Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

А тем временем, по правому борту кораблей поднялись из воды обрывы Иберии с грандиозным столпом достойным самого Геракла, а полевому у самого горизонта тянулись берега Африки. Той самой Африки. Девчонкам стало не по себе.

Атлантика встретила корабли легким штормом. Гражданский контингент, лежа вповалку в трюме, стонал на все голоса. Моряки удивлялись, а кок радовался экономии продуктов. Впрочем, радовался он недолго, шхуны повернули на юг, а шторм попытался протиснуться в Средиземноморье, гражданские лица воспрянули было, но тут началась тропическая жара и у них с непривычки опять пропал аппетит.

Вовану, как командору пробега не было никакого дела до страданий гражданских лиц. Он, пользуясь своим положением, вез только чистый груз, свалив на остальные две шхуны мулов и переселенцев. А если их капитаны ничего не докладывали, значит, у них все было в порядке. Заправившись водой на Канарских островах и выгуляв на берегу пассажиров, Вован уже отошел достаточно далеко, когда барометр ни с того, ни с сего стал падать. Одновременно с этим стал усиливаться северный ветер. Вован сначала хотел добежать до Гвинейского залива с удачно подвернувшимся попутным штормом, но падение барометра ускорилось, и он решил, что был неправ. Суда развернулись обратно и пошли против набирающего силу ветра галсами, одновременно поднимая пары в котлах.

А ветер все усиливался и через четверть часа превратился в полноценный шторм. Паруса пришлось максимально зарифить, пассажиров затолкать в трюма, мулов связать, чтобы они, взбесившись от страха, не переломали перегородки. Когда Вовану доложили, что можно запускать машину, он вздохнул облегченно. Круче к ветру, чем на четыре румба, шхуна идти не могла и эта лавировка, мало того, что выматывала команду, она еще очень медленно приближала к цели. Ас машиной они сразу внаглую пошли против ветра, предварительно взяв паруса на гитовы.

В маленькую бухту, скорее, даже эстуарий, все три шхуны втиснулись с трудом. Хорошо, что ветер дул с севера и высокий остров их прекрасно прикрывал. Сменись ветер, и бухточка их бы точно не уберегла. Но шторм, разошедшийся в полную силу, буйствовал два дня, но так направления и не сменил. Когда же он, наконец, пошел на убыль, Вован решил все-таки штормом немного попользоваться, тем более, что им было по пути. Пассажиры же, когда их загоняли с берега на палубы, смотрели на встрепанный океан с тихим ужасом. Это только моряки всецело доверяли своему капитану. Гражданские же лица пока оснований для такого доверия не видели.

Вовану удалось пробежать со штормом всего сотню миль. Потом ветер скис совсем, и пришлось пускать в ход машину. Так они и шли под машинами до самой Луанды, потому что сменивший шторм полный штиль почему-то затянулся. Пассажиры, когда поняли, что шхуны целеустремленно идут вперед в полном безветрии и, не прибегая к веслам, сначала очень перепугались, а потом осознали и прониклись, ощутив себя хоть чуточку причастными к деяниям полубога Александроса. Ну а матросы, которые устройства паровых машин не знали, но уже к ним привыкли и были уверены, что это не проделки богов, хотя Александрос, конечно, велик, с разъяснениями не спешили. А помощник капитана на робкий девчоночий вопрос – не потребует ли в жертву юной девственницы бог машины, в запарке ответил:

– Пока нет.

И это девчонок совершенно не успокоило. Ведь «пока нет» не означает твердое «нет». Оно ведь только «пока».

Шхуны бросили якоря в виду кучи дров, которая уже вполне могла служить ориентиром, потому что стала постоянной приметой места. Все образцы товаров сложили в шлюпку. Вован взял с собой Максимку и пять вооруженных гребцов. Все повторилось, как и прошлый раз, в чаще застучал барабан и через полчаса на берегу был десяток черного народа.

