Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

К концу ноября корабли уже имели железный фрахт и в преддверии зимних штормов отправились в вояж по Эвксинскому Понту.

Бобров перевернул страницу с завершающей записью за тысяча девятьсот девяносто второй год. Но вместо девяносто третьего года увидел триста тридцать восьмой год до новой эры.

– Ишь ты, – удивился он. – Не зря, значит, деффки куролесили в будущем времени.

… Триста тридцать восьмой год ознаменовался поворотным для Греции событием. Греки и до этого не жаловались на спокойную, размеренную жизнь. Так, за год до этого разразилась четвертая Священная война из-за обвинений в святотатстве. Кого и в чем греки могли обвинить с таким пантеоном, было делом вторым. А вот Филипп Македонский с большой охотой откликнулся на призыв эту самую войну возглавить. И тут же занял Златою, что в Фермопилах. Афины всполошились. Ихний Демосфен поставил всех на уши, в кои-то веки сколотив из Афин и Фив, а также Коринфа, Мегары и Эвбеи военный союз. Спарта традиционно это дело проигнорировала.

В триста тридцать восьмом году при Херонее в Беотии произошла решающая битва. Объединенная греческая армия была разбита до совсем. Часть афинян с поля боя смылась, в то время как священный легион семивратных Фив стоял до последнего в прямом смысле. Филипп Афины пощадил, а вот к Фивам отнесся жестко, часть населения перебив, а оставшихся продав в рабство. Кстати, в битве при Херонее впервые продемонстрировал свой полководческий талант, командуя левым флангом, будущий царь Александр…

Материал, посвященный тысяча девятьсот девяносто третьему году, оказался небольшим. И то, событий в этом году было немного. Прямо скажем, очень немного. Но зато каких. Зима для поместья прошла тихо и спокойно. Жили на созданных запасах. Поставки рыбы и оливкового масла прекратились, потому что в такую воду нырять можно было только самоубийце. По той же причине закрылась и лавка Никитоса. Правда, продолжала функционировать Бобровская верфь и ее изделия охотно разбирали в преддверии весенней навигации, тем более, что цены у Боброва были не в пример. С верфи, да с запасов Андреева вина и кормились. Не жировали, конечно, но и впроголодь не жили. И даже войско пополняли. И его командиру всю зиму была работа. И, как выяснилось, не зря.

Вести о готовящемся набеге пришли где-то в середине февраля. Обитатели поместья могли бы удрать под защиту городских стен, но потом пришлось бы все восстанавливать практически заново, и Бобров решил защищаться. Тем более, что грозила не полномасштабная война, а обычный грабительский набег. Правда, очень уж многочисленный. Усадьбу стали готовить к обороне. Как это бывает всегда, все доделать не успели, когда появились скифы. Женщин отправили кораблем в город, а немногочисленные защитники вышли на стены.

Скифов удалось отбить, применив технику двадцатого века. Очень помог херсонесский стратег, выведя городское войско за стены в самый подходящий момент. Его демарш, собственно, и решил исход осады. Так что и почести ему воздали вполне заслуженно.

Скифы слегка разорили Андреевы виноградники, по поводу чего он очень сокрушался, но зато не тронули верфь и пристройки. Вернее, им не дали тронуть. А тут как раз открылся межвременной мост, и поместье стало ускоренными темпами богатеть. Причем настолько быстро, что Бобров решился даже позволить себе недельный отпуск с посещением родного времени. Он даже взял с собой Златку, чтобы той не было скучно. Втайне он хотел, конечно, похвастаться перед наивной девочкой.

Читая это место, Бобров фыркнул, но вынужден был признать, что было и такое.

Ну что ж, и похвастался тоже.

На этот раз поместье встретило зиму, будучи к ней гораздо лучше подготовленным. С перестроенной усадьбой, насыщенной немыслимыми для четвертого века до новой эры удобствами. А Златке были созданы условия сравнимые с веком двадцатым. Подвалы были полны запасами и лавка Никитоса, хоть и на голодном пайке, но проработала всю зиму. Так что, сойдясь в декабре, «отцы-основатели» за исключением Смелкова, с большим воодушевлением подвели итоги прошедшего года.

… Херсонес находился на такой периферии, что события, происходившие в центральной Элладе, его словно бы и не касались. А в центральной Элладе после Херонейского поражения последовало создание Коринфского союза, который естественно возглавил Филипп Македонский. Филипп попытался придать союзу вид патриотического начинания греков, которые якобы объединились против общего врага – Персии. На самом деле все демократические свободы полисов, декларируемые союзом, оказались фикцией. Отныне Македония стала властелином на Балканах.

Вован явился сразу после возвращения девчонок. Ну, не сразу, но через две недели – точно. Оба корабля были сильно потрепаны. Флагман лишился фор-стеньги, сломанной, по словам капитана, у самого эзельгофта. А мателот остался без утлегаря и, соответственно, без части кливеров. Штаги с топа фор-стеньги пришлось заводить на бушприт. Вован с удивлением говорил, что шквал налетел чуть ли не в видимости Сицилии, когда до Сиракуз оставалось буквально несколько часов хода. Крен порой достигал двадцати пяти градусов. Хорошо, что не сместился груз. Больше всего Вован сожалел, что его понапрасну будут ждать на Канарах встречные корабли. И все из-за ремонта. И как он с ними разминулся в море. Дороги-то одни.

Матросы пришедших кораблей дня два отмечали второй день рождения и никто им не препятствовал. И только после этого началась выгрузка.

Вован, которому хватило для празднования одного дня, потому что таких дней рождения у него было с пяток, по завершению оного, дал Боброву полный отчет. А так как рассказывал он интересные вещи, то при отчете, само собой, присутствовали все девчонки, включая, на этот раз и Млечу. Бобров уже имел представление о состоянии дел в южной Африке, но все дело в том, что Вован был первым, кто на большом корабле достиг крайней восточной точки территории – городка Смелковска. Ранее туда добирались только местные каботажники, да он был один раз, но на шхуне.

По словам Вована, городок, ранее состоявший вообще из пары домов, представлял из себя несерьезное скопление домишек, выстроенных в основном в греческом стиле, то есть, глухими стенами наружу. И каждый дом представлял из себя отдельную маленькую крепость. Вован, усмехаясь, поведал, как он собрал на местной агоре наличное население и публично оттрахал, предварительно поставив в коленно-локтевую позу, местную демократически избранную власть.

Девчонки ужаснулись такому попранию прав и свобод, а грубый Бобров поинтересовался:

– Ну и что? Они осознали?

– Времени проверять не было, – пожаловался Вован. – Но они мне поклялись, что концепцию пересмотрят. А вообще, жизнь там кипит и народ туда едет. Я сам туда из Градово три семьи перевез. А Серега подсуетился и открыл там филиал своей строительной компании. Местные-то суденышки туда шастают довольно часто. Так он, чем кирпичи возить, перебросил туда пресс и кирпичи теперь делает по месту.

– А что, – заинтересовался Бобров. – И много там этих местных суденышек?

– Ой, много, – ответил Вован, заметно оживляясь. – Я специально не считал, но десятка два точно есть. Это только каботажники. Рыболовецких я сосчитать не мог. Они практически все на тунце. Сам понимаешь, пока трюм не наполнят – домой не пойдут.

– А чем ловят?

– В основном удочками. А некоторые уже на ярусы переходят. Но это те, которые с машинами. А машин у них пока мало. Я вот только две привез.

– Машин мало, – посетовал и Бобров. – Но больше пока не будет. Не справляемся. Народу нет. Все в Африку ломанулись.

– Нуда, – усмехнулся Вован. – Сырьевая экономика. Бешеные деньги.

– Ты лучше скажи, – Бобров решил уйти от больной темы, – что там со скифами? А то меня здесь их представители плющат что ни день.

