Текст книги "Потрясатель Тверди"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

Судно сбавило ход. Оно сильно качнулось, борт его приблизился к причалу, и корпус встряхнуло от смягченного кранцами удара. Санти услышал крики и ругань кормчего. Край свернутого паруса с одной стороны и фальшборт – с другой не давали увидеть много.

Пожилой полуголый конгай наклонился над ним, приблизил к Санти морщинистое лицо.

– Ну как ты, паренек? – спросил он ласково.

– Дышу! – улыбнулся Санти. Голос юноши сел от сырости трюма.

– На-ка! – сказал конгай и вставил в рот Санти горлышко фляги. Кисло-сладкая струя некрепкого теплого вина потекла в горло юноши.

– Где этот? – рявкнул неподалеку густой бас.

– На баке! – ответил другой голос.

Матрос поспешно убрал флягу.

– Храни тебя Ортон, паренек! – И ушел.

Палуба заскрипела рядом с головой Санти. Сильные руки оторвали его от пола и поставили на ноги. Санти едва не упал.

– Хаом! – выругался мужчина, хватая его за руку. Он был высоченный, мощный, в кольчуге и шлеме. Но шлем был не такой, как у солдат ситанга, круглый, с толстым коротким плюмажем. И блестел при свете лун, как зеркало. Второй воин появился рядом. Такой же высокий и сильный.

– Я донесу ягненка, Сихон! – сказал он, крепко обхватив туловище Санти.

– Подколи его мечом, Беззубый! – посоветовал третий воин позади юноши. – И он поскачет, как молодой таг!

– Зачем? – захохотал Беззубый. – Я люблю молоденьких мальчиков! А ты, ягненок, любишь меня? – Он заглянул в лицо Санти.

– А любишь ли ты свою урру? – спросил юноша. – Или у тебя урр? Если так, скажи: кто из вас кого любит чаще?

– А болтливый ягненочек! – злобно сказал солдат и стиснул Санти так, что у того потемнело в глазах. – Клянусь челюстью Хаома, я пощиплю твои ребрышки!

– Клянись лучше его задницей! – посоветовал третий солдат.

– Если ты попортишь щенка, я попорчу тебя! – резко сказал Сихон. – Хлам! Найди кормчего и дай ему в рыло – почему сопляка приходится тащить?

Солдат затопал в сторону кормы.

Под ногами Беззубого закачался трап. Беззубый сдавил юношу еще сильнее.

– Давай прикончи меня, – прошептал Санти. – Вот честь для тебя!

– Для тебя это было бы подарком! – пробормотал воин, с трудом удерживая равновесие на узких сходнях. С палубы донесся звук смачной оплеухи, потом жалобное всхлипывание и причитания.

Третий солдат догнал их и хлопнул по спине того, что нес Санти.

– У тебя новый приятель, Беззубый! – крикнул он. – Такой же беззубый, как и ты! – и радостно захохотал.

– Заткни пасть, Хлам! – рявкнул Сихон. – Я не потерплю разборок! Беззубый! Щенка – в пятую нору. Щенок, жрать хочешь?

Санти не ответил.

– Ну так будешь голодным! Беззубый, бросишь ему циновку, а то околеет ненароком.

Они подошли к высоченным воротам в серой однотонной стене. Ворота были открыты. Воины в шлемах и кольчугах посторонились, пропуская их. Беззубый перехватил Санти, как мешок с мукой. Теперь юноша висел у него под мышкой. Поза настолько же неудобная, насколько унизительная.

– Эй! – прохрипел Санти. – Я пойду сам!

Беззубый несильно шлепнул его по затылку. Он нес его довольно долго, но не похоже, чтобы устал.

Наконец воин остановился и уронил Санти на землю. Потом пнул башмаком железную дверь, отозвавшуюся жалобным звоном.

Санти, цепляясь за неровности стены, встал на ноги и огляделся. Мона уже зашла, но света было достаточно, чтобы юноша понял, где он. Вот теперь Санти действительно стало нехорошо.

Истошно заскрипела дверь, из темного коридора вышел угрюмый стражник в зеленой набедренной повязке с факелом в руках. Он вручил факел Беззубому. Факел и большой черный ключ. И сразу ушел обратно в зев коридора. Они с Беззубым не обменялись ни единым словом.

– Пошли, ягненок! – Беззубый впихнул юношу в сырой коридор.

Они прошли минов сто. Беззубый одной рукой держал факел, другой поддерживал, вернее, волочил за собой пленника. Миновав несколько низких дверей с бурыми, ржавыми пятнами, он остановился у той, на которой была грубо намалевана пятерка. Беззубый вставил в скважину ключ и с натугой повернул. Маленькая дверь, не больше трех минов в высоту, открылась.

– Полезай, – велел солдат. И Санти понял, почему это место называется «нора». Минту спустя внутрь была заброшена циновка.

– Не скучай, ягненочек! – гаркнул Беззубый, дверь с лязгом затворилась, и вокруг юноши сомкнулась абсолютная тьма.

Опершись на поручни, Эак смотрел, как кипит, выплескиваясь из-под широкой кормы кумарона, желтоватая вода. Громада золотисто-коричневых парусов, натянутая горячим дыханием ветра, волокла судно вверх по течению. Многоводная, медлительная с виду Марра безостановочно скатывала его вниз, но кумарон настырно карабкался вверх, вверх, буравя упрямым килем теплую воду.

Далеко внизу остался взбудораженный Ангмар. Еще дальше – белые гребни моря Урт. И уже совершенно в невообразимой дали, за голубыми пространствами Срединного моря – лучшая из земель Асты, опаленный с запада и окрыленный с востока, великий и многообразный Таурон, северный материк.

Эак смотрел на мутную воду, на высокие уступчатые берега, на слоистые широкие кроны сантан и готов был заплакать от того, насколько чужды эти илистые воды светлым струям вспоившего его озера Нэми.

– Ненавижу тебя, благословенный Конг! – прошептал он, стискивая поручни побелевшими пальцами. – Ты жалок, жаден и зыбуч, как ласковая подлость твоих властителей! Как твоя жара! Хуже грязной Морраны! Хуже Онгара! Ты – смерть доблести, Конг! Я обещаю: когда-нибудь сюда придут сотни туронов, тысячи воинов Севера! Они выжгут твою прелесть и уподобят тебя настоящей земле! – Глаза Эака, яростные и несчастные, щурились от беспощадного света Таира. И ничего не видели, кроме желто-зеленой воды и восходящего марева над нею.

– Торион! – сказал Асихарра, почесывая толстую ляжку. – Говорят, ты был большим человеком, вождем там, у себя, на Севере, э?

Кормчий возлежал в гамаке под тенью надувшегося паруса, и мальчишка-юнга, совершенно голый, лохматый и грязный, делал вид, что обмахивает его опахалом.

– Говорят, у храмового быка два члена, – лениво отозвался лежащий в соседнем гамаке Нил.

– Это как? – поинтересовался мальчишка-юнга, совсем перестав двигать опахалом.

Кормчий приподнялся, дал ему затрещину и, совершенно обессиленный, упал в гамак.

– Жарко! – простонал он. – Жир душит меня! – И уже другим тоном: – Так как, торион, это правда?

– Хочешь поговорить о войне, – произнес Нил, не разлепляя век, – расспроси моего отца. И вели подать лиима, нет, лучше – тианского.

– Ох-хо! Где я возьму тебе тианского, торион? Я бедный, почти разорившийся кормчий…

– Болтай! – сказал Нил. – Если пошарить в твоих трюмах, пожалуй, можно найти и бочонок торского. Я возьмусь за это.

– Обижаешь меня, торион! – хрюкнул Асихарра. – Хочешь сказать: я жаден? Нет! Я щедр! Может быть, где-нибудь в моих больших пустых трюмах и завалялся ма-аленький бочонок торского, но даже я сам почти ничего о нем не знаю. Клянусь ягодицами Маат! Я не жаден, нет! Ты получишь свое тианское! Эй, бездельник! – Он попытался, не вставая, пнуть мальчишку с опахалом, но юнга увернулся с уверенностью, обретенной богатым опытом. – Поди за кухарем, вели принести мне кружку харуты, а ториону – тианского!

– От харуты тебя развезет, господин! – сказал юнга и на всякий случай отошел подальше.

– Мать твоя – хрисса! – рявкнул Асихарра.

Нил захохотал.

– Эй, не смейся! – сказал ему юнга. – От твоего смеха осыплется краска с парусов, и ты станешь таким же черным, как я. Кто тогда поверит, что ты – это ты, а не твоя набальзамированная тетка?

