Текст книги "Неприкаянное Племя: Сурвивалист (СИ)"

Автор книги: Александр Аразин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

На самом деле, всех деталей я не помню: как назывался рассказ? Сколько было красноармейцев, а сколько белогвардейцев? Кричал вестовой «драпать» или нет? Однако суть мне запомнилась хорошо: Буденный, покрутив ус, приказал отступать, но отвёл свой отряд недалеко от хутора, спрятавшись в соседнем лесочке.

Беляки заняли селение и начали устраиваться на ночлег, достали рябчиков, ананасы, устрицы, поставили фарфоровые унитазы. Шампанское, икра, цыгане – разврат буржуинов продолжался всю ночь. А утром, в сопровождении полусотни кавалеристов, на околице хутора появился сам Буденный. В отглаженном кителе, с накрахмаленным воротничком, и лихо закрученными усами, он по-отечески сурово посмотрел на караульных и молвил:

– Где офицерье?

Полупьяные офицеры быстро прибежали, посмотреть на явление легенды. В затуманенном алкогольными парами мозгу дворян метались испуганные мысли: «Что происходит?», «Мы присоединились к большевикам?». Офицеры посмотрели на свои погоны – деникинские, на флаг – имперский, и выдохнули: «Фух. Не про*рали родину». Буденный же, дождавшись, когда все соберутся, громко (от чего у дворян заболели зубы) рявкнул:

– Господа, приближается время ланча и всемирной революции! Предлагаю вам сдаться!

Дворяне были «подшофе», им потребовалось немного времени, дабы сосчитать красноармейцев, ещё несколько томительных минут у них ушло, чтобы вспомнить численность своего отряда и, наконец, спустя полчаса офицеры смогли сравнить цифры, после чего разразились презрительным смехом. Полсотни будённовцев требовали капитуляции от полка деникинцев!

Усатый комдив достал свою легендарную шашку и по этому знаку вокруг хутора зазвучали десятки сигнальных горнов, в лесу происходило активное шевеление, словно там находится целая дивизия. Оставшиеся в резерве пятьдесят красноармейцев старались производить как можно больше шума.

Из леса ответили другие голоса. Разбойники поняли, что их обошли с тыла. Тревожно оглянувшись, они увидели, как блестят среди деревьев синие доспехи воинов, как колышутся высокие хоругви сотен. Не имея ни малейшего представления о численности отряда монахов, Бажен не стал медлить. Он круто повернулся и приказал своим лихим молодцам напасть на гвардейцев, которые держали оборону вокруг кареты.

Не стану утверждать, будто я дословно запомнил историю (были ли у белогвардейцев унитазы?), так же как не уверен и в её правдивости. Немного позже, на уроке истории, мне стало известно, что подобное «лживое» окружение использовал и какой-то македонский царь. Так чем я хуже Буденного или царя? Да и вообще: глупо изобретать велосипед, когда он уже придуман.

Атака оказалась короткой. Ей положила конец новая команда Харальда:

– Самкил! Хадо! Треглав! Громыхайло! Вперёд! Приготовиться!

Силуэты сотни шлемов возникли на фоне неба вдоль скалистых обрывов ущелья, чередуясь с силуэтами дуг длинных луков. Напряжённая тишина взорвалась шумом и треском, словно несколько сотен людей выходили из леса на площадку у родника.

По знаку вожака бандиты остановились. Застигнутый врасплох, в невыгодном положении, он обводил взглядом склоны ущелья в запоздалой попытке оценить свои шансы на спасение. На виду стоял только один старший офицер; но он назвал поимённо восемь сотников, а сколько их вообще кто знает. Прищурившись, чтобы солнце не слепило глаза, атаман прикидывал в уме, каково расположение его бойцов. Дело выглядело почти безнадёжным.

– Бажен, прикажи своим людям сложить оружие, – жёстко потребовал я.

