Текст книги "На суше и на море. 1962. Выпуск 3"
Автор книги: Александр Колпаков
Соавторы: Игорь Акимушкин,Сергей Соловьев,Александр Мееров,Александр Тараданкин,Семен Узин,Лев Василевский,Георгий Кубанский,Геннадий Фиш,В. Ковалевский,Гец Рихтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)
Хотя я и решил пройти мимо ирландских берегов, по не терял времени, чтобы все-таки доплыть до них.
Через день, 9-го, я встретил другой корабль, «Принц Ломбардо», от которого узнал, что нахожусь в 53 милях от Уэксфорд-Хеда – ирландского мыса у входа в пролив Св. Георга. Ура! Погода превосходная, я держу курс прямо в Ирландское море!
На следующий день, 10-го, со мной произошло что-то неладное. Увидев с правого борта берега Уэльса, я задрожал, меня охватил страх: нужно как можно скорее высадиться на берег, иначе я могу погибнуть в последний момент!
Конечно, это было глупо, но ведь я не спал уже три дня, море так и кишело кораблями. Сил у меня совсем не оставалось, и я направился к берегу в маленький порт Эберкэстл.
Местные жители приняли меня за сумасшедшего (или обманщика), но я отнесся к этому с полным безразличием. Главное, дата прибытия была зафиксирована: 10 августа 1876 года, то есть я провел в море 46 дней.
Меня поместили к одной женщине. Кровать, казалось, отчаянно качается, но я сразу же заснул и проспал тридцать часов подряд.
Потом, убедившись, что могу стоять на ногах, я воспользовался превосходным южным ветром и отплыл в Ливерпуль. Туда я прибыл 17 августа. Вот и все.
– Ну, а дальше?
– Дальше? Корреспонденты американских газет устроили мне хороший прием, но, на мой взгляд, подняли слишком много шуму. Как раз в это время в Бостон отплывала одна шхуна-бриг. Я погрузил на нее своего доброго «Сентенниэла», чтобы доставить в Филадельфию.
– А в Филадельфии?
– В Филадельфии? Туда я не поехал. На выставку привезли «Сентенниэл»; рядом с ним повесили мою фотографию и надпись большими буквами:
«ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК,
В ОДИНОЧКУ ПЕРЕПЛЫВШИЙ
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН».
Этого было вполне достаточно.
Мне очень хотелось поехать посмотреть свою лодку, однако путина затянулась, и когда я вернулся, выставка уже закрылась.
Джонсон допил пиво и поднялся.
– Прошу извинить меня, господа, завтра я рано снимаюсь, и нужно посмотреть, все ли в порядке на шхуне. Благодарю вас…
Пожав всем руки, он удалился.
Воцарилось молчание. Наконец Жобиг произнес:
– Вот это парень! Он совершил настоящий подвиг и считает его вполне естественным. Ему даже не приходит в голову извлечь из этого выгоду.
Перевод с французского Д. Соловьева
Ю. Промптов
В СТРАНЕ УЩЕЛИЙ
В ЦЕНТРЕ Кавказа, там где горные цепи начинают ветвиться, широко раздвигаясь к Востоку – к Дагестану и Каспийскому морю, – лежит Хевсуретия, Страна Ущелий.
Глубокие узкие ущелья, пересекающие страну, путаница горных хребтов, высокие перевалы, большую часть года покрытые вечными снегами, бездорожье – все это с давних времен влияло на суровую жизнь грузинских горцев – хевсуров, было причиной того, что в их быту сохранились удивительные пережитки старины.
В довоенные годы в Хевсуретии бывали главным образом экспедиции ученых, этнографов, изучавших древние обычаи и архитектуру, необычайные предметы утвари и средневековое вооружение – кольчуги, мечи, щиты и шлемы.
С давних времен хевсуры занимались преимущественно скотоводством и лишь отчасти земледелием. Удобной пахотной земли в ущельях Хевсуретии было очень мало. Крошечные поля располагались обычно на крутых склонах гор, и обработка их велась ручным способом примитивными орудиями. Сеяли хевсуры рожь, ячмень, гречиху и – редко – пшеницу, которая зачастую не вызревала за короткое высокогорное лето.
В дореволюционные годы хевсуры жили в условиях полного натурального хозяйства – все необходимое для жизни каждая семья выделывала своими руками. Покупали только соль, которую нельзя было найти в родных горах. Непрестанная тяжелая борьба с суровой природой, бедность и безграмотность были уделом маленького хевсурского народа, затерянного в снежных горах Кавказа.
Посмотреть старое, оставшееся от древних времен, увидеть новое, идущее ему на смену, давно хотелось нам – группе московских туристов. Мы тщательно готовились к путешествию, внимательно изучали маршрут по Хевсуретии и наконец осуществили свою заветную мечту. Это было наше первое путешествие по Стране Ущелий, и состоялось оно незадолго до Великой Отечественной войны.
Преодолев труднодоступный снежный Архотский перевал, мы побывали во многих селениях Хевсуретии, видели старинные оборонительные башни, в которых были сложены кучи камней и стояли котлы для варки смолы. В прежние времена – в дни междоусобных войн, разжигавшихся царским правительством среди кавказских племен, – осажденные в башнях жители хевсурских селений лили кипящую смолу и бросали камни на головы нападавших врагов. Мы наблюдали, как хевсурские женщины и девушки ткут сукно на громадных деревянных самодельных станках, пропуская между натянутыми на них нитями плоский челнок и утрамбовывая каждый ряд ткани тяжелым, сделанным тоже из дерева, гребнем.
Через несколько дней, спустившись с высот второго на нашем пути – Црольского – перевала, мы пробирались без тропы по дикому лесистому ущелью реки Аргун, направляясь в самый отдаленный уголок страны, где находилось одно из интереснейших селений Хевсуретии – Шатили.
Ущелье делалось все уже и уже – все ближе сходились его скалистые склоны. Мы обогнули преградившую нам путь скалу и… остановились пораженные.
Перед нами высился огромный укрепленный замок причудливой архитектуры. Как ни были мы подготовлены виденным ко всяким диковинкам Хевсуретии, фантастичность этого селения-замка в первый момент нас ошеломила. Селение представляло собой массу башен, построенных так близко одна около другой, что они сливались в один монолит. С башней на башню, часто на большой высоте, были перекинуты мостики. Вместо окон в башнях зияли бесчисленные бойницы. Струйки дыма поднимались к небу из невидимых щелей и дымоходов – казалось, что все селение дымится, как гигантский костер…
С того места, где мы стояли, было видно, как на башнях и террасах селения-замка, словно на полках огромной этажерки, двигались люди. В одном месте хевсурка работала за ткацким станком, поставленным на плоской крыше, в другом, готовясь к сенокосу, мужчины точили косы; на одной из террас доили корову, неизвестно каким образом втащенную на такую высоту. С протяжным блеянием в узкие крутые проходы и улицы Шатили, как живая река, вливались возвращавшиеся с пастбищ отары овец. Вся жизнь селения развертывалась перед нами по вертикали, на отдельных площадках и этажах причудливого замка. Лучи заходящего солнца освещали его красноватым светом. Невольно казалось, что вот сейчас всю эту картину закроют мягкие складки занавеса и мы очнемся в партере театра…
Проведя в Шатили несколько дней, мы вышли снова в путь, и долго шли по ущелью, заросшему густым лесом, глубоко вдыхая острые и сладкие лесные ароматы, вслушиваясь в ненарушаемую первобытную тишину.
Так дошли мы до небольшой открытой солнечной полянки, и перед нами открылось зрелище, не менее поразительное, чем вид на Шатили. Впереди на дне зеленой котловины белели дома современной архитектуры, после скалистых ущелий и мрачных древних башен показавшиеся нам необычайной и радостной неожиданностью.
– Новый советский административный и культурный центр Хевсуретии – Барисахо! – сказал Арсен, студент грузин, один из участников нашего путешествия. – Отсюда новая культура ведет наступление на хевсурские горы!
Утром директор школы-интерната – один из немногих тогда хевсуров, получивших высшее образование, – показал нам просторные светлые классы и общежития, где учились и жили во время учебных занятий сто двадцать хевсурских детей и среди них пятнадцать девочек – впервые в истории этого народа!
Одна из учительниц школы – грузинка Нина Георгиевна – рассказала нам, как ценят маленькие хевсуры знания, которые дает им школа:
– Недавно одному из наших учеников, комсомольцу Тариэлю, – сказала она, – поручили съездить за новыми книгами в одно из больших селений на Военно-Грузинской дороге. Вечером он вернулся с целым мешком книг, но сдать их было некому – библиотека уже закрыта и библиотекарша легла спать. Тариэль не мог успокоиться и заснуть, пока его сокровище, которое он считал бесценным, не было заперто кассиром сельсовета в несгораемый шкаф до утра, когда мальчик мог сдать книги в библиотеку! А раньше хевсуры совсем не знали книг – они не представляли для них никакой ценности…
Необычайны были контрасты старого, средневекового, и нового, современного, в этой удивительной горной стране – Хевсуретии. Но так было, и все это мы видели во время нашего путешествия по Стране Ущелий до войны.
Шли годы, а все виденное в этом путешествии жило в моей памяти, и о Хевсуретии напоминали мне подарки ее жителей – древние шлем и щит, висевшие у меня над диваном. Время от времени я слышал о сдвигах в жизни Страны Ущелий, о росте ее культуры и хозяйства. И вот мы снова собрали группу туристов и опять отправились в поход по Хевсуретии, чтобы увидеть своими глазами все то, о чем слышали за эти годы.
Новое встретило нас у порога Хевсуретии – в знаменитом Дарьяльском ущелье на Военно-Грузинской дороге, памятном еще по прежнему путешествию. В узкой теснине Дарьяла мы увидели памятники героической обороны Кавказа во время минувшей войны – неприступные доты, преградившие путь фашистам, рвавшимся в благодатные долины Грузии. Но вот дорога неожиданно стала подниматься вверх по склону Дарьяла, в обход нового водохранилища и ГЭС, которые строятся на дне ущелья. Здесь уже работали строители, чтобы заставить бурный Терек служить советским людям.
Вторая неожиданность ждала нас в селении Казбеги, где прежде кончался колесный путь в Страну Ущелий – дальше лежали пешеходные тропы. Едва узнав, что в местной гостинице есть свободные комнаты, мы начали переносить туда вещи, как вдруг на площади появилась колхозная автомашина, и через час мы были уже в мохевском селении Каркуча, жители которого объединились теперь в одном колхозе с хевсурами из селения Джута.
До Дшуты, ставшей теперь животноводческой базой колхоза, самой верхней в ущелье, мы шли пешком по знакомой дороге, проложенной среди цветистых альпийских лугов.
Новое было всюду, и всюду мы находили новых друзей. А друзья в условиях горного путешествия того года были нам очень и очень нужны. Погода в Хевсуретии в то лето была на редкость суровой: каждый день шли дожди, горы содрогались от ударов грома. Близ перевалов, когда после очередной грозы мы выбирались из мокрых палаток, чабаны предлагали нам свои очаги, чтобы погреться и приготовить пищу, а в селениях давали нам кров – более надежный, чем хрупкие палатки.
Перебравшись через перевал Садзеле-Геле, мы спустились в селение Рошка, ставшее теперь тоже колхозным, образовав объединенный колхоз с грузинскими селениями Душетского района. Дальше наш путь лежал в ущелье Аргуна, к живописному Шатили, так поразившему нас во время первого путешествия по Хевсуретии.
На этот раз в Шатили мы застали лишь несколько семей хевсуров – почти все его население переселилось на привольные плодородные земли в долинах, в новые колхозные поселки, построенные для хевсурских колхозников правительством Грузии. За время второго путешествия по Стране Ущелий мы узнали, что вниз, на равнины, переселилось уже большинство жителей отдаленных, затерянных прежде в горах хевсурских селений. И хотя слово «прогресс» – «развитие» – обычно понимается всеми как движение вверх, мы увидели сами, что в условиях горной страны Хевсуретии прогресс обозначает теперь движение вниз – из суровых ущелий в плодородные долины, в благоустроенные современные поселки, к лучшей жизни и культуре. В наши дни древняя крепость Шатили почти опустела. Скоро покинут ее и последние обитатели, но Шатили будет сохранен как единственный в своем роде архитектурный памятник хевсурской старины.
Вырос и изменился ныне и Барисахо – культурный центр Хевсуретии, который до войны был маленьким поселком. Теперь там заканчивают строительство нового здания большой школы-десятилетки с интернатом. Триста хевсурских детей будут учиться и жить там, готовясь пополнить ряды хевсурской интеллигенции.
Когда мы пришли в Барисахо, кончились летние каникулы, и, торопясь закончить здание школы-интерната к учебному году, на стройке вместе с рабочими-строителями работали энтузиасты – учителя школы и ученики, вернувшиеся в Барисахо из родных селений к началу занятий. А вечером, после трудового дня на стройке, школьники Барисахо пригласили нас в клуб и показали лучший номер своей самодеятельности – хевсурский танец с шашками – «парикаоба» – в национальных костюмах.
Проведя несколько дней в Барисахо, отдохнув после похода и осмотрев новостройки, гидроэлектростанцию, питомник сосен и ферму, где нам показали электрострижку целой отары овец, мы выехали в Тбилиси, куда теперь каждое утро ходит из Барисахо автобус.
Много раз за недавние годы, возвращаясь после горных путешествий по Кавказу, бывали мы в Тбилиси, но в этом году хотелось побывать в окрестностях города, в долине Самгори – на недавней «грузинской целине», куда переселились десятки хевсурских семей из различных горных селений Страны Ущелий.
До одного из лучших и самых знаменитых новых колхозов Самгорской долины, носящего название «Гамарджвеба», что значит «Победа», от центра Тбилиси всего лишь двадцать семь километров. С одной из площадей города туда регулярно ходят автобусы. На одном из них отправились в «Гамарджвебу» и мы.
Выехав из Тбилиси, мы скоро свернули на Кахетинское шоссе. Едва скрылся из виду город, как нас со всех сторон окружила степь, еще совсем недавно бывшая голой и бесплодной. Раньше только пологие холмы, поросшие высохшей под жгучим солнцем травой, кое-где оживляли ландшафт полупустыни. На этих холмах жители окрестных селений пасли овец. В степи не было воды, знойные ветры веяли над безжизненной землей, на которой не росло ни одного дерева.
И вот в 1953 году советские люди взялись за покорение Самгорской целины. По густой сети новых каналов в степь хлынули зеленые воды реки Иори, давшие жизнь древесным насаждениям и распаханным просторам полей. Из малоземельных горных районов Грузии переселились сюда земледельцы-карталинцы, имеретины, лачипцы, кахетипцы и вместе с ними люди Страпы Ущелий – хевсуры.
Для переселенцев были построены современные поселки, им была выдана государственная ссуда на обзаведение хозяйством. Они работали не покладая рук, и в течение нескольких лет плодородные, но бывшие прежде засушливыми земли преобразились. На полях, очищенных от гальки, нанесенной весенними потоками, зазеленели поля, появились виноградники, раскинулись огороды и фруктовые сады.
Узнав, что мы прибыли в «Гамарджвебу» прямо с гор, из Хевсуретии, секретарь правления колхоза повел нас в ближайшие дома колхозников хевсуров, недавно переселившихся из Лебайскари и Шатили.
Хозяева встретили нас с неизменным радушием горцев. Их внешний вид, современная одежда и обстановка, в которой они жили, ничем уже не напоминали прежних хевсуров – обитателей древних родовых замков. Только одна и та же фамилия – Чинчираули, которую носил один из хевсурских родов, – сохранилась в семьях колхозников Ираклия и Беципики Чинчираули. Один из них был бригадиром полеводческой бригады, другой – трактористом. С гордостью показала нам жена одного из них – Дзило – свой уютный домик с верандой, современной мебелью, коврами и радиоприемником. Вторую хозяйку – Бубу – мы застали за домашней работой. Держа в руке электроутюг, она гладила форменное платье дочери школьницы к началу учебного года.
Мы, конечно, не стали ей мешать, тем более, что тут же нами завладели дети обеих семей Чинчираули – девятиклассник Леван и девочки Лейла, Мзекала и Этери. Они провели гостей по своим огородам и садикам с цветами и фруктовыми деревьями. Но что значили в их глазах персики, сливы, помидоры, лук и капуста по сравнению с тем, что росло на самых заманчивых угодьях колхоза, где у детей были свои школьные опытные участки винограда сорта ркацители. Не показать их нам они никак не могли! И все вместе мы отправились на виноградники собирать прозрачные, налитые солнечным соком ягоды, еще так недавно совсем неизвестные детям суровой Страны Ущелий…
Л. Файнберг
ПОЕЗДКА НА ТАЙМЫР
К НГАНАСАНАМ
Очерк
КОГДА говоришь с кем-нибудь о путешествиях по Заполярью, от тебя ждут или рассказов о промышленных гигантах, выросших на Севере за годы Советской власти, или увлекательного повествования о необычайных приключениях, о встречах с непохожими на жителей средней полосы людьми, о схватках с дикими зверями. Многое можно увидеть на Крайнем Севере. Есть там и рудники, и шахты, и большие заводы, и города, выросшие в пустынной тундре за последние двадцать-тридцать лет; случаются с людьми на Севере и необычайные приключения, можно встретить там и диких зверей, и старого шамана, и охотников, будто бы сошедших со страниц журнала «Мир приключений».
Но не о них поведу я рассказ, не о промышленных стройках и не о приключениях, а о том будничном, но от этого не менее манящем и увлекательном Севере, который видел я сам, когда бывал в экспедициях на Таймыре. Почти все знают о гордости Таймыра – Норильске, о его прямых улицах и домах со всеми удобствами, о его промышленных предприятиях, о самой северной в мире железной дороге Дудинка – Норильск.
Я не хочу обижать норильчан, они по праву любят Норильск и гордятся им, но ведь он только пятнышко на карте огромного полуострова Таймыр.
А мне хотелось бы рассказать о сельском Таймыре, о Таймыре бескрайних тундр и темных лиственничных лесов, самых северных лесов на Земле, о колхозных поселках, разбросанных на сотни километров один от другого, о мужественных людях, приехавших с разных концов страны, чтобы помочь народам Таймыра – нганасанам, энцам, долганам, эвенкам – совершить гигантский скачок от родового строя вчера в коммунистическое завтра, рассказать о самих этих народах, словом, обо всем, что я видел в этих пока еще довольно редко посещаемых приезжими местах.
Впервые я попал на Таймыр в 1957 году. Но, впрочем, буду рассказывать по порядку. Я работаю в секторе Америки Института этнографии. Занимаюсь индейцами Амазонки. Когда я кому-нибудь объясняю, в чем заключается моя работа, я всегда говорю так: «Вы смотрели фильм «Охотники за каучуком»? Помните индейцев с луками и стрелами, скрывающихся в прибрежной чаще и подстерегающих лодки с белыми путешественниками? Вот изучением этих-то индейцев я и занимаюсь. Изучая их, легче попять историю и жизнь наших далеких предков – людей каменного века. И интересное это дело – заниматься индейцами и не такое уж далекое от нашей сегодняшней жизни, как может показаться на первый взгляд. Знание социального устройства и религии индейцев помогает спорить с теми зарубежными учеными, кто пытается доказать, что и частная собственность, и вера в единого бога присущи природе человека, что они вечная и незыблемая основа его существования. Значит, заниматься американскими индейцами не только интересно, но и полезно. Я хорошо все это знаю, а Север почему-то тянет к себе. В его суровом безмолвии, в его заснеженных просторах мне всегда виделось больше романтики, чем в буйной пышности амазонских лесов, в их пряной экзотике.
