Текст книги "Ключ власти"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

«Красноармейцы – такие изысканные кавалеры!..» – с завистливым восторгом вздохнула Лисси.

– Барышни, – подошёл Карамо, – предлагаю вам другую, самую роскошную площадку – на хребте дирижабля. Извини, Котта, что похищаю поклонницу твоего таланта.

В самом деле, лезть по лестничной шахте в юбках – непристойно. Штаны аэронавта позволяют не бояться за свою честь и смело задирать ноги.

Вертикальные трубы с промежуточными площадками вели сквозь пузатое тулово дирижабля высоко наверх. А там…

Там Ларе от страха захотелось пасть на четвереньки и вцепиться по-кошачьи в оболочку.

Узкая дорожка по хребту, хлипко огороженная леерами, а по обе стороны – покатые склоны, ведущие в бездну. Над головою – необъятное темнеющее небо, а где-то в немыслимой глубине – слабо серебрящееся море, и у далёкого горизонта – тени островов. Кругом только великий гулкий ветер, простор пустоты. Вот-вот сдует в никуда!..

Не слышно даже винтов под брюхом воздушного гиганта.

Мало-помалу свыкаясь, преодолевая страх, она осматривалась. Что это за крышки на спине «Быка»? а вон те кольца, зачем они?

– Клапаны – для сброса газа, – медлительно втолковывал усатый такелажник, немного похожий на батю. – А кольца крепёжные. Когда осматриваем и латаем оболочку, мы цепляем к кольцам страховые тросы. Думаешь, зачем вам сбруя? не для красы, ясно дело.

– А п-парашют? – заикаясь от волнения, спрашивала она.

– Тяжесть одна, как гиря на плечах, – отмахнулся усатый. – Тут без него ловчее. Цепче ходи по оболочке, за ветром следи – и не сорвёшься. Штурман у нас виртуоз – видишь? поймал ветер в корму, «Быку» подспорье – сто миль в час плюс бог нам поддувает…

Палатка – вроде рыночного тента – оказалась пулемётной точкой, там стояла картечница. Дальше – круглая площадка, затянута тканью.

– Цыц, барышня! продавишь – в шахту ухнешь. Там у нас лодка.

– Бот? а разве их не снизу опускают?

– Хе, да ты умна… Это летучая лодка, разведчик. Маленький дирижаблик. Тихоходный, но маневренный. Ночью к врагу подобраться, расположение пронюхать… даже бомбу сбросить.

Она взялась помогать такелажнику, ладить крепёж к полёту Лис с Эритой. Когда сама застропилась, уже не страшно.

– Гере кавалер! Отрядили бы девицу мне в напарники, навроде юнги. Боюсь-боюсь – а вон, как прытко цепляет концы. Дочь моряка, что ли? с батькой в рейсы ходила?..

– Кровельщика! – Встав, Лара сильно отклонилась, пробуя крепёж на прочность. – Держит надёжно, гере кондуктор, хоть втроём вешайся!

– Наша девушка, слова знает, – улыбался в усы такелажник. – Вышколить – и в матросы второй статьи… Не пассажирка ведь! такая юбка на борту Громовику не обидна… Есть девахи – впору из них боевой экипаж комплектовать!

– Есть, гере кондуктор, – вклинилась Эрита, запоясанная и охваченная ременной сбруей поверх костюма. – Даже вместо летучей лодки можем послужить. Ан Ларита, пожалуйста, скрепите нас с ан Лисеной.

– Э… прошу прощения, коль маху дал и не по чину вас именовал – выходит, вы из благородных?.. Ошибка вышла, виноват-с.

Лара тщательно соединяла кольца с карабинами на спинах подруг. Так, теперь стянуть ремешки и застегнуть пряжки. Проверить.

– А вас, кондуктор, попрошу не болтать в команде, чем мы тут занимались, – намекнул Карамо, протянув барышням сосуд с голубым раствором.

Сцепленные девицы выпили и осторожно – как одно неловкое тело о четырёх ногах и руках, с двумя головами, – улеглись на хребтовой дорожке. Все молчали; помалкивал и такелажник.

Минута, две – и он разинул рот от удивления. Барышни, будто воздушный шар, поднялись над оболочкой и стали плавно удаляться от дирижабля – за ними страховочный фал потянулся.

