Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Ну, в изделии камень всегда дороже. Он и смотрится лучше. Особенно в сочетании с золотом. Красным, высокопробным. Но это мое личное мнение, – добавила она, спохватившись, скомкала разговор и поспешила удалиться.

Бобров не успел задуматься над предложением Нины Григорьевны, как сбоку налетел Прошка.

– Шеф! – заорал он так, что у Боброва зазвенело в ушах, и он страдальчески сморщился. – Шеф! Дай мне десяток солдат, и я приведу это отродье на веревке!

Бобров забыл о чем он размышлял секунду назад.

– А ты знаешь, кто это отродье? Где прячется? Кто его родители?

– Нет, – ответил огорошенный Прошка.

– Вот ты сначала поищи его, определи, где он сидит, а потом, так и быть, бери солдат. Да, ты мне совсем голову задурил. Что с отцом-то?

– С отцом? – Прошка нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Отец жив и Петрович сказал, что будет лучше прежнего.

– Ну, если сам Петрович, то конечно.

Бобров помолчал.

– Вот что, Проколос…

Прошка подтянулся и посерьезнел. Когда шеф называл его полным именем, следовало ответственное поручение. Прошка мимолетно пожалел о том, что поиски обидчика отца откладываются, но знал, что шеф об этом помнит и значит, надолго они не отложатся.

– А найди-ка ты мне, друг Прокопос в городе златокузнеца. Причем, лучшего в городе. Только об этом должен сказать не он сам, а другие мастера. Этот златокузнец не должен ничего знать о тебе и знать, о том, что его ищут. Для получения информации используй купцов, мальчишек, соседей, рабов, наконец. Даю тебе на все про все три дня.

Озадаченный Прошка ушел. Он хотел было выцыганить четыре дня, но Бобров был неумолим. Сам же Бобров задумался над тем, куда можно пристроить в этом мире изделия Нины Григорьевны и неизвестного пока ему ювелира. Думалось Боброву лучше всего на ходу. Поэтому он стал наматывать круги вокруг дома и взгляд его стал отрешенным. Случившиеся во дворе трудящиеся сперва смотрели с недоумением, а после третьего круга перестали обращать внимание. Но на третьем круге Бобров понял, что идет не один, сфокусировал взгляд и обнаружил рядом улыбающуюся Златку.

Златка носила уже заметный животик и в постельных ристалищах участия не принимала. Апи приходилось отдуваться одной, что она и делала с большим энтузиазмом, вызывая у подруги здоровую зависть. Нет, Златке тоже доставалось, но, так сказать, в щадящем режиме.

Бобров своей старшей жене очень обрадовался, несмотря на то, что видел ее всего несколько часов назад. Появление Златки на фоне его мыслительного процесса было словно неким мистическим откровением. Златка, вопреки своему веселому и где-то даже взбалмошному характеру, давала порой Боброву исполненные глубокого смысла советы, за что была не только любима, но и уважаема.

Златка ухватила Боброва под руку и прижалась к плечу, подстраиваясь под шаг.

– Что у тебя нынче за проблема? – спросила она, зная манеру Боброва обдумывать решение вопросов.

Ну Бобров и поделился сомнениями. А что ему было скрывать? От Златки-то. Дальше они шли молча.

– Ничего не выйдет, – вдруг сказала Златка.

Бобров посмотрел на нее вопросительно.

– Время сейчас неудачное. Для нас неудачное. Смотри, Эллада является признанным центром Ойкумены.

– Ну, – заметил Бобров. – Китай бы с тобой поспорил. Ну да ладно. Все равно это слишком далеко.

Златка не обратила внимания на его реплику.

– В Афинах и в Пелле сейчас сосредоточена масса всякого барахла. Александр Филиппович в походе, давай будем называть вещи своими именами, ограбил все богатые города и царства. Так вот, вся огромная добыча стекается в Элладу. Что царская, что отдельных фалангистов или гетайров. Поэтому, сам же говорил, предложение уже превышает спрос. И так будет не один год, пока Александр не дойдет до крайней восточной точки своей империи, а потом не вернется в Вавилон. Сколько, говоришь, ему еще отпущено?

– Говорят, около десяти лет, – неохотно сказал Бобров.

– Вот видишь. Десять лет. А все греческие колонии Средиземноморья и Причерноморья связаны со своими метрополиями. И купцы повезут товары из столиц и метрополий в колонии. А так как товары эти не для широкой публики, то и спрос на них будет ограниченным. Ну и цены соответствующие. Так что нам, с нашим дорогим, но непривычным товаром там делать нечего. Если же выйти за пределы эллинского мира, то там народ вообще безденежный.

– Нуда, – пробормотал Бобров. – Если нет товарно-денежных отношений, то нети денег. Элементарно.

– Можно, конечно, на рабов менять, – сказала Златка, искоса поглядывая на Боброва.

Похоже, она была удовлетворена его реакцией, потому что продолжила:

– Хотя цены на рабов тоже падают.

– То есть, – резюмировал Бобров. – Мы с тобой приходим к выводу, что нам не следует пока заниматься продажей наших драгоценностей, а развивать обычную торговлю, основанную на самых ходовых товарах из двадцатого века. Надо расширять сеть лавок. В том числе и в столицах. Кораблей у наемного и снабжать лавки мы можем бесперебойно. Единственное узкое место у нас – портал. Но ведь производство некоторых товаров мы можем взять на себя. К примеру, оружие. На хорошее оружие спрос будет только повышаться. Впереди сплошные войны. Объявленные и необъявленные. А у нас выход на прекрасную сталь. Мы будем получать заготовки клинков, и доводить до изделия. Как мысль? А?

– Да, шеф, ты мудр, – сказала Златка и засмеялась.

… Смелков появился, как и планировал. Нина Григорьевна вынесла на суд публики свое изделие. Публики на демонстрацию набился целый таблинум. Кроме Боброва с непременными Златкой и Апи, были все трое врачей, дядя Вася, Вован с Млечей, Смелков с осознанием собственной важности, естественно Андрей и Евстафий. Ну и, конечно же, Никитос. Прошка примчался в последний момент и, судя по его хитрой физиономии, имел что сказать.

Бриллиант укрепили павильоном на черном бархате и стали испытывать с разными источниками света от спички до стоваттной лампы. Камень сверкал и искрился, светился и переливался. В восхищенном гуле нельзя было разобрать отдельных слов. Автор и сама выглядела как бриллиант. Юрка, весь дрожа от нетерпения, хотел уже хватать и бежать, словно цены на бриллианты держались высокими последний час, а потом уже все… будут раздавать даром всем желающим. Однако Бобров, пошушукавшись с Прошкой и перекинувшись парой слов с Ниной Григорьевной, порекомендовал ему погодить.

Рано утром Прошка, сопровождаемый двумя всадниками, привез в поместье опрятного мужичка в чистом хитоне и с ящичком, в котором подозрительно звякало. Место мужичку определили пока в пристройке Нины Григорьевны, поставив дополнительный верстачок с газовой горелкой, тисочками, микродрелью и прочим набором юного ювелира. Мужичок все это оценил, кивнув растерянно. Потом ему показали камень и озвучили требования. Камень мужик, который, как сообщил Прошка, носил звучное имя Перикл, рассматривал не менее получаса. Потом отложил и начал что-то рисовать на предоставленной бумаге, которую тоже предварительно рассмотрел.

Кляня мужика, а потом и Боброва за медлительность, а заодно Нину Григорьевну за идею, Юрка бегал кругами возле пристройки и каждые четверть часа врывался внутрь с воплем «доколе!» Перикл втягивал голову в плечи и посматривал с опаской. Бобров всякий раз должен был извиняться и клясться Зевсом, что подобное впредь не повторится. Наконец, после третьего раза Бобров не выдержал и сопротивляющийся Смелков был заточен в Андреевой винном подвале, где он с горя и надрался. Через час Бобров, убедившись, что Юрка дрыхнет без задних ног, при помощи четырех мужиков доставил его в его же комнату, где и оставил до утра.

А Перикл проработал всю ночь. Сперва он удивлялся нескольким электролампочкам, освещающим рабочий стол, бинокулярной лупе, газовой горелке и набору стальных блестящих инструментов, а потом удивляться перестал и увлекся работой. Бобров даже выставил у дверей парный пост, чтобы человеку никто не мешал.

И где-то около десяти утра (Смелков как раз продрал глаза и приполз в триклиний, страдая похмельем) Перикл предъявил народу свое творенье. Бобров сказал «м-да», с Юрки слетело все похмелье, а единственный профессионал среди них – Нина Григорьевна – сложила вместе руки и зябко повела плечами, словно замерзла. Девчонки, которые никак не могли пропустить такое событие, дружно ахали, а Вован махнул рукой и сказал, что он в этом не разбирается.

В общем, Перикла, отягощенного заработанным серебром, торжественно повезли домой, а Смелков прихватил перстень и смылся, не прощаясь. Вернулся он через три дня. Пока мужики вытаскивали из воды доставленные тюки с товаром, Юрка отвел Боброва в сторону.

– Продал, – сказал он, заговорщицки оглядываясь. – За двести пятьдесят штук евро.

– Скока, скока? – переспросил Бобров ошеломленно.

– Да, да. Ты не ослышался.

Бобров только головой помотал, как та лошадь, отгоняя мух. А Юрка продолжил уже в полный голос:

– Там в тюках мелочевки на пару штук долларей. Часть возьмете неграм в Африку. Блин, заслужили. Это же их камень ушел. Ты им еще оружия прихвати. Можно даже в кредит. Пусть окрестности завоевывают. Я почитал, у них там дальше к востоку кимберлитовые трубки и золото есть. Пусть трудятся. Негры ведь, – Юрка помолчал. – А вы когда уходите?

– Через пару дней, – сказал Бобров. – Мы уже почти все собрали. Вот с Никитосом разберемся и вперед.

Дрова кончились сразу за Босфором и Вован, дотянув до последнего, приказал остановить машину. Сразу наступила тишина, которую, не дав прочувствовать, прервал топот матросских ног по палубе. Башмаки на толстой подошве по приказу Вована носили только марсовые на фок-мачте, потому что бегать босиком по выбленкам еще то удовольствие. Все остальные, которым досталось обслуживать грот и бизань, по летнему времени бегали по палубе босиком. И обувь экономится, и настил не портится. Баркентина оделась парусами в кратчайшее время. У форштевня вспух бурун, энергично зажурчала вода под кормовым подзором и подошедший помощник, глядя в свои записи, доложил:

– Пять узлов.

– М-да, – сказал стоявший рядом Бобров. – Долгонько нам с такой скоростью тащиться.

Нетерпение его было понятно. Бобров возвращался в поместье после почти годового отсутствия. Связи, конечно, с поместьем он не терял, раз в два месяца, плюс-минус неделя прибывала неразлучная пара Вовановых судов, привозила ходовой товар, что-нибудь из заказанного и забирала добычу, скопившуюся к тому времени в закромах Новгорода, регулярно пополняемых из Кимберли. А к моменту отъезда Боброва в Кимберли работало уже полторы сотни человек. И начатая Бобровым в свое время яма на месте алмазного месторождения за это время превратилась в полноценный карьер диаметром как раз в будущую «Большую дыру».

Глубина карьера, правда, была еще несерьезной – каких-то десять метров, но добыча в сто пятьдесят тысяч карат впечатляла. Чтобы такого достичь за столь небольшой срок необходима была четкая организация труда наряду с внедрением механизации. Из этих двух условий в реалиях Древнего мира и отдаленности от центров цивилизации пока в полной мере удалось выполнить только первое.

