355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Потемкин » Кабала » Текст книги (страница 12)
Кабала
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 03:51

Текст книги "Кабала"


Автор книги: Александр Потемкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Искусство чувствовать – это нечто иное

Григорий Семенович продолжал наблюдать за жизнью городка, в котором волею судьбы оказался. Два вновь прибывших в город типа заслуживали особого внимания. То, как они себя вели, по его заключению, было не совсем типично для канцев. Больше всего его заинтересовал господин, поселившийся в доме усопшей Фатеевой. С какой целью молодой человек взялся за лопату да с таким усердием стал перекапывать участок? Это сильнейшим образом интриговало Григория Семеновича. Местную молодежь интересовали лишь пиво, гитара и секс. А тут такое странное занятие! Столичный житель не просто рыхлил почву, он вкладывал в нее какие-то зернышки – явно с нежностью, порой поглаживая, их, целуя и даже разговаривая с ними. «Что же такое хочет вырастить этот тип на нашей сибирской земле? Да и пригодна ли она будет для этого дела? У нас ведь тепло лишь три месяца в году. В другое время солнце, если и светит, то не греет». Наблюдателю приходила на ум идея тайком пробраться на участок и определить, что сеет новый сосед. Было и другое, связанное с приезжим, обстоятельство, которое вызывало вопросы. Почему он постоянно теребит нос с блаженным выражением лица? Когда Помешкин в такой момент наводил на москвича бинокль, то, боясь себе признаться, даже завидовал испытываемому “объектом” удовольствию. Григорий Семенович не раз пытался теребить собственный нос, но из этого не получалось ничего, кроме затяжного насморка и непроизвольной эрекции. «Что у него за секрет, – тщетно искал ответ Помешкин. – А вдруг ему известно, как получать эротическое удовольствие от разных частей собственного тела? Что еще можно теребить, на что нажимать, что поглаживать или чесать, по чему постукивать, как хлестаться, чтобы вызвать в себе тот глубокий восторг, который освещает его лицо во время почесывания носа?»

Неспокойному канцу не терпелось узнать это от самого соседа, хотя всем было известно, что он сам категорически избегал неформальных контактов с людьми. Словом, москвич занимал Григория Семеновича гораздо сильнее, чем инспектор рыбнадзора. Вот и сегодня Помешкин следил за действиями загадочного соседа. Это странный тип опять вышел из дома с лопатой в руке. На поясе висели два мешочка. В левом, вероятно, помещались семена, а в правом – какая-то еда: орехи или семечки. Сосед то и дело доставал такой орешек или щепотку чего-то непонятного и с наслаждением разжевывал. Впрочем, левая сторона совершенно не интересовала Григория Семеновича, потому что к аграрному делу он относился равнодушно и никакими идеями насчет этой деятельности себя не занимал.

На этот раз москвич не перекапывал землю, а рыл яму. Постепенно она так углубилась, что сосед в ней скрылся. Немного спустя он вылез наверх – уже без лопаты, зато с чемоданом. Григорий Семенович с волнением следил, как приезжий с усилием тащит ношу к себе в хату. «Что за клад мог быть у старухи Фатеевой? Может, это и не ее богатство? А осталось оно от купцов царского времени? Сколько, собственно, лет прошло? Три-четыре поколения, меньше века. Что это за срок? Пустяк! Меня не ценности занимают, а интрига. Чей клад и каким образом о нем знал лишь приезжий из столицы? Мне бы, летописцу канской жизни, о нем ведать, а не московскому щеголю. Чтобы распутать клубок загадок, надо обязательно побывать у него. Вот только вычислю, когда он уходит из дома…»

Как ни надеялся Григорий Семенович продолжить слежку, после того как незнакомец скрылся в стенах своей обители, у него ничего не вышло. Изредка в окне мелькала фигурка приезжего, но больше ничего разглядеть не удавалось. Отчаявшись, Помешкин опустил бинокль. «Почему я так заинтересовался этим делом? Я, у которого окружающий мир ничего, кроме сарказма, не вызывает! Чем же так приманил меня этот тип? Меня, всей душой ненавидящего их всех вместе взятых! Своей болезненной отрешенностью? Кто в его возрасте приедет из столицы в Кан, чтобы весь день в поте лица лопатить грядки? Может, меня потянуло к нему именно потому, что он очень странен и даже несколько на меня похож? На всякий случай, повторю самому себе, кто я есть и кем себя считаю. Я Григорий Семенович Помешкин, существо некоего третьего пола и нового вида. Все человеческое, культура и религия, мне не только не мило, не близко и не дорого, а как раз наоборот, противно и мерзко и, кроме плевков, ничего не вызывает. В грезах я часто мечтаю обладать невероятной силой, чтобы наказать род человеческий за его непреходящую порчу. И глубоко убежден, что в самое ближайшее время эта чудесная способность у меня появится, и я наконец смогу очищаться от гнуснейшего соседства. Сколько раз мне видилось, как я, обладая неземными свойствами, жесточайшим образом наказываю всех по очереди. Сексапильных девок, визажистов, пластических хирургов, парфюмеров, кутюрье – за их умышленные провокации животных инстинктов! Политиков – за их неуемную страсть к власти, наживе и убеждение в своей непогрешимости. Бюрократов – за наплевательство на закон, лицемерие и поборы. Милиционеров, прокуроров, судей, военных, инспекторов фискальных и силовых органов – за избирательность в применении карательных мер. Журналистов, артистов, имиджмейкеров, писателей, поэтов – за намеренное искажение реальности и продажную суть. Да и всех остальных я ненавижу не меньше. Готов их тоже безумно оскорбить, даже казнить за унизительное терпение общей мерзости. Разве не вправе я называть себя созданием, не похожим на других, с невероятным потенциалом ненависти к окружающему, представителем третьего пола и нового вида? Сексуальное влечение к самому себе встречается у некоторых Нарциссов. Но такую бурную половую страсть, какую испытываю я к собственной персоне, когда при касании любой части тела наступает эрекция, а от собственного отражения в зеркале – восторженный оргазм, – можно смело считать редчайшим, единичным явлением. Почему же такое уникальное существо, как я, так глубоко заинтересовал этот незнакомец из столицы? Рыбный инспектор – понятно, он нужен для социальной панорамы. Но москвич? Тихий, болезненный мышонок со стеклянным взглядом? Что за сила заставляет обращать на него внимание?

В этот момент дверь дома Фатеевой распахнулась. Молодой человек сбежал с крыльца и, не оглядываясь, засеменил по улице в сторону центра города. Казалось, он шел по неотложному делу. Григорию Семеновичу вначале захотелось поспешить за ним следом, но он быстро передумал. «Нет-нет, его жилище представляет куда больший интерес, чем он сам. И дверь на ключ не запер… Надо торопиться, минут тридцать у меня есть, а этого вполне достаточно».

Помешкин вскочил, спрятал бинокль и заторопился к дому Фатеевой. Когда он открыл калитку высокого забора и шагнул к дому, в нос ударил свежий запах распаханного чернозема. «Хоть буду знать, чем пахнет земля, в которой придется валяться необозримую вечность, – фыркнул он. – А может, меня кремируют? Земля так дорожает, что скоро на могилку мало у кого денег хватит».

Он приоткрыл дверь и осторожно скользнул в дом. Здесь было душно, пусто. Впрочем, именно такую атмосферу поддерживал и любил в своем жилище сам Григорий Семенович. На кухонном столе в миске он увидел мелкие фракции неизвестного порошка. «Не это ли с таким удовольствием пережевывает постоялец? – Помешкин приблизил миску к носу. – Ничем особым не пахнет.

Обычная молотая солома, и цвет у нее осенний». Он взял щепотку порошка, положил на язык, пожевал и проглотил. Непривычное снадобье вызвало кашель. Взяв чашку, он зачерпнул из ведра воды и запил. «На что эта солома может сгодиться? Еще раз попробовать что ли? Помять зубами, а потом запить? Как он?» Кроме неприятного ощущения в горле, вторая попытка также ничего не дала. Прополоскав рот, Григорий Семенович оставил это занятие. «А копытные две трети года жуют такую дрянь, но дают молоко…» – усмехнулся он.

