Текст книги "Неприкаянное Племя: Сурвивалист (СИ)"

Автор книги: Александр Аразин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Глава 13.

Ясный день и затаившаяся тьма.

Ярко-алое утро запустило наглые солнечные лучи в номер; поначалу осторожно, они начали исследовать комнату, поднимаясь, всё выше и выше, разгоняя серость, проникая в тёмные углы. Уставшая за ночь гроза закончилась и медленно уползла на восток, не в силах даже ворчать. Выглянувшее из-за облаков, солнце озарило мокрые алые крыши, заискрилось в лужах на вымытых мостовых.

Последнее время, я всегда просыпаюсь в плохом настроении. Не помню, что мне снится, но почему-то именно по утрам вспоминается Ярослава – девушка как будто находится рядом, смотрит на меня, улыбается... только через полчаса её зыбкий образ начнёт блекнуть, пока совсем не исчезнет. Утром меня лучше не трогать.

Харальд с Диком привыкли к моей раздражительности и старались встать пораньше, чтобы не слушать, как я брюзжу. Вот и сейчас друзей в номере не оказалось и, быстро одевшись, я спустился вниз, отказался от завтрака и поспешил к западным воротам через толчею, которая здесь образовалась из-за субботнего рынка, заполонившего весь городской центр. Запах страха был тут же, но гораздо более слабый, чем вчера. Он сменился тревожным ожиданием. Я видел и слышал, как люди обсуждают произошедшее накануне ночью событие – убийство трёх зомби.

Мой первоначальный план: получить информацию на городском рынке – не оправдался. Нет, местные жители и крестьяне из ближайших деревень активно обсуждали всё (!) от грозы и неожиданно опоросившейся свиньи до разгула нечисти и отъезда градоначальника – только их предположения не имели ничего общего с реальностью. Спустя час моя голова начала раскалываться от этого гвалта, а живот обиженно заурчал и попытался прилипнуть к позвоночнику. Сам по себе, нос уловил ароматы пищи и, согласившись с завываниями брюха, я последовал за запахами.

У выхода с торга, мне на плечо опустилась тяжёлая рука, и знакомый голос произнёс:

– Вот ты где, Сергей, а мы с Диком тебя обыскались.

Варвар и кот лучились энергией, вымытые и причёсанные, словно после бани. За последний месяц мы порядком поистрепались и, увидев насколько изменился внешний вид моих спутников, я на секунду растерялся.

– А вы где это были?

– На постоялом дворе, – честно ответил побратим. – У них купальня есть, а Инга постирала мою одежду... вот.

– Надо будет и мне сходить, или туда только ВИП-клиентов пускают? – я подмигнул Харальду. – Ладно, идемте в ближайший трактир, позавтракаем и решим, что сегодня будем делать.

В харчевне было немноголюдно (завтрак уже закончился, а обед не начинался) несколько выпивох сидели за столом в дальнем углу, неторопливо цедя один кувшин дешёвого пива на троих.

– С животными нельзя! – замахала руками дородная официантка, только мы переступили порог.

Харальд молча пожал плечами и развернулся к выходу, однако меня подобное развитие событий никак не устраивало: терпеть, пока мы найдём новый трактир, мой желудок категорически не хотел, что он и подтвердил, издав булькающий звук.

– Уважаемая, – проникновенно начал я, – что значит нельзя? Как на это посмотрит хозяин заведения, когда узнает, что вы выгоняете нормальных посетителей, а вот их, – я махнул головой в сторону выпивох, – оставляете в трактире? Да мой питомец в сто раз чище и ухоженнее чем они!

Официантка замерла, обдумывая мой ответ и пытаясь найти способ, чтобы настоять на своём, но я не дал ей времени на размышления.

– Что у вас есть пообедать?

– Ничего, – мстительно ухмыльнулась женщина. – Обед ещё не готовили, а после завтрака осталась только тушеная капуста.

– Так неси капусту! – всё-таки, когда я голоден, со мной лучше не спорить. – И скажи повару, чтобы пока мы будем её есть, поджарил мяса... да побольше.

– И пива, – вклинился в разговор Харальд.

– Да, и пива, – поддержал я побратима. – Два кувшина, только нормального, а не какого-то пойла.

