Текст книги "Кабала"

Автор книги: Александр Потемкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

На прощание с известной целительницей собрались стрешневские жители и многие из соседних деревень. Всего пришло около тридцати человек, в основном старухи. Пара местных мужиков, пришедших на похороны, донимали Катерину просьбой до кладбища поставить водки, дабы достойно помянуть бабу Нину. Погребение прошло быстро и тихо, но в целом по-христиански. Поп, отслужив заупокойную, поспешил хлебнуть стакан водки, потом другой, заел бутербродом, после чего тут же удалился. Поминальный стол выглядел весьма прилично. На закуски молодая женщина не поскупилась. Еды было предостаточно. Некоторые даже брали с собой, аккуратно заворачивая в салфетки. Катерина подала гостям также водки, красного и белого вина. Когда поминки закончились и народ стал расходиться, Катерина убрала со стола. Оставшись одна в осиротевшем доме, зная, что никаких родственников у бабы Нины нет и претендовать на обветшалое жилище некому, она после недолгих раздумий решила пожить в избе. «Позже надо ее выкупить, потом серьезно перестроить и обновить. По закону, если наследников нет, правопреемником жилья должен стать муниципалитет. Там и надо поговорить о торгах. Цена не должна быть высокая. Тысяч двадцать, никак не больше. А обновление потянет на сто пятьдесят тысяч рублей».

Она устроилась на старом диванчике. Сон долго не шел. Мысли о перестройке собственной жизни, перебивая одна другую, еще долго занимали воображение Катерины. Впервые в жизни ей страстно хотелось творить, основать свое дело, управлять капиталом, создавать свой особый мир. Некая музыка созидания еще долго будоражила Лоскуткину, укрепляя веру в собственные силы, в правоту нового мировоззрения. В какой-то момент она вспомнила случай с инспектором дорожной службы. Молодая женщина тут же вскочила с дивана, нашла несколько листов бумаги и стала писать жалобы в разные инстанции. Первую адресовала в Красноярское управление внутренних дел, вторую – в краевую прокуратуру, третью – в городскую милицию, следующие – мэру, начальнику департамента ГИБДД России и министру внутренних дел в Москву. Она описывала случившееся, а в конце задавала вопрос: почему инспекторам, попирающим законы страны, доверяют службу в органах правопорядка. Глубоко за полночь она подготовила к отправке шесть конвертов. С надеждой, что инспектор будет снят с должности и перестанет третировать сограждан, Катерина с чувством исполненного долга уснула.