Что же касаемо второго условия, то пока удалось механизировать только подъем породы паровой лебедкой. Однако, процесс получился слишком затратным, потому что сам подъем осуществлялся примерно раз в полчаса и занимал от силы минут пять. А все остальное время котел надо было держать в горячем состоянии. Дров уходила уйма при мизерном эффекте, и Бобров подумывал повесить на вал паровой машины еще какой-нибудь механизм, но пока не знал какой. Обращение к коллективному творчеству тоже результатов не принесло.

Еще одну новинку, которую можно было считать механизацией, внедрили примерно полгода назад. Тогда проникшему в свое время Вовану удалось, пользуясь сохранившимися еще знакомствами, урвать чуть ли не с последнего, продаваемого за рубеж траулера судовой компрессор. К компрессору пристыковали паровую машину, к ней котел, проклиная все на свете, притащили два баллона, долженствующих выступать в качестве ресиверов.

Парные упряжки мулов, доставившие все это железо за три рейса, пробили к Кимберли настоящую дорогу, которая больше уже не зарастала.

Вся публика в Кимберли следила за сборкой агрегата с большой опаской. Сама машина с котлом отрицательных эмоций не вызывала. Дело было насквозь знакомое и привычное. А вот когда включили компрессор и заработали предохранительные клапана, люди невольно попятились. Серега, а финалом сборки ведал он, потом рассказывал, что на рабочей площадке не осталось никого, и ему пришлось заканчивать монтаж в гордом одиночестве. А от всех остальных видны были только головы, высовывающиеся из-за кромки ямы. Смелее всех оказался Стефанос – его было видно по пояс.

Зато потом, когда заработал отбойный молоток, и Серега наглядно продемонстрировал его преимущества, те, кто раньше прятался, выстроились в очередь, а Серега, живо представив сцену с покраской забора тетушки Полли, уселся поудобнее, готовясь торговаться, но, не помня, что нужно брать первым, одноглазого котенка или сломанную оконную раму. Серега же и решил проблему загрузки паровой машины лебедки. Решение было настолько простым, что Бобров сперва не мог сказать в свой адрес ни одного цензурного слова. Серега с интересом слушал. А когда оказалось, что Серега по ходу дела заново придумал локомобиль, Бобров засобирался в монастырь.

Апи приняла это всерьез и бросилась выспрашивать Серегу, а тот, мало того, что с подробностями описал все нюансы, но еще и многое добавил от себя. Бедная девчонка ударилась в слезы и ревела, вцепившись в Боброва руками и ногами, так, что наверно растопила бы несколько самых каменных сердец. Серега, видя такое дело, удрал подальше, чтобы не быть зверски зарезанным, а Бобров, держа на руках всхлипывающую Апи, целый час ходил по комнате пока девушка не уснула. Но и во сне Апи держалась за Бобровский палец и, когда тот пытался палец высвободить, девушка просыпалась, и лицо ее опять принимало тревожно-пугливое выражение.

Апи удалось успокоить только через сутки. Бобров трижды поклялся всеми богами, что он о монастыре и думать забыл, но Апи еще долго посматривала с тревогой. Серега, по счастью, уже смылся, уйдя к побережью, где его ждала Дригиса, с добычей двух месяцев.

Как уже понятно, Бобров на этот раз взял с собой Апи. Ну, это он так считал. Честно говоря, Апи его достала. Она выучилась ездить верхом, она навскидку стреляла из тяжелого карабина. Она даже продемонстрировала Боброву промывку алмазов. Теоретически, конечно. Бобров, в конце концов, вынужден был ее взять. И ни разу об этом не пожалел. Никогда Бобров еще не путешествовал с таким комфортом.

Апи считала, что ее возлюбленный должен быть всегда сыт, согрет и защищен. А еще она считала, что именно она может и должна это сделать и сочла, что поход это лучший случай для реализации задуманного, занявшись этим на первом же привале. Приготовленный ею ужин был принят благосклонно, но когда Апи предложила себя в качестве полноценной боевой единицы для несения ночного дежурства, ее подняли на смех. У древних в ратных делах гендерное равенство как-то отсутствовало (может и правильно). А вооруженное ночное дежурство приравнивалось к ратному делу. Бобров, конечно же, за жену заступился и напомнил насмешникам, как они сами совсем недавно не знали, что делать с правильной стороны от мушки. Самолюбие Апи, тем не менее, сильно пострадало.

