Текст книги "Озарение Нострадамуса"
Автор книги: Александр Казанцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Новелла четвертая. Снаряд через океан
Моря пролетают железные птицы,
Чтоб в молниях сеять и ужас, и страх.
Гордыне грозящей придется смириться
Или познать неминуемый крах.
Нострадамус. Центурия, IV, 48.Перевод Наза Веца
– Товарищ главный механик! Товарищ Званцев! – кричал, выбежав на плотину, усатый рабочий в брезентовой робе. – Вас по всем цехам ищут. Авария на домне!
Молодой инженер Званцев, коренастый, круглолицый, скуластый, в условиях нехватки технических кадров прямо со студенческой скамьи был назначен главным механиком Белорецкого металлургического комбината. Несмотря на ночное время, он стоял на плотине и любовался словно отблесками зари на пруду, отражавшем огни плавки в мартеновском цехе. А сам мартеновский цех сверкал несчетными проемами рифленых металлических стен от льющейся в ковш струи расплавленного металла.
Званцев не переставал восхищаться этим феерическим зрелищем не только в цехе, но и здесь, на плотине.
Увидев посланца, он побежал к проходной, где на миг задержался, чтобы позвонить жене.
– Ну как же! – ответил недовольный женский голос. – Она уже вызывала тебя, звонила, подняла меня с постели. С нетерпением ждала тебя.
– Я на заводе, там авария. Спешу к домне.
– Красивое имя, главное – редкое.
Званцев не стал слушать и бросил трубку, считая несерьезной эту пошлую игру.
Добежав до доменной печи, он увидел остановившийся скиповый подъемник, увлекающий вздыбленную вагонетку по наклонному рельсовому пути наверх, где она опрокидывала в колошник доставленную руду или уголь. Порвался трос. Вагонетка скатилась в загрузочную яму.
Завод был старый, оборудование изношенное, а главный механик считался его хозяином и отвечал за то, чтобы оно продолжало работать, порой ощущая свою полную беспомощность.
Аварии то там, то здесь были обыденностью. Званцева постоянно поднимали, к гневу жены, с постели, и он бежал на завод.
Он принимал энергичные меры, вызывал нужных людей. Сейчас предстояло заменить трос, поднять поврежденную падением вагонетку, отремонтировать, в крайнем случае поставить вместо нее запасную.
Здесь еще не знали планово-предупредительного ремонта, работали по старинке, и к новшествам молодого главного механика не всегда относились со вниманием.
Наблюдая за работой аварийной бригады, Званцев раздумывал, как бы сделать так, чтобы трос не мог порваться.
Еще со студенческой скамьи склонный к изобретательству, Званцев придумывал, казалось бы, самые невероятные способы. Первый, конечно, он заимствовал у обычных лифтов – приспособление, задерживающее вагонетку при ее скатывании назад. Но это его не удовлетворило. Наконец совершенно свежая идея осенила его.
Подошел закадычный друг, однокашник, приехавший вместе со Званцевым по окончании Томского технологического института, Коля Поддьяков, высокий, тощий и всегда веселый, серьезный инженер, но балагур. Он ведал подчиненным Званцеву литейным цехом.
– Ты что сияешь, как начищенный самовар? У тебя беда, а ты в короли улыбок рвешься.
– Понимаешь, Коля, идея в голову пришла. Чтобы не канат вагонетку скипового подъемника тащил, а она сама бы наверх забиралась.
– Что ж, ты внутрь нее привод засунуть хочешь? Фуникулер?
– Нет, совсем иное. Понимаешь, по всему наклонному ее пути поставить электромагниты, которые она, поднимаясь, сама будет перед собой включать, а те – ее подтягивать все выше и выше.
– Ну, брат, и загнул! Всех насмешить хочешь? Да ей будет легче сорваться с рельсового пути над колошниками и в небо полететь, чем плавно, неизвестно как, спуститься.
Званцев нахмурился, морща лоб. Конечно, он поторопился выложить сырую идею Поддьякову, ладно хоть ему одному.
– А у тебя что, ночная плавка?
– Детали для Магнитостроя. Ты что, забыл?
– Ну, молодец, что сам проверяешь, – перевел на другое разговор Званцев.
– Слушаю, товарищ начальник! – шутливо вытянувшись, возгласил Поддьяков и направился в свою литейную.
А Званцев задумался над его словами. «Сорвется и полетит в небо?» Может быть, не вагонетку так разгонять надо, а снаряд, и дать ему такую скорость, чтобы… чтобы он куда хочешь полетел! Ведь переключение магнитов можно делать со световой скоростью.
И скиповый подъемник в его воображении превратился в электрическое орудие, какого еще не было.
У вагонетки пришлось сменить нижние оси и колеса. Трос заменили на новый, и Званцев, ликвидировав аварию, пошел домой, думая о фантастической электропушке.
В квартиру он вошел, когда уже светало, и в передней запнулся о вынесенные туда чемоданы. Жена Ванда Казимировна, гордо сохранившая свою шляхетскую фамилию Пшешинской, стояла в дверях комнаты, подбоченясь.
– Изволь позвонить на конный двор и вызвать мне подводу, чтобы отвезти меня с вещами на вокзал этой паршивой узкоколейки.
– Что такое? Куда ты собралась? – поразился Званцев.
– Хватит, Саша, этих ночных донжуанских отлучек! Я уезжаю из Белорецка совсем и оставляю тебя свободным для этих женских голосов, которые поднимают тебя по ночам, ожидая в теплой постели.
– Послушай, Ванда! Что ты говоришь? Меня разыскивала телефонистка, чтобы я пришел к домне.
– Боже! Оказывается, она телефонисточка, да еще с таким вульгарным именем. Домнутка! Что бы сказала моя мать, выйдя в Смольном из института благородных девиц? Нечего сказать – славно развлекается ее зятек! Недаром она меня отговаривала, чтобы я не путалась с купеческим сынком.
– Оставь. Ты не на заседании комиссии по чистке, где меня все же не исключили за непролетарское происхождение по доносу твоего приятеля Пашки Золотарева.
– Ну как же! Профессора заступились! Необычайные академические успехи. За один год два курса!
Званцев тщетно пробовал увещевать жену, но, взбешенная, уязвленная, как нелепо придумала в своей дворянской гордости, она все-таки уехала. Званцев провожать ее не стал.
Он до глубины души был возмущен этой надуманной и неумной сценой.
Ванда была на семь лет старше Званцева и потребовала замужества, заподозрив беременность. Он счел своим долгом жениться. Но жизнь их не ладилась. Ванда гордилась своим происхождением от польских революционеров, сосланных в Сибирь за восстание 1863 года, считая Званцева низкородным мужланом, даже не имевшим среднего образования из-за превращения в 1916 году реального училища, где он учился, в госпиталь. В институт он поступил экстерном, условно принятый вольнослушателем. Тогда-то он и закончил два курса за один год. Она имела золотую медаль за окончание еще царской гимназии и не могла не смотреть на него свысока, а тут еще его назначение на руководящий пост на заводе, куда их направили по распределению, а она кисла за чертежным столом, вычерчивая какие-то дурацкие валки для камнедробилок. Ей нужен был повод для разрыва. Она всегда смеялась над мужем, якобы влюбленным в завод, приписывая ему вместо каждого опекаемого им механизма некую женщину. И разрыв произошел.
Званцев остался один и сел за стол чертить придуманную им электропушку. Когда заводской гудок прогудел в шесть часов утра, призывая рабочих на первую смену, Званцев отправился в модельный цех просить знакомого мастера сделать ему деревянную трубку с несколькими ребрами, между которыми можно намотать электрические катушки. Внутри трубки должен двигаться железный снарядик, им самим выточенный в механическом цехе на токарном станке.
Понимая, что он придумал военное изобретение, Званцев старался все по возможности делать сам, а когда его детище было готово, в одиночестве испробовал его дома. Снарядик перелетал через открытую дверь из одной комнаты в другую. И когда после бесчисленных доработок тот не только перелетел через открытую дверь, но и, стукнувшись в стену, отбил от нее кусок штукатурки, Званцев был вне себя от радости и пустился плясать по пустой квартире.
Вошедший без стука Коля Поддьяков решил, что Званцев сошел с ума.
– Что? Холост, пьем, гуляем? – со смехом спросил он.
Званцев не стал распространяться о причине своего веселья. Еще Коля его опять на смех поднимет, да и изобретение секретное.
– Я к тебе по приказу Чанышева. Просил передать, чтобы ты собирался. Он в Москву вылетает, а тебе нужно следом за ним. Отлитые у меня детали доставишь на Магнитострой автоколонной, а оттуда самолетом сначала до Челябинска, а потом – в Москву.
– По поводу реконструкции завода?
– Да. Чанышев крепко завернул, и ты ему нужен. А что он за человек, сам знаешь.
Званцев за год работы на заводе хорошо узнал Садыка Митхатовича, заместителя директора, человека с непостижимой памятью, который в юности выучил Коран наизусть, не зная арабского языка, и обладал железной волей и такой же педантичностью в работе, все помня и делая сам свое дело с точностью автомата и безжалостно спрашивая с других. Званцева он ценил и именно его выбрал себе в помощь для защиты проекта реконструкции завода.
Придя на завод, Званцев Чанышева не застал и только получил документы и деньги для немедленной поездки в Москву.
Отлитые для Магнитки детали грузили около литейной Поддьякова, и Званцев с чемоданчиком устроился в грузовике, шедшем во главе колонны.
В Магнитогорске Званцева поразили громады уходящих в небо сооружений будущих доменных печей, которые он представил себе гигантскими электрическими орудиями, нацеленными в небо и способными перебросить снаряды через океан. На этих сооружениях виднелась огромная надпись – своеобразный «обратный календарь», извещающий, что до пуска первой доменной печи осталось 227 дней.
Назавтра, покидая Магнитогорск, на календаре он увидел уже цифру 226. Она была видна отовсюду и вдохновляла, пугала и заставляла отдавать все силы многих тысяч людей, самоотверженно строивших самый крупный в Европе металлургический гигант.
Этой надписи, врезавшейся в память Званцева, предстояло сыграть в его жизни немалую роль.
До Челябинска он добирался в двухместном самолете и ощутил скорость полета, высовывая незащищенную голову из кабины, когда ветер готов был с корнем вырвать его буйные волосы. А из Челябинска в Москву Званцев и еще пятеро пассажиров летели на АНТе. Но этот перелет оказался не столь приятным.
Около Чебоксар самолет неожиданно стал резко снижаться. В иллюминаторе Званцев увидел широкую Волгу и песчаный островок посередине. Вынужденная посадка? Но самолет перелетел отмель и, быстро теряя высоту, приближался к берегу, поросшему деревьями. Раздался треск, от сильного толчка все попадали на пол. Зацепившись за землю, хвост самолета оторвался, а фюзеляж, повисев некоторое время на крыльях, застрявших в кронах спружинивших яблонь, сполз на дно оврага. Потирая ушибы и ссадины, еще не веря в чудесное спасение, все шестеро пассажиров с трудом выбрались через заклинившую дверь наружу. Их радость не могла улучшить удрученное состояние экипажа, тоже отделавшегося лишь синяками и ушибами. Летчиков ожидало заключение аварийной комиссии и неизбежный суд. Оставшись около изуродованной кабины дожидаться решения своей судьбы, экипаж отправил счастливых пассажиров добираться до Чебоксар пешком. Председатель ближнего сельсовета не разделил радости пассажиров и, узнав, что никто из них не говорит по-чувашски, в помощи отказал. Но на дороге нашлись попутные подводы, и чуваши охотно подвезли путников.
В Москву Званцев, наконец, добрался, но уже на поезде. Он отыскал Чанышева в гостинице, и вместе они отправились в Наркомтяжпром на площади Ногина, прежней Варварке, огромное здание, соединенное висячим коридором с соседним таким же.
Там после заседания, где они в ходе трехчасового обсуждения все же защитили свой проект, Чанышев, посвященный в замысел Званцева, отпустил его блуждать по наркоматовским коридорам с чемоданчиком в руке, где лежала заветная секретная модель будущей электропушки.
