Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Бобров с облегчением вздохнул, когда последняя шхуна, попыхивая дымком из трубы, прошла узкий проход, и вылил на уже и так потухающий костер припасенное ведро воды. После чего разбудил подруг. Девчонки непонимающе таращились на голого по пояс Боброва, пока не обнаружили на себе его куртку и рубашку. А вот после этого Бобров счел, что он не зря провел три часа в почти спартанских условиях, чтобы потом в полной мере оценить тот вихрь объятий и поцелуев, в который попал.

Вован был по-деловому краток. Описав парой слов свой вояж туда и обратно, он совершенно неожиданно сказал:

– Собирайся. Ехать тебе надо.

Бобров сначала даже не понял, а поняв, стал Вовану горячо доказывать, что именно сейчас он ехать никуда не может, что ту кучу народа, которую сам Вован и привез, надо разместить, трудоустроить. Обеспечить питанием, наконец. Надо строить дома (и где совсем недавно обещанный архитектор), надо строить суда, потому что одной маломерной бригантины явно недостаточно. Надо продолжать дорогу и вовремя посылать людей в Кимберли. И вообще, еще столько всего надо, что руки порой опускаются.

– Аты говоришь…

Вован все эти доводы выслушал очень внимательно и с большинством перечисленного согласился. Но заметил, что одному со всем управляться трудно, а порой просто невозможно, и что необходимо готовить толковых помощников. И почему бы не начать прямо сейчас, когда всё еще в зачаточном состоянии. И он даже может подсказать имя этого помощника, который со всем перечисленным Бобровым может, хоть и не прекрасно, но справиться.

– Это ты о Сереге что ли? – спросил Бобров недоверчиво.

– Ну вот, видишь, ты и сам знаешь, – Вован был ироничен, чего за ним сроду не замечалось.

Боброву было не до этих тонкостей и он спросил:

– Ты когда собираешься уходить?

– Не боись, – ответствовал Вован. – Время еще есть. Как только ты скажешь, что готов, мы уйдем уже на следующий день.

И Бобров ринулся в пучину дел. Но сначала он забежал к себе. Златка что-то шила, а Апи отсутствовала.

– Милая, – сказал Бобров. – Я должен срочно отплыть в поместье и у меня еще есть куча дел, поэтому думай быстро – ты со мной?

– Ага, – сказала Златка возмущенно, и даже шитье отложила. – Бобров, ты когда-нибудь воспитаешься? Как ты вообще мог подумать, что я не с тобой?

– Я должен был спросить, – смиренно ответил Бобров, откровенно любуясь порозовевшей красавицей. – Потому что я тебя люблю.

Златка улыбнулась и что-то невнятно проворчала, словно уходящая гроза над морем. Потом сказала внятно:

– Ты смотри, не вздумай вот так вот Апи спросить. А давай-ка лучше я ей скажу.

Бобров благодарно поцеловал ее в нос и убежал.

Следующий на очереди был Серега. И вот тут Боброву пришлось выдержать настоящий бой. Серега категорически не желал оставаться в одиночестве на долгих четыре месяца. Особенно, когда узнал, что Бобров забираете собой и Петровича. Причем Серега сам признался, что, если бы Бобров уходил на те же четыре месяца в Кимберли, ему было бы неизмеримо легче.

Но, в конце концов, Бобров Серегу дожал, сказав, что не хрен уже прятаться за его спиной и что на тирана он вполне тянет. Серега на тирана обиделся, а на сатрапа не согласился, хотя это и было обычное для древних греков административное звание (что-то вроде губернатора).

Пришлось назначить его на хитрую должность – замдеспота.

Вован на этот раз явился на новом корабле, вооруженном трехмачтовой баркентиной, по идее, сочетающей в себе положительные качества шхуны и барка. Теоретический чертеж Бобров в свое время скопировал со знаменитого «Кропоткина», сгоревшего на Хрустальном мысу уже, будучи рестораном. Размерениями, конечно, новый корабль был поменьше, да и технология сборки корпуса была далеко не финской из-за чего, собственно, постройка и затянулась.

Для начала на верфи, которая оказалась маловата и здание пришлось в очередной раз расширять… Так вот, на верфи изготовили пуансон, на котором необходимо было собирать и этот и последующие корпуса. Корпусов предполагалось построить не менее десяти и поэтому пуансон изготавливали едва ли не на века, дополняя и переделывая. Сам корпус пошел потом гораздо быстрее, хотя непривычный продольный набор и непривычная многослойная диагональная обшивка весьма смущали строителей.

Так как сам Бобров с недоверием относился к клеям, будь то резорциновый или эпоксидный, то и мастера его не питали к ним пиетета и действовали по старинке – каждая планка обшивки приклепывалась к набору и нижележащим планкам медными заклепками, а между слоями обшивки прокладывалась пропитанная железным суриком парусина. Процесс, конечно, был более длительный и трудоемкий, но зато давал стопроцентную гарантию.

Корпус набирался на пуансоне вверх килем и, когда его сняли и стали переворачивать в воздухе, он слегка «играл», но все обошлось и, закрепленный в нормальном положении на достроечном стапеле, корпус показал совпадение по всем параметрам чертежа. В качестве поперечного набора были использованы условно непроницаемые переборки, которых было всего шесть, не считая форпиковой и ахтерпиковой. Корпус получился жестким и легким. Когда его стали спускать на воду, оказалось, что он был легче корпусов шхун, построенных по обычной технологии, хоть и прибавил в длину целых три метра.

Мачты хотели ставить однодеревки, но Вован нажаловался Боброву и тот прислал категорический приказ, – ставить непременно составные. Чтобы все как положено: шпиндель, фиши… И даже эскиз нарисовал, что и как. И теперь имел возможность лицезреть результат своих конструкторских трудов. Надо сказать, что этот результат, воплощенный в дерево и металл под ненавязчивым руководством дяди Васи, ему понравился. А всегда спокойный и даже где-то сонный Вован чуть ли не взахлеб рассказывал о неоспоримых достоинствах новой баркентины, которую назвали звучно и с намеком «Севастополь».

Вован сказал, что теперь-то такие корабли пойдут потоком, а в свой прошлый приход он стал свидетелем спуска второго корпуса. Так что серию сделают довольно быстро, а тем более, что он на обратном пути захватит с Крита пару корабельщиков, для которых постройка кораблей в поместье станет большим сюрпризом. Бобров тут же заявил, что ему в Африке тоже необходимы корабельщики, и они даже немного поспорили. Потом, однако, сошлись на том, что корабельщиков мало не бывает, и Вован предложил совершить налет на какой-нибудь финикийский город не из самых значительных для ограбления тамошней верфи.

– Это, конечно, выход, – согласился Бобров и они, посмотрев друг на друга, рассмеялись.

День отхода неумолимо приближался. И чем ближе он был, тем больше нервничали Бобров и Петрович и те, кто оставался, то есть Серега и Меланья. Первым казалось, что они передали остающимся слишком мало, остающимся же все казалось совершенно наоборот, и они едва сдерживались, чтобы не взвыть. А Златка и Апи радовались тому, что они сбросят опостылевшие плотные одежды и опять наденут что-нибудь легкое и воздушное, но на всякий случай и штаны и куртки в свои сундуки упаковали.

В предпоследний день перед намеченным отплытием Боброву в голову пришла вдруг отличная мысль, что неплохо было бы познакомить мелких девчонок, от которых все равно в Новгороде толку не было, со своим херсонесским поместьем. И в дороге веселее будет и девчонок порадовать можно. Он тут же озадачил Златку и Апи и те через четверть часа притащили к нему трех девчонок, сказав, что отобрали самых младших. Сами девчонки помалкивали и таращились с некоторой опаской, хотя уже давно освоились в городке и перестали бояться страшного деспота. Наоборот, на их мордахах горело жгучее любопытство.