Однако, Апи не стала поддаваться унынию. Если не сложилось защитить мужа в коллективе, она будет защищать его индивидуально. Тем более это можно было совместить с понятием «согреть». А надо сказать, что Апи очень своеобразно трактовала выражение «спать с мужем». Своеобразная трактовка ни в коей мере не касалась межполовых отношений. С сексом у Апи было все в порядке. А вот потом…

Если Златка, как наверно и большинство женщин во сне, инстинктивно старалась свернуться калачиком и насколько это возможно спрятаться в объятиях своего мужчины, который просто обязан по своей мужской сути и согреть и защитить, то Апи поступала ровным счетом наоборот.

В одну из первых ночей Бобров, тогда уже второй раз молодожен, проснулся под утро от непривычного ощущения. Он прислушался к себе и понял, что ему очень хорошо и тепло. А надо сказать, что Вован тогда в целях экономии дров и в связи с тем, что они все-таки шли на юг, где и так тепло, перестал отапливать каюты, и по ночам было довольно прохладно. Златка же, несмотря на свой рост, как-то ухитрилась устроиться у Боброва подмышкой и прекрасно себя сознавала. Тем более, что и покрывало, по идее должное укрывать всех, непонятным образом оказывалось на ней. А тут Бобров почувствовал себя согретым с двух сторон и, повернув голову, увидел в сумраке Апи, прильнувшую к нему, вытянувшись во весь свой рост. Получилось так, что Бобров оказался прикрыт ее телом с правого бока почти весь (ну докуда Апи смогла достать). Спина и попа у нее были в мурашках, но Апи самоотверженно терпела ради того, чтобы мужу было тепло.

Бобров тогда умилился и принялся восстанавливать справедливость, как он ее понимал. Он стянул покрывало с заворчавшей Златки и набросил край его на Апи, повернув ее спиной к себе. Его действия были вознаграждены еще теснее прижавшейся Златкой, а пропавшее ощущение теплой упругой груди Апи заменилось не менее восхитительным ощущением ее же упругой попки.

Вот с той самой поры Апи стала заботиться о Боброве и по ночам. Бобров поначалу стеснявшийся и избегавший такого отношения, постепенно привык, как привык к манере Златки, впрочем, находя ее вполне естественной.

Когда отряд дошел до места первого привала, все были в достаточной степени вымотаны, потому что за время мирной жизни в Новгороде слегка расслабились. Хорошо, что не надо было оборудовать бивуак, надо было только озаботится дровами, но этого добра вокруг было полно. А после того как обиходили мулов и сами поужинали, всех неудержимо потянуло ко сну. Со сном остался бороться только дежурный, который даже присесть боялся, чтобы немедленно не отключиться. Бобров без всякой задней мысли откинул одеяло на своей постели и с ужасом обнаружил там обнаженную Апи. Сон с него как рукой сняло.

– Апи! – зашипел он, тревожно оглядываясь, не слышат ли спутники. – Немедленно оденься.

– Но почему? – простодушно спросила Апи тоже шепотом, принимая то, что она считала игрой. – Мы же не будем любить друг друга. Просто так будет теплее.

– Апи, – внушительно прошептал Бобров и у него это получилось. – Мы в лесу и если ночью под одеяло заползет какой-нибудь паук, то лучше тебе быть одетой.

– Ой! – сказала Апи и потянула из-за изголовья штаны и куртку.

Бобров лично проверил, как она оделась, что, надо сказать, доставило ему немалое удовольствие, подоткнул общее одеяло и, прижав к себе девушку, моментально заснул. А Апи еще минут пять посоображала, кто же кого на этот раз греет, и тоже уснула.