В этот миг его взгляд остановился на чемодане под высокой кроватью. Комья земли на краях были еще сырыми, а на крышке виднелись свежие следы пальцев. «Да это тот клад, который сосед давеча извлек из ямы, – пронеслось у него в голове. – И замок открыт. А ну-ка взглянем, что тут хранится. Видно, его уже открывали…»

Помешкин присел на корточки и вытащил чемодан на середину убогой комнаты. Затем откинул крышку и не без разочарования увидел деньги – плотно лежащие пачки голубого цвета. Их была целая уйма. «Вот еще…» – проворчал Григорий Семенович. Он вернулся на кухню, осмотрел пустые шкафчики и пожал плечами: «Я же знал, что здесь поселился странный субъект. В доме мелкая снедь, здоровому мужику раз пообедать не хватит, а он находит чемодан денег и ни купюры из него не берет. Чемодан оставляет открытым, дом не запирает. Входи и забирай огромный капитал. Видно, деньги его совершенно не волнуют. Другой бы набил карманы и понесся в магазин, а этот… Впрочем, меня они тоже не волнуют, и я бы до них не дотронулся. Как я могу ненавидеть их всех и при этом ценить главный символ их скверной жизни? А этот тип весьма любопытный… Но что-то же должно его интересовать! Теперь надо взглянуть на его посевы. Какой сюрприз ожидает меня здесь?»

В этот момент Помешкин вдруг испытал какое-то необыкновенное состояние. Ему стало легко, словно он сбросил с себя пуды невидимого груза. Досада, вызванная прозаической находкой под кроватью незнакомца, улетучилась. Григорий Семенович словно воспарил в небеса. Он тут же подобрел, а мир, к которому он всегда относился с ненавистью, показался не таким уж гадким. Его приятно качнуло, как бывает после вращения на карусели или от выпитого стакана вина. «Что это со мной? Перестаю узнавать себя! Какое-то фантастическое, незнакомое ощущение. Похоже, его обиталище – волшебное место! Чудесное перевоплощение или колдовство? И нужно ли оно мне? Не потеряю ли я свою идентичность? Ой, никак не хочу! Но как не допустить такое?» – вопрошал он.

Впрочем, уже несколько минут спустя он запамятовал, где находится, перестал задавать себе вопросы о природе своего состояния и помимо воли полностью погрузился в миросозерцание. На ум пришло соображение о несоответствии между помыслами и деяниями одного и того же вида гомо сапиенс. Вспомнилась прочитанная когда-то заметка о том, что в Китае нет-нет да появляются не совсем обычные для религиозной культуры этой страны сооружения. Например, точные копии Кельнского собора, Андрониковского храма в Москве, тифлисской синагоги и так далее. Какой в том знак? Что, некоторые китайские граждане увлеклись христианством или иудаизмом? Нет-нет! Ничего подобного! Но для чего же они тогда возводят центры по известным образцам религиозного культа? Сами китайцы говорят, что им просто нравятся красивые архитектурные формы. Разве этого мало? Ну а крест? Или звезда Давида? Это же Символы веры! Ну и что? Тут нет никакой религии! А что же размещено в этих сооружениях? В одном здании заседает местный парламент, в другом находятся ресторан и антикварные лавки, в третьем проводятся свадебные церемонии и юбилейные вечера, звенят бокалы с шампанским, скандируют здравицы. Мы, мол, не оскорбляем ничьих чувств, а отдаем дань уважения строительной мысли. А что сказали бы папа римский, патриарх Московский или раввин тифлисской синагоги? Разве не почувствовали бы они себя оскорбленными? Или все католики, православные и иудеи не вспыхнули бы гневом и негодованием? «При чем тут гнев? – отвечают на это китайцы. – Ведь кто-то из русских заявил, что красота спасет мир! Вот мы и создаем вокруг себя красоту! Являясь центром мира, вбираем все лучшее… Как же иначе можно относиться к Китаю, в котором проживает самая древняя и многочисленная нация планеты? У нас в Шанхае и Гванджоу проживает больше людей, чем во всей Франции. А в небольшом Харбине больше, чем в Бельгии. А в провинциальном Ухане на берегу Янцзы население по численности такое же, как в Швеции. В час пик наши транспортники перевозят двести миллионов пассажиров. Это больше, чем людей в России, Украине и Белоруссии. Наши лайнеры одновременно поднимают в воздух пассажиров, числом сравнимых с населением Швейцарии. Все лифты китайских многоэтажек ежеминутно размещают в своих кабинах столько людей, сколько их живет в Израиле. А пекинский регион сопоставим по размерам населения с Соединенными Штатами Америки… Так кому дано право утверждать, что хорошо, а что плохо? Возьмем вашу демократическую модель обустройства общества и проголосуем. Победа останется за китайцами! И то, что заявит ваш папа, патриарх или раввин, будет гласом вопиющих в пустыне…»

