Текст книги "Озарение Нострадамуса"
Автор книги: Александр Казанцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Новелла шестая. Дыхание Антихриста
Страшна Антихриста тройная сущность.
Он двадцать семь лет истреблял всегда.
В крови земля. Трусливо и бездушно
На муки, смерть людские гнал стада.
Нострадамус. Центурии. VIII.77.Перевод Наза Веца
В приемной начальника Главного управления «СМЕРША» (смерть шпионам) генерал-полковника безопасности Абакумова не было стульев, замененных откидными сиденьями вдоль отделанной дорогим дубом стены. На их краешках и пристроились «вызванные на ковер» генералы, не решаясь даже переговариваться между собой.
Едва адъютант в полковничьих погонах, исполняющий обязанности секретаря, пропустил в страшный кабинет очередного посетителя, как тот, словно ошпаренный, вылетел оттуда. В дверях показался сам Абакумов, со скуластым лицом, выше среднего роста, атлетически сложенный, с мерцающими глазами, то вспыхивающими, то мрачно тусклыми. Ружейным залпом прозвучал стук откинувшихся сидений, когда с них разом вскочили все посетители.
– Я у Лаврентия Павловича, – бросил на ходу Абакумов адъютанту и вышел в коридор.
По лестнице на следующий этаж он поднимался, шагая через две ступеньки.
В приемной Берия секретарь-адъютант, уже в генеральском чине, встретил его многозначительными словами:
– Вас ждут, товарищ генерал-полковник.
Берия величественно восседал в кресле за дорогим письменным столом, принадлежащим прежде кому-то из высшей знати.
– Можно подумать, что вам пришлось ехать ко мне через весь город, – недовольным тоном произнес он, добавив: – Впрочем, может быть, и придется ездить, но не так уж далеко.
– Я без лифта. Для скорости, – переводя дыхание, оправдывался Абакумов.
– Садитесь, – указал Берия на стул перед длинным столом для совещаний.
Сам он поднялся и, подражая Сталину, стал расхаживать по кабинету, заложив одну руку за спину.
– Главнокомандующий сейчас занят переломом хода военных действий в нашу пользу. Ему некогда. Это надо понять. Мы должны поставить перед собой новую задачу.
– Товарищ Сталин? – с придыханием повторил Абакумов.
– У нас есть другой главнокомандующий? – едко спросил Берия.
– Нет, что вы, Лаврентий Павлович?
– Отныне мы должны помогать фронту, не только вылавливая немецких шпионов, а создавая у нас новые виды вооружении.
– Да, но… – начал было Абакумов, Берия насмешливо посмотрел на него:
– Не думаешь ли ты, что твои следователи на это способны?
– Нет, конечно, Лаврентий Павлович.
– Следователи должны будут подготовить творческий материал из мыслящих специалистов.
– А где их брать?
– А это уж твое дело. Найти. Ученых и инженеров пруд пруди. Отбери себе нужных – и к нам. И никаких церемоний!
– Вас понял! – вскочил начальник «СМЕРШа».
– Без наград не останемся. Ступеньки сделаешь и для меня, и для себя, поскольку я тебе место освобожу.
– Целевые группы организуем. Под охраной! – радостно воскликнул Абакумов. – Будут работать как миленькие!
– Миленькие работать станут, если им сказать: «Объект в воздух – все на волю!» Понимаешь? Пряник получше кнута.
– Все ясно. Тотчас приступлю, – и Абакумов строевым шагом вышел из зловещего кабинета.
В глубоком сыром окопе, где сапоги хлюпали в лужах от вчерашнего дождя, военинженер III ранга Званцев приник к телескопической стереотрубе, верхняя часть которой поднималась над бруствером. В тумане сумерек едва различались далекие нефтяные баки Феодосии. Красная Армия вплотную подошла к ней, отбив у гитлеровцев Керченский полуостров. Званцев возглавлял особую группу Главного военно-инженерного управления, испытывая в боевых условиях изобретенные им сухопутные электроторпеды.