Вован был встречен со всем почетом и препровожден к импровизированному столу. Однако, увидев кулинарные изыски торговых партнеров и прослушав краткую лекцию, поведанную ему шепотом Максимкой о способах приготовления этих шедевров, Вован, подавив рвотный рефлекс, от угощения отказался. А чтобы партнеры не обижались, сказал, что очень спешит, и так уже опаздывая на несколько суток. А в конечной точке пути его ждет злобный деспот, любимым занятием которого, является посадка виновного на кол. Негры, которым этот вид казни был незнаком, очень сильно заинтересовались. Настолько сильно, что даже забыли обидеться за отвергнутое угощение. А когда Вован продемонстрировал им разнообразие предлагаемых к обмену товаров, они вообще потеряли дар речи и стояли молча, созерцая выложенные богатства, среди которых не последнее место занимали яркие стеклянные бусы. А потом, озадачив Вована, все негры, повинуясь знаку вождя, повернулись и молча направились в лес.

Вован опомнился, когда несостоявшиеся партнеры уже скрылись за деревьями, и послал вслед Максимку с настоятельной просьбой вернуться. А не то он высадит с кораблей сотню человек (которых у него не было), придет в их селение и предаст его мечу, огню, грому, молниям и прочим средствам самообороны. Мальчишка вытаращился и шустро удрал, и, видно, догнав вождя, все изложил правильно, потому что негры вернулись на удивление быстро. Вован изобразил на лице приличествующее гневное выражение – Это что за дела?! – прорычал он так, что даже его помощник посмотрел на него с опаской. – Кто так ведет переговоры?! Вы хотите, чтобы я вел дела с соседними племенами?

Негры подавленно молчали. Наконец, вождь, запинаясь, сказал:

– Пусть простит нас большой белый человек, но нам нечего предложить в обмен на твой прекрасный товар. Мы довольно бедное племя.

– Как это нечего?! – громко возмутился Вован, соответственно настроенный Смелковым.

Через полчаса повеселевшие негры уже почти по-хозяйски разглядывали выложенные ножи, наконечники, посуду, яркие ткани и о чем-то оживленно лопотали между собой. А еще через полчаса, установив окончательную цену, причем, по лицам партнеров Вован видел, что здорово продешевил, но ни один из негров ему на это не указал.

На этот раз шхуны никто не провожал. По-деловому настроенные негры скрылись в лесу, не оглядываясь.

Окрыленный Вован несся на юг на всех парусах. Ему очень хотелось похвалиться перед Бобровым. Эта обещающая так много сделка, провернутая им практически самостоятельно, должна была доказать и Боброву и всем прочим, что он Владимир Александрович способен не только грузы таскать из пункта А в пункт Б. Вован спешил на юг и даже шторм у мыса Бурь его не остановил.

Бобров, тем временем, пока Вован бился со стихией, с расстоянием, с непонятливыми неграми и слишком понятливым Смелковым, успел наладить в поселке быт, достроить дома, расселить жителей. Причем, семейным достались почти квартиры, то есть помещения с отдельным входом и даже с частичными удобствами в виде холодной и горячей воды. Правда, и та и другая были лимитированы, потому что днем электроэнергии на поддержание работы насосов и электробойлеров не хватало. Ее, по большей мере отнимала деревообработка. Зато вечером и ночью того и другого было сколько хочешь.

Пока были проблемы с канализацией и к вариантам дачных сортиров порой выстраивались очереди. Особенно по вечерам после ужина. Бобров очень надеялся на Вована, который должен был привезти еще одну минигэс, а также заказанный фекальный насос и трубы большого диаметра. Бобровские женщины очень полюбили ночное купание под душем. У него, как у всякого приличного деспота, была личная душевая кабина (он вообще-то собирался всем постепенно поставить, но у него все-таки была первая и все завидовали), но Боброву редко когда удавалось ею воспользоваться. То воды не было, то она оказывалась занята. Причем, зачастую, сразу двумя женщинами. Бобров несколько раз пытался принять участие в том, что Апи называла помывом, но кабина явно не была рассчитана на троих разом и, хотя женщины, ни в коей мере не были против, окромя фигурного (зачастую даже статического) стояния, мало что получалось. Правда, последующее действие в кровати очень всех впечатляло.

