Текст книги "Южно-Африканская деспотия (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Женщины слабо зароптали. Мужики последние слова Боброва встретили одобрительно.

– Тогда у меня все, – сказал Бобров, сворачивая список.

– Шеф, а когда идет вторая группа? – задала вопрос Ефимия.

– Да, когда? – опомнились одновременно Петровна и Нина.

– Через четыре дня после первой. Ну, ориентировочно. А вообще Саныч сообщит, когда выйдет из Босфора.

После собрания прошло уже два часа, а Апи все не было. Часовой на башне усадьбы доложил, что видел повозку с Апи на пути в город. Что могло случиться с девушкой в городе, где Боброва знали даже уличные мальчишки. Бобров начал беспокоиться и Прошка верхом отправился в город. Он взял с собой рацию, обязуясь докладывать каждые пятнадцать минут. Первое сообщение было получено через четверть часа после того, как Прошка въехал в городские ворота.

Пустая повозка была обнаружена в переулке недалеко от порта. Бобров сразу рванулся к конюшне, но его удержал Евстафий, сказав, что от Прошки будет гораздо больше толку, если ему не будут мешать. Попытавшийся было вырваться из дружеских объятий Бобров быстро понял бесперспективность своих попыток и смирился. А вот услышавший про порт Вован бросился к пристани и на «Севастополе» на всякий случай стали поднимать пары. Одновременно из ворот усадьбы вырвался и поскакал в сторону города всадник. Евстафий послал своего зама к начальнику городской стражи, снабдив его инструкциями и мешком серебра для стимуляции.

Еще через десять минут Прошка доложил, что подключил к вопросу Агафона и его агентура отправилась прочесывать порт.

Следующие сообщения от Прошки и от зама Евстафия были получены почти одновременно. Сначала Прошка сообщил, что по данным агентуры Агафона, на один из купеческих кораблей затолкали связанную рабыню, после чего корабль немедленно отвалил и взял курс на выход из бухты. Агафонов агент клялся, что никогда бы не подумал, что эта одетая в лохмотья девка может быть женой столь уважаемого человека, а то бы, конечно, он доложил сразу. Потом зам Евстафия отрапортовал, что были допрошены воины, дежурившие на крайней юго-западной башне. Так вот, они видели корабль и обратили внимание, на то, что, выйдя из бухты, тот сперва направился на юг, будто бы в Гераклею, но, отойдя достаточно далеко, почти до пределов видимости, вдруг повернул на восток.

– Там у одного воина очень острое зрение, – словно извиняясь, сказал Евстафиев заместитель.

Евстафий тут же вскипел.

– А у нашего на башне есть бинокль. И он, значит, ничего не видел. Почему не доложил? – и совсем было хотел бежать разбираться.

На этот раз Боброву пришлось его удерживать.

– Ты подумай, откуда часовому знать про этот корабль. Да тут их десятки в день проходят. Давай лучше мне воинов на пристань.

– Я тоже иду, – вскинулся Евстафий.

– Нет, – твердо сказал Бобров. – Ты здесь останешься. Похищение может быть отвлекающим маневром, чтобы устроить штурм поместья, когда мы все отправимся в погоню.

Последние слова он прокричал уже на бегу.

Через пять минут дежурный десяток цепочкой потрусил к пристани, оставив в оружейной копья и получив взамен десять дробовиков (Смелков давно создал в усадьбе запас огнестрела). Странное это было сочетание – помповик и махайра. Но все привыкли.

Предусмотрительный Вован уже с полчаса как держал разогретым котел и как только последний воин перепрыгнул на палубу, тут же отдал швартовы. «Севастополь» буквально выпрыгнул из бухты.

– Куда теперь? – лично встав у штурвала, спросил Вован.

– Теперь налево, – ответил стоящий рядом Бобров. – И учти, у них почти три часа форы.

– Догоним, – уверенно сказал Вован. – Тут против наших двенадцати узлов никто не пляшет. Аза три часа они даже до Ялты не дойдут. Короче, до того места, где будет Ялта.

Корабль, теоретически бывший похитителем, они настигли на траверзе будущего Артека. Это еще Вован шел вдоль берега, повторяя все его изгибы.