Нил захохотал еще пуще, а Асихарра нашарил под гамаком сандалию и запустил в юнгу. Не попал, конечно. Мальчишка отправился за кухарем, а Нил, приподнявшись на локте, окинул взглядом северный берег Марры.

– Это не та? – спросил он, имея в виду высокую серую стену, видневшуюся между купами сантан.

– Нет, – ответил кормчий, не повернув головы. – Если ветер продержится, завтра до полудня мы придем. А уж там смотри. Рад бы помочь – не по зубам.

– Ты нас приведи, – сказал Нил. – А мы достанем.

– Давай, давай! – буркнул Асихарра. – Великолепная Власть – тебе в самый раз. Владение еще почище Тонгора. О Тонгоре мы ни хрена не знаем. А о Владении знаем: ни хрена хорошего, кусай меня в задницу десять раз!

– Если бы ты не был так ядовит, из тебя вышел бы добрый кусок жаркого к столу сонангаев! – засмеялся Нил.

– Вот, вот! – Асихарра хлопнул себя по плечу. – И жира не потребуется. Только я слишком стар для них. Они любят молоденьких!

– Все любят молоденьких! – сказал Нил и повалился на спину. – А я люблю всех!

– Все шутят над старым Асихаррой, – пожаловался кормчий. – Один ты сказал, что меня любишь, но я думаю – ты врешь!

– Точно! – согласился Нил. – Всех, кроме тебя! Потому что твой кухарь ленивей, чем катти. Где мое тианское?

– Кумарон доставит нас сюда, – сказал туор, водя пальцем по карте. – Владение – здесь, чуть ниже излучины. Это удобно для нас. Выше кумарону все равно не подняться – слишком мелко. Отсюда же, если все кончится благополучно, мы сможем верхом достичь предгорий, обойти Тонгор с юга и идти на северо-восток.

– Не стоит углубляться в горы Кангр, – заметила Этайа.

– Идти напрямик, по земле Тонгора, быстрее. Но такой путь представляется мне сомнительным. И здесь трудно будет форсировать Черную.

– Нам не стоит углубляться в горы Кангр! – повторила Этайа.

Биорк свернул карту и сунул ее в футляр.

– Если ты скажешь идти через Тангр, мы пойдем через Тангр, – отвечал он.

– Будущее скрыто от меня, – медленно проговорила аргенета. – Не могу я даже сказать, кто из нас достигнет цели. Может быть, собственный мой путь кончается здесь, в Конге.

– Не хочешь ли ты сказать, что оставишь нас, светлейшая? – обеспокоился туор. – Неужели ты пришла сюда только ради мальчишки? Беда касается всех. И твоей страны тоже!

– Мальчишки? – повторила Этайа. – Он – величайшее сокровище, Биорк. И его место в будущем определено.

– В том, которое туманно? – не удержался туор.

Этайа засмеялась. Смех ее был как музыка.

– Когда оно туманно, – сказала она, – это не значит, что его нет. Если юноша не займет в нем места, то оно останется пустым. И это будет плохо. Для всех.

– Мы вытащим его! – заявил туор уверенно.

– Пожалуй. Сильные наблюдают за нами.

– Оставь в покое то, чего нет! – отмахнулся Биорк. – Ваши боги…

Аргенета снова рассмеялась.

– Наши боги? – проговорила она. – Наши боги… Что знаешь ты о наших богах, смертный?

– Довольно, чтобы усомниться!

– Будь по-твоему, – уступила Этайа с улыбкой. – Я сказала – «сильные», не «боги».

– Если так, пусть вмешаются до того, как прольется кровь! – сказал туор.

– Что им до нашей крови! Они вмешиваются, когда им заблагорассудится. Быть может, уже вмешались… – Она замолчала, прислушиваясь к себе.

– Не будь ты той, кто ты есть, – проворчал туор, – я решил бы, что ты пытаешься меня запугать. Слишком похожи твои речи на болтовню моей покойной жены, да уснет ее душа в Нижнем Мире. Она была пророчицей, как ты помнишь. И она была красивая. Красивым женщинам многое прощают, хотя, видят ваши боги, ее предсказания сбывались куда реже, чем мои!

– Мои предсказания сбываются всегда, – уронила Этайа. – Прости, меня утомил разговор. В нем нет света.

– Может, выйдешь на палубу? – предложил туор. – Здесь душно.

– Нет, – отказалась аргенета. – Слишком много глаз, а я устала. Не будешь ли ты так любезен позвать сюда Эака? Я чувствую: ему нелегко сейчас.

– Ему всегда нелегко! – проворчал туор. – Он как бык. Выставил рога – и вперед. Пока не получит дубиной по лбу.

– Биорк! – укорила Этайа. – Я не узнаю тебя!

– Позову, позову! – сказал туор. – Но вы с Нилом слишком нянчитесь с этим аристократом! Дино был не столь изнежен. Впрочем, это ваше дело! – И вышел из крохотной каюты.

Этайа легла на узкую подвесную койку и закрыла глаза. Маленький хиссун выбрался из-под кровати и лизнул ее свесившуюся руку. Этайа погладила его по голове.

Ветер спал. Кумарон еле двигался. Казалось, все силы его уходят на то, чтобы удержаться на месте.

– Отец! – сказал Асихарре Филон. – Не нанять ли упряжку? Того гляди – назад поплывем.

– Пустое, – откликнулся разморенный Асихарра. Щеки его и прежде были красными, а от выпитой харуты пламенели, как закатный Таир. – Не будет ветра – бросим якорь. Слышь, Нил? – обратился он к дремлющему великану.

– И-и-и! – отозвался тот.

– Да, знавал я одного мага, кусай меня в… Ты чего, сынок?

– Надо, говорю, упряжку нанять!

– От настырный! Вели прибавить парусов!

– Все поставлены, отец.

– Ну, так. А кто у руля?

– Пигус.

– Добро. Ну так сядь и не маячь. Слышь, Нил, знавал я одного мага, кусай меня в задницу. Вез его с севера. На Хоран мы шли. Так весь рейс ветер был – что харута. Ровный, крепкий. В самую меру. Всю дорогу. Так он, когда сходил на берег, обещал: назад пойдем – такой же будет. И надо же – не соврал. – И добавил подумав: – А плату я б с него и так не взял. Что ж я сам себе враг? У мага деньги требовать!

– Угу, – сквозь сон пробормотал Нил.

– Он те так заплатит! Обратит, скажем, во фрокка! Или еще в какую дрянь – вот и вся плата! Так я к чему: вот бы нам такого мага, а? Что скажешь, Филон, сынок?

– Упряжку надо брать, отец. Не будет ветра.

Нил проснулся, поглядел на краешек белесого неба.

– Будет ветер! – пообещал он. – Погоди чуток, парень, хороший ветер будет. – И вновь закрыл глаза, погружаясь в сон.

Филон сплюнул за борт (на море – дурная примета, здесь – добрая. Речную воду презирать – моряку заслуга) и пошел дать команду – бросить якорь.

А Нил оказался прав. Меньше чем через полхоры задул ровный крепкий ветер, и кумарон быстро пошел вперед, делая не меньше двух лонг в хору. Все оживились. Даже Асихарра соизволил подняться и самолично проверить, чем занимается команда.

Только Нил как спал, так и остался спать. Филон, чье уважение к ториону возросло почти до вершин Черных Гор, строжайше велел: не беспокоить гиганта. И Нил благополучно проспал до самого вечера. Да и вечером проснулся, должно быть, только от голода.

Быстро темнело. Асихарра велел зажечь огни: и ночью Марра несла на себе довольно судов.

Этайа, сопровождаемая Эаком, вышла на палубу. Аргенет жадно втягивала ноздрями густой теплый воздух.

– У тебя такой вид, светлорожденный, будто тебе не терпится прорубить чью-нибудь голову! – сказал Биорк.

– Огорчусь, если это будет твоя! – мгновенно отреагировал аргенет.

– Пожалуй, – произнес Биорк, отступив на шаг и кладя руку на эфес суорта, – пора про…

– Хотите устроить представление для матросов? – холодно бросила Этайа. – Светлорожденный Эак Нетонский и мастер меча Биорк…

– Хо-хо-хо! – Огромный Нил внезапно возник между отцом и Эаком. – Вы непрочь подраться? А вот и я! Отлежал себе бока в гамаке! Валяйте, сениоры, я – к вашим услугам!

Туор и аргенет, сконфуженные, одновременно убрали руки с мечей.

– Не ошибусь, сениоры, если скажу: вам надо развеяться! Немного перекусить – это в самый раз, сениоры!

– Ой-мей! – вскричал из темноты Асихарра. – Поддерживаю, торион! Кухарь все приготовил, не так уж он ленив!

– Пойдем, сениор! – позвал Нил. И Эак послушно двинулся за ним.

– Напрасно ты сердишься на него, воин, – сказала Этайа. – Он таков, каков есть. И мы приняли его таким, а твой брат Уве поручился за него. Разве это плохо для вождя людей, если он готов поменять долгую и спокойную жизнь на короткую и славную?

– Будто этого достаточно? – проворчал туор. – Он так и рвется в жертвы, этот аристократ. Не как вождь, как молодой аскис, что сдуру прыгает на вожака тура. Такая жертва – демонов кормить! Если бы мы поступили, как сказал я, – обошлось бы куда спокойней.

– Ты первым пролил кровь! – заметила аргенета.

– А по чьему желанию я сунулся прямо в глотку? Да, я убил. Но кто бы узнал, что это сделал я, если б мне не пришлось возвращаться в гостиницу?

– Мог не возвращаться.

– Мог. Но тогда бы наш сениор аргенет утром искал меня по всему Ангмару, размахивая своим мечом.

– Ты недооцениваешь, Биорк. Недооцениваешь нас. И ты сердишься.

– Да, – туор потер лоб маленькой рукой. – Я сержусь. И делаю ошибки. И принимаю решения будто по чужой воле…

– Ты слишком многого требуешь от себя.

– Еще бы! Я пошел в этот поход для того, чтобы уберечь их от ошибок, а что вышло? Я чувствую себя тем самым конгским мальчишкой, которого изображаю. Скажи, Этайа, скажи мне ты, распознающая магию за три лонги, – здесь нечисто?

– Ты хочешь сказать, не применяют ли к нам магию? Да. Ты прав. Я чувствую ее. Обе. Темную и светлую. И еще какую-то. Не всегда это плохо.

– Да, понимаю. Если б не этот маг Наместника, не знаю, как я вытащил бы девочку.

– Не уверена, что маг, которого ты видел, тот, кем назвался, – сказала Этайа.

– Какая разница? Скажи мне, зачем нам всем идти в это гнездо зла, Владение? Если я пойду один, через три дня твой певец будет с тобой. Если он жив, разумеется. И я точно знаю: отправимся туда вчетвером – будет еще похуже, чем в Ангмаре. Потому что гнездо меньше, а змеи злее…

– Нет.

– Ну тогда идем хоть без нашего аргенета. Пусть плывет до излучины!

– Нет, Биорк. Он пойдет с нами. Это необходимо, не проси меня объяснить, почему так. Он не столь сдержан, как ты, хотя, похоже, сдержанность стала тебе изменять. Но он – один из нас. И ты забыл еще одно, что важно.

– Что же, светлейшая?

– На него указал оракул.

Глава вторая

«Было это в давние времена. Даже бессмертные немногое знают о них. А рассказывают так:

Пятеро гнали одного. Гнали, как степные псы-тихолы преследуют жертву свою: неустанно, неотступно. И не исконной добычей пятерых был один: кровником им – по рождению, сотрапезником – по обычаю. Чем навлек он погоню? Сие неведомо. Но день за днем, менс за менсом топтали пятеро одинокий след. Семь рек миновали они, семижды семь холмов. Семижды семью семь раз взошел над ними Таир. Дожди ли, воды ли быстротекущие смывали след – вновь отыскивали его неистовые.

Изнемог беглец. Пал на землю. И пала в одночасье ночь на бурые холмы Юга. Воззвал гонимый: Тор! Тор Быкоглавый! Без меры мощь твоя! Отврати от меня человеческий гнев! Укрой от казни беспощадных!

Как сказано, в давние времена было это. Не отрешились еще боги в Небесных Чертогах от воплей смертных. Услышал Тор, бог Сильный. И даровал: обратил вопиющего в дерево многолиственное.

Что же до гонителей пятерых, шли они за ним поступью скорой, упорной. В час ночной, в час отдохновения не искали они покоя. Но пришли туда, где обрывался след. И сказали тогда друг другу: ляжем тут; говорит след, что изнемогла жертва; взойдет Таир – настигнем!

Разожгли костер, свершили позднюю трапезу, легли и уснули.

Гонимый же, властью бога справедливого измененный, стоял над ними и размышлял. Вспоминал тяготы свои, страх свой, отчаяние… И обуял его гнев. Мирен облик древесный, но сила ненависти – велика. Простер он ветви свои, обвил спящих и умертвил – выпил сок жизни.

Возрадовался. Воззвал: Тор Быкорогий! Верни мне прежнее! Свободен я!

Услышал его Тор, взглянул и огорчился.

– Выпил ты сок жизней их, – сказал, – и ненависть их, зло их отошли к тебе. Если бы принял ты смерть от рук их, участь такая была бы для тебя лучше нынешней. Нет тебя более прежнего! Будешь ты теперь днем стоять недвижно, древу подобный, ночью же, терзаемый жаждой, будешь, как тварь животная, искать поживы. И если найдешь – оплетешь ветвями, погубишь, как погубил ты гонителей своих – в угоду их ненависти!

Сказал – и сделал так. И поныне – так. И если застанет тебя ночь в гибельных южных краях – бойся Багряного, чьи листья – цвета крови яремной, а ветви подобны рукам человечьим, кожи лишенным. Помни – одно лишь спасет тебя: меч острый и Тора Справедливого властное имя! Забудешь сие – умрешь».

КОНГСКАЯ СКАЗКА.

Санти проснулся, взмокший от пота, на мокрых простынях и целую минту стряхивал с себя ночной кошмар. Чаша Ортона! Пять ночей он здесь – и пять ночей сны его изнурительны, как прыжки поклонников Хаома над жертвенным пламенем. Санти ничего не помнил, но каждая клеточка его тела была выгоревшей, опустошенной, как пастбище в пору засухи. И опять тот же кислый запах витал в воздухе. Может, это был запах его пота?

Санти спустил ноги с ложа, и они по щиколотку утонули в густом белом мехе катти. Как всегда по утрам, свет Таира уже ворвался в башенку, ослепительный, веселый. Он будет здесь до полудня, а потом более высокие ярусы Дворца примут башенку в свою тень, а ветер принесет с востока влажное дыхание озера. Нет, башенка была хороша! Именно о такой он мечтал когда-то (давным-давно!) в доме отца. Высоко над землей, чтобы вокруг – только воздух.

Снизу башенка казалась маленькой, но на самом деле ширина ее достигала почти десяти минов. Комната, правильный восьмиугольник, в котором задняя часть отгорожена занавесом. Там – ванна и туалет. Стены – из бледного жилковатого камня, пять узких высоких окон, куполообразный потолок из полированного серебра, в углах – высокие вазы из розового кварца. Служанка каждый день меняла в них цветы, но всегда приносила одни и те же: светло-голубые, почти не пахнущие, похожие на взлохмаченные шары.

Войти в башенку можно было лишь через люк в полу. Меховой ковер над крышкой был надрезан по кругу и выкрашен в светло-розовый цвет. Под ним была деревянная лесенка, а с площадки, на которую она вела, можно было спуститься по спирально уходящим вниз ступеням или с помощью закрепленного на толстом деревянном шесте устройства. Стоило взяться руками за перекладину и встать на доску с выемками для ног – и устройство начинало скользить вниз. При этом специальный зажим плотно схватывал шест, и спуск был плавным, хотя и достаточно быстрым. Эластичный торс поднимал устройство наверх, но уже без человека. Подняться в башенку можно было только пешком.

Если б не хриссовы сны, жизнь в замке была бы восхитительна. Никаких ужасов из тех, что рассказывали о красноглазых. Красивые девушки, вежливые слуги, быстрые урры. Не будь той первой ночи, Санти мог бы сказать, что здесь все, как в рассказах о прежних временах, когда Конг и Коронат были одной страной.

Санти отодвинул занавес и вошел в ванную, в крыше которой был круглый фонарь, затянутый кисеей. Встав на прохладный гладкий камень ванны, он нажал на золоченый (а может быть, золотой?) рычаг. Твердые струи воды ударили в спину. Он опустил два оставшихся рычага, и с трех сторон на него обрушились потоки горячей воды, смывая с кожи испарину.

Санти топтался в ванне, похрюкивая от удовольствия, подставляя под колючие струи каждый кусочек своей кожи.

Горячая вода сменилась теплой, а потом – прохладной. Санти отключил душ и растерся пушистым, пропитанным благовониями полотенцем. Ему стало значительно легче. Мышцы обрели упругость, кожа слегка горела. Санти швырнул полотенце на пол и, встав на руки, сделал несколько шагов. Но пальцы его запутались в меху, и он повалился на спину. Лучи Таира грели ему живот. Санти потянулся, выгнулся и прыжком вскочил на ноги. Худощавый, ловкий, гибкий, как девушка, он был слабее большинства своих сверстников. Среди гражданских верхов Ангмара недостаток физической силы не считался изъяном. Власть и деньги вполне заменяли умение переносить тяжести или поднимать за загривок тага. Но из-за замкнутой жизни отца друзьями Санти были дети простонародья. А у этих – другие правила. Добро бы юноша умел владеть оружием или знал технику борьбы. Тогда ловкость и быстрота восполнили бы слабость мышц. Но отец запретил. И Санти не рискнул пойти против его воли, выучиться воинскому искусству.

«Отцу хорошо! – думал Санти. – Он-то может поднять урру на плечах! Да и мечом владеет, как мастер». Раз, случайно, Санти увидел отца, фехтующего с самим Санноном. И они были достойны друг друга! Почему тогда сын должен позорить себя слабостью? Но попробуй настоять на своем, когда Тилон сказал «нет»!

Если бы мать Санти была с ними… Санти почему-то всегда знал, что она жива. Пока он был совсем маленьким, он думал, что его мать – сестра отца. А когда узнал правду, все ждал, ждал: вот она приедет, его мама… Потом вырос и перестал ждать. Будь она с ними, отец не был бы таким нелюдимым. Хотя юноша не мог сказать, что Тилон многое запрещал ему. Куда меньше, чем отцы его сверстников – своим сыновьям. Но Тилон никогда не объяснял, почему он запрещает, а это было обидно.

Санти несколько раз высоко подпрыгнул, потом ухватился за выступ над окном и подтянулся.

Скрипнул, открываясь, люк, и юноша мягко упал на ковер. В башенку поднялась девушка-служанка, маленькая, отлично сложенная, с темным личиком и черными удлиненными глазами. Она поставила в вазу новые цветы, высыпала в чашу на столе фрукты и принялась чистить ковер, изредка поглядывая на Санти.

Юноша обернул вокруг бедер белую шелковую повязку и взял из чаши гроздь розового уинона. Пожалуй, после завтрака он поедет к озеру. Старик кормчий предложил научить его управляться с парусом. Будет совсем недурно, если к моменту возвращения в Ангмар он сможет управлять сиасой. Если, конечно, он вернется туда. Нет, конечно, вернется. И отец купит ему сиасу. И он возьмет Мару и увезет ее в одну из бухт на северном побережье, о которых рассказывали друзья. Вдвоем там совсем неплохо! Он посмотрел на служанку: славная девочка. И темная кожа такая гладкая. А как стреляет глазками! Явно не прочь поиграть.

Санти уже готов был протянуть к ней руки, но вдруг понял, что не испытывает никакого желания. Ничего. Будто это не женщина, а деревянная статуэтка. «Нет, – решил он. – Эти ночные кошмары еще хуже, чем я думал». Санти распахнул люк, скатился по шесту вниз, обул сандалии и отправился в трапезную завтракать. Лишь две дороги знал он во Дворце – туда и в свою башенку. Его подмывало побродить по всем этим хаотическим коридорам и галереям, но он опасался заблудиться и забрести в какое-нибудь запретное место. Все таки это Дворец антассио сонангов! Кто знает, чего от него ждать? Хорошо, если бы у него был здесь кто-то, кому известны здешние лабиринты. Но друзей во Владении у Санти не появилось, хотя он жил здесь уже три дня. Казалось, здешние обитатели сторонятся его. Что слово Властительницы не только охраняет его, но и отделяет от других. Санти вспомнил то, первое утро, когда его, измученного почти бессонной ночью в подземелье, едва не падавшего от голода, выволокли на свет два бронзовокожих стражника и посадили на каменные плиты у входа в подземелье. Санти щурился от яркого света, перед глазами его плавали разноцветные круги. Не сразу он заметил высоченного светлобородого воина, что разглядывал его, немного наклонив голову и теребя длинный ус. Воин не был конгаем. Об этом говорил весь его облик: от цвета волос и кожи до костюма, состоявшего из желтой куртки из тонкой плиссированной ткани и коротких черных штанов с буфами. На нем не было и доспехов, ничего, кроме прямого меча в ножнах, с рукоятью, украшенной узором из драгоценных камней. Но в том, что мужчина был воином, можно было не сомневаться.

