук, 11) описание особых примет ^{80} .

29 декабря 1906 г. был утвержден циркуляр № 1, в соответствии с которым вместо составления «протокола примет» предписывалось заполнение специальных регистрационных карт. «Два экземпляра такой карты, заполненной всеми сведениями с наклеенными на нее фотографиями, не позже как на другой день изготовления карточек [следовало] отсылать в Департамент полиции, адресуя в Регистрационный отдел».

«Со всех подвергаемых личному задержанию, – говорилось в циркуляре, – фотография должна быть снята по возможности или в самый день или же никак не позже следующего за задержанием дня» ^{81} . Причем с этого момента фотография должна была иметь три вида: в профиль, в фас и в полный рост. Один экземпляр регистрационной карты с фотографиями оставлялся в ГЖУ, два направлялись в Департамент полиции и здесь поступали в Регистрационный отдел.

По окончании предварительного следствия и формального дознания дело или закрывалось, или же передавалось в суд. Материалы «переписки» по представлению губернатора или же градоначальника рассматривались Особым совещанием при МВД, которое имело право приговорить обвиняемого к ссылке на срок до пяти лет ^{82} . Все дела вносились в Особое совещание 5-м делопроизводством Департамента полиции, где в связи с этим на каждого обвиняемого заводилось специальное дело ^{83} .

Для того чтобы контролировать деятельность учреждений и ориентироваться в его документации, существовало правило учета входящих и исходящих документов. Подобные книги или журналы учета обязаны были вести все учреждения политического сыска, в том числе и Департамент полиции.

Это правило не всегда выполнялось. Так, в середине 1908 г. в Особом отделе имелось около 15 тыс. документов, многие из которых нигде не были зарегистрированы ^{84} , поэтому 19 декабря 1909 г. Директор Департамента полиции сделал следующее распоряжение:

«В общий входящий журнал не вносятся лишь бумаги, требующие по своему содержанию особой конспирации (как то: о секретных сотрудниках, отчеты и сводки по наблюдению и агентуре, о предполагаемых ликвидациях и арестах по делам политическим); подобные бумаги передаются из Секретарской части к г. вице-директору, ведающему Особым отделом, или непосредственно в Отдел установленным порядком. Поступившие в делопроизводства бумаги по рассмотрении их делопроизводствами должны быть сначала записаны во входящий журнал (срочные немедленно) и затем только передаваться для исполнения. Исключение делается лишь для бумаг, не терпящих в исполнении ни малейшего отлагательства; подобные бумаги исполняются без записи в журнале, но немедленно по исполнении они должны быть внесены в журнал». В связи с этим обращалось внимание на необходимость для бумаг с пометкой «срочно» вести особый журнал входящих документов ^{85} .

Для облегчения поисков необходимых документов в каждом подразделении существовала именная картотека. С 1 января 1907 г., как уже отмечалось, был учрежден Регистрационный отдел, который на основе картотек отдельных подразделений создал общую картотеку Департамента полиции: Центральный справочный алфавит. К 1917 г. в нем насчитывалось 2,5 млн карточек примерно на 2 млн человек ^{86} .

Следующий комплекс документов был связан с пребыванием революционера под стражей и на этапе. В ссылку человек мог быть направлен с конвоем (по этапу) и без конвоя. В первом случае на каждого этапируемого составлялся так называемый открытый лист. Он представлял собой своеобразный паспорт арестанта и наряду с общими сведениями о нем содержал описание его примет. Если ссыльный получал возможность добираться самостоятельно, ему на руки выдавалось проходное свидетельство, в котором указывались маршрут следования, сроки выбытия и прибытия.

Еще одна группа документов формировалась в результате пребывания в ссылке. Обычно после того как Особое совещание принимало решение о высылке, 5-е делопроизводство Департамента полиции извещало об этом начальника губернии, в которую высылалось то или иное лицо. Здесь в канцелярии губернского правления на него заводилось специальное дело, в котором концентрировалась вся последующая переписка этой канцелярии, связанная с пребыванием данного лица в губернии под надзором полиции.

Подобное же дело заводилось в местном ГЖУ, в розыскном или охранном отделении, если таковые существовали, в канцелярии полицмейстера, когда ссыльный находился под гласным надзором полиции в губернском городе, или же в канцелярии уездного исправника, когда гласный надзор отбывался в уезде. В результате этого пребывание в ссылке имело своим следствием появление не менее трех-четырех дел, которые откладывались в архивах названных учреждений.

Что же из существовавшего до 1917 г. комплекса документов, в которых фигурировала фамилия И. В. Сталина-Джугашвили, дошло до нас?

Из истории архивных «чисток»

В любом учреждении существует правило, в соответствии с которым по истечении определенного времени документы, утратившие непосредственное практическое значение, или уничтожаются, или передаются на архивное хранение. По всей видимости, первоначально Департамент полиции в этом отношении руководствовался общими нормами, которые существовали в Министерстве внутренних дел, а затем были разработаны специальные «Правила сдачи дел в архив Департамента полиции», в которые со временем вносились уточнения и дополнения ^{1} .

В рассматриваемое время действовали «Правила», утвержденные 19 декабря 1894 г., а затем скорректированные 29 августа 1909 г. В соответствии с ними допускалось уничтожение или же сдача в архив только оконченных дел. Причем все передаваемые в архив дела должны были иметь внутреннюю опись, т. е. перечень находящихся в нем документов, отпуски (т. е. копии) которых требовалось заверить, а листы пронумеровать. Обязательным являлось составление сдаточной описи, один экземпляр которой оставался в том подразделении, откуда поступали дела, а второй вместе с делами передавался в архив. Сдаточная опись могла содержать перечень только сдаваемых дел или же дублировать действующую делопроизводственную опись за тот или иной год с указанием в ней – подлежат ли сдаваемые дела уничтожению или хранению. В последнем случае следовало отметить срок хранения, по истечении которого эти дела тоже подлежали уничтожению ^{2} .

Таким образом, некоторые документы карательных органов дореволюционной России, содержащие сведения об И. В. Джугашвили, могли быть уничтожены еще до 1917 г.

Первая специальная чистка архивов карательных органов дореволюционной России была произведена в дни февральского переворота и сразу же после падения монархии.

Уже 27 февраля в Петрограде начался разгром губернского жандармского управления и местного охранного отделения, пострадал Департамент полиции ^{3} .

28 февраля первым начальником милиции Петрограда был назначен архитектор Дмитрий Андреевич Крыжановский, его помощником стал инженер Моисей Абрамович Метт, а начальником охраны Литейной части, на территории которой находился Департамент полиции, присяжный поверенный Борис Германович Кнатц [7]

[Закрыть] ^{4} .

Именно Б. Г. Кнатц 1 марта взял под охрану Департамент полиции и первым получил доступ к его архиву ^{5} .

На следующий день возникло Временное правительство, пост министра юстиции в котором занял депутат IV Государственной думы эсер А. Ф. Керенский. Первый приказ, который вышел из-под его пера (был опубликован 3 марта), гласил: «Поручается академику Академии наук Нестору Александровичу Котляревскому [8]

[Закрыть]вывести из Департамента полиции все бумаги и документы, какие он найдет нужными, и поместить их в Академию наук» ^{6} , после чего без документального оформления началась передача архива Департамента полиции Н. А. Котляревскому ^{7} .

4 марта была создана Чрезвычайная следственная комиссии для расследования противозаконных действий бывших министров и прочих должностных лиц (ЧСК), члены которой тоже получили доступ к архиву Департамента полиции. Председателем комиссии стал присяжный поверенный Николай Константинович Муравьев ^{8} . 10 марта Временное правительство создало специальную Комиссию по разбору дел Департамента полиции. Ее возглавил историк Павел Елисеевич Щеголев ^{9} . Деятельность этой комиссии курировал товарищ министра внутренних дел князь Сергей Дмитриевич Урусов ^{10} . 15 июня 1917 г. она была преобразована в Особую комиссию по обследованию деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных ему учреждений ^{11} .

Показательно, что А. Ф. Керенский, Н. А. Котляревский, Н. К. Муравьев, С. Д. Урусов и П. Е. Щеголев фигурируют в списках лиц, принадлежавших или же подозреваемых в принадлежности к масонству ^{12} .

В апреле 1918 г. функции Особой комиссии по обследованию деятельности Департамента полиции были переданы Особой комиссии при Секретном отделе Историко-революционного архива в Петрограде, которую возглавил бывший эсер Н. С. Тютчев и которая просуществовала до конца 1919 г., когда ее функции перешли к Секретному столу того же архива, а позднее к Секретному отделу Архива революции и внешней политики ^{13} .

В Тифлисе о февральских событиях в Петрограде стало известно днем 2 марта. Обыск в губернском жандармском управлении был произведен около 6 марта, а передача власти в руки нового органа – Исполнительного комитета – произошла только 13 марта ^{14} . Поэтому жандармы имели возможность скрыть или же уничтожить наиболее секретные документы.

До Баку эхо петроградских событий донеслось к утру 3 марта. Не позднее 6 марта здесь тоже возник орган новой власти – Исполнительный комитет, который сразу же назначил нового начальника полиции. Им стал А. К. Леонтович. «7 марта, – сообщала газета „Каспий“, – начальник бакинской полиции гражданин А. К. Леонтович вызвал в управление полицмейстерства начальника жандармского управления и потребовал от него на основании постановления Исполнительного комитета немедленно сдать все дела и документы особо назначенной для этой цели Комитетом комиссии, во главе которой стоит гражданин А. Г. [Чочия]. Вместе с тем А. К. Леонтович потребовал от начальника жандармского правления выдать список всех секретных агентов управления» ^{15} .

«Нами, – вспоминал один из членов названной выше Особой комиссии А. Хачиев, – арестован был жандармский полковник, но из-за промедления в ликвидации этих учреждений жандармские ротмистры скрылись и унесли с собой или уничтожили списки провокаторов. С большим трудом удалось установить путем допроса бывшего начальника наружного наблюдения фамилии агентов-провокаторов, которые были арестованы» ^{16} . Сведения о них публиковались на страницах местной печати ^{17} . Однако эти сведения не имели исчерпывающего характера, поскольку начальник наружного наблюдения мог знать только некоторых секретных сотрудников, причем главным образом тех, кто находился на службе непосредственно перед февральскими событиями 1917 г.

С 1918 по весну 1921 г. Кавказ оказался в огне Гражданской войны, который уничтожил многие архивные документы, в том числе и документы органов политического сыска.

В Вологде сразу же после падения монархии власть перешла к губернскому временному комитету, при котором была создана Комиссия общественной безопасности. В ее ведение и перешел архив местного ГЖУ ^{18} . На протяжении Гражданской войны власть в Вологде принадлежала Советам, поэтому дореволюционные архивы должны были сохраниться с достаточной полнотой.

О том, как развивались события в Красноярске, существуют две версии.

По свидетельству А. Байкалова, в Красноярске Комитет общественной безопасности стал формироваться уже 28 февраля 1917 г. и на следующий же день поручил ему, А. Байкалову, взять под охрану губернское жандармское управление. «Я, – вспоминал А. Байкалов, – в ночь на 2 марта занял нарядом войск помещение жандармского управления. Офицеры были арестованы, унтер-офицеры отпущены по домам, а само помещение с его архивами поставлено под военную охрану» ^{19} . В следующую ночь на вокзале был арестован начальник Енисейского ГЖУ полковник Л. А. Иванов [9]

[Закрыть], который возвратился из Ачинска, где он находился по делам службы. 3 марта начала действовать комиссия по разбору архива жандармского управления, в которую кроме А. Байкалова вошли Е. Е. Колосов (эсер, позднее член Учредительного собрания), Тугаринов (хранитель Красноярского краеведческого музея), адвокат B. Я. Гуревич. Часть сведений о секретных сотрудниках была опубликована в 1917 г. в местной печати ^{20} .

По другим, более точным данным, Комитет общественной безопасности был создан в Красноярске лишь в ночь с 3 на 4 марта. Его возглавил ссыльный Б. И. Николаевский, ставший позднее известным историком. Только после этого «по постановлению Комитета общественной безопасности и Совета рабочих и солдатских депутатов [были] произведены аресты <…> начальника жандармского управления, жандармских ротмистров и нижних чинов жандармов. Из жандармского управления произведена выемка документов, находящихся теперь под охраной. При допросе жандармского ротмистра Оболенского [10]

[Закрыть]и беглом просмотре некоторых документов выяснилось участие в охранной работе многих провокаторов из числа ссыльных, рабочих и других, имена которых будут потом опубликованы» ^{21} .