– Так, девицы, – обратился к ним Бобров. – Идете с нами в наше херсонесское поместье. Предупреждаю, поездка ознакомительная. Но, если вам там понравится, можете и остаться. А сейчас бегите собираться.

Девчонки радостно, что-то щебеча на ходу, умчались, а Бобров обратился к женам:

– Учтите, девочки, что там сейчас зима. И если вы рассчитываете на хитончики и маечки, то зря. Впрочем, до Средиземья может и сойдет, а потом придется утепляться.

Наконец Вован скомандовал:

– Отдать швартовы! – и суда, пыхтя машинами, отправились через проход в океан.

До мыса Игольного шли под машинами, преодолевая встречный свежий ветер. Потом африканский берег стал плавно поворачивать к северу, и в работу включилось Бенгельское течение. Суда шли в балласте. Из груза на борту было только около пятисот каратов необработанных алмазов, Бобров с семейством, Петрович и трое девчонок.

Бобров стоял на шканцах рядом с капитаном и с сомнением озирал взволнованный океан, который не видел почти полтора года, не считая видов с мыса; жены его, пользуясь моментом, отсыпались; Петрович сибаритствовал, то есть, сидел в кресле рядом с бизань-мачтой и потреблял из кружки неразбавленное вино; мелкие девчонки торчали на баке рядом с бушпритом и восторженно ахали, когда баркентина зарывалась в воду по самые клюзы. Пробегающие изредка мимо матросы посматривали на них с тревогой. То есть, все были при деле.

На следующий день все повторилось с той лишь разницей, что солнце на этот раз периодически пряталось за облако, и океан сразу переставал играть красками, и ветер злобился, и брызги, долетавшие до девчонок на баке, становились холодными и те недовольно взвизгивали. Глядя на это, Вован усмехнулся про себя. До Луанды такой скоростью было суток шесть, и он готов был биться об заклад, что уже к концу пятых суток все они будут умирать от скуки.

В отличие от своих сухопутных товарищей, море Вовану никогда не надоедало. Уж он-то знал, что море одинаковым никогда не бывает, но перемены неуловимы для непривычного глаза. Вот и сейчас, при, казалось бы, одинаковых условиях, море могло принять сотни образов. Но видели это только люди искушенные, к каким Вован, без ложной скромности, мог себя причислить.

– Эй, Саныч! – неожиданно крикнул из своего кресла Петрович.

Язык его совершенно не заплетался, хотя он уже употребил внутрь не менее кувшина благородного напитка. Вован неохотно оторвался от приятных мыслей.

– Чего тебе?!

– Далеко ли нам еще до стоянки?!

Вован прикинул в уме. Петровичу не нужна была высокая точность.

– Суток четверо при таком ходе!

Вопреки мнению Вована, никто из его пассажиров не успел заскучать, когда на горизонте показался берег Африки в местности, называемой Луандой, вернее, устье реки, обозначенной на картах двадцатого века как Бенго.

– Право руля! – скомандовал Вован и баркентина, убирая паруса, пошла к берегу, почти не снижая хода – эстафету у парусов приняла паровая машина.

Когда берег стал виден во всех подробностях, на нем обнаружилось примерно два десятка негров, которые прыгали и орали. Похоже, приветствовали. На берегу, рядом с аккуратными поленницами лежали штабеля толстых бревен и какая-то куча, прикрытая пальмовыми листьями.

Пока вождь с Вованом услаждали друг друга речами, а Максимка, исполнившись важностью от осознания момента, переводил, Бобров крутил головой, поражаясь увиденному, а матросы выгружали из шлюпок ящики и коробки с товаром под радостные вопли негров, всячески старающихся им помочь, но вместо этого постоянно мешающих.

Наконец наступил торжественный момент. Вован придирчиво осмотрел представленный неграми товар, счел бревна и находящиеся под пальмовыми листьями слоновьи бивни и рога носорогов. Потом достал согласованный список цен. Он называл позиции, Максимка переводил, матросы отделяли нужное количество ножей, бус, зеркал, рулонов ткани, мешков муки, а выделенные специально для этого негры, складывали все это в отдельную кучу. Остальные толпились вокруг, не смея приблизиться, и глаза их горели от восторга и жадности.

Потом все богатство стали грузить на корабли. С бревнами закончили только на следующий день. Все остальное пошло гораздо легче. Под занавес вождь преподнес Вовану два крупных алмаза. Бобров пришел в неописуемый восторг и презентовал вождю висевший на стене в каюте Вована рекурсивный арбалет. Вован пытался возражать, но Бобров его не слушал. Он был готов отдать этому негру даже баркентину, не то, что какой-то арбалет. Ну, если бы было на чем добираться до дома.

В свою очередь, негр, получивший за два неприглядных камешка такое богатство, а еще узнав, что с его помощью можно убивать бесшумно и на большом расстоянии, был не просто счастлив, а счастлив безмерно. Получалось, что и Бобров и вождь получили от сделки все, что хотели и даже больше, а проигравшим оказался один Вован. Но и он долго не дулся, особенно после того, как Бобров сказал, что его груз тянет не менее чем два миллиона долларов, а если к нему добавить то, что он тащит от Новгорода, то тут и десятью миллионами не обойдешься.

После оглашения таких цифр Вован забыл об арбалете и опять задумался о мостике океанского лайнера, который стал вдруг ближе и реальней.

Через десять дней, преодолев под машиной полосу штиля на экваторе, суда бросили якоря в знакомой бухточке острова Гран-Канария. А еще через пару дней из-за мыса показались «Песочная бухта» и «Камышовая бухта», пришедшие из Херсонеса. Команды встретились так, словно год не виделись. И их можно было понять – встретить своих чуть ли не посреди океана было равносильно чуду. Пока вновь пришедшие пополняли запасы пресной воды, капитаны сошлись на берегу. Присутствие Боброва придало встрече налет официальности. Уходящие на юг получили массу ценных указаний по бартерной торговле в районе Луанды и среди них пожелания – ни в коем случае не платить вперед и взять у племени еще одного мальца, из коего за время рейса воспитать второго Максимку.

Обговорив все тонкости, Бобров с компанией погрузились на суда, распустили паруса и отправились на север. Немного погодя, из бухты вышли две шхуны, отправившиеся в прямо противоположном направлении.

Средиземное море прошли не напрягаясь. Ветер все время дул южный, то есть для шхун самый благоприятный. Особенно хороша была для плавания западная часть моря, не обремененная островами. Судоходство в это время было в основном прибрежным и, чтобы пересечь Средиземное море поперек, надо было быть не только смелым человеком, но также хорошим моряком, да и судно должно быть соответствующим. Поэтому Вовану, который шел почти по осевой, никто и не попался, за исключением какого-то финикийца, идущего, скорее всего, из Сиракуз. Финикиец, как это ни странно, не испугался, а отнесся вполне дружелюбно и, перекрикиваясь с палубы на палубу, Вован узнал, что в Сиракузах местные граждане опять бузят против своего тирана, который всех достал, и он очень не рекомендует достопочтенному Вовану нынче заходить в Сиракузы. Вован и не пошел.

Зато, когда они обогнули Пелопоннес с востока, имея намерение зайти в Афины, море стало напоминать суп с клецками из-за обилия кораблей. Вован поскреб затылок, и хотел было сбавить ход, но Бобров посоветовал ему этого не делать.

– Это они нас должны бояться, а не мы их, – заявил он.

А на резонный вопрос, заданный Петровичем, мол, пуркуа, ответил:

– Потому что мы на море как их Александр на суше. А, значит, должны уважать.

Вован эту нехитрую философию воспринял сразу и буквально и величественно ввалился на рейд Пирея под одними кливерами. Всякая мелочь перед ним разбегалась, словно блохи и даже боевые триеры, примерно равные по длине, не решались связываться, потому что Вовановы корабли оставляли ощущение небывалой мощи.

Пока Вован разбирался с портовыми чиновниками и любопытными, Бобров с Петровичем, сопровождаемые целым цветником во главе со Златкой и Апи, отправились побродить, имея в виду знакомство с последней афинской модой в специфическом жанре ювелирных украшений. Среди целого ряда лавок они выбрали ту, что побольше, справедливо полагая, что и ассортимент в ней будет богаче. Насчет ассортимента они не ошиблись, в лавке действительно было на что посмотреть. Женщины сразу прилипли к украшениям и, судя по возбужденным возгласам, оторвать их будет очень трудно. А Бобров с Петровичем, как и положено мужчинам, сразу заинтересовались оружием. Оружие действительно было великолепно. Судя по всему, в лавке находились трофеи военной прогулки Александра по восточному берегу Средиземки.

– Вот заметь, Петрович, – Бобров был доволен, словно он сам все это сделал и теперь втюхивал потенциальному покупателю. – Все драгоценные камни, коими украшено оружие, шлифованы примерно одинаково. Я имею в виду отсутствие граней. Как они этого добиваются, я не знаю, но игры камней здесь нет. Вот, к примеру, этот меч. Бобров осторожно взял в руки тяжелый акинак. Что, прежде всего, притягивает взгляд незнатока? Не клинок, хотя он и очень хорош, а многоцветный эфес. Много золота, много камней, пестрота и богатство. И любой прекрасно знает, что дорогие камни не будут ставить на плохой клинок. А вот красотой здесь, в нашем понимании, и не пахнет.

Тут в пафосную речь Боброва вмешался хозяин лавки, который до этого не знал, какую группу посетителей выбрать для последующего охмурения. С одной стороны, женщин было больше, и опытный купец прекрасно знал, что они легко поддаются грубой лести и вообще являются благодарными клиентами. Польсти женщине и ты найдешь путь к кошельку ее мужчины. А с другой стороны, его взяли за живое рассуждения Боброва о представленных здесь изделиях вовсе даже купцу незнакомых ювелиров. И вообще персов. Но ведь греческие ювелиры работают точно так же, и методы обработки драгоценных камней одинаковы во всей Ойкумене.

Бобров с Петровичем терпеливо выслушали горячий монолог купца, а потом Бобров сказал:

– Не буду с тобой спорить, достопочтенный, но если примерно через месяц ты будешь еще здесь торговать, я покажу тебе как надо обрабатывать камень, чтобы была видна его душа.

… Когда баркентина и шхуна вошли в Стрелецкую бухту, какого-то особенного комитета по встрече не наблюдалось. К заходам Вована здесь привыкли и регулярно его встречали только Млеча, грузчики, да Евстафий по долгу службы. Но когда на берег сошел Бобров, весть об этом распространилась по поместью со скоростью взрыва. И скоро народ начал собираться в усадьбу. Даже с дальних виноградников. Даже с огородов Бобров чаянья населения оправдал полностью. Он на площади перед усадьбой сказал народу все, что тот хотел услышать. В своей речи он коротко изложил успехи колонизации Африки, ее потенциал и пути грабежа. А под занавес пообещал обалдевшему от перспектив электорату скорейшее обогащение не ниже чем до уровня херсонесских олигархов.

Народ после этих слов заорал по-гречески «ура», стащил Боброва с импровизированной трибуны и долго носил по двору, пока официально признанная первая леди Златка не вырвала его из лап оголтелой толпы.

Потом был, типа, пир в усадьбе. А перед этим Андрей, совершенно по-русски, выкатил из подвалов несколько Серегиных изделий, наполненных вином. Правда, до того, чтобы черпать напиток шапками и сапогами народ не опустился, потому что Евстафий приставил к бочкам несколько ветеранов, которые оделяли желающего полным кратером, который тот должен был выхлестать не сходя с места, а посуду вернуть. Количество подходов не ограничивалось. Очень скоро жертвы Бахуса или, по-местному, Диониса усеяли двор.

В триклинии все было гораздо пристойней. И хотя Ефимия находилась далеко в Африке, заменивший ее повар тоже был хорош. И сошедшие с кораблей и местные дружно отдавали дань кулинарным изыскам, запивая это дело белым и красным в разбавленном исполнении.

Девчонки, за время плавания привязавшиеся к Златке и Апи как к старшим сестрам, увидев Бобровское поместье и уяснив для себя роль и положение в нем и Златки, и Апи, прониклись к ним столь глубоким уважением с каким не относились даже к деспоту Боброву. А Златка и Апи, взяв над ними нечто вроде шефства, посадили их рядом с собой за пиршественный стол, наложив, правда, ограничение в вине. Девчонки были на седьмом небе.

Утром, когда все еще не пришли в себя, из вод бухты, словно дядька Черномор, правда, на этот раз без сопровождения, вылез Смелков. Он тоже обрадовался появлению Боброва и Петровича и сразу предложил за это дело выпить. Дело было в таблинуме, стены которого украшала богатая коллекция холодного оружия. Так что, еще минута и Смелков был бы зарезан, самым что ни на есть извращенным способом. Но тут вошла Апи, свежая как утренний бриз, и, увидев забившегося в угол Смелкова, и Боброва с Петровичем, нависших над ним с мечами в руках, наивно предложила свою помощь. Одолеваемый синдромом похмелья Бобров захихикал и, уронив меч, расслабленно махнул на Апи рукой.

– Ты спасла меня, прелестное создание! – с пафосом заявил Смелков, вылезая из угла и с опаской косясь на Петровича, который продолжал сжимать в руке меч.

– Обращайся, дядь Юр, – ответила Апи и повернулась к выходу.

– Ты зачем приходила-то?! – окликнул ее Бобров.

– Я вообще-то хотела пригласить вас к завтраку, да, смотрю, у вас и так развлечений хватает.

Через пару часов, когда Смелков, несмотря на залитый внутрь литр вина, обследовал все, привезенное Вованом, и даже пытался обследовать девчонок, за что получил по рукам от Златки. Хорошо, что девчонки не обиделись и только похихикали слегка смущенно. Так вот, Смелков, пересчитав бревна и проверив текстуру древесины, а также оглядев слоновьи бивни и рога носорогов, заявил:

– Значиттак, мужики. Бревна я забираю целиком, и пилить буду у себя. И не спорьте. Так будет проще, чем от вас по несколько досок таскать. Слоновая кость и рога пусть пока полежат здесь. Придет транспорт – заберу.

– А на сколько все это потянет? – спросил Вован.

Этот вопрос его живо интересовал. Юрка поднял глаза к потолку и зашевелил губами.

– В общем, где-то на шестьсот-семьсот тысяч, – сказал он неуверенно. – Долларов, естественно.

Бобров и Вован переглянулись. Вован подумал про вторую шхуну. Бобров подумал про еще две.

– А что ты скажешь на это? – Бобров развязал завязки лежавшего на столе кожаного мешочка, на который ранее с интересом поглядывал Смелков, перевернул его и слегка встряхнул.

На столешницу высыпались и покатились по ней десятки камешков, похожих на осколки обкатанного морем стекла. Юрка разинул рот.

– Не может быть, – сказал он после томительной паузы.

Бобров довольно хохотнул, Вован прищурился, а Петрович зябко потер руки.

– Ну и сколько теперь? – спросил Бобров ехидно. – На твой взгляд.

– Честно? Не знаю, – повинился Смелков. – По каждому камешку надо говорить отдельно.

– А не знаешь, кто обещал оборудование для огранки, и может даже самого огранщика?

– Ну я, – упавшим голосом сказал Смелков. – Мужики, не поверите, замотался. Но теперь-то да. Вот прямо завтра и займусь. Теперь-то денег точно на все хватит.

– Ты там смотри, – предостерег его Бобров. – Будь поосторожней. А то ведь выйдешь прямо на центральный рынок и начнешь орать «А вот кому алмазы! Прямо из Южной Африки!» Это у нас тут все просто и незатейливо. А там у вас слишком много желающих приобщиться. Начиная от бандюков и кончая Де Бирсом, который никак не пожелает терять свою монополию.