Так у Апи до самого Кимберли ничего из задуманного и не получилось. Поразмыслив, она поняла, что Бобров именно что позволяет ей о себе заботиться только в тепличных домашних условиях, когда ей, Апи ничего не угрожает. А вот там, где может существовать хотя бы воображаемая опасность, Апи моментально из опекунши превращается в опекаемую, каждый ее шаг жестко контролируется и при любой нестандартной ситуации вдруг появляется Бобров или его представители и начинают обращаться с Апи как с драгоценностью, то есть беречь и защищать.

С одной стороны Апи это нравилось, ей это жутко льстило. Ей из прошлой жизни просто не с чем было сравнить. Кем она была там? Жалкой, всеми унижаемой рабыней, а под конец так и вовсе сексуальной игрушкой на один рейс, которую выбрасывают за борт после его окончания. Она даже родителей не помнила, но все равно сомневалась, что даже родители могли относиться к ней так же бережно и нежно.

А с другой стороны деятельная натура девушки настоятельно требовала, чтобы она непременно заботилась о предмете своей любви. Предмет же, в свою очередь, наглядно ей продемонстрировал, что в состоянии похода, да еще на глазах многочисленных свидетелей, которые могут просто завидовать, что в походе недопустимо, ничего из ее желаний не получится. Вот наоборот всегда пожалуйста. И окружающие поймут и оценят. И тут же убедительно это показал. Апи почти задохнулась, а когда пришла в себя, потребовала продолжения. Но Бобров сказал: «А вот это, когда придем».

Тогда Апи бросилась в другую крайность. Она занялась конной охотой. Она как-то слышала, что у ее соплеменников это было основной забавой. Ленивый мул наверно сам не подозревал за собой таких талантов, когда зараженный отчаянностью всадницы превратился в натуральную скаковую лошадь, и Апи лихо палила из карабина прямо с седла, вызывая восхищенные возгласы спутников. Бобров хватался за голову и грозил амазонке страшными карами. И один раз даже попытался свою угрозу осуществить, сложив вдвое ремень и скомандовав Апи:

– Снимай штаны!

Апи с готовностью стянула штаны до колен и улеглась на живот в ожидании экзекуции. Ожидание затягивалось и Апи, оглянувшись, не нашла на месте ни ремня, ни Боброва. Тогда она натянула штаны и пошла их искать. Боброва она обнаружила сидящим у костра и задумчиво смотрящим на огонь. Вокруг уже замирала бивуачная жизнь, а в густых сумерках саванны где-то далеко захохотала гиена.

Апи опустилась рядом на землю и положила голову мужу на колени, заглядывая снизу ему в глаза.

– Бобров, миленький, прости меня. Я больше не буду. Честно-честно.

Бобров положил большую ладонь на пушистую макушку и легонько погладил.

– Маленькая, глупенькая девочка Апи. Когда же ты повзрослеешь?

Голос его был пустой и усталый.

Апи дернулась, словно от удара, приподнялась на коленях и вцепилась в Боброва с неженской силой, исступленно повторяя как заклинание:

– Я люблю тебя.

С той поры Апи притихла и уже до самого городка не веселила спутников своими выходками. Она, правда, изредка посматривала на Боброва, но тот делал непроницаемое лицо и Апи со вздохом отказывалась от задуманного. Так и дошли.

С появлением Апи в городке, жизнь в нем резко изменилась. Особенно это стало заметно по Сереге. С одной стороны, ему очень хотелось похвастаться перед Бобровым своими достижениями в организации и оснащении производства, что буквально в несколько раз увеличило выработку. А с другой, наличие живой непосредственной Апи и к тому же безудержно красивой, напоминало ему о Дригисе, и Серега, проведший в Кимберли несколько месяцев, представляя себе полумесячный путь до Новгорода, тихо сатанел. И не преминул воспользоваться подвернувшимся поводом, чтобы удрать.

Впрочем, Бобров, понимая его, ничуть не осуждал. Мало того, заметив взгляды окружающих, каковые они бросали на Апи, когда думали, что Бобров не видит, он выступил с обращением к народу. В этой своей речи он заявил, что считает начальный период основания города завершенным и предлагает, в целях дальнейшего его развития, завезти в Кимберли женский контингент. Отныне все, имеющие жен, имеют право привезти их в город.