Но главное, что Бобров немедленно вписал себе в актив, было начало прокладки дороги. Сейчас путь до Кимберли по суше занимал примерно столько же времени, сколько Вован тратил на морскую дорогу до Херсонеса. Получалось неприемлемо ни с какой стороны. Надо было время на дорогу срочно сокращать, иначе на нее могла уйти, если говорить образно, вся оставшаяся жизнь. А Бобров не желал посвящать всю жизнь дороге. Он хотел хоть немного побыть этаким набобом. Тем более, имея таких жен. И если Златка внешний антураж воспринимала относительно спокойно, для нее главным был Бобров в этом антураже, то Апи просто поражала своей тягой к богатой, обеспеченной всеми благами, жизни.

Казалось бы, откуда это в молодой девчонке, которая до своих пятнадцати лет видела только бедную хижину родителей, рабский рынок да вонючий трюм корабля, где к тому же ее регулярно скопом насиловали. Откуда ей было знать, как могут жить очень богатые люди. Всякие там сатрапы, тираны и деспоты. Она кстати, первой из всех освоила привезенный Вованом во время второго рейса компьютер, совсем, простенькой конфигурации и огромным, по тем меркам, семнадцатидюймовым монитором. И надо же было, чтобы ей попалась среди множества книг многотомное сочинение Анн и Сержа Голон о похождениях Анжелики. А тут еще и Бобров, как он себя потом корил, не от большого ума, а чтобы сделать ей приятно, попросил у Юрки через Вована кассеты с фильмами об этой самой Анжелике. И все.

Когда Апи обнаружила путем сравнения зеркала с экраном свое неоспоримое сходство с Мишель Мерсье, жизни Боброву практически не стало. И даже по ночам, когда угомонившаяся Златка с другой стороны от Боброва вовсю предавалась сновидениям, Апи, отдышавшись, начинала поверять плавающему между сном и явью Боброву свое виденье их жизни.

А днем Апи была неудержима. Она изо всех сил помогала Боброву строить новую жизнь. А так как новая жизнь, по замыслу Боброва, подразумевала дорогу, значит, Апи назначила сама себя строителем этой дороги. Правда, она с трудом поднимала тяжелую кирку, но никто над ней не смеялся и только Бобров, заметив, что девчонка, сопя, разбивает подвернувшийся камень, с возгласом: «Горе мое!» отнимал у нее кирку и, взяв подмышку, относил домой.

Апи не возражала и не устраивала ему сцен. Но при первой же возможности опять убегала к строителям дороги. А когда один из них, желая сделать Боброву приятное, попробовал так же как он транспортировать Апи, она устроила такую дикую сцену, что несчастный потом боялся и близко к ней подходить. Бобров после этого строго отчитал девчонку. Та выслушала все, покорно понурившись, а когда он закончил, заявила:

– Никто не должен трогать то, что принадлежит Боброву.

– Ты мне не принадлежишь, – счел нужным возмутиться Бобров. – Ты свободный человек.

Ответ Апи поставил его в тупик.

– Я тебя люблю, – сказала она решительно. – А значит, принадлежу.

– А если я тебя? – растерялся Бобров. – Значит, по-твоему, тоже принадлежу?

– Ну да, – заявила дерзкая девчонка и, показав ему язык, гордо удалилась.

Когда Бобров попросил Златку повлиять на младшую подругу, которая вбила себе в голову невесть что, Златка ответила, даже не думая, что Апи сказала совершенно правильно. Только она, Златка, полагала, что это к ней придет немного позже.

– Ты хочешь сказать… – начал было Бобров.

– Какой ты все-таки глупый деспот, – улыбнулась Златка.

Когда дорога удлинилась до трех километров, и поселок скрылся из вида, к строителям вышли, ведя в поводу исхудавшего мула, Серегины посланцы. Бобров объявил перерыв, плавно перешедший в вечерний пир, когда увидел, с какой добычей они явились. На следующий день работы тоже не было – какая уж тут работа.