Ранним утром, найдя в хозяйстве усопшей бабы Нины мешки для сбора трав, Лоскуткина отправилась в тайгу. Проснувшаяся неуемная энергия не оставляла в ней и толики сомнения в успехе своего плана. «Надо лишь работать не покладая рук, не нарушать закон и давать отпор любому мракобесию. Тогда результат не заставит себя долго ждать. Все зависит лишь от меня! От каждого из нас! Нужно сплотить людей для отпора социальной несправедливости! И тогда Россия наконец по-настоящему встанет с колен! – размышляла она. – И почему я раньше об этом никогда не думала? Каждый обращался со мной, как с половой тряпкой! Я постоянно чувствовала себя униженной. Была уверена, что такова моя незавидная судьба. Нет! Хватит! Надо взять свою жизнь в собственные руки! И эту простую мысль необходимо донести до каждого! Чем быстрее и крепче мы возьмемся за руки, направляясь к общей цели, тем явственней пробудится в нас дух свободы и уважения к личности, тем решительней мы разорвем цепи бюрократической кабалы! Ах, вот и первый цветок! Это тысячелистник – защитник от колдовства. А это княжик сибирский – он лечит болезни сердца и сосудов! Цена за килограмм – десять долларов! Ах, мой золотой ус – как раз он должен помочь при нарушениях двигательного анализатора. Его цена – четырнадцать долларов за кило… Благодаря ему я не только перестану волочить ногу, но и заработаю целое состояние. Из хатки бабы Нины можно со временем сделать музей сибирских лекарственных цветов и трав, а себе построить добротный кирпичный дом. Вот и болиголов – противоопухолевое средство. Его цена – около двадцати долларов. А если его экстрагировать, то на мировом рынке можно предлагать за сорок, а то и за пятьдесят долларов. Денег будет достаточно, чтобы закупить оборудование для капсулирования экстракта, для таблетирования других трав и цветов. Шалфей, ярутка – здесь всего так много! Уйма! А вот и грушанка – она лечит бесплодие. И стоит недешево. Надо оборудовать современную лабораторию контроля за качеством готовой продукции. Ах, ах! Сокровища под ногами! Сам капитал цветет по всей округе. Только собирай! Работай! Здесь и самосейки много. Великолепные ботанические сорта ели, кедра, сосны. Надо в отделе лесного хозяйства узнать, существует ли запрет на сбор самосейки. Если нет, можно расширить бизнес, создать питомник по выращиванию саженцев. Они на рынке очень востребованы. Потом позволю себе приобрести «Ауди Q7», мне этот автомобиль особенно нравится. Стану одеваться по самой последней моде. Найму массажистку, начну ухаживать за телом лучшими кремами, питаться исключительно экологически чистыми, натуральными продуктами. Введу в служебный график обязательное посещение всех известных мировых ярмарок лекарств и медицинского оборудования. Появится возможность ездить по изысканным заграничным турам: Лазурный Берег, Монте-Карло, Ницца, Канны, Форте Виладж в Сардинии, Флорида и Маврикий… И почему я раньше не обращала никакого внимания на это огромное богатство, разбросанное по всей Сибири? Неужели настолько глупа была? Что же во мне изменилось? По каким причинам открылись глаза на эти невероятные возможности? Ладно! Хватит о прошлом! Начинается новая жизнь! Я должна стать не только успешной в личном плане, но и полезной стране, своему народу!»

Голубые глаза Катерины вспыхнули невероятной радостью. Тайга окружала ее со всех сторон…

Ирония бытия

Парфенчиков заглатывал ложку за ложкой. После пятой он передал мешочек молотого мака Григорию Семеновичу и взялся за булку с чаем. «Сейчас раскроется, – думал он, – тогда и появится профессор Кошмаров. Буду его упрашивать создать русмак, нанопилюлю вечного кайфа. – Эй, очкарик! Явитесь! Есть, что рассказать вам об эффекте нанопилюли, улучшающей русский этнос. Профессор, где же вы? Я уже почувствовал, что сила маковой головки будоражит голову. Ох, как зачесался нос, шея, как подсох язык, участился пульс. Ну, где вы, Кошмаров? А, здравствуйте, приветствуем вас! Поздравляем. Ваша нанопилюля, названная нами рукген, начала шествие по России. С первой гражданочкой Катенькой Лоскуткиной уже начались необычайные превращения. Некоторое время мы наблюдали за ней. Потрясающие изменения. Она стала совершенно другим человеком. Ее не узнать. Мы будем и дальше докладывать о ее метаморфозах. Чрезвычайно любопытно!

– Поздравляю! Честно сказать, не ожидал такого потрясающего эффекта, – улыбаясь, присоединился Помешкин. – Виртуозное воздействие, пациентку не узнать. – Он вдруг отвлекся от очкарика, его глаза вспыхнули, Григорий Семенович почувствовав торжественную кабалу волшебного цветка.

У нас к вам, профессор Кошмаров, убедительная просьба, – вкрадчиво начал Петр Петрович. – Хотим упросить вас создать особую нанопилюлю – русмак. Если уж вы занимаетесь нанотехнологиями, то, бесспорно, сможете нам помочь. Для нас это будет великим облегчением. Отпадет необходимость высеивать мак, быть постоянно привязанным к молотому порошку, к ложке, краюхе хлеба, глотку воды, чая. Если я попал в кабалу, до сумасшествия влюблен в это свое необыкновенное состояние, то маковая зависимость должна быть вечной, всепобеждающей, всепроникающей – на все времена и для всех клеток парфенчиковской плоти. Не от приема до приема, не от ложки до ложки, не от порции до порции, а тотальной! Я вообще должен состоять из кукнара! Только он дает пищу для высокой игры ума! Зачем мне другая субстанция? Дайте нанопилюлю русмак! Поставьте смелый научный эксперимент! Утрите нос мировому сообществу. Для генной инженерии ваше детище станет весьма полезным исследованием. Ну что, профессор? Соглашайтесь!..

– А что думает твой приятель Помешкин? Его тоже соблазняет вечно воспаленное сознание? Ведь вернуться вспять будет невозможно! Этот эффект будет сопровождать вас до гробовой доски, а может, и в загробной жизни, – очкарик бросил испытующий взгляд на Григория Семеновича.

– Даю официальное согласие на участие в эксперименте. Готов подписать любой документ! – Помешкин нетерпеливо замахал руками. – Мне особенно понравилось, что нанопилюля будет действовать на все времена, и даже в другом мире. Потрясающе! Невероятно! – Молодой человек усмотрел в русмаке нечто большее, чем банальную случайность. Скорее это закономерность развития собственной судьбы, в последнее время с трогательнейшим постоянством тяготеющей к абстракции.

– Но русмак совершенно не означает, что мы отказываемся от экспериментов по совершенствованию русской нации, – радостно продолжил Парфенчиков. – Считайте, что русмак станет премией за наше активное участие в опытах с нанопилюлей рукген. Долг платежом красен. Не хочу брать вас за горло, но других исполнителей вашей научнопатриотической программы у вас нет и, по моему представлению, быть не может. Впрочем, вынужден использовать все же национальную традицию: сегодня деньги, профессор, то бишь русмак, а завтра стулья, то бишь вовлечение в эксперимент с рукгеном новых и новых соотечественников. На фоне нашего с Помешкиным безрассудства и восторга, постоянно требующих необыкновенное растение, обновленный русский человек будет выглядеть более совершенным, управляемым и дисциплинированным. Это не может не радовать ваше профессиональное самолюбие, к которому, чувствую, вы внимательно прислушиваетесь.

– Кто станет следующим подопытным? – вежливо спросил очкарик. – Вы знаете, конечно, что эксперимент такого рода удается лучше всего тогда, когда выбирается контрастный материал, на котором четко прослеживается динамика изменений.

– В городе опять появился Ефимкин, но уже опущенный и подавленный. Как вам эта кандидатура? Ведь я так понимаю, что вначале мы меняем плохой товар на хороший… А в этой личности много гадкого, – торопливо предложил Григорий Семенович.

– Не согласен! – перебил Парфенчиков. Следующими подопытными станем мы с Помешкиным. А потом Ефимкин и все другие по программе национального совершенствования. Впрочем, лично я не возражаю против участия и в других ваших научных экспериментах, меняющих человеческую суть. Уж очень она, эта массовая суть, с которой постоянно самым дурацким образом сталкиваешься, меня достала. Должен покаяться: в недалеком прошлом, до знакомства с кукнаром, я даже мечтал найти силы повоевать с ее жутковатыми, нелепыми, отталкивающими образцами. Приколоть их на булавку, как энтомологи прикалывают экзотических бабочек на коллекционных стендах. Поразительно, какое только желание не возникнет в сознании Парфенчикова.

– Я не против Ефимкина. И тезис, что вначале мы меняем плохих на хороших, мне пришелся по душе, – усмехнулся профессор. – Я тут как-то подслушал, что у вас, Григорий Семенович, заведен архив на многих граждан вашего города. Вы там что, делите публику со знаками плюс и минус?

– На многих заведено подробнейшее досье, – сухо, но с затаенным чувством гордости, подтвердил Помешкин. – Я человек аккуратный, предпочитаю во всем порядок.

– Так что, можем на вас полагаться? Вы уж точно знаете, кого первого надо изменять? – допытывался профессор.

– Так-так!

– Когда же вы ждете от меня нанопилюлю?

– Чем раньше, тем лучше, – быстро вставил Петр Петрович. – Без нее мы не продолжим эксперимент.

– А пока русский человек будет довольствоваться жалким шестнадцатым местом на интеллектуальной карте Европы. Торопитесь! – поддержал Помешкин.

– У меня есть отдельные предварительные разработки. Если успею, то появлюсь у вас нынешним вечером. Еще раз хочу предупредить: назад не проситесь. В мире грез и фантазий вы останетесь навечно. Пока! – попрощался очкарик.

– Жду не дождусь этого великого события! – усмехнулся Парфенчиков.

– Я знал, что именно к этому мы придем! Браво! – с важным видом кивнул Григорий Семенович.

Профессор исчез. Приятели остались одни.

– Чем заняться? Какую тему избрать для размышлений? Общую или частную? – бросил себе под нос Петр Петрович, впрочем, вполне могло создаться впечатление, что он адресовал вопрос Помешкину.

– Хочу остаться наедине с собой. Одиночество для меня намного ценнее, чем общение, – тоже как бы между прочим заметил Григорий Семенович.

Было совершенно непонятно, к кому он обращался. Вроде не к Парфенчикову. Встречаются люди, разговаривающие сами с собой, но себя при этом не слышащие. В подобном состоянии, видимо, и находился господин Помешкин.

– Пойду прилягу! – изрек он, однако никуда не ушел, а как сидел за столом на кухне, так и остался на своем месте. Правда, он стал старательно теребить свой нос. Вернейшее указание на то, что молодой человек хватил лишнего. – Вот что интересно, – продолжал Помешкин, – собственная сперма, разбросанная по углам жилища, – это дети Сущие или НеСущие? Ведь накушавшись маковой соломки, все представляешь Сущим. Но стоит мне на трезвую голову взять бинокль и приглядеться к окружающему миру, как абсолютно все представляется НеСущим. Получается, что разница между этими понятиями ничтожна или ее вообще нет. Потому что и один, и другой продукт устанавливаются воображением. Но если воображение в постоянных грезах, способно ли НеСущее установить подлинность Сущего? И наоборот? Если первый не может установить второго, то и второй не способен установить первого. Коли так, а в этом не приходится сомневаться, то я сам постоянно мигрирую между мной Сущим и мной НеСущим. А этот эффект мимикрии возник у меня лишь после счастливого знакомства с великим растением. До этого я ничего подобного не ощущал. Так что главный вопрос, который я хочу задать Кошмарову, будет звучать так: допустим, нанопилюля навечно переселит меня в мир грез, сохранится ли тогда в моем воображении это замечательное состояние – переход из одной ипостаси в другую? Оно, собственно, и очаровало меня окончательно. Пережив это ощущение, я решил всецело отдаться полевому цветку. Я даже стал реже любоваться своим Сущим, переходящим в НеСущее! После приобщения к кукнару я лишь дважды восторгался собой, разбрасывая вокруг семена жизни. Прежде такое случалось куда чаще, да что там – ежедневно! Если очкарик пообещает, что никаких значительных перемен не произойдет и путешествия из С в Н и обратно будут продолжаться, я с наслаждением приму его пилюлю. Не даст профессор таких гарантий – конечно, воздержусь. Возьму, так сказать, тайм-аут. Тщательно понаблюдаю тем временем за Петром Парфенчиковым. Тут меня станет интересовать главнейший вопрос: способна ли конкретная реальность, возникающая посредством волшебного зелья, являться НеСущей? Если так, тогда ответ будет однозначный – нет! Я не стану участником эксперимента с пилюлей русмак. Но если окажется, что в мире происходит постоянная метаморфоза С в Н и обратно, между реальностью, на самом деле не являющейся таковой, и нереальным, также не являющимся оным, то в этом случае я обязательно приму нанопилюлю. Потому что искренне желаю навечно переселиться в мир изменчивых категорий. То ты есть, то ты не есть, и никак невозможно установить: ты – это ты или ты – это не ты, а даже неизвестно, кто. То Григорий Помешкин, то Никто Никакой! Прекрасная игра между Сущим и НеСущим, между тобой и не тобой, наваждением и просветлением. В таком отвлеченном мире и должен жить человек будущего, когда ощущение себя самого настолько условно, непонятно и неконкретно, что нет никакой необходимости ни в агрессии, ни в сердобольности, ни в деньгах, ни во власти, ни в любви или ненависти. Я хочу жить в мире абстракций, где мимикрия торжествует над стереотипами реальности. Где нет грани между тем, что есть, и тем, чего нет!

Молодой человек продолжал вслух размышлять о чувственном и инертном восприятии мира. Он словно не замечал, что по кухне покойной Фатеевой из угла в угол нервно носится господин Парфенчиков, в свою очередь довольно громко рассуждающий совсем на другие темы. В данный момент Петра Петровича интересовал вопрос, есть ли чтонибудь во Вселенной, чего нельзя было бы использовать одновременно и на пользу и во вред. Он искал действие или исключительно негативное по характеру, или несущее лишь добро. Размышления такого рода предвосхищали дискуссию с профессором, который, по мнению Парфенчикова, может уклониться от поставленной задачи и не отправить его с приятелем в мир вечного кайфа.

– Если Кошмаров приведет аргумент, что русмак может оказаться двойного действия, а значит, вредным для использования, я должен в пух и прах разбить его доводы, – говорил Петр Петрович. – Но что же найти в этом огромном мире, что имеет лишь один принципиальный знак – плюс? Жизнь – это минус, потому что имеет конец. Смерть – тоже минус, потому что не имеет конца. Время постоянно сопровождают три знака: минус – все прошедшее, плюс – нечто будущее и плюс с минусом – каждый раз все настоящее. А как определить размышления, переходящие в мудрость? Это же вечный процесс. Тоже со знаком минус! Мудрость со временем становится банальной глупостью. А математические величины? Они вообще могут быть с разными знаками. Итак, я не могу найти ничего, действующего во все времена со знаком плюс. Это означает, что в мире у всего, доступного моему разуму, имеется две стороны. И убийство человека, и прерывание беременности, и сжигание головок мака, и политическая пассивность, и социальная отрешенность, и талант, и глупость! В общем, абсолютно все! Одна сторона полезная, другая вредная. А в каком смысле глупость может быть полезной? Если мы признаем две стороны, то априори акцептируем два взгляда на события и вещи. Глупец полезен умнику. Им легче манипулировать, доход присваивать. Так и маковый цветок. Он Петру Петровичу чрезвычайно полезен. Мое замкнутое на маковой головке сознание превосходит самоуверенный мир любого не похожего на меня умника. Для иного же мак – смертельное растение. Одним словом, на провокации очкарика отвечать не стоит. Да будут ли они? Вряд ли профессор решится на какой-нибудь шантаж. А если подсунуть ему его же нанопилюлю? Как он изменится, а? Да, точно! Вначале он снабжает нас русмаком. А уж потом мы тайно даем ему рукген. И в полной безопасности наблюдаем за его метаморфозами. Если он отправляет нас, правда, по нашему согласию, в невозвратное путешествие, то и от нас получит весьма эффективное послание. Кошмаров и без межнационального генетического купажа достаточно умен, а нанопилюля сможет поднять его ай-кью до 140. Это наивысший умственный показатель. Он отличал Шопенгауэра, Достоевского, Эйнштейна, Макса Планка, Леонтьева, Бора, Кейнса от всех остальных. Тогда невероятные способности очкарика засверкают как грани алмаза. После преображения профессор будет способен щелчком пальцев улучшить российскую породу, усовершенствовать массы людей, особенно бюрократов и чиновников. Впрочем, конечно, и всех умственно отсталых, недоношенных и недоделанных. Так сказать, двоечников и троечников, армейских прапорщиков и милиционеров. Гриша, а, Григорий? Слышишь? – позвал Петр Петрович Помешкина. – Мне тут мысль пришла, после получения русмака тайно одарить профессора его собственным изобретением – нанопилюлей рукген. Что скажешь?

– Для чего? – Григорий Семенович поморщился, не до конца еще придя в себя после напряженных размышлений.

– Чтобы он одним махом смог изменить российский люд, поднять его на высокие места в интеллектуальной карте Европы и всего мира. Благородное дело сделаем. Согласен?

– Как хочешь. Мне все равно. Я другой темой занят. Любовь к родине для меня совершенно нездоровое чувство, возникающее у людей, не способных вынести социальные противоречия или удары судьбы.

– Вот только думаю, как ему ее подсунуть? Он никогда у меня не только не ел, но и не пил. Куда же спрятать пилюлю, чтобы она в его желудке оказалась? Имеешь идею? Ничего в голову не лезет.

– А ты его когда-нибудь угощал?

– Что у меня есть, кроме молотой головки и краюхи хлеба?

– Поставь на стол пирог и три блюдца. В наши тарелки положи куски пирога. Можно даже надкусить их. Рядом поставь чашки с чаем и сахарницу. Как будто мы едим. В третий ломтик вложи нанопилюлю. Встретив нас за чаем, вполне возможно, он сам захочет присоединиться к скромному застолью… Выпить чай и съесть пирог. Это не должно вызвать никаких подозрений. Если промолчит, скажем, постесняется, можно не очень настойчиво, даже несколько небрежно, пригласить к столу. Но, конечно, насильно в рот ничего не запихнешь. Другого варианта не вижу.

– Так и сделаем. Я схожу в кондитерскую. Надеюсь, она открыта. Кризис, многие разорились… До скорого!

Шел восьмой час вечера. Молодые люди приготовились к встрече с Кошмаровым. Парфенчиков то и дело выкрикивал: «Явитесь, профессор! Мы вас заждались! Третью чашку чая пьем! Ау! Хватит мучить друзей! Ау! Обещали же к вечеру шагнуть в гости…»

Наконец перед глазами возник очкарик.

– Как дела, друзья? – поинтересовался он.

Огляделся и про себя заметил: «Что это они вдруг чаи с дорогущим пирогом распивают? Раньше такого не наблюдалось. План какой-то наметили? Если сами не предложат чаю, то выпью, если пригласят к столу, откажусь. Вдруг они в пирог пилюлю мою внедрили, меня накормить собственным изобретением захотели? Чудаки… Какие бы цели ни преследовали, некрасивая эта затея. Я же к ним по-дружески… Одним словом, пока жду!

Вслух он сказал бодро:

– Приготовил я вам русмак. Гарантию качества дать не могу, но, кажется, с ним все в порядке. Может, все же, попробуем с кем-то из вас? Кто первым готов принять пилюлю?

– Я, – торопливо бросил Петр Петрович. – Ведь аберрация реальности, особенно даже собственной личности, меня интригует больше, чем холодное, неумолимое здравомыслие.

– Я, – вдогонку выкрикнул Помешкин. – Приверженцы волшебного цветка постоянно стремятся к одиночеству, уверовав, что исключительно в этом состоянии возникают галлюцинации, предвестники творческого осмысления самого себя. В какой-то момент в голове начинает гнездиться мысль, что только дух суверенен, лишь он определяет человеческую сущность. А воля не свободна, она подвластна чужим желаниям, искаженно отражает сущность.

– Компромисс… Давай начнем вместе! – предложил Парфенчиков. – Вместе задумали, вместе и приступим. Потому что оба постоянно стремимся заглядывать в мир, о существовании которого не имеем ни малейшего представления. А вы, профессор, тем временем чаек с пирогом откушайте. Вкусно!..

– Господин Кошмаров не хочет. Что ему наш пирог? – недовольно заметил Григорий Семенович. А про себя подумал: «Чего это Парфенчиков раньше времени карты раскрывает. Умник».

«Значит, заговор! – пронеслось в голове очкарика. Тогда и я вам свинью подложу. У меня с собой всегда сюрпризики найдутся. Посмотрим, чья возьмет».

– Нет, друзья, – отказался он решительно, – вы же знаете, я никогда не ем и не пью. Делаю это не из предосторожности, а исключительно по рекомендации врача. Он прописал мне специальную диету, так что благодарю сердечно. Ну что, начали? Предупреждаю, обратной дороги нет. Она невозможна! Прощаться не буду, так как от случая к случаю стану вас навещать. Уверен, что скучать не будете. С такой энергетической мощью разве заскучаешь? Вот вам по две пилюли на каждого… Приступайте! – тут он как-то странно усмехнулся.

– Почему по две? – спросил Помешкин.

– А мне все равно – по две, по три, по пять… Чем больше, тем ярче состояние. Может, добавите, профессор? – попросил Парфенчиков.

– Первая пилюля дает кайф, вторая обеспечивает его действие на вечность. А тебе, Петр Петрович скажу: этого достаточно. Я себе не позволяю перебарщивать и другим не советую. Пожалуйста, заедайте пилюли своим кукнаром. Какой силы опьянение вы получите, в таком останетесь на все времена.

– Здорово! – обрадовался Петр Петрович. – Раз так, поехали! – И он запил зелье холодным чаем. – Хорошо! Прекрасно! Если раньше вполне цивильные страны с некоторыми человекоподобными типами, не вписывающимися в свод законов, поступали торжественно и радикально – укорачивали их на голову, то я, как субъект суверенной культуры, являюсь приверженцем другой идеи: готов немедленно выбросить все, что ниже головы, в мусорный сборник. Потому что Петр Петрович не подвержен тяжелейшим людским грехам, он не искушается плотью, его благодать – очарования спектаклей кукнара. Для этого и одной головы предостаточно!

За ним пилюли принял Помешкин.

– Горьковато! – поморщился он.

– А я удаляюсь, – начал прощаться Кошмаров. – Чуть что – зовите. Не обещаю, что на всякий крик приду, но пытайтесь. Достучаться можно всегда. У меня память неплохая. Все запоминаю, особенно дурацкие затеи…

Его уже никто не слышал. А он продолжал про себя: «Моя месть не такая уж злобная. Несколько лет проваляетесь в принудительной психушке. А я буду следить за вами в дни просветления. Покаетесь – верну на сибирские просторы, нет – прощайте, господа! Мир, в котором вы нынче пребываете, останется с вами. Где в нем реальность, а где преследуемые наваждения, я и сам понять не в состоянии. Так что в желтом доме вы или в хате помершей Фатеевой – по большому счету, без существенной разницы. Когда воспаленность разума превыше всего, а игры взбалмошного ума являются приоритетом бытия, то пространство, в котором обитаешь, никакого смысла не имеет. Главное для вас объемы и горизонты сумасбродных фантазий. Так что мое наказание вам – ласковое, приятельское, научное. Хочу понаблюдать за вами глазами исследователя-генетика. Пока!»

После семи ложек с бугорком, выпитых на одном дыхании, Петр Петрович довольно заулыбался. Доза-то была принята лошадиная. Он заел кукнарчик ломтиком хлеба, опустился на пол и стал ждать того самого замечательного мгновения, названного приходом, из-за которого без памяти влюбляются в маковую головку сотни тысяч наших сограждан. Но нынешнее состояние Парфенчикова было особенно восторженным. Обещание профессора, что мгновение счастья растянется в бесконечности, вызвало истинное обольщение. Такого великого подъема духа Парфенчиков не испытывал никогда в жизни. Это счастливейшее состояние больше никогда не покинет его. «Ни-ког-да! Ни-ког-да! Никог-да! – то и дело проносилось в его голове. – Ох как это сладко звучит! Как истинный гимн победы! Торжество безграничной свободы над царством извращенного потребления. Ой-ой, как прекрасно!»