Глядя на ничейную землю между окопами враждующих сторон, он вспоминал первые испытания придуманной им новинки перед правительственной комиссией, которой добился его друг профессор Иосифьян. Вместе они завершили проект электрического орудия, но на него у страны не хватало электрических мощностей. Другое дело – танкетка, переделанная из гусениц старого вездехода, которую Иосифьян помог электрифицировать.
И вот теперь его детище в наступившей полутьме выскочило из земляного укрытия и, ведомое из другого окопа высоким красавцем грузином, лишь вчера освоившим управление торпедой, виляя во избежание прямого попадания снаряда, быстро достигло возвышения над гитлеровскими окопами с дзотом, откуда велась смертоносная стрельба.
Сумрак озарился фонтаном огня, на который словно упала дымная туча.
Опасная огневая точка была уничтожена. Немцы обрушили на место, откуда появилась танкетка-камикадзе, артиллерию.
Опытные фронтовики заставили новичка-военинженера лечь на мокрое дно окопа, а когда он поднялся, чтобы поблагодарить воентехника Ломидзе, первого водителя торпеды, то с огорчением узнал, что того уже нет в живых.
В окоп по-пластунски приполз вестовой, доставив Званцеву приказ немедленно эвакуировать его группу, основной состав которой находился в тылу близ татарского селения Мамат, где воентехник Печников и комиссар Самчелеев обучали присланных офицеров применению танкеток, которые теперь приказано было уничтожить.
Это так не укладывалось в сознании Званцева, что ом решил немедленно идти в штаб дивизии, в войсках которой находился, и просить разрешения занять с торпедами оборону.
Пройдя ходами сообщения и выбравшись на поверхность, он окунулся в непроглядную темноту, которая на миг исчезла, когда в затянутое тучами небо немцы запускали осветительные ракеты, и они, описывая огненные дуги, вырывали из тьмы гладкую, как паркетный пол, степь. Ракета гасла, и ослепленные глаза уже совсем ничего не видели.
Сделав несколько шагов, Званцев понял, что потерял направление и шел куда-то наугад, рискуя попасть к немцам.
Внезапно он услышал совсем близко резкий окрик:
– Хенде хох!
В темноте еле угадывалась фигура солдата, целившегося в него из винтовки.
– Я военинженер Званцев, прикомандирован к вашем дивизии.
– Знаем мы вас. Ишь как по-нашему лопочет! Шагом марш – не то пристрелю! – скомандовал солдат.
К счастью, он привел Званцева не куда-нибудь, а в блиндаж штаба дивизии, куда, собственно, он и стремился.
Командир дивизии, молодой полковник в боевых орденах, недавно произведенный в это звание после захвата у гитлеровцев Керченского полуострова, обрадовался при виде Званцева.
– А это кто? – спросил он, указывая на солдата.
А он меня в плен взял, – с улыбкой объяснил Званцев.
– Так что, товарищ полковник, с немецкой стороны шел. И с бородкой он, не по-нашему.
– Как же ты его бороду в темноте разглядел? – засмеялся полковник. – Или немцы ракетой помогли?
– Нет, это я уже здесь рассмотрел, товарищ полковник. Думал, шпион это гитлеровский к нам пробирается.
– Можешь идти, за заботу благодарность объявляю, – отпустил его командир дивизии. – И вам, товарищ военинженер, тоже надо отправиться любым способом, выводить свою группу. И уничтожить всю свою технику.
– Как так? – возмутился Званцев. – Мы могли бы сопротивляться.
– Не до испытаний сейчас, – отрезал полковник. – Надо выходить из окружения. Поражение терпим, военинженер, всем Крымским фронтом. Выполняйте приказание.
Званцев вышел из блиндажа штаба дивизии когда начало светать. Предстояло поймать какую-нибудь машину. Собственно, сейчас все двинутся на юг.
«Как же так неудачно получилось? – горевал он – Только первый дзот взорвали. Значит, могут танкетки урон врагу наносить, а тут…»
Один из грузовиков подхватил Званцева, и он некоторое время под проливным дождем ехал на юг, пока степь не превратилась в сеть луж или мелких озер.