– Ты что, господин, ума лишился? – окружённый врагами со всех сторон, загнанный в ловушку, предводитель разбойников выпрямился и вызывающе улыбнулся. – Я отдаю должное смелости твоего замысла: избавить епископство от докучливых соседей, но даже сейчас, вынужден обратить на это особое внимание, твоя драгоценная тушка все ещё в опасности. Мы угодили в ловушку, но вместе с нами и ты можешь погибнуть. – Даже перед лицом подавляющего превосходства противника он пытался повернуть ход событий в свою пользу. – Возможно, мы могли бы прийти к некоему соглашению, – быстро предположил он. В его голосе сквозили показное дружелюбие и готовность блефовать, но не было ни намёка на страх. – Если бы, например, вы позволили нам уйти по-хорошему...

– Ты неверно судишь о нас, – я спрятал глефу и вышел из строя. – Мне пришлось намеренно пойти на риск, чтобы мы могли побеседовать.

Взглянув на край обрыва, Бажен вытер вспотевший лоб изодранным грязным рукавом:

– Я слушаю, господин.

– Прежде всего, вы должны сложить оружие, – твердо сказал я.

Атаман горько усмехнулся:

– Может быть, я и не очень способный полководец, господин, но я не идиот. Пусть даже мне сегодня предстоит встретиться с паромщиком, я не сдамся сам и не позволю повесить моих товарищей из-за нескольких голов скота и пары мешков зерна.

– Хотя вы украли их из епископства и к тому же убили мальчика-пастуха, я не для того затеял столь утомительное путешествие, чтобы просто повесить всех вас.

Мои слова звучали вполне чистосердечно, и, тем не менее, разбойники не могли поверить этому странному заявлению. Они переводили глаза с внушительного отряда лучников наверху на маленькую группу воинов эскорта. Напряжение возрастало с каждым мгновением, и Бажен решился меня поторопить:

– Господин, если у тебя есть что-то на уме, говори быстро, иначе может оказаться, что некоторые из нас погибнут, и мы с тобой будем в их числе.

– Я гарантирую вам следующее. Сдавайтесь и выслушайте моё предложение. Если вы пожелаете уйти после того, как я поговорю с тобой и твоими людьми, вы будете вольны отправляться на все четыре стороны. Пока вы не вздумаете снова устроить набег на угодья епископства, я не стану причинять вам неприятности. Ручаюсь своим словом.

Испытывая неприятное ощущение, что лучники и сейчас держат его под прицелом, Бажен перевёл взгляд на своих бойцов. Все они, все до единого, отощали от постоянного недоедания; некоторые выглядели, как ходячие скелеты. Вооружение у большинства ограничивалось скверно сработанным мечом или ножом, лишь у считаных единиц имелось какое-то подобие лат. Не могло быть и речи о том, чтобы оказать серьёзное сопротивление послушникам и монахам, снаряжение которых было безупречно.

Предводитель всматривался в лица изгоев, которые были его товарищами в трудные времена. Почти все чуть заметным кивком дали ему понять, что подчинятся его решению.

Коротко вздохнув, он снова повернулся ко мне и протянул свой меч рукоятью вперёд:

– Господин, я не состою на службе ни в одном из благородных домов, но тот жалкий остаток личной чести, который я называю своим, теперь в твоих руках. – Он с холодной усмешкой поклонился, а затем подал знак остальным, чтобы они последовали его примеру.

Солнце лило лучи и на блистающие доспехи членов ордена, и на отрепья ошеломлённых бандитов. Только пение птиц и журчание воды, вытекающей из родника, слышались в тишине. Взгляды всех оборванцев были прикованы ко мне. Наконец один из них шагнул вперёд и бросил на землю свой нож. Так же поступил ещё один, другой...

Пальцы, доселе сведённые на рукоятках, разжимались, и клинки с лязгом падали у наших ног. Вскоре не осталось ни одного бандита с оружием.

Дождавшись, когда солдаты из моего отряда соберут мечи, я выступил вперёд. Разбойники раздались в стороны, чтобы освободить для меня проход. В сопровождении Игоря и Олега я прошёл к ближайшему фургону, взобрался на него и, окинув сверху взглядом толпу безоружных разбойников, спросил:

– Это все твои люди, Бажен?

Поскольку я пока ещё не подал своим лучникам приказа опустить луки, он ответил честно:

– Большая часть здесь. Ещё пятьдесят охраняют нашу стоянку в лесу или пытаются раздобыть пропитание поблизости от лагеря. Ещё десять поставлены наблюдать за разными дорогами.

Встав на груду мешков с зерном, я быстро подсчитал:

– Здесь у тебя под началом примерно три сотни. Сколько из них были прежде солдатами? Пусть они ответят сами. – Из всей банды, столпившейся у фургона, примерно двести человек подняли руки. Я ободряюще улыбнулся и задал новый вопрос: – Из каких домов?

Гордые тем, что их спрашивают, где они раньше служили, они с готовностью стали выкрикивать:

– Сайдаков!

– Тормакич!

– Бжейтаров!

Прозвучали и другие известные имена. В большинстве своём эти семьи перестали существовать, уничтоженные бароном Шиманьским или другими сильными аристократическими родами. Когда шум стих, Бажен добавил:

– А я некогда был сотником в доме барона Дрогичин, господин.

– А остальные?

От толпы отделился рослый детина. В его облике, как и у прочих разбойников, были видны следы разрушительного воздействия голода, но при этом он производил впечатление все ещё сильного и здорового человека. Поклонившись, он сказал:

– Господин, я был земледельцем в поместье Трибуха к западу от Морскова. Когда мой хозяин умер, я сбежал в горы и присоединился к нему. – С глубоким почтением он указал на Бажена. – Он хорошо заботился о своих людях, когда наша жизнь проходила в скитаниях и лишениях.

– А эти? Преступники? – Я повёл рукой в сторону дальних рядов разбойников.

Атаман ответил за всех:

– Люди без хозяев, господин. Некоторые были свободными землепашцами, но лишились своих наделов за неуплату податей. Другие совершили поступки, запрещённые законом. Многие – это серые воины. Но убийцам, ворам, людям ненадёжным не приходится ждать радушного приёма в моем лагере. – Он махнул рукой в сторону леса. – О, вокруг хватает убийц, не сомневайтесь. В последние дни ваши патрули стали нести службу кое-как, а в лесной чаще можно найти безопасную гавань. Но в моем отряде собрались только честные разбойники... – Он невесело рассмеялся. – Если, конечно, такие бывают. – Помрачнев, Бажен пытливо посмотрел мне в глаза. – Ну а теперь не соизволит ли господин сказать нам, почему его заботит судьба таких бедолаг, как мы?

Немного помолчав, я подал Харальду условный сигнал, и состояние боевой готовности отрядов Серого Мисаля было отменено. Лучники на гребне, буквально на глазах, стали бесследно растворятся в воздухе. И тогда стало очевидно: на горе было, в лучшем случае, две сотни воинов, а вся огромная армия епископства – мираж, иллюзия, созданная магами. То, что казалось целой армией, сейчас обнаружило свою истинную суть: нас защищала горсточка солдат, числом уступавшая разбойникам, по меньшей мере, на треть. Маги, возглавляемые Профом, поработали на славу, введя в заблуждение не только изгоев, но даже я, зная об обмане в первые секунды, поверил происходящему.

Разбойники едва не взвыли от досады. Бажен в невольном восхищении только изумлённо покачал головой:

– Господин...

– Мисальдер, – поправил я атамана. – Обращайся ко мне: "мисальдер" или "настоятель".

– Мисальдер, – произнёс воин, пробуя на вкус новое слово и перспективы, которые за ним скрывались. – Что же всё это значит?

– Возможность, Бажен... для всех нас.

Глава 8.

Долгая ночь тяжёлых решений.

Летний день подходил к концу. Длинные тени ложились на траву у родника, где паслись лошади и волы, отгоняя хвостами насекомых. Пристроившись на фургоне, я оглядывал шайку оборванцев, сидевших на земле у кромки леса и жадно глотавших горячее мясо, свежие овощи и пресные пшеничные лепёшки, которые раздавали им повара. Хотя трапеза была намного лучше той, которой им приходилось довольствоваться в течение долгих месяцев, мне показалось, что разбойники начинают о чем-то задумываться. Унылый же бандит способен на разные необдуманные действия.

Попасть в плен (к злобным демам!), потерпев поражение в бою, для них означало только одно: их ожидала судьба рабов – таков непреложный закон жизни. Да, я дал слово не посягать на их свободу, мало того, мы их накормили, но все это не внушало отщепенцам доверия.

Чем больше я изучал этих людей, тем яснее замечал в них сходство с воинами и крафтерами из Риницы. Но одно отличие оставалось неизменным: будь эти люди разодеты в самые аристократические наряды, я все равно распознал бы в них изгоев.

Стоя на телеге, разглядывая эту толпу, мне вспомнился один анекдот:

Стоит Ленин на броневике, а внизу ревёт народ.

– Леннон! Леннон!

– Товагисчи! Я – ЛЕНИН!

– Леннон! Леннон!

– Товагисчи! Нуда ладно... хген с вами... Yesterdey...

Аналогия очевидна и понятна: телега – броневик; рабочие, крестьяне и солдаты – в наличии; остаётся раздуть пламя революции и... стоп. Это у меня от нервов, бывает, заносит. Надо успокоиться, а то ещё точно подниму народное восстание, провозглашу начало социалистической революции и пойду захватывать дворцы.

Когда последние крошки были доедены, настало время объявить им своё предложение:

– Послушайте меня... – «Вот же, блин, чуть не ляпнул «друзья», но не называть же их «разбойниками»?» – уважаемые. Я Сергей Инок, епископ Риницы. Вы угнали скот из моего владения, и потому вы у меня в долгу. Чтобы уладить это дело по законам чести, я прошу вас со вниманием отнестись к моим словам.

Сидевший в первых рядах, Бажен отставил чашу с вином и ответил:

– Мисальдер, вы чрезвычайно великодушны, если считаете для себя возможным позаботиться о чести разбойников. Все мои товарищи польщены и благодарны.

«Это что такое? Атаман юморит?» – я взглянул Бажену в лицо, пытаясь уловить в нем хоть какой-нибудь намёк на насмешку, однако обнаружил совсем иное: интерес, любопытство и добродушную иронию. Чем дольше с ним общаюсь, тем больше мне нравится этот бывший сотник.

– Есть много причин считать вас разбойниками, так мне говорили. По всеобщему мнению, вы все отмечены злой судьбой, а боги отвернулись от вас.

Один из сидящих впереди бандитов что-то выкрикнул в знак согласия, а другие переменили позу, подавшись вперёд. Когда взгляды всех присутствующих скрестились на мне, я завладел их вниманием и продолжил:

– Для некоторых из вас злая судьба наступила тогда, когда вы остались в живых после смерти господ, которым служили.

Человек с вычурными бронзовыми наручами на предплечьях воскликнул:

– И мы, таким образом, оказались лишёнными чести!

– И превратились в изгоев! – поддержал его другой.

– Честь состоит в выполнении своего долга! – Подняв руку, произнёс я. – Если господин посылает человека куда-то с важной миссией, так что у солдата просто нет никакой возможности его защитить, а, вернувшись домой, воин узнает о смерти хозяина – разве у этого солдата нет чести? Если боец тяжело ранен и лежит без сознания, когда смерть приходит за его господином – разве он виноват в том, что он остался жив, а его наниматель – нет? – Обведя притихших разбойников пристальным взглядом, я потребовал: – Все, кто были слугами, землепашцами, работниками – поднимите руки!

Около десятка повиновались без колебаний. Другие неуверенно зашевелились, переводя взгляды то на меня, в окружении охранников, то на своих товарищей, желая посмотреть, что будет дальше.

– Мне нужны работники. Я предлагаю вам наняться в монастырь на соответствующие должности.

От какого-то подобия порядка, царившего у ручья, и следа не осталось. Все поднялись с мест и заговорили разом. Одни что-то бормотали себе под нос, другие орали во весь голос. Такое предложение – это было что-то неслыханное в королевстве. Игорь и Олег размахивали руками, пытаясь восстановить спокойствие, но тут осмелевший крестьянин бросился к моим ногам.