Занимался я тропиками, а мечтал о Заполярье. На Таймыр отправляется экспедиция нашего института, и я еду в ее составе. Нас всего трое: начальник экспедиции Борис Осипович Долгих, высокий, неторопливый человек лет пятидесяти, знающий по именам чуть ли не всех таймырских старожилов; фотограф Вячеслав Карев – худой, с желтоватым цветом лица, ни минуты не могущий посидеть на месте; и я, немного ошеломленный суматохой сборов и мыслями о том, чего я не умею делать. А не умею я многого: не умею колоть дрова, не умею топить печку, не умею говорить по-нганасански. Гораздо проще было бы перечислить, что я умею. Список бы получился значительно короче. Торопливые сборы – и мы уже в вагоне скорого поезда Москва-Владивосток. Незаметно за хорошей беседой, за книгами прошло четыре дня.
Вот и Красноярск. Такси везет нас по вечерним улицам к Енисею. Там, почти на самом берегу, стоит, будто гость, пришедший из далеких южных стран и так и не вернувшийся домой, здание в стиле древнеегипетских храмов. Это Красноярский краеведческий музей. По обеим сторонам широкой пологой лестницы, ведущей к входу в музей, лежат старинные бронзовые пушки, обращенные дулом к Енисею. Они молчаливо напоминают о временах покорения Сибири казаками. Но сейчас не время смотреть. Нам отвели комнату в небольшом домике во дворе музея, и мы перетаскиваем туда паше имущество: спальные мешки, рюкзаки. Комната совершенно пуста. Развертываем спальные мешки, раскладываем их в ряд, под голову кладем рюкзаки вместо подушек – и наши походные кровати готовы. Рюкзак совсем неплохая подушка, скажу я вам, если, конечно, голова не попадет на кружку, топорик или еще какой-нибудь столь же «мягкий» предмет. Борис Осипович и Слава ложатся спать, а мне что-то не хочется. Слишком много новых впечатлений. Выхожу во двор. В нем много зелени. Это скорее не двор, а небольшой сад. При свете лупы он кажется даже немного таинственным. В окнах музея темно, а у ворот на скамеечке одиноко сидит сторож. Подсаживаюсь к нему. Он неторопливо заводит беседу. Его предупредили, кто мы такие, но он хочет узнать подробнее, куда мы едем и зачем. Минут через пятнадцать он поднимается и отправляется в обход вокруг музея. «Знаете, наш садик любимое место парней и девчат. Ворота запрешь, через забор перелезают. Непорядок. Из городского парка их выгоняют в одиннадцать вечера. Вот и идут сюда».
Но сегодня все тихо. Не слышно шепота влюбленных пар, приглушенного смеха и поцелуев. Все спит вокруг: люди, птицы, деревья. Только звезды мерцают в вышине, а на Енисее им мигают в ответ красные и зеленые огоньки бакенов. Тихо дышит огромная река, и кажется, что она тоже спит, как и люди, отдыхает, набираясь сил к новому трудовому дню. Пора и мне на покой. Возвращаюсь в нашу комнату и мгновенно засыпаю. А утром сразу после завтрака бежим за билетами. Мы поплывем на теплоходе «Валерий Чкалов» – трехпалубном красавце, построенном для нашей страны в Германской Демократической Республике.
Взяв билеты, идем в музей. Чего в нем только нет: и чучела животных, ныне живущих в Красноярском крае, и скелет мамонта; и древние каменные орудия, и совершенные угольные комбайны; модели парусных кочей русских землепроходцев стоят рядом с моделями дизель-электроходов; макеты казачьих острожков с макетами благоустроенных колхозных поселков.
Если вам когда-нибудь представится возможность поехать в Красноярский край, побывайте сначала в краеведческом музее – это ворота в край.
Съездили мы и на правый берег Енисея. Старый Красноярск, как вы, может быть, знаете, расположен на левом берегу реки. Но в последние годы на правом берегу строители один за другим возводят жилые кварталы, сажают деревья, разбивают скверы, открывают магазины, детские сады и ясли. И недалеко то время, когда новый правобережный Красноярск перерастет старый город. Но пока еще на правом берегу довольно неуютно. Много пыли, строительного мусора и чувствуется какая-то неустроенность и незавершенность. Город продолжает строиться.
На следующий день мы отплываем. Каюта у меня чудесная – одноместная, со всеми удобствами. Но разве можно оставаться в ней, когда вокруг раскинулся могучий Енисей. За кормой быстро уходит вдаль Красноярск, а впереди ярко блестит на солнце вода, синеют по берегам леса, а над ними, как клочья ваты, плывут на север небольшие облака. И мы плывем на север. Целыми днями стою я на палубе и гляжу на меняющийся пейзаж. Все суровее становятся леса по берегам, все реже попадаются распаханные поля, а затем они и совсем исчезают. Мимо проплывают низменные, заросшие высокой травой и кустарником острова. А то вдруг увидишь на берегу одинокую избушку бакенщика и задумаешься, как-то он живет зимой. Остается ли в своем доме и ходит на охоту, или уезжает в какое-нибудь большое село? А теплоход тем временем все идет вперед. Шире становится река, крепкий ветер бьет в лицо и ерошит волосы, а над головой, на мачте, как пойманная непокорная птица, бьется вымпел Енисейского пароходства. Разные люди плывут на север под этим флагом. Девушка-геолог из Ленинграда с медно-рыжими волосами, горный инженер из Норильска, белобрысый парнишка-корреспондент из Омска. Мне почему-то кажется, что это его первая самостоятельная поездка, и он полон желания увидеть как можно больше и обо всем написать в свою газету.
А теплоход все идет вперед. Редеет лес по берегам, солнце почти не спускается за горизонт. Близится конец пути. Мы уже прибыли в Игарку, а оттуда до Дудинки рукой подать – километров двести. В Игарке теплоход стоит довольно долго, поэтому отправляемся на берег посмотреть город. Для этого-надо подняться по высокой деревянной лестнице, ступеньки у которой почему-то лежат не горизонтально, а под углом. Удивительно неудобно идти. Наконец мы наверху, над высоким обрывом. Уже двенадцать часов ночи, но совсем светло. Полярный день в самом разгаре. На улицах много народу. Слышны шутки и смех. Где-то раздаются удары мяча. Косматые добродушные лайки бродят целыми стаями по улицам. Незабываемый колорит придают городу деревянные мостовые и дома из свежевыструганных досок. Игарка – город дерева. Здесь все сделано из дерева, и поэтому не удивляешься, когда видишь вывески: «Курить воспрещается». Когда мы возвращаемся к пристани, сверху лестницы нам открывается изумительный вид на игарскую протоку, забитую сплавным лесом, на иностранные лесовозы, пришедшие сюда со всех концов земли, и на сумрачный, чуть подернутый дымкой Енисей.
А на следующий день мы в Дудинке. Перед революцией это было небольшое русское село, а теперь Дудинка шумный, беспокойный город, крупный транспортный узел и центр Таймырского национального округа. Всю навигацию разгружаются у причалов суда, привезшие товары для колхозов Таймыра и для Норильска. А затем огромные красные, черные, зеленые, похожие на доисторических чудовищ портовые краны грузят в трюмы судов и барж продукцию Норильского полиметаллического комбината. Ни днем, ни ночью не утихает шум в грузовом порту. Медленно поворачиваются мощные краны, юрко снуют маневровые паровозы, перекликаются люди. Хотелось бы получше познакомиться с жизнью Дудинки, но некогда. Наш путь лежит в глубь Таймыра, где живут нганасаны, в недалеком прошлом одна из самых отсталых народностей Сибири.
И вскоре небольшой АН-2 поднимается из Дудинского аэропорта и берет курс на восток. От Дудинки до Волочанки, центра Авамского района Таймыра, где живет большая часть нганасан, около четырехсот километров. Самолет летит над тундрой. Под крылом сверкают бесчисленные озера, почти сливаясь в одно огромное, переливающееся водное зеркало. Пасущиеся внизу олени настораживаются, и пастухи запрокидывают головы, заслышав гул мотора. Отдыхающие гуси взлетают с песчаных отмелей. Зеленый ковер между озерцами ласкает глаз. Тундра живет и радуется теплу, солнцу.