– Дева Небесная… Душа-заступница…

– Воздержитесь от молитв, кондуктор.

– Гром и Молот!.. так ведьмы ж на борту!..

– Не вам судить об этом.

– Ох, чую, будет не полёт, а чёртов переплёт…

Запоздалая чайка, парившая в вышине на восходящем потоке, крякнула в изумлении и шарахнулась на узких крыльях в сторону – что за времена настали?!. Там, где прежде одни птицы реяли – теперь двуногие летают, и даже не на шаре-пузыре, а словно облачко!

Экстренный выпуск «Коронной почты», ещё пахнущий типографской краской, Безуминка купила на вокзале в Руэне, перед посадкой в поезд.

– Победа! Победа! – срывая голос, выкрикивал мальчуган-газетчик, размахивая свежим номером. – Красная армия, синий генерал, дьяволы разбиты наголову! Государь объявил праздники и фейерверки!

Газетные листы с аляповатыми фотогравюрами расходились как горячие пирожки на гулянке в храмин-день; малец едва успевал принимать монетки и раздавать свой бумажный товар. Когда Безуминка в волнении забыла взять сдачу с полтины, он счёл это царскими чаевыми от модно одетой златокудрой барышни.

Среди ликующей толпы на перроне одна Бези с газетой в руках выглядела хмуро. Напряжённо поджав губы, она бегала глазами по крупным строчкам.

«С благословения архиепископа Руэнского свора дьяволов будет предана очистительному огню на площади… Вход бесплатный!»

«Особо отличились штурм-пехота, самоходчики и артиллерия…»

«Отличились!» – По коже Бези пробежал холод. Девушка невольно передёрнула плечами. Те, кто выжил при обороне её родной Гиджи, а особенно – кто побывал в плену, – рассказывали, что творила солдатня мирян. Сперва рушится потолок, а где он устоял, туда льются огонь и яд. Если с поверхности врывались в норы, обожжённых кололи штыками, а задохшихся вытаскивали за ноги, как падаль. И не затем, чтоб добить.

«Что белогвардейцы, что красноармейцы – одинаково зверьё. Мужчин – в расход, женщин – к себе или в анатомичку».

От расстройства Безуминка прикусила костяшку согнутого пальца. «Чёрт, и ни слова про наших!.. Что их – перебили? взяли в плен?»

Обычно она притворялась, будто равнодушна к войне и сражениям, но…

Средства позволяли ей взять купе без попутчиков, чтобы побыть одной всё время, пока поезд шёл от столицы до Кеновика. Ещё утром она надеялась, открыв окно, любоваться в дороге пейзажем вдоль железнодорожного пути – теперь надежды рухнули, как в шахту.

Ехала, ни на что не глядя, только порой вытирала слёзы. Но о ком плакала?..

«Ну кто они мне? Вояки, крушители, и табун девок в придачу – рожать, заселять Мир… Поймали б – и меня туда же. Сразу бы отличили, из каких я. А здесь я кто? Мирянка? лишь по записи, и то с припиской – „инопланетного происхождения“, – или как нас метят?.. Штабс-ротмистр, дворянка – фе! это дарёное, а не врождённое. Как вписали, так и вычеркнут. Даже если оставят – как дальше? Служи за жалованье, выслуживайся в ротмистры… да произведут ли? Соберутся чины в эполетах, пороют бумаги – „О, это ж кротиха! хвост от паты ей, а не погоны ротмистра“. Живи дальше в Гестеле, натаскивай юнцов с юницами. Свой апартамент, прислуга, корм с графской кухни – куда лучше?..»

От картин будущего, которое нарисовалось в уме, Бези замутило. Все три пирожных с кремом, которые она умяла в вокзальном буфете, комком подступили к горлу. Поднявшись со стоном, она вслепую нашарила лямку, рывком опустила дверное стекло, высунулась из вагона – ветер остудил её лицо, стук колёс ударил по ушам, паровозный дым шибанул в ноздри, – и рвотный позыв чудом оборвался. Долго не могла отдышаться, лишь отплёвывалась, свесив голову.