В одном из них полуторка со Званцевым заглохла.
– Придется обождать, товарищ военинженер, – сказал водитель и стал закуривать.
– Нет, друг, ждать мне никак нельзя, – сказал Званцев и решительно шагнул из кабины в разлившуюся воду по самые голенища сапог.
При каждом его шаге вздымался фонтан брызг.
«Лишь бы немцы не захватили Мамат, прежде чем он успеет вывести оттуда своих!»
Дождь продолжал лить. Званцев шагал и шагал, пройдя к вечеру сорок километров.
«Говорят, здесь, в степи, вырастает море тюльпанов, но как… сапоги хлюпают».
Наконец он выбрался на шоссе. И первое, что он увидел, были остовы двух подбитых немецких танков со снесенными взрывами башнями. Обезвреженные, они загромождали путь. Обходя их, Званцев увидел отброшенные взрывом знакомые приводные электромоторы его торпед! Значит, танки взорвались вместе с выпущенными на них танкетками? Выходит, боевые испытания их все же продолжались!..
Скоро Званцев добрался до расположения своей группы.
Его встретил толстенький, но подвижный и веселый Печников.
– Что, не сработала наша техника? – встревожился он.
– Хуже! Вся армия покидает Керченский полуостров. И нам всем приказано технику уничтожить и идти к переправе через Керченский пролив.
– Будет сделано, – отрапортовал Печников. – Только вы, товарищ военинженер, подкрепитесь. Тут хозяйка таких бычков для нас поджарила! Язык проглотишь!
Но Званцеву было теперь не до вкусных рыбных блюд.
В душных, пропахших вековой пылью тоннелях древних керченских катакомб военинженер с трудом отыскал закоулок, где за брезентовым пологом помешался штаб Крымского фронта.
Среди снующих штабных офицеров он увидел знакомую низенькую фигуру заместителя командующего фронтом генерал-полковника Хренова.
– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться? – произнес он, вытянувшись в струнку.
– А вы чего здесь? – мягким голосом возмутился Аркадий Федорович.
– Позвольте доложить результат боевых испытании сухопутных электроторпед. Один взорванный гитлеровский дзот и два встреченных мной на шоссе немецких танка со снесенными взрывами башнями. А кругом остатки взорвавшихся наших торпед. Это уж ваши инженерные части поработали, товарищ генерал-полковник.
– Все части наши, а торпеды-то ваши. Надо, чтобы немцам не достались.
– По полученному мной распоряжению вся техника уничтожена, хотя это мне ножом по сердцу.
– Ножом по сердцу, дорогой, – опасность уничтожения не только вашей техники, но всех армий фронта. Они переправляются сейчас на таманский берег. И вам там следует быть. Немедленно.
Подошел командующий фронтом генерал Козлов, полный и сердитый:
– Кто таков? – грозно спросил он. Хренов представил ему Званцева.
– Ах, этот! Налить ему стакан водки.
– Я не пью, товарищ командующий, – твердо отказался Званцев.
– Я говорю – выпей. Приказываю.
– Не могу, товарищ генерал. Никогда не пил и не буду!
– Видно, не крещенный фронтовым крестом. Тогда ступай.
От катакомб Званцев, ведя свою полуторку-мастерскую, едва втиснулся в общий поток машин, спешивших к переправе.
Проехав метров сто, он услыхал площадную брань. К нему бросился какой-то офицер.
– В кювет, раз-твою-так! – кричал он. – Пристрелю!
– Я не съеду, товарищ подполковник, – жестко ответил ему Званцев.
– Что? Кто такой? Военинженер? За рулем? Простите, не разглядел, за шофера принял. Уступите дорогу члену военного совета товарищу Мехлису.
– Если бежит, то объедет, – спокойно ответил Званцев.
Адъютант Мехлиса наклонился к Званцеву и шепнул:
– Без меня.
По обочине, подскакивая на ухабах, проехала штабная автомашина с товарищем Мехлисом, которого Званцев узнал по портретам.
– Подвези, военинженер, – попросил адъютант.