Григорий Семенович был настолько увлечен этим мысленным спором, что напрочь забыл, где находится и зачем явился в соседский дом. Несомненно, наваждения продолжали бы донимать его и дальше, ведь он находился под сильным воздействием кукнара. Но в какой-то момент, когда Помешкин размышлял перед кухонным окном о противоречиях мира, голос Петра Петровича Парфенчикова привел его в чувства.

– Приветствую вас, уважаемый! – повторил обитатель дома.

– Что? – удивленно озираясь, промолвил Григорий Семенович.

– Рад вас видеть! – Петр Петрович тут же обратил внимание, что чайная ложка лежит в миске с кукнаром. Он смекнул, что гость откушал порцию, а значит, он коллега по общему увлечению. Это обстоятельство было расценено положительно, и москвич добродушно добавил: – Может, чайку заварим? Хорошее дело чаем баловаться. Особенно, после этого самого главного… Или заварить кукнар? Усилить яркость мировосприятия? Добавить жару? Сам Бог это настоятельно рекомендовал. А я вас вспомнил. В день приезда мы мельком повстречались на вокзальной площади. Вы первый, с кем я заговорил в Кане. Я что-то спросил… Ах да: «Где тут у вас такси?»

Смысла таких понятий, как «кукнар» или «добавить жару», Григорий Семенович не знал. Он решил действовать осторожно. «Считайте, я явился, чтобы ответить на этот ваш вопрос. С опозданием? Согласен! Но довольно часто я называю себя тугодумом. Таксомоторов в городе много. Поднимаете руку, и любая машина останавливается. Каждому хочется заработать! Не так много рабочих мест! …Откуда во мне такая говорливость, – недоумевал он. – Нет, тут явно присутствует какое-то колдовство. Да и черт с ним, пока мне преотлично, я даже не узнаю себя, и эти изменения совсем не раздражают».

– Рад знакомству. Меня зовут Петр Парфенчиков.

– Я местный житель Григорий Помешкин.

– Вы знали покойницу?

– Конечно! Тут ее все знали. Она вам не родственница? – Помешкин торопился задавать вопросы, чтобы не услышать логичное: «А как вы здесь оказались?»

– Нет. Купил этот дом у ее наследников.

– Да, припоминаю, был у нее где-то сын. Жил то ли в Пскове, то ли в Смоленске. Вы случаем не оттуда родом?

– Я москвич. И с продавцами познакомился в столице. Был ли среди них сын? Меня это не интересовало. Впрочем, такие незначительные вещи моментально забываются. Так я ставлю кипятить. На кухне и пара пряников найдется, сахарок есть, чернослив. Все это тоже кстати. Он быстрее откроется. Присоединитесь?

– Охотно. Можно вопрос? Меня интересует смысл обмена столицы на наш затюканный Кан. Я-то сам отсюда никуда не уехал бы. Но коренному москвичу… Непонятно! Впрочем, я понимаю, что вопрос мой неделикатный. У вас может быть тысяча причин, о которых с первым встречным говорить не захочется. Если так обстоит дело, простите.

– Нет-нет, все просто! Стала невмоготу лицемерная Москва. Все думают лишь об одном: деньги! Даже не о них, а о больших деньгах. Видимо, и это не совсем верно: о колоссальных состояниях. Десятки, сотни миллионов долларов уже мало кого интересуют. Хотят иметь миллиарды, десятки миллиардов – вот идолы моего круга. А эта ядовитая зараза кардинально меняет психологию масс. Нация становится моноцелевой. Все, что непосредственно не связано с материальным богатством, обесценивается, как при гиперинфляции, и более того – как при полнейшем банкротстве. Не надо быть большим ученым, чтобы понять: копеечные цены на духовные продукты приводят к этнической деградации. Вот в двух словах объяснение того, что побудило меня оставить столицу и искать уединения, прошу прощения, в глухой провинции. Тут можно чувствовать себя действительно самим собою. А если рядом он, да еще отличного качества, то и ощущать себя на седьмом небе. А вот он уже и вскипел. У меня чашек нет, только банки. Не против? – Не дожидаясь ответа, господин Парфенчиков стал разливать кукнар. – Это вам! – Он протянул банку из-под майонеза.

Вареный кукнар – жидкость, по цвету похожая на чайную заварку. Если чай невысокого качества, тот, которым повсеместно торгуют в российской глубинке, то и аромат чая и молотого мака почти идентичный. Не мудрено, что Григорий Семенович слово «кукнар» мог по незнанию понять как название одного из сортов чая. А господин Парфенчиков абсолютно уверенный, что его гость попробовал это самое и знает, о чем идет речь, без особого разъяснения предложил ему заветное угощение.

Новые знакомые стали пить маленькими глотками. Петр Петрович ждал хвалебного отзыва. Заварка была крепкая, для бывалых любителей этого самого главного. После нескольких глотков, не выдержав, Парфенчиков поинтересовался:

– Как вам напиточек?

– Горьковат…

– Еще бы, он настоян на пятнадцати столовых ложках, – с легкой гордостью сообщил Петр Петрович. – А вы с сахарком вприкуску. У нас в Москве так принято. А у вас?

– Варенье подают и сахаром балуются…

– Везде одинаково. Возьмите пряник. Быстро чудодейственную силу почувствуете.

В майонезную банку старого образца вмещается не больше ста тридцати граммов жидкости. В ней растворились две с половиной столовых ложки кукнара. Для первого раза доза была чрезмерной. Не подозревая, с кем имеет дело, Петр Петрович решил украсить знакомство заваркой мелко помолотого пенджабского мака, что помогло бы войти в состояние царского кайфа. Молодой человек отсыпал из заветного мешочка на блюдечко две дозы, а, возвращаясь, с порога кухни заметил, что с гостем творится неладное. У Помешкина были закрыты глаза, он почти не дышал.

– Как вы себя чувствуете? – осторожно спросил хозяин.

– Э-э-э-э… А-а-а-а… – нечленораздельно мычал Григорий Семенович.

Петр Петрович встревожился, взял его руку и стал считать пульс. Сто сорок пять ударов в минуту! Парфенчиков понимал, что гость находится в первой стадии тяжелого опьянения. Когда магия мака полностью проявится, пульс еще более участится и может произойти разрыв сердца. Он был в недоумении, даже в ужасе. Как опытный приверженец этого самого москвич всегда имел с собой “Атехексал”, – препарат, снижающий сердечный ритм, и валокордин, в состав которого входит барбитурат, снимающий возбуждение. Парфенчиков опять бросился к своему мешочку, достал таблетки, разломал одну пополам, боясь, что быстрое замедление пульса может резко снизить давление. Тогда произойдет непоправимое. Он схватил стакан воды. Но Помешкин был в бессознательном состоянии и не мог глотать. Тогда Парфенчиков стал действовать по-другому. Вначале он почти силой вложил в рот Григория Семеновича полтаблетки. Потом ложкой стал вливать ему в рот воду, боясь, что тот захлебнется. Наконец вода смыла таблетку в желудок. «Слава богу, – обрадовался молодой человек. – Теперь надо положить его на живот, а голову опустить вниз. Иначе он подавится языком». Петр Петрович отодвинул от стенки кровать, с трудом подтащил к ней Григория и уложил его. Под плечи подставил два табурета, чтобы тот не сполз, и вернулся на кухню допить кукнар.