– Господин! – воскликнул мужчина и, вспомнив, как ко мне обращался атаман, поправился: Мисальдер, когда барон Шиманьский сжёг поместье моего господина, я убежал. Но закон гласит, что я становлюсь рабом победителя!

– Закон не гласит ничего подобного! – явственно прозвучал мой ответ над общим гвалтом.

В наступившей тишине все глаза обратились ко мне. Усталый, сердитый, но кажущийся в своих богатых одеяниях таким величественным на взгляд этих бродяг, переживших месяцы, а то и годы безнадёжности в лесной глуши, я твердо заявил:

– Традиция гласит, что работники – это военная добыча. Победитель решает, кто представляет собой ценность как свободный человек, а кого надлежит обратить в рабство. Шиманьский – мой враг, и если вы – это военная добыча, то мне и надлежит решать, каким будет ваше положение. Вы свободны.

На этот раз молчание стало гнетущим. Люди беспокойно переминались с ноги на ногу, озадаченные нарушением порядка, который они привыкли считать незыблемым: в своё время, разработчики детально прописали все тонкости общественных отношений, определяющих каждый шаг НПС, но... теперь-то они не программы. Я собирался изменить самые глубинные основы, санкционировать бесчестье и какие последствия это будет иметь для всего континента – не задумывался.

Мои слушатели пребывали в растерянности. Взглянув на крестьян, чьи лица светились надеждой, а потом на самых скептических и суровых серых воинов, я решил воспользоваться уроками философии, полученными в институте на далёкой Земле.

– Традиция нашей жизни подобна реке, которая берет начало в горах и течёт всегда к морю. Никто из людей не в силах повернуть течение вспять, обратно в горы. Предпринимать такую попытку значило бы отвергать закон природы. Как и члены ордена Серый Мисаль, – я специально не стал акцентировать внимание на том, что мы «демы», а пытался найти общие точки соприкосновения между изгоями и монахами. – Многие из вас познали беду и злосчастье. Я предлагаю вам объединиться, чтобы изменить ход традиции, в точности так, как ураганы иногда заставляют реку проложить себе новое русло.

Всё что мог, я сказал. Момент был решающим: если хоть один разбойник вздумает протестовать, контроль над ними будет утрачен. Молчание казалось невыносимым. И тогда, Харальд спокойно спустился со скалы и стал рядом со мной – взгляды всех присутствующих скрестились на гиганте.

– Вы все знаете, откуда я, – в тишине голос побратима был подобен горному обвалу. – Варвар, северянин! Мои соплеменники могут оказаться в южных королевствах только в двух качествах: как захватчики, совершающие набег, или как рабы. Однако посмотрите на меня! – Харальд гордо вскинул голову. – Я не только свободен, но и по праву занимаю высокую должность в ордене. И никто (ни духовенство, ни аристократия) не смеет криво смотреть в мою сторону, потому что я – Серый Мисаль, равно как и любой другой член ордена.

У Бажена вырвался возглас изумления. Все были поражены: варвар, северянин, который считался природным врагом для южан, руководил несколькими сотнями воинов! В очередной раз меня поразила преданность Харальда; благодаря его столь своевременному вмешательству, изгои мне поверили. Я улыбнулся – это была победа. Признательно посмотрев на побратима, я вновь обратился к скопищу людей, живущих вне закона:

– Этот человек состоит в ордене и гордится этим. Никто из вас не желает такой судьбы? – Крестьянину, лишившемуся крова по милости Ксаверия Шиманьского, я сказал: – Если барону, который победил твоего хозяина, понадобится новый землепашец, пусть попробует прийти за тобой. – Кивком указав на Харальда и воинов епископства, я добавил: – Чтобы забрать тебя, ему придётся повоевать. А на земле Риницы ты будешь свободным человеком.

Крестьянин рванулся вперёд с криком радости:

– Ты позволишь нам вернуться в мир и жить по правде?