Званцев посадил его рядом с собой, и тот, словно стараясь отвлечься от всего вокруг происходящего, стал рассказывать про глубокую древность:
– В катакомбах, где мы с вами только что побывали былые времена выламывали плиты для строений древнего города Пантикопеи, развалины которого археологи раскапывают вот на этой горе Митридат, царя царства Босфорского Последний царь Митридат VI воевал со скифами, подчинил себе Черноморское побережье и схватился с римлянами, к которым примкнул его собственный сын. И проиграл. Он решил покончить с собой. Но вот беда! Всю жизнь принимал помаленьку всякие яды и так приучил себя к ним, что не мог отравиться, никакой яд его не брал. И он приказал своему рабу заколоть его, как Нерон впоследствии.
– А через Керченский пролив не удирал впереди своей армии этот Митридат? – язвительно спросит Званцев.
Подполковник замолчал и не проронил больше ни слова до самой переправы, куда вела зеленая улица уже не былой Пантикапеи, а современной Керчи.
Проезжая мимо уютных домов с фруктовыми садиками у каждого, приютившихся у подножья горы Митридат, Званцев подумал: «Представлял ли древний завоеватель масштабы современных войн?»
За краем обрыва, где кончились дома, на узкой береговой полосе сгрудилось множество людей, теснясь к морскому проливу, отделяющему Керченский полуостров от Тамани.
Утренний туман рассеялся, тучи исчезли. Появилось солнце. Могло показаться, что бесчисленные курортники открывают купальный сезон.
Но там толпились не купальщики, а солдаты. И вода в проливе была ледяной, не для купания.
Группа Званцева прибыла на переправу раньше, и воентехник Печников, издали узнав мастерскую на колесах, встретил Званцева.
– Разрешите доложить, товарищ комбат! – вытянулся он перед Званцевым.
– Докладывай.
– Комиссар нашей группы старший политрук товарищ Самчелеев застрелился. Решил, что из окружения не выйти, в плен сдаваться не хотел. Рядовой Паршин поднял с земли сброшенную фашистскими летчиками шариковую бомбу и погиб вместе с санинструкторшей, которой интересовался. Техника уничтожена. Если что достать, то мигом.
– Что ты мне, как прекрасной маркизе, голову морочишь? Все в порядке? – рассердился Званцев. – Александра Михайловича, политрука нашего, жаль. Без раба обошелся…
– Так точно! – подтвердил Печников, ничего не поняв.
– А того, что здесь требуется, тебе не достать. Никак… у англичан в Дюнкерке, где эвакуировалась с материка такая же армия, к услугам был весь английский флот, а здесь два-три катера…
– Чего нет, того нет, – развел руками Печников. – Катеров мало, и неведомо, как нам на них погрузиться, товарищ военинженер. Порядку здесь никакого, один ералаш, командования нет. Все норовят, как могут. В самый раз вам команду над всеми взять и группу нашу переправить.
Званцев поморщился и посмотрел на толпящихся на узкой береговой полосе людей, шарахающихся при каждом взрыве снаряда или бомбы и осаждающих уходящие далеко в море деревянные причалы, куда приставали катера, сказал сурово:
– Если ты посоветовал в расчете поскорее нам отсюда выбраться, то ошибся. Команду переправой я на себя беру, но вы все будете обеспечивать выполнение моих приказов.
– Будет исполнено! – обрадовано воскликнул Печников.
И тотчас офицеры и бойцы группы Званцева по его указанию стали оттеснять перепуганных людей от причалов.
Подействовали и зычный голос Печникова, ссылающегося на приказ какого-то высшего командования переправой, и решительные действия бойцов его группы, не особенно церемонившиеся с упирающимися.
По приказу Званцева к причалу подошел личный состав госпиталя, и несли раненых.
Неподалеку на кромке прибоя, куда накатывалась волна, Званцев увидел майора, которому взрывом оторвало обе ноги. Откатываясь, волна уносила розовую пену.
Подошедший к Званцеву солдат передал просьбу майора подойти к нему.
– Военинженер… прошу… пристрели меня, – еле выговорил тот, когда Званцев склонился над ним.
У Званцева не хватило духу выполнить просьбу умирающего, и он малодушно приказал отнести его подальше от холодной волны и положить под откосом берега, словно это могло тому помочь.
Дошла очередь и до группы Званцева, которую он решил отправить раньше себя, чувствуя ответственность за происходящее на переправе, хотя командование ею принял на себя самовольно.
Он стоял на причале, наблюдая за очередной погрузкой на катер людей, беспрекословно повиновавшихся ему, еле втискиваясь на палубу перегруженного суденышка.
По причалу, расталкивая всех, бежал статный молодой капитан, держа за руку мальчонка в крохотной пилотке, в сшитой по нему гимнастерке с поясом и портупеей, в сапожках – ни дать ни взять – сын полка.
Ступить на палубу было некуда. И капитан, не задумываясь, вынул пистолет и выстрелил в стоящую с края хорошенькую санинструкторшу, которая тут же свалилась за борт. Снизу донесся всплеск. А капитан ступил па ее место, подняв над собой сына, которого невесть почему взял с собой на фронт. Негодование парализовало Званцева. Стрелять в убийцу с ребенком на руках? Затевать перестрелку с отчаливающим катером? И он презирал себя за свою беспомощность, читая растерянность на лицах стоящих рядом солдат.
Он взял себя в руки. На берегу оставались тысячи людей, о которых надо было думать. И он продолжал отдавать команды, и его по-прежнему слушались.
На причале появилась знакомая невысокая фигура генерал-полковника Хренова.
Званцев отрапортовал ему, что вынужден был принять на себя командование переправой.
Хренов не укорил его за самоуправство, а, напротив, поблагодарил за инициативу, но с присущей его мягкому голосу строгостью сказал:
– А вам лично приказываю немедленно переправиться на таманский берег и найти свою группу. Командовать переправой буду я.
На следующий катер Званцев шагнул последним обменявшись с Хреновым прощальным взглядом.
Званцева сразу же прижали к низенькому борту теснившиеся на палубе солдаты.
Катер отчалил. Берег уплывал назад. В небе снова появились самолеты и стали один за другим пикировать на крохотное суденышко, но их бомбы вздымали фонтаны воды поодаль.
Однако одна из них упала так близко от катера, что стоящие на палубе люди шарахнулись от ближнего к взрыву борта, и Званцев с ужасом почувствовал, что его сталкивают в воду.
На него словно надвинулась стена, и он полетел вниз.
Сквозь сразу намокшую шинель он почувствовал ледяной холод, постарался сбросить ее и не потерять при этом перекинутую через плечо на ремне планшетку.
Потом пришлось плыть в полном обмундировании
Был он неплохим пловцом, участвовал когда-то в соревнованиях и, несмотря на промокшее обмундирование и ставшие пудовыми сапоги, все-таки выбрался на берег, сразу упав на камни, дрожа от холода.
Но не хотел он походить на девушку, которую спас когда-то, брошенную на середине реки перепуганными кавалерами. На пляже она упала без чувств, так и не поблагодарив его. И он не позволил себе расслабиться, занялся волевой гимнастикой, воображая, что поднимает тяжелые грузы, взбирается по отвесным скалам…
На счастье, солнце в этот апрельский день грело по-южному.
Званцев разделся и разложил обмундирование, чтобы обсохло, и с особой заботой – содержимое планшетки, помня, что без бумажки ты не человек.
В таком виде его и нашел Печников, преданно поджидавший своего комбата на таманском берегу.
– Вот так, – сказал ему Званцев. – Здесь где-то описанные Лермонтовым контрабандисты, вернее, одна их девушка, Печорина хотела утопить…
– А та девушка… – начал Печников и сразу закончил: – А капитана того только и видели. Никто не остановил. Никто.
– Да, друг, война людей в зверей превращает, или того хуже, – говорил Званцев, подбирая высохшие документы.
Они помогли и ему, и всем членам его группы добраться до Краснодара, где генерал-полковник Хренов взял его с собой в самолет.