Серегины посланцы купались в лучах славы, их донимали расспросами все, начиная с Боброва. С пира их буквально унесли, а утром начали приобщать к благам цивилизации, потому что они уходили еще с Бобровым и многое теперешнее было им в диковинку. Особенно им понравилось, когда вечером все свободные от дежурств и вахт собирались под большим навесом из пальмовых листьев и смотрели по волшебному аппарату под названием «телевизор», явно ниспосланному богами, движущиеся картинки, которые наиболее продвинутые, вроде поварихи Ефимии или медицинской сестры Меланьи, называли фильмами. Сначала они просто смотрели во все глаза, а потом стали улавливать сюжет.

А тем временем, в Кимберли собралась обратная экспедиция. Повел ее Стефанос, воодушевленный принесенной добычей и тем, что после трехмесячной вахты, в следующий рейс он попадет в поместье, хотя многие в поселке, вспоминая поместье с ностальгией, тем не менее, не хотели туда уезжать. Стефанос повел с собой девять человек. Бобров решил увеличить население Кимберли и посылать каждый раз народу больше чем приходит оттуда.

Стефанос, по всей видимости, был невезучим человеком, потому что через несколько дней после его ухода дежурный с мыса сообщил, что видел далеко в океане паруса. Он сразу же разжег костер и на следующее утро в бухту вошли все три шхуны. Строители дороги, не успевшие пройти и пятидесяти метров после последнего пира, опять были отозваны для торжественной встречи. Чтобы Ефимия не сбилась с ног, готовя на такую ораву, Вован отрядил ей в помощь всех трех коков со шхун.

Сам он засел в квартире Боброва с отчетом. Златка с Апи лежали тут же поверх покрывала во фривольных позах, создавая надлежащий фон для разговора. Из всего Вованова описания путешествия туда и обратно, изложенного им довольно скупо, они выделили три момента, хотя и делали вид, что совершенно не прислушиваются к разговору. Первый момент это заключение устного договора о торговле с аборигенами, второй – перипетии плавания по Средиземноморью (это было забавно), ну и третий – разговор со Смелковым.

А вот Бобров, в отличие от своих жён, Вованово близкое знакомство с неграми оценил сразу. Причем оценил громко и где-то даже безудержно. На него даже сам Вован посмотрел с удивлением. Но его удивление быстро прошло, когда Бобров пояснил ему, на какую золотую жилу он наехал. Вован, конечно, знал от Смелкова, что все это значит, но Бобров, владеющий гораздо более обширной информацией и к тому же сам почти африканец сумел таки Вована завлечь и зажечь. Юркины высказывания послужили Боброву дополнительным поводом для начала построения гигантской африканской пирамиды, которая из-за малой пропускной способности портала куда хорошо пойдут только такие компактные товары как алмазы и, с натяжкой, слоновая кость, должна была быть реализована в древнем мире, который по стандартам удобств должен быть подтянут к концу века двадцатого. Ну, не весь мир, конечно. И не для всех. На такое даже Серега бы не пошел при всей его страсти к прогрессорству. А вот сделать для себя какое-нибудь государство…

Особенно подстегнуло Бобровскую мысль Вованово предложение производить огранку найденных алмазов на месте. А когда он узнал, что стоимость бриллиантов превышает стоимость сырья в сотню раз. А тем более, о том, что Юрка пообещал достать оборудование и может даже специалиста. Тут Бобров чуть не задохнулся, осознав грандиозность задач и своих возможностей.

Его настроение передалось Вовану, который ударился в грезы, отражающие его личные пристрастия, и увидел себя на мостике гигантского лайнера всего в белом, в галунах и в золоте. Впрочем, дальше он, как человек практичный, распространяться не стал. Достаточно было мостика, галунов и золота.

Девчонки увидели, что мужики подозрительно затихли, мечтательно уставясь куда-то в бревенчатую стену, и переглянулись. Потом Златка неуверенно спросила:

– Саня, у нас все в порядке?

