Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Все, – сказал он. – Считай, что я дозрел. Выкладывай подробности.

Бобров посмотрел на слегка исхудавшего Агафона и понял, что да – этот дозрел. Тогда он крикнул, чтобы позвали заместителя Андрея, которому хотел поручить курирование будущего дела Агафона, обещающего потенциально стать одним из самых прибыльных не только в Греции и ее колониях, но также, если удастся, то и в Карфагене.

Пришедший здоровенный бородатый мужик, явно не грек, никаким боком не похожий на успешного управляющего, тем не менее, им был.

– Вот, – сказал Бобров. – Знакомься. Это Торгул, милостью Гермеса, наш эффективный менеджер.

Оба, и Торгул и Агафон, посмотрели на Боброва как на психа ненормального.

– Это по-нашему, по-восточному, – счел нужным пояснить Бобров. – А, если по-гречески, то лучший управляющий.

Торгул скромно улыбнулся, а Агафон посмотрел с сомнением, мол, знаем мы этих лучших, шею свернут или, в лучшем случае, разденут. Вон рожа-то какая бандитская. Бобров понял сомнения Агафона, но переубеждать его не стал. Он сразу перешел к делу. И в последовавший час Агафон услышал самое удивительное предложение в своей жизни.

Бобров и компания вообще выделялись нестандартными, оригинальными проектами и решениями. Агафону, больше склонному к методам традиционным, это, по идее, должно было категорически не нравиться. А ему наоборот все это импонировало. И он даже гордился тем, что явился первым человеком в городе, к которому Бобров обратился. При этом Агафон старался не вспоминать, что решил просто тупо срубить денег на попавших в беду (как он думал) купцах. А эти купцы впоследствии вместо того, чтобы отплатить, как положено, черной неблагодарностью позволили, как они говорили, сделать совместный бизнес. Вот и сейчас.

Агафон каким-то шестым чувством понял, что Бобров делает ему предложение не на ровном месте, что у него уже все продумано и разложено по полочкам. Потому что, если он это не придумал, значит взял что-то хорошо знакомое и широко известное. А Агафон, как ни напрягал память, не мог вспомнить ни в Г реции, ни в ее многочисленных колониях, ни даже в близлежащих царствах и империях ничего похожего.

Однако, соглашаться следовало незамедлительно, пока Бобров предлагал не только Торгула в помощь и бесплатную идею, но и обещал хорошо вложиться в дело. А вот такой подход Агафон очень ценил. Если человек готов поддержать свое предложение материально, значит, он в нем уверен, значит, и самому не стоит осторожничать, чтобы потом не сожалеть об упущенной выгоде.

Бобров предлагал не мелочиться и не начинать с Херсонеса. Херсонес, конечно, город справный, тут двух мнений быть не может, но он все-таки находится на окраине и народу местного и мимоезжего для разворачивания дела недостаточно. Поэтому начинать было предложено прямо сразу с Афин. Вот там клиентура должна быть. И для более полного ее охвата Бобров предлагал сделать сразу две точки. Одну в Пирее, где полно матросов, грузчиков, купцов и просто праздного люда. А другую – в самих Афинах. Причем и ту и другую необходимо размещать в местах наибольшего скопления простого народа, а не каких-нибудь аристократов собачьих.

– Потому что трудовой обол, – назидательно сказал Бобров, – нам более ценен, чем драхма бездельника. И почему? – он вопросительно посмотрел на Агафона.

– Ну, это я знаю, – Агафон даже облегченно вздохнул. – Потому что их больше.

– Потому что их намного больше, – уточнил Бобров.

Еще Агафон никак не мог понять, что такое логотип и какое отношение он имеет к бренду. Кстати, что такое бренд он тоже никак не мог понять.

– Так, – сказал Бобров, – Все остальное тебе расскажет Торгул.

Торгул при этом ласково улыбнулся, так, что Агафона дрожь пробрала.

– Он в курсе всего, – продолжал между тем Бобров. – И учти, послезавтра вы отплываете в Афины.

– Как послезавтра? – всполошился Агафон. – Мне же надо собраться.

– Что там тянуть, – отмахнулся Бобров. – Давай-ка к бою.

И, с выражением хорошо сделанного дела на лице, отвалил. А Агафон остался приходить в себя. Торгул подождал немного и тоже встал, посматривая на Агафона. Тогда и тот подхватился.

Бобров вышел из дома, весело насвистывая что-то насчет тореадора, которого призвали не трусить и ввязываться в драку. У него-то давно все было готово и складировано, и Торгул знал теорию чуть ли не в совершенстве. Но как-то руки не доходили. А тут удачно подвернулся Агафон. Бобров прекрасно знал его пробивную способность, ближайшим аналогом которой был тяжелый таран. Задача Торгула, таким образом, сильно облегчалась. Правда, сильно облегчалась и ожидаемая прибыль, но она все-таки ожидалась. Бобров подумал, как порадуется Серега, потому что это какое-никакое, а прогрессорство, и усмехнулся.

А сейчас его ждал новый корабль и Бобров поспешил к верфи. Что там накрутят девчонки, он старался не думать. В любом случае, на жизни поместья и колоний это не скажется. А вот общую картину высветит. Потому что до сих пор никто этой конкретикой не занимался. Поэтому могли высветиться занимательные совпадения и связи. Ну это, если девчонки отнесутся к работе со всей серьезностью. Жаль, что там из серьезных всего две. Меланья – в силу своего старшинства на целых два года (правда, она сейчас более склонна к романтизму), и Дригиса.

Так, все. Бобров вошел под своды и постарался забыть обо всем постороннем.

Один из Бобровских конструкторов заканчивал согласование линий теоретического чертежа. Другой уже вовсю рисовал мидель со всеми сечениями, потому что форма миделя была сразу принята как понятие незыблемое и изменениям не подлежащее. С обшивкой тоже все было ясно заранее. Технология была уже отработана на предыдущих судах. У Боброва было небольшое сомнение по толщине, и он предполагал скорее наложить лишний слой чем мучиться с толстенными четырехдюймовыми досками. Опять же, были проблемы с материалом. Англичане, как большие мастера в деле диагональной обшивки (взять хотя бы знаменитый клипер «Вижен»), в свое время использовали канадскую лиственницу – материал прочный и мало подверженный гниению, но очень тяжелый в обработке. Боброву взять лиственницу было негде. Не тащиться же за ней на север или вообще в Сибирь. А если и потащишься, то как доставлять? Потому что при сплаве она благополучно тонет. Однако, задача.

Поэтому, поразмыслив, Бобров решил делать обшивку комбинированной. Да и с набором не мелочиться. Именно, исходя из этого, он заказал уходящему в рейс Вовану испанский дуб и африканские экзоты. Вовановым неграм предстояло хорошо постараться в поисках заказанного. Бобров тщательно переписал все известные названия деревьев на местных диалектах, потому что их каждое племя, блин, называло по-своему. Как будут доставлять бревна к побережью, Боброва не заботило. Он прекрасно знал, что если найдут, то доставят. Только цена будет повыше. Ну а так как масштабы цен совершенно несопоставимы и высшей ценностью в глазах тамошних обитателей является копеечный кухонный нож из нержавейки, то Бобров и не беспокоился. Оставалось только подождать.

Просмотрев все чертежи и раздав особо ценные указания, Бобров прошел на конюшню и попросил заседлать мула. Ехать было далековато, вдоль всей бухты, а дорогу для повозок традиционно не сделали, отложив на потом. Манера езды верхом у Боброва была своеобразная и ее не любили не только Бобов, но и мулы. Но деваться было некуда. И Бобров и мул тяжко вздохнули. Хорошо, что дальнейшего никто не видел.

На строительстве новой верфи народу было немного. Несколько человек занимались земляными работами без особого энтузиазма. Они не стали двигаться быстрее, даже увидев хозяина. Бобров прикинул объем оставшихся работ, подозвал старшего и спросил, надолго ли эта бодяга. Старший оказался наглым и заявил, что как бы они нее надрывались все равно получат два обола вдень. А если надрываться не будут, то получат те же два обола. И вопросительно посмотрел на Боброва. Бобров, собравшийся было уволить всех с завтрашнего утра, задумался. Потом сказал:

– Хорошо, я тебя понял. Значит так, вся работа стоит сорок драхм. И вы их получите в любом случае. Уяснил?

Старший медленно кивнул и, вдруг повернувшись, побежал к своим, с любопытством наблюдающим за течением переговоров. Что он им там сказал, Бобров не расслышал, но все бросились к оставленным инструментам и только земля полетела. Бобров, удовлетворенно вздохнув, повернул мула и все-таки решил накрутить хвост главному строителю поместья, который, словно догадавшись об этом, в данный момент отсутствовал.

Бобров ехал обратно в сильной задумчивости, пытаясь в уме распланировать оставшиеся до готовности верфи работы. Получалось слишком уж много, и он сразу же запутался в номенклатуре и последовательности. И решил для себя попробовать хотя бы недельку просидеть ровно, ни во что не вмешиваясь, и посмотреть, что из этого получится. Не зря же он подготовил и, можно сказать, выпестовал целую плеяду заместителей и помощников. Вот пусть они замещают и помогают.

– А я, – прикинул Бобров, – буду наслаждаться жизнью. Когда это я последний раз наслаждался?

Получилось, что на острове.

– Куда тороплюсь? Зачем? – задал Бобров сам себе риторический вопрос.

И сам себе на него не ответил. Вопрос-то был риторический.

Подъезжая к конюшне, проклятый мул, скорее всего, желая избавится от седока, перешел на рысь и Бобров и так ощущающий себя собакой на заборе, понял, что собакой чувствовать себя гораздо уютней. А тут, как назло встречать его вышел весь бабский коллектив в составе Златки, Апи, Дригисы и Меланьи. Бобров с тоской подумал, что его авторитет среди них уж точно упадет намного ниже плинтуса. И если Златка с Апи еще промолчат, то уж Дригиса с Меланьей оторвутся по полной. Особенно Меланья. Бобров резко натянул поводья. Мул удивился и встал.

– Шеф! – закричала Меланья еще издалека. – Шеф! У нас вопрос!

Остальные энергично закивали, подтверждая ее слова. Бобров удивился еще больше мула. Однако, поняв, что немедленный остракизм ему не грозит, лег животом на переднюю луку и потихоньку перетащил правую ногу через муловский круп. Мул во время этих манипуляций стоял смирно, потому что уже несколько раз получал между ушей за то, что просто переступал копытами. Бобров благополучно сполз на землю и, стараясь не широко ставить ноги, хотя очень хотелось, направился к девчонкам.

– Ну, – подойдя, сказал он сурово.

– Шеф, – заторопилась Меланья, – в ваших записях черт ногу сломит. Более-менее упорядоченно они стали вестись, когда за них взялась Златка.

Златка расправила плечи и посмотрела гордо.

– Но, все равно, – добавила Меланья, – они оставляют желать лучшего…

– Не торопись, – прервал Бобров ее страстный монолог. – Если бы у нас все было упорядоченно, зачем мне было задействовать такой потенциал? Я потому и попросил вас…

– Это все понятно, – вмешалась Апи. – Но у нас принципиальный вопрос. Малаш, озвучь.

– Оставим упорядоченность, – продолжила Меланья. – Этот вопрос, будем считать, ты разрешил. – Но у нас действительно есть принципиальный вопрос. В тысяча девятьсот девяносто пятом году по вашему счислению… Или уже по нашему? Что-то я в этом деле путаюсь.

– Давай просто считать это счислением двадцатого века, – мягко сказал Бобров.

– Давай, – легко согласилась Меланья. – Так вот, летом тысяча девятьсот девяносто пятого года в вашем плавании с заходом на острова Лесбос и Кос с последующей стоянкой в Афинах впервые была замечена, так сказать, синхронизация с нынешним… тьфу ты, с четвертым веком до новой эры. Ты тогда конкретизировал год, в котором действо происходило – триста тридцать пятый.

Златка и Дригиса жестами подтвердили, что, да – так оно все и было. Апи промолчала – ее история началась немного позже.

– А теперь, внимание – вопрос, – щегольнула Меланья телевизионным жаргонизмом. – Нам отсл юн я вливать назад от триста тридцать пятого-тысяча девятьсот девяносто пятого года на начало истории в тысяча девятьсот девяносто втором году? Я имею в виду совмещение лет и событий. И, если да, то где взять материал? Я вот, например, хоть и самая пожилая девушка, – тут Меланья кокетливо улыбнулась и все улыбнулись тоже, показывая, что шутку поняли и оценили, – но все равно ничего не помню. Нам, рабам, не доводили.

На лица девчонок набежала тень, и Бобров поспешил увести разговор в сторону.

– Непременно отслюнявливать, – сказал он. – А чтобы совмещение было полным и правдоподобным, надо будет вам сходить через портал и у меня в квартире на верхней книжной полке, во втором ряду найти трехтомник, который называется «История древнего мира». Вам нужен будет второй том. Вот там все и описано про нужный период. Конечно, без подробностей, но нам их и не надо.

– Что, всем сходить? – тут же поинтересовалась Апи.

– Вот тебя бы я и не пустил, – ответил ей Бобров.

– Почему? – немедленно надула губы Апи.

– Потому что тебя можно отпускать куда-либо только в моем сопровождении, – ответил ей Бобров. – А я сейчас занят.

– Ну, Бобров, ну миленький, – начала канючить Апи.

Бобров уперся и ни в какую. Апи удвоила усилия. Как ни странно, ее поддержала Златка, которую Бобров считал самой разумной в этой компании. Бобров так удивился, что разрешил. Но сказал, что их будет сопровождать Прошка и, чтоб они не лезли куда ни попадя и пацана не втягивали. Прошку Бобров решил послать, потому что знал, что тот все его установки выполнит беспрекословно, и в то же время девчонки, будучи на несколько лет старше, постараются не ударить в грязь лицом перед мальчишкой. Вот такая получилась система сдержек и противовесов. Юрка явился через сутки и сперва всячески отмазывался от выпавшей на его долю почетной миссии, говоря, что с двоими он бы еще справился, но четверо – это явный перебор. Он держался целый час, пока Меланья его не уломала. Что она ему посулила – никто не знал, но девчонки забегали, собираясь. Хотя и шли на пару дней, одежды набрали целый чемодан (правда, на троих, Меланья собиралась задержаться и экипировалась отдельно), мотивируя это межсезоньем. Чемодан, что вполне ожидаемо, поручили тащить Прошке. Прошка тащил и ворчал, что обычаи в древней Элладе правильнее, чем в поместье, и бабы не шастают с чемоданами между временами. Девчонки помалкивали и только вредная Апи предложила самой нести чемодан, если Прошка такой дохлый. Прошка посмотрел на нее дико и заткнулся.

Все два дня, пока команда отсутствовала, Бобров места себе не находил, а на второй день вообще собрался идти через портал, и только дядя Вася смог его отговорить. Но Бобров все равно сидел на причале, держа наготове лодку, и ждал, приготовив полотенца и горячее вино в большом термосе. Первым из воды как чертик выскочил Прошка. Следом за ним показались сразу двое – Дригиса и Апи. Прошло еще несколько секунд. Прошка уже подплыл к лодке, следом спешили Дригиса и Апи – вода не располагала к длительному купанию. Бобров, проклиная себя за то, что согласился, стянул штаны и взгромоздился на банку, чтобы нырнуть, но тут вода снова взбурлила и показалась облепленная мокрыми волосами голова Златки.

Бобров замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но таки не удержался и рухнул в воду, оказавшуюся действительно холодной. Прошка, воспользовавшись тем, что лодка накренилась, мигом перевалился через планширь, и стал втаскивать Дригису, а Апи повернула к месту падения Боброва. Ту да же поспешила и Златка. Бобров вынырнул с совершенно счастливым выражением на лице, но тут же подхватил оказавшихся рядом девчонок и потащил их к лодке.

Шустрый Прошка уже усадил на банку Дригису, накинул ей на плечи полотенце и протянул руку Апи, оказавшейся первой в подплывшем триумвирате. А она, прежде чем схватиться за Прошкину руку, еще оглянулась на Златку. Златка, оказывается, держала в правой руке тяжелый сверток, чем и объяснялась ее медлительность.

Разместив в лодке трясущихся девчонок и вспомнившего, что он тоже был в воде, Прошку, укрыв их полотенцами и дав по стакану горячего вина, Бобров выловил болтающийся рядом поплавок и вытащил за веревку упакованный чемодан, в очередной раз поразившись совершенно непонятной женской логике. Погрузив его в лодку, он в несколько гребков одолел расстояние до пристани.

Поручив Дригису Прошке, который взялся за дело со всем рвением и особенно усердствовал, растирая ей грудь и попу, Бобров принялся за своих жен. Быстро сдернув с них мокрые купальники, он замотал их в полотенца и погнал всех четверых рысью в усадьбу. Атам, отпустив Прошку на кухню с условием вечернего отчета, он уложил трех голых девиц на кровать, укрыл их одеялом и пока они под ним остаточно дрожали, высушил им волосы феном, водя струей горячего воздуха направо-налево. И только когда они перестали дрожать и порозовели, приступил к допросу.

Держать ответ за всех пришлось Златке. Зная, что Прошка от Боброва ничего не утаит, Златка рассказывала все с подробностями. И как Смелков возил их по городу в своей повозке, называемой «Мерседес Вито», и как они посетили пару магазинов, а потом отужинали в ресторане «Бригантина». Рассказала, как Прошка все время держался настороже и зыркал по сторонам. Особенно в ресторане.

– Берег хозяйское добро, – совершенно серьезно добавила Апи.

Дригиса хихикнула, а Златка сбилась и осуждающе посмотрела на подругу.

– И что, – подозрительно спросил Бобров, – за двое суток никаких происшествий?

Подруги переглянулись, и Златка неохотно ответила:

– Ну, вряд ли это можно назвать происшествием.

– Ну-ну, – поощрил ее Бобров.

– Это было во второй вечер, – начала Златка и посмотрела на подруг.

Дригиса потупилась, а Апи глядела с откровенным вызовом.

– Во второй вечер, – повторила Златка. – Мы втроем лежали на разложенном диване и смотрели телевизор.

– Голыми лежали, – уточнила Апи.

– Ну, жарко же было, – пояснила Златка. – Но тут из соседней комнаты явился Прошка и попросил уменьшить звук, потому что он не может заснуть.

– Ага, – сказал Бобров. – Ясно, что была уже ночь, а телевизор орал. Продолжай.

– Ну, Дригиса завизжала…

Все вопросительно посмотрели на Дригису, а та начала оправдываться:

– А чего он…

Чего он, она не досказала, потому что Златка продолжила:

– Ну, мы решили Прошке за все намылить холку, вскочили, поймали его и потащили в ванну, а он вырывался и кричал, что Бобров, то есть ты, вам, то есть нам, такого непотребства вовек не простит.

– В ванну-то для чего? – удивился Бобров.

– Ну, мыло же только там, – в свою очередь удивилась Златка.

– Давай дальше, – попросил Бобров, с трудом сдерживая смех.

– Ну, дальше в дверь позвонили, и Апи пошла открывать.

– Не обременяя себя одеждой, – уточнил Бобров.

– А что, я, по-твоему, некрасивая? – Апи откинула одеяло и обнаженная села на кровати.

– Кто тебе такое мог сказать? – возмутился Бобров.

– Вот видишь. И тот мужик тоже наверно так подумал. Не зря же он молчал целую минуту с отвисшей челюстью. А потом махнул рукой и стал спускаться. Я еще крикнула вслед: «Благородный муж, ты чего хотел? Может ты попить хотел?»

Златка посмотрела на Апи, на Боброва и решила закругляться.

– Прошка, пользуясь случаем, удрал и запер дверь в свою комнату, а нам стало скучно и мы легли спать. Вот и все.

Златка сделала честное-пречестное лицо и старательно округлила глаза.

– Да ну вас, – сказал Бобров, отсмеявшись. – Делом-то хоть занимались?

– А как же, – за всех ответила Дригиса. – Целый час.

Бобров укоризненно покачал головой.

– А когда Меланья появится?

Девчонки переглянулись.

– Обещала в субботу. Но мы пока и без нее можем.

В субботу вечером, уже с прибывшей Меланьей, Боброву была предоставлена первая часть коллективного труда. Меланья попыталась было начать чтение вслух, но Бобров это дело пресек и сказал, что сам он прочитает быстрее, а им необходимо работать над второй частью. Но к чтению он приступить не успел. Случилось то, чего ждали так долго, что некоторые даже забыли, чего конкретно ждут. А именно: Лисистрат, наконец, предоставил вниманию широкой публики свое произведение.

Сперва, конечно, мастер показал работу заказчику, а когда заказчик пришел в полный восторг, решил показать ее и всем остальным. Видно, восторгом одного человека Лисистрат не удовлетворился, и ему захотелось еще и общественного признанья. Что ж, художника можно было понять.

Скульптура была выставлена в таблинуме, и увидеть ее мог каждый желающий. Желающих было все поместье. Первыми, что естественно, были сами модели. Они притащили с собой большое зеркало, выгнали всех из таблинума, разделись догола и принялись придирчиво сравнивать себя со скульптурой. Из всех троих недовольной осталась одна Ап и, сказав, что ваятель сильно уменьшил ей грудь. На объяснения Лисистрата, что ее грудь не совсем соответствует канонам, Апи с вызовом заявила:

– А Боброву нравится.

Скульптор только руками развел.

А вообще «три грации» понравились всем. Люди, якобы тайно, приезжали даже из Херсонеса. Бобров не препятствовал. Лисистрат был вознагражден просто по-царски. Сверх оговоренного Бобров отсыпал ему премию в серебре и в экзотических товарах по выбору. С уходящим в Африку кораблем скульптора отправили в Элладу, наказав капитану, высадить его где пожелает. Осталось дождаться Вована, который вместе со Смелковым должен был заложить скульптуру в качестве клада. А пока «три грации» заняли почетное место в таблинуме, и Бобров часто на них засматривался, хотя Прошка как-то с грустью сказал, что живые лучше.

После отбытия Лисистрата Бобров наконец-то нашел время для прочтения научного труда Златки, Дригисы, Меланьи и Апи. Девчонки расстарались. Обложка была рисованная, с виньетками и на двух языках: русском и греческом. А вот текст был отпечатан на матричном принтере. Видать, с почерком у всех четверых были нелады.

Летопись начиналась довольно неожиданно. Даже Бобров некоторых подробностей уже не помнил и стал подозревать девчонок в художественном вымысле. Тем более, что никто из них при описанных событиях не присутствовал. Впрочем, Бобров не стал придираться.

…Шестое июня тысяча девятьсот девяносто второго года он помнил очень хорошо. Как и предваряющие события. Как все началось с пропажи Сереги на ровном месте и как буквально за несколько минут они прошли от крайней безнадеги до чуть ли не триумфаторов, так и не осознав полностью ни того, ни другого. Осознание пришло несколько позже. Бобров вспомнил свои первые часы в ином времени, как второпях не приняли во внимание, казалось бы, очевидные вещи и пришлось по ходу додумывать, или же попросту терпеть из-за их отсутствия. Интересно было бы сейчас спросить у Сереги про ощущения, которые он тогда испытывал. Жаль, что он сейчас далеко. Бобров подумал, что в принципе южная Африка уже сейчас вполне самостоятельное образование и там есть энергичные люди, которые прекрасно представляют себе путь дальнейшего развития и вполне могут справиться без Серегиной руководящей и направляющей роли.

Он понял, что отвлекся и опять обратился к «Летописи», как она претенциозно называлась. Вот первые три дня пребывания в древнем Херсонесе он помнил отлично. А уж первую ночь… Как они тащились с Серегой босиком по каменистой дороге, по которой и обутым-то пройти проблематично, в несуразных мокрых набедренных повязках, трясясь от холода или, что скорее, от нервного перенапряжения. И, главное, имея на двоих два десятка слов словарного запаса.

А потом оказалось, что древние греки народ гораздо более доброжелательный к жалким чужеземцам, чем даже европейские толерасты. А содержатель портового притона вообще душка. И потом, в городе на бродящих с разинутыми ртами варваров никто внимания не обращал. То ли варвары все были такими, то ли грекам было все до лампочки. Так что Бобров, вернувшись потом на два дня в свое время, настолько огорошил соратников своими рассказами, что те спервоначалу вообще ничего не соображали. Потом-то, конечно, это прошло. Но не скоро.

Торговые отношения с Херсонесом (о которых, кстати, город и не подозревал) выстраивались методом проб и ошибок. К бесспорно правильным решениям пришельцев следует отнести приобретение утлого челна и поставка за портал рыбы. Рыба действительно в море была, и было ее много. Вернее, очень много. Здесь легенды не врали. Даже несовершенные орудия древних позволяли им устраивать в городе и окрестностях рыбное изобилие. Что уж говорить об орудиях лова, приспособленных к реалиям двадцатого века, когда приходилось буквально охотиться за каждым хвостом. Когда вместо ожидаемого ведра мелочи Бобров с Серегой не смогли даже затащить в лодку набитую отборной рыбой мотню, они поняли, что это отличная статья дохода.

А дальше события заспешили как в быстро поворачиваемом калейдоскопе. И уже четырнадцатого июня, то есть, через восемь дней от начала внедрения, купленный с потрохами гражданин Херсонеса Никитос приобрел для них дом чуть ли не в центре города. Правда, если быть объективным, там все дома были почти в центре, потому что по большой оси города от левого мыса Карантинной бухты до южной оборонительной стены прогулочным шагом можно было дойти минут за двадцать.

Девятнадцатого июня они уже покупали усадьбу в районе портала. И это все благодаря выловленной рыбе. Обмен товарами с двадцатым веком был явно неравноценным – то, что здесь давалось практически даром, там продавалось за большие деньги и наоборот.

Между этими знаменательными датами четырнадцатое и девятнадцатое июня они оборудовали в новом доме лавку, заполнили ее «экзотическим восточным» товаром и стали рабовладельцами. Причем, что характерно, более молодой Серега воспринял свое превращение в рабовладельца довольно легко и даже едва не потребовал себе право первой ночи (хотя это вроде было откуда-то из феодализма), а вот Боброву пришлось ломать себя через колено. Но он потом, попозже, подумал и у себя рабовладение упразднил. А Серега столь же легко, как стал рабовладельцем, так и перестал им быть. Однако, новый дом обзавелся кухаркой, привратником и горничной, а Бобров обзавелся юной любовницей, которую в силу присущей ему скромности (хе-хе) стал называть хозяйкой усадьбы.

Дочитав до этого места, Бобров жутко возмутился и вскричал:

– Все это неправда!

И потребовал автора.

Авторами, понятное дело, оказались Златка и Дригиса, потому что Меланья в то время о поместье и слыхом не слыхивала, а Апи вообще пребывала на родине и в нежном возрасте, и ей еще многое предстояло. Златка и Дригиса предстали перед Бобровым. Он зачитал им отрывок и грозно вопросил:

– Ну!?

Дригиса смотрела с вызовом, а Златка потупилась. Но ответила первой:

– Ну, я же тогда не знала, для чего ты меня покупал. И в летописи старалась быть объективной.

Дригиса поддержала подругу многозначительным молчанием. Бобров немного смягчился и рассказал, обращаясь больше к Златке (Дригису он проигнорировал, хотя она и сидела рядом), как он встретил ее нечаянно на улице и был поражен ее красотой и грацией, а в основном ее непохожестью на других женщин города. На следующий день он вышел на улицу уже сознательно и, встретив ее, позабыл все слова и только молча проводил взглядом. Потом очнулся и, прячась за углами, как мальчишка, последовал за ней до самой агоры, где счастливо познакомился с Прошкой, поручив ему узнать место жительства прелестной незнакомки. Прошка же вернулся с вестью, что предмет Бобровских воздыханий завтра продают как какую-то овцу. Бобров об овце не подумал. Зато подумал об том, что эта весть решает все его проблемы разом. Ну, кроме денежных, конечно. Поэтому он помчался домой для изыскания ресурсов. А утром они с Серегой чуть свет были уже на рабском рынке, где и не купили, а выкупили для Боброва возлюбленную.

– А вы пишете любовницу, – попенял Бобров.

Дригиса выглядела раскаявшейся. Златка откровенно шмыгала носом.

– Вот так-то, – сказал Бобров и величественным жестом отпустил обеих.

На следующий день Бобров проснулся рано. Утро только-только брезжило и окно, выходившее на юг, да еще и закрытое плотными шторами, совершенно не выделялось на общем фоне и было как бы не темнее окружающих стен. Боброву не терпелось продолжить чтение «Летописи». Чем-то она его зацепила. Наверно все-таки тем, что привела в действие сложную штуку, называемую памятью. Ну и еще тем, что кто-то из четверки авторов явно обладал талантом. В то, что все четверо могли быть талантами, Бобров не верил.

Так как Боброву предписано было спать на спине, а женщины располагались по бокам: Златка слева, а Апи справа, то выскользнуть из их объятий было задачей практически непосильной. Но Бобров справился. Такой фокус он проделывал уже не единожды, аккуратно проскальзывая под покрывалом в сторону изножья кровати, где не было спинки. Извиваясь как змея, но только в вертикальной плоскости, Бобров сначала зацепился за край кровати пятками, потом голенями, ну а потом и руками. Заботливо поправив покрывало, он подождал реакции девчонок. Первой отреагировала Златка. Не найдя никого рядом, она забеспокоилась и стала шарить рукой, пока не наткнулась на Апи. Тогда она придвинулась к ней и, ощутив тепло ее тела, успокоилась и опять ровно задышала. И все это она проделала, не просыпаясь.

Бобров подождал немного, взял с подоконника «Летопись», уселся на освободившееся место, зажег маленькую лампочку, сделав так, чтобы свет не попал на спящих, и погрузился в чтение.

…А двадцать второго июня усадьбу с дружеским визитом посетил Смелков. Сказать, что он был потрясен увиденным, значит, ничего не сказать. Он как сомнамбула бродил по дому и окрестностям, благо, наткнуться было не на кого и не на что, потому что и люди и мебель отсутствовали. А когда его повезли в город, Бобров серьезно опасался за целостность его мозгов, которые едва не вскипели. Но тут, слава богам, подвернулся Никитос и Юрка, обнаружив родственную душу, стал адекватнее относиться к окружающим его реалиям четвертого века до новой эры. Результатом Смелковского вояжа стало оживление торговли между временами, а к экспорту Херсонеса прибавилось еще и оливковое масло.

Бобров наконец-то смог заняться любимым делом – деревянным судостроением. Ну, во-первых, оно ему нравилось, а во-вторых, другого материала здесь не знали. Самым удобным местом оказался берег бухты за усадьбой. У него был только один недостаток – он был высоким и Боброву пришлось приложить максимум усилий вкупе со знаниями из технической библиотеки, чтобы соорудить и верфь, и спускное устройство. А когда все это было сделано в сжатые сроки (потому что, когда деньги есть, все сроки становятся сжатыми, а деньги, благодаря налаженной торговле, были), насытил верфь электроинструментом, завезя генератор, набрал персонал, который сначала шарахался, считая все новшества порождением Аида и Тартара. Но Бобров тенденцию переломил, свалив все на Гефеста, и дело пошло. Через месяц Вован оставил свой бот и, перейдя через портал, возглавил маленький флот поместья.