«Или он не понимал, что пьет, или новичок и мои дозы ему смертельны. Да, а как он оказался у меня в доме? Хотел со мной познакомиться или осмотреть без хозяина избу? Надо взглянуть, на месте ли чемодан. Как я его не заметил, когда отодвигал кровать? Может, его уже сперли? Жаль… А то купил бы себе еще десять гектаров. Свои запасы этого пополнил бы и смог бы по-царски угостить любого гостя. Все в порядке, чемодан здесь, но, кажется, его открывали. Крышка сидит неплотно. Однако ничего не тронуто. Пульс у него уже не такой учащенный. Минут через десять почти нормализуется… Я знал, что он остановится на восьмидесяти ударах и состояние гостя стабилизируется. Так не раз бывало и со мной в самом начале знакомства с вожделенным цветком».

Вытерев с губ страдальца пену, я ополоснул руку, закрыл чемодан, ногой отодвинул его в угол и вернулся на кухню. В кастрюльке оставался кукнар, к которому меня так и тянуло. Может, попробовать на нем действие таблеток профессора, подумал я, отпивая глоток за глотком, прямо из кастрюли. Но какая тут анонимность? Мы знакомы, мужик он вроде ничего. Ну, хватил лишнего, так это не из-за алчности или обжорства, а от незнания. Небезынтересно, как изменится его характер, ментальность, поведение. Но для этого мне нужно лучше его понять, заглянуть вглубь его личности. А какой смысл подсунуть таблетку, не фиксируя изменений? Что, у самого Кошмарова спрашивать, как преображается Григорий Семенович?

Да-да, только после того как на примере Помешкина увижу качественные личностные сдвиги, я дам согласие участвовать в массовом эксперименте профессора с его нанотаблетками. Но что для меня является качественным изменением? Какие критерии я буду учитывать? Да и вообще, что такое качество применительно к человеку? Качество продукта – вещь довольно понятная, а людское качество? Пока у меня нет ответа. Не могу же я менять людей по непонятным критериям. Тут без Кошмарова не обойтись. Эй, профессор, где вы? Нужна ваша помощь!

Не успел я глотнуть еще кукнара, как услышал:

– Ты же знаешь, я всегда рядом. Уловил твои сомнения и готов подсказать. Итак, все по порядку. Чего мы хотим добиться? Качественно изменить человека! Достижение этой цели предполагает три этапа. Вначале мы меняем русских людей – не только потому, что они больше всех нуждаются в этом. Хотя засоренность тут колоссальная. Но потому что мы сами русские, а значит, должны, прежде всего, думать о своих. С научной точки зрения полнейшая чепуха, но как фактор собственной мотивации – это весьма важно. Эксперимент проводим с канцами. И только после убедительнейшего успеха идем в другие регионы. У тебя сейчас приходит в себя местный житель Григорий Помешкин. Вот-вот очнется. А ты возьми за правило перед угощением этим самым обязательно спросить, знает ли он об этом и какая у него доза. Понял? Я бы хотел, чтобы он тоже принял участие в нашем диспуте. Тема – каким мы хотим видеть канца. Буди его, хотя он и под сильным воздействием опийного мака.

Петр Петрович подошел к кровати. Дыхание Григория выровнялось, пульс стал нормальным.

– Как чувствуешь себя? – спросил Парфенчиков осторожно.

– Не знаю. Вроде пока жив…

– Поднимись, станет лучше. Сможешь?

– Попробую. Что со мной было?

– Видимо, переутомился. Все в порядке.

– Переутомился – довольно странный диагноз. Как будто физическим трудом не занимались, – с трудом вставая, сипло произнес Григорий. – И голос вот сел. Все же что это было? Помню, пил то ли чай, то ли какой-то отвар. Потом вырубился. Правда, сладко было в грезах… Но что видел, сейчас уж не помню.

– Пойдем на кухню, поговорим. С нами третий будет.

– Кто?

– Профессор Кошмаров.