Если Енисейское губернское жандармское управление находилось в Красноярске, то Енисейский розыскной пункт, который с октября 1915 г. возглавлял ротмистр Виктор Николаевич Руссиянов, располагался в Енисейске. По воспоминаниям Б. И. Николаевского, когда пришли арестовывать В. Н. Руссиянова, «то застали его за сжиганием дел у себя в кабинете» ^{22} .

За февральскими событиями последовали октябрьские, а с мая 1918 по начало 1920 г. Сибирь тоже оказалась в огне Гражданской войны. Многие архивные материалы органов политического сыска погибли.

Итак, в первые дни после падения царизма представители старой власти могли изъять и уничтожить по крайней мере некоторые самые секретные документы, в том числе осложнявшие выявление секретных сотрудников. Часть материалов, прежде всего в столице, погибла в ходе революции. Другие документы, пережившие февральские события в столице и на местах, на протяжении восьми месяцев 1917 г. находились в руках противников большевиков, которые имели возможность получить на руки все, что позволяло дискредитировать большевиков. Некоторые материалы погибли в годы Гражданской войны или же оказались в распоряжении белых правительств и интервентов. А то, что сохранилось в Советской России, прошло через руки органов ВЧК. И все документы, которые продолжали сохранять оперативный характер, несомненно, осели в архивах ВЧК – ОГПУ.

Поэтому, когда прекратилась война и открылась возможность обращения к архивам дореволюционных карательных органов царизма, они были уже изрядно «почищены».

В августе 1920 г. при Госиздате возникла Комиссия по изучению истории партии, которая 25 сентября того же года была преобразована в Комиссию для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Коммунистической партии (Истпарт). Ее возглавил старый большевик Михаил Степанович Ольминский ^{23} . Со временем отделения Истпарта появились в столицах советских республик, в краевых и губернских городах ^{24} .

30 декабря 1922 г. был создан Институт К. Маркса и Ф. Энгельса ^{25} . 8 июля 1923 г. появилось сообщение о создании Института В. И. Ленина, который официально был открыт 31 мая 1924 г. ^{26} 10 мая 1928 г. ЦК ВКП(б) признал необходимым объединение Истпарта и Института В. И. Ленина ^{27} , а в 1931 г. произошло объединение Института В. И. Ленина с Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса в Институт К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина (ИМЭЛ), переименованный после XX съезда КПСС в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС ^{28} .

После ликвидации Истпарта в двух городах (Баку и Ленинград) на основе его местных отделений возникли институты истории партии, а в Тбилиси – Историко-революционный и научный институт И. В. Сталина ^{29} , который затем был преобразован в Грузинский филиал ИМЭЛ ^{30} . В других городах материалы отделений Истпарта были переданы в партийные архивы соответствующих областей ^{31} .

Под руководством этих учреждений развернулось выявление документов, а также сбор и публикация воспоминаний по истории рабочего движения в России.

Не позднее 1925 г. к выявлению документов, касающихся революционной деятельности И. В. Сталина, подключился он сам. Удалось обнаружить его письмо к сотруднику Грузинского отделения Истпарта Севастию Талаквадзе от 2 января 1925 г., в котором он писал: «Материалы (свои статьи) получил. Благодарю Вас. Прошу: 1) не издавать эти и другие материалы без моей санкции, 2) прислать мне, если возможно, весь комплект „Дро“ и „Ахале дроеба“, в них помещен целый ряд моих статей без подписи, 3) обнаружить как-нибудь в архиве „Союзного комитета“ мою статью „Кредо“, написанную в начале 1904 г., 4) прислать мне комплект нелегального органа „Борьба“ и „Борьба пролетариата“. С товарищеским приветом И. Джугашвили (Сталин)» ^{32} .

Из этого явствует, что первоначально И. В. Сталина интересовало главным образом то, что лежало на поверхности и было доступно каждому. О том, что его беспокойство не было лишено оснований, свидетельствует уже упоминавшаяся публикация архивных документов о нем, которая появилась в декабре 1925 г. на страницах газеты «Заря Востока».