Наконец-то до официантки дошло, что с нами лучше не спорить или же она прочла в моем взгляде окончательную решимость, несмотря на любые трудности, поесть именно в этом заведении – не знаю, но обед нам подали сытный и вкусный.

– Разберем ситуацию, – сказал я, вытирая рот салфеткой. – Из города ушли крысы, словно корабль собирается пойти ко дну.

– Очень образное сравнение, Сергей. Очень образное, – довольный побратим, устало откинулся на спинку стула. – Крысы – тёмные существа, и в них есть частичка души, хотя светлой назвать её язык не повернётся. Когда случаются беды, крысы, наоборот, приходят, но не уходят.

– Крысы уходят, только если им грозит опасность. Что их могло напугать – вот в чем вопрос.

– Что-то достаточно серьёзное, чтобы я начал чувствовать себя неуютно. Брат, может ну его это задание? Найдём другой способ, как заработать деньги.

– Итого мы имеем бегство крыс, домовых и оживших покойников. Великолепный наборчик, ничего не скажешь.

– У тебя хоть какие-то догадки есть? – грустно вопросил Харальд.

– Я простой монах, а не теоретик магии, сдаётся мне, без неё тут не обошлось. Эх... нам бы сюда специалиста по тёмному колдовству или паладина.

– Чего нет, того нет, – развёл руками побратим, – Узнать бы, куда местный пал делся...

– Вот ты этим и займись, а я пройдусь к городскому кладбищу, посмотрю, откуда мертвяки лезут.

Видя, что мы поели, к нам подошла официантка и начала убирать посуду. Женщина бросала на нас заинтересованные взгляды, набирала в грудь воздух, словно хотела что-то сказать, но постоянно себя одёргивала и продолжала коситься то на меня, то на Харальда. В конце концов, она не выдержала и заговорила:

– Я тут услышала, как вы упоминали молодого паладина.

Мы промолчали, тем самым, не подтвердив, но и не опровергнув её слова.

– Он в нашем трактире останавливался, – закончила свою мысль официантка, чем вызвала наш живейший интерес.

– Когда он съехал из номера?

– Съехал? – Удивилась женщина. – Господин Ван Хельсинг не съезжал, его вещи до сих пор лежат в номере.

– А где же он сам? – Услышав имя паладина, я едва не заржал в голос, но смог взять себя в руки и задать вопрос спокойным тоном.

– Понятия не имею, – пожала плечами дама и развернулась, чтобы унести посуду.

– Уважаемая, – я протянул официантке серебрушку, – нас очень интересует всё, что связанно с паладином. Ответьте, пожалуйста, на несколько наших вопросов.

– Ну да, – женщина впилась взглядом в монету, но продолжала набивать себе цену: – может вы зла желаете нашему постояльцу, а я вам всё и выложу.

– Мы из Святого Синода, – неожиданно для меня, рыкнул Харальд; официантка как-то разом сникла, отведя взгляд от монеты.

Я не выдержал и восторженно пнул побратима под столом ногой, что означало: «Браво, Харальд, браво! Вот что значит школа!». Раньше мне не доводилось слышать о каком-то Святом Синоде, но судя по реакции официантки, это серьёзная организация и местные предпочитают ей помогать, причём безвозмездно.

– Вот именно, – присоединился я к игре варвара и спрятал монету. – Рассказывайте всё, что вам известно о паладине, Ван Хельсинге, и не дай боги (!), если упустите какую-то деталь... мы всё перепроверим.

– Так, а что говорить? – промямлила работница общепита. За последние полчаса, я дважды ставил её на место и впредь постараюсь в это заведение не заходить, без особой нужды – мне почему-то казалось, что она обязательно плюнет в заказанное мною пиво.

– Как часто он приезжал в Бурлос? Чем занимался в городе? Что предшествовало его исчезновению и не говорил ли он куда собирается? С кем паладин встречался и общался?

– Погодите, погодите, – растерянная официантка поставила поднос на соседний пустой стол, нахмурила брови и ответила: – Господин Ван Хельсинг приезжал к нам в город последние три года. Всегда в конце сентября, на две недели и всегда останавливался в нашем трактире.

– Чем он занимался в Бурлосе?

– Отдыхал.

– Уважаемая, – проникновенно спросил я, – как вас зовут?

– Астрид Бишоп.

– Астрид, вы действительно думаете, будто кто-то захочет провести отпуск в Бурлосе?

– Что вы имеете в виду? – окрысилась женщина, готовая отстаивать честь родного города до последнего.

– Только то, что есть места с гораздо более мягким климатом, даже в конце сентября. Поэтому я повторю вопрос: Чем Ван Хельсинг занимался в городе?

– Да ничем особенным... ходил, гулял, общался с людьми...

– С кем именно? – я прервал перечисление глаголов. Далее следовало ожидать: танцевал, охотился, кушал, спал, дышал...

– Со многими, – на несколько секунд женщина задумалась и начала перечислять имена местных жителей. Очень быстро я убедился, что паладин был чрезвычайно общительной личностью, а население Бурлоса не такое уж и маленькое.

– Хорошо, – мне надоело заслушивать перепись населения, и я решил уточнить приоритеты: – нас интересует: с кем он общался больше всего, особенно, в последние дни, перед тем как исчезнуть.

– Со жрецом, его помощником, мэром и секретарём, – не задумываясь, ответила Астрид.

– Очевидно, Ван Хельсинг пытался понять, что происходит в городе, – пробормотал я. – А что он делал в день своего исчезновения? Возможно, паладин как-то странно себя вел. Подумайте.

– Нет. Всё было как обычно. Утром господин Ван Хельсинг отправился в храм Велада и вернулся, аккурат, к обеду. Я начала накрывать на стол, когда раздался этот жуткий вой, паладин вскочил и куда-то убежал... больше его никто не видел.

– Что за вой? – Насторожился Харальд.

– Да собаки, – отмахнулась официантка, как от незначительной детали, – вот уж правду говорят: бешеному псу руби хвост по уши.

– Я тебя правильно понял, женщина, – побратим придавил Астрид взглядом. – Среди белого дня, вдруг, не с того ни с сего завыли собаки? – Официантка кивнула головой, и Харальд продолжил: – А не тогда же крысы ушли из города?

– Вот чего не знаю – того не знаю, я не слежу за этими хвостатыми паразитами, а в нашем трактире их отродясь не было.

Варвар недоверчиво хмыкнул и посмотрел на меня:

– Что думаешь, Серый?

– Думаю, что тут мы закончил, – я встал из-за стола и вежливо поклонился Астрид. – Спасибо, было очень вкусно и не держите на меня с братом Харальдом зла, – кто его знает, может после моих слов, когда мы сюда зайдём в следующий раз, она не плюнет нам в пиво?

Когда мы вышли на улицу, я остановился и обернулся к побратиму:

– И чем же тебя так заинтересовал собачий вой?

– Собаки чуют тёмную волшбу, – ответил Харальд. – Они охраняют дом не только от воров или грабителей, но и от зла. Если же в городе, разом, завыли все собаки...

– В Бурлосе происходит что-то неладное, – продолжил я мысль побратима. – Чем дальше в лес, тем толще партизаны... Уверен, мы на правильном пути, только куда он нас приведёт мне всё больше и больше не нравится.

Харальд уже знал, кто такие партизаны, поэтому никак не отреагировал на малознакомое в этом мире слово. Варвар оправил пояс, проверил, как вынимается кинжал из ножен, демонстрируя свою готовность к любым неприятностям, и поинтересовался:

– Куда теперь?

– В храм – это последнее место, куда ходил паладин перед исчезновением. Переговорим с младшим жрецом и посмотрим на кладбище – корень всех бед.

Храм Велада отличался от остальных зданий в Бурлосе также как варвар-северянин от утончённого эльфа. Его массивные, сложенные из тёмно-серых каменных блоков стены гораздо больше соответствовали моему представлению о крепости, чем элегантная ратуша, притворявшаяся замком. Кто и когда воздвиг храм – история умалчивала, но именно в нем прятались горожане, когда к Бурлосу подступали вражеские войска и надо было где-то переждать напасть.

Кладбище (местные называли его «Старым»), упиралось в задний фасад храма и отгородилось от жилых домов ржавым забором, который красили, наверное, во времена, когда людей на земле ещё не было, настолько ржавым и убогим он был. Последние лет двадцать здесь хоронили только именитых горожан, ввиду чего кладбище пришло в некоторое запустение: заросло бурьяном, подорожником, крапивой и шиповником.

Ржавая калитка противно скрипнула, и мы вошли на погост. Плохо различимая в траве дорожка петляла меж разорёнными могилами, с расколотыми плитами, вокруг были разбросаны комья земли, обломки монументов. Мы прошли мимо склепа, накрытого сверху плющом, словно снегом; миновали куст шиповника, на колючей ветке которого висел жёлто-коричневый обрывок ткани – все, что осталось от погребального савана. Множество следов костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что веселье здесь разыгралось не на шутку.

Я внимательно осматривался вокруг и вскоре убедился, что все до одной могилы пусты. По сути дела, с места снялась и куда-то упёрлась целая прорва мертвецов, никого не предупредив.

Когда мы миновали центр кладбища я замер, открыв рот, не в силах оторвать взгляд от НЕГО – огромного, исполинского дуба. Размерами великан не уступал храму, а его раскидистая крона накрывала тенью половину погоста.

– Ирмунсулем, – прошептал восторженный Харальд.

– Кто? – Переспросил я друга.

– Дерево Мира. Мои соплеменники сажают такие на могилах вождей или великих людей, которые сделали нечто выдающееся для народа фёлков. Как Ирмунсулем мог оказаться тут, на юге?

– Да кто ж его знает, – я пожал плечами. – Судя по размерам, дереву не одна сотня, если не тысяча, лет и, возможно, его посадили твои предки.

– Вы абсолютно правы.

При звуках незнакомого голоса мы с Харальдом отреагировали одинаково – отскочили в противоположную сторону и достали оружие.

– Простите, – перед нами стоял высокий и худощавый молодой человек, с необычайно большими глазами. Его руки были измазаны краской, застиранные следы которой были заметны и на жреческой рясе. – Мне не стоило так тихо к вам подходить, просто я привык, что тут никого нет и стараюсь не нарушать покой этого места.

– Тем не менее, кто-то это сделал за вас, – я красноречиво посмотрел на раскуроченные могилы. – Если не ошибаюсь, вы – младший жрец храма Велада в Бурлосе Карл Вернер?

– Да, – кивнул головой жрец и поинтересовался: – С кем имею честь?

– Мы монахи-чатра из ордена Серый Мисаль, я – Сергей Инок, а мой друг – Харальдюр дер Вильхльяульмюрсон.

– Очень приятно познакомиться, братья, – расплылся в улыбке Вернер. – Сожалею, но Его Преподобия сейчас нет в храме, он отбыл в Гельмсинг по важным делам.

– В таком случае, возможно, вы сможете нам помочь?

– Всенепременно, – горячо заверил нас жрец. – Странствующие монахи, несущие свет своей веры в отдалённые уголки континента, поучающие и приобщающиеся к новым знаниям – это ли не кости, на которых держится плоть любого культа?! Да простит меня Валес, как же я завидую... вы свободны, крыша вам – небо над головой, а лебеда да ковыль – пища ваша.

Глядя в восторженные глаза жреца, я с трудом удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. Какое-то у него извращённое представление о монахах и их времяпрепровождении – кому в здравом уме придёт в голову идея есть траву, если можно зайти в трактир?

– Святой отец, – Харальд прервал благочестивую речь. – Я так и не понял: откуда здесь Ирмунсулем?

Сбитый с толку, Карл Вернер несколько секунд непонимающе таращился на варвара, а потом сказал:

– Ирмунсулем... пройдемте в мою келью, и я вам всё покажу!

Мне не очень понравилось его воодушевление. Признаться, я вообще не понимал младшего жреца – настоятель храма уехал в столицу, в городе происходит черт знает что: исчезают паладины, по улицам разгуливают покойники, а он... «старается не нарушать покой этого места».

Несмотря на солнечную погоду, на улице было прохладно, но, только оказавшись в храме, я понял насколько ошибался – в святилище царили полумрак, холод и сырость. Мы быстро пересекли пустынный главный неф (эхо наших шагов ещё долго гуляло безлюдными коридорами), поднялись по крутой лестнице на второй этаж и вошли в небольшую комнатушку.

Стены кельи были плотно увешаны картинами. Не то чтобы я не люблю импрессионизм – я его не понимаю, однако стараюсь держать своё мнение при себе, дабы ненароком не задеть чувства ценителей этого жанра. Обалдело, мы с Харальдом таращились на эту, с позволения сказать, живопись, когда ко мне начало доходить что на всех полотнах изображено одно и то же.

– Ирмунсулем, – полувопросительно обратился я к жрецу, указав на рисунки.

– Да! Меня захватило это дерево. Оно будоражит мою кровь, интригует...

– Откуда он здесь? – Харальд, словно бульдозер, упрямо пер вперёд, игнорируя любые попытки свернуть разговор в сторону от интересующего его вопроса.

– Взгляните вот на это, – Карл Вернер метнулся к противоположной стене, где прикрытые старой простыней, стояли несколько картин. Жрец откинул покрывало и с азартным блеском в глазах извлёк из стопки одну из них. – Вот! – Победоносно воскликнул Вернер и продемонстрировал нам рисунок.

В мешанину вертикальных линий всевозможных цветов, я даже не пытался вникнуть (тут и слону понятно, что это – Ирмунсулем), но мой взгляд прикипел к надписи, сделанной чёрной краской поверх рисунка.

– Длинноволосые, они лежат,

отрешены коричневые лики.

Глаза сощурены безмерной далью.

Скелеты, рты, цветы. В разжатых ртах

расставлены рядами зубы вроде

дорожных шахмат из слоновой кости.

Цветы и жемчуг, тоненькие ребра

и кисти рук; истаявшие ткани

над жуткими провалами сердец.

Но средь перстней, подвесок, голубых

камней (подарков горячо любимым)

ещё лежит тишь родового склепа,

под самый свод увитого цветами.

И снова жёлтый жемчуг и сосуды

из обожжённой глины, чьи бока

украшены портретами прелестниц,

флаконы с благовоньями, цветы

и прах божков домашних алтарей.

Чертог гетер, лелеемый богами.

Обрывки лент, жуки на амулетах,

чудовищные фаллосы божков,

танцоры, бегуны и золотые пряжки,

как маленькие луки для охоты

на амулетных хищников и птиц,

и длинные заколки, и посуда,

и красный сколыш днища саркофага,

где, точно надпись чёрная над входом,

четвёрка крепких лошадиных ног.

И вновь цветы, рассыпанные бусы,

светящиеся бедра хрупкой лиры,

над покрывалом, падшим, как туман,

проклюнулся из куколки сандальной

суставчик пальца – лёгкий мотылёк.

Они лежат, отягчены вещами,

посудой, драгоценными камнями

и безделушками (почти как в жизни), -

темным-темны, как высохшие русла.

А были реками,

в чьи быстрые затейливые волны

(катящиеся в будущую жизнь)

стремглав бросались юноши, впадали

мужчин неутомимые потоки.

А иногда с гор детства в них срывались

мальчишки, погружаясь с любопытством,

и тешились вещицами на дне -

и русла рек затягивали их:

и заполняли суетной водой

всю ширину пути и завивались

воронками; и отражали

и берега, и крики дальних птиц -

тем временем под спелый звездопад

тянулись ночи сладостной страны

на небеса – открытые для всех...

Я вслух прочёл стих, после чего непонимающе уставился на жреца, требуя объяснений:

– Очень интересно и проникновенно, но что это значит?

– Здесь похоронены Семь Нойд!

– Не может быть! – Вскрикнул Харальд и я заметил, как в глазах побратима промелькнул СТРАХ.

– Да! – Победоносно поднял руку Карл Вернер. – Под городским кладбищем, которое горожане считают «старым», находится гораздо, гораздо более древний могильник!

– Демоны вас задери! Объясните же мне, наконец, кто это такие? – Немного нервничая, я потребовал ответа: если уж Харальд чего-то боится, то к этому стоит отнестись с максимальной осторожностью.

Улыбающийся жрец (и чему он только радуется?) кивнул головой варвару, предоставляя право ему рассказать старинную легенду. Харальд тяжело вздохнул, опустил голову и нехотя начал:

– Когда-то, в древние времена, народом фёлков правили Семь Великих Нойд...

– Нойды правили всем севером, – уточнил Вернер.

– Да, – нехотя кивнул побратим, – они были могущественнейшими колдуньями, которые могли изменить русла рек или сравнять горы, Нойды повелевали жизнью и смертью, пред ними преклонялись и их боялись. Они правили севером долго, очень долго...

– Не меньше пятисот лет, – опять вставил свои пять копеек жрец.

– Так что же случилось потом?

Харальд и Вернер ответили на мой вопрос одновременно, однако их версии кардинально отличались друг от друга:

– Их предали.

– Против них восстали.

Я проигнорировал утверждение жреца и посмотрел на побратима, ожидая пояснений.

– Когда все Семь Великих Нойды собрались на ежегодном совещании, их мужья сговорились и убили мерзких ведьм.

– Как-то плохо вяжутся твои слова, друг мой. Если эти Нойды были настолько могущественными ведьмами, то как несколько мужчин смогли с ними справиться?

– У каждой Нойды было, минимум, семь мужей... – Харальд хмыкнул, – вот бы порадовался Громыхайло: «мужской гарлем» – так сказал бы гном.

Побратим выглядел не очень весёлым, и я не стал делать ему замечание, что правильно говорить не «гарлем», а «гарем». Вместо того я посмотрел на жреца и спросил:

– Они точно похоронены тут?

– Да. Я в этом абсолютно уверен, мне было видение!

– Получается, что кто-то из Нойд ожил.

– Ха-ха, не смешите меня, брат. Если бы кто-то из Великих вернулся к жизни, такой факт не остался незамеченным. Для Нойд даже боги были не указ, а в Бурлосе просто некому им противостоять.

– Хорошо. Спасибо за рассказ, но нам пора. – Вежливо раскланявшись со жрецом, в полном молчании, мы вышли на улицу.

На паперти у центрального входа в храм сидели несколько нищих, однако редкие прохожие только боязливо косились в сторону кладбища и спешили побыстрее покинуть Храмовую площадь. Из-за отсутствия подаяния, оборванцы были злы на весь белый свет, регулярно устраивая свары между собой, начиная драки.

– Харальд, Сергей, здравствуйте, – к нам спешила улыбающаяся официантка, Инга.

Губы побратима расползлись в ответной глупой улыбке, а я прикипел взглядом к корзине, которую несла девушка. Один угол, накрывавшего её белого платка загнулся, открыв моему взору румяные и скорее всего еще горячие булочки. Вот вроде бы недавно ели, но я опять голоден... расту, наверно.

– Меня хозяйка к пекарю отправила, – щебетала красавица, – я иду, смотрю: вы это или не вы...

– А это мы, – я сглотнул большой ком слюны.

– Ой! – Инга достала один пирожок и протянула Харальду со словами: – угощайтесь.

Варвар свой огромной лапищей сцапал булочку и проглоти, как удав мышь – целиком и не разжёвывая.

– Вот, и вам, – девушка дала мне ватрушку, а я подумал, что она самый милый и заботливый человек на земле.

– Благодарю, очень вкусно, – пока Харальд продолжал безмолвствовать и пожирать взглядом официантку, мне пришлось поддерживать беседу. К сожалению, одного пирожка для меня оказалось мало и всё, о чем я мог думать – это еда! – Милая Инга, а вы не подскажете, где живёт такой замечательный булочник, чтобы мы могли купить у него несколько свежих пирожков?

– Конечно, – девушка указала рукой на одну из улиц, ведущих с площади. – Выйдете на Мясницкую, и его пекарня будет... – на несколько секунд Инга задумалась, забавно хмуря брови, – шестой дом, по правую руку или второй, если идти с Рыночной площади.

– Большое спасибо, – я дёрнул Харальда за рукав сутаны. – Ждите нас вечером в трактире, купим, специально для вас, что-то очень вкусное.

Только когда мы вышли на Мясницкую улицу, побратим пришёл в себя и панически поинтересовался:

– Сергей, а что мы ей купим? Я же не знаю, что ей нравится!!!

– Спокойствие, я не знаю ни одной девушки, которая бы не любила конфеты... или безе.

– А что это?

– Конфеты?

– Нет, бизе.

– Безе, – поправил я друга, – это такое...

Что из себя представляет безе, я, откровенно говоря, не знал. От необходимости врать или выдумывать несуществующий десерт меня спасло то, что я обнаружил городского мага, а точнее говоря – колдунью.

Как можно опознать волшебника, если он не размахивает посохом, не выкрикивает заклинания, и на нем нет усыпанного мистическими символами халата? Очень просто: так же, как и любого мастера – по тому, что он покупает. С Рыночной площади, нам навстречу шла девушка, которая в руках держала корзину. После общения с Ингой, именно на лукошко я обратил пристальное внимание, надеясь увидеть в нем пирожки, однако там оказался достаточно специфический набор трав, которые используют маги в своих ритуалах.

– Харальд, – шепнул я и кивнул на незнакомку, – кажется, это городской маг или его помощница.

Данной информации варвару было достаточно.

Ничего не подозревающая девушка подошла к двери дома, достала тяжёлую связку ключей и попыталась её открыть. В этот момент на неё сзади налетел Харальд, схватил, чтобы волшебница не смогла колдовать, но скорость, которую набрал побратим, была слишком велика, а дверь уже открыта, и вдвоём они кубарем ввалились в прихожую.

Я забежал в дом, чтобы увидеть копошащуюся на полу парочку и секретаря магистрата, выскочившего в прихожую из комнаты.

– Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, святой отец?! – Вольфганг Хоффман прожигал меня гневным взглядом.

– Мне кажется, что это вам придётся отвечать на наши вопросы, – сурово ответил я и протянул Харальду руку, помогая встать. Освобождённая колдунья тоже попыталась принять вертикальное положение, однако упала обратно на пол после моего крика: – Лежать!!!

Опешивший секретарь дёрнулся, желая помочь девушке, однако Харальд был начеку – молниеносным движением варвар достал посох, превратил его в копье, стальное жало которого упёрлось в горло Хоффмана.

– Итак, – я осмотрел наших пленников, – для начала расскажите, почему вы не упомянули о городском маге и скрыли, что знакомы с ним? Хотя я неправ: не с ним, а с ней. Господин секретарь?

– Я вам намекнул.

– Это когда же?

– Когда сказал, что моя сестра видела, как Ниссе ушёл из дома.

– Так эта девушка – ваша сестра... очень интересно. А не сговорились ли вы часом? Похоже, Вольфганг Хоффман, вы решили при помощи тёмного колдовства захватить власть в Бурлосе.

– Нет! Мы пытаемся спасти город!

– Спасти? – я скептически изогнул бровь. – Должен признать, что вы выбрали не самый оригинальный способ продвижения по карьерной лестнице – создать проблему, а потом её решить и получить лавры героя. Не оригинально.

Картинка сложилась. Молодой честолюбивый секретарь магистрата, которого поддерживает городская стража, решает занять кресло мэра. Он договаривается со своей сестрой (единственной волшебницей в Бурлосе) и они начинают действовать: прежде всего, девушка поднимает зомби с ближайшего кладбища, чтобы посеять панику среди горожан. Это им практически удаётся, но в город приезжает паладин, который может помешать заговорщикам; кроме того, в их планы могут вмешаться жрец и мэр, а значит – их необходимо устранить.

– Где тела паладина, мэра и жреца? – Сурово спросил я, впившись взглядом в лицо секретаря.

– Я... я не знаю. Да как вы такое могли подумать!

– Мы действительно пытаемся спасти город, – пискнула с пола девушка. – Вы же знаете, какая сегодня ночь и я хотела провести защитный ритуал.

– Какая ночь? – Я всегда плохо запоминал даты, а последнее время потерялся в днях недели и числах месяца.

– Сегодня двадцать первое сентября – Мабон.

– Мабон? – эхом повторил я, ничего не значащее для себя слово.

– Да, – кивнула волшебница, – осеннее равноденствие, когда колдуны празднуют вторую жатву. Этот праздник имеет два аспекта: дневной – освобождение от всего старого и отжившего, и ночной – воздаяние почестей покойным членам женской половины семьи.