«О звёзды, что же я жру и жру, как пата молодая?.. и в животе не держится, назад прёт… Сейчас пересижу – опять есть захочу. Скорей бы Гестель, да в Аптечный сад – там тёрн, кизил, самое что надо. Прямо с куста нарву…»

Пытаясь представить себе горячий обед с кухни Бертона, она вновь почуяла спазм в животе. Даже мысль о супе вызывала отвращение. Хотелось чего-то несусветного – полизать соли, погрызть штукатурки… впору землю есть, лишь бы унять безумные желания.

«А Церес дал бы всё, что попрошу!» – Отчаянная мысль сверкнула, и слёзы хлынули уже ручьём, навзрыд, даже руки не поднялись их утереть.

«Я у него жила как господарка!.. Дом, слуги, мне угождали, каждое слово слушали!.. Он меня любил, я была его милая, самая близкая!.. Сколько рассветов на одном ложе просыпались, сколько нежных слов друг другу нашептали!.. Не граф какой-то, а великого господаря наследный сын! А тут? Бертон помыкает, как угодно: „Вы лично мне подчиняетесь!“ Любой Картерет велит: „Займись повторением дальней наводки!“ До того тошно – даже от ассистентов любезности слушаю!.. И так на всю жизнь?»

Слёзная тоска сменилась злым ожесточением. Кое-как привела лицо в порядок, два платка испортила, намочив их из купейного кувшина. Поправила причёску. Нельзя же сойти с поезда зарёванной лахудрой, надо держаться приличий.

«Да, Церес меня оставил. Ради очередной птички. Мужчины – такие. Но когда дошло до крайности, кого призвал? новую юбку? Меня! и попросил помощи… Ну, я… я была в обиде. И под клятвой. Мы были оба неправы… но я – его кротёнок, всё равно. Если б его не отправили в ссылку, он бы… конечно, он не мог меня забыть. Никогда! Может, ещё сильней бы приблизил… Он тоже теперь в одиночестве… как я. Все его пассии не могут сделать столько для него. А если…»

Её проняло страхом – вдруг Церес так утешится с другой, что объявит конкубиной, официальной любовницей? У господарей Мира это водится – год, другой, третий, а после – рраз! и гербовая запись: «Считать ан Такую-то эриной на правах замужней, под особым покровительством Его Императорского Высочества…»

Не раз бывало. Иные графские рода – из бастардов, чьих мам высочайше пригрели в постели. Хоть бы и худородная была, но отец-то – осиянный молниями!

Бези задрожала, словно сидела на бомбе, и фитиль догорал.

«Я леха, истинная дура. Надо было добиваться, пока вместе нежились! А я – „Мой навсегда, мур-мур-мур!“ А потом – „Он закружился, пройдёт! Ох, когда же?“ Навёрстывай теперь!.. Что же делать? примет? не примет? признает, оттолкнёт? Мы же пять лет вместе!.. пусть не подряд, но кто был с ним дольше?!. Значит, одна я имею право! Я, никто другая! И куда с этим правом идти?.. Я докажу, у меня тьма свидетелей – челядь в Бургоне, свитские гвардейцы, синего полка жандармы. Я числилась там, наконец! раз штабс-ротмистр, значит, не ручной патой записали… Наконец, если он слово скажет, на кротиху не посмотрят! Всё предъявлю – дворянка, офицер, мирянка, пусть со мной считаются!»

Дерзкие мысли осушили её слёзы окончательно; в Кеновике Бези сошла уверенной и смелой. Нанять экипаж до Гестеля здесь труда не составляло, любой извозчик городка рад заработать полтину – видно, что пансионная барышня в духе, скупиться не станет. Правда, на взгляд возницы барышня смотрелась бледновато и держалась нервно – то платочек теребит, то зонтиком постукивает, а головой крутит, будто кого потеряла.

– Своих ищете, ан? – спросил через плечо извозчик. – Они треть часа как с фургоном отбыли-с…

– Кто? К зеленщику с молочником наши на заре ездят, давно уже должны уехать.

– Эти были в своё время, не про них я! Два учёных барича с прислугой шастали тут, бумагу предъявляли – мол, им для науки надобны кошки бездомные, да и домашние сгодятся. Хорошую цену давали. Дюжины три отловили – грамотно, в рукавицах, в фехтовальных масках… – Словоохотливый извозчик рад был поговорить со златокудрой красоткой. – Кошка, если её брать неправильно, извините за выражение-с, искровянит ловцу всю харю… Опять же, и приваду раскидали, чтоб дикарки шли на запах. Мяв стоял от их фургона!.. Говорили, ещё приедут. Позвольте спросить, ан, на что в пансионе столько кошек?

«Так, баричи – это ассистенты, Сеттен с Китусом, – вздохнула Без. – Значит, Картерет всё же завёл зверинец, как и обещал… Девчонок нет – он на кошках опыты ставить будет. Мне бы его заботы!»

– Наука, любезный! Профессор вычисляет среднюю длину кошачьего хвоста…

– Во-на как!.. Правду люди молвят – учёная братия-то не от мира сего, тёмному царю родня. Каких только бредней не выдумают!

K. Зов подземелья

На следующее утро.

Крепость Курма, остров Кюн.

Шестьдесят шестой день ссылки.

С утра денщик начищал для принца парадный мундир капитана 1-го ранга – соответственно полковничьему званию и ради дружбы с флотскими. Хотя Цересу казалось, что он смело может выйти на парад ряженым – горбуном с пеньковой бородой, усатым купцом с безменом, волком в шкуре, – как принято дурачиться на Зимнюю Радугу, в солнцеворот. Во что ни нарядись, останешься узником Курмы.

Капитан-командор Барсет почтительно советовал ему воздержаться от поездки в Эренду – то есть озвучил запрет государя-отца на участие сына в параде на материке. Явно из опаски – там армейские командиры будут в сборе, лучшие части под ружьём; вдруг принц воззовёт к войскам, поднимет мятеж…

«Должен ли я считать это признанием моих талантов как вождя, отец? Бездарного рохлю вы бы не боялись… Вы рассудили верно – далеко не все мои сподвижники отстранены и уволены; мне есть, на кого опереться. Только не здесь».

В просторном кабинете, этажом ниже опочивальни, свежевыбритый Церес – в бархатном тёмно-фисташковом шлафроке с шёлковыми отворотами, подпоясанный шнуром с кистями, – занимался прожектами. Даже если бы люди Барсета заглянули в его бювар, ничего крамольного они там не нашли бы – ни набросков бунтовских прокламаций, ни планов цареубийства, ни писем к сообщникам. Странные спаренные дирижабли с какими-то платформами наверху, ракетопланы – один под брюхом у другого… воображаемые корабли с пометками «Ракетоносный рейдер». Пылкие, но неосуществимые фантазии полководца без армии.

До приезда Цереса «высочайшие» покои в крепости долго пустовали – царственные гости предпочитали адмиральский особняк. Здесь же царили нежилой холодок и гулкое безлюдье, словно в вымершем доме. Мебель, люстры, зеркала – в кисейных чехлах, похожих на мертвенно-серые паутинные коконы; постельное белье было волглым от всепроникающей морской сырости. С появлением принца прислуга забегала, сметая пыль, выбивая ковры, начищая бронзу – и покои приобрели обитаемый вид. Однако гостей тут не бывало – лишь молчаливая челядь и стайка девиц, утешавших наследника в его одиночестве.

Потягивая сигарный дымок, Церес медленно провёл глазами по сторонам. Шпалеры, потемневшие от времени, с фигурами рыцарей и тусклыми гербами… В левом углу, у высоких резных дверей красного дерева – напольный глобус Мира в половину человеческого роста… увы, даже на лучшем глобусе, сделанном по заказу государя, видны мутные пятна неизученных земель – при всех успехах путешественников и географов нет подробных карт Тахоны, не говоря уж о двух северных материках. По правую руку – застеклённые шкафы с томами мореходных справочников, между шкафами широкое зеркало в узорной раме. Оглянуться – за спиной чуть не во всю стену простирается карта Западного берегового округа…

«Музей! А я – экспонат, – подавленно подумалось Цересу. – Причём музей, закрытый на замок, куда никто не ходит… Вот-вот придёт служитель стереть с меня пыль…»

Он заставил себя сосредоточиться на набросках чертежей. Как воплотить эти эскизы в жизнь?.. только заняв своё подлинное место в империи. Подать проект на утверждение отцу, тогда колёса закрутятся, сбегутся инженеры, канцлер подпишет смету, и с воздухоплавательных верфей Эренды один за другим начнут взлетать невиданные военные корабли…

Увы. Грифель сломался. Не судьба?..

Обед, парад – предстоит насыщенный денёк! Стоять на трибуне, под оркестр приветствуя марширующие флотские экипажи, роты морской пехоты… Торжество в честь штабс-генерала Купола. Потом ужин с вином. С большим количеством вина. Газовый свет в спальне. Девушка, тихо смеясь, расстёгивает крючки платья, подходит танцующим босым шагом, едва скрытая тончайшей тканью рубашки.

«Не та, не та… из этих любая – бездушна, пуста. Где настоящая, верная, с большой душой?»

Чтобы не пуститься мыслями по замкнутому кругу, Церес взялся очинивать новый карандаш. Прожект должен быть завершён и до мелочей обдуман.

«Он будет исполнен в железе и ткани, в стекле и газе. Всё, что я замышляю, станет явью. Даже Единая империя. Рано или поздно, но я увижу это. Только так, никак иначе».

Звякнул колокольчик у дверей.

– Входи, – громко бросил принц, не отрываясь от бумаг.

– Эрцгере, – зайдя в кабинет, заговорил денщик, – к вам посетители. Штатские, с материка. Изволите принять?

Барсет допустил их?.. кто же решил наведать опального принца? Парикмахер или модный портной с услугами? любому лестно поместить на свою вывеску слова «Обслуживаю коронованных особ, имею их лучшие отзывы».

– Что за люди?

– Вы не поверите, эрцгере – лозовик с подарками. – Усмешка денщика была едва заметна. Парень знал, когда и что можно позволить себе при господине. – Его карточка, извольте взглянуть.

«Муртэн Вуалев, верховный купажист и молебщик».

– О, это забавно. – Церес захлопнул бювар. – Зови!

Лозовик! вот так визитёр!.. Хотя удивляться нечему – здесь, на берегах Западного моря, больше похожего на громадный залив между Эрендой и Кивитой, общины банкиров и виноделов сгрудились особенно густо. В ночь полнолуния можно видеть, как «люди воды» – в ритуальных фартуках виноградарей, с секаторами и кривыми ножами – кланяются морскому приливу и заунывным речитативом тянут молитвы на забытом языке, взывая к Матери-Луне: «Отзови воды, верни затонувшее царство». Верят, что под волнами – их страна, залитая потопом в незапамятное время, чуть ли не в войну Громовержца с гидрами хаоса.

Эта богатая, веками обособленная от всех братия имела вес в политике и влияние при дворе – недаром Дангеро с Яннаром вознамерились брать деньги у Золотой Лозы, чтобы выиграть войну. Бывая во дворце, Церес нет-нет да встречал круглоголовых с чуткими носами – даже выходящих из зала малых аудиенций. Те низко кланялись, в поклоне подавая визитки золотого тиснения – гроздь, стебель с листьями и вычурные титулы: «саженник», «добрый отжиматель», «мастер брожения»…

И, конечно, подарки. Маленькому Цересу сласти – орехи в загущённом мукой виноградном соке, отборный изюм, виноградное варенье и сироп, всё в упаковке со знаком Лозы. Подросшему Цересу – каталоги юных красоток с фотогравюрами; укажи на любую, доставят в обёртке, – но, как волк, Церес предпочитал добытое лично в бою.

– Ваше Императорское Высочество, не прогневайтесь! – с порога кланялся на ходу седоватый толстячок в старомодном долгополом сюртуке, чуть не подметая шляпой ковёр перед собой. На цепочке карманных часов, протянутой поперёк его выпуклого животика, качалась и позвякивала дюжина брелоков причудливой формы – золотых, украшенных эмалью, самоцветами, слоновой костью, – придававших цепочке вид мушкетёрской бандельеры.

Его красноватое брылястое лицо жмурилось и сжималось в угодливой улыбке, словно каучуковая маска.

– Безмерно виноват, что задержался к Вашему Высочеству с поклоном… но готов искупить в полной мере. – Попятившись в сторонку, он взмахом руки указал на идущих следом плотных невысоких молодцев, несущих ящики, в которых мягко позвякивали бутылки, и корзины, накрытые крупными виноградными листьями.

– Отведайте наших скромных гостинцев… Если найдёте достойным внимания, готовы ежедневно даром поставлять к Его Высочества столу…

Поставив тару, молодцы низко склонялись, показывая Цересу макушки коротко стриженных масляных голов, и беззвучно отступали в двери, пропустив очередную пару носильщиков.

– …и специальный презент от общины! – прямо-таки извивался толстячок.

Крепыши-носильщики в кофейных сюртуках и палевых панталонах, отступившие в прихожую, померкли и слились с тенью, когда в кабинет вступила девица. О! жемчужно-серая шляпка с задорно заломленными полями, газовая вуаль… длинный корсаж делал её фигуру особенно стройной и изящной, как у ручейной девы, основная юбка обольстительно шуршала при каждом шажке, а верхняя, отделанная кружевами, чуть трепетала на ходу, как крылья мотылька. Грудь… м-да! изящество рук в перчатках – выше всяческих похвал. Карминовая бархотка с бантиком-розой украшала стройную шею.

Смело откинув вуаль – как подобает перед особой златой крови, – девушка с грацией танцовщицы исполнила реверанс, дав принцу взглянуть на свои спелые розовые яблоки в бело-кружевной оторочке, а заодно подарив ему чарующий взгляд серо-зелёных глаз.

– Я рад вам. – Церес небрежно дал гостю руку для поцелуя – тот так и тянулся облобызать, а капля раболепия всегда приятна, – глядя при этом на темнокудрую девицу. – Какие там вина?..

– О, всякие разнообразные! Тёмное красное, финиковое – по древнейшему рецепту! – затем душистое с корицей и гвоздикой, шалфейное, полынное, лимонное, миндальное и крепительная водочка… Закуски в полном ассортименте-с.

– Ваша община весьма любезна. Передайте своим собратьям мою признательность. Всё ли у вас благополучно?.. Присаживайтесь, сударь, – бросил Церес через плечо, возвращаясь в кресло под картой округа. Девице он сесть не предложил – пусть постоит в сторонке, так удобней её осмотреть.

Муртэн тотчас расположился на стуле по другую сторону стола, заёрзал, завздыхал, зачмокал губами – обычная прелюдия к сетованиям банкиров и купцов на тяжкие времена, вынуждающие втрое задрать цены и процентные ставки. Он перебирал брелоки на цепочке, будто зёрна чёток.

– Мы в своих молениях скорбим и плачем о бедах любимой империи… Бедствия, жертвы, сражения – нам как секатором по сердцу… Радуемся любой возможности помочь престол-отечеству – провизией, деньгами… Пятьдесят тонн изюма отгрузили громовому войску! Благодарение Луне, судьба империи в надёжных руках – ваш венценосный родитель, вы, эрцгере, и дай вам Луна обильного потомства, как ягод в грозди… Лишь на вас уповаем, – прибавил Муртэн с многозначительным взглядом. – Всем вы даруете многие милости – может, и нас, покорных слуг, не обделите.

– Короче, – молвил Церес. В самом деле, Лоза долго медлила с визитом вежливости – или боялась монаршего гнева, – но вот, выслала сановного лозовика наладить отношения. Что это значит? Лоза решила поставить на двух лошадей сразу? кто бы ни победил на скачках, «люди воды» будут в выигрыше?..

«Возможно, что и так. Я же унаследую не только трон, но и долги батюшки, а банкирам нужна гарантия по их треклятым процентам. До них дошло, что я суров к процентщикам и дружен с Отцом Веры?.. Ну, да – победа, у правителя большая обученная армия, народ горой за трон, и тут указ – „Выплата долга отменяется“. Смогу? ещё как! Посмотрим, что скажет гере Муртэн…»

– Чтобы увеличить оборот финансов, – заговорил тот вкрадчиво, ощупывая брелоки потными перстами, – и дать нам возможность лучше помогать империи, Ваше Высочество могло бы, как командующий округом… по законам военного времени… один указ, и золото рекой польётся в казначейство! Ваша подпись – великая сила! кто посмеет возразить дракону?

– Яснее, – потребовал принц, наблюдая за темнокудрой красоткой. Та с любопытством озирала кабинет, затем мелкими шажками подошла к шкафам и зеркалу, оказавшись у Муртэна за спиной. Поправила шляпку перед зеркалом, повернулась правым боком, левым… модница!

– Вам подвластны четыре провинции – Южно-Кивитская, Лация, Эренская и Гурская. – Муртэн загибал короткие пальцы в перстнях. – Все права – в ваших царственных руках. Если бы Ваше Высочество соизволило даровать нам пропинацию в Западном округе…

«Ах, вот оно что! пропинация!.. исключительное право на винокурение и пивоварение. Поистине золотое дно. И крышка всем громовникам, кто здесь с этого живёт… с девизом: „Принц распорядился“. Чёрная слава – и дружба с Лозой…»

– …всего на полгода! – тотчас поправился Муртэн, заметив тень на челе Цереса. – Со своей стороны мы клянёмся Матерью-Луной, – он перешёл на шёпот, потянувшись к наследнику, – употребить всё наше скромное влияние, чтобы склонить государя к примирению.

В холодной задумчивости Церес отвёл глаза – и увидел нечто странное. Темнокудрая правой рукой вынула стальную шляпную булавку – как клинок из ножен! – и, держа её остриём вперёд, воздушной поступью стала приближаться сзади к говорящему Муртэну, что-то неслышно шепча одними губами. Принц, не меняясь в лице, с интересом смотрел, как она направляет шип прямо в затылок верховному купажисту. В жизни Цересу доводилось видеть, как медиум наводит цепенящий сон – но мориорка делала это при нём впервые.

С каждым её шагом лозовик говорил всё медленней, как фонограф с ослабшей пружиной, речь его вязла во рту, глаза стекленели – и, наконец, он застыл на полуслове, отвесив мокрую от слюны толстую губу, обмякнув на стуле с остановившимся взглядом, словно спящая наяву жаба.

Убедившись, что Муртэн не реагирует на щелчки перед самым носом, девушка проворно вернула булавку на место, затем по-мориорски коснулась своих губ кончиками пальцев и сложила ладони перед лицом:

– К вашим услугам, Синий повелитель. Я Лунолика, посланница господарей киалибу файнес. Мы можем говорить без опасений.

От восторга Церес готов был подняться из кресла, но сдержался – лишь улыбнулся и поощрил её кивком:

– Говори.

– Господари шлют вам поклон и привет. Они подтверждают верность данным вам клятвам. Воинская сила станов готова выступить на вашей стороне там, где это возможно, и тогда, когда потребуется. Здесь, на острове посреди воды, это неосуществимо. Но вам ведом сигнал призыва, и господари ждут его всегда.

– Хорошо! Передай им, что я высоко ценю их верность и готовность. Пусть ждут. Я вернусь. Но скажи… кто ты и как оказалась вместе с этим человеком?

Улыбнувшись без тени кокетства, девушка легко ответила:

– Лоза купила меня у солдат Синего царя, когда была битва за стан Гиджа. Я девка из вольных, но Лоза обратила меня в рабство. Я всегда буду мстить за это.

– Из моего стана, из-под Бургона… как там дела?

– Тишина и мир.

– Мне везёт на девиц из Гиджи, – покивал Церес. – Одна из них была моей приближённой… жаль, я потерял её.

– Если повелитель говорит о рабыне Бези, то она жива, – спокойно сказала молодая гиджанка.

Вот тут Церес вскочил:

– Как?! откуда ты знаешь?!

– Мне передали… – Церес приметил невольный жест – темнокудрая вскинула руку, словно хотела коснуться виска кончиками пальцев, но тотчас, спохватившись, опустила её. – Она была осуждена за измену, но казнь не состоялась. Один… один канхаец помешал этому. Оба они покинули Бургон. Была весть, что теперь Бези живёт в месте под названием Гестель.

Торопливыми рывками Церес открывал один за другим ящики стола – ага! вот оно! Достав кошелёк с золотыми – его надо иметь под рукой, чтоб одаривать, – бросил его девице:

– Твоя весть заслуживает большей награды…

Лунолика ловко поймала кошель на лету, спрятала его в карман под верхней юбкой.

– …и я возьму тебя в услужение. Ты же вещунья?

– Это тайна.

– Тем лучше.

Но девушка отрицательно повела головой:

– Прошу повелителя отвергнуть и отослать меня. Я исполняю службу господарей в Лозе и… моя месть не закончена.

– Жаль… – Церес поморщился, зная, как важны для мориорцев мщение и служба. – Что же – мсти, помоги тебе Гром. Однако… если я верно понял, ты слышишь и вещаешь на своей волне? не в нашем эфире?

– Повелитель мудр. – Улыбка Лунолики была скромной… и хитрой.

– Господари не открыли мне этого.

– Они не клялись раскрыть всё своё знание до дна.

– Будем считать, что ты доверила мне тайну, и я сохраню её… или разгадаю. Теперь – буди эту тушку.

Направленный шип и бормотание колдовских формул волшебно повлияли на Муртэна – он заморгал, распрямился, прокашлялся и, как ни в чём не бывало, продолжил прерванную речь:

– …всемерно служить Вашему Высочеству везде, где есть наши общины. Можем ли мы надеяться на благосклонность Вашего Высочества?

– Я обдумаю вопрос о пропинации, – непринуждённо приосанившись в кресле, молвил Церес обнадёживающим тоном. – Четыре провинции… много! Это вызовет недовольство… Возможно, Лация. Вас вызовут, когда я приму решение. Будьте здоровы, любезный.

– Остаюсь в ожидании, – встав, раскланялся лозовик. – Что же касаемо девицы, то она…

– …я остался ею доволен. Со временем распоряжусь прислать её сюда.

– В любое время! когда Вашему Высочеству будет угодно-с! – делая гиджанке знаки рукой, Муртэн пятился, пятился к дверям, пока не исчез.

Когда створки захлопнулись, Церес – наедине – позволил себе дать волю чувствам. Порывисто встав, он быстро подошёл к окну и стиснул в ладони плотную ткань шторы. Вид бескрайнего синего моря за стеклом уже не казался ему заслонённым незримой решёткой неволи.

«Жива. Жива. Хвала Грому!.. В Гестеле, у графа Бертона… ну, разумеется, кто ещё распорядится опытной вещуньей!.. Дьяволы небесные, всё не так плохо, как казалось! Я не одинок. У меня есть невидимая армия… и я вернусь к власти, во что бы то ни стало».

Остров Якатан.

2620 миль к северо-северо-востоку от крепости Курма.

– Перед вами, барышни и господа, воздушная панорама царства Гуш! Город, что расстилается внизу – Панак, столица гушитов, святыня ста храмов и торжище ста рынков, откуда Лал Боголюб правит своими ста землями. Наше здесь – Пришлое Селище, там посольство, гарнизон, электростанция и дирижабельный причал.

Со смотровой площадки путешественники любовались видом заморской земли.

– Какая красота! – вздохнула Лисси с восхищением.

Панак переливался оттенками бело-розового, кремово-жёлтого и шоколадного цветов. Золотистые конусы баханских храмов возвышались, словно скалы среди пёстрых улиц и домов. По городу вились реки, зеркально сверкали синие озёра – всюду рябь лодчонок, лодок и речных барок. На площадях и базарах кишели толпы людей, у воды росли сочно-зелёные сады. За широким парком видны белые стены крепости, лунно-голубые купола дворца…

Тень дирижабля плыла по городу как призрак.

– Мы законам Гуша не подвластны, – продолжил командир «Быка», – но задевать гушитов опасно. Народец лживый и подлый… В случае чего – первый выстрел в воздух, остальные в толпу, кричать: «Нага оликата!» – на здешнем языке «Здесь драконы!» Любой стражник – они носят красную перевязь – проводит вас в Пришлое Селище. С Лалом у нас договор: если имперский подданный не вернулся, не найден живым или мёртвым, не дал о себе знать – через сутки вешаем заложников, расчехляем бомбомёты и стреляем по жилым кварталам.

– Такое случалось? – спросила Эрита.

– Бывало, ан. Редко. Главное, не путешествовать тут в одиночку.

– Моим людям это не грозит, – успокоил Карамо капитан-лейтенанта. – Я разделю их на две группы, в каждой будут умелые бойцы. Отправимся после обеда, а до этого я должен увидеться с посланником Глинтом.

– Гере кавалер, здесь принимают унции? – на полшага выдвинулся Огонёк. Премия статс-секретаря – верней, та доля, которую кадет отложил на заморские покупки, – жгла карман. Гуш на Якатане – это ж рынок пяти морей, сюда стекаются товары всего Вея, даже из Фаранге и Витена.

«Разорюсь, но Лару одарю. Так, чтобы заулыбалась! Что девчонке надо? украшения и благовония. Или чего-нибудь красивое – только не языческий божок, – на полочку поставить…»