Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Водица хмель с Юрки немного стряхнула, а когда Бобров с Апи промерили портал, его уже можно было поить заново, потому что он стал трезв как стеклышко. Еще бы, три с половиной на один и сорок восемь отрезвят кого угодно. По дороге от пристани домой Юрка был молчалив, а Апи наоборот непрерывно приставала то к одному, то к другому с одним и тем же вопросом:

– Ну и чо?

В конце концов, Бобров отправил ее к Златке, которая еще была не в курсе Юркиной самодеятельности. Златка, получив последние данные и сравнив их с предыдущими, не стала подобно Смелкову заливать горе продукцией Андреевых подвалов. Она развила бурную деятельность, поставив на уши всех причастных. Именно благодаря ей Вован получил живительный пендель и засуетился как наскипидаренный. А Юрка, получив такой же, мелко засеменил в сторону портала, часто с испугом оглядываясь. Ему поручено было в месячный срок создать запас для Никитосовских лавок на несколько лет, а также настоятельно рекомендовалось раздобыть черенки сахарного тростника для культивирования последнего силами негров в центральной Африке. А Боброву, чтобы зря не губил себя пьянством, было указано на необходимость проектирования и изготовления валков с ручным приводом для отделения сока.

И только благодаря Златке Бобров вспомнил про пропавшего где-то в Афинах Агафона. Заодно вспомнив, что по Вованову поручению один из его капитанов заходил недавно в Пирей, но самого Агафона, который отбыл в Сиракузы, на месте не застал, а оставшийся за него помощник наговорил такого, что капитан ничего не понял и счел возможным просто передать Боброву то, что запомнил из слов этого помощника. А так как капитан всяко не был диктофоном и автоответчиком, то и передал он, по всей видимости, не все. Так что Бобров тоже ничего не понял. Надо было плыть самому.

Уже в последний момент при отдаче швартовов Бобров крикнул Вовану:

– Саныч! Мне бы вАфины сгонять!

Вован не стал надрываться. Он через рупор обложил Боброва матом. Все, в том числе и Бобров с интересом выслушали сложную конструкцию. А когда между бортом и пирсом легла метровой ширины полоса воды, уже без всякого рупора, свесившись через релинги, сказал:

– Бери любой. Тебе никто не откажет.

Бобров выбрал, по его мнению, самый быстрый и на всякий случай поинтересовался у шкипера:

– Как идем? Вдоль берега, или напрямик?

Шкипер даже обиделся.

– Тебе же в Афины надо. Значит, идем на Босфор.

За Геллеспонтом опять на курсе оказались македонские триеры.

– Не боись, – произнес шкипер, ворочая румпель. – Ежели что, за нас отомстят.

– Вот уж успокоил, – сказал Бобров и действительно успокоился.

– Откуда идете?! – крикнули с головной триеры.

– Из Херсонеса! – ответствовал шкипер.

– А куда?

– В Пирей!

С триеры махнули рукой, и она проследовала своим курсом, не обращая больше внимания на мелкого купца.

– Сюда бы мою баркентину, – кровожадно подумал Бобров.

Пирей встретил их таким вавилонским столпотворением судов и людей, что отвыкший в последнее время от многолюдства Бобров, даже растерялся. Хорошо, что шкипер, чувствуя себя здесь как рыба в воде, послужил компетентным проводником, правда, на предложение «веди, Сусанин» не отреагировал как должно.

Забегаловку Агафона обнаружили довольно быстро. Путеводной звездой послужила вознесенная повыше кричащая реклама в виде большой стилизованной буквы «альфа». Агафон, ничтоже сумняшеся, назвал предприятие своим именем (Бобров не возражал – главное, чтобы деньги капали). Снаружи забегаловка (а как еще назвать это заведение, если в него непрерывно кто-то забегал) почти ничем не отличалась от обычных греческих едален. Зато внутри… Агафон скрупулезно следовал полученным от Боброва инструкциям и небольшой зал, разделенный на зоны несколькими несерьезными колоннами, выглядел вполне в духе Европы двадцатого века (ну, если бы не посетители). Но главное было не это. Главное было в подаваемой еде.