Разумеется, у И. В. Сталина не было времени для архивных поисков. Поэтому они были поручены И. П. Товстухе, который начал выявлять и изымать материалы об И. В. Сталине, мотивируя это необходимостью подготовки Собрания его сочинений.

Одним из наиболее ранних следов этой работы является письмо И. П. Товстухи от 8 марта 1927 г. на имя Н. И. Адоратского, в то время одного из руководителей Центрального архивного управления СССР: «В „Известиях“ от 6 марта имеется телеграмма из Вологды о нахождении там документов о пребывании Сталина в вологодской ссылке и о пересылке их в Центрархив. Очень прошу Вас распорядиться по получении документов или прислать нам их для просмотра, или дать копию их (работу по снятию копий мы оплатим). С ком. приветом Товстуха» ^{33} .

О каких именно документах в данном случае шла речь, установить пока не удалось. Однако обращает на себя внимание, что в деле № 301 Вологодского ГЖУ за 1911 г. и в деле № 65 Вологодского полицейского управления за тот же год, которые хранятся в бывшем Центральном партийном архиве ИМЛ при ЦК КПСС (сейчас это Российский государственный архив социально-политической истории, РГАСПИ, а ранее – Российский центр хранения и использования документов новейшей истории, РЦХИДНИ), первая заверительная запись была сделана в Архиве революции и внешней политики 12 мая 1927 г. ^{34} .

В конце 20-х гг. начинается выявление сталинских материалов на Кавказе.

В этом отношении показательно письмо секретаря Закавказского крайкома ВКП(б) Сефа И. П. Товстухе от 22 мая 1930 г.:

«…Мы, – писал Сеф, – закончили совсем сбор материалов в архивах жандармского управления и охранного отделения, характеризующих работу товарища Сталина в Закавказье. Нам повезло, так как в делах сохранились указатели, где хранится переписка о Сталине, и по этому указателю мы обнаружили до 250 листов документов. Если есть хоть какая-либо надежда, что этот материал в течение какого-либо периода будет просмотрен товарищем Сталиным, я его также привезу» ^{35} .

7 июня 1930 г. Сеф обратился с письмом в Закавказский крайком ВКП(б), по всей видимости, к Геворку Аветисяну: «Товарищ Геворк! Я получил телеграмму от секретаря т. Сталина т. Товстухи с просьбой привезти все материалы, по которым можно будет выявить окончательно написанное т. Сталиным. Я везу с собой ряд дел, газет и прокламаций. Прошу тебя выслать на имя Товстухи (с обязательством возврата) фельдъегерской [почтой] или привезти самому в период союзного съезда в Москву дела о тов. Сталине (три дела, хранящиеся у Вас), газету „Гудок“ за 1907, 1908 гг., газету „Бакинский пролетарий“ за 1907, 1909 гг. с приложением „Бакинского рабочего“ за 1907 г.» ^{36}

10 апреля 1931 г. за заведующего Истпартом при Закавказском краевом комитете ВКП(б) Измайлов направил И. П. Товстухе письмо № 59-с, в котором говорилось: «Препровождая при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам, просим подтвердить получение таковых. В случае неполучения вышлем копии имеющихся у нас материалов, дальнейшая проработка которых продолжается по нашим заданиям Центрархивом Грузии. Кроме того, просим по использовании указанные в списке дела вернуть по адресу: Тифлис, ул. Дзержинского, № 8, Закрайком, Истпарту». К письму был приложен список дел, содержавших листовки за 1902–1907 гг. и «Список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина», включавший в себя 162 архивных дела ^{37} .

В этот же день, 10 апреля 1931 г., И. П. Товстухе было направлено письмо заведующего Грузинским Истпартом Готосладзе: «Препровождаю при сем список материалов, относящихся к революционной деятельности товарища Сталина, и список дел, переданных товарищу Сефу для передачи Вам», – говорилось в нем, и далее дублировался текст приведенного ранее письма Измайлова. В приложении был дан список прокламаций и статей Сталина ^{38} .

На рубеже 20–30-х гг. подобная же работа велась и в Баку. 12 февраля 1931 г. секретарь И. В. Сталина Александр Николаевич Поскребышев обратился в Институт истории партии им. С. Шаумяна с предложением «поискать документов тов. Сталина», а также с просьбой выслать комплект листовок и газеты «Бакинский пролетарий» за 1907–1910 гг. ^{39} .