– Женской... – пробормотал я и обратился к девушке: – Вы знакомы с легендой о Нойдах?

– Конечно, – хмыкнула та, – но вас же наверняка интересует: известно ли мне чьи могилы охраняет Ирмунсулем? Да, известно.

– И что вы по этому поводу думаете?

– Можно мне встать?

– Конечно, – согласился я, и Харальд отвёл копье от горла секретаря.

Вольфганг Хоффман бросился к сестре и помог ей подняться, после чего с обидой посмотрел на меня:

– Я так понимаю, что истинного виновника происходящего вы не обнаружили.

– Если бы вы ничего от меня не скрывали, наши поиски продвигались гораздо быстрее.

– Успокойтесь, – девушка примирительно положила ладонь на плечо брата. – Вольф, мы же с тобой обсуждали подобный сценарий. Просто будем действовать по плану.

– Да, но я надеялся... неужели у вас нет никаких подозрений?

– Ну, разве что – младший жрец, Карл Вернер, – неуверенно предположил я, – больно уж он странный. Однако это ничем не обоснованные подозрения.

– Вы правы, – кивнул головой Хоффман, – Карл всегда был немного чудаковат и потом... это его увлечение Ирмунсулемом. Кстати, относительно того, что я вам не все рассказал, вы знаете, как звали паладина? – Я отрицательно качнул головой. Если мне не изменяет память, паладина звали Ван Хельсинг, фамилия же жреца – Вернер, согласитесь, тяжело провести паралель. – Они двоюродные братья, по отцовской линии. Именно поэтому паладин так часто приезжал в Бурлос.

Всё ещё больше запуталось. Я не перестал подозревать секретаря и его сестру, но круг вовлечённых людей увеличивался, а время поджимало. Если волшебница права, то чтобы не планировал неизвестный злодей должно произойти сегодня – в ночь осеннего равноденствия.

– Вы упоминали о каком-то плане? – я с любопытством посмотрел на девушку.

– Я друид, – улыбнулась волшебница, – и только поэтому никогда бы не смогла поднять зомби. К сожалению, мой ранг недостаточно высок, но создать сдерживающий нечисть эликсир мне под силу, если только к нам не пожалует нечто действительно серьезное... тогда моих сил не хватит.

– Хорошо, а вы не могли бы дать нам это зелье?

Вольфганг Хоффман ответил вместо сестры:

– Гертруда с удовольствием вам поможет, но скажите: что вы задумали?

– Всё очень просто, – я пожал плечами, не видя причин скрывать свою задумку. – Нам известно место и время. Место – кладбище, время – этой ночью. Что бы ни планировал наш враг, мы его найдём именно там.

– Вы хотите... – в шоке девушка приоткрыла рот.

– Да, я с Харальдом пойду на кладбище и разберусь с проблемой, раз и навсегда.

– В таком случае, зайдите к нам через два часа, и я дам вам эликсир, – по-деловому сказала юная волшебница, а после игриво добавила: – Только, когда придёте, не ломайте дверь, а дерните звонок.

Этот вечер был самым странным в Бурлосе. Ничего неподозревающие горожане инстинктивно искали защиты в стенах родных домов; солнце только начало клониться к горизонту, а рынок уже опустел; редкие прохожие, за какой-то надобностью задержавшиеся на улице, спешили к семейным очагам, чтобы в кругу близких переждать напасть; люди закрывали ставни и запирали двери. Страх. Жуткий, в своей иррациональности, необъяснимый страх разлился над городом, всей массой обрушился на жителей Бурлоса.

«И куда только нас несёт?» – подумал я, осматривая погост.

В вечерних сумерках, кладбище жило своей, особой жизнью: задумчиво шелестели редкой листвой старые берёзы; светлячки зажгли фонарики и устроили пляски меж веток кустов; зловеще хохотнул филин... Вот уж проклятая птица, гораздо хуже ворона, которого считают предвестником бед. В отличие от своего пернатого собрата, громко каркающего о грозящем несчастье, филин предпочитает играть с жертвой, даря надежду на спасение и атакуя в самый неожиданный момент – мудрая и опасная птица.