Он наивно разыскивал Главное управление военными заводами, чтобы предложить свое изобретение. Но кого спросить, где среди бесчисленных комнат находится начальник этого управления?
На дверях висели таблички с незнакомыми фамилиями. Но одна была хорошо знакома – «Бухарин Н. И. Замнаркома».
Около дверей в эту комнату стоял невысокий человек с бородкой, одетый в полувоенную форму, в сапогах.
Званцеву показалось, что у него приятное лицо, да и стоит он около дверей самого Бухарина, «любимца партии», как еще со школьной скамьи знал молодой главный механик.
– Простите, товарищ, – обратился он к незнакомцу. – Не скажете ли вы, где мне найти Главное управление военными заводами?
Стоявший у дверей замнаркома человек удивленно посмотрел на Званцева:
– А зачем вам нужно это управление, молодой человек.
– Я – изобретатель, – вырвалось у Званцева. – И хотел бы отдать свое изобретение нашей стране.
– Похвально, но наивно, дорогой изобретатель. На шпиона вы не походите, молоды еще. Так что же вы изобрели?
– Простите, товарищ, но это секретно.
– Ах вот как! – сказал с улыбкой человек с бородкой.
К нему подошел высокий, грузный человек и спросил:
– Ну как, Николай Иванович, едем?
У Званцева сердце упало. Николай Иванович! Но ведь так зовут Бухарина!
– Я вас жду, товарищ Пятаков, вышел из кабинета, да вот тут изобретатель один спрашивает, как ему к товарищу Павлуновскому пройти. А что изобрел, не говорит.
– Правильно делает, – заметил Пятаков.
Званцев ужаснулся. С кем он разговаривает? С самими Бухариным и Пятаковым, чью четкую, мелкими буквами, подпись на червонцах хорошо помнил!
– Так направим его в военное управление?
– Разве что дорогу к нему показать. Мне кажется, ему можно довериться, – согласился Пятаков, и Бухарин ясно объяснил Званцеву, как пройти к начальнику нужного ему управления.
Званцев поблагодарил замнаркомов, и они с улыбкой посмотрели ему вслед. Должно быть, забавно он выглядел в коридорах промышленной власти.
В приемной Павлуновского, кабинет которого Званцев теперь уже легко отыскал, сидела строгая секретарша в пенсне, с пучком жидких волос на макушке.
– Мне к товарищу Павлуновскому, – робко произнес Званцев.
– От кого? Кто вас сюда направил?
– Товарищи Бухарин и Пятаков, – ляпнул Званцев, даже не подумав, что его слова будут не так истолкованы, хотя имел в виду, что они ему показали дорогу.
Слова его произвели ошеломляющее действие. Секретарша поспешно вскочила и скрылась за обитой кожей дверью. Через несколько секунд она вышла оттуда и пригласила Званцева войти.
Павлуновский, высокий человек со строгим лицом, тоже в полувоенной форме, поднялся ему навстречу и протянул руку.
– С чем вы, товарищ? – спросил он.
– Я – изобретатель и принес вам модель электрического орудия, способного стрелять через океан.
– Что? – опешил Павлуновский. – Через океан? И вы можете мне это показать?
– Могу только модель, а само орудие нужно еще построить у вас на заводах.
– Это вы правильно распоряжаетесь загрузкой наших предприятий, – не без иронии заметил хозяин кабинета. – Тогда показывайте, с чем явились.
Званцев достал свою неказистую модель, от которой тянулись электрические провода.
– Можно подсоединиться к вашей розетке?
– Я сейчас выключу настольную лампу.
Моделька Званцева была настолько примитивной, что даже не имела ни вилки, ни выключателя. Воткнув два оголенных конца провода в гнезда розетки, он поднес к концу трубки снарядик, который через мгновение, перелетев весь кабинет ударился в стену, отделанную полированным деревом.
Может быть, именно потому, что модель была такой невзрачной, она произвела большое впечатление.
– А ну, давай еще разок, – попросил Павлуновский.
Званцев подобрал отскочивший от стены снарядик и снова выстрелил им. Снарядик опять, перелетев через кабинет, ударился в стену, неподалеку от первой отметины.
– Ты мне всю кабинетную красоту испортишь. Садись и жди, – сказал Павлуновский, беря трубку одного из многочисленных телефонов, стоящих на столе, и произнес только одно слово: – Жду.
Потом, словно не замечая сидевшего в напряжении Званцева, занялся какими-то бумагами, вызвал секретаршу, бросившую на молодого посетителя испытующий взгляд. Она взяла от начальника поданную ей бумагу и, молча кивнув, вышла из кабинета.
Дверь снова открылась, и вошел невысокий человек с лицом кавказского типа, с усами, в кавалерийской шинели до пят.
Званцев ахнул, ему показалось, что это сам Сталин.
Павлуновский поднялся из-за стола и сказал:
– Знакомьтесь. Товарищ Орджоникидзе.
– Серго Орджоникидзе? – пролепетал Званцев.
– Георгий Константинович, – поправил нарком тяжелой промышленности, протягивая Званцеву руку. – Ну, что тут у вас? Рассказывайте.
– Это изобретатель Званцев. Показывает, как с помощью электричества можно через океан стрелять.
– Через океан, говоришь? Это в кого же ты метишь, изобретатель? В заморских империалистов, что ли?
– Через океан – это образно говоря. Можно куда угодно, пользуясь, что скорость подачи импульса электронами равна скорости света.
– Так-так! Давай, показывай заокеанский полет. Так это твоя игрушка? Ну, да «нам с лица воду не пить». Включай.
– Модель уже включена. Я подношу снарядик и… Снарядик, вырванный из руки Званцева, ударился в противоположную стену.
– Ремонт в кабинете придется делать посте таких штучек.
– Тут не только ремонтом пахнет. Дело надо разворачивать, – отозвался Орджоникидзе и обратился к Званцеву: – Кто таков? Откуда?
– Я с Белорецкого металлургического завода. Главный механик.
– Это кто же тебя такого сюда направил?
– Дорогу показали товарищи Бухарин и Пятаков.
– Ты что, в оппозиции, что ли?
– Нет, я беспартийный, я их и коридоре встретил.
– Беспартийный? Комсомолец, значит?
– Нет, в комсомол меня не приняли бы.
– Это почему же?
– Из купеческой семьи я.
– Красин наш, инженер завидный, а ведь непролетарского происхождения. А ты-то как в главные механики попал?
– Да прямо из института. Говорят, специалистов нет. Некого было назначить. Вот я и отдуваюсь.
– Ну и как? Справляешься?
– Не без труда, конечно. Но и Магнитке строиться помогаем.
– Вот за это спасибо. Семья-то у тебя велика ли? Родители где?
– В Омске. Отец заведует протезной мастерской, сам на войне всех пальцев на руках лишился. Мать – учительница.
– Что ж отец-то, протез себе справил?
– Да нет, не собрался.
– А твоя семья, верно, там, на Урале, в отдельном особняке живет?
– Нет, что вы? Две комнаты в общем доме. Жена не выдержала механиковской нагрузки, бобылем оставила.
– Так, – подытожил Орджоникидзе. – Перевести инженера Званцева на завод № 8 в Подлипках. Дать ему пару помощников, электрика и баллистика, лабораторию им выделить, и чтобы Мирзаханов заказы их вне очереди выполнял. Квартиры в строящихся районах молодцам выделить. Родителей к себе заберешь. Негоже одному жить, когда такое дело поднимать будешь. Согласен?
– Конечно, Георгий Константинович!
– А пока отправишься на моей машине, у подъезда тебя ждать будет, к товарищу Тухачевскому, замнаркома обороны.
– Он командовал Пятой армией у нас в Сибири. Колчака разбил.
– Вот и познакомишься. Привет Михаилу Николаевичу от меня передашь.
Сказав это, Орджоникидзе попрощался и вышел из кабинета. Званцев укладывал свою модель в чемоданчик.
– Смотри, не подкачай, – напутствовал его Павлуновский.
У подъезда стоял огромный открытый «линкольн». Шофер ждал Званцева на тротуаре и неизвестно как узнал его. К ним подбежала девушка, защебетав:
– Ну как? Удачно? Я так волновалась, ожидая…
– Да вот товарищ Орджоникидзе к Тухачевскому меня послал.
– Мигом доставлю, садись, девушка с нами. Она огненная и кудрявая. Это к успеху, – отметил цвет ее волос хитроватый шофер.
Он усадил Званцева рядом с собой на обитое желтой кожей сиденье, а девушку на такое же – заднее.
Это была Ингрид, дочь инженера Александра Яковлевича Шефера, немца с Поволжья. Званцев знал его еще с Белорецка, где тот работал на заводе, а Ингрид была школьницей, озорной, деятельной, окруженной мальчишками. У Шеферов, живших теперь в Подлипках, куда переводил Званцева нарком, Саша и остановился, чтобы не тратиться на гостиницу.
Огромный «линкольн» разворачивался на площади. Ингрид сияла от счастья.
А шофер назидательно поучал Званцева:
– Когда вас, товарищ изобретатель, машиной награждать станут, берите только «линкольн». Ты как думаешь, девушка? – обернулся он к Ингрид.
– Я никогда в жизни так не ездила, – призналась та.
– Обратно куда вас после наркома обороны доставить?
– Да мы на электричке доберемся – нам в Подлипки, – сказал Званцев.
– Зачем электричка? Вам нарком машину дал! Мигом домчу до Подлипок. Да еще с ветерком! Мы с девушкой подождем, пока вас в Наркомате принимать будут, и двинем. Правда, огненная? – обратился он к Ингрид.
– Я… я была бы счастлива. И в Подлипки на машине никогда не ездила. Вот будет там фурор, когда мы так шикарно подкатим!..
Машина, выехав на Ильинку, помчалась к Красной площади, ко Второму Дому обороны. Шарфик Ингрид развевался, как флаг.
В подъезде Званцева ждал посланный ему навстречу офицер. Предъявив часовому заготовленный для Званцева пропуск, он провел его по сводчатому коридору к двери замнаркома обороны Тухачевского.
Званцев открыл дверь и еще раз в этот день обомлел. Перед ним на стуле у стола, напротив секретаря сидел сам легендарный командарм Первой Конной Буденный! При виде вошедшего изобретателя, о котором, видимо был предупрежден, он встал и, протянув руку к двери, сказал:
– Проходите, товарищ, вместо меня. Вас ждут.
Званцев вошел в кабинет, чем-то похожий на тот, где он уже показывал свою модель.
Из-за стола ему навстречу поднялся и вышел невысокий человек в форме командарма с большим числом ромбов, которые Званцев в волнении и сосчитать не мог, пораженный обилием орденов Красного Знамени на груди прославленного полководца.
У Тухачевского было приятное интеллигентное лицо и такие же манеры обращения. Он усадил посетителя в кресло у стола, но за стол не сел.
– Вы можете мне продемонстрировать принцип стрельбы через океан? – спросил он.
– Если позволите воспользоваться вашей розеткой у стола, – ответил Званцев, доставая деревянную модель, запутавшуюся в проводах. Он стал подсоединять их к розетке, а Тухачевский помогал ему.
– Осторожно, Михаил Николаевич, – сказал Званцев. – Может ударить током.
– Не беспокойтесь, уже ударило, – отозвался Тухачевский, и ни один мускул не дрогнул на его красивом лице.
Много лет спустя Званцев задумывался, мысленно видя перед собой этого мужественного человека, какие же муки пришлось претерпеть ему, чтобы «сознаться» в приписанных ему преступлениях? Или он был в числе тех первых, которые решили выступить против деспотического режима кровавых репрессий?
Модель и на этот раз не подкачала, выстрелив перелетевшим кабинет военачальника снарядиком.
Тухачевский тепло попрощался со Званцевым, пообещав посетить его на заводе № 8, где он будет осуществлять свою идею.
– За одну мысль стрелять через океан вам спасибо надо сказать, – закончил он. – Это прогноз ведения будущих воин, готовиться к которым надо уже сейчас.
Он сдержал свое слово и не раз побывал в тесной комнатушке, где сидели трое новаторов грядущей сверхдальней стрельбы во главе с Сашей Званцевым.
Немало времени у них ушло на проектирование и потом на проталкивание своих заказов в перегруженных цехах властного директора Мирзаханова, который терпел Званцева только потому, что к тому сам Тухачевский приезжал и Орджоникидзе справлялся, как идут изобретательские дела.
А дела шли трудно. Уже при проектировании орудия выяснилось, что для разгона снаряда до нужной скорости по приемлемо длинному стволу понадобится такая мощность какую прямо из сети не получить. Требовался специальный накопитель энергии.
Тяжелая задача встала перед Званцевым. И тут к нему в Подлипки явился молодой армянин с маленькой бородкой, отрекомендовался:
– Иосифьян Андроник Гевондович. Только что стал профессором. Меня к тебе, товарищ Званцев, Орджоникидзе направил. Мы с тобой одним и тем же делом занимаемся, электропушку делать собираемся, а это – не пара пустяк. Давай объединяться. У меня лаборатория завидная во Всесоюзном электротехническом институте.
Званцеву ничего не оставалось другого, как согласиться на такое объединение усилий.
И он стал ежедневно ездить на электричке из Подлипок в Лефортово, где в ВЭИ руководил в лаборатории Иосифьяна засекреченной группой электрических орудий. У него было два помощника – инженеры Калинин, сын самого Михаила Ивановича, и вызванный с Дальнего Востока изобретатель центробежного пулемета Пономаренко Пантелеймон Кондратьевич, впоследствии видный политический деятель.
Но и группа эта вместе с Иосифьяном встала перед теми же трудностями. Где взять гигантскую мощность, требуемую для выстрела?
Званцев мучительно искал выхода и обратил внимание Иосифьяна на работы академика Иоффе в Ленинграде. Выдвинутая им теория тонкослойной изоляции сулила, по его выражению, «Ниагару в спичечной коробке». В очень тонком слое прокладки конденсатора якобы должна накапливаться гигантская энергия, и чем тоньше слой, тем больше. Это было как раз то, что требовалось новым друзьям, Иосифьян тотчас оформил Званцеву командировку в Ленинград к Иоффе.
Саша Званцев уже бывал в Ленинграде, но до Лесного добрался впервые. Проходя мимо здания Ленинградского политехнического института, почувствовал, что сердце ему защемило. Он словно перенесся в родной Томск.
Оба института и в Томске, и в былом Петербурге были «близнецами», сооружались по одному проекту. Саше показалось, что он сейчас поднимется по каменной широкой лестнице в знакомые аудитории, встретит своих профессоров Шумилова, Тихонова, Квасникова, которые отстояли его при чистке по доносу приятеля Ванды Пашки Золоторева, сообщившего о непролетарском происхождении Званцева.
Ах, Ванда, Ванда! Он словно увидел ее перед собой в своей обычной солдатской шинели, прозванная за это «солдатом», с холодом непомерной гордости. Что ж, пути их разошлись…
Институт, возглавляемый академиком Иоффе, оказался полной противоположностью всему, что знал Званцев. И уж, конечно, не напоминал лабораторий Белорецкого завода и даже иосифьяновскую, наполненную электрическими машинами.
В здешних лабораториях стояли только длинные столы с сетью проводов и приборы, приборы, приборы, и еще автоклавы, где сотрудники готовили невиданные материалы.
Абрам Федорович Иоффе, большой, грузный, приветливо встретил Званцева, выслушал и насупился:
– Должен вас огорчить, молодой человек, вы обогнали свое время, придумав электрическую пушку. Энергию для ее питания при нашей энерговооруженности не получить.
– Так я потому и приехал к вам, Абрам Федорович! – объяснил Званцев. – Мы надеемся на вашу «Ниагару в спичечной коробке». Я разработал теорию разряда ее энергии на электрическое орудие. Снаряд должен полететь хоть за океан.
– К сожалению, и вам, и мне нужно признавать свои ошибки.
– Ваши? – изумился Званцев.
– Моя теория тонкослойной изоляции оказалась ошибочной. Но в науке отрицательный результат все равно результат. Наши искания привели к получению полупроводников. Некоторые дают электрический ток при их освещении, другие при нагреве, третьи многократно увеличивают пропущенный через них ток, лучше всяких радиоламп.
– Да, конечно, – согласился Званцев. – Это переворот в технике, но нам придется пустыню выложить фотоэлементными плитами, чтобы получить требуемую мощность для выстрела.
– Да, вы правы! В особенности, высказав идею о покрытии знойных пустынь полупроводниковыми плитами. Этим путем можно насытить энергетику всей страны, не тратя топлива. Но и эта идея, как и моя «Ниагара в спичечной коробке», раньше времени высказана.
– Неужели провал всех наших усилий? – горько произнес Званцев.
– Вот что, Саша, – неожиданно так назвал его Иоффе. – Падать можно, но только не духом. У меня возникла идея.
Званцев насторожился, с надеждой глядя на академика.
– Воображение, друг мой, у вас завидное. Только что меня в этом убедили. Направлю-ка я вас к директору Ленинградского Дома ученых. Они вместе с Московским Домом ученых и киностудией «Межрабпомфильм» проводят конкурс на научно-фантастический сценарий. Наш директор Шапиро человек дельный, даст вам стенографистку и вы наговорите ей что в голову взбредет. Может быть, что-нибудь и получится.
Званцева отнюдь не утешило это предложение, но из уважения к маститому ученому он нашел Дом ученых и его директора и уже в тот же день стоял перед вьжидательно смотрящей на него стенографисткой.
Преодолев смущение, он надиктовал ей «сорок бочек арестантов» о предстоящей встрече Земли с некоей блуждающей планетой, которую он назвал «Аренида», с неизбежной гибелью всего человечества, которое доживало на Земле свой век по «обратному календарю», отсчитывая, сколько дней осталось до катастрофы, приводя в отчаяние, панику и к безумному стремлению насладиться последними днями. Званцев помнил «обратный календарь» самоотверженных строителей магнитогорцев, отсчитывавших, сколько дней осталось до пуска первой домны.
Но придумал Саша экспромтом еще и то, что не все человечество пало духом, нашлись страны и люди, которые соорудили электроорудия и выстрелили в приближающееся космическое тело снарядами такой разрушительной силы, что Аренида была расколота и развалилась на уже неопасные куски, сгоревшие в атмосфере.
А вот что это были за снаряды и откуда взялась энергия для выстрелов, составляло уже новую выдумку Званцева.
И он снова помчался в Лесной к академику Иоффе, чтобы узнать, что он думает о новой возможности.
Академик внимательно выслушал и сказал:
– Что ж, с точки зрения физики магнитное поле содержит в себе энергию, а открытие Каммерлинг-Оннесом в 1911 году сверхпроводимости, казалось бы, может эту накопленную энергию сохранить и в нужный момент разрядить на ваше электроорудие.
– Именно так я и описал в сценарии. С размаху.
– Продиктовать идею с размаху можно, но вот реализовать… Здесь нужен жидкий гелий с температурой, близкой к абсолютному нулю. Король жидкого гелия – академик Петр Леонидович Капица. Загляните к нему в Институт физических проблем. Мой привет передайте.
В Москве Званцев первым делом побывал у академика Капицы в его, как прозвали ученые, «капишнике».
Академик охотно показал посланнику Иоффе свой знаменитый турбодетандер. На глазах у Званцева поданный по трубке газ вытекал из него струей сжиженного гелия, у которого Капица открыл свойство сверхтекучести.
– А теперь будет фокус, – озорно объявил Капица и к ужасу Званцева опустил руку в сосуд с жидким гелием и тот час вынул ее, объяснив:
– Мгновенно образующийся слой газа предохраняет кожу. Вот и все, – и, довольный, улыбнулся.
Званцев ушел очарованный знаменитым ученым, учеником Резерфорда, снискавшим мировую славу своими изобретениями в его лаборатории в Кембридже.
Но надо было спешно ехать в Харьков, в лабораторию сверхнизких температур с идеей накопления энергии в магнитном поле сверхпроводника.