– Началось! Чувствую, как ворвалась в мою плоть и сознание вселенская сила, – начал шептать себе под нос, даже несколько таинственно, словно заговорщик, господин Парфенчиков. – Ой, понесло! Волшебный натиск сокрушает на своем пути все преграды биологической сущности Петра Петровича. А нужны ли они мне? Нет! Тьфу! Давайдавай, разрушай меня всего, полностью, основательно, оставь лишь возбужденный разум, воспаленное сознание и желание носиться по лабиринтам наваждений. Ой, какой божественный кайф! Какое утонченное состояние! Какой удар колдовской, пьянящей стихии! Ой-ой, Петр Петрович! Такого еще никогда не было – из ануса потянуло жаром восторженного шлейфа. Что за радость! Что за легкость во всем теле! Я оторвался от земли, начал витать, воспарил, я в небесах, на магических качелях. Кайф – это я, восторг – это я! Хочу, мечтаю закричать на весь мир – какое чудо сотворил со мной очкарик. Милейший профессор! Гениальный тип! Бог чувств и наслаждений! Господи, разве может быть так прекрасно, разве позволительно обладать таким великим счастьем? О, маковый цветок, – ты внеземное божество, ты вселенский праздник, ты – сама вечность. Мне так замечательно, что чувства заслонили сознание, заплетается язык, прерывается дыхание, пропадает пульс, замирает вся биология, я полетел… Погружаюсь в нирвану вечности, уже нет сил говорить с собой… Нужны ли они… Ой-ой… о… о… Хмхм… хм… хе-хе-х…

Помешкин в эти минуты занимался исключительно собой и на окружающее не обращал никакого внимания. Дозу в три ложки он принял впервые, поэтому был несколько обеспокоен, постоянно прислушивался к пульсу и теребил нос. Он желал въехать в вечность в состоянии крепкого кайфа, но не полностью провалиться в него, а, так сказать, с прищуром, то есть иногда поглядывать на мир, с которым он прощался. Маковая атака на сознание началась быстрее, чем он ожидал. Вначале возникло ощущение взлета. Потом Григория Семеновича понесло на русской тройке вороных коней, но не по заснеженным полям, а по штормящему морю. Странно, но брызги никак не долетали до его разгоряченного лица. А ему так хотелось свежести.

Вдруг все исчезло и он оказался на кровати в совершенно незнакомом месте. В голову опять полезли мысли, донимавшие его давеча: является ли он, Помешкин, существом Сущим или НеСущим? Или одновременно он существует в двух ипостасях? Ему захотелось докопаться до существа вопроса: если он одновременно и С и Н, то при каких обстоятельствах и с помощью какой силы происходит эта метаморфоза перехода из одного состояния в другое? «Вот, например, – говорил он сам с собой, – я сейчас чувствую себя НеСущим субъектом. И даже если я начну бить себя, то никакой боли чувствовать не буду. – Он действительно начал хлестать себя рукой по лицу и голове. – Совершенно никакой боли. Разве это не доказывает, что я существо Н? А если я начну биться головой об стенку. – Он на мгновение задумался. – Да-да, давай попробую! – Молодой человек пару раз с силой ударил головой о стенку и без удивления заметил: – Тоже нет никаких болевых ощущений. Значит, верно, – я субъект Н. В этот момент он почувствовал теплую жидкость, стекающую с носа. – Что это? – На руке была кровь. – Странно, – подумал Помешкин, хотя сразу добавил, что ничего странного в этом нет. – Эта улика доказывает, что во мне два начала – Сущее и НеСущее. Но весь вопрос заключается в интриге – при каких обстоятельствах я – С, а при каких – Н. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Может, кто подскажет? – С этой мыслью, он прошелся по жилищу, пока в одной из комнат не наткнулся на мужчину, вразвалку лежащего на полу. Помешкин пнул его ногой: – Эй, парень, не желаешь высказаться по вопросу, над которым я ломаю голову? Что является силой, трансформирующей меня из состояния Сущего в субъект НеСущего? Ведь интересно поставлен вопрос? Занимательно? Чего молчишь-то? Сам небось над этим вопросом не раз ломал голову. А? Вот я сейчас дам тебе по физиономии. Скажи, ты почувствуешь это? – Григорий Семенович стал на колени, пригнулся и дал мужчине по лицу один раз, потом другой, покрепче.