– Во-первых, меньше вероятность, что нас заметят, – пояснил он нетерпеливому Боброву. – Потому что наши белые мачты будут теряться на фоне известковых осыпей. Ну, а во-вторых, если мы зайдем со стороны моря, у них всегда будет возможность пристать к берегу и смыться в горы. С таврами еще есть вероятность договориться, а вот с тобой – нет.

Бобров выругался. Воины, торчавшие на палубе, понимающе зловеще ухмыльнулись. Командир вкратце объяснил им суть. Апи в поместье любили, а молодежь вообще боготворила, переключившись с оставшейся ослепительно-красивой, но ставшей аристократически холодной Златки. Так что Бобров был не единственным, кто желал настигнуть похитителей. Даже кочегар, высовываясь из чрева, спрашивал:

– Ну что, скоро?

Возле головы Медведь-горы Вован сбавил ход и послал на бушприт впередсмотрящего с биноклем. Тот, показывая рукой, мол, самый малый, наконец резко поднял ладонь.

– Стоп! – тут же отреагировал Вован. – Малый назад.

Впередсмотрящий сполз с бушприта и помчался на шканцы.

– Кэп, они совсем рядом. Кабельтовых в шести. И до берега им не меньше кабельтова.

Вован думал не больше секунды.

– Полный вперед! – рявкнул он в амбушюр. – Всем укрыться за фальшбортом и приготовиться к абордажу! А тебя что, не касается! – заорал он на Боброва.

Баркентина набирала ход, отрезая небольшое по сравнению с ней суденышко от берега. Суденышко шло под веслами, помогавшими надутому желто-красному парусу. По всему выходило, что гребцы на нем выбились из сил, так что скорость баркентины уже превышала его скорость раза в два и продолжала расти.

Когда между судами остался кабельтов и объект погони, поняв, что ему не уйти, резко повернул к берегу, Вован поднес ко рту рупор.

– Стоять! – заорал он. – Или открываю огонь!

В горячке Вован забыл, в каком он времени и что древним грекам его угроза открытия огня ничего не говорит. Так что они и не отреагировали.

Через минуту, когда суда еще больше сблизились, а противник и не думал останавливаться, Вован махнул пушкарям.

Левая пушка солидно громыхнула, выбросив белый клуб дыма. Грохот ушел к берегу и вернулся эхом, отразившись от прибрежных гор. Сильно в стороне от суденышка по воде заскакало ядро и подняло фонтан воды, смешанной с галькой, врезавшись в берег. Для непросвещенного древнего грека это был практически апокалипсис. Весла бессильно повисли в уключинах и сразу несколько человек бросились спускать парус.

– Малый назад, – скомандовал Вован, перекладывая штурвал.

Баркентина стала снижать скорость. Когда между судами остался зазор в несколько метров, из-за фальшборта выскочили воины. Оба гика были заранее вывешены за борт и к их нокам привязаны штерты. Ухватившись за них, воины в мгновение ока перелетели на палубу чужого судна. Бобров, понятное дело не мог остаться в стороне и воспользовался штертом, свисающим с нока фока-рея.

Очутившись на чужой палубе, он первым делом сорвал со спины помповик и выстрелил в воздух. Команда купца, скопившаяся у противоположного борта и со страхом взирающая на необычно одетых и решительно настроенных воинов, после Бобровского выстрела дружно рухнула на колени. Оставив двоих надзирать за командой, Бобров с остальными бросился обыскивать судно.

– Господин! Я знаю, что вы ищете! Я покажу! – крикнул один из команды.

Бобров услышал.

– Ну-ка, давайте его сюда.

Подбежавший матрос или как его там сходу ткнул пальцем в то место, где Бобров уж точно искал бы в последнюю очередь.

Когда сбросили несколько оказавшихся неожиданно легкими тюков, под ними обнаружилась лежащая без сознания девушка в остатках богатой одежды. Ну, богатой она оказалась только при ближайшем рассмотрении. А так рвань и лохмотья. Бобров почему-то вспомнил, что Агафоновский агент принял ее за рабыню именно из-за одежды. Девушка была качественно избита, связана и с кляпом во рту.

Бобров спрыгнул в трюм и бережно убрал с ее лица спутанные волосы. Перед ним, закрыв глаза, лежала его Апи. Темная злоба стала медленно подниматься из глубин сознания, затапливая то рациональное, что еще оставалось. Бобров тряхнул головой и резко провел ладонями по лицу. Предаваться мести было рановато. Бобров аккуратно вытащил изо рта Апи кляп. Девушка часто задышала ртом и открыла глаза. Увидев над собой склонившегося мужа, она слабо улыбнулась.

– Сейчас, сейчас, маленькая, – Бобров заторопился, поднимая легкое полуобнаженное тело.

Стоявший рядом воин сноровисто перерезал веревки, стягивающие руки и ноги.

– Давай сюда! – крикнул свесившийся через планширь Вован. Рядом с ним стоял здоровый матрос.

Бобров поднял Апи на вытянутых руках, вспомнив, как Серега точно так же делал несколько лет назад.

– Разберись тут пока, кто есть, кто, – сказал он старшему из воинов и тоже полез на борт.

Десятник кивнул и Бобров уже на палубе баркентины услышал сочный звук удара и вопль.

Апи уложили на палубу, притащив пару матросских коек, и Бобров лично принялся растирать ей конечности. Девушка сначала молчала, закусив губу, а потом, не выдержав, застонала.

– Сволочи, – бормотал Бобров. – Сволочи. Беременную…

Оставив на секунду свое занятие, он глянул через фальшборт. Двое воинов держали за руки человека, выделяющегося одеждой среди других моряков, а десятник медленно вел острием ножа поперек его лба, оставляя красную черту. Человек дергался и отчаянно верещал.

– Не дергайся, – ласково приговаривал десятник. – В глаз попаду.

Бобров вернулся к жене, но Апи уже пыталась встать, болезненно морщась.

– Апи! – укоризненно воскликнул Бобров, делая попытку уложить ее обратно.

Все, кто был на палубе, чтобы не смущать полуобнаженную девушку, отвернулись и даже отошли к противоположному борту. Так что рядом никого не было. Вован, свесясь через планширь, с интересом наблюдал за процессом экстренного потрошения.

– Я уже в порядке, – отозвалась Апи. – Помоги мне встать.

Бобров, покачав головой, поставил Апи на ноги и обнял, прижав к себе.

– Глупышка, – сказал он ей на ушко. – Куда ж ты одна поехала. Здесь тебе все же не Африка. Здесь, чтоб ее, цивилизация.

Апи молчала, уткнувшись носом мужу в шею и только длинно со всхлипом переводила дыханье.

– Ну пойдем, маленькая, – сказал наконец Бобров. – Я тебя сейчас в постельку. Одеяльце. Нам еще часов пять обратного хода. Тут уж Саныч торопиться не будет.

– Не буду, – подтвердил Вован, отходя от борта и тем самым открывая Апи обзор.

Дальше все произошло так быстро, что мало кто успел среагировать, а если кто и успел, то его реакция безнадежно запоздала. Апи издала вибрирующий горловой звук, который Бобров потом уже сравнил с визгом шин по асфальту, вырвала у него из ножен на поясе тяжелый нож и одним движением вспрыгнула на планширь. Бобров уважал Регистр и планширь на его кораблях был не ниже метра над палубным настилом. Десятник, по-своему уговаривающий купца расколоться, только-только начал поворачиваться на звук, а Апи уже летела в великолепном прыжке.

Остатки модного хитона, сдуваемые встречным потоком, почти не скрывали изумительного тела и казалось, что в воздухе парит богиня. Богиня мщения.

– Апи! – заорали одновременно Бобров и Вован, бросаясь к фальшборту.

Но девчонка уже коснулась босыми ногами палубы, присела, опершись на левую руку, чтобы погасить инерцию, а в следующий момент выпрямилась, почти падая вперед, и вонзила нож в низ живота мужика, которого держали двое воинов. Десятник не смог ей помешать. Да он, честно говоря, и не собирался этого делать. Он даже немного отшагнул в сторону.

Мужик, получивший в живот на ладонь стали заорал так, что в окрестных горах наверно со страху обделались все тавры. Апи, оказывается, успела перевернуть нож и сейчас дернула его вверх, распарывая мужику брюхо, и отскочила в сторону. На палубу вывалился сизый комок кишок. Мужик, не переставая вопить, глядел на них с ужасом.

В это время сверху спрыгнул Бобров. Схватив Апи за талию, он потащил ее прочь, бросив десятнику:

– Добей.

Тот кивнул и, шагнув вперед, мазнул мужика ножом по горлу. Вопль сразу оборвался, сменившись хрипом и бульканьем.

Апи, дернувшись пару раз, прижалась к мужу и на этот раз разрыдалась. Так и стоявшая на коленях команда купца сползлась теснее и негромко выла. Один из Вовановских матросов сбросил сверху штормтрап и Бобров, посадив Апи на сгиб руки и придерживаясь другой, стал медленно подниматься. Вован перенял у него девушку и поставил на палубу.

Когда Бобров перебрался через планширь, снизу к борту подошел десятник.

– А что с этими?

– А ничего. Возьмите у Саныча топор и прорубите в днище хорошую дыру. До берега недалеко и команда доплывет. Ну, а кто не доплывет, значит, судьба такая.

Баркентина уходила прочь от медленно тонущего судна, команда которого, похватав что полегче, косяком плыла в сторону недалекого берега. В каюте Бобров обтирал смоченной в горячей воде тканью свою Апи. Апи льнула к нему, всхлипывая, и бормотала:

– Бобров, миленький, я тебя так люблю, так люблю.

А у Боброва сердце рвалось от нежности.

Домой вернулись в полной темноте. Но усадьбу свою заметили издалека. Она была ярко освещена и везде мелькали тени обитателей. Когда подошли поближе, то оказалось, что вся пристань была заполнена народом. Не поместившиеся на ней усеяли верх берегового обрыва. Везде горели факелы, потому что для придания достоверности электрическое освещение к пристани не подводили.

Судно ошвартовалось в полном молчании встречающих. А когда на палубе показалась Апи в накинутом на плечи одеяле, толпа словно взорвалась. От воплей можно было оглохнуть и появившийся вслед за Апи Бобров принялся было народ уговаривать, но его никто не слушал. Возвращение Апи домой было подобно триумфу. Она со всеми обнималась, начиная со Златки, с которой они дружно ревели друг другу в плечо в течение примерно пяти минут и все остальные взирали на это сочувственно и благостно. И потом каждый норовил обняться с ней или, хотя бы коснуться. Наконец Бобров отбился от всех желающих, сказав, что девчонка и так натерпелась и еле стоит на ногах. А вот потом ему пришлось туго, потому что Апи поделилась со Златкой своими мыслями о роли Боброва в ее чудесном вызволении и его целый час обкапывали слезами и обцеловывали буквально с головы до пят. Боброву даже стало не по себе от такого избытка чувств, потому что сам он считал свою роль в спасении Апи не такой уж выдающейся и, если по совести, то приоритет надо было отдать Вовану или Прошке. Но он, понятное дело, женам ничего об этом не сказал, а обнял их покрепче и заснул под утро умиротворенный.

А вот утро Бобров банально проспал. Златка ухитрилась как-то ускользнуть, оставив их с Апи досыпать. С Апи было все понятно – она натерпелась, и ей отдых был просто необходим, а Бобров обиделся. Тем более, что день предстоял заполошный и надо было везде успеть. И поэтому Златку ожидало страшное наказание. А когда Бобров, приняв такое решение, стал осторожно выползать из-под одеяла, проснулась Апи. И тоже обиделась, что ее не разбудили.

Выбравшись из спальни с твердым намерением найти Златку и объяснить ей как она неправа, Бобров с Апи обнаружили, что вся усадьба, да что там усадьба – все поместье стоит на ушах. Андрей, коему полагалось еще неделю назад сдать дела и спокойно ожидать отправки, вдруг решил, что без него все встанет навсегда, и затеял объезд и обход. Ну и ездил бы сам. Так и нет, он потащил за собой целый хвост причастных, словно возомнил себя кометой. Не отставал от Андрея и великий воин Евстафий. Он тоже вдруг вспомнил, что не все еще сделано для бессмертия и учинил чуть ли не строевой смотр своему воинству. Бобров, конечно, старался в его дела не лезть, но даже он был удивлен и хотел мягко напомнить Евстафию за обедом, что он вообще-то завтра отъезжает и что как бы перед смертью не надышишься. Но Евстафий на обед не явился и Боброву стало страшно подумать, что он там учинил с бойцами. Особенно, в плане того, что он по настоятельной просьбе того же Евстафия перевооружил пару десятков бойцов огнестрелом, назвав это взводом огневой поддержки.

Как потом оказалось, Евстафий, сговорившись с Вованом, отправил этот взвод на одном из судов подальше от города для огневой подготовки.

– Ну и на хрена? – спросил его уже вечером Бобров. – Они у тебя что, стрелять не умеют?

– Надо, – упрямо ответил министр обороны.

Ну, Вован – тот вел себя совершенно предсказуемо. Хотя и убывал он максимум на две недели, тем не менее, собрал вокруг себя всех наличествующих капитанов и их помощников и долго им что-то втирал, а те внимали. Видимо, что-то занятное, как издалека определил Бобров, не рискуя подходить близко, потому что Вован не терпел вторжения в свою епархию.

Лучше всех, по мнению Боброва вел себя Никитос, как нарочно, прибывший с семейством аккурат к обеду. Воздав должное кухне усадьбы, он отправился в уголок таблинума, где стоял телевизор и, сделав звук потише, чтобы не мешать Златке и Дригисе, занятых подсчетами, стал смотреть фильм «Коммандо», выбранный им за то, что там язык было знать вовсе не обязательно. А Никитосовы домочадцы отправились кто куда. Петрос сразу помчался на пристань и шастал по стоящим там кораблям, приставая с расспросами к матросам. Казалось бы, молодому человеку в его возрасте больше пристало интересоваться оружием и, соответственно, приставать к Евстафию, но того не было, а оставшиеся никаких указаний не получали. Да и Петрос был малый не совсем стандартный и его первой любовью было не острое железо, а белые крылья парусов с тех самых пор, как дядька Александрос впервые взял его в свою лодку.

Сестры же, являясь брату полной противоположностью, атаковали Апи, ставшую в последнее время не только героиней складывающегося народного эпоса, имеющего, кстати, под собой вполне реальное основание, но и признанной законодательницей самых передовых течений древнегреческой моды, потому что побывала во многих городах и многое повидала. К тому же она была единственной обладательницей коллекции глянцевых журналов, регулярно поставляемых ей Смелковым, потому что Златка, после рождения сына, ко всем тряпочным делам слегка охладела. И сейчас девчонки с трепетом душевным перелистывали страницы Бог, Космополитен, Элле и других шедевров полиграфического искусства, а Апи с важным видом давала пояснения. Остров, он конечно оставался островом, но там же рядом Афины, где наверняка херсонесские хитоны не в моде. Девчонки смотрели гораздо глубже чем предполагал Бобров.

А в это самое время ихняя мамаша пропадала на кухне, выведывая у новой поварихи секрет приготовления рыбы в кляре.

В общем все оказались при деле. Бобров посмотрел, посмотрел и решил тоже особо не переживать. В конце концов все взрослые люди и должны понимать, что два с половиной тысячелетия и несколько тысяч километров это вовсе не от усадьбы до городских ворот.

Поэтому основная дорожная лихорадка началась рано утром, когда Бобров выстроил отбывающих в короткую шеренгу. Женщин откровенно потряхивало. Да и их мужья, похоже, тоже были не в своей тарелке. По крайней мере, на Никитосе это было хорошо заметно. Один Вован был спокоен. Но оно и понятно.

Бобров решил лично сопроводить отпускников, надеясь, что его присутствие добавит им твердости духа. Женщинам, понятное дело, понадобились акваланги, потому что ныряльщики из них были никакие. На пристани Бобров еще раз кратко проинструктировал народ и приказал погружаться в порядке очереди. На той стороне путешественников ждал бот со свешенным с кормы штормтрапом.

Когда все мокрые и довольные перебрались на палубу, Бобров перекинулся парой слов с зевающим Юркой и сполз в воду, махнув своим на прощанье. Бот развернулся и пошел на Щитовую.

На следующий день из вод бухты вынырнул довольный Смелков и, оставляя мокрые следы, направился прямиком в триклиний. Слух разнесся моментально и к триклинию стал собираться народ. Когда со стороны судоверфи примчался Бобров, широкий коридор перед триклинием уже был запружен людьми. Замотанный в широкое полотенце Юрка что-то беззастенчиво врал сидящим напротив Златке, Апи и Дригисе. Увидев Боброва, он посерьезнел, откашлялся, отпил вина прямо из стоящего на столе кувшина и сказал:

– Шеф, все в порядке. Яхта ушла. Вован доложил по радио, что он уже в нейтральных водах. Завтра до обеда они будут в Стамбуле. Так что готовьте вторую очередь.

Те, кто стояли поблизости и слышали Юркину речь полностью, передавали его слова дальше. Народ радовался и начал потихоньку расходиться. Но самые умные сопоставили его слова о скором отбытии второй очереди и то, что во второй очереди состоят все врачи. И скоро в медпункт выстроилась толпа ненамного меньше той, что выстраивалась в триклиний. Хорошо, что люди, благодаря регулярным осмотрам и профилактике, были в основном здоровы и со всеми желающими управились за день. Тем более, что оборудованию скромного усадебного медпункта вполне могла позавидовать городская больница, у которой таких денег отродясь не было.

Смелков опять появился через два дня.

– Шеф, – доложил он. – Вован вышел из Стамбула. Поэтому завтра с утра я буду ждать вторую очередь. Одновременно забросим товар для Никитосовских лавок. Учтите, товара много. Таскать вам – не перетаскать, – он хихикнул, посетовал на то, что ему некогда, а то бы…, взял приготовленные бриллианты, подмигнул Апи, а она в ответ показала ему язык, и был таков.

Бобров только руками развел.

– Экий он, право.

Во второй очереди слабым звеном была только Ефимия, ни разу не бывавшая за порталом. Но Бобров не счел нужным ее инструктировать, уповая на Петровича и остальных членов команды. Акваланг на этот раз понадобился только ей, потому что, прожив несколько лету воды, Ефимия так и не освоила технику ныряния. Она даже плавать не научилась, а краснеть за нее пришлось Петровичу. А вот остальные тетки воды нисколько не опасались. Бобров даже на этот раз не стал их провожать через портал, доверив это дело Сереге. Тем более, что с получением товара он всяко лучше справлялся.

После отбытия второй очереди, в доме стало пустовато. Особенно это ощущалось во время трапез, которые, как правило, были совместными. Заместители Андрея и Евстафия как-то не стремились занять их места за столом, а Бобров и не настаивал, зная, что все это временно.

Когда отправили товар, которого действительно оказалось много, в Никитосовские лавки, расположенные теперь не только в Гераклее и Ольвии, но даже в Афинах, делать в поместье стало практически нечего. Нет, дела, конечно, были, но затевать что-то на оставшиеся пару дней как-то не хотелось. Бобров собрал оставшихся и предложил перекантоваться до отъезда за порталом. Его предложение было принято единогласно, и вечером того же дня лучший пловец Серега отправился в одиночку через портал, чтобы привести плавсредство для остальных. Апи, конечно, плавала еще лучше Сереги, но Бобров ее кандидатуру даже не рассматривал и Апи, понимая его, не обижалась.

Серега полностью оправдал оказанное ему высокое доверие и где-то через час дежуривший с той стороны портала Бобров вынырнул возле пристани с радостным известием. На суше уже было все готово. Дядю Васю с мешком барахла запустили первым и после его благополучного прохода пошли матери с детьми. На детей были надеты этакие водолазные мини-колокола с запасом воздуха, матери их держали, а отцы, надев ласты, обеспечивали буксировку.

Операция перехода заняла совсем немного времени, но сумерки уже сгустились настолько, что пришлось зажечь ходовые огни, что на пустынных водах бухты выглядело достаточно сиротливо. На Щитовой ждал предупрежденный Юрка на своем автомобиле типа «сундук на колесах».

– Делать вам нечего, – недовольно пробурчал он. – У меня вообще-то все запланировано на послезавтра.

– Да ладно тебе, – благодушно сказал Бобров.

В Бобровскую двушку набилась масса народа. Хорошо еще, что дядя Вася отправился к родственникам. Дети освоились быстро и затеяли беготню, хотя разбежаться в Бобровской квартире это надо было уметь. Однако, обилие впечатлений сыграло с ними злую шутку и сил на беготню почти не осталось. После того как детей уложили, взрослые приступили к позднему ужину. Попытка разместиться на кухне впятером бесславно провалилась, поэтому каждый со своей тарелкой разбрелись по квартире, стараясь особо не шуметь.

На следующий день, сразу после полудня явилась яхта, о чем по телефону доложил Смелков. Бобров тут же сгонял в гараж, реанимировал машину на что ушло не менее получаса и то только потому, что Юркин механик регулярно машину навещал. Дамы ехать категорически отказались, а Бобров с Серегой смотались в порт и навестили Вована на борту яхты.

Яхта Боброву понравилась. Двухмачтовая шхуна длиной тридцать с половиной метров по ватерлинии была стилизована под старину. А когда Вован провел его по помещениям, Бобров понял, что его понятие о роскошной отделке сильно отстает от действительности и положил себе перестроить каюты на баркентинах в соответствии с последними тенденциями.

Потом прибыл Юрка на своем сарае и привез целую кипу документов на всех, включая детей.

– Я, пожалуй, тоже с вами пойду, – вдруг сказал Юрка. – Наши ювелиры потерпят месяцок. Надо их в тонусе держать.

Таможня не придиралась вовсе. Дядьки там были пожилые, солидные и положительные. В смысле, им положили, и они сочли это достаточным. А вот погранцы были как на подбор – молодые и здоровые. И решили придраться. А в качестве объекта выбрали Апи. Апи посверкивала глазами, но молчала. Наверно понимала, что ей будет, если она зарежет вон того, крайнего. Но тут пришел Юрка, разрулил создавшуюся идиллию и выгнал парней на хрен. А Вован быстро отвалил, пока те думали, обижаться или нет.

И опять море от горизонта до горизонта, словно и не прошло две с половиной тысячи лет. А вот Босфор изменился коренным образом. Движение по нему было гораздо интенсивнее, чем даже на улицах древних Афин. А на месте домишек Византия стоял огромный город. Настолько огромный, что дух захватывало. Бобров первый раз увидел Стамбул и был им поражен. Сам город особого впечатления не производил, но в сочетании с Босфором, мостами и кораблями выглядел просто феерично. А уж что говорить о девчонках, которые из крупных городов видели только древние Афины. Они столпились у лееров и по мере движения яхты перемещались с носа в корму пока не вышли в Мраморное море. Они даже про детей забыли, пока те не напомнили о себе дружным ревом на два голоса.

В отличие от Босфора Дарданеллы такого внимания не удостоились, хотя вид старых фортов по обоим берегам настраивал на философский лад, типа, «Бігігапзії…». Но длинная кишка пролива успела надоесть, тем более, что Вован из-за ограничения скорости практически еле полз. Однако, рассвет встретили уже в Эгейском море. И когда берега скрылись из вида и на горизонте еще не появились острова, Апи заявила, что она не видит разницы с четвертым веком. Но Вован, не ожидая попутного ветра, врубил оба дизеля на полную мощность, тем более, что яхта числилась моторно-парусной и ее парадный ход был чуть выше двадцати узлов. Так что после полудня миновали остров Лемнос, а через несколько часов и Скирос. Уже в сумерках по правому борту потянулся подсвеченный разгорающимися огоньками остров Эвбея, а когда опустилась темнота, яхта нырнула в пролив между ним и островом Андрос. А потом вышедший на палубу Смелков сказал не уходившим с нее девчонкам:

– Ну, вон он, наш остров.

На фоне темной массы огромного острова слева, подсвеченного несколькими довольно тусклыми огоньками, выделялись несколько огней поярче, собранных практически в одном месте так, что они почти сливались. И над ними, словно подчеркивая их белое сияние, горел яркий красный огонь.

– Чего красный-то? – спросил Бобров. – Навевает, знаете ли.

– Надо, – уклончиво ответил Юрка.

Вован сбросил ход. Ночью он подходил сюда в первый раз и поэтому осторожничал. И сразу же вспыхнули огни, высвечивая небольшую бухточку и вытянувшийся от берега короткий пирс.

– Знай наших, – горделиво сказал Юрка.

Вован кивнул и перевел дизеля на «малый назад». Яхта мягко коснулась скрипнувших кранцев пирса.

– Приехали, – возгласил Юрка. – Все за мной.

Несмотря на поздний вроде час, пирс не был безлюдным. Два человека приняли швартовы с яхты и набросили их на битенги.

– Весь табор спит, – доложил один из них по-русски.

– Ты же говорил, что персонал греческий? – шепотом спросил Бобров.

– Персонал – да, – также шепотом ответил Смелков. – А вот охрана вся русская. Не доверяю я чего-то этим грекам, – пожаловался он. – Измельчали они. Нет таких как Евстафий.

– Кстати, как он там? – спросил Бобров.

– А это ты сам у него спроси, – Юрка изящно ушел от ответа. – Я же здесь не был. Поэтому не в курсе.

Народ затолкали в стоявший на берегу микроавтобус. Автобус был настолько микро, что всем мест не хватило и Апи разместилась на коленях Боброва, что ее нисколько не возмутило, а Серега вообще представлял собой основание пирамиды, потому что у него на коленях сидела Дригиса, а у той – дочка. Севший впереди Смелков сказал извиняющимся тоном:

– Вы уж потерпите. Тут недалеко. Конечно, есть дорожка напрямик, но она не освещена и крутовата.

Микроавтобус взял с места и они покатили. Бобров знал от Юрки, что остров довольно высокий и что дом размещен на самой вершине, но что дорога окажется столь длинной – не ожидал. Дорога плавно поднималась все выше, постоянно поворачивая налево. Редкие столбы с горящими фонарями делали окружающую темноту еще более непроницаемой. И все как-то разом закончилось, и микроавтобус выкатился на широкую заасфальтированную площадку, огороженную с трех сторон блестящими металлическими перильцами. С четвертой стороны площадки возвышался ДОМ. Огромное, белое даже в ночи, великолепие было призрачным и нереальным. Все разговоры стихли, и народ начал молчавыгружаться. Даже непоседливые внуки дяди Васи притихли и только молча таращились.

– Ну как тебе? – вполголоса спросил довольный произведенным эффектом Смелков.

– Нет слов, – ответил Бобров. – Если ты хотел меня удивить, то, считай, что тебе это удалось. Но я смотрю, что ты проект творчески переработал.

– Где уж мне, – отмахнулся Юрка. – Архитектор потрудился, дай ему Бог здоровья.

– Бобров, возьми этого помпона, – вмешалась в разговор безапелляционная Апи. – А то Златке тяжело, а пацана, видно, укачало.

– Да, да, – сказал Бобров, подхватывая сына.

Зевающий Дионис-Денис был действительно тяжел. Златка облегченно вздохнула. А из высоких дверей дворца (иначе это сооружение было никак не назвать) выкатился толстый коротышка и устремился к группе вновь прибывших.

– Местный управляющий, – шепнул Юрка. – Давайте, обустраивайтесь. Завтра поговорим.

По сравнению с внешним обликом, насколько видно было в темноте, тяготеющем к готике, сильно разбавленной барокко, внутренние интерьеры дворца были избавлены от лепнины и позолоты на каждом шагу. Зато, как заметил Бобров, пока управляющий вел его с женами на третий этаж по коридорам и холлам, внутри не было ни одного угла, тем более, прямого (ну, кроме соединения стен с полом). Все потолки были сводчатыми, причем в холлах свод был даже крестовым, и стены переходили одна в другую с плавными закруглениями.