– А у вас тут никак нельзя продать? – осторожно поинтересовался Смелков.

– Ага, – заметил Вован. – Конечно можно. За доллары.

Когда задумчивый Смелков, не забывший, однако, прихватить с собой камушки, погрузился в воды бухты, наказав предварительно ждать его через неделю, Петрович сказал:

– А ведь Юрка интересную мысль выдал. Почему бы нам не поторговать здесь нашими бриллиантами?

– Да думал я об этом, – с досадой сказал Бобров. – И даже имел беседы с купцами. Да, конечно, мы со своими шлифованными по методу двадцатого века алмазами будем иметь успех и гарантированный сбыт в основном из-за непривычности огранки. И даже будем получать бешеные деньги. Но в серебре и золоте. Вся наша беда в том, что системы ценностей четвертого века до нашей эры и двадцатого века нашей эры никак не связаны. То есть мы не сможем полученное здесь богатство адекватно реализовать в двадцатом веке. Если еще проще, то золото и серебро мы можем продавать только в качестве лома, да и то до первого постового. Ну, или бандита. Или, значит, довольствоваться тем, что здесь есть. Дворцы, пиры, женщины, лошади, рабы. В общем, местная разгульная жизнь. И подавляющему большинству наших людей это подходит. Наверно потому, что они ничего другого не знают. А вот Златке и Апи уже нет. Да и вообще всем, кто с нами осваивает южную Африку этого уже мало. Они познали вкус цивилизации двадцатого века, и им подавай электричество, горячую и холодную воду в квартиру, канализацию, развлечения в виде кино и музыки, огнестрел и средства передвижения. И заметьте, нам с радостью все это продадут в двадцатом веке, но за адекватные деньги, то есть за доллары, евро или франки. А чтобы их получить, надо здесь продать наш товар. А это алмазы. Круг, можно сказать, замкнулся. Петрович посмотрел вокруг без энтузиазма и спросил:

– Но ведь не алмазом единым?

– Что касается доставки, то алмазы проще всего. Хотя дальше идет сплошной криминал. Все остальное – габаритное и гораздо дешевле. Но со сбытом проще. Тут все от Юрки зависит.

– И что же теперь? Нам придется жить во дворцах, услаждать взоры и слух пением и танцами красивых женщин, вкушать гастрономические изыски, но не иметь телевизора и теплого сортира?

Бобров молча кивнул.

– Вот же, – с досадой сказал Петрович. – Когда у меня был телевизор, я его практически не смотрел. А как его не стало – просто жить не могу.

Целую неделю в поместье царило уныние – не уныние, но какое-то тревожное ожидание. Причем касалось это Боброва, Вована, Петровича и, в несколько меньшей степени, дядю Васю. Златка и Апи тоже должны были тревожно ожидать, но у них оказались другие заботы – они возили девчонок в город Херсонес, который хоть и был сильно меньше Сиракуз, но тоже выглядел настоящим городом в отличие от южно-африканского Новгорода. Девчонки хоть и были маленькими и неразумными, уже понимали, что качество жизни не зависит от размеров города. Так что белизна и изящество портиков, а также качество отделки скульптур в их понимании не могли сравниться с горячей ванной, электрическим освещением и видеомагнитофоном. И Златка и Апи, подумав, вынуждены были с ними согласиться, но как женщины взрослые и замужние, а значит положительные во всех смыслах, посоветовали быть осторожнее в оценках и при посторонних избегать сравнений.

Смелкова ждали с утра, а он появился поздно вечером. Часовой даже принял его за одно из воплощений бога Нерея и едва не проткнул насквозь. Смелкова спас вовремя появившийся Евстафий, который популярно объяснил часовому, что Смелков на Иерея ну никак не тянет.

Многие еще не спали. Уж Бобров-то, при наличии таких жен, точно.