Бобров посредством Агафона смело отмел все древнегреческие традиции, всякие там каши из ячменя и полбы, смоквы, оливки и мелкую рыбу, сделав основой пресную лепешку. Между двумя такими лепешками вкладывалась незнакомая грекам котлета, изготовленная из «чистой» говядины, баранины, вепрятины, оленины, а также птицы и рыбы. Все зависело от фантазии Агафона и его подручных, а также от наличия на данный момент соответствующего продукта. Но неизбалованный клиент видел только дорогой хлеб и совершенно невероятный по меркам древнего мира продукт. Причем, если к Агафону забредал какой-нибудь матрос или гребец с триеры, а они были людьми относительно богатыми и получали не меньше чем какой-нибудь архонт и уж всяко больше чем гоплиты. Так вот, матрос или гребец в порту было явление рядовое, так им кроме обычных лепешек с котлетой могли предложить нарезанный соломкой и обжаренный в оливковом масле картофель с красным соусом под интригующим названием «кетчуп» (все это с разросшегося огорода дяди Васи). Но самым таинственным ингредиентом в составе так называемого комплексного меню (отдельный зубодробительный термин, по уверению Агафона, пришедший с востока) был напиток под названием «содовая».

Едальня была полна и гудела. Местные портовые «докеры», солдаты и матросы с толпящихся в порту кораблей и даже рабы, пребывающие на «заработках». За длинным прилавком, освещаемые снизу по пояс огнем печей метались повара, похожие на представителей царства Аида. Бобров посмотрел на этот вертеп, покачал головой и спросил у стоящего за прилавком приличного с виду молодого грека:

– Агафон здесь?

Парень мотнул головой куда-то внутрь помещения. Бобров всмотрелся и увидел в полумраке неприметную дверь. Обернувшись к шкиперу, чтобы сказать, что в его услугах пока не нуждается, Бобров заметил, как разгораются его глаза при взгляде на предлагаемые блюда. Тогда Бобров выудил из поясного кошеля тетрадрахму с афинской совой и вручил шкиперу со словами:

– Только не злоупотребляй.

И, минуя проход сбоку от прилавка, увидел, как шкипер ставит на деревянный поднос сразу две плоские керамические тарелки с Агафоновыми яствами и два же высоких, суженных кверху наподобие амфор, стакана. Бобров усмехнулся и прошел через кухню к двери.

Агафон за прошедшее время, казалось, еще больше растолстел, стал каким-то лоснящимся и жутко респектабельным. Он сидел за большим столом под горящими на стене двумя светильниками и что-то вдумчиво записывал в прошнурованной пачке листов папируса. Не поднимая головы, Агафон поинтересовался:

– Ну, что надо?

– Да ничего, собственно, – сказал Бобров, садясь напротив. – Просто зашел поинтересоваться, как дела.

Агафон дернул головой как мул, которого резко потянули за узду.

– Александрос! – воскликнул он изумленно.

Но книгу свою все-таки поспешил закрыть.

– Сепию размажешь, – сказал Бобров, кивая на книгу.

Но Агафон не поддался.

– У меня там специальный папирус, – сказал он небрежно. – Ты пришел, чтобы мне на это указать?

– Даты, Агафон сегодня ироничен как никогда, – сказал Бобров, улыбаясь. – Или ты теперь всегда такой? А пришел я посмотреть, как у тебя идут дела. И может что подсказать, а может и наоборот, подсмотреть.

Агафон оживился. И даже из-за стола встал, явив на обозрение толстые волосатые ноги, высовывающиеся из-под хитона. Однако, побегать по комнате как прежде у него не получилось. А может он просто посчитал это унижающим его достоинство.