– Откуда он?

– Из Москвы.

– А когда прибыл?

– Вместе со мной. Он меня всегда сопровождает.

– Странно, что он мне не встречался. Впрочем… Взглянем на столичного ученого. Где же он, я его не вижу…

В этот момент Петр Петрович услышал голос Кошмарова:

– Считаю, что мне еще рано показываться. Я буду общаться с ним через тебя. Надо понять, что он за тип. Ты говори с ним откровенно.

– Профессор будет участвовать в нашей беседе заочно, как бы виртуально. Я стану ретранслятором его мыслей. Не против?

– Сегодня какой-то замечательный день. Столько всего нового, необыкновенного. Не хочется никому отказывать… Если бы я был женщиной, то дал бы сегодня согласие на связь со всеми мужчинам мира. Как, а? Я в преотличном настроении! Все время тянет на размышления, только вот голос подводит. Что будем обсуждать?

– Каким нам представляется идеальный гражданин города Кана. Каждый высказывает свою версию, а профессор подводит итоги.

– С какой целью? Научная работа или политический заказ для изучения электората?

– Обобщив наши рекомендации, профессор изготовит нанопилюлю. Она поможет на геномолекулярном уровне учесть наши пожелания и создать образцового канца. Я уже высказал свои опасения. Для ума разного склада идеальный человек тоже разный. Для тракториста это механик. Для проводника – начальник поезда, а для женщины – богатый управляемый мужчина. То есть смоделировать нужный объект весьма сложно. Ну что, начнем?

– Вам слово, – усмехнулся Григорий Семенович.

– Вы слушаете нас, профессор? Мы начинаем…

– Я весь внимание! – прозвучал ответ. Впрочем, услышал его лишь господин Парфенчиков.

– Первое: человека необходимо уменьшить. Его рост не должен превышать сто шестьдесят сантиметров, а вес – шестьдесят килограммов. Каждое новое поколение должно в среднем снижаться еще на пять сантиметров и, соответственно, на пять килограммов. Это вопрос не только экономический и микробиологический, но и, в большей степени, астрономический. Унификация роста позволит сохранять природные ресурсы. Кроме того, человеку понадобится меньше продуктов, меньше пространства, а значит, меньше энергии. Если мы сократим потребление в сто, а затем в тысячу раз, гомо сапиенсу не надо будет искать себе место во Вселенной. Рост и вес напрямую зависят от третьей, главнейшей, ипостаси нашего вида – интеллекта. Поддерживая его в нынешнем виде, мы вынуждены значительно сокращаться в объеме. Потому что наш скромный мозг не соответствует биологической массе. Не остановив рост потребления, мы скоро исчезнем как вид. Не конструируя себя с оглядкой на доступные ресурсы, мы лишимся будущего. На первый взгляд, интеллект значительно превосходит биологию, функционирующую без его вмешательства. А у отдельных выдающихся людей он представляется просто безграничным. Но в массе своей, или, скажем, в своей серой массе, люди до возмущения примитивны. Переходя к следующему вопросу, хотел бы сразу открыться: я убежденный сторонник не этнического принципа разделения людей, а интеллектуального. Государства необходимо создавать, основываясь не на истории и не на культуре. Например, Страна Генетически Модифицирующихся, Республика Сельхозпроизводителей, Империя Переселяющихся во Вселенную, Республика Спортсменов и Охотников, Союз Художников Мысли и Воспаленного Разума, Автономная Область Приживальщиков, Колония Алкоголиков и Артистов, Край Сексуально Озабоченных и Обжор, Провинция Мастеровых и Ремесленников, Штат Криминала и Болтунов, Департамент Служителей Различных Культов… И так далее. Попытки разделить человечество по социальному статусу в мировой истории не раз бывали, но оканчивались, к сожалению, войнами. Почему? Ответ прост: не хватало интеллектуального массива. Теперь он есть – нате, возьмите! Используйте! Тут я хочу заметить, что под воздействием кукнара у меня довольно часто одни мысли противоречат другим. Но я в этом вижу некую прелесть. Вот недавно меня мучила мысль: можно ли стать таким, как Он? Сходные по теме размышления, но совсем другие.