– А! – очнулся Бобров и посмотрел на Златку почти с укоризной.

А Вован продолжил рассказ как ни в чем не бывало с того самого места, на котором остановился. Дойдя до Сиракуз, где он провернул удачную сделку, Вован был остановлен возгласом Апи.

– А где они?!

– А, – сказал Вован. – Э-э. В общем, не знаю. Кто туту вас распределением заведует? У него спроси. Мое дело было довезти.

Апи посмотрела на него испепеляющим взором и бросилась надевать штаны и куртку, потому что за выход в свет в одном хитоне, который приравнивался к майке и шортам, Бобров запросто мог оставить ее на неделю без сладкого и без прогулок. Создав иллюзию закрытого тела, она, не застегивая куртку, выскочила за дверь. Бобров укоризненно покачал головой. Златка, как женщина более старшая и, соответственно, более разумная подошла к делу рациональнее.

– Саныч, а что ты Титосу не сказал, чтобы он выгружал их в первую очередь?

– У нас правило, Злат, – терпеливо пояснил Вован. – Людей всегда высаживают первыми. Потом мулов. Потом все остальное.

Златка подхватилась и, под пристальным взглядом Боброва застегнув куртку, выбежала вслед за младшей женой.

– Пусть себе, – сказал Бобров. – У девочек немного развлечений. Саныч, давай продолжим. Когда пойдешь обратно, в Луанде покажи вождю наши алмазы. Можно наверно даже дать один, не самый большой, как образец. И скажи ему, что на север от Луанды должна протекать река, я не знаю названия, так пусть пошарят на косах и бьют шурфы поперек долины. Покажешь им конструкцию лотка и научишь мыть. Я прочитал, что в Анголе будут добываться самые лучшие ювелирные алмазы. А шлифовать бриллианты, скорее всего, будем здесь. Где еще найдешь сочетание прекрасного климата великолепной местности, дармовой электроэнергии и алмазного сырья в шаговой доступности.

Апи и подоспевшая Златка нашли всех приехавших женщин с Крита и из Сиракуз втиснутыми в одну жилую секцию. Почти одновременно с ними в помещение вбежала Меланья и увела критянок на санобработку, обследование и прививки. А оставшиеся десять девчонок, почувствовав в Апи и Златке почти ровесниц, набросились на них с расспросами. Полноценному общению, конечно, мешал скудный словарный запас, немного пополненный за время плаванья, поэтому с обеих сторон присутствовала энергичная жестикуляция. Девчонки показали свою разочарованность. Наслушавшись в пути помощника капитана, они представляли себе Новгород этакой белоснежной сказкой над синевой вод. Действительность их, мягко говоря, не впечатлила. Потому что кроме синевы вод все остальное было неправдой. А сам полис представлял из себя несколько строений, сложенных из коричневых бревен и досок, среди которых выделялись два длинных дома, оказавшихся жилыми, и несколько других сооружений, назначение которых им было неизвестно.

Апи и Златка постарались их уверить в том, что помощник капитана во многом был прав, и они непременно покажут это новым поселенкам, когда строгий жрец бога Асклепия разрешит им свободно передвигаться по поселку и окрестностям. Это называется ка-ран-тин, со вкусом выговорила Апи новое слово.

– И к тому же надо будет вам сшить новую одежду, – добавила Златка. – Такую, как у нас.

Девчонки давно уже с интересом поглядывали на одеяния Златки и Апи, а тут окружили их и чуть не вывернули наизнанку. Но кто-то, видать, из самых любопытных спросил про местного деспота. Страшного и ужасного.

– Так мы его жены, – пискнула Апи, с которой уже наполовину стащили штаны, заинтересовавшие девиц, прежде всего.

Вокруг них моментально образовалось пустое пространство.

– Мы придем завтра, – пообещала Златка, поправляя одежду и беря за руку Апи.

Девчонки проводили их затравленными взглядами.

А назавтра Бобров решил заняться вновь прибывшими. С милетцами никаких проблем не возникло. Они были готовы работать где угодно и кем угодно при оговоренной достойной плате и относительно нормальных жилищных условиях. Причем любые жилищные условия, которые мог предоставить Бобров, всяко были лучше милетских. Уж Александр Филиппович постарался. Критские женщины тоже были пристроены довольно быстро. И даже без вмешательства Боброва. Двоих сразу же забрала Ефимия. Кухня расширялась, жителей в поселке становилось все больше, и их надо было кормить и имеемые повара не справлялись. Одну саму старшую (ей было лет тридцать пять) взял к себе Петрович. Женщина упомянула в разговоре, что была знахаркой. Вот Петрович и решил, что сочетание народной древнегреческой медицины и представляемой им традиционной медицины дадут что-то новое и доселе неизведанное. Да и Меланье помощь требовалась.

Когда осталось только десять малолетних девчонок, Бобров задумался. Кандидаты в неофиты смотрели на него со страхом и с надеждой. Многочисленные рассказы команды, похоже, были правдивыми. Перед девчонками стоял высокий светловолосый мужчина, засунув большие пальцы рук за широкий пояс, поддерживающий странного покроя синие штаны с цветной строчкой по швам. На поясе справа висела коричневая кобура (девчонки уже знали, что там скрыт механизм именуемый «револьвер»), а слева ножны с большим тяжелым ножом.

Мужчина выглядел совершенно непохожим на их деревенских мужчин – невысоких, курчаво-черноволосых и по-мелочному злобных. Он не походил также на работорговцев (толстых и неопрятных), и на членов команды судна, на котором они плыли. Он немного походил на того, кого все в команде называли командором. Тот и сейчас стоял рядом с деспотом и что-то ему доказывал.

– Ну и что мне с вами делать? – поинтересовался деспот у подобия девчачьего строя.

Строй помалкивал. Девчонки не смели давать советы самому деспоту.

– Ладно, – наконец решил он. – Тейя, забирай их себе. Поливка, прополка. Справятся, небось. Только маленьких нагружай исключительно по их желанию. Им еще в куклы играть.

К девчонкам подошла рослая женщина с грубыми чертами лица, но смеющимися глазами.

– Идемте, цыплята, – сказала она.

… – Орут, прошипел, оборачиваясь, шедший первым Тумос.

Здоровенный бывший раб, два года назад выкупленный Андреем, работавший на виноградниках поместья и одним из первых записавшийся с Бобровым в Африку. Стефанос прислушался. Далеко впереди действительно кто-то вопил.

– Ну и слух, – с уважением подумал он оТумосе, а вслух сказал. – Вы, двое, остаетесь с мулом. И смотрите, никуда, ни ногой. Остальные, за мной.

Стефанос сдернул с плеча карабин. Патрон уже был в стволе.

Перед ними расстилалась всхолмленная саванна с пышными купами деревьев, преимущественно разных акаций, густой высокой травой и торчащими из нее редкими пиками термитников. По саванне бродили многочисленные стада, неохотно уступающие дорогу маленькому отряду. Если Тумос обладал прекрасным слухом, скорее всего, благодаря большим оттопыренным ушам, то еще один член отряда видел не хуже того «зоркого сокола», о котором говорил Бобров. Он и заметил на одном из термитников «украшение» в виде сидящих на его вершине трех человек. Тумос подтвердил, что именно оттуда доносятся вопли на непонятном языке. Он припомнил, что именно так иногда выражался Бобров.

– Так это наверно Серегос! – воскликнул Стефанос. – В Кимберли только он знаток этого языка. Но почему он оказался здесь? Ведь отсюда до Кимберли примерно две недели пути. Неужели что-то случилось?

Стефанос уже хотел было скомандовать: «Бегом!», но «зоркий сокол» вовремя предостерег его.

– Подожди. Не зря эти трое залезли на термитник. Наверно на земле их кто-то поджидает. Кто-то, с кем они не смогли справиться, даже имея ружья. Давай отойдем вон туда. Отсюда рассмотреть подножие термитника мне мешает кустарник.

Они осторожно, озираясь чуть ли не каждом шагу, отошли на сто метров вправо и «зоркий сокол» заявил совершенно определенно:

– Похоже, это огромный носорог.

Носорог буйствовал, и от термитника отваливались целые глыбы. Еще немного усилий и толстокожий гигант достанет наконец этих мелких отвратительных двуногих. Чем Серега с компанией так насолил носорогу, Стефанос мог только догадываться, но, судя по тому, с каким остервенением тот пытался добраться до людей, обиделся он сильно. Термиты, чей дом рушился прямо на глазах, конечно, пытались противодействовать, но бронированный убийца попросту не обращал на них внимания. Термиты пытались воздействовать и на Серегу со спутниками, и даже с большим успехом. Они справедливо полагали, что если бы те не взгромоздились на термитник, тот бы не подвергся нападению и разрушению. И сейчас термиты всеми возможными способами пытались доказать людям, что они зря тут сидят. А те отмахивались, предпочитая скорее терпеть укусы, нежели подвергнуть себя сомнительной участи быть втоптанным в пыль.

Носорог был так увлечен своим делом, что не заметил подкрадывающегося к нему нового врага. Зато Серега по праву старшего восседающий на самой макушке термитника и чувствующий себя так же уютно как сидящий на колу, заметил идущий цепью отряд Стефаноса и едва не свалился на спину носорога от радости. Его спутники тоже выразили радость по поводу грядущего избавления, но махать руками не могли, ибо держались, а орать опасались. Хотя носорог, скорее всего, по-гречески не понимал.

Термитник уже держался на честном слове и его обитатели, прекратив борьбу, хватали скарб и разбегались кто куда, когда прогремел залп четырех карабинов. Две тяжелые пули из четырех достали до сердца. Носорог прекратил свои поползновения, постоял в нерешительности и тяжело завалился набок.

Серега издал торжествующий вопль и прыгнул с макушки термитника прямо на колонну отступающих термитов. Один из солдат, охраняющих колонну, в отчаяньи тяпнул его за ногу, но тот даже не заметил. Он схватил в охапку подошедшего Стефаноса и стиснул его так, что тот захрипел.

– Вот если бы ты так тискал носорога, – сказал он, потирая ноющие ребра.

Когда Серега более-менее успокоился и смог связно выражать свои мысли, он сказал:

– Мул, гад, удрал вместе со всеми запасами. Где его теперь искать?

– Мула недам, – поторопился сказать Стефанос. – Мне ж еще не меньше двух недель ходу.

– Да я не прошу. Просто, понимаешь, обидно. Хорошо еще, что я ему алмазы не доверил.

– А что, много намыли?

– Да уж достаточно, – Серега достал из-за пазухи мешочек и вытряс на ладонь полтора десятка блестящих камушков. – Людей маловато, – пожаловался он. – Мы бы может и больше намыли.

– Шеф сказал, – ободрил его Стефанос, – что ужтеперь-то народа точно больше будет. Саныч со следующим рейсом обещал несколько десятков привезти. И еще, краем уха слышал, так что особо не уверен, но говорят, что мы сами теперь камни будем шлифовать, а это якобы совершенно другие деньги.

– Да ладно, – Серега даже про носорога на время забыл. – Правда, что ли?

– Олимпийцами клянусь!

– Ого-го! – Серега едва ли не подпрыгивал. – Ну все, Стеф, теперь у нас не только два города, у нас государство будет. Да мы ж теперь Де Бирсы. Слушай, мы тогда побежали. И хрен с ним, с мулом. Поймаете, ваш будет.

Серега повернулся, чтобы смыться, но Стефанос придержал его за рукав.

– Постой. Рог отрубим.

Серега вытаращился непонимающе.

– Я не успел сказать – Саныч договорился насчет рогов носорога. Говорят, что за один рог полведра драхм отсыпают.

Серега молча смотрел как люди Стефаноса отрубают носорогу оба рога.

– Ну давай, – Стефанос хлопнул его по плечу. – Может еще успеешь. Хотя я прошлый раз тоже так думал.

Бобров никак не мог вспомнить кто же из присутствовавших на прощальном, так сказать, банкете высказал эту идею. Сам он мог поклясться хоть чем, ну, или на крайний случай, хоть кем, что это точно был не он. Да и Златка с Апи могли подтвердить. Уж они-то вина точно не пили в силу беременности первой и менталитета второй. Под подозрением оставались Смелков, Петрович, дядя Вася, Андрей, Никитос с супругой и Евстафий. Из всех вышеперечисленных с большой степенью вероятности могли предполагаться только Смелков и Петрович, как напрямую причастные к грандиозной операции с алмазами и к тому же обладающие специфическим чувством юмора. Но Смелков отвечал за век двадцатый. Или уже двадцать первый? Бобров понял, что с неразбавленным вином в больших количествах пора завязывать. Когда начинаешь вспоминать какое на дворе тысячелетие, это может означать только одно… Бобров передернулся. А не хотелось бы. Вообще, чтобы что-то вспомнить, надо начинать издалека и цепочка ассоциаций обязательно подтянет тебя к искомому. Бобров послушался сам себя и решил начать прямо с нового 333 года до нашей эры.

Новый год новгородцы (так совпало) встречали новыми (опять совпало) трудовыми успехами и свершениями. Серега, явившийся из Кимберли с невиданной доселе добычей, взахлеб рассказывал и о самом городе, который уже вполне можно было назвать городом, потому что он имел в своем составе целых три дома, не считая нескольких сараев, загонов и навесов. Защитная стена становилась городу тесновата, и Стефанос при расставании обещал над этим подумать.

А еще Серега не преминул похвастаться, как ловко он решил проблему с водой и с транспортом и громко сетовал по потерянному в саванне мулу с припасом, лелея надежду, что Стефаносу удалось его поймать.

Дригиса от Сереги не отходила, а тот каждые два часа становился задумчивым и, ни слова не говоря, брал ее за руку и они покидали пирушку. И Златка и Апи смотрели на это с пониманием. Серега с Дригисой каждый раз пропадали по получасу. А вот в четвертый раз Дригиса не вернулась. Любопытная, непоседливая Апи не поленилась сбегать в Серегину секцию, а вернувшись, прошептала что-то на ухо Златке, отчего обе прыснули, загадочно поглядывая на Боброва. Тема, впрочем, была интересна только им, но и они скоро о ней забыли, потому что произошло типичное новогоднее событие – пришли корабли из дома.

Они, конечно, не прибыли прямо к новогоднему столу, но кто-то, отвлекшись от выпивки и закуски, узрел над морем зеленый огонь и привлек к этому явлению внимание Боброва. Ну а тот сразу опознал сигнальную ракету и схватился за голову. Дело в том, что Вован на праздники ну никак не ожидался и Бобров снял пост на мысу, чтобы люди расслабились вместе со всеми. Вот и расслабились.

Чтобы не гонять лишний раз людей, а заодно и наказать себя за расхлябанность, Бобров решил лично плыть на мыс, и лично разжечь там путеводный костер. Он восхитился своей самоотверженностью. Потом пожалел, что никто этого не видит и, соответственно, не оценит. Потом восхитился и этим тоже. А когда он, принеся забытые в спешке весла, стал отвязывать лодку, то обнаружил, что там уже кто-то есть. Эти кто-то оказались его женщинами и Златка сказала:

– Иди уже на корму, алкоголик. Рулить будешь.

А Апи отобрала у него весла и хихикнула.

И Бобров понял, что у него есть теперь те, кто поймет и оценит. Хотя и считается, что тот, кто любит, очень пристрастен в оценках.

До рассвета оставалось часа три. Бобров все эти три часа поддерживал костер, не только для того, чтобы обозначить Вовану вход в бухту, но и потому, что новогодняя ночь выдалась холодной, а своей курткой он укрыл спящих девчонок, которые прижались друг к другу, составив единое целое. А сам он провел время, поворачиваясь к огню то одним голым боком, то другим и отчаянно мерз.