Но вот вдали показалась река и рядом с ней небольшие домики. Это и есть Волочанка. Она стоит на берегу Хеты, голубой лентой прорезающей весь Авамский район. Приземляемся на небольшом поле, заменяющем здесь аэродром. Самолет несколько раз подпрыгивает на кочках и останавливается. К нему спешит группа молодежи. Они провожают своих товарищей, окончивших Волочанскую школу-десятилетку и уезжающих теперь на учебу в Красноярск и Ленинград. Быстро пролетят студенческие годы, и они вернутся в родные места и будут помогать своим народам – нганасанам и долганам – строить новую жизнь.
В районном управлении сельского хозяйства мы знакомимся с его начальником – Олегом Николаевичем Краснопольским. Он советует поехать в колхоз имени Шмидта, расположенный у впадения в Хету ее притока Боганиды. «Чтобы изучать нганасан, вам лучше всего поехать в колхоз имени Шмидта, – говорит Олег Николаевич. – Правда, нганасаны в нашем районе есть еще в одном колхозе – имени Калинина, но в него, кроме нганасан, входят долганы и энцы. Есть нганасаны также в колхозе «Путь к коммунизму», но это уже не у нас, а в соседнем Хатангском районе. И потом опять же там колхоз не чисто нганасанский, а долгано-нганасанский».
Соображения Олега Николаевича кажутся убедительными, и мы решаем на следующий же день отправиться в колхоз имени Шмидта. А пока можно пройтись по поселку посмотреть, как выглядит районный центр, расположенный в глубине тундры. Волочанка невелика: в ней меньше тысячи жителей и всего две улицы, застроенные одноэтажными деревянными домами. В единственном двухэтажном здании разместились райком КПСС, райисполком и районное управление сельского хозяйства. В самом центре поселка стоит здание школы, а немного поодаль от нее, на самом краю тундры, со всех сторон окружающей поселок, расположен интернат, где на полном государственном обеспечении живут школьники из колхозов района.
Продолжая свою прогулку, мы любопытства ради зашли в магазин Рыболовпотребсоюза. Кроме продавца, там было двое посетителей. Один из них, невысокий полный человек лет пятидесяти, со слегка начинающими седеть темными волосами, что-то объяснял по-долгански стоявшему рядом с ним коренастому колхознику. Мы не понимали, что он говорит, но удивительно добрые лучистые глаза, словно озарявшие теплым светом его усталое лицо, невольно привлекли к себе наше внимание. И я тихонько спросил у продавца, кто этот человек. Оказалось, что это Илья Сергеевич Акопов – председатель долганского колхоза, расположенного рядом с Волочанкой. Еще в Дудинке нам называли Акопова в числе лучших председателей колхозов Авамского райопа. Перед войной судьба забросила его, уроженца Армении и сантехника по специальности, на Таймыр. Немало лет он проработал в Норильске, затем был директором промкомбината в Волочанке и, наконец, в конце 1956 года по решению районной партийной организации был направлен в отстающий волочанский колхоз. До этого колхозу в течение нескольких лет очень не везло на председателей. Среди них были случайные и неопытные люди, развалившие колхозное хозяйство. В результате неделимый фонд колхоза уменьшился, стоимость трудодня упала, снизился интерес колхозников к общественному хозяйству. Тогда-то председателем колхоза и был избран И. С. Акопов. За три года колхозники под его руководством вдвое увеличили неделимый фонд своего хозяйства, вдвое повысилась и стоимость трудодня.
Мы увидели Акопова около магазина, беседующего с колхозником, который был нагружен многочисленными свертками. Чувствовалось, что долган внимательно прислушивается к словам председателя. Когда спутник Ильи Сергеевича удалился, мы подошли и представились ему. Нам хотелось понять, в чем секрет успехов этого человека, не имевшего ни сельскохозяйственного образования, ни большого опыта работы в колхозе. И поэтому с радостью приняли приглашение Ильи Сергеевича зайти к нему домой, посидеть, поговорить.