– Ну, насколько я знаю, – ответил Вован, – с ними все нормально, переход морем они перенесли на удивление хорошо. Я их высадил в Градово, а сам пошел дальше. У меня же конечный пункт – Новгород. В Смелковск я уже так зашел, в порядке частной инициативы. А вот, когда возвращался, я специально зашел в Градово и поспрошал у тамошнего градоначальника про скифов. И вот, что он мне поведал. Скифы высадились, постояли лагерем за городом несколько дней, а потом наняли проводников из местных охотников, несколько пароконных фургонов, запаслись провиантом и отправились на северо-восток. Когда мы пришли в Градово, прошло что-то около месяца и проводники уже вернулись. Скифы, оказывается, далеко и не отходили, потому что все положительные стороны порта они для себя хорошо уяснили и отдаляться от него не собирались. Первая же встреченная обширная саванна с немерянными стадами антилоп и другой живности их впечатлила настолько, что они решили дальше не идти. Так что отошли они буквально на пару сотен километров. А я привез двух, так сказать, очевидцев, которые будут своему царю все это описывать в красках.

– А где они? – спросил Бобров.

– Так с моими квасят, – ответил Вован, словно даже с гордостью. – Уж теперь-то им точно будет, что рассказать своему царю.

– В Афины не заходил? – продолжил расспросы Бобров.

– Нет, – помотал головой Вован. – Ты же знаешь, у нас с Антипатром любовь без взаимности. Поэтому разгружались мы в Кноссе. А что такое?

– Да я месяц назад туда Агафона отправил. Хотелось бы знать, как он там обустроился.

– Давай так, – оживился Вован. – Я послезавтра отправляю в Милет маленький, ну по сравнению с нашими, одномачтовик. Он очень похож на местные, если особо не придираться. Так вот, на обратном пути он стеньгу срубит, чтобы уж совсем не отличаться, и зайдет в Афины. Готовь вопросы, я передам капитану. Твой Агафон в Пирее будет?

– Он просто-таки обязан там быть.

– Ну, значит, найдет.

– Аты как дальше?

– А я пока наплавался. Отдохну, пожалуй, с месяцок, – Вован подумал. – А то и больше. Мой старпом пусть покапитанит. Ему уже пора. А я схожу через портал. Надо же к цивилизации приобщиться.

– Сходи, сходи, – хмыкнул Бобров. – Там ничего не изменилось. Но вдруг тебе понравится. Хотя с деньгами-то, конечно, – потом спохватился. – Слушай, Саныч, а как же наш будущий клад. Юрка же ни с кем кроме тебя плыть не хочет.

– А у нас что, горит? Или денег мало?

– Да нет вроде, – сказал Бобров и тут же лицемерно добавил. – Просто я хочу, чтобы скульптуру увидело как можно больше людей в нашем времени.

– Гордыня это, – сказал Вован тоном опытного проповедника. – А, впрочем, покажи-ка мне сей шедевр.

– А вон там, за ширмочкой. Сам посмотри.

Вован пропадал минут пятнадцать. Когда он вышел из угла, вид у него был крайне задумчивый.

– А ведь ты прав наверно. Хотя, если продавать пендосам, они точно людям не покажут. Ну ладно, за месяц ничего не случится. Заложим мы твоих граций.

Когда Вован ушел, Бобров опять взял в руки «Летопись». Никак у него из-за срочных дел не получалось ее дочитать. Он нашел место, на котором остановился недели полторы назад. Полторы недели – Бобров ужаснулся, и твердо себе положил закончить чтение буквально за пару дней.

