Текст книги "Русский романс"

Автор книги: Александр Пушкин

 
Все отнял у меня казнящий бог:
        Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
        Чтоб я ему еще молиться мог.
 

1873

 
Когда б он знал, что пламенной душою
С его душой сливаюсь тайно я!
Когда б он знал, что горькою тоскою
Отравлена младая жизнь моя!
Когда б он знал, как страстно и как нежно
Он, мой кумир, рабой своей любим…
Когда б он знал, что в грусти безнадежной
Увяну я, не понятая им!..
            Когда б он знал!
 
 
Когда б он знал, как дорого мне стоит,
Как тяжело мне с ним притворной быть!
Когда б он знал, как томно сердце ноет,
Когда велит мне гордость страсть таить!..
Когда б он знал, какое испытанье
Приносит мне спокойный взор его,
Когда взамен немого обожанья
Я тщетно жду улыбки от него.
            Когда б он знал!
 
 
Когда б он знал… в душе его убитой
Любви бы вновь язык заговорил,
И юности восторг полузабытый
Его бы вновь согрел и оживил!
И я тогда, счастливица!.. любима…
Любима им была бы, может быть!
Надежда льстит тоске неутолимой;
Не любит он… а мог бы полюбить!
            Когда б он знал!
 

<1830>, <1858>

 
Скажите ей, что пламенной душою
С ее душой сливаюсь тайно я.
Скажите ей, что горькою тоскою
Отравлена младая жизнь моя.
Скажите ей, как страстно и как нежно
Люблю ее, как бога херувим.
Скажите ей, что в грусти безнадежной
Увяну я, бездушной нелюбим.
            Скажите ей!
 
 
Скажите ей, как дорого мне стоит
И трудно мне притворным с нею быть.
Скажите ей, как томно сердце ноет,
Когда велит она любовь таить.
Скажите ей, какое мне страданье,
Когда спокойно глаз ее глядит,
Когда взамен немого обожанья
Она, как льдом, мне душу холодит.
            Скажите ей!
 

<1857>

 
Что отуманилась, зоренька ясная,
        Пала на землю росой?
Что ты задумалась, девушка красная,
        Очи блеснули слезой?
 
 
Жаль мне покинуть тебя, черноокую!
        Певень ударил крылом,
Крикнул… Уж полночь!.. Дай чару глубоку
        Вспень поскорее вином!
 
 
Время! Веди мне коня ты любимого,
        Крепче веди под уздцы!
Едут с товарами в путь из Касимова
        Муромским лесом купцы!
 
 
Есть для тебя у них кофточка шитая,
        Шубка на лисьем меху!
Будешь ходить ты, вся златом облитая,
        Спать на лебяжьем пуху!
 
 
Много за душу свою одинокую,
        Много нарядов куплю!
Я ль виноват, что тебя, черноокую,
        Больше, чем душу, люблю!
 

<1831>

 
Я видел вас: холмы и нивы,
Разнообразных гор кусты,
Природы дикой красоты,
Степей глухих народ счастливый
И нравы тихой простоты!
 
 
Но там, где Терек протекает,
Черкешенку я увидал, —
Взор девы сердце приковал;
И мысль невольно улетает
Бродить средь милых, дальних скал…
 
 
Так дух раскаяния, звуки
Послышав райские, летит
Узреть еще небесный вид;
Так стон любви, страстей и муки
До гроба в памяти звучит.
 

1829

 
Я видал иногда, как ночная звезда
          В зеркальном заливе блестит;
Как трепещет в струях, и серебряный прах
          От нее, рассыпаясь, бежит.
 
 
Но поймать ты не льстись и ловить не берись:
          Обманчивы луч и волна.
Мрак тени твоей только ляжет на ней,
          Отойди ж – и заблещет она.
 
 
Светлой радости так беспокойный призрак
          Нас манит под хладною мглой;
Ты схватить – он шутя убежит от тебя!
          Ты обманут – он вновь пред тобой.
 