Сохранился ответ директора института Рахметова А. Н. Поскребышеву, из которого явствует, что затребованные материалы были отправлены в Москву. К письму был приложен их перечень, в котором под № 5 значилось: «Перепечатка из дела градоначальника, II отд. № 37, конспект докладов тов. Сталина и его показания – 12 листов». «Одновременно сообщаем, – информировал Рахметов А. Н. Посребышева, – что Институтом приняты меры к выявлению материалов, имеющихся в Тифлисе и в Центральном архивном управлении и Баку, где просматриваются фонды бакинского градоначальника, жандармерии и сыскной полиции» ^{40} .

4 апреля 1931 г. директор бакинского Института им. С. Шаумяна Рахметов направил на имя И. П. Товстухи новое письмо:

«Сегодня выслал новую партию материалов. Я не знаю, надо ли отдельно послать Вам копию всего, или практически все, посылаемое А. Н. Поскребышеву, попадает к Вам. Считаю необходимым обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых сталинских материалов. Однако у них не осталось списка посланного ранее товарищем Сефом. Далее, Вы пишете, что в феврале прошлого года Вы давали мне список статей Сталина. Здесь, видимо, недоразумение, ибо я зимой 1929–1930 гг. в Москве не был. А к стыду нашему надо сознаться, что товарищ Геворк Аветисян, который с Вами переписывался и на эту тему, считал эту работу своей личной работой, а не работой института, и после снятия его с работы у нас не оставил почти никаких следов, что он послал, какие у него описи и т. д. В связи со всем этим у меня встает такой вопрос: считаете ли Вы необходимым, чтобы мы, закавказские институты истории партии, вплотную взялись за дело помощи Вам в издании сочинений Сталина, или дело ограничится более или менее эпизодическим выполнением отдельных заданий?»

Далее в письме сообщались координаты Сефа: «Сеф работает в Культпроме Хамовнического РК в Москве. Я ему уже написал обо всем» ^{41} .

Сохранился недатированный отчет о командировке из Баку в Тифлис заведующего музеем Беленького, в котором сообщалось об обнаружении четырех дел, на обложке которых фигурировала фамилия Джугашвили. Далее отмечалось: «По словам работника Госархива Грузии и Института им. Сталина, тов. Сеф взял большое количество материалов из Госархива и Музея, не оставив никаких копий» ^{42} .

3 апреля 1932 г. директор Института истории партии им. С. Г. Шаумяна Морозов писал И. П. Товстухе:

«Согласно письма тов. Поскребышева, Институтом им. С. Г. Шаумяна были отправлены при письме № 239/с от 3 марта и № 267 от 3 апреля 1931 г. в ЦК ВКП(б) разные материалы о работе товарища Сталина в Баку в период 1907–1910 гг., о чем известили Вас письмом № 238/с от 3 марта и № 268/с от 3 апреля. Кроме то-. го, Институтом был тогда же командирован в Тифлис сотрудник, который занялся розыском материалов там. Наш сотрудник, работавший в Тифлисе, обнаружил там ряд новых материалов, которые также были пересланы Вам при письмах Закрайкома ВКП(б) за № 59/с от 10 апреля и № 62/с от 11 апреля 1931 г. Одновременно телеграфно было предложено б. директору Института Ратгаузеру выслать тов. Поскребышеву газету „Бакинский пролетарий“, № 7. Кроме упоминаемых материалов больше ничего нового у нас не имеется» ^{43} .

По всей видимости, после Закавказья настала очередь тех мест, где И. Сталин отбывал ссылку. 21 февраля 1932 г. И. П. Товстуха разослал сразу в несколько адресов письмо, в котором просил произвести просмотр газет и архивов с целью выявления материалов об И. В. Сталине, причем специально подчеркивалось, что эта работа должна быть проведена так, чтобы не привлекать к себе внимания ^{44} .

3 марта 1934 г. ИМЭЛ заключил специальный договор с Архивом революции и внешней политики на проведение фронтального обследования центральных и местных архивов на предмет выявления документов об И. В. Сталине ^{45} .