…Тысяча девятьсот девяносто четвертый год начался совершенно обыденно и ничего, как говорится, не предвещало. Поместье проснулось от зимней спячки, активизировался Вован, разогнав имеемый флот и сам уйдя на восток, Андрей вывел подведомственный народ на поля, точнее, виноградники. Чтобы люди не отлеживали бока, что чревато, хотя работы как таковой еще не было. Бобров спустил на воду очередное, строившееся всю зиму, судно, но это явление стало настолько рядовым, что присутствовали только труженики верфи да несколько свободных от нарядов воинов, да и то, чтобы только помочь с лебедками. А как только суденышко освободилось от плена спускного устройства, на него сразу набросились достройщики, хотя там кроме установки мачты с такелажем, да навески пера руля и достраивать было нечего. А судостроители буквально тут же заложили новый Бобровский проект. Гораздо более крупный корабль, призванный не только радикально развить морскую торговлю, но и дать укорот размножившимся и обнаглевшим пиратам.

А в самом начале июня из вод в районе портала показались сразу две головы. Одна принадлежала Смелкову, а вторая относительно лысая, мужчине преклонного возраста, представившегося, после того как пришел в себя, дядей Васей. А, надо сказать, что в себя приходил он довольно долго. И то, если молодежь в лице Сереги, адаптировалась пару дней, то дяде Васе понадобилось в два раза больше. Но в конце концов доброжелательное отношение и калорийное питание с неограниченным количеством вина сделали свое дело. А потом дядя Вася взялся за работу. Юрка сказал, что он его для этого и пригласил. В смысле, как энтузиаста сада и огорода. Бобров, помня расклад подачам, прикупил участок в Стрелецкой балке. Дядя Вася, когда ему сообщили, что это все его, ажно затрясся. И пошло. Сеяться и сажать было поздновато, но дядя Вася рискнул. И не прогадал. И по осени результаты его деятельности были на столе. Обитатели поместья сперва отнеслись с недоверием к неизвестным плодам, все-таки картошка, помидоры и кукуруза должны были дожидаться Колумба, но потом распробовали и убедились, что шеф и присные его говорят истинную правду. А гранд-шеф-повариха Ефимия сходу стала придумывать новые кулинарные шедевры. Серега, спевшись с Никитосом, попытался было ввести явочным порядком прогрессорство, продавая заморский овощ на рынках города, но Бобров прогрессоров жестко обломал, заявив, что овощи только для немцев, пардон, для обитателей поместья. А все прочие пусть дожидаются Колумба. Ежели, конечно, Никитос желают, то пусть едят в усадьбе от пуза. Ему даже с собой завернут. Но, если вздумает продавать через свою лавку, тут его торговле и кирдык. Причем довели это через Элину, чтобы, значит, Никитосу доходчивей было. И ведь подействовало.

Но дядя Вася основные свои огородные бонусы стал получать только осенью, а вот в конце лета произошло еще одно эпохальное событие – на воду спустили первый корабль новой серии, построенный на переоборудованной верфи. Корабль с легкой руки Ефимии стал называться «Трезубец Посейдона» и представлял из себя помесь купеческого судна и триеры (но только без традиционных весел) вполне уже приличных размерений. Плавая на таком корабле, Вован собирался и вовсе игнорировать пиратов, а при случае даже задать им хорошую трепку. Когда страсти, связанные со спуском и достройкой чудного корабля немного поутихли, оказалось, что Бобров прикупил соседний участок и теперь его владения (если формально, то Никитоса) простирались от правого мыса Стрелецкой бухты до конца дяди Васиного огорода. Бобров сразу почувствовал себя латифундистом и олигархом. Андрей тут же принялся переделывать новые виноградники в соответствии со своими понятиями, почерпнутыми из библиотечных материалов по виноградарству и виноделию и, похоже, серьезно задумался над монополией.

