Текст книги "Русский романс"

Автор книги: Александр Пушкин

 
Звенит за стенами острога
Обычный полуночи бой,
И брякнул ружьем у порога
Вздремнувший на миг часовой.
Назло утомленному взору,
Опять сквозь решетку окна
Бросает в позорную нору
Безжизненный луч свой луна.
 
 
На пук полусгнившей соломы
Припал я, и видится мне:
Под кровлею отчего дома
Живу я в родной стороне.
Я вижу: в семье разоренной
Бывалого счастья следы,
Мне снится отец изнуренный
Под игом нежданной беды.
 
 
И образ страдалицы милый,
И горю покорная мать,
И тот, кто сгубил наши силы,
Кто мог наше счастье отнять,
Пред кем я, собой не владея,
Покончил о жизни вопрос
В тот миг, как с ножом на злодея
Преступную руку занес…
 
 
И снится, что будто встаю я
От тяжкого долгого сна,
Что в очи глядит мне, ликуя
Блаженством небесным, весна.
Но цепи со звуком упрека
С колен упадают, звеня,
И черные думы далеко,
Далеко уносят меня…
 

<1873>

 
По посаду городскому,
Мимо рубленых хором,
Ходит Стенька кажный вечер,
Переряженный купцом.
 
 
Зазнобила атамана,
Отучила ото сна
Раскрасавица Алена,
Чужемужняя жена.
 
 
Муж сидит в ряду гостином
Да алтынам счет ведет,
А жена одна скучает,
Тонко кружево плетет.
 
 
Стенька ходит, речь заводит,
Не скупится на слова;
У Алены сердце бьется,
Не плетутся кружева.
 
 
«Полюбилась мне ты сразу,
Раскрасавица моя!
Либо лаской, либо силой,
А тебя добуду я!
 
 
Не удержат ретивого
Ни запоры, ни замки…
Люб тебе я аль не люб?
Говори мне напрямки!»
 
 
На груди ее высокой
Так и ходят ходенем
Перекатный крупный жемчуг
С золотистым янтарем.
 
 
Что ей молвить?.. Совесть заэрит
Слушать льстивые слова,
Страхом за сердце хватает,
Как в тумане голова…
 
 
«Уходи скорей отсюда! —
Шепчет молодцу она. —
Неравно старик вернется…
Чай, я – мужняя жена…
 
 
Нешто можно?» – «Эх, голубка,
Чем пугать меня нашла!..
Мне своей башки не жалко,
А его – куда ни шла!
 
 
Коль от дома прочь гоняешь,
Забеги через зады
В переулок, где разбиты
Виноградные сады…
 
 
Выйдешь, что ли?» – «Неуемный!
Говорю тебе – уйди!
Не гляди так смело в очи,
В грех великий не вводи!..»
 
 
– «Ну, коль этак, – молвит Стенька, —
Так, на чью-нибудь беду,
Я, непрошеный, сегодня
Ночью сам к тебе приду!»
 
 
Отошел, остановился,
Глянул раз, пообождал,
Шапку на ухе поправил,
Поклонился и пропал…
 
 
Плохо спится молодице;
Полночь близко… Чу!.. Сквозь сон
Половица заскрипела…
Неужели ж это он?
 
 
Не успела «ах» промолвить,
Кто-то за руки берет;
Горячо в уста целует,
К ретивому крепко жмет…
 
 
«Что ты делаешь, разбойник?
Ну, проснется, закричит!..»
– «Закричит, так жив не будет…
Пусть-ка лучше помолчит.
 
 
Не ошиблась ты словечком, —
Что вводить тебя в обман:
Не купец – казак я вольный,
Стенька Разин – атаман!
 
 
Город Астрахань проведать
Завернул я по пути,
Чтоб с тобой, моя голубка,
Только ночку провести!
 
 
Ловко Стеньку ты поймала!
Так держи его, смотри,
Белых рук не разнимая,
Вплоть до утренней зари!..»
 

1882

 
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выбегают расписные,
Острогрудые челны.
 
 
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись с своей княжной,
Свадьбу новую справляет,
И веселый, и хмельной.
 
 
А княжна, склонивши очи,
Ни жива и ни мертва,
Робко слушает хмельные,
Неразумные слова.
 
 
«Ничего не пожалею!
Буйну голову отдам!» —
Раздается по окрестным
Берегам и островам.
 
 
«Ишь ты, братцы, атаман-то
Нас на бабу променял!
Ночку с нею повозился —
Сам наутро бабой стал…»
 
 
Ошалел… Насмешки, шепот
Слышит пьяный атаман —
Персиянки полоненной
Крепче обнял полный стан.
 
 
Гневно кровью налилися
Атамановы глаза,
Брови черные нависли,
Собирается гроза…
 
 
«Эх, кормилица родная,
Волга матушка-река!
Не видала ты подарков
От донского казака!..
 
 
Чтобы не было зазорно
Перед вольными людьми,
Перед вольною рекою, —
На, кормилица… возьми!»
 
 
Мощным взмахом поднимает
Полоненную княжну
И, не глядя, прочь кидает
В набежавшую волну…
 
 
«Что затихли, удалые?..
Эй ты, Фролка, черт, пляши!..
Грянь, ребята, хоровую
За помин ее души!..»
 

1883

 
В лесу над рекой жила фея,
В реке она часто купалась;
И раз, позабыв осторожность,
В рыбацкие сети попалась.
 
 
Ее рыбаки испугались,
Но был с ними юноша Марко;
Схватил он красавицу фею
И стал целовать ее жарко.
 
 
А фея, как гибкая ветка,
В могучих руках извивалась,
Да в Марковы очи глядела
И тихо над чем-то смеялась.
 
 
Весь день она Марка ласкала;
А как только ночь наступила,
Пропала веселая фея…
У Марка душа загрустила…
 
 
И дни ходит Марко, и ночи
В лесу, над рекою Дунаем,
Все ищет, всё стонет: «Где фея?»
А волны смеются: «Не знаем!»
 
 
Но он закричал им: «Вы лжете!
Вы сами целуетесь с нею!»
И бросился юноша глупый
В Дунай, чтоб найти свою фею…
 
 
Купается фея в Дунае,
Как раньше, до Марка, купалась;
А Марка – уж нету…
                      Но все же
От Марка хоть песня осталась,
 
 
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут;
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!
 

<1895>, 1902

 
Бывало, в дни веселые
Гулял я молодцом,
Не знал тоски-кручинушки
Как вольный удалец.
Любил я деву юную, —
Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Румяна, как заря.
Спознался ночкой темною,
Ах! ночка та была,
Июньская волшебная,
Счастлива для меня.
Бывало, вспашешь полосу,
Лошадку уберешь
И мне тропой знакомою
В заветный бор идешь,
Глядишь: моя красавица
Давно уж ждет меня;
Глаза полуоткрытые,
С улыбкой на устах.
Но вот начало осени;
Свиданиям конец,
И деву мою милую
Ласкает уж купец.
Изменница презренная
Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
В хоромы жить ушла.
Живет у черта старого
За клеткой золотой,
Как куколка наряжена,
С распущенной косой.
Просил купца надменного,
Ее чтоб отпустил;
В ногах валялся, кланялся, —
Злодей не уступил.
Вернулся в свою хижину —
Поверьте, одурел,
И всю-то ночь осеннюю
В раздумье просидел.
Созрела мысль злодейская,
Нашел во тьме топор,
Простился с отцом-матерью
И вышел через двор.
Стояла ночка темная,
Вдали журчал ручей,
И дело совершилося:
С тех пор я стал злодей.
Теперь в Сибирь далекую
Угонят молодца
За деву черноокую,
За старого купца.
 

<1901>

 
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской…
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской…
 
 
Мечутся белые чайки,
Что-то встревожило их, —
Чу!.. загремели раскаты
Взрывов далеких, глухих.
 
 
Там, среди шумного моря,
Вьется Андреевский стяг, —
Бьется с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».
 
 
Сбита высокая мачта,
Броня пробита на нем,
Борется стойко команда
С морем, с врагом и с огнем.
 
 
Пенится Желтое море,
Волны сердито шумят;
С вражьих морских великанов
Выстрелы чаще гремят.
 
 
Реже с «Варяга» несется
Ворогу грозный ответ…
«Чайки! снесите отчизне
Русских героев привет…
 
 
Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу мы не сдались —
Пали за русскую честь!..
 
 
Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский флаг,
Нет! мы взорвали „Корейца“,
Нами потоплен „Варяг“!»
 
 
Видели белые чайки —
Скрылся в волнах богатырь,
Смолкли раскаты орудий,
Стихла далекая ширь…
 
 
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Чайки на запад несутся,
Крики их полны тоской…
 

1904

 
Да, час настал, тяжелый час
        Для родины моей…
Молитесь, женщины, за нас,
        За наших сыновей!..
 
 
Мои готовы все в поход, —
        Их десять у меня!..
Простился старший сын с женой
        Поплакал с ним и я…
 
 
Троих невесты будут ждать —
        Господь, помилуй их!..
Идёт с улыбкой умирать
        Пятёрка остальных.
 
 
Мой младший сын… Тринадцать
        Исполнилось ему.
Решил я твёрдо: «Нет и нет —
        Мальчишку не возьму!..»
 
 
Но он, нахмурясь, отвечал:
        «Отец, пойду и я!..
Пускай я слаб, пускай я мал —
        Верна рука моя…
 
 
Отец, не будешь ты краснеть
        За мальчика в бою —
С тобой сумею умереть
        За родину свою!..»
 
 
Да, час настал, тяжелый час
        Для родины моей…
Молитесь, женщины, за нас,
        За наших сыновей!
 

1899

 
Наверх, о товарищи, все по местам!
        Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
        Пощады никто не желает!
 
 
Все вымпелы вьются и цепи гремят,
        Наверх якоря поднимая,
Готовятся к бою орудий ряды,
        На солнце зловеще сверкая.
 
 
Из пристани верной мы в битву идем,
        Навстречу грозящей нам смерти,
За родину в море открытом умрем,
        Где ждут желтолицые черти!
 
 
Свистит, и гремит, и грохочет кругом
        Гром пушек, шипенье снаряда,
И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг»
        Подобьем кромешного ада!
 
 
В предсмертных мученьях трепещут тела,
        Вкруг грохот, и дым, и стенанья,
И судно охвачено морем огня, —
        Настала минута прощанья.
 
 
Прощайте, товарищи! С богом, ура!
        Кипящее море под нами!
Не думали мы еще с вами вчера,
        Что нынче уснем под волнами!
 
 
Не скажут ни камень, ни крест, где легли
        Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят вовек
        Геройскую гибель «Варяга»!
 

1904

 
У дальней восточной границы,
В морях азиатской земли,
Там дремлют стальные гробницы,
Там русские есть корабли.
 
 
В пучине немой и холодной,
В угрюмой, седой глубине,
Эскадрою стали подводной,
Без якоря встали на дне.
 
 
Упали высокие трубы,
Угасли навеки огни,
И ядра, как острые зубы,
Изгрызли защиту брони.
 
 
У каждого мертвого судна
В рассыпанном, вольном строю
Там спят моряки непробудно,
Окончили вахту свою.
 
 
Их тысячи, сильных и юных,
Отборная русская рать…
На грудах обломков чугунных
Они улеглись отдыхать.
 
 
Седые лежат адмиралы,
И дремлют матросы вокруг,
У них прорастают кораллы
Сквозь пальцы раскинутых рук.
 
 
Их гложут голодные крабы,
И ловит уродливый спрут,
И черные рыбы, как жабы,
По голому телу ползут.
 
 
Но в бурю ночного прилива,
На первом ущербе луны,
Встают мертвецы молчаливо
Сквозь белые брызги волны.
 
 
Их лица неясны, как тени.
Им плечи одела роса.
И листья подводных растений
Плющом заплели волоса.
 
 
Летят мертвецов вереницы
На запад, на сушу, домой.
Несутся быстрее, чем птицы,
Но путь им заказан прямой.
 
 
Хребтов вековые отроги,
Изгибы морских берегов
И рельсы железной дороги
Уж стали добычей врагов.
 
 
И только остался окружный,
Далекий, нерадостный путь.
На тропик летят они южный,
Спешат материк обогнуть.
 
 
Мелькают мысы за мысами,
Вдогонку несется луна.
Они не опомнятся сами,
Пред ними – родная страна.
 
 
Но что же их стиснулись руки
И гневом блеснули глаза?
На родине смертные муки,
Бушует слепая гроза.
 
 
Унылое, серое поле,
Неровная, низкая рожь…
Народ изнывает в неволе,
Позорная царствует ложь.
 
 
Торговые, людные села,
Больших городов суета…
Повсюду ярмо произвола,
Не знает границ нищета.
 
 
От Камы до желтого Прута,
Как буйного моря волна,
Растет беспощадная смута,
Кипит роковая война.
 
 
И плачут голодные дети,
И катится ярости крик,
И свищут казацкие плети,
Сверкает отточенный штык…
 
 
Снаряды взрываются с гулом,
И льется кровавый поток.
Объяты багровым разгулом
И запад и дальний восток.
 
 
И падает также рядами
Подкошенной юности цвет
В широкие общие ямы,
В могилы, где имени нет.
 

<1905>

 
Мы сами копали могилу свою,
      Готова глубокая яма;
Пред нею мы встали на самом краю:
      Стреляйте же верно и прямо!
 