– Обещаю чтить законы и судить по правде, а сила и честь Серого Мисаля станут вашими. – Опять я сморозил что-то не то. Эта фраза попалась мне на глаза в одном историческом трактате: там король Лагии (имя вылетело из головы) произнёс её, принимая вассальную присягу у дворян приморья. Я же употребил её не в отношении аристократов, а обращаясь к крестьянину! Однако никто моей оплошности не заметил, все были под впечатлением от происходящего, Харальд же поклонился, подтверждая тем самым свою готовность "повоевать".

Бывший... теперь уже однозначно бывший разбойник рухнул предо мной на колени и протянул скрещённые в запястьях руки в древнем жесте присяги на верность.

– Мисальдер, я твой слуга. Твоя честь – моя честь.

Этими словами он оповестил всех, что умрёт, защищая орден, с такой же готовностью, как любой из монахов или послушников.

Я церемонно кивнул, и медленно сошёл с телеги, проложил путь через толпу изгоев и приблизился к крестьянину. Согласно древнему ритуалу, я обернул ремешком запястья будущего жителя епископства, а потом снял эти символические оковы, показывая тем самым, что человек, которого могли бы содержать как раба, объявляется свободным. Раздались возбуждённые голоса, другие разбойники (числом около полусотни) столпились вокруг. Они тоже опустились на колени, образовав кольцо вокруг меня, ожидая своей очереди принять предложенную возможность и надежду на новую жизнь.

Я попросил офицеров ордена помочь с принятием клятвы, а после, всех работников, кто её принёс, Олег собрал вместе и, в сопровождении отряда воинов, отправил в монастырь. Там они поступят в распоряжение Оксаны Вишенки, которая по своему усмотрению назначит их на домашние или полевые работы.

Оставшиеся бандиты с отчаянной надеждой наблюдали за происходящим, пока я не заговорила снова.

– Те, кто преступил закон... скажите, в чем состояли ваши прегрешения?

Щуплый, болезненно бледный оборванец хриплым голосом произнёс:

– Я непочтительно отозвался о судье, госпо... мисальдер.

– Я утаил зерно от сборщика податей... для моих голодных детей, – покаялся другой.

Перечисление мелких провинностей продолжалось, пока я не признала, что Бажен меня не обманул: воров и убийц в этой шайке не жаловали.

– Вы можете и впредь жить так, как жили до сих пор, – сказал я, выслушав их признания, – или поступайте ко мне на службу как свободные люди. Я, епископ Риницы, предлагаю вам прощение в границах моего владения.

Хотя правом королевской амнистии не был наделён ни один аристократ, я понимал, что никакой министр правительства Его величества не станет утруждать себя вмешательством в судьбу ничтожного, почти безымянного полевого работника... особенно если он никогда и не слыхал о такой амнистии.

Широкими улыбками прощёные преступники воздали должное моей мудрости и поспешили к Олегу, чтобы принести присягу. Они преклоняли колени с радостью. Могло, конечно, случиться так, что им, как и всем работникам, будет грозить опасность со стороны наших врагов, но уж лучше противостоять бедам, состоя на службе у влиятельной организации, чем влачить нынешнее убогое существование и ожидать удара с любой стороны.

Вечерние сумерки перетекали в ночь. Мой взгляд скользил по сильно поредевшим рядам бандитов и наконец, остановился на Бажене.

– Воины, оставшиеся без господина, слушайте внимательно!

Я помолчал, ожидая, пока затихнет вдали оживлённый говор только что присягнувших работников, уходящих по дороге в Серый Мисаль. Мне предстояло достучаться до сердец самых грубых и неотёсанных бойцов Бажена – воинов, закалённых в сотнях битв и утративших веру в аристократов.

– Я предлагаю вам такую возможность, о которой никогда не мог мечтать ни один воин за всю историю королевства... Да что там королевства! Прайма!!!