Ни румян, ни знака профессии не было на лице светлобородого. Длинные волосы, густые, немного влажные, почти достигали плеч. Широкий обруч с золотой насечкой охватывал голову. Рядом с ним рослые стражники в стальных кирасах выглядели не слишком большими. Примерно так выглядел бы Санти, поставь его рядом с одним из них.

Поднятый подбородок, немигающий взгляд и жесткая линия рта ясно давали понять: человек в желтой куртке – начальник. Вряд ли Санти в этот момент представлял из себя приятное зрелище, но воин уставился на него так, будто хотел запомнить навсегда. Юноша переместился ближе к стене и оперся спиной на холодную каменную кладку. Он находился в маленьком внутреннем дворе. Посередине дворика – бассейн. Посреди бассейна – фонтан в виде золотой рыбы с раскрытым ртом.

При виде сверкающих струй Санти ужасно захотелось пить, и он облизнул пересохшие губы. Он чувствовал лицом маленькие брызги, приносимые воздухом. Юноша поглядел на стражников: они возвышались над ним, неподвижные, как колонны, поддерживающие надворотную арку. Еще трое – пожилой мужчина в сером переднике и две девушки в цветастых юбках – терпеливо ждали, пока высокий воин налюбуется плачевным обликом Санти. Наконец он кивнул, повернулся и, упруго ступая большими ногами в мягких черных сапогах, удалился.

Только после этого слуга и девушка взялись за Санти. Они стащили с него вонючую одежду, почти на руках отнесли в бассейн и опустили в прохладную воду. Санти пил ее, пока не почувствовал: сейчас она польется обратно. Тогда он закрыл глаза и отдался рукам девушек.

Девушки вымыли Санти до идеальной чистоты, умастили благовониями, высушили полотенцами волосы и красиво расчесали. Санти блаженствовал. Если бы не голод, он чувствовал бы себя превосходно.

– Я хочу есть! – обратился он к слуге в переднике. Тот поглядел на солдат. Лица воинов остались непроницаемыми. Тогда слуга мигнул одной из девушек. Она убежала и вернулась с двумя длинными кривыми ананами. Ничего вкуснее Санти сроду не ел. Слуга что-то сказал девушке на незнакомом Санти языке. Девушка отмахнулась и покраснела. Вторая служанка фыркнула и взбила рукой длинные черные волосы.

– Что ты сказал? – спросил юноша. Но слуга не обратил на это внимания.

– Время! – вдруг произнес один из воинов.

– Закончили! – ответил слуга, на этот раз – на конгайском, и подал Санти кожаные сандалии с задником и петлей для большого пальца. Таких в Ангмаре не носили. Девушка-служанка застегнула ремешки и отошла. Санти ожидал, что ему дадут какую-нибудь одежду, но солдат взял его за плечо и повел внутрь.

Они миновали несколько длинных галерей, потом второй стражник распахнул высокую дверь, и Санти оказался в зале, значительно превосходящем размерами весь дом Тилона.

Первым, кого увидел юноша, был светлобородый. Но сейчас он был одет, как подобает воину. Кираса из полированного металла, кольчужный кильт с бахромой до колен, золоченый шлем с забралом, поднятым на лоб, и зеленым пышным плюмажем. Рядом с закованным в доспехи воином голый Санти выглядел своеобразно. Кроме них в зале было не менее десятка стражников, дюжина слуг и важный пузатый господин в красно-белом балахоне. Господин этот сделал знак, и где-то за пределами зала пять раз ударили в барабан.

Двустворчатые двери распахнулись, и восемь рабов внесли носилки, на которых стоял сверкающий золотом и каменьями трон под высоким балдахином. Больше Санти ничего не успел разглядеть – тяжелая рука в кожаной перчатке легла на его чисто вымытый затылок и пригнула его голову к груди.

– Исполнено, антассио сонанга, – раздался слева от Санти голос светлобородого. Красивый голос: мощный, густой, как звук боевой трубы.

– Посмотри на меня! – произнесла сонанга. После баса воина, ее собственный голос можно было сравнить разве что с детской свистулькой.