– А как же не имеющие? – раздался недоуменный возглас.

– Так заведи себе жену, – пожал плечами Бобров.

Вокруг засмеялись, а Бобров продолжил.

– А теперь подумайте, куда вы привезете жен.

Ответом ему была озадаченная тишина.

– Молодцы, – сказал Бобров. – Сами догадались. Значит, будем строить дома.

Жители Кимберли и не подозревали, что им приготовил хитроумный деспот, хотя твердо знали, что дом это камень, ну или, на крайний случай, дерево, как уже случилось в Кимберли. Но беда была в том, что камня, как это, к примеру, было в Херсонесе или в Милете, откуда были большинство поселенцев, здесь не просматривалось. Может, конечно, под окрестными холмами что-то и было, но поди угадай, под каким и на какой глубине. А дерево? В округе не было лесов. Так, рощицы. На начальные домишки еще кое-как наскребли. Поэтому и интересу поселенцев возник нешуточный. Проблема женщин как-то даже отошла на второй план.

А Бобров загадочно на этот счет помалкивал. Поутру, поучаствовав в разводе на работы, он седлал мулов и, взяв жену, при взгляде на которую местные ценители прищелкивали языками и закатывали глаза, уезжал в саванну. Возвращались они, как правило, к ужину. Часто с добычей. И все время перемазанные в земле.

Через полмесяца такой жизни, в один прекрасный день, в полдень, когда уставшие труженики собрались под навесом на обед, к воротам подкатили, загадочно пыхтя, две самобеглые коляски. Уже немного привыкшие к чудесам и даже переставшие видеть в них божественное начало, поселенцы все равно были поражены. Одно дело, когда паровая машина стоит на месте и производит какую-то работу и совсем другое, когда она бегает по земле, да еще и возит груз. А коляски действительно тащили каждая по прицепу, и прицепы те были далеко не пустые.

В общей сложности каждая такая коляска, которую Бобров назвал мудреным словом «багги», привезла с собой и на себе примерно полтонны груза. В том числе и десять новых поселенцев. В числе скарба был и разобранный гидропресс для формования прессованных кирпичей, который Бобров как раз две недели назад и обещал аудитории. А пока суть да дело, погонщики багги, гордо называющие себя шоф-фэрами небрежно отвечали на многочисленные вопросы соплеменников, при этом стараясь не касаться устройства механизма. Из этого самые проницательные сделали вывод, что ни хрена эти шоф-фэры не знают и умеют только руль крутить.

Бобров, слушая все это, загадочно посмеивался. Когда ажиотаж вокруг прибытия моторизованной группы немного спал, стали выясняться интересные подробности. Оказывается, а это было первое и самое главное, теперь время в пути от Новгорода до Кимберли стало составлять вместо двадцати-двадцати пяти суток всего пять. Когда об этом узнали жители Кимберли, они сначала не поверили, ноте же шоф-фэры подтвердили, делая значительные лица. И тогда ликованию народа не было предела. Это означало… Да многое это означало.

На этом фоне практически незамеченным прошло и второе, и третье, и четвертое. Да и было оно интересно только специалистам, которых и имелось-то всего один по фамилии Бобров. Бобров, правда, пытался все это объяснить Апи. И про аксиально-поршневой двигатель, и про прямоточный котел, и про конденсатор в автомобильном радиаторе, и про колеса со специальными грунтозацепами и на пружинной подвеске. Но девушка уже через пять минут заскучала, хотя, видно было, что честно пыталась въехать в Бобровскую абракадабру.