Юрка прокрался к Бобровской спальне и поскребся в дверь. Ему открыла совершенно голая Апи, почему-то не удивившаяся и не завизжавшая. Она посмотрела на Юрку с секунду и отошла, качнув грудями. Юрка понял, что его акции упали ниже уровня пола, если такие девушки, будучи совсем обнаженными, его напрочь игнорируют. Но тут появился Бобров с намотанной на чресла простыней, и вечер сразу заиграл всеми красками.

Так, по крайней мере, показалось Смелкову, пока Бобров полоскал его морально и физически. Юрка едва успел вставить несколько слов между теми изысками ораторского искусства, которые Бобров, скорее всего, почерпнул у своих греческих визави. Причем, эти несколько слов пришлось повторить два раза. После второго раза Бобров резко заткнулся и убрал руки. А после нескольких секунд раздумья повернул голову и крикнул:

– Апи!

Девушка тут же возникла у него за спиной, но Смелкова постигло жестокое разочарование – она была, как и Бобров, задрапирована простыней. Бобров сказал ей вполголоса несколько слов и Юрка расслышал:

– Саныч… Петрович… Вася… таблинум.

Апи умчалась, а Бобров попросил подождать и прикрыл дверь. Обратно он появился через минуту, уже без простыни, но в шортах. Следом за ним из двери высунулась Златка. Но, в отличие от Апи, высунулась частично – только голова и часть плеча. Голого, понятное дело.

– Привет, Юр, – сказала она. – Что там у тебя такого, что Бобров пренебрег своими женами?

Смелков замялся. Златкиного язычка он серьезно опасался. Но его выручил Бобров.

– Спрячься, – сказал он Златке. – Продует.

Когда все приглашенные, недоуменно переглядываясь, расселись и Апи, все еще в простыне, притащила здоровый кувшин с вином, а Млеча стопку стаканов и, пользуясь этим, обе уселись в сторонке, со своего места вскочил Смелков. То, что он донес до публики, заставило публику забыть как о сне, так и о сексе и дружно сосредоточиться на Юркиной речи.

А Юрка говорил о вещах ожидаемых и в то же время фантастических. Оказывается, за прошедшую неделю он успел побывать в Виннице, где на развалинах завода объединения «Кристалл» умудрился завербовать одну из немногочисленных огранщиц, оставшихся не у дел. Причем завоевал он ее в упорной борьбе, пообещав не пятьсот долларов, как сулили конкуренты, а сразу пять тысяч. Женщина, понятное дело, поплыла и об условиях почти не слушала, сходу подписав контракт.

– Мужики, вы уж меня не подведите, когда я вам ее доставлю.

Мужики дружно замотали головами.

Кроме всего этого Юрка продал десяток добытых камней и на вырученные деньги приобрел подержанное оборудование для огранки, вручил аванс завербованной женщине, и у него еще осталось примерно двадцать тысяч долларов.

В общем, обалдевшее собрание постановило завтра же начать строительство мастерской, Боброву и компании отбыть в южную Африку для увеличения добычи, Юрке поискать выходы на Де Бирс, чтобы не иметь впредь головной боли со сбытом, а часть бриллиантов реализовать на рынках Древнего мира.

На вопрос Смелкова «а на хрена?» Бобров ответил:

– Красиво жить не запретишь.

Вот здесь, похоже, а не на прощальном банкете прозвучала фраза Петровича:

– А давайте вызовем на соцсоревнование Александра Филипповича – кто создаст империю обширнее и богаче.

Ему возразили, что у Александра фаланга и вообще на него вся Греция работает.

– Ну и что, – не сдавался Петрович. – А у нас знания и техника. И на нас целый Юрка работает.

Петрович вроде как пошутил и все так и восприняли, но через пару дней Бобров засек Петровича за изучением боевого пути македонской фаланги и понял, что шутка начинает перерастать во что-то серьезное. Но потом он отвлекся, потому что назревали более ответственные дела – Златка, живот которой заметно выделился в последнее время, настоятельно требовала специфического ухода. Она, конечно, не сама требовала, а требовали обстановка и обстоятельства. И с ними нельзя было не считаться.