Сам видел, – сказал он, неспешно прохаживаясь по комнате, четыре шага туда и столько же обратно. – Здесь у меня, можно сказать, основное заведение. Есть еще одно, в непосредственной близости от агоры. Там, понимаешь, и ассортимент другой, и цены повыше, потому как там далеко не грузчики. Там народ состоятельный, государственными делами увлекается. А так как государственные дела не насыщают, а завтрак ранний, а обед поздний, то тут я со своим легким перекусом и внедряюсь. Еще полмесяца назад относились с недоверием, а сейчас хочу расширяться. Даже Антипатру вон занес, чтобы побольше демократии разрешил. Ему все равно, а мне оболы. А еще у меня в сиракузском порту такая же таверна. Не Пирей, конечно, но там и карфагеняне бывают, и от них уже предложение поступало. Да, кстати, мне нужна еще одна мясорубка.

– Для чего тебе еще одна? – удивился Бобров. – Прикупи раба покрепче, пусть крутит шибче.

– Да нет, – отмахнулся Агафон. – Одним рабом здесь не обойтись. В Коринфе точку открываю.

– Ишь ты, – сказал Бобров. – Так ты скоро все Средиземноморье под себя нагнешь.

– А то, – Агафон приосанился. – Про твою долю я помню, – однако, на этот раз в его голосе не было энтузиазма.

– Это хорошо, что ты помнишь, – сказал Бобров. – Поэтому сегодня вечером заберешь соду и лимонную кислоту. Там много и одним рабом ты не отделаешься.

Глаза Агафона загорелись.

– Тут в порту столько народа, желающего заработать, что за обол они твой корабль целиком сюда притащат.

– А вот корабль не надо.

Вернувшись, Бобров вытребовал Элину и начал потихоньку вводить ее в курс дела. Тут же восстал Никитос и потребовал объяснится. А когда Бобров объяснился, Никитос впал в прострацию и сутки из нее не выходил. А потом напился пьян, ходил по усадьбе и богохульствовал. Хорошо, что оставшиеся в городе жрецы его не слышали. А в поместье был только храм Асклепия, который «медпункт», и тамошние жрецы на Никитосовские вопли внимание не обращали. Но идея с жрецами Боброву понравилась и он поручил это дело Евстафию. Евстафий, как человек грубый и вообще солдат, взял четверых мордоворотов и почти силой доставил чету Никитосов в храм Девы, где они в присутствии простимулированных жрецов (для надежности, конечно) принесли подписку… то есть клятву о неразглашении.

Никитос сразу протрезвел и проникся. С одной стороны, конечно, обидно ортодоксальному греку, что его баба будет им же руководить. Да такого от падения Трои никто не слыхивал. А с другой стороны… Никитос прикинул, что власть-то над огромным поместьем, как ни крути, будет в руках его жены. Которая перед богами и людьми. А там возможны варианты. И отправился домой веселым. Бобров проводил его подозрительным взглядом.

Злина, осмыслив грандиозность задачи, сперва жутко перепугалась. Но Бобров, изображая беспечного доброго дядюшку, сказал, что управление хозяйством поместья ничем не отличается от управления домашним хозяйством, только что народу побольше, да пространство поширше. Тем более, что на своих местах остаются Андрей и Евстафий, которые пока ничего не знают, но со временем принесут ей клятву верности. Бобров даже написал ей целую инструкцию и Элина, забросив все дела, бродила по дому, подняв глаза к потолку, и бормотала текст. Потому что Бобров требовал знать инструкцию наизусть.

Несмотря на то, что в тайну были посвящены только Златка, Апи и Дригиса, ну еще Никитос с супругой и Смелков, которые ну никак не могли проболтаться (себя Бобров исключил сразу как и Вована, пребывающего в южном полушарии), по поместью поползли слухи. Слухи были неопределенные и широкодиапазонные. От поголовного переселения в южную Африку до широкомасштабной войны с Боспором. Причем, многие склонялись именно к войне. Тревожно оглядываясь, рассказывали страшные подробности. К Боброву даже пришел озабоченный Евстафий и потребовал разъяснений. С трудом удалось его успокоить, пообещав увеличение средств на оборону и совершенно новое оружие. Бобров знал, что с Боспором действительно придется воевать, но еще не скоро. А скифские войны из-за переселения потенциального противника в Африку вообще превращались в фикцию. А может как раз это и сподвигнуло Боспор на установление своего господства на всем Крымском полуострове. Видать, им Керчи с Таманью становилось мало. А тут как раз скифы отъезжают.

Бобров задумался. Войско у боспорцев было поболее херсонесского. А если еще роксоланы подтянутся. Он не предполагал, а твердо знал, что, увидев перед собой стены Херсонеса и практически незащищенную огромную усадьбу, боспорцы не затруднятся с выбором. А херсонеситы вряд ли придут на помощь. У их стратегов совершенно иные понятия о чести и достоинстве. Исходя из этого, Бобров решил под занавес своего правления слегка усадьбу укрепить. Но склоны и так были обвалованы и эскарпированы. Другое дело, что зрительно это выглядело несерьезно. Поэтому больше для оказания впечатления на потенциального противника было затеяно строительство оборонительной башни. Прототипом башни была выбрана Константиновская батарея. Не по размерам, конечно, а по конструкции. И еще, башня была круглой и без дверей. А гарнизон в нее проникал из подвала усадьбы по подземному ходу. Причем Бобров не заставлял народ рыться в подземелье подобно кротам, они просто вырыли глубокую канаву, закрыли ее бетонными перекрытиями с привозным цементом и засыпали сверху выбранной землей, тщательно ее разровняв и украсив сверху зелеными насаждениями.

Саму башню с глухим первым этажом строили из бетона методом скользящей опалубки. Гравия вокруг было навалом, а крупные камни молотами разбивали выделенные для этого воины. Евстафий окончательно уверился в том, что войны не миновать и гонял своих орлов в хвост и в гриву. На втором этаже Бобров предполагал установить пять пушек на морских станках, стволы которых заказал Смелкову. Кузнецы готовили запасы картечи и ядер. А далеко на границах поместья и поближе к соседям копали селитряные ямы.

Кроме того, Бобров не забывал и про свой корабль. Пару раз в неделю он обязательно наведывался на верфь и устраивал грандиозный разнос. Чтобы послушать его сходились все работники, а потом шепотом пересказывали друг другу новые выражения. Но дело двигалось, и корпус был уже готов. Бобров не собирался городить на фок-мачте четыре яруса парусов, решив ограничиться тремя и, соответственно, одной стеньгой. Грот– и бизань-мачты он по-прежнему решил делать «сухими». Вован, разглядывая чертеж парусности, очень одобрял вооружение судна баркентиной. Нравились они ему и на ходу, и по маневренности.

Вован, словно только и ждавший за углом упоминания о себе, тут же явился. Флагман едва успел пришвартоваться, как с его борта буквально посыпались все, бывшие в Африке пришельцы и бросились к встречавшему их Боброву. Хорошо еще, что Серегу отвлекла Дригиса, а то бы быть Боброву окончательно погребенным под градом вопросов. А так он быстро объяснил приплывшим, что вся информация будет только после обеда и сугубо конфиденциальной. А сейчас всем рекомендовалось не галдеть и мирно шествовать в усадьбу. Расслышавшие это члены команд и грузчики на пирсе лишний раз уверились в том, что что-то грядет.

Обеда, понятно что, не получилось. Присутствующим явно было не до еды. Пришельцы уже знали, что к чему и жаждали подробностей, а местные после потребления слухов, не знали чему верить и жаждали конкретики. Бобров не обманул надежд ни тех, ни других.

Сначала он кратко ознакомил собрание с тем, что пришельцы уже знали и успели худо-бедно переварить. Для местных полученная информация была наверно даже похуже чем обухом по голове. По крайней мере, для Андрея она явно ничего хорошего не несла. Старый вояка Евстафий держался относительно спокойно. Но чего ему стоило это спокойствие, можно было догадываться. Присутствующая здесь же чета Никитосов восприняла информацию спокойно, что могло бы стать поводом, но окружающим было не до этого.

Выждав паузу, чтобы собрание прочувствовало и оценило, Бобров перешел к последствиям. Рассказывал он это скорее для местных. Потому что последствия от закрытия портала сказывались в основном на них и в большой степени зависели от их действий. По тому, как насупился Евстафий, стало понятно, что его наконец-то окончательно проняло. Он даже не заметил, что его жена вцепилась ему в плечо и, вся побелев и до предела расширив глаза, вслушивается в речи Боброва.

А Бобров, попугав присутствующих, перешел к плюшкам. Дав для начала слово Дригисе, Бобров порадовался реакции пришедшей было в уныние публики на количество хранящихся в подвале талантов. Потом опять забрав нить разговора в свои руки, он поведал о тех ручейках и речках серебра, которые должны будут обеспечивать существование поместья. Туда входили кроме Андреевых виноградников, дяди Васиного огорода, Млечиного стада, Бобровской судоверфи, Серегиного тарного производства, Вовановой судоходной компании, Никитосовских лавок и, наконец, коммерческого банка и страховой компании, небольшое ювелирное хозяйство, деревообработка и кузница. Кроме того, никто не отменял торговлю с центральной Африкой. Объем, конечно, снизится, но уже следующие рейсовые корабли повезут туда для посадки черенки сахарного тростника, а это очень хороший задел на будущее.

Хозяйство Агафона Бобров оставил на сладкое, рассказав все в подробностях. Особенно это понравилось Андрею, которому и поручили курировать Агафона под лозунгом «инициатива имеет инициатора», чтобы тот вдруг не забыл кому обязан.

Евстафию Бобров пообещал полное перевооружение вверенного ему гарнизона с завозом немереного количества патронов. Евстафий сразу повеселел и, видно, принялся в уме подсчитывать, какое количество врагов он сможет отправить кАиду. Получалось очень уж много. Особенно, когда Бобров сказал, что поделится с ним секретом зелья, гораздого не только делать врагов клиентами Аида, но и вносить в их ряды панику, способную повергнуть в бегство даже огромное войско.

Рассказав практически все, Бобров призвал народ передохнуть и вернуться к обеду. На этот раз яствам не преминули отдать должное. Как, впрочем, и вину. Выждав полчасика и дав всем расслабиться, Бобров приступил чуть ли не к самому главному. Все, что он сказал до этого, было лишь подготовкой к тому, что он собирался сказать сейчас.

– А теперь, – начал он таким тоном, что все замерли, – я попрошу поднять руки тех, кто уйдет через портал в двадцатый век. Да, да, все равно местный он или не местный.

– А мы как? – тут же спросила Апи.

– И вы как все.

Почти моментально подняли руки супруги Комаровы, на несколько секунд запоздала Нина. Серега медлил, поглядывая на Боброва и, когда тот поднял руку, с огромным облегчением, или это Боброву только показалось, тоже проголосовал «за». Девчонки вели себя в точности как Серега. Они дождались Боброва и тоже подняли руки. При этом Златка ему подмигнула, а Апи показала язык. Не стало неожиданностью и «за» Меланьи. При этом она подняла руку даже раньше Боброва. Наверно они с Юркой заранее сговорились.

А вот то, что не подняли руки Петрович, дядя Вася и Вован, оказалось для Боброва сюрпризом. Причем он даже не понял сперва – приятным или неприятным.

– Объяснитесь, – потребовал он.

Первым по старшинству выступил дядя Вася. Его выступление было наверно самым кратким. Он сказал:

– Не хочу, – и напрочь замолчал.

Бобров подумал и повернулся к Петровичу.

– Ну а что? – Петрович огляделся. – Я здесь чувствую себя человеком. Причем нужным человеком. Понятно, что жрец Асклепия – это все баловство. А вот поесть, попить, – он улыбнулся. – А там я никому не нужный пенсионер с копеечной пенсией.

– Причем здесь твоя пенсия Петрович? – в сердцах сказал Бобров. – Ты же богатый человек. Что хочешь то и делай.

– А я ничего не умею кроме как лечить людей, – тихо сказал Петрович. – Да и Ефимия туда не хочет, – выдвинул он последний аргумент.

Бобров махнул рукой.

– Ну а ты? – он обратился к Вовану. – Тоже чувствуешь себя человеком?

– Я чувствую себя капитаном, – ответил Вован и взгляд его слегка затуманился, а Млеча плотнее прижалась к его плечу. – Здесь море, корабли и свобода. Там же полное дерьмо.

Вован выразился гораздо определеннее, так, что даже Бобров поморщился.

– Больше никто не хочет? – спросил Бобров, оглядывая собрание.

Больше никто не хотел.

– Тогда собрание объявляю закрытым. Андрей, Евстафий и Элина останьтесь. Остальные – свободны.

Шел конец октября. Вода в море уже была бодрящей и Бобров решился. Он сплавал на ту сторону с телефоном и сказал Юрке:

– Принимай народ. Эвакуация.

Вернувшись, он объявил девчонкам:

– Собирайтесь, красавицы. И пакуйте детей. Завтра Юрка вас заберет.

Жены забузили, было и Боброву пришлось на них рявкнуть. Он это сделал первый раз в жизни и девчонки так удивились, что замолкли.

– Собирайтесь, милые, – попросил Бобров. – Потом можете меня обругать по-всякому.

Про эвакуацию никому не говорили. Пришли все. Работы встали. Люди выстроились на кромке обрыва и смотрели молча. Златку утащили под воду силой, и она едва не захлебнулась.

Бобров с Серегой держались до последнего. Температура воды достигла двенадцати градусов. Портал уменьшился до двух с половиной метров на один и один. В этот день небо было хмурым, вода свинцовой, а ветер пронизывающим.

– А помнишь… – сказал Серега.

Бобров только рукой махнул и, стараясь не глядеть на береги пирсы, погрузился в воду.

В начале ноября Юрка распродал остатки рыбы, масла и вина, и прикрыл лавочку. Особо приближенным он выдал приличные бонусы, а всякая несущественная мелочь довольствовалась выходным пособием. У него еще оставались залежи слоновой кости и носорожьих рогов, но это было до ближайшего китайца, и Юрка, заплатив кому нужно, по этому поводу не беспокоился. Бревна красного дерева он тоже сложил в кучу и теперь непристроенными у него остались только бриллианты. Изделий Нины Григорьевны со учениками у него скопилось несколько сотен карат. Юрка натолкал их в пластиковую бутылку с водой и поставил в холодильник. Тайник был, конечно, так себе, но Юрка на обыск и не рассчитывал. Никто же нигде не заявлял о пропаже крупной партии алмазов. Значит, их и не искали. А то, что в охраняемую чуть ли не «Беркутом» квартиру ворвется какой-нибудь ополоумевший участковый, проходило по разделу ненаучной фантастики.

Бриллианты у Юрки, ясное дело, не лежали мертвым грузом. Примерно раз в месяц, а если повезет, то и в два, он наугад вынимал какой-нибудь один и отъезжал с ним в Израиль, где знакомые евреи вместе со знакомыми арабами оправляли его в золото или в платину и толкали любому из лопающихся от долларов шейхам. Юрка получал две трети от цены и ему, как правило, хватало на месяц разгульной жизни. Понятно, не только ему, но еще Боброву с женами и детьми, и Сереге. И если Серега старался Юрке в разгульности не уступать, то Бобров с женами предпочитал жить скромно.

Златка по документам стала вполне официально Златой Бобровой и очень этим гордилась. А вот Апи стала ее двоюродной сестрой почему-то по фамилии Кравчук. Бобров, когда увидел это в ее новеньком паспорте с трехзубой вилкой на обложке, долго не мог прийти в себя, да и потом, едва бросив взгляд на Апи, восклицал:

– Ой, не могу! Кравчук!

Реакцию Боброва Апи еще терпела, но когда, узнав про ее новую фамилию, заржал Серега, она не вынесла и помчалась к Юрке, который, собственно, эти документы и оформлял. Сломав об его спину ручку швабры (при этом Меланья, будучи беременной, только одобрительно кивала), она добилась того, что избитый Смелков, при этом умирая от смеха, пообещал ей смену фамилии.

Когда она продемонстрировала Боброву новый паспорте фамилией Сидорова, тот похлопал ее по плечу и почему-то грустно сказал:

– Эх, Апи, тебя бы в Киев.