1830

 
Светает – вьется дикой пеленой
Вокруг лесистых гор туман ночной;
Еще у ног Кавказа тишина;
Молчит табун, река журчит одна.
Вот на скале новорожденный луч
Зарделся вдруг, прорезавшись меж туч,
И розовый по речке и шатрам
Разлился блеск и светит там и там;
Так девушки, купаяся в тени,
Когда увидят юношу они,
Краснеют все, к земле склоняют взор:
Но как бежать, коль близок милый вор!..
 

1830

 
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
 
 
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
 
 
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою;
Так чувства лучшие мои
Обмануты навек тобою!
 

1830

 
Вверху одна
Горит звезда;
Мой взор она
Манит всегда;
Мои мечты
Она влечет
И с высоты
Меня зовет!
Таков же был
Тот нежный взор,
Что я любил
Судьбе в укор.
Мук никогда
Он зреть не мог,
Как та звезда,
Он был далек.
Усталых вежд
Я не смыкал
И без надежд
К нему взирал!
 

1830–1831

 
По небу полуночи ангел летел
        И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
        Внимали той песне святой.
 
 
Он пел о блаженстве безгрешных духов
        Под кущами райских садов;
О боге великом он пел, и хвала
        Его непритворна была.
 
 
Он душу младую в объятиях нес
        Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
        Остался – без слов, но живой.
 
 
И долго на свете томилась она,
        Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
        Ей скучные песни земли.
 

1831

 
Месяц плывет
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет.
Ружьё заряжает джигит,
И дева ему говорит:
 
 
«Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молися востоку,
Будь верен пророку,
Любви будь вернее!
 
 
Всегда награжден,
Кто любит до гроба,
Ни зависть, ни злоба
Ему не закон;
Пускай его смерть не погубит;
Один не погибнет, кто любит!
 
 
Любви изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет без славы;
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют!»
 
 
Месяц плывет
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет!
 

1832

 
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
 
 
Играют волны – ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
 
 
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
 

<1832>

 
Сидел рыбак веселый
На берегу реки;
И перед ним по ветру
Качались тростники.
Сухой тростник он срезал
И скважины проткнул;
Один конец зажал он,
В другой конец подул,
 
 
И будто оживленный,
Тростник заговорил;
То голос человека
И голос ветра был.
И пел тростник печально:
«Оставь, оставь меня;
Рыбак, рыбак прекрасный,
Терзаешь ты меня!
 
 
И я была девицей,
Красавица была,
У мачехи в темнице
Я некогда цвела,
И много слез горючих
Невинно я лила,
И раннюю могилу
Безбожно я звала.
 
 
И был сынок любимец
У мачехи моей;
Обманывал красавиц,
Пугал честных людей.
И раз пошли под вечер
Мы на́ берег крутой,
Смотреть на сини волны,
На запад золотой.
 
 
Моей любви просил он…
Любить я не могла,
И деньги мне дарил он —
Я денег не брала;
Несчастную сгубил он,
Ударив в грудь ножом;
И здесь мой труп зарыл он
На берегу крутом;
 
 
И над моей могилой
Взошел тростник большой,
И в нем живут печали
Души моей младой.
Рыбак, рыбак прекрасный,
Оставь же свой тростник;
Ты мне помочь не в силах,
А плакать не привык».
 

1832

1

 
Русалка плыла по реке голубой,
        Озаряема полной луной;
И старалась она доплеснуть до луны
        Серебристую пену волны.
 

2

 
И шумя и крутясь, колебала река
        Отраженные в ней облака;
И пела русалка – и звук ее слов
        Долетал до крутых берегов.
 