– Мой и ваш рост как раз сто шестьдесят сантиметров. Но не будем останавливаться на личностях. До какого предела по росту и весу вы хотите дойти?

«Я понял, что мое признание, относительно предыдущих размышлений о схожести с Ним, Григорий или не уяснил, или вовсе не расслышал», – пришло мне в голову. Об этом можно порассуждать в следующий раз, поэтому я продолжил:

– Лично мне достаточно даже одного сантиметра роста и одного грамма веса при условии, что сохранится айкью моего мозга. Я далеко не самый умный, но меня это устраивает. Идеальный человек будущего в ближайшей перспективе должен обладать сходными параметрами. И вообще эти характеристики должны быть мобильными. Найдутся научные решения, согласно которым в иных случаях можно быть гигантом, а в иных превращаться в невидимый энергетический пучок или луч. Тогда природа не будет так беспощадно расхищаться, а интеллект наконец по-настоящему шагнет во Вселенную. На первых порах я стал бы менять некоторые ткани тела на искусственные, чтобы сократить зависимость организма от энергии распада пищи. Затем можно перейти к еще более радикальным трансформациям. А какие у вас представления о себе и идеальной конструкции канца? – Он выжидающе посмотрел на Помешкина. – Мы говорим о ближайшей перспективе – скажем, лет на сто вперед.

– Рост и вес для меня вообще не вопрос. Меня это не трогает. Конечно, мобильность многое бы решила. Я сам не прочь превращаться по собственному усмотрению в жучков и паучков, а особенно в ос или даже слепней. Допустим, получает какой-нибудь мерзавец премию или государственную награду, орден из рук самого-самого, ведь их довольно часто в Кремле такими почестями балуют. В этот момент праздника укусишь его в самое болезненное место! А потом с чувством исполненного долга, не без ликования, будешь наблюдать его муки да ошарашенные лица других негодяев, присутствующих на церемонии. Прекрасная перспектива. А еще лучше – получить право от вашего профессора на жестокое наказание подлецов разного рода. Как иначе добиться справедливости? Все силовые структуры под ними, а своих они не трогают, имто и разрешено все! Как их достанешь через головы прихлебателей? Как им по морде надавать, задницы надрать? Вот тут-то загадочная таблетка вашего Кошмарова смогла бы помочь. Пока рассчитывать не на кого. Терпим! Если бы я получил возможность вершить правосудие исключительно по собственному разумению, то оставил бы в нашем городе без наказания не больше сотни человек. Начал бы с самого главного… Скажем, с мэра. Представляю следующую картину. Идет пресс-конференция. Журналисты задают вопросы. Я затесался среди них и тоже тяну руку. «А у вас что, Григорий Семенович?» – спрашивает ведущий. «Хочу спросить мэра, почему он окружил себя хапугами и уродами, которые думают только о собственном обогащении и больше ничем не интересуются. А могли бы они вам сказать, что в конце пресс-конференции вы не сможете встать, потому что у вас левая нога отнимется. А завтра в полдевятого утра будет парализована правая рука. А в четырнадцать десять ослепнет левый глаз. Но самое страшное настанет в двадцать два часа. У вас начнется непрерывная рвота, такая сильная, что вы срыгнете собственный желудок. От судорог у вас отвалятся уши, выпадут зубы, слетят с головы последние жидкие волосы. Вот вам результат того, как окружать себя не профессионалами, а рвачами. После этого нечто подобное произойдет с вашим первым замом… Но об этой истории я расскажу позже». Именно так я хотел бы изменить не каждого канца, а прежде всего себя самого. Если вы обещаете мне эти способности, то давайте пилюлю! Я даже требую ее! Ведь терпеть дальше разгул национального мракобесия никак невозможно. Ух, тогда возьмусь я за них с неистовой страстью! О моей ненависти будут слагать легенды. Количество жертв меня не пугает. Дайте таблетку Кошмарова и сами убедитесь, на что способен Григорий Помешкин. Я готов воздать по заслугам миллионам, даже десяткам миллионов!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю