Текст книги "Ключ власти"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Правда, красятся гуще наших «цветочков».

– Давно пора с ними договориться.

– …и подсказать – пусть выберут себе другие земли.

– Только не Вей. Он нам нужен для торговли.

– Пусть летят в Фаранге. Пока там будут воевать, мы укрепимся…

– …зальём их фосфорным газом! О-хо-хо! Тост за науку, господа!

– Подземных дьяволиц – оставить. Все, кто встречался с ними…

– …исключительно покорны. Необычайно искусны.

– Что вы говорите? а сколько стоит завести чертовку?

– Золотая Лоза дорого просит – товар особый…

– Да-а, лозовикам работорговля не в новинку. Издавна этим промышляют, поднаторели. С ними не поторгуешься. Лучше без посредников, прямо у дьяволов брать…

– Они берут плату не деньгами – химикатами. И людьми.

– С людьми сейчас трудно. Кое-где ещё можно купить, однако цены…

– А сонный Вей для чего? Заказать – и доставят.

На улице долгогривый проповедник пристал к пьяным гулякам, шлявшимся из кабака в кабак:

– О, горе! Гром и молния на нас! Ересь заморская проникла в души, чужеверие царит в сердцах, нечестие и болвохвальство! Вы, снявшие с себя Очи Божьи – куда идёте?

– В трактир, честный отче! Пошли с нами! говорят, там даром наливают.

Бражники грянули здешний девиз:

– Ближе к солнцу!

В своих излюбленных кондитерских гуляли юноши и господа, которых звали «цветочками». Свобода нравов и торговли терпела их наравне с иноверцами. «Цветочки» считали Сарцину своей клумбой или дивным садом; сюда из империи и восточных краёв слетались всякие шмели, чтобы вкусить нектара и искупаться в душистой пыльце.

Пыхая движком, к кондитерской подъехала трёхосная мотокарета – с шоффёром и водителем в ливрее на высоком передке, оба в венках. Из распахнутых дверец кареты высыпалась целая ватага разодетых в пух и прах «цветочков» – иные пели, другие изображали танцевальные па, третьи целовались на виду всей улицы. Из прохожих кто хохотал, кто аплодировал или свистел, а кое-кто плевал и торопился миновать вертеп.

Фонарщик, шедший от светильника к светильнику – мужик порядком угостился, на лице блуждала хмельная ухмылка, – гикнул, вскинул свой запальник:

– Э-ге-ге, мальчишки! Кому лампу зажечь?

– Пошёл к дьяволам, ошмёток, керосинная душа!

– Ты, могильный дух с крюком!

– Солнце с неба, тьма на двор! – запел фонарщик, приплясывая. – Звёздочки летят, летят, куда звёздочки падут? На звезде летит нечистый, пал и цветик раздавил!

– Возьмём его? Пусть нам станцует!

– Будем швырять в него пирожными.

– А Хрусталь? – допытывался юноша у «цветочка» постарше, обвив его руками. – Он приедет?

– Нет, у него проблемы, – хмурился приятель. – Сплошной ужас. Сначала дом обокрали, потом сделка сорвалась… Говорят, всё из-за дружка, имперского барона. Вот и водись после этого с аристократами.

– Какие подлецы в империи! Можно подумать, барон – сокровище…

– Хрусталь – делец. – Приятель подмигнул как заговорщик. – Через барона выйдет на большой заказ… Телескоп для космической станции, несметный барыш.

– Где же любовь? всюду корысть и низость… – поникнув, удручённо вздохнул юноша, но сразу встрепенулся, округлив глаза. – Станция? это как – станция?..

– Железный шар, вроде маленькой луны. Он должен вращаться вокруг Мира, а внутри – люди. Астраль доставит туда телескоп, чтоб следить за пришельцами.

– О-о!.. наверно, жутко дорого?

– Вот и спорят, на что тратить деньги – на космос или межконтинентальные ракеты.

– Меж-кон-ти-нен… похоже на бред. Воистину, мир – череда снов. Мы спим без пробуждения…

– А надо ли нам, милый, просыпаться? Здесь вечный праздник, страна весны. Один цветок, другой – порхая, ты пьёшь мёд, забыв о времени…

– Я страшусь одного – вдруг праздник закончится?

B. Огненная ночь

Быстро спустились сумерки, тёмная синева окружила Сарцину. Но город не сдавался ночной тьме – он сиял тысячами огней, словно лежащее на берегу яркое созвездие. В небе распускались букеты искристых фейерверков, неровный гул празднества говорил о том, что жизнь в городе кипит как никогда бурно.

Хотя лето сменила пора урожая, ночь на этой широте была тёплой, и полная луна улыбалась над заливом, будто лик Бахлы.

Конфеты, которые помощник Алого Шарфа доставал из потайного кошеля, действовали безотказно. Девица игриво принимает сладкое угощение, отправляет в свой коралловый ротик, смакует – а экстракт «листвы пророка» растворяется в слюне, впитывается, веселит и туманит сознание.

Варакияне-пустосвяты верят, что пророк Валак именно так достиг высшего неба, где живёт Безликий. Важно вернуться с высоты – если принять листвы больше, чем следует, душа останется на небе, а тело без души умрёт. Но рабы Безликого упорно курят, варят и процеживают узкие ядовитые листья, чтоб повторить полёт Валака. Поэтому в стране Витен так ценятся «аптекари листвы» – они умеют взвешивать листву и знают, сколько в ней яда.

В этом искусстве Алый Шарф был мастер. Одна конфета – один взлёт.

Веселясь, девицы теряли понятие о том, куда они идут, зачем идут, забывали путь обратно, отбивались от компании и брели в переулки. Их никто не удерживал.

Таков он, день Калаван Яра! Многие упьются, многие накурятся, многих до безумия закружит вихрь любви, и не все утром проснутся в своих постелях. Кто-то очнётся на задворках, битый и обобранный до нитки, другой в сточной канаве, третья в трюме на судне работорговцев, а кого-то придут опознавать на леднике, в мертвецком доме.

– Хватит их тащить, – обронил Алый Шарф, мельком взглянув на «пиратов», которые вели под руки двух сомлевших девиц. – Отнесите в тень и бросьте.

– Слушаюсь, господин Мосех.

– Последнюю тоже оставить бы, – намекнул худой спутник.

– Она моя. Развяжите её – это уже лишнее.

Одуревшая от зелья, Даяна в полусне пыталась что-то спросить, но язык не слушался. Проулок в глазах размывался – синева, тени, мутные пятна фонарей. Тротуар под босыми ногами, казалось, залит тёплой водой – всё течёт, просто река, а в воздухе плавают рыбы… Гул, плеск в ушах, голоса еле слышны.

Её держали под локти, не давая пошатнуться и упасть.

Быстро, молча прошли по проулкам и вскоре вывернули к музею Коммерческого общества. Служитель-сторож – старый, сердитый – на долгий стук лишь приоткрыл смотровое оконце в толстенной двери:

– Какая выставка? Вы ошалели, господа хорошие! В гулящий день – да провались он! – наш музей закрыт. Ясно же сказано – закрыт!.. Проспитесь, завтра придёте.

Алый Шарф отступил от двери, осмотрел крепкую стену, окна с массивными ставнями, затем постучал вновь.

– Опять вы?.. разве непонятно говорю – завтра!

– Я заплачу хорошие деньги.

– Ни златки мне от вас не нужно. Даже за тысячу не впущу. Маскарадных пропойц – да в приличный музей? Ступайте, развлекайтесь! а музейное собрание – оно для трезвых, понимающих господ. Будете дальше ломиться, так у меня кнопка есть, вмиг полицию вызвоню.

Обернувшись к своим «пиратам», Алый Шарф тихо сказал:

– Ставьте бомбу под дверь. Укройтесь и спрячьте девушку.

– Слушаюсь, господин Мосех.

Рванул заряд, вздулись клубы дыма, створки двери вылетели градом щепок.

– Двое – стеречь у крыльца, остальные со мной.

В едком дыму вестибюля быстро отыскали оглушённого, растрёпанного сторожа.

– Ты слышишь? Хорошо. Смотри – вот пистолет. Веди в хранилище.

– Золото… золото в залах… – бормотал старикан, глядя в ужасное дуло.

– Мне нужно хранилище. Комната-сейф.

– Там железная дверь, замки… ключи у распорядителя!

– Я найду, чем открыть. Веди.

Прокатившись по улочке, взрывная волна погасла. Кое-где приоткрылись окна, выглянули озабоченные лица – что там громыхнуло?.. Какое странное эхо! – на гремучий резкий звук издали отозвался глухой раскат грома и задрожал воздух.

Во дворе баханского храма танцевали девушки – и даже молодые дамы! – одетые вейками. Храмовый двор цвёл в ночи, будто волшебный сад призрачных огней, звучал чарующей музыкой и пел переливчатыми голосами.

Из-за домов доносился шум празднества. Летняя ночь дышала вином и пряностями, прозрачная прохлада веяла со стороны моря. Играли флейты, лился сладостный звук ксилофона. Развевались в танце газовые ткани, вскидывались зовущие руки – а парни в нарядах заморских купцов, моряков и разбойников увивались вокруг. Выделывая замысловатые фигуры танца, они старались как бы невзначай прикоснуться к танцовщицам.

Ночь обещала райскую негу, восхищение любви и молодости.

В первый миг никто не понял, что произошло. Сперва неясная вибрация земли и воздуха… Затем толчок – танцоры сбились с ритма, замерли, недоумённо озираясь.

Тут земля вздрогнула, словно в ней шевельнулся кит. Стены затрещали. На дворе вспыхнуло смятение, раздались вопли, все ринулись к воротами, на улицу. Под ногами колыхалась, вспучивалась мостовая – земля ожила, перестала быть верной опорой.

– Мама, что такое? А-а-а-а!

Храм содрогался, по его стенам побежали трещины; закачались и начали падать из ниш статуи святых бутов. Улыбаясь, держа руку поднятой для благословения, они валились вниз и с сухим стуком разбивались на плитах, – отколовшись, покатилась каменная голова.

Истошные крики, пронзительный визг и плач – кого-то задело, разбив плечо, рука залита кровью, – а улица колебалась, как море. В ресторанчике напротив кренился навес, балясины балюстрады вылетали словно кегли, начала проваливаться крыша и покосились стены.

Гомон веселья над Сарциной сменился шумом хаоса и суматохи. Крики сливались в прерывистый вой, волнами нёсшийся со всех сторон. Музыка оборвалась, зато слышался издали грохот осыпающихся стен – и какой-то медленный пульсирующий гул: «Уууммм. Уууммм. Уууммм». Словно по городу шли гигантские быки и мычали над крышами.

Стена ресторанчика – трррах! – повалилась на проезжую часть, рассыпая камни, подняв тучу пыли – и накрыв несколько человек. Из порванных труб гейзерами ударила вода. Где-то поблизости взорвался паровой котёл – богатый дом со своей котельной стал кучей кирпичей и брёвен.

Будто от взрывной волны, начал рушиться соседний особняк – перекрытия этажей хрустнули, ломаясь; из кухонной печи вихрем вырвался столб искр. Следом жарко полыхнул запас керосина – в разливанном огне занялась изломанная мебель, вспыхнули портьеры. Жар-птицами взлетали, обращаясь в гарь, шёлковые занавеси и салфетки.

Посреди огня из руин начало подниматься нечто вроде громадной раковины – грязно-бронзовое, острым гребнем вверх, раздвигая тушей обломки кирпичных стен, досок и балок. Уцелевшие гуляки вначале прянули от упавшей стены, а затем кинулись врассыпную – куда глаза глядят, лишь бы подальше от ужаса!

А там, за поворотом – в клубящейся пыли, роняя с броневых боков остатки рухнувшего дома, – медленно вставало новое чудовище!

– Спокойно! – заорал унтер-полицейский, махая руками. Его властный рык сдержал мятущееся человеческое стадо. – Все за мной! дворами к заливу!..

Которые послушались – кинулись в темноту дворов, прочие – куда попало. Кое-кто застыл, как парализованный, глядя на чудо-юдо. Оно целиком поднялось из ямы, возникшей там, где минуту назад был дом с жильцами, а теперь – груды дымящегося хлама, косо торчащие куски стен.

Махина, похожая на изжелта-серый гребенчатый шлем, горбом высилась над ближними крышами. Из-под сжатой с боков раковины панциря, будто корни, выступали толстые кольчатые ноги. Передвигая опоры, махина смела остатки дома и ступила на улицу. Спереди на гребнистом корпусе загорелись косые щели, словно глаза; туша повернулась, устремляя взгляд вслед бегущим, а над панцирем выросли как бы улиточьи рожки.

«Всё идёт по плану, – с удовольствием отметил пилот бронехода. – Возьмём пьяных махом, на испуг!»

Опустив на голову шлем-говорун, он вошёл в перекличку машин:

– Я пятый, поднялся на поверхность. Начинаю охоту.

– Хорошо, пятый. Сгоняй скот на площадь. Отсекай пути отхода, круши здания.

– Эй, на ловцах! – не оглядываясь, окликнул пилот тех, кто сидел у систем захвата. – Гляди в оба, червяги! Хватать самок, на самцов не отвлекаться.

– Порядок, старшой! Прибавь шагу, мигом сцапаем.

Вспыхнули огоньки лучемётов, зажглись датчики бомбовых стволов. Пилот хищно оценил уличный пейзаж, наметил цели и – аахх! – ударили по домам первые бомбы. Полыхнул огонь, поднялись облака дыма. Лобовая сирена утробно завыла, лучом звука насылая страх и слабость на метавшийся впереди скот.

Гнать их! гнать и брать!

С началом пугающих звуков веселье на сарцинских улицах стало стихать. Встревоженные люди вслушивались в грозный шум и глухие взрывы. Затем – паника. Повсюду визг и крики. Мостовая выгибалась под ногами, её толчки сбивали навзничь. Гуляк качало, словно в шторм на палубе. Вот – стены валятся, крыша осыпается ранящим дождём черепиц, и над развалинами вырастает бронзовое чудище.

«Ууумм, уууммм, ууумм» – мычание машин-гигантов перекрывало вопли кипящей толпы. Следом, как порыв ветра, нёсся воющий, тоскливый стон. Он сжимал сердце, вселял бессилие и мутил разум.

Сама величина и мощь ногастых чудищ наводила на людей столбняк. Шагая, как слоны, броневые «раковины» расправляли гибкие консоли лучемётов. Шипящие лучи сразу принимались жечь дома, превращая улицы в западни – справа, слева пожар, ахают стволы, ядра пробивают стены. С грохотом рушатся дома, заваливая подворотни – куда бежать?

Толпа хлынула прочь. Сталкиваясь водоворотами на перекрёстках, вливаясь во дворы, она топтала упавших, шарахалась от беспорядочно несущихся мотокарет и конных экипажей.

Мычащие звуки не смолкали. На гребнях «раковин» вспыхивали огни-сигналы.

– Внимание, седьмой, табун ушёл влево, во двор. Запру их там – бери, они твои.

Грррах! Надвратная арка упала в огне и дыму, столбы повалились – выход отрезан. «Раковина» с параллельной улицы свернула, снесла ворота, разбив боками стены домов.

– На ловцах, не зевай! за работу! – Для острастки пилот провёл лучом вокруг сбившихся, оцепеневших в ужасе людей. Бронеход повернулся к ним бортом, из открывшихся дыр пучками выхлестнулись тёмные жгуты-щупальца.

– Выбирай верней, соседу не мешайся. Живей, живей – улица ждёт!

В толстых – с руку – гибких жгутах была дьявольская сила. С проворством змей они обвивали девушек, отрывали от земли и втягивали в «раковину». Отчаянные крики, жертва бешено извивается – и пропадает в черноте дыры. Там витки жгутов разжимаются. На тело снизу, как чулок на ногу, натягивается тугой мешок. Охваченная эластичной оболочкой добыча дёргается в лапах механизма, а тот ставит её в плотный ряд таких же каучуковых личинок.

Набитые плотно, словно рыбки в консервную банку, они думали, что больше не увидят ни родных, ни солнца. Их догадки были верны.

– Одна кабина полна. Класть во вторую?

– Свернуть ловцы, – велел пилот. – На площади улов богаче, выбор лучше.

Там, куда ещё не достали лучи и ядра, народ сновал и разбегался. Одни – сломя голову неслись в дом, захватить деньги, увести близких. Другие – к вокзалу, в слепой надежде сесть на поезд. Третьи – в порт, где суда и лодки, это спасение.

Ту-у! ту! неслась компания в мотокарете, когда гудком, когда выстрелом расчищая дорогу. Их пытались остановить, вопили: «Возьмите нас! сто златок! двести!» – но водитель гнал, насколько позволяло давление в цилиндрах. Сзади шоффёр шуровал как заведённый, ежесекундно рискуя взорвать котёл.

Справа, слева – всюду гудело бычье «Уууммм, уууммм, уууммм». Разгорались быстрые пожары, звучали скрежет и уханье обвалившихся стен. Со стороны Сардинской цитадели донеслись глухие выстрелы – пухх! пухх! – раздался треск картечниц. Наконец-то пришла в себя и заработала армия.

Бронзовые громадины на кольчатых ногах, восставшие из-под земли в десятках мест, действовали точно и расчётливо. Часть бронеходов – грузные, с пузатыми боками – создали кольцо оцепления, сгоняя людей к площадям. Узкие, быстрые, хорошо вооружённые машины образовали заслон между цитаделью и охотниками. Погромная работа шла по плану – в первую очередь сжечь телеграфные линии, вышки световой сигнализации и вокзал с его путями.

А вот порт оказался крепким орешком.

Крепостные пушки были отнюдь не бутафорскими, а их толстостенные капониры луч не брал. Помня о соседстве кратера, военные готовились к сражениям и укрепляли цитадель – оказалось, не зря. Но подкопа прямо к городу не ждал никто.

Суетились расчёты. Компрессоры гонят к орудиям сжатый воздух, канониры вставляют в казенник стофунтовый снаряд. Взят прицел, вентиль открыт – ба-бахх! – бомба унеслась. Среди пылающих чёрных домов с грохотом взлетает сноп огня. Чудо-юдо кренится и падает набок, взмахивая жгутами и слепо рассылая режущие лучи. Артиллеристы метили в ползущие над крышами гребнистые горбы.

Под канонаду в порту грузились на всё, что может плавать. Буксиры надрывались, вытягивая на внешний рейд парусники.

Здесь наживались на беде. Город торгашей иначе не умеет.

– Четыреста златок за место. Не торгуюсь. – Чернобородый шкипер поглядывал в сторону города, где среди пожарищ гремели разрывы снарядов и сверкали жёлтые лучи. Матросы с ружьями наперевес следили, чтобы никто бесплатно не пролез на борт.

Искристое веселье праздника сменилось огненным адом. Те, кто недавно пил, плясал и целовался, теперь – как погорельцы, оборванные, с глазами сумасшедших, – умоляли везти их в безопасное море.

Нет больше надежды на земную твердь, из неё лезут чудища. Чему теперь верить? Среди бежавших из города сбивчиво рассказывали – мэр махал руками перед чудом-юдом, кричал: «Вы нарушаете сделку! соблюдайте договор!» – и его надвое рассёк луч.

Всё – сон, всё – наваждение. Трижды прав Бахла Прозревший – мир соткан из обманчивых грёз. Рассеялся, растаял сладкий сон, открылась кошмарная, горькая явь.

Шкипер торопил, похаживая вдоль фальшборта:

– Мы отплываем, думайте скорей.

Растрёпанный, без шляпы – высокий мужчина в порванном сюртуке высыпал златки в руку заплаканной даме, а шкиперу крикнул:

– Барыга! пусть тебя похоронят на эти деньги!.. Эй, кто стрелять умеет – за мной! берём шлюпку, плывём в крепость – там нужны солдаты. Ну? здесь что – одни трусы?

На его клич отозвались – отдышавшись после паники, кое-кто вновь обрёл мужество. Даже матрос, поколебавшись, плюнул шкиперу под ноги и сбежал по сходням на причал. Хозяин рявкнул вслед:

– Верни ружьё, оно моё!

– Отними, – ощерился матрос, повернув ствол на шкипера. – Я сардинец!

– Ты уволен. За ружьё заплатишь по суду.

– Если будет кому судить, – отозвался тот через плечо, и смельчаки ушли.

Вскоре судно, отвалив от причала, удалилось в ночное море по лунной дорожке.

– Вот! – воскликнул пилот. – То самое здание, точно по карте. Крушим?

– Ни в коем случае, – одёрнул его командир десанта. – Сначала мы должны взять сокровище. Бойцы! – Он обернулся к десантникам в тесной кабине. – Все помнят устройство дома?

– Да, господарь.

– Помните, где лежит сокровище?

– Да, господарь.

– Идите и возьмите. Когда доставим в стан, всему отряду – воля. Вперёд!

Машина подошла вплотную к музею. Её механические ноги подогнулись, корпус навис прямо над мостовой. Часть днища «раковины» опустилась, словно аппарель, и бойцы быстрой цепочкой заспешили наружу, с оружием наизготовку.

Особое задание, не шутка! Десантникам пришлось вдесятером набиться в малый бронеход, где мест едва хватает экипажу. Отвлекаться на разгром города запрещено, ловить рабов – тоже. Главное – задание. Правители стана твёрдо велели: войти в дом, забрать сокровище и возвращаться под землю.

На входе господарь заметил непорядок – дверь сбита с петель, доски разломаны. Однако люди поверхности прытки на грабёж! Чуть пошла неразбериха, сразу объявились мародёры. Но в ячейку-хранилище им не проникнуть. С ломиком против железной двери – куда там! её только резаком осилишь.

Отряд стремительным ручьём втянулся в здание. Пилоты и биомеханики остались ждать в машине.

Шло время. Над городом гудела перекличка бронеходов, гремели взрывы, взвивались языки пожарищ. Пилот поворачивал камеры обзора, просматривая улицу; напарник нервно водил туда-сюда рукоять управления огнём.

– Скоро они там?..

Вот – две фигуры выскочили из двери, нырнули под «раковину», ноги затопали по трапу.

– Взяли? – Пилот повернулся вместе с креслом, увидел смуглого чужака с нацеленным пистолем; потом всё погасло.

– Готово, господин Мосех! – выкрикнул один из «пиратов», сбежав с трапа, когда живых на бронеходе не осталось.

Алый Шарф вышел не спеша, как-то по-хозяйски осмотрел чудовищную машину, присевшую на согнутых ножищах. Следом уцелевшие «пираты» волокли девицу, от зрелища бойни в музее почти потерявшую рассудок. За ними плёлся худой парень, вытирая окровавленную саблю.

– Ходячая смерть… – проговорил он, с невольным страхом глядя на «раковину». – Что теперь?

– Наша карета, – показал Мосех на бронеход. – Садимся и едем.

– А кто поведёт?

– Я.

Довольный собой, он – в который раз, – словно совершая некий обряд, приложил ко лбу тот трофей, ради которого столько людей лишились жизни.

Пепельно-золотистый металлический предмет величиной с ладонь, похожий на сектор кольца, с выгравированным черепом. В голове Мосеха вновь раздался ровный женский голос, размеренно повторивший одну за другой несколько фраз на неизвестном языке – но Мосех понимал каждое слово.

Он был безмерно горд: «Да, Царь-Бог, повелитель мой, я добыл реликвию. Какой награды я достоин?»

У высочайших персон много врагов.

Иногда это заговорщики – они подкладывают бомбы, сидят в засаде с духовым ружьём, выстрел которого едва слышен в громе оркестра и цокоте копыт.

Вечные враги – правители соседних стран. Им всегда кажется, что границы надо передвинуть в свою пользу, отхватить земли вот здесь и здесь – тогда настанет мир. Чтобы укоротить их загребущие руки, надо содержать войска, шпионов, дипломатов. Также оружием служат принцессы. Выдашь её замуж за воинственного короля – и вчерашний враг становится союзником.

А сколько головной боли от политиков! Порой хочется разогнать депутатов, а парламент запереть и опечатать.

Но хуже всего – репортёры. Они отслеживают каждый шаг правящей семьи. Чуть что – газеты ворчат, газетёнки галдёж поднимают. Полицмейстеры строчат приказы: «Закрыть издание за оскорбление величия, тираж арестовать и утопить в реке».

Ингира, ан-эредита Синего престола, прибыла в столицу тихо, скрытно, чтобы избежать внимания пиявок-газетчиков. Заранее отбила шифрограмму министру двора: «Никаких церемоний при встрече. Объявление о приезде дать задним числом».

Под вуалью, в скромном дорожном платье, скорым поездом с востока, под охраной лейб-полиции в штатском. Закрытая мотокарета. В пути по городу принцесса время от времени осторожно отслоняла занавесь и смотрела через окно дверцы наружу.

Руэн оживлённо шумел – храмин-день, выходной! За окном – экипажи, конные и паровые, на тротуарах – празднично одетый люд.

В городе, где ценят шик и блеск, принцессе порой трудно было угадать, кто есть кто – тем более, зрелище быстро уплывало назад, меняясь с каждой секундой. Вот эти, например – барышни, хозяйские дочки или принарядившиеся служанки? скорее, служаночки – слишком задорно хохочут… А те фасонистые молодые люди в котелках, с тросточками – приказчики? мастеровые? У них грубые манеры и широкая походка… Кучка студентов на углу – в форменных фуражках, двубортных тужурках и диагональных брючках – оживлённо спорят, разводя руками.

Виды улиц проходили пёстрой лентой мимо глаз Ингиры. Целые потоки людей двигались – куда? В церковь к поздней литургии, в публичный парк, в театр на представление или в пивную. Шум, гам и колокольный звон.

Проехали мимо афишной тумбы. Расклейщик только-только налепил кричаще-яркий плакат: самоходки в дыму и пламени, разрывы бомб. Пехотинцы идут в штыковую атаку, а против них – чёрные горбатые чудовища поднимают лучевые пушки. Мелькнула крупная надпись:

«Кровавые бои в Эстее! Армия наступает на дьяволов! С нами Бог, Гром и Молот!»

У большого раешника «Всемирная Косморама» кричал горластый парень:

– Кошмар на востоке! Падение роковой двенадцатой звезды! Волшебный фонарь покажет всё – смерть, огонь и ядовитый газ! Снято с натуры!..

Принцесса пожала плечами. Когда успели – «с натуры»? Падение было позавчера…

Миновали патруль у портала дворцового парка. Суета улиц и площадей Руэна осталась позади, за чугунными решётками оград. Вдоль аллеи – ровные зелёные шпалеры из мелких, от корня сучковатых лип. На лужайках – белые статуи дам, гордых героев и нагих ручейных дев, за колоннадой дугой изогнулась голубая гладь пруда. Вот и летний дворец, нежно-бежевый, со скульптурами крылатых воинов на углах иссиня-серой кровли.

У подъезда кавалергарды салютуют тяжёлыми саблями. Можно поднять с лица вуаль.

– Доложите Его Величеству – покорнейше прошу государя-отца о личной аудиенции, – на ходу молвила Ингира статс-даме. – Ванну, парикмахера, мою стилистку. Откройте малую капеллу, я буду молиться.

Из-под козырьков блестящих касок кавалергарды провожали ан-эредиту взглядами. Не просто хороша – великолепна.

Высокая – правящий род Лагвардов отличается завидным ростом, – с красивыми чертами лица, черноволосая и сероглазая точь-в-точь как старший брат. Ингира была стремительна, легка и отлично сложена. Если Эриту, Красную деву Востока, салонные поэты сравнивали с жеребёнком, вступившим в пору зрелости, то Лазоревой деве Запада подходил образ царевны лесов – благородной оленихи.

– Батюшка, – почтительная дочь, она поцеловала руку Дангеро III, – счастлива видеть вас в добром здравии.

Государь принял её, одетый в повседневный бирюзовый мундир астраль-командора, без наград. Всякий раз он подчёркивал свою любовь к заоблачным ракетам и веру в мощь астрального оружия. Этот статный муж с ранней проседью в волосах становился увлечённым словно юноша, стоило заговорить с ним о махинах, на столбе огня уносящихся в зенит. Но Ингира его увлечение не разделяла.

– Вы так долго были заняты делами милосердия, дочь моя. – Дангеро с нежностью удержал тонкую ладонь принцессы в своей – жёсткой, с выпуклыми суставами. – Мы очень грустили в разлуке. Порадуйте нас с матушкой, останьтесь в столице неделю-другую.

Она невольно вздохнула, обводя глазами милую, с детства знакомую гостиную: тёмно-медовый шёлк на стенах, муаровые гардины, мебель на гнутых ножках. И старый камин с часами, изображавшими в бронзе семейное счастье – заботливый отец, добрая мать, к ним ластятся весёлые детишки.

Прежде Ингире казалось, что часы посвящены её семье. О, если бы!..

– Увы, государь, меня ждёт множество забот. Из Эстеи, с места падения звезды, везут сотни раненых. Монастырские обители святой Уванги переполнены. Всех надо разместить, утешить и ободрить. Кроме того, беженцы…

– Уверяю вас, доченька, у царя Яннара хватит средств, чтобы помочь им в беде.

Кому чего хватает – на сей счёт у Ингиры было своё мнение. Конечно, титул ан-эредиты заставляет чиновников кланяться ей и быть предельно вежливыми. Но когда речь заходит о деньгах на костыли, лекарства, масло и крупу… о, гром божий, такие гримасы скупости! Можно подумать, их вынуждают платить из собственного кошелька!

Ссылка батюшки на богатство Красного царя вызвала у Ингиры раздражение.

– Я говорю о лазаретах Синей половины. Там недостаёт средств. Вот смета на лечение и содержание… нужна ваша подпись, батюшка, и печать канцлера.

Выдержка Дангеро была железной, как слава Лагвардов, но при виде суммы даже у него глаза расширились.

– Инге, милая, на эти деньги можно снарядить полк самоходчиков.

– Позвольте дать совет, государь: поменьше отправляйте денег в космос без возврата. Тогда хватит на всё – и на самоходки, и на лечебницы.

Девушка ясно сознавала, что наступает папе на любимую мозоль. Твёрдость – фамильная черта династии.

Такой выпад заставил Дангеро нахмуриться.

– Прошу не вмешиваться в политику. Ваше дело – доброта, а война и власть – дело мужчин.

– …что касается войны, осмелюсь заметить: держать Цереса в дальней крепости, когда он нужен державе на полях сражения – непозволительная роскошь.

Ах, она и о брате решила замолвить словечко!.. Да как вызывающе! Сдвинув брови, государь хмуро уставился на дочь.

Хотя газетная шумиха о смещении принца с поста главкома Синей половины давно стихла, событие начала лета до сих пор будоражило семью Лагвардов. Прошло уже два месяца, а слухи о мятеже Цереса всё ходили, сплетни всё ползали, и никакой тайной полиции обуздать их было не под силу. Правящая семья делала вид, будто ничего не произошло, но между собой…

Самые сильные обиды, самые злые распри – междоусобные!

Внешне сдержанный, внутри император едва не кипел.

«Господи боже, вот семейка!.. Малые дети – малые заботы, а большие дети – государственная катастрофа! Власти ему мало и империя мала!.. Всё порушить, жениться на дочке Яннара! на летучей ведьме, ещё в возраст не вошедшей!.. Сынок наколобродил, заварил горячий суп – с бандой медиумов и пришельцев, – а я это блюдо кушать должен, улыбаясь, словно не обжёгся. И доченька с претензиями. Сколько можно испытывать моё терпение?»

– Церес – мятежник и неблагодарный сын.

– Он мой брат, – с нажимом отвечала Ингира. – Я знаю его заблуждения, но при всех недостатках он решительный военачальник, которого нам не хватает.

– Вряд ли Церес будет полезен на войне, – холодно молвил император. – Его заговор провалился… от неумения повелевать.

– Его предали. Принц хотел расширить вашу власть, батюшка, на восток до Ганьских гор. Ради величия империи.

– Свою личную власть!

– Власть Лагвардов. Вы же предпочли дружбу с Красным царём.

– Кто вам это нашептал? попы и монахи?

– Сердце, государь!

– О, женщины… вами руководят чувства, а нами – разум.

– Именно разум подсказал вам брать кредит у банкиров Золотой Лозы? Разве империя сама не в силах…

«Она пришла за деньгами для больниц? неужели?.. Или в семье давно не было скандала, пора рассориться по-крупному?»

– Довольно, дочь моя. – Дангеро решил отложить скандал на потом. Может, страсти улягутся сами собой. Утро вечера мудренее. Инге остынет, а её колючие слова смягчатся. – Оставьте мне смету; это дело не срочное. Сегодня я очень занят, мы обсудим вашу просьбу завтра.

– По-моему, поездку в варьете, где девушки показывают ножки до подвязок, нельзя отнести к делам государственной важности. Тем более когда на Красной половине дымит свежий кратер, а солдаты гибнут за империю…

В голосе дочери звучала едкая ирония. Ужаленный намёком на свою слабость к хорошеньким певичкам, император сорвался:

– Прошу вас удалиться, сударыня, – в личные покои, под замок!.. Полагаю, две недели молитв в одиночестве пойдут вам на пользу!.. после чего мы продолжим беседу. Кроме того, я уверен, что замужество направит ваш пыл в нужное русло.

– Моя свадьба – после войны, – напомнила Ингира. – Батюшка, идея посадить всех детей под домашний арест – не лучший ваш замысел. Можно ли повидать матушку? мы бы по-семейному провели с ней время, пока вы…