Текст книги "Озарение Нострадамуса"
Автор книги: Александр Казанцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
И там, у Халатинкова, его ждал новый удар.
В лаборатории сверхнизких температур установили, что сверхпроводимость капризно исчезает и при малейшем нагреве, и при превышении сравнительно небольшой напряженности магнитного поля. Накопить энергию для выстрела таким способом не удастся…
Удрученный, вернулся Званцев к Иосифьяну.
Тот выслушал друга.
– Как сказал мудрый академик? «Падать можно, но только не духом». Учись у него. Вместо «Ниагары» он целый океан новинок получил, а мы, если не выходит стрельбы по американским империалистам, ударим их по голове нашей магнитофугой.
– Что ты имеешь в виду, Андроник?
– Понимаешь, Саша. В Нью-Йорке в этом году открывается международная выставка «МИР ЗАВТРА». В Советском павильоне горькой для кое-кого пилюлей будет огромная диорама с изображением построенных за пятилетки заводов-гигантов. А между ними модели поездов будут шнырять. Так мы их двигать будем невидимым магнитным полем магнитофуги. Сделать это – пара пустяков!
– Игрушки вместо межконтинентального орудия?
– Ты тоже игрушку в Наркомате показывал, а дело большое закрутил. Придет и наше время для электропушек. Еще доживем. А сейчас поедешь в Америку. Меня секретные разработки здесь на якоре держат.
И Званцев неожиданно для себя попал в Америку и демонстрировал там удивленным зрителям незримую силу, движущую пока модели поездов.
Но запомнились ему в Америке 1939 года не только дома в облаках или трехэтажные улицы с надземкои, где проходили тогда паровые поезда, обдавая дымом прилегающие к дороге Дома, не знаменитые пилон и перисфера острая пирамидоидальная башня и огромный шар у ее основания на территории выставки, а закладывание там в глубоком колодце «БОМБЫ ВРЕМЕНИ», которую через пять тысяч лет должны выкопать потомки, прочтя послание к ним Эйнштейна, и достать образцы быта своих далеких предков: их автомобили, кинофильмы и… подтяжки, которым американцы придавали особое уважительное значение, подчиняясь капризной моде. В закладывании «БОМБЫ» участвовал сам Альберт Эйнштейн, с которым Званцеву очень хотелось поговорить, но не удалось, как многое другое в жизни.
На обратном пути он побывал в очаровавшем его Париже где каждый камень мостовой говорил об истории украшен нон пером Александра Дюма, проехал через Германию накануне Второй мировой войны, удивляясь обходительному обращению с ним, русским, немецких таможенников, не желавших осматривать его тощий багаж, и пограничных офицеров, отдающих ему честь при виде «красной паспортины». Он не знал еще о заключении два дня назад советско-германского пакта о дружбе и ненападении.
В Москве Званцев сделал последнюю попытку возобновить работы по созданию электроорудия, видя для него и мирное применение: для разгона самолетов или межпланетных кораблей катапультами. И еще виделся ему могучий электромолот, сила которого превзошла бы все существующие устройства, но для этого требовались средства.
В Наркомате, на знакомой площади Ногина, уже не было ни Орджоникидзе, ни Павлуновского. Говорить пришлось с неким Чебышевым, который, в отличие от знаменитого математика с такой же фамилией, не обладал воображением.
– У нас нет средств для перспективных изобретений, – закончил он тяжелую для Званцева беседу.
Званцев чувствовал себя полным неудачником и, уволясь из ВЭИ, согласился с предложением «Детиздата», прочитавшего в «Ленинградской правде» содержание его сценария «Аренида», написать по его мотивам роман.
Иосифьян, занятый какими-то партийными неприятностями, казалось, совсем забыл о нем, и Званцев горестно подводил итоги своего горе-изобретательства.