22 февраля 1936 г. Центральное архивное управление (ЦАУ) РСФСР препроводило в ИМЭЛ копию сообщения Красноярского краевого архивного управления об обнаружении документа, связанного с пребыванием И. В. Сталина в туруханской ссылке ^{46} . 2 марта того же года заместитель заведующего Партархивом ИМЭЛ обратился в ЦАУ с письмом:

«Партархив ИМЭЛ просит вашего распоряжения о высылке в партархив из Красноярского краевого архивного управления документов о товарище Сталине И. В. Взамен подлинных вышлем фотокопии. Заместитель заведующего партархива [Фалин].» ^{47} .

То ли не поняв действительный смысл предшествовавшего письма, то ли не пожелав сделать это, 22 марта ЦАУ РСФСР направило в Партархив ИМЭЛ ответ, в котором говорилось: «ЦАУ сообщает, что ЦАУ затребовало от Красноярского архивного управления выявленный документ о т. Сталине для передачи документа в Партархив ИМЭЛ» ^{48} .

29 августа 1936 г. Восточно-Сибирское краевое архивное управление направило в ЦАУ партию выявленных документов об И. В. Сталине ^{49} . Однако обещанных фотокопий взамен этого, по всей видимости, не получило.

Подобная же работа велась и в северных архивах.

22 декабря 1936 г. секретарь Северного краевого комитета ВКП(б) Д. Конторин сообщал секретарю ЦК ВКП(б) и одновременно наркому внутренних дел СССР Н. И. Ежову:

«Согласно наших переговоров посылаем по описи дела, извлеченные из Северного краевого архива, о царской ссылке тов. Сталина в гор. Сольвычегодск и Вологду в году 1909–1912» ^{50} .

О том, как это делалось, свидетельствует объяснительная записка заведующего Историко-партийным архивом Архангельского обкома партии Пирогова от 14 апреля 1938 г. по поводу изъятия из Фонда вологодского губернатора архивного дела № 1903 за 1908 г.:

«Дело № 1903 о товарище Сталине, полученное в Вологодском архиве Хорошко и Сенчуковым, сфотографированное Истпартом, бывший секретарь Архангельского обкома ВКП(б) Конторин (позднее разоблаченный враг народа) заделал при мне лично в конверт с адресом на имя тов. Поскребышева (секретариат тов. Сталина). Препроводительную писал Попов Николай, работавший тогда в Отделе печати, он должен это помнить. Отсылал Конторин это дело, вероятно, через фельдсвязь через своего секретаря Толстикова (арестованного органами НКВД), было это в тот момент, когда по распоряжению Конторина отсылали дела, хранившиеся в Истпарте, на имя секретаря ЦК ВКП(б) тов. Ежова Н. И. Эти дела на имя Ежова Н. И. в заделанное виде мной и товарищем Федосеевым были переданы фельдсвязи для отсылки по указанному выше адресу. Опись на отосланные дела тов. Ежову имеется у Вас в НКВД. Зав. Истпартотделом Архангельского обкома ВКП(б) Пирогов» ^{51} .

По всей видимости, многие документы были направлены из Архангельска в Москву в виде копий. Поэтому И мая 1938 г. и. о. заведующего Партархивом ИМЭЛ Остроухов обратился в Архангельский ОК ВКП(б) с предложением выслать «согласно присланной Вами описи подлинники документов об И. В. Сталине, относящиеся к периоду пребывания его в ссылке на Севере; у себя оставьте фотокопии» ^{52} .

31 мая 1938 г. Архив Архангельского обкома ВКП(б) ответил Остроухову, что отсылка документов задерживается из-за снятия их фотокопий. Одновременно с этим архив предложил Остроухову: «Если Вы считаете необходимым сосредоточить хранение всех подлинных документов, относящихся к пребыванию И. В. Сталина в северной ссылке, в Партархиве ИМЭЛ, просим Вас обратиться к секретарю ЦК ВКП(б) т. Ежову и в Секретариат т. Сталина к т. Поскребышеву о передаче в Партархив ИМЭЛ всех отосланных обкомом ВКП(б) в их адрес подлинных документов, а также оттиска брошюры „И. В. Сталин в царской ссылке на Севере“» ^{53} .