Летели в Москву кружным путем, обходя линию фронта, над тихими, мирными еще предместьями Сталинграда.
Прощаясь в Москве, Хренов, вручая ему именной маузер в Деревянной кобуре, сказал:
– А в танкетки я ваши поверил, военинженер. Запрошу их из вашего института на Волховский фронт, куда получил назначение.
С этим пожеланием обретенного друга и вернулся Званцев в свой институт.
Иосифьян заперся с ним в своем кабинете.
– Ну, Саша, прошел ты через огонь и воду, но медные трубы тебя еще ждут. Работать теперь стало не пара пустяк, как тогда, когда мы по-партизански вернулись из Коврова в Москву в черный день 16 октября 41-го года и создавали институт на захваченной территории у Красных ворот. И каких людей мы с тобой пособирали в опустевшей Москве! Дюжину профессоров, докторов наук заслуженных деятелей. Ручаюсь, половина академиками станет! Сам Иоффе у тебя в долгу, пообещав «Ниагару в спичечной коробке» для выстрела из нашей электропушки. Жаль, не вышло! Теория тонкослойной изоляции подкачана!
– Зато он всю свою ленинградскую лабораторию термоэлементов нам передал.
– Пономаренко, твой прежний помощник, теперь начальник штаба партизанского движения, от нас немало получил новинок для партизан. И самая что ни на есть эффектная – чайники, которые, помимо кипятка, дают электрический ток на партизанском костре для зарядки аккумуляторов их радиостанций.
– А наши радиостанции А-7? В Крыму их ох как не хватало. Не перехватывали бы немцы нашей радиосвязи.
– Да, частотная модуляция пока никому не знакома, – подтвердил профессор. – А все-таки, Саша, первенец наш – это твоя танкетка. Она – всему начало! Без нее не было бы нам веры.
– А чего это ты воспоминаниям предался, Андроник?
– А к тому, Саша, что в пору общей паники нас только через месяц заметили, когда мы уже обосновались. Помнишь приказ наркома электропромышленности?
– А как же! Преобразовали в научно-исследовательский институт, но только не имени Жюля Верна, как мы его называли, а с номером эвакуированного завода – 627.
– Тогда командующий Московским военным округом тебе право дал подбирать нужных специалистов из армии, а теперь…
– Что теперь?
– Фронт отодвинулся, и чиновники голову подняли. Под контроль всех, и нас с тобой берут. И парторганизация согласования любых действий требует. И создание института на голом месте, когда, по словам того же командующего округом, между Москвой и передовыми гитлеровскими частями наших, кроме посланных туда им курсантов какой-то военной академии, никого не было, теперь уже за подвиг не считают. Обыденность будет торжествовать. А это, друг мой, не пара пустяк!
– И что же?
– А то, что тебе хорошо, а мне-то на закрытых партсобраниях за тебя отдуваться придется.
Вскоре, приступив к работе, Званцев убедился в правоте слов Иосифьяна. Если прежние его приказания выполнялись мгновенно и безоговорочно, то теперь требовали согласования и обсуждались на парткоме.
А однажды его вежливо пригласили зайти в районный отдел госбезопасности.
Он был неподалеку от института, и Званцев пешком направился по указанному адресу, полагая, что интересуются крымскими подробностями.
На первом этаже никого не было. Казалось, здание полностью опустело – все ушли на фронт.
Званцев нашел дверь с нужной фамилией на табличке. На стук никто не ответил, а кабинет оказался пустым.
Званцев решил ждать. Огляделся: канцелярские столы, запитые чернилами, придвинуты друг к другу. Он достал из-под одного из них стул и сел.
– Встать! – услышал он грубый окрик.
Поднявшись, он увидел молодого щегольски одетого капитана, который, не глядя на него, сел по другую сторону стола, вынул лист бумаги из ящика, чернильные принадлежности и произнес:
– Садитесь и на время допроса сдайте оружие.
Званцев, вернувшись с фронта, носил громоздкий маузер в деревянной кобуре, на которой было выжжено его имя и слова «Крымский фронт».
– Оно именное, товарищ капитан, – сказал Званцев, кладя кобуру на стол и вспоминая, как генерал Хренов уже в Москве передал ему это оружие со словами: «В благодарность за службу!»
– Не товарищ капитан, а гражданин следователь. Таков порядок, – поправил капитан, отодвигая кобуру подальше от Званцева. – Приступим к допросу. Предупреждаю: никаких разъяснений и комментариев. Будете отвечать четко: «подтверждаю» или «не подтверждаю». В отличие от распространяемых нашими врагами легенд, я не потребую от вас кого-либо обличать пли приписывать себе действий, которые вы не совершали.
– Я готов, капитан.
– Гражданин следователь, – еще раз поправил следователь.
– Слушаюсь.
– Итак. Подтверждаете ли вы, что общались с врагами народа Бухариным и Пятаковым в 1931 году?
– Подтверждаю, но я лишь спросил у них дорогу.
– Я не записываю, о чем вы с ними говорили. Повторяю, вы разговаривали с ними? Подтверждаете?
– Это подтверждаю, – неуверенно произнес Званцев.
– Прекрасно. Дальше. Подтверждаете ли вы, что общались с расстрелянным врагом народа Тухачевским.
– Я был направлен к нему товарищем. Орджоникидзе.
– Который в страхе разоблачения застрелился, – перебил его капитан. – Итак, подтверждаете ли вы свою связь с Тухачевским?
– Подтверждаю, что был в его кабинете, куда меня пропустил Буденный, уступив свою очередь.
– Я не о Буденном вас спрашиваю. Будьте кратки. Подтверждаете?
– Факт подтверждаю.
– Подтверждаете ли вы, что в течение ряда лет вводили в заблуждение государственные органы псевдоизобретением некоего электроорудия? Подтверждаете ли, что из этой затеи ничего не вышло?
– Подтверждаю, что пока не вышло.
– Лишние слова я буду вычеркивать, – пригрозил капитан.
– Дальше. Подтверждаете ли вы, что извлекли личную выгоду из пустой шеи с электропушкой, получив международную премию?
– Получение премии за киносценарий «Apенида» подтверждаю.
– Он построен на применении электропушки?
– Это подтверждаю.
– Дальше. Подтверждаете ли вы факт своей поездки за границу, где вы продемонстрировали нашим идейным врагам принцип секретного оружия – магнитофугу?
– Не саму магнитофугу, а лишь ее действие.
– Подтверждаете ли вы, что американцы видели эффект модели электроорудия, замаскированной диорамой?
– Присутствие магнитофуги в диораме в советском павильоне Нью-Йоркской выставки в 1939 году подтверждаю.
– Подтверждаете ли вы, что, возвращаясь из Америки, задержались в Париже на две недели?
– Подтверждаю, что имел на это разрешение.
– Но факт задержки подтверждаете?
– Да.
– Подтверждаете ли вы, что, прибыв с Урала в Подлипки, остановились на квартире инженера Шефера, немца по национальности.
– Подтверждаю. Мы знакомы с Белорецка.
– Меня интересует подтверждение факта.
– Факт подтверждаю.
– Подтверждаете ли вы, что женились на его дочери, несмотря на его арест как врага народа?
– Женитьбу свою подтверждаю до его ареста.
– Подтверждаете ли вы, что, являясь рядовым, стали носить с начала войны форму военинженера третьего ранга?
– Это звание мне присвоили вместе с назначением на должность помпотеха комбата 39-го саперного батальона.
– У вас есть приказ об этом?
– Только удостоверение и приказ командующего Московским военным округом о предоставлении мне, военинженеру III ранга, особых полномочий.
– Бывший командующий Московским военным округом арестован.
– Этого не знаю.
– Продолжим. Подтверждаете ли вы, что придуманные вами электроторпеды не были применены для обороны Москвы и изготовлено их напрасно большое число?
– Подтверждаю, что здесь они не были применены.
– Подтверждаете ли вы, что и на Крымском фронте вы не использовали всю предоставленную нам технику и взорвали ее?