К тому же страну лихорадило от громких судебных процессов над оппозиционерами. Один за другим пали их жертвами, Пятаков, а потом Бухарин. Павлуновский просто исчез, и в его кабинете сидел кто-то другой. Арестовали и поволжского, немца Шефера, мягкого и милого отца Ингрид, отличавшегося исключительной аккуратностью, педантичностью и превосходным знанием немецкого языка. Возглавляя техническийi отдел завода в Подлипках, он был для директора Мирзаханова особенно ценным при общении с работающими на заводе специалистами из Германии.
Ударом был для Званцева выстрел в висок Орджоникидзе, когда за ним пришли чекисты. Позвонив Сталину, он просил его прекратить это безобразие и услышал издевательский ответ: – Гони их в шею.
Не вынеся позора, старый революционер предпочел застрелиться.
И, наконец, шумный процесс над Тухачевским, который был для Званцева подлинным героем. Он чувствовал себя одиноким кустом среди вывороченных с корнем деревьев.
Ведь даже Чанышев, первый, кому поведал Званцев о своем замысле, не избежал горькой участи. Его арестовали, судили и сослали в Воркуту, где, оставаясь заключенным, он, проявив свои незаурядные способности, стал начальником одной из шахт. После реабилитации он, тяжело больной, не покинул своей шахты. Побывав в Москве и встретившись со Званцевым, он произнес такие пророческие слова:
– Поверьте, Саша, ваше изобретение вернется к нам, но уже из-за рубежа.
Так оно и случилось. Спустя сорок лет в Америке на склоне горы собирались соорудить электрокатапульту (ту самую секретную, а потому незапатентованную электропушку), которая запустит космический объект со второй космической скоростью, не нарушая выбросами реактивных двигателей целостность озонного слоя атмосферы, как это описал Званцев в своем втором романе «Мост друзей».
Как и во множестве других случаев, русское изобретение возвращалось к нам из-за рубежа, и конструкторы советского авианосца копировали американскую электрокатапульту, которая выстреливала… самолетами, и даже не знали о засекреченной разработке сорокалетней давности.
Не избежал гонений и профессор Иосифьян. Кто-то донес, что его отец из Горного Карабаха принадлежал к реакционной партии, и талантливый молодой ученый был тотчас исключен из партии. Все высшие инстанции подтвердили исключение, но Андроник не сдался и обратился к XVII съезду партии. Съезд восстановил его в правах коммуниста.
Но как впоследствии выяснилось, почти весь состав этого съезда позже был репрессирован Берией и его подручными.
Званцев не мог понять, каким образом он, не добившийся успеха в создании электропушки, в условиях повальных арестов не только не был арестован, но даже попал в Америку, за Железный занавес, куда выехать можно было только особо доверенным людям.
По возвращении его оттуда Ингрид сказала ему:
– Израиль Соломонович Шапиро, твой соавтор по сценарию, явился ко мне, предлагая выйти за него замуж, поскольку тебя на днях арестуют. Уверена, что он донес на тебя. После того как режиссер Эггерт попал в концлагерь, он хочет остаться один и поставить ваш сценарии сам.
Званцев ждал, что топор репрессии упадет и на него. Но он не учел того, что обладал неоспоримым преимуществом перед многими другими: он был беспартийным, а репрессии были в основном направлены против старых партийных кадров.
И Званцев, первый роман которого печатала глава за главой популярная газета, был занят вторым романом, навеянным подвигами полярников в Арктике, и своим пребыванием в Америке – «Океанский мост», расточая множество изобретательских идей, которые воплощались уже не им, а его героями.
Новелла пятая. Электрокамикадзе
И волны войны разобьются там в пене.
И в небе сверкнет смертоносный огонь.
Разрушатся в грохоте мирные стены,
И ринется в бой бронированный конь.
Нострадамус. Центурии VIII, 2.Перевод Наза Веца
По пыльной дороге из Серпухова к военным лагерям на третий день войны шел коренастый, круглолицый, скуластый человек в штатском, имея направление в 39-й запасной саперный батальон. Это был инженер Званцев, неуемный изобретатель, который удивлялся сейчас, что за ним и его спутниками, такими же, как он, призывниками, на железнодорожную станцию не прислали автобуса.
И лишь придя на голое место в лесу, где должен был возникнуть батальон, куда он направлялся, понял, что у батальона пока нет ничего, и все предстоит еще создавать.
Целый день ушел на регистрацию прибывших и выдачу им обмундирования. В солдатской гимнастерке, в кирзовых сапогах и в пилотке на голове Званцев выглядел отнюдь не щеголем.
Спускались сумерки, а о том, где должны спать новые солдаты пополнения, никто не заводил и речи.
Тогда Званцев предпринял разведку, обнаружив в лесу фанерные домики, которые служили офицерам убежищем во время военных учений. Он повел туда всех прибывших и устроил их на ночлег.
Заслуга, быть может, и малая, но замеченная комбатом, старшим лейтенантом Зиминым, который утром вызвал к себе Званцева. И когда выяснил, что тот не только инженер, но и автор печатавшегося еще недавно в газете романа, которым Зимин зачитывался, он тотчас назначил его своим помощником по технической части.
– Тебе предстоит получать технику, предназначенную для мотосаперных батальонов, которые мы будем формировать, и приводить ее в боевое состояние.
Званцев не сразу понял, что это означает, но скоро до него дошло, что автомашины с мобпунктов прибывают, как правило, негодные для эксплуатации. А как их отремонтировать – это уже было заботой Званцева. Мотобатальоны должны быть укомплектованы, фронт не ждет.
– Но в таком чине тебе ни в какие инстанции, да и на мобпункты, являться нельзя, – заявил Зимин. – Мы представим тебя к званию воениженера третьего ранга. Немедленно переоденься, нацепи себе шпалу и отравляйся в Москву. Единственную полученную машину, полуторку, я тебе дам. А там уж как знаешь.
– Будет исполнено, – бодро отозвался Званцев.
В тот же день он отправился в новом обличье в Москву.
Оформив там получение для батальона первых автомашин, вернулся в Серпухов и с разрешения комбата выстроил весь личный состав батальона, приказав:
– Бойцы-шоферы, имеющие права на вождение автомашин, – шаг вперед, автомеханики-слесаря – три шага вперед, все инженеры и техники любых специальностей – десять шагов вперед и подойти ко мне.
За десять минут Званцев сформировал группу новых военнослужащих, имевших специальность, и приказал им отправляться вместе с ним на полуторке в Москву и на мобпункт.
Там они вместе отбирали для батальона автомашины, состояние которых, несмотря на всю придирчивость отбора, было самое печальное.
Отправив наиболее пригодные машины в Серпухов, он на своей полуторке в сопровождение инженеров и воентехников поехал по знакомому Ярославскому шоссе в сторону родных Подлипок, где оставил семью, но не доехав до Мытищ, свернул в Перловке в лес, где выбрал полянку для устройства ремонтной базы. Теперь сюда будут поступать автомашины с мобпунктов и здесь же приводиться в порядок.
Он уже присмотрелся к своим помощникам: инженер Савочкин, рассудительный и знающий, инженер, теперь лейтенант, Зубков работавший на гражданке в конструкторском бюро какого-то завода, воентехник Печников, специалист по снабжению, это было крайне важно теперь, и горящий желанием помогать младший лейтенант Яша Куцаков.
– Всем вам поручаю рыскать по Москве по всем автобазам, по гаражам заводов и забирать оставшиеся запасные части, какие только обнаружите. Особое внимание на шины! С дырявыми и побитыми на фронте делать нечего. Задание, имейте в виду, боевое, как на передовой. Отговорки мной приниматься не будут. Запасные части должны быть здесь.
Званцеву с самого начала удалось привить своим подчиненным сознание, что они должны себя считать ведущими бой.
– Вам повезло, ребята, – начинаете воевать, а пули вам пока не грозят, конечно, в том случае, если выполните задание.
Трудно было не понять намек помпотеха, и выполнять его приказ принялись с редкой энергией и даже азартом.
С пустыми руками никто не вернулся. Оказывается, в Москве были золотые россыпи запасных частей к автомобилям. Всегда дефицитные, они валялись без использования и были изъяты, по закону или без закона, но на нужды фронта ярыми офицерами Званцева.
Ремонтная работа на лужайке в Перловском лесу закипела. Восстановленные автомобили один за другим отправлялись в Серпухов, где, сам едва сформировавшийся, запасной саперный батальон формировал и сразу отправлял на фронт мотосаперные батальоны.
Однажды на лужайке оказался грузовик откуда-то с севера. Вместо задних колес у него были гусеницы. Вездеход!
Формируемым батальонам вездеходы не требовались, но Званцева он очень заинтересовал. Он долго в раздумье смотрел на гусеницы, и в его воображении маленькая юркая танкетка на гусеничном ходу отделилась от грузовика и помчалась… навстречу немецкому танку. Еще мгновение, и она взорвалась вместе с ним.
«Камикадзе!» – мысленно воскликнул Званцев. Решения он принимал мгновенно, и, подозвав к себе бригадира слесарей танкиста Курганова, приказал ему заменить гусеницы у вездехода на колеса, а гусеничный ход превратить в самостоятельно действующую танкетку.
– Так какой же у нее привод будет? – удивленно спросил Курганов.
– Электрический, – не раздумывая, объявил Званцев.
Курганов с сомнением покачивал головой:
– А где ж двигатели взять?
– Достать электродрели, – мгновенно решил Званцев, – и вместо сверл приладить зубчатки, чтобы вращать гусеницы. Сумеешь?
– Как не суметь, ежели надобно, товарищ военинженер. Только прикажите Печникову дрели достать. Он все может.
– Это верно, – согласился Званцев. – Печникова ко мне.
Печников не подкачал, и требуемые дрели в тот же день были у бригады Курганова. Званцев прикомандировал к нему инженера Савочкина, чтобы тот решал все технические задачи при переделке гусеничного хода в танкетку.
И танкетка через день была готова.
Ее отвезли во двор соседнего завода, примыкавшего к Ярославскому шоссе, где решили испытать импровизированный электропривод из электродрелей, ловко прилаженный умельцами.
Званцев пошел согласовывать с дирекцией завода свое вторжение на их территорию, а когда вернулся, увидел смущенные лица своих помощников. Гадко пахло горелой изоляцией.
– Не терпелось ребятам, они и включили дрели, – объяснил Савочкин. – Конечно, я недоглядел. Вину на себя принимаю.
– Объявляю вам, воениженер Савочкин, благодарность за быструю сборку танкетки и строгий выговор за вопиющую техническую неграмотность. Включать электродвигатели дрелей на полное напряжение под нагрузкой, когда танкетка еще стоит, – это пережечь их пусковым током.
– Нужен трамвайный контроллер, что ли? – заметил подошедший инженер Зубков, человек дотошный и неторопливый.
– Возьмем любой трамвай на абордаж! – воскликнул подошедший юный Куцаков.
– На абордаж проблему будем брать, а не трамваи – ответил Званцев.
Через полчаса он уже шел по знакомому двору Всесоюзного электротехнического института.
Вот и машинный корпус, где они с Иосифьяиом, теперь профессором и доктором технических наук, создавали электрическое орудие.
Званцев вошел в знакомый зал испытаний, поражавший всех своей высотой. Он привычно взглянул наверх и под потолком на уровне третьего этажа увидел чьи-то болтающиеся ноги. На трапеции под каким-то жужжащим летательным аппаратом сидел Иосифьян. Он закричал Званцеву:
– Саша! Здорово! Каков электролет? Подняться может насколько позволит провод. Здесь потолок низкий. А с высоты можно и неприятельские позиции разглядывать, и артиллерийскую стрельбу корректировать, – говорил он, плавно спускаясь на пол. – Понимаешь? Сделать – пара пустяк! Обыкновенный электродвигатель. Статор и ротор свободно вращаются в разные стороны, а к ним приделаны два пропеллера. Вот и все!
– Обещающе, – заметил Званцев. – А я за тобой, Андроник. Дело как будто большое затевается.
– Большое дело люблю!
– Тогда поехали. Машина у ворот.
Иосифьян стоял во дворе завода, приютившего военных ремонтников, и рассматривал злополучную танкетку. Солдат-механик заменял сгоревшие электродрели новыми.
– Как бы опять не сгорели, – беспокоился он.
– Зачем сгорать? Пара пустяк сделать! Менять напряжение надо. С малого начинать при трогании с места.
– Без реостата? – усомнился Зубков. – А мы уже хотели подставки мастерить, чтобы гусеницы сначала раскрутить, а потом на землю опустить.
– Зачем подставки? Зачем реостат? Автотрансформатор лучше.
– Где ж его взять, товарищ профессор? – спросил Печников.
– И искать не надо. Видишь, стоит без дела синхронный двигатель, местный, заводской. Мы его взаймы возьмем. На ось ротора рычаг приладим. По статору ток пустим, с ротора любое напряжение снимать будем, рычаг поворачивая. Понимаешь? Пара пустяк!
Званцев распорядился немедленно выполнить замысел Иосифьяна, оказавшийся решающим. Танкетка, едва ее подключили к заторможенному ротору, плавно двинулась с места.
Иосифьян с мальчишеским увлечением разгонял и поворачивал ее, направляя ток то в один, то в другой привод гусениц.
– Теперь можно показать, – решил он.
– Кому показать? – удивился Званцев.
– Это уж мое дело! Связи – двигатель прогресса!
К опушке примыкающего к Перловке леса одна за другой подъезжали машины высоких начальников.
В составе комиссии, созданной по настоянию Иосифьяна, прибыли наркомы электростанций и электропромышленности Ломако и Кабанов, два генерала и полковник Трепаков из штаба Московского военного округа, и, что особенно было важно, помощник Маленкова, заместителя председателя ГКО, Государственного Комитета Обороны, высшего органа власти военного времени, возглавляемого самим Сталиным.
Маленькая электроторпеда стояла в укрытии на краю опушки с возвышающимся над нею огнеметом.
Синхронный двигатель на деревянной раме поместили около осветительного столба, и электрики подсоединили к проводам статор иосифьяновского автотрансформатора.
Званцев докладывал комиссии свой замысел защиты от танков московских улиц с помощью демонстрируемой электроторпелы, выскакивающей из укрытий.
Иосифьяи держал в руках рычаг придуманного им устройства. Рядом у пульта управления стоял дотошный и осторожный инженер Савочкин.
Танкетка лихо выскочила на середину опушки, виляя и уклоняясь от воображаемых разрывов снарядов.
Иосифьяи дал команду Савочкину, и, имитируя будущий взрыв, заключительный фейерверк из огнемета полоснул по кустам, где, как оказалось, находился один из генералов, наблюдая за маневрами танкетки. Надо было видеть проснувшиеся в нем задатки былого спринтера. Однако это не помешало ему стать ярым сторонником нового вида вооружений.
В то время решения принимались сразу. Комиссия обладала достаточными полномочиями.
Тут же на лужайке решено было приостановить эвакуацию завода Наркомэлектропрома № 627. Директором его назначить профессора Иосифьяна, главным инженером и командиром приданного заводу батальона – военинженера III ранга Званцева. К октябрю предстояло выпустить не менее тридцати электроторпед. Дело было начато!
Званцев получил право отзывать из любых воинских подразделений нужных ему специалистов.
Приказ об этом подписывал генерал-лейтенант Артемьев, командующий Московским военным округом.
Передавая подписанную бумагу Званцеву, он сказал:
– Действуйте, военинженер. Между Москвой и передовыми частями гитлеровцев не осталось наших воинских подразделений. Я направил туда курсантов одной из военных академий. И это все, что я мог…
Времени не оставалось!
Рабочие чертежи будущего изделия делать было некогда, и Зубков организовал на ближней пустующей даче конструкторское бюро, разобрал танкетку на части, сделал эскизы с ее деталей и направил их Званцеву на завод № 627. И уже через несколько дней на заводском дворе появились первые готовые к бою танкетки.
И вдруг вызванный в штаб округа Званцев получил приказ, а Иосифьян распоряжение наркома немедленно эвакуировать завод и возобновить выпуск торпед к востоку от столицы, направляя готовые в Москву.
И пришлось солдатам, вставшим к станкам, снимать их с фундаментов и грузить в автомашины, присланные с ремонтной базы в Перловке.
Автоколонна двинулась по Горьковскому шоссе. Но уже в Коврове Иосифьян со Званцевым сгрузили часть оборудования, заняв пустующий цех завода, и, возобновив там производство танкеток, остальную масть автоколонны под командованием комиссара батальона Жарова отправили в Горький.
Так, формально выполнив полученный приказ, друзья начали действовать самостоятельно, без согласования.
Навстречу нескончаемому потоку покидающих столицу автомашин, груженных станками, прикрытой брезентом кладью то и дело съезжая на обочину, двигалась легковая «эмка» с военинженером Званцевым за рулем. Рядом сидел профессор Иоснфьяи тоже в форме военинженера III ранга. Позади на сиденье устроились три основных помощника Званцева.
Их внимание привлек грузовик с кузовом, накрытым тентом, поверх которого красовалась клетка с попугаем, который время от времени кричал:
– Танки, танки! Спасайтесь!
Потом добавлял:
– Попка-генерал – дурак! – и опять: – Танки, танки!..
– Немцы выучили птицу и диверсантом сюда подкинули, – решил Печников.
По обе стороны забитого автомашинами шоссе расстилались пустынные, уже убранные колхозниками поля и перелески с облетевшей с деревьев листвой.
Начало смеркаться, и стал накрапывать мелкий осенний дождь. Потемневшее, затянутое тучами небо прорезали светлые щупальца прожекторов.
В одном месте они, словно сговорившись, скрестились и высветили силуэт вражеского самолета-разведчика. Вокруг него стали вспыхивать маленькие светлые облачка. Самолет круто пошел вниз, оставляя за собой клубящийся дымный след.
Через некоторое время вдали взмыл огненный фонтан, накрывшись рвущейся вверх тучей.
– Сбили! Сбили! Ай да девочки! – радостно воскликнул Иосифьян.
Зенитные батареи в городе были в основном девичьими. Такие же девушки в выглаженных гимнастерках, начищенных сапожках и кокетливо заломленных пилотках, грациозно шагая, осторожно выводили в указанные места аэростаты заграждения, похожие на исполинских рыб. Они должны были препятствовать вражеским истребителям снижаться и вести прицельную стрельбу по улицам.
– Сбили, сбили! – подтвердил Печников. – Знали ведь кому поручить. Женщины, они без промаха бьют и в жизни, и на войне.
– А ты что, пострадал? – спросил Куцаков.
– И не раз, – хмуро отозвался Печников.
Въехали в город, удивив направлением своего движения бойцов на контрольно-пропускном пункте. Но документы Московского военного округа, подписанные самим командующим, открыли дорогу в эвакуируемый город.
Машина уверенно направлялась к центру. Там, у Красных ворот, был радиоинститут, по данным Иосифьяна эвакуированный. Он располагался в старом особняке какого-то нефтяного магната. Там были и примыкающие помещения, удобные для размещения цехов и лабораторий.
В черный день 16 октября 1941 года, казалось, все население огромного города покидает его. Поезда с эвакуированными предприятиями и учреждениями отходили с вокзалов один за другим. Люди размешались в теплушках «сорок человек – восемь лошадей», как прозвали их в народе. Над мостовыми кружились листки каких-то выброшенных или забытых бумаг. Выполнив формально приказ об эвакуации завода № 627, его руководители возвращались в Москву, действуя уже «по-партизански», и в этом же духе «захватили» облюбованные Иосифьяном помещения бывшего радиоинститута.
Особняк оказался действительно роскошным, с мраморными лестницами, зеркалами, дорогой деревянной обивкой или китайским шелком на стенах, с уютными каминами и художественной росписью потолков, стыдливо укрытых прежними обитателями, но по распоряжению Иосифьяна немедленно раскрытыми. И изображения обнаженных женских тел украсили его кабинет.
Но деятельные друзья не ограничились обживанием новых апартаментов, а стали отыскивать по всему городу оставшихся в нем специалистов, кого растерянных, а кого с ружьями за плечами, выполнявших обязанности сторожей.
К исходу второго дня во вновь основанном «заводе-институте», как решили назвать новое образование, собрался никем не узаконенный коллектив, в который входило по меньшей мере шесть будущих академиков, профессора, доктора и заслуженные деятели наук, талантливые инженеры. Многих из них Иосифьян знал лично.
Званцев, использовав свое право отзыва из воинских частей нужных специалистов, собрал военных, впоследствии ставших известными и в технике, и даже в литературе.
Основной замысел Иосифьяна был в том, что каждый из привлеченных ученых имел свою идею, которую еще не успел воплотить. И сейчас они садились за ее реализацию, если она могла служить фронту, в основном стараясь помочь партизанам. И через короткое время партизанские отряды стали получать с «завода-института» диковинные мины, не поддающиеся разминированию, гранаты, которыми можно было стрелять из обычной винтовки, и многие другие новинки.
Особую роль здесь сыграл академик Иоффе. Находясь в Москве как вице-президент Академии наук СССР и встретив Званцева, старого знакомого, он посетил новый институт и не задумываясь, передал ему в полном составе свою ленинградскую лабораторию термоэлементов. И партизаны получили для своих костров волшебные чайники, которые кроме кипятка, давали еще и энергию для зарядки аккумулятора партизанских радиостанции. В дно чайников были вмонтированы открытые в институте Иоффе термоэлементы.
Делались на «заводе-институте» и особые радиостанции А-7, сигналы которых невозможно было перехватить, так как они модулировались не размахом радиоколебаний, а их частотой. И ее монтировали, сидя рядом, будущий академик Николай Шереметьевский и уже популярный писатель Юрий Долгушин, автор нашумевшего романа «Генератор чудес».
А из филиалов завода № 627 в Коврове и Горьком начали поступать готовые электроторпеды, выстраиваясь рядами во дворе перед подъездом особняка, как съезжались когда-то сюда кареты, привозя знатных гостей на званные вечера.
В ноябре начальство спохватилось, обнаружив самообразовавшийся научный центр у Красных ворот, дававший ценную продукцию фронту.
Полковник Третьяков из штаба округа, разводя руками, говорил Званцеву:
– Расскажи мне кто об этом, не поверил бы. Так ведь у вас получается…
Нарком электропромышленности, ознакомившись с результатами деятельности «научных партизан», 15 ноября 1941 года издал приказ об образовании научно-исследовательского института, присвоив ему номер эвакуированного завода 627. И руководство завода в лице Иосифьяна и Званцева автоматически стало во главе института, в дальнейшем ставшего именоваться ВНИИ электромеханики.
К этому времени на фронт под Москвой прибыл маршал Жуков и дела там коренным образом изменились. Гитлеровцы потерпели первое сокрушительное поражение и были отброшены от столицы, утратив надежды на «блицкриг» и торжественный парад в побежденной Москве.
Но для Иосифьяна и Званцева эта победа обернулась неожиданным образом.
Их обоих вызвали в ЦК партии, и высокий партийный руководитель принял их.
Он сидел в удобном кресле за деловым столом, уставленным разноцветными телефонами. Пригласив посетителей сесть за стоящий перпендикулярно его письменному столу длинный стол, за которым собирал совещания, он сказал:
– Ну что ж, товарищи «партизаны от науки». Все у вас как будто ладненько получается. Но вот вопрос: как с вашими танкетками быть? Говорят, они весь двор у вас заполонили. Средств на это немало пошло. И все зря?
– Так ведь, к счастью, не прорвались гитлеровцы на московские улицы, – заметил Званцев.
– Верно, товарищ военинженер, не прорвались. Но я к тому клоню, что не нужны они теперь. А средства на ветер пущены!
– Как не нужны? – возмутился Иосифьян. – В любом городе улицы есть, электрический ток имеется. Торпеды подстерегут вражеские танки где угодно.
– В том-то и дело, товарищи «науко-партизаны», что военные действия отныне, видимо, в чистом поле происходить будут. И никакого электрического тока для ваших питомцев на полях сражении не найти, – и партруководитель печально покачал головой.
– Пара пустяк! – воскликнул Иосифьян. – Сделаем передвижную электростанцию! У нас ведь теперь такой коллектив! Дайте нам списанный с вооружения старый танк.
– Что ж, коли так – ладненько. Дадим вам даже не один танк, а два. Оборудуйте их под электростанции. Электрифицируйте боевые действия. «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Вот так-то. Но переоборудованные танки вместе с танкетками – немедленно на фронт! На передовую. Оправдать затраты! А насчет «пара пустяк», товарищ профессор, то говорить следует: «Пара пустяков» Вот так-то.
– Есть «пара пустяков», – ответил Иосифьян.
– Готов в любую минуту! – воскликнул Званцев.
– Вот и ладненько. На том и порешим, – сказал партруководитель, пронизывая Званцева взглядом. – «Назвался груздем – полезай в кузов». Не струсишь, военинженер?
– Торпеды смогут уничтожать не только танки, но и доты и дзоты.
– Особой веры в ваших «камикадзе» нет, но проверим. А для этого пошлем вас во главе оперативной группы. Я договорюсь об этом с начальником инженерных войск маршалом Воробьевым. Отправим вас на Крымский фронт в распоряжение заместителя командующего фронтом генерал-полковника Хренова. Он за прорыв линии Маннергейма Героя Советского Союза получил. Вот с ним и поработаете на передовой. Там работенка важная предвидится.
– Лучше меня пошлите, – вызвался Иосифьян.
– Нет уж, товарищ директор. Вам придется здесь со своей ученой братией управляться. А военным – на фронте.
В научно-исследовательском институте закипела работа, проектировали и создавали передвижную электростанцию. И к весне 1942 года задача была решена. Легкие танки превратились из боевых единиц в прифронтовые электростанции и были погружены на платформы рядом с тщательно укрытыми брезентом, бессменно охраняемыми часовыми, танкетками. Платформы подцепили к пассажирскому поезду, где в купе разместились Званцев и его помощники, ничем не выдавая своего отношения к загадочному грузу в прицепленных платформах. Никто из них не знал, что едут они на обреченную операцию, ибо немцы готовились к наступлению на Сталинград и им необходимо было опрокинуть войска Крымского фронта, недавно отбившие Керченский полуостров.
Нельзя было выбрать более неудачного места на фронте для боевого испытания «электрокамикадзе», так и не получивших заслуженного признания.
Званцев стоял у окна пассажирского вагона и думал, что ждет их впереди. Как покажут себя на юге рожденные в Подмосковье танкетки?
Крым! Он помнил ласковое, омывающее причудливые камни море, великолепный дворец Воронцова со спящими львами по обе стороны мраморной лестницы, а за ним поднимающиеся к небу горы.
Там бывал Пушкин!..
А теперь там гитлеровцы, которых предстоит выбить оттуда. Не ради этого ли он шел недавно за первым солдатским обмундированием по пыльной дороге из Серпухова в лес, удивляясь, что из батальона за такими же, как он, не прислали автобус, не зная, что его ждет впереди…