Перефразируя известное выражение «Кражи не будет! Всё уже украдено до нас», хочу уточнить: «Изобретать не надо! Всё уже придумано до нас». Почти тысячу лет назад, в диких монгольских степях молодой человек по имени Тэмуджин сумел объединить разрозненные роды изгоев и через несколько лет стал известен всему миру как Чингиз хан. Лавры «Сотрясателя вселенной» безусловно, манят, однако идти по его стопам и завоевывать полконтинента я не собираюсь. Мне бы сохранить то, что уже имею и, банально, выжить.

– Я предлагаю вам начать жизнь сначала. Кто из вас пожелает присоединиться к армии епископства и снова стать честным человеком?

На площадку у родника упала тишина; казалось, никто даже вздохнуть не смеет. А потом воздух загудел от множества голосов. Кто-то выкрикивал вопросы, другие одёргивали тех, кто мешал слышать ответы. Грязные руки мелькали в воздухе, и со звуками голосов смешивалось буханье ног, когда возбуждённые вояки прыгали от восторга или пробивались поближе к фургону.

Харальд прекратил галдёж, взмахнув своим копьём, и Олег, поспешно отойдя от фургона, выкрикнул команду.

Бандиты снова притихли, теперь они ждали, что скажет их вожак.

– Мисальдер, твои слова... ошеломляют... твоё великодушие... превосходит все мыслимые пределы. – Осторожно заговорил Бажен. – Но ни у кого из нас нет господина и, стало быть, некому освободить нас от нашей прежней службы.

В его глазах мелькнуло что-то похожее на вызов. Я заметил это и постарался понять. Безусловно опытный боец, грамотный военачальник и плутоватый разбойник – атаман держался как человек, которому что-то угрожает, и внезапно мне стало понятно, в чем тут дело. У этих людей просто не было никакой осмысленной цели, они жили сегодняшним днём, ни на что не надеясь. Если я сумею заставить этих молодчиков вновь взять свою судьбу в собственные руки и присоединиться к ордену, наше войско получит неоценимое пополнение. Но для этого нужно добиться, чтобы они снова поверили в возможность достойной жизни.

– Сейчас вы ни у кого не состоите на службе, – мягко возразил я.

– Но мы давали клятву... – Голос Бажена упал почти до шёпота. – Такое предложение... это что-то неслыханное... небывалое. Мы... Кто из нас может знать, что это совместимо с честью?

Его голос звучал чуть ли не умоляюще, как будто он от меня хотел услышать, что правильно, а что нет. А тем временем члены его шайки ждали решения вожака.

На миг я растерялся, не найдясь с ответом, но вспомнил своего первого наставника Сен Чжи и нужные слова появились:

– Воин должен умереть, сражаясь за своего господина, иначе его ждёт бесчестье, так уж повелось. Однако, как говорил один мудрый человек: «Если судьба распорядилась иначе, чем мы рассчитывали, никто не смеет оспаривать волю богов». Если боги не хотят, чтобы вы стали воинами епископства, то их немилость наверняка обрушится на наш орден. Я готов рискнуть, как в своих, так и в ваших интересах. Будут ли боги к нам благосклонны или не будут, мы все когда-нибудь умрём. Но смелые могут попытать счастья... – я пристально посмотрел в глаза атамана, прежде чем закончить речь, – и умереть как воины.

Бажен все ещё колебался. Рассердить богов значило накликать на себя окончательную погибель. У разбойника, по крайней мере, есть надежда, что жалкое существование, на которое он обречён до конца дней своих, окажется само по себе достаточной искупительной карой за то, что он не умер вместе со своим господином, и тогда его душе будет даровано более высокое положение, когда её вновь подхватит Колесо Жизни.

Тревога главаря передавалась и прочим бандитам: у каждого в душе шла нелёгкая борьба. Но тут я решил задействовать свой последний козырь и подозвал Костю. Бывший администратор игры, как и все мы, лишился большинства своих возможностей, однако доступ к базам данных вирта у него сохранился. Что-либо в них изменить он не мог, только нам это и не требовалось. Подойдя к телеге, парень сел прямо на землю, достал из своего инвентаря старинный гримуар и, раскрыв где-то посередине, посмотрел на атамана:

– Значит, Бажен, – сказал Костя задумчиво. – Назовите свою фамилию, год и место рождения.

Атаман замешкался с ответом, растерявшись от сухого, канцелярского тона, которым монах задал вопрос и растерянно произнёс:

– Радько. Отец, Любомир Радигостович, служил сотником в дружине барона Дрогичин – я от рождения был предназначен этому роду.

– У вашего отца было три кузена (ваши дяди), которые служили в отрядах Стогских, Дамманских и Кельце, – немного помолчав, Костя сверился со своими записями и назвал несколько имен.

– Верно, но я их почти не помню. К чему всё это?

В это время кто-то из задних рядов послушников произнёс:

– В Стогском гарнизоне служил мой отец, и я жил в этом городе, до того как присоединился к Серому Мисалю. Моего отца звали Преслав.

– Замечательно, – кивнул головой Костик и принялся активно водить пальцами по страницам книги. – А ты знал, что сестра твоей матери вышла замуж за кузнеца, чей стрый был женат на дщериче Светланы Криворук?

– Припоминаю... – неуверенно ответил послушник.

– Криворук? – насторожился Бажен. – Сын моего дяди женился на Людмиле Криворук. Это не из вашего ли рода?

– Да, – вместо послушника ответил админ. – Мисальдер, позвольте представать вам Радько Бажена Любомировича, дальнего родственника нашего послушника Гостиши Преславовича.

– Гостиша! – крикнул я. – Выйди вперёд.

К нам подошёл широкоплечий юноша в форме Фаланги Серого Мисаля, за его спиной висел большой пехотный щит, а к поясу был пристегнут одноручный меч.

– Гостиша, признаешь ли ты родственника и готов поручиться за него? – я обратился к послушнику.

Под внимательным взглядом молодого человека, зрелый атаман выпрямился, расправил плечи, стараясь произвести положительное впечатление.

– Он мой родич и достоин чести служить ордену и епископству, – вынес глубокомысленный вердикт Гостиша.

Я постарался скрыть довольную улыбку; ответ на подобный вопрос нами был отрепетирован заранее. По традиции вторые и третьи сыновья воинов имели право наниматься на службу и в другие дома, а не только туда, где служили их отцы. Представляя этого бывалого воина по форме, принятой для молодых новобранцев, Гостиша умудрился полностью разрешить мучивший Бажена вопрос чести.

В своё время, многие игроки удивлялись: зачем разработчики создают настолько детальный мир? Тогда нам многое казалось лишним, например, как наличие разветвлённого генеалогического древа у рядовых НПС, однако прошёл месяц, и я безумно рад подобной скрупулёзности админов. По мнению Фёдора Георгиевича, эта тщательность в проработке мира стала, если не основной, то уж наверняка одной из наиболее значимых причин превращения вирта в реальность. Он утверждал, что любая модель, если её постоянно усложнять (доводя до Абсолюта), рано или поздно ничем не будет отличаться от оригинала и станет самостоятельной... возможно, вполне возможно.

– Гостиша, призови своего родственника к нам на службу, – снова напустив на себя серьёзность, сказал я, – если он согласен.

– Кузен, тебя призывают служить Серому Мисалю.

Со вновь обретённой гордостью, Бажен вздёрнул подбородок и решительно объявил:

– Я согласен!

Всё пришло в движение. Серые воины столпились вокруг Константина и начали наперебой называть имена своих родичей. Админ, стараясь сохранять спокойствие, быстро выяснял родственную связь изгоев с кем-то из послушников Серого Мисаля и объявлял счастливцу результат. Бажен только головой потряхивал и пожирал меня глазами. С трудом справляясь с ураганом чувств, он проговорил:

– Мисальдер, вы так искусно заставили нас угодить в капкан... Одной этой уловки было бы достаточно, чтобы... чтобы я служил вам с гордостью. Но это... – он обвёл взглядом толпу возбуждённых, взбудораженных людей. – Это выше моего понимания. Я не знаю, правильно ли это... но я приму эту службу с радостью, и честь Серого Мисаля станет моей честью.