3

 
И пела русалка: «На дне у меня
        Играет мерцание дня;
Там рыбок златые гуляют стада,
        Там хрустальные есть города;
 

4

 
И там на подушке из ярких песков,
        Под тенью густых тростников,
Спит витязь, добыча ревнивой волны,
        Спит витязь чужой стороны…
 

5

 
Расчесывать кольца шелковых кудрей
        Мы любим во мраке ночей,
И в чело и в уста мы в полуденный час
        Целовали красавца не раз.
 

6

 
Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,
        Остается он хладен и нем,
Он спит, – и, склонившись на перси ко мне,
        Он не дышит, не шепчет во сне!»
 

7

 
Так пела русалка над синей рекой,
        Полна непонятной тоской;
И шумно катясь, колебала река
        Отраженные в ней облака.
 

1832

 
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
        Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
        Пробудят в струнах звуки рая.
И если не на век надежды рок унес,
        Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез —
        Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
        Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
        Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
        Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал – теперь она полна,
        Как кубок смерти, яда полный.
 

1836

 
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
 
 
У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
 
 
Молитву ль тихую читали
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?
 
 
И пальма та жива ль поныне?
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?
 
 
Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..
 
 
Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?
 
 
Иль, божьей рати лучший воин,
Он был, с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?..
 
 
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима.
Святыни верный часовой!
 
 
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Всё полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
 

1837

 
Расстались мы; но твой портрет
Я на груди моей храню:
Как бледный призрак лучших лет,
Он душу радует мою.
 
 
И новым преданный страстям,
Я разлюбить его не мог:
Так храм оставленный – все храм,
Кумир поверженный – всё бог!
 

1837

 
Слышу ли голос твой
Звонкий и ласковый,
Как птичка в клетке
Сердце запрыгает;
 
 
Встречу ль глаза твои
Лазурно-глубокие,
Душа им навстречу
Из груди просится,
 
 
И как-то весело,
И хочется плакать,
И так на шею бы
Тебе я кинулся,
 

1837–1838

 
Она поет – и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
Глядит – и небеса играют
В ее божественных глазах;
Идет ли – все ее движенья,
Иль молвит слово – все черты
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты.
 

1837–1838

 
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!'
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
 

*

 
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко,
В пышном тереме своем;
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив…
 

*

 
Одинок я – нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями
Звучномерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
 

1837

 
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
 
 
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
 
 
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
 

1839

 
И скучно и грустно, и некому руку подать
      В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
      А годы проходят – все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
      А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
      И радость, и муки, и все там ничтожно…
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
      Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
      Такая пустая и глупая шутка…
 

1840

 
Мне грустно, потому что я тебя люблю,
И знаю: молодость цветущую твою
Не пощадит молвы коварное гоненье.
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Мне грустно… потому что весело тебе.
 

1840

 
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
 
 
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
 
 
Нет, вам наскучили нивы бесплодные…
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.
 

1840

 
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
 
 
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
 

1840

1

 
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
 

2

 
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
 

3

 
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
 

4

 
Но не тем холодным сном могилы.
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
 

5

 
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
 

1841

 
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
 
 
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.
 
 
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.
 
 
Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;
 
 
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.
 

1841

1

 
Нет, не тебя так пылко я люблю.
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
 

2

 
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
 

3

 
Я говорю с подругой юных дней[242]242
  Подруга юных дней – В. А. Бахметьева (в девичестве Лопухина).


[Закрыть];
В твоих чертах ищу черты другие;
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
 

1841

 
На севере диком стоит одиноко
        На голой вершине сосна
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
        Одета, как ризой, она.
 
 
И снится ей всё, что в пустыне далекой —
        В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
        Прекрасная пальма растет.
 

1841

 
Пускай холодною землею
        Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
        Душа моя.
Любви безумного томленья,
        Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
        Я не забыл.
 

*

 
Без страха в час последней муки
        Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки —
        Разлуки нет.
Я видел прелесть бестелесных
        И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
        Не узнавал.
 