После этого опыта Бобров со всей ясностью понял, что если он хочет получить общество не полных дебилов, то надо срочно внедрять систему общего образования. Хотя бы на уровне начальной школы. Причем, советского образца, а не какого-то там болонского. Балбесов у нас и так хватает. Тем более, что цепочка обогащения в принципе отлажена и наверно там, в Севастополе-Херсонесе уже начала давать отдачу. А так как рабочих рук стало требоваться меньше, то вполне можно начинать брать на работу таких «бесполезных» людей как учителя, врачи, архитекторы, художники. Короче, создавать полноценную цивилизацию.

А что, жизненного пространства навалом, «золотой запас» имеется, техника… ну, технику можно и прикупить. Кстати, и промышленность развивать не надо. Вполне можно быть и сырьевым придатком. Тем более, что и прецедент в новейшей истории имеется.

После таких рассуждений Бобров с большим энтузиазмом взялся за строительство, хотя был в этом деле полным дилетантом. Но, естественно, в этом не признался. Где это видано, чтобы деспот был дилетантом. Деспот знает все! Бобров действительно насмотрелся, как работал в его усадьбе приглашенный архитектор, и сейчас было самое время применить полученные знания. Однако, помаявшись пару дней над чертежами, он понял, что его знаний явно недостаточно. Но думал совсем недолго, тут же начав высчитывать сроки прихода Вовановых судов.

– Вован сейчас с Серегой на борту наверняка уже дома. Вторая пара кораблей, скорее всего, уже ушла из Новгорода и сейчас на подходе к Луанде. Там они за пару дней погрузятся и уйдут домой.

По всему выходило, что не раньше чем через месяц в Новгороде появится Вован.

– Эх, еще бы пару кораблей, – вздохнул Бобров.

Он отлично знал, что один корабль заканчивали оснасткой, а второй корпус только заложили. Опять все упиралось в нехватку обученных людей. Бобров прекрасно понимал проблемы Древнего Мира, понимал, что масса народа ушла с Александром и много его уже погибло. А сколько еще уйдет на свободные земли его новой империи. Как будто здесь нечего делать. В общем, Бобров до того разозлился, что забыл с чего начал. А когда вспомнил, то даже местами покраснел.

Получалось, что весть с Вованом он сможет передать максимум через месяц, а дойдет она еще через месяц. Правда, существовала вероятность, что Вован по дороге домой встретит вторую пару кораблей в районе Канарских островов и уговорит капитана, вернутся хотя бы в Сиракузы, где тоже можно нанять хороших строителей. Тогда… Бобров повеселел. Тогда можно ожидать, что архитектор здесь появится пораньше, чем через три месяца. А пока пару домов можно и самому построить.

А ведь Бобров с Апи не зря мотались по окрестностям. Бобров никогда не считал себя великим геологом. Он вообще себя геологом не считал. Но уж глину и песок от прочей породы отличить умел. Вот и отличил. И как только народ, удовлетворив любопытство, опять вошел в рабочий ритм, он запряг одного из шоф-фэров вместе с его багги и прицепом, взял лопаты, двух человек, а Апи сама навязалась, и отбыл.

Появился Бобров к вечеру. К городку приползла багги, в которой рядом с шоф-фэром горделиво восседала Апи, а в прицепе на куче глины лежал Бобров и два труженика. Одежда всех пятерых была качественно перемазана желто-красным. А наутро началась подготовка к строительству. Привезенную глину смешивали с землей, вынутой из карьера, и просеивали через металлическую сетку. Просеянную смесь сбрызгивали водой и засыпали в чугунную форму, срезая излишки линейкой заподлицо с кромками формы. Форму закрепляли на станине гидравлического пресса и, гордый своей функцией рабочий, начинал качать рукоятку. Плунжер опускался, прессуя содержимое в форме. При достижении усилия в десять тонн давление стравливали и из формы извлекали готовый кирпич, который укладывали в штабель для просушки.

Убедившись, что люди уяснили, что к чему и штабель кирпича медленно, но растет, Бобров опять погрузил на багги двух помощников и Апи. Только на этот раз вместо лопат он взял кирки и поехал в другую сторону. И опять вернулся вечером. Прицеп был загружен белыми обломками известняка, а все пятеро на этот раз были в белой пыли.