– Подтверждаю, что получил такой приказ.
– У вас он есть на руках?
Званцев пожал плечами:
– В тех условиях приказы отдавались, а не писались.
– Подтверждаете ли вы, что, находясь в руководстве секретным институтом, взяли на работу дочь репрессированного полковника царском армии, адъютанта кровавого Николая II, названную Татьяной в честь дочери царя, расстрелянной в Свердловске?
– Подтверждаю, хотя и не знал об этом.
– Но должны были знать. Поставим на этом точку. Подпишите. Здесь только то, что вы подтверждаете.
Званцев пожат плечами, прочитал искусное творение капитана и подписал лист, потом второй, поскольку на одном вопросы не уместились, и сказал:
– Но это не может служить обвинением.
– А это уж как решит чрезвычайная тройка.
Капитан выдвинул ящик стола и спрятал в него кобуру с именным маузером.
– Теперь пройдите в соседнюю комнату и подождите. За вами придет конвой и отведет вас в камеру предварительного заключения. Машины свои мы отдали фронту. Придется пешком. Ваши институтские тревожить не будем.
– Позвольте, но на каком основании? Если я иду под суд, то имею право…
– Вы имеете одно право – ждать в камере предварительного заключения на Лубянке решения тройки. А ее дело вызывать вас для предъявления своих прав или не вызывать.
Званцев понял, что сопротивление бесполезно.
– Могу я позвонить Иосифьяну?
– Мы сами известим его, – успокоил Званцева капитан. – Идите, – приказал он.
Званцев, еле сдерживаясь вышел в соседнюю совсем пустую комнату, куда только через час явился веснушчатым парень с винтовкой, который и сопровождал Званцева до Лубянки, именовавшейся площадью Дзержинского.
Там пустоты не было. Конвойный передал арестованного, и его заключили в опрятную камеру, где он через неделю узнал, что приговорен чрезвычайной тройкой к десяти годам пребывания в лагере особого режима. Его не сочли нужным ни вызвать, ни допросить.
И только через сорок лет после Победы над Германией сидел в президиуме торжественного собрания седой Званцев рядом с седым Иосифьяном в родном, ими созданном во время войны институте и слушал выступление увешанного орденами полковника в светлой парадной форме, который сообщил, что в бытность его лейтенантом он командовал подразделением, вооруженным сухопутными торпедами, созданными и изготовленными в этом институте. И эти торпеды пробили брешь в Ленинградской блокаде, взорвав доты, уничтожившие не одну тысячу солдат Красной Армии, пытавшихся выручить осажденных и погибающих с голода ленинградцев.
То, что не под силу было ни авиации, ни артиллерии, ни пехоте, сделали задуманные когда-то Званцевым и осуществленные вместе с Иосифьяном танкетки, взявшие начало от поступившего с мобилизационного пункта полуторатонного вездехода.
Иосифьян горячо поздравил старого друга с признанием его заслуг, за которые тот горько поплатился.
Прошло еще десять лет, и уже старому Званцеву была вручена особая настольная изобретательская медаль, получение которой он разделил с такими знаменитыми изобретателями, как профессор-глазник Святослав Федоров и академик Меркулов, создатель авиационных двигателей. Званцеву эта награда была дороже всех его пяти орденов.
Выступление полковника, записанное на магнитофонную пленку, было преподнесено институтом Званцеву, его первому главному инженеру, как памятный подарок.
Но полвека назад в то клокочущее военное время начальник главного управления «СМЕРШа» вызвал к себе адъютанта и передал для вручения генерал-секретарю Берия служебную записку такого содержания: «Путина началась. Первый вагон с уловом отправляется по назначению. Абакумов».
На этой шифрованной записке Берия начертал резолюцию: «передать мне перечень пойманных рыб с указанием их пород. Подготовить садки для их содержания, а также указать, для каких блюд они годятся». В 1951 году Абакумов, занявший в 1946 году пост Берия, был смещен за фальсификацию дел против невиновных. В 1954 году судим и расстрелян.