*

 
Что мне сиянье божьей власти
        И рай святой?
Я перенес земные страсти
        Туда с собой.
Ласкаю я мечту родную
        Везде одну;
Желаю, плачу и ревную,
        Как в старину.
 

*

 
Коснется ль чуждое дыханье
        Твоих ланит,
Моя душа в немом страданье
        Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь засыпая
        Ты о другом,
Твои слова текут пылая
        По мне огнем.
 

*

 
Ты не должна любить другого,
        Нет, не должна,
Ты мертвецу, святыней слова,
        Обручена.
Увы, твой страх, твои моленья
        К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
        Не надо мне!
 

1841

 
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
 
 
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
 

1841

 
Спи, младенец мой прекрасный,
        Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
        В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
        Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
        Баюшки-баю.
 
 
По камням струится Терек,
        Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
        Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
        Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
        Баюшки-баю.
 
 
Сам узнаешь, будет время,
        Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
        И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
        Шелком разошью…
Спи, дитя мое родное,
        Баюшки-бою.
 
 
Богатырь ты будешь с виду
        И казак душой.
Провожать тебя я выйду —
        Ты махнешь рукой…
Сколько горьких слез украдкой
        Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
        Баюшки-баю.
 
 
Стану я тоской томиться,
        Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
        По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
        Ты в чужом краю…
Спи ж, пока забот не знаешь,
        Баюшки-баю.
 
 
Дам тебе я на дорогу
        Образок святой:
Ты его, моляся богу,
        Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
        Помни мать свою…
Спи, младенец мой прекрасный,
        Баюшки-баю.
 

1840

 
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах.
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
 
 
Не гнутся высокие мачты,
На них флюгера не шумят,
И молча в открытые люки
Чугунные пушки глядят.
 
 
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем;
Но скалы, и тайные мели,
И бури ему нипочем.
 
 
Есть остров на том океане —
Пустынный и мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
 
 
Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
 
 
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
 
 
Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.
 
 
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.
 
 
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он.
 
 
И только что землю родную
Завидит во мраке ночном,
Опять его сердце трепещет
И очи пылают огнем.
 
 
На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.
 
 
Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид…
 

1840

 
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы;
И окно высоко́ над землей!
И у двери стоит часовой!
 
 
Умереть бы уж мне в этой клетке,
Кабы не было милой соседки!..
Мы проснулись сегодня с зарей,
Я кивнул ей слегка головой.
 
 
Разлучив, нас сдружила неволя,
Познакомила общая доля,
Породнило желанье одно
Да с двойною решеткой окно;
 
 
У окна лишь поутру я сяду,
Волю дам ненасытному взгляду…
Вот напротив окошечко: стук!
Занавеска подымется вдруг.
 
 
На меня посмотрела плутовка!
Опустилась на ручку головка,
А с плеча, будто сдул ветерок,
Полосатый скатился платок.
 
 
Но бледна ее грудь молодая,
И сидит она долго вздыхая,
Видно, буйную думу тая,
Все тоскует по воле, как я.
 
 
Не грусти, дорогая соседка…
Захоти лишь – отворится клетка,
И, как божии птички, вдвоем
Мы в широкое поле порхнем.
 
 
У отца ты ключи мне украдешь,
Сторожей за пирушку усадишь,
А уж с тем, что поставлен к дверям,
Постараюсь я справиться сам.
 
 
Избери только ночь потемнея,
Да отцу дай вина похмельнея,
Да повесь, чтобы ведать я мог,
На окно полосатый платок.
 

1840

 
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
 
 
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
 
 
И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
 
 
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
 
 
На голос невидимой пери
Шел воин, купец и пастух;
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный евну́х.
 
 
На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчу́г убрана,
Ждала она гостя. Шипели
Пред нею два кубка вина.
 
 
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.
 
 
Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.
 
 
Но только что утраь сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять воцарялися там.
 
 
Лишь Терек в теснине Дарьяла
Гремя, нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
 
 
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
 
 
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.
 

1841