 
Пусть в сердце вонзится жестокий свинец,
      Горячею кровью напьется,
И сердце не дрогнет, но примет конец, —
      Оно лишь для родины бьется.
 
 
В ответ усмехнулся палач-генерал[528]528
  Палач-генерал – генерал Ракинт, который командовал расстрелом. Слова, которые произносит этот генерал, принадлежат коменданту Кронштадта Адлербергу, приказавшему минерам самим себе копать могилу.


[Закрыть]:
      «Спасибо на вашей работе —
Земли вы хотели – я землю вам дал,
      А волю на небе найдете…»
 
 
Не смейся, коварный, жестокий старик,
      Нам выпала страшная доля;
Но выстрелам вашим ответит наш крик:
      «Земля и народная воля!»
 
 
Мы начали рано, мы шли умирать,
      Но скоро по нашему следу
Проложит дорогу товарищей рать. —
      Они у вас вырвут победу!
 
 
Как мы, они будут в мундире рабов,
      Но сердцем возлюбят свободу,
И мы им закажем из наших гробов:
      «Служите родному народу!»
 
 
Старик кровожадный! Ты носишь в груди
      Не сердце, а камень холодный;
Вы долго вели нас, слепые вожди,
      Толпою немой и голодной.
 
 
Теперь вы безумный затеяли бой
      В защиту уродливой власти;
Как хищные волки, свирепой гурьбой
      Вы родину рвете на части.
 
 
А вы, что пред нами сомкнули штыки,
      К убийству готовые братья!
Пускай мы погибнем от вашей руки,
      Но мы не пошлем вам проклятья!
 
 
Стреляйте вернее, готовься, не трусь,
      Кончается наша неволя;
Прощайте, ребята! Да здравствует Русь,
      Земля и народная воля!
 

1906

 
На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И целует болотный туман…
В январе эти птицы видали,
Как солдаты на поле пришли,
Как всю ночь торопливо копали
Полумерзлые комья земли;
Как носилки, одну за другою,
С мертвецами носили сюда,
Как от брошенных тел под землею
Расступалась со свистом вода;
Как холодное тело толкали
Торопливо в рогожный мешок,
Как в мешке мертвеца уминали,
Как сгибали колена у ног…
И видали зловещие птицы
(Не могли этой ночью заснуть),
Как бледнели солдатские лица,
Как вздыхала солдатская грудь…
 
 
На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И болотный целует туман…
Под глубоким, пушистым налетом
Ослепительно белых снегов
Мертвецы приютилися – счетом
Девяносто рогожных мешков…
Нераздельною, братской семьею
Почиют они в недрах земли:
Кто с пробитой насквозь головою,
Кто с свинцовою пулей в груди…
И зловещие видели птицы,
Как в глубокий вечерний туман
Запыленные, грязные лица
Приходили на этот курган…
Как печально и долго стояли
И пред тем, как с холма уходить,
Всё угрозы кому-то шептали
И давали обет отомстить!..
 
 
На десятой версте от столицы
Невысокий насыпан курган…
Его любят зловещие птицы
И болотный целует туман…
В мае птицы зловещие эти
У кургана видали народ,
И мельканье противное плети,
И пронзительный пули полет;
Как, измучившись тяжкой борьбою
И неравной, толпа подалась,
Как кровавое знамя родное
Казаком было втоптано в грязь…
Но зловещие птицы узреют, —
И близка уже эта пора! —
Как кровавое знамя завеет
Над вершиной родного холма!..
 

1905

 
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
 
 
Идет он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котел его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
 
 
На нем рубашонка худая,
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
 
 
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал —
Идти дальше нет больше мочи,
Пред ним расстилался Байкал.
 
 
Бродяга к Байкалу подходит.
Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит —
Про родину что-то поет:
 
 
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
 
 
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец, хочу знать?»
 
 
– «Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит.
 
 
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой».
 

1880-е годы

 
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
 
 
А поутру они вставали.
Кругом помятая трава,
Да не одна трава помята, —
Помята молодость моя.
 
 
Придешь домой, а дома спросят:
«Где ты гуляла, где была?»
А ты скажи: «В саду гуляла,
Домой тропинки не нашла».
 
 
А если дома ругать будут,
То приходи опять сюда…
Она пришла: его там нету,
Его не будет никогда.
 
 
Она глаза платком закрыла
И громко плакать начала:
«Куда ж краса моя девалась?
Кому ж я счастье отдала?..»
 