В старой квартире Боброва они жили скученно, но весело. Привыкшие к свободе дети носились по комнатам, выбегая на балкон, который от греха подальше Бобров закрыл со всех сторон. В какой-то день соседям снизу надоел вечный топот над головой, и они пришли разбираться. Ну и натолкнулись на Апи. А той как раз не хватало развлечений. В результате Апи, которой Бобров категорически запретил использовать против мирных обывателей любое оружие, одержала убедительную победу в словесном поединке. А когда соседка позвала на помощь мужа, то и в единоборстве без всяких правил. В результате Бобров ходил извиняться и добился-таки примирения и консенсуса, потратив всего двести долларов. Но на следующий же день позвонил Смелкову и попросил подыскать какой-нибудь небольшой домик комнат на пять, но с большим участком и с высоким забором. Причем забор в списке опций стоял на первом месте.

Серега, узнав об этом от Дригисы, с которой поделилась Златка, тоже захотел такой же. В результате Смелков убыл в Израиль раньше времени, потому что деньги катастрофически закончились.

Заходили в гости супруги Комаровы. Васильич больше молчал, даже выпив вина. Зато Петровна говорила за двоих. Она прекрасно общалась с Златкой и Апи, несмотря на более чем двукратную разницу в возрасте. Поговорив о современности и, ясное дело, обругав ее, плавно перешли к воспоминаниям, которые были еще живее всех живых. Вот тут у них сразу нашлась благодарная тема и не одна. Они перемыли кости всем обитателям усадьбы, начиная с Андрея. И если бы Васильич не сказал, что уже пора идти, потому что ночь на дворе, они бы занялись армией во главе с Евстафием, а потом плавно перешли на флот. Златка с Апи отправились их проводить до такси и Петровна, уже садясь в машину, продолжала обсуждать последние веяния в покрое усадебных хитонов и использование в кулинарии оливкового масла холодного отжима.

А вот о Нине Григорьевне, с тех самых пор, как ее посадили в киевский поезд, ничего не было слышно. Бобров, еще будучи в усадьбе, настоятельно рекомендовал ей не возвращаться домой, а уехать куда угодно. Да хоть за границу. С ее-то деньгами она везде будет желанной гостьей. Нет, дома она тоже будет желанной гостьей. Но ровно до того времени, пока у нее тем или иным способом не отнимут все деньги. Ну а потом, всякое ведь может случиться.

В первых числах декабря Юрка позвонил Боброву и сказал коротко:

– Приезжай.

Бобров уселся в свой УАЗ «Патриот», который он приобрел взамен вконец развалившейся девятки и, гадая, чем могла быть вызвана столь срочная необходимость в его присутствии, собрался отъехать. Его недоумение, хотя он никому ничего не говорил, как-то передалось Златке, и та вышла его проводить. За ней увязалась и Апи. Бобров помахал женам, стоящим на крыльце, и нажал на педаль. Изделие отечественного автопрома взревело и решительно рванулось вперед.

Ехать было недалеко – на улицу Коралловую. Чтобы доехать до Юркиного дома, отечественный автотранспорт подходил больше всего. Дорога была практически фронтовая, смесь проселка с танкодромом и, с трудом разжав сведенные на баранке пальцы, Бобров продудел у высоких глухих ворот. Ворота бесшумно отъехали в сторону. Юркин участок походил на микроботанический сад. То есть там росло почти все, что могло расти в Крыму. По периметру он был окаймлен кипарисами, платанами, соснами, буками и другими древесными насаждениями. А посередине, по классификации Боброва, росли кусты и трава.

На подъездной алее к встроенному гаражу стоял Серегин БМВ. Бобров пристроил свой агрегат рядом и прошел в дом. В холле первого этажа его встретила Меланья. Она так и не оставила своих усадебных привычек и бродила по дому в коротком хитоне, под которым заметно выделялся живот.

– Наше вашим, – ответила Меланья на Бобровское приветствие, и мотнула головой в сторону гостиной. – Они там сидят.