Осень вообще была богата на события. Именно в эту осень поместье обзавелось молочно-товарной фермой со своей заведующей Млечей, которая, едва выбившись из рабского статуса, сразу же вступила в конфронтацию с Андреем по поводу пастбища. А меню завтраков, обедов и ужинов разнообразилось сметаной, простоквашей, творогом и сливочным маслом. Вернувшийся же из дальних странствий Вован, отведав вареники со сметаной, не мог не влюбиться по уши в хрупкую девочку – королеву молока и молочных продуктов. В это же время специалист по бочкотаре – Серега, не без дурного влияния Боброва, занявшись изготовлением овощных и фруктовых консервов, открыл еще одну статью дохода. И еще один ручеек серебра потек в подвалы усадьбы. Поместье становилось неприлично богатым и хоть это старались не афишировать, все равно на предмет устройства в него на работу стояло сразу несколько очередей: на виноградники, на огород (и откуда только прослышали), в войско, на корабли, в промышленный кластер и наконец, в усадьбу (хоть уборщиком). В связи с расцветом сельского хозяйства и ремесел народ охотно брали, отдавая предпочтение все-таки бывшим рабам из отдаленных местностей севера и северо-запада. На рабском рынке были прикормленные люди, которые немедленно сообщали о появлении перспективного товара и даже могли рекомендовать купцам придержать его до приезда представителей поместья. И купцы, что интересно, слушались. А попробуй, не послушайся – кому потом жаловаться.

Последний удар нанес все-таки Вован, как самый мобильный, а поэтому и самый информированный человек. Он привез из Афин историю о трапезитах и так ее живописал, что случившийся вне расписания Смелков загорелся идеей и сподвигнул на ее реализацию самого Боброва, который никогда не был поклонником ростовщичества. И, несмотря на начинавшуюся зиму, сулившую полный застой в торговых делах, в Херсонесе была организована, чтобы застолбить место, соответствующая контора, в которую Серега пожертвовал своего зама по консервному производству. Жертва была не добровольной, и Серега по-честному сопротивлялся, но был повержен производственной необходимостью в лице Боброва. Иногда потом, наведываясь в город, Серега видел своего зама мирно бездельничающим в выделенном Агафоном закутке и, возвратясь, пенял Боброву, но тот отделывался туманными словами о перспективах.

Вован привез из Афин не только историю об успешных трапезитах, но и слухи о том, что успешный властелин всея Эллады македонский царь Филипп все-таки не врал насчет войны с Персией, ради которой и затеял якобы Коринфский Союз. Его намерения подтвердились, когда он послал в Малую Азию одного из своих лучших полководцев – Пармениона. По всей видимости, для того, чтобы тот захватил плацдарм у переправы через Геллеспонт и впоследствии обеспечил переброску основных сил македонцев и греков. Но его планам не суждено было сбыться. В том же году любвеобильный Филипп, имевший ажно семь жен и пятерых детей от них, был убит своим телохранителем и любовником Павсанием. И на македонский престол вступил его сын Александр, прозванный впоследствии Великим. Впрочем, у него было много прозвищ.

Боброва отвлек проникший даже втаблинум вопль. В коридоре послышался топот. Бобров, оставив «Летопись» открытой, высунулся в дверь. Никого не было видно.

– Эй! Есть кто!

На его крик явилась одна из горничных, которая на вопрос «что случилось?» только пожала плечами. Бобров хотел было разозлиться, но вовремя одумался. Действительно, откуда девчонке на кухне было знать подробности. Он набросил куртку с капюшоном и вышел во двор. Когда-то обширный двор сжался до смешного закутка, в котором с трудом размещались две повозки.

– Стены надо переносить, – подумал Бобров.

Несмотря на то, что масса народа уехала в Африку, население поместья не убавилось, а даже выросло и равнялось по численности примерно четверти города Херсонеса.

– Опять отвлекся, – подумал Бобров, оглядываясь.

Двор был тоже пуст. Бобров окликнул часового на воротной башне. Тот ответил сверху, что вопль слышался со стороны верфи, а кто там орал и по какому поводу он не знает. Верфь! Бобров перешел на рысь. За углом стены ему попалась идущая навстречу процессия во главе с Петровной. Следом за Петровной, поддерживаемый под локти двумя рабочими, двигался, надо полагать, «виновник торжества».

– Что с ним? – пристраиваясь рядом, спросил Бобров у Петровны.

– В станок попал, – ответила Петровна. – Больше пока ничего не знаю. Сейчас придем – посмотрю. Скорее всего, пальцы раздроблены.

Бобров поймал шедшего в процессии начальника участка и накрутил ему хвост, лишив сразу сладкого, винной порции, квартальной премии и недельного заработка, а после слабых оправданий и звания ударника рабовладельческого труда. А потом завернул всю процессию, сказав, что Петровна в таких помощниках не нуждается.

Разобравшись в ситуации, Бобров отправился домой с твердым намерением продолжить чтение «Летописи». Но когда он подошел к воротам, то увидел, как со стороны пристани четверо грузчиков тащат здоровенную плоскую, замотанную в пленку коробку. Сзади шел довольный Смелков.

– Это чего это? – спросил Бобров, поздоровавшись.

– Это плазма, варвар ты отсталый, – веско ответил Юрка.

– Вона, – почесал затылок Бобров. – А с чем ее едят?

В триклинии, несмотря на то, что единственный телефон, связанный с пристанью, стоял в таблинуме, уже собралась вся четверка: Златка, Апи, Дригиса и Меланья. Откуда они узнали о событии, осталось загадкой. Но девушки сидели в углу смирно, под ноги не лезли и советами не докучали. Их как бы и не было. Сразу за Бобровым, шедшим последним за Смелковым и грузчиками, в дверь триклиния проскользнула Млеча. Воровато оглянувшись, она присоединилась к сидящей четверке. Бобров укоризненно посмотрел в их сторону и встретил ответный, совершенно наивный взгляд пяти пар глаз.

Грузчики положили коробку на стол и испарились, и Юрка приступил к распаковке. Бобров принял в распаковке активное участие, то есть сбегал в спальню и принес свой кинжал, потому что Юрка начал разматывать пленку и запутался в ней. Потом Боброву пришлось бежать на верфь и вызывать мастера с дрелью. Послать вместо себя как назло было некого, потому что все или разбежались, или затаились. Все это время девушки сидели смирно, только вертели головами и переговаривались шепотом.

На крепление плазмы к стене ушел ровно час, потому что Бобров счел прилагаемые шурупы несерьезными и пришлось точить и резать анкерные шпильки. Наконец Юрка подсоединил шнур от видешника, заправил кассету и сказал:

– Оп-ля!

Девчонки дружно простонали, когда в стене раскрылось огромное окно, и через него буквально вошел в комнату суровый Шварценеггер.

– Ну и зачем все это? – спросил Бобров.

– А пусть девочки порадуются, – беспечно махнул рукой Юрка. – У них ведь так мало радостей в жизни.

«Летопись» ждала его открытой на той самой странице, на которой он ее оставил.

…К тысяча девятьсот девяносто пятому году поместье подошло в активной фазе. Бездельничал только Вован из опасения зимних штормов, хотя флот и получил целых два «Трезубца». Бобров сказал:

– Хочешь утопиться – дело твое. Но в присутствии команды, да еще и прихватив с собой корабль, это, знаете ли, отдает понтами. Причем дорогими. А вот на это мы пойтить не могем.

Компанию Вовану составил Андрей. Но он хоть участвовал в общественной жизни и даже писал заметки в стенгазету «Феодализм – светлое будущее всего человечества». Все остальные были при деле. И даже трапезит заработал, потому что в преддверии нового сезона активизировались купцы и им понадобились деньги, а так как терять их при неучтенном кораблекрушении не хотелось, то их взоры обратились к судоходной компании Вована, имевшей таких монстров как «Трезубцы». Так что трапезит оказался полезен вдвойне. А в апреле из еще холодных вод выплыл Смелков и, обратясь к любимому детищу, застал на его месте целое «Кредитно-страховое общество», где серебро таскали уже мешками. Озадаченный Юрка отбыл, а подозрительный Бобров послал следом бригаду аудиторов в составе Сереги и Вована, чтобы проверить созданную Смелковым организацию и движение капитала.

Аудиторы отнеслись к заданию по-разному. Серега со всей ответственностью, а Вован, спустя рукава. Чувствовалось, что эта работа ему не совсем по душе. Однако, работу они до конца довели и даже предоставили отчет. Обнаружив почти полное совпадение с Юркиными данными, Бобров испытал мимолетное разочарование, когда понял, что был неправ.

Слегка обиженный Смелков появился только в начале лета и тут же отправился проведать свое любимое детище. Типа, ответный аудит. Каково же было его изумление, когда он увидел великолепное здание, близкое по архитектуре к какому-нибудь храму Гермеса с надписями на чистом греческом «Центральный коммерческий банк» и «Херсонесская страховая компания». А Когда он узнал про обороты, ему реально поплохело, тем более, что Бобров угрожал открыть филиалы во всех приморских городах и даже чуть ли не в самих Афинах.

Пока разбирались со Смелковым, захандрила Меланья. Меланья была не рядовой служанкой и имела возможность жаловаться самому Боброву. Так он и узнал, что женщина из его усадьбы втюрилась по уши в какого-то постороннего негра, пребывающего в рабах у одного из херсонесских богатеев. Бобров своих женщин ценил и всячески им потакал, поэтому он решил, что дело так оставлять нельзя. Тем более, что был богатым и знаменитым, и его бы просто не поняли. Атак как ссориться совсем уж он не хотел, то решил просто негра выкупить. Но с элементами экшна. Хозяина, к сожалению дома не оказалось и когда Бобров с воинами нагло ворвался во двор, искомый негр вместо того, чтобы радостно броситься к возлюбленной или хотя бы заплясать на месте, позорно скрылся. Увидев, как опустились плечи предвкушавшей совсем иное Меланьи, Бобров отозвал войска и покинул негостеприимный дом. А Меланье потом пообещал любого негра на выбор. Жаль, что негров в Херсонес завозили очень редко.

Наглядевшись на страданья Меланьи и вся испереживавшись Златка потребовала от Боброва провезти ее по Золотому коль… то есть по периметру Эвксинского Понта. Ну, почти по периметру. Отбыли в конце лета на Ольвию. Бобров вообще-то хотел погонять пиратов, ну а потом решил совместить. Пиратов они успешно погоняли у оконечности Тендровской косы. А потом зашли в Ольвию. Вован, значит, по делам, Бобров с Серегой просто так, а Златка с Дригисой для демонстрации себя. А, достигнув каждый своего, снялись вечером на Тиру что в устье Днестра. И совсем уже поздно вечером, уже в темноте неожиданный шквал резко наклонил судно. Стоявшая у кормовых релингов Златка вывалилась наружу, даже не пикнув. Бобров прыгнул следом, тоже не сообщив вахтенному, куда идет и зачем.

Потом, уже плавая, они об этом пожалели, и Златка даже пыталась кричать, но их не услышали. Тогда, используя Златкин хитон в качестве подручного плавсредства, Бобров попытался доплыть до берега. И ведь доплыл. Он потом признался Златке, что если бы не она, то он бы точно утоп. Из-за отсутствия стимула. Атак, вот он твердый берег. Боброву даже удалось вздремнуть, прижав к себе теплую девушку. Пробуждение, конечно, было ужасным. После короткой стычки с превосходящими силами и Бобров и Златка были определены в специально приспособленную для этого яму. Ждали, как оказалось, покупателя. Покупатель тут же стал пенять на испорченный товарный вид пленников. Ему резонно возразили, что это, мол, не добровольцы и сами в рабство не напрашивались. Но цену пришлось все-таки скинуть. Бобров даже обиделся.

В яме они просидели недолго. И только успели освободиться от веревок, как снаружи послышались знакомые голоса, а над краем ямы объявился Серега. Далее все пошло по классическому варианту – злодеи были наказаны, справедливость восторжествовала и радостный капитан со слезами на глазах (или слез все-таки не было?) обнял освобожденных пленников.

Из-за того, что Златка в стычке получила повреждения в виде синяков и ссадин, программу посещения портовых городов западного побережья Эвксинского Понта пришлось сократить и судно через проливы отправилось на остров Лесбос. Бобров намеревался посетить могилу Сафо и заодно повысить культурный уровень своих спутников, приобщив их к великой поэзии. И первое, и второе, надо сказать, у него получилось.

Вообще-то, если быть честным, у Боброва были собственные замыслы по части восточного Средиземноморья. Нет, ничего глобального и важного. Просто ему хотелось собственными глазами увидеть работы знаменитого Праксителя Афродиту Кносскую и Афродиту Книдскую. Насколько он знал, знаменитый скульптор изваял две статуи богини. Одну – одетую взял храм острова Кос и она дошла до потомков в виде копий, а вот вторая – обнаженная досталась храму города Книда и была впоследствии утеряна. Зато копий наделали столько, что никто не знает теперь, как на самом деле выглядела богиня. И вот Бобров получил возможность не только увидеть собственными глазами, но может и донести до потомков утерянный образ. Он только не был уверен в точном времени появления скульптур в храмах, потому что не имел привязки времени античности к собственному времени двадцатого века. Проще говоря, он был без понятия какой сейчас год до новой эры. Тем более, что датировка появления скульптур в храмах была весьма приблизительна. Вот это и сыграло с Бобровым злую шутку. Скульптуры в косском храме не было. Вернее, была, но работал над ней явно не Пракситель. Его модель Фрину она напоминала только тем, что тоже была женщиной. К тому же из-за возникшего непонимания пришлось выдержать небольшую драку, после чего поспешно смыться. Ясное дело, что в Книд после всего этого не пошли.

В довершение всех пакостей «Трезубец» прихватили персидские боевые корабли, которые наверно решили, что раз кораблик невелик, необычен и без весел, то его сам Ахурамазда велел взять в качестве добычи. Но нехорошие персы просчитались. Вован, хоть и не был Ушаковым, с честью вышел из переделки, а вот персы нет. После такого блистательно выигранного сражения Бобров решил-таки зайти в Афины и наведаться к самому Праксителю, надеясь увидеть Афродиту хотя бы в незавершенном виде. Все это выглядело чистой авантюрой. Впрочем, у пришельцев любое действие выглядело авантюрой. Так то, одной больше, одной меньше…

Афины Боброву и компании понравились. Если бы не беспощадное солнце, отражающееся от белых стен и дороги, они бы понравились еще больше. И еще, в городе была явная напряженка с парками и скверами (это кроме общественного транспорта). Встречавшиеся по дороге кипарисы тени почти не давали. Компания извелась, пока добралась до «скромного» домика Праксителя. Хорошо еще добрый афинянин подвез их часть пути. А вот Пракситель оказался мужиком некомпанейским и выпить не предложил. Мало того, он сразу ухватил Златку, словно она была дешевой гетерой, и стал ее вертеть и тискать. В Боброве взыграло чувство собственника и еще какое-то чувство, и он буквально вырвал свою девушку из потных лап. После чего пришлось, правда, быстро отступить, почти побежать и при этом Серега нечаянно, можно поклясться, уронил привратника.

Счастливо избежав последствий (скорее всего, воображаемых) Бобров с Серегой и их подруги добрались до Пирея. По дороге к причалу они заглянули на местный рабский рынок. Вернее, это Златка с Дригисой их затянули. Девчонки, как бывшие рабыни, считали обязанностью для себя посещать попадающиеся им рабские рынки и обязательно выкупать какую-нибудь девушку. Часто с родственниками. Это стало для них навязчивой идеей. Бобров ничего не имел против, но девушек уже реально некуда было девать. Бобров попробовал было заикнуться насчет выкупа юношей (исключительно для девушек), но получил гневную отповедь. Поэтому, ради сохранения семейного мира, он решил помалкивать и платить.