 
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
 

 
Раз полуночной порою,
      Сквозь туман и мрак,
Ехал тихо над рекою
      Удалой казак.
Фуражечка набекрени,
      Весь мундир в пыли,
Пистолеты при кобуре,
      Шашка до земли.
И копья его стального
      Светится конец,
В грудь упершись бородою,
      Задремал казак.
Конь, узды своей не чуя,
      Шагом выступал.
Потихоньку, влево, влево —
      Прямо к Саше в дом.
«Выйди, Сашенька, скорее,
      Дай коню воды!»
«Я коня твово не знаю,
      Боюсь подойти».
«Ты коня мово не знаешь,
      Знать, забыла ты меня!
Ты коня мово не бойся,
      Он всегда со мной,
Он спасал меня от смерти
      Для тебя одной!»
 

 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
 
 
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
 
 
Товарищи его трудов,
Побед и громкозвучной славы
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали средь дубравы.
 
 
«Вы спите, милые герои,
Друзья под бурею ревущей,
С рассветом глас раздастся мой,
На славу иль на смерть зовущий».
 
 
Кучум, презренный царь Сибири,
Подкрался тайно на челнах…
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина.
 
 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молния сверкала,
Вдали чуть слышно гром гремел…
Но Ермака уже не стало.
 

 
Проснется день – его краса
Украсит белый свет.
Увижу море, небеса,
Но родины здесь нет.
Отцовский дом покинул я,
Травою зарастет,
Собачка верная моя
Выть станет у ворот.
На кровле филин прокричит,
Раздастся по лесам,
Заноет сердце, загрустит,
Меня не будет там…
Ах, в той стране, стране родной,
В которой я рожден,
Терпеть мученье без вины
Навеки осужден.
Проснутся завтра на заре
И дети и жена, —
Малютки спросят обо мне,
Расплачется она.
Судьба несчастная моя
К разлуке привела,
И разлучила молодца
Чужая сторона.
 

 
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли.
 
 
Не слышно на палубе песен,
И Красное море волною шумит,
А берег суровый и тесен, —
Как вспомнишь, так сердце болит.
 
 
На баке уж восемь пробило, —
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: «Шевелись!»
 
 
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем прогорят;
В котлах не сдержать мне уж пару.
 
 
Пойди заяви, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил – умираю».
 
 
Товарищ ушел… Лопатку схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило:
 
 
Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них струившийся градом, —
О, если бы мог кто туда заглянуть,
Назвал кочегарку бы адом!
 
 
Котлы паровые зловеще шумят,
От силы паров содрогаясь,
Как тысячи змей пары же шипят,
Из труб кое-где пробиваясь.
 
 
А он, извиваясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно: луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.
 
 
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.
Согрелась вода, душно, жарко, —
Термометр поднялся на сорок пять,
Без воздуха вся кочегарка.
 
 
Окончив кидать, он напился воды —
Воды опресненной, не чистой,
С лица его падал пот, сажи следы.
Услышал он речь машиниста:
 
 
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен.
Ты к доктору должен пойти и сказать, —
Лекарство он даст, если болен».
 
 
За поручни слабо хватаясь рукой,
По трапу наверх он взбирался;
Идти за лекарством в приемный покой
Не мог – от жары задыхался.
 
 
На палубу вышел – сознанья уж нет,
В глазах его всё помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал… Сердце больше не билось…
 
 
К нему подбежали с холодной водой,
Стараясь привесть его в чувство,
Но доктор сказал, покачав головой:
«Бессильно здесь наше искусство…»
 
 
Всю ночь в лазарете покойник лежал,
В костюме матроса одетый;
В руках на груди крест из воску держал;
Воск таял, жарою согретый.
 
 
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли —
Колосник обгорелый и ржавый.
 
 
К ногам привязали ему колосник,
В простыню его труп обернули;
Пришел пароходный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.
 
 
Был чист, неподвижен в тот миг океан,
Как зеркало воды блестели;
Явилось начальство, пришел капитан,
И «вечную память» пропели.
 
 
Доску приподняли дрожащей рукой,
И в саване тело скользнуло,
В пучине глубокой, безвестной морской
Навеки, плеснув, утонуло.
 
 
Напрасно старушка ждет сына домой;
Ей скажут, она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.
 

 
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
«Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли».
 
 
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару, —
Огни в моих топках совсем не горят,
В котлах не сдержать мне уж пару.
 
 
Пойди заяви ты, что я заболел
И вахту, не кончив, бросаю.
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил – умираю».
 
 
На палубу вышел – сознанья уж нет,
В глазах его всё помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал. Сердце больше не билось.
 
 
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли —
Колосник обгорелый и ржавый.
 
 
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут, она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.