Бобров, однако, не торопился.

– Ты сама-то как, Мел?

Меланья только отмахнулась.

– Да скукотища, шеф. Ни с кем, понимаешь, не могу сойтись. Каждый раз думаю, чего это она на меня так смотрит. Не иначе потому, что я черная.

Бобров покачал головой.

– Зря ты так. С моими девчонками та же история. Хотя, казалось бы, белее некуда. Тоже ни с кем подружиться не могут. Только ты да Дригиса. ну еще Комаровы. Но Петровна вроде себе уже работу нашла.

– Во-во, – подхватила Меланья. – Я тоже могу найти. Санитаркой. Даже доплачивать могу. Но мой-то ведь и слышать не хочет. Что ж мне теперь, кухарку и садовника перевязывать.

Невесело посмеялись.

– Уезжать нам надо, – сказал Бобров задумчиво. – Чтобы памяти под боком не было.

– Куда? – спросила Меланья таким тоном, что Боброва передернуло.

Он пожал плечами, избегая смотреть девушке в глаза.

– Ну-у, может на остров для начала.

– А-а, – Меланья безнадежно махнула рукой. – Вот если бы обратно, – сказала она тоскливо.

За разговором они добрались до дверей гостиной и Меланья, кивнув Боброву, отошла в сторону.

Серега и Юрка развалились в креслах. Рядом на низком столике стояла ополовиненная бутылка коньяка и здоровенное блюдо, заполненное всякой всячиной, долженствующей, по-видимому, изображать закуску. Оба собеседника были уже веселые и Бобров, усевшись в третье кресло, первым делом набулькал себе на два пальца в пузатый бокал.

– Мне вас догонять надо, – пояснил он и тут же выпил.

Закусив маленьким бутербродиком из обжаренного хлеба, сыра и ломтика лимона, нанизанных на лучинку, Бобров обратился к Юрке:

– Ну, рассказывай, что задумал.

– Вон пусть Серега расскажет, – слегка запинаясь, ответил Юрка. – А то у меня уже горло болит.

Серега задумчиво посмотрел на бутылку, но наливать не стал, видимо, усовестившись.

– Этот тип, – начал он, – предлагает нам идти работать, потому что, видите ли, ему надоело нас кормить.

В этом месте Смелков вытаращился, а Бобров, потянувшийся было за вторым бутербродом, убрал руку от блюда и внимательно на него посмотрел.

– Он сказал, – продолжал между тем Серега, – что мы с тобой валяем ваньку вместо того, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Полезным, имеется в виду.

На Юрку интересно было смотреть.

– И что он нам может предложить в качестве полезного, как знаток местных реалий? – как раз глядя на Юрку, спросил Бобров.

– Да ничего он не предлагает, – с деланным раздражением сказал Серега. – Он хочет, чтобы мы сами над этим подумали. А он, типа, окажет нам консультационные услуги.

– За деньги? – уточнил Бобров.

– Нет, безвозмездно, – сказал Серега. – Я сначала не поверил, но он подтвердил целых два раза.

– Благодетель, – восхитился Бобров. – Отец родной. Ну что ж, давай попробуем. Что мы с тобой хорошо знаем и умеем? Я вот, например, в совершенстве освоил деревянное судостроение, знаю технологию производства вина и коньяка, могу ловить рыбу и добывать алмазы. Вот со строительством у меня не очень. Кроме земляных крепостей. Ты производство вина даже лучше меня изучил, потому что пробовал его на разных стадиях готовности, алмазы добывать тоже горазд. А, кроме того, знаешь бочкотарное производство и деревянное зодчество и неплохо владеешь мечом. Так что, Юрик, – Бобров посмотрел на Смелкова, – видишь какие мы разносторонние. И где ты можешь применить наши умения?

– Не цените вы, – Смелков уже оправился от изумления, – что я для вас же, балбесов, стараюсь.

– Нет, ты видал, Серега, – вскинулся Бобров. – Этотторгаш для нас старается. И, между прочим, за наши же деньги.

– Да уж, – глубокомысленно изрек Серега.