Текст книги "На суше и на море. 1962. Выпуск 3"
Автор книги: Александр Колпаков
Соавторы: Игорь Акимушкин,Сергей Соловьев,Александр Мееров,Александр Тараданкин,Семен Узин,Лев Василевский,Георгий Кубанский,Геннадий Фиш,В. Ковалевский,Гец Рихтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц)
– Капитан… застрелился.
– Застрелился? – Петр Андреевич оглянулся, как бы проверяя, какое влияние окажет тяжкая весть на окружающих. Не увидят ли они виновника самоубийства в нем, пришлом с другого судна, в его напористости?
Работы приостановились. Матросы видели: старший помощник сообщил русским нечто важное.
Джим Олстон протянул Морозову сложенный вчетверо лист бумаги и сказал.
– Письмо капитана.
– Читай. – Петр Андреевич увидел, как матросы медленно стягиваются к ним, и, избегая смотреть на них, напомнил: – Читай тихо. Олаф Ларсен понимает по-русски.
«Дорогая Эдит, Ральф, Гарри и Гертруда!..»
– начал Морозов.
– Эдит – жена его, – вставил Джим Олстон. – Ральф и Гарри – сыновья. Гертруда – дочь. Капитан назвал ее так в честь…
– Понимаю, – кивнул Петр Андреевич.
«…Трудно уходить из жизни, сознавая, что это единственная возможность избавиться от суда, позора, гражданской смерти, – продолжал читать Морозов. – Но иного выхода у меня нет.
За четверть века службы я достиг большого доверия компании, уважения товарищей и экипажа. Это-то и обернулось против меня с такой силой, что никто и ничто не может спасти меня. Перед выходом в рейс меня пригласил шеф и с глазу на глаз предупредил, что на «Гертруде», возможно, произойдет серьезная авария. Возможно, судно потеряет ход, а вместе с ним и управление. В высоких широтах, на огромном удалении от доков, авария может привести к гибели судна. Стоит ли рисковать людьми, отстаивая пароход, второй год почти не дающий дохода? Все равно его придется скоро сдать на слом. Шеф ничего не сказал о страховой премии. Нужно ли было напоминать мне, старому капитану, о столь простой истине? Зато он очень кстати вспомнил о моей пенсии. Заглянул в контракт и прочитал пункт о том, что компания дает мне пенсию за полных двадцать пять лет беспорочной службы. Следовательно (дал мне понять шеф), если меня уволят за три месяца до срока, то я потеряю право на пенсию.
«Компания не имеет сейчас свободных судов, – закончил шеф. – Но вас это не должно волновать. Для старого служащего, соблюдающего наши интересы в любых условиях и обстоятельствах, мы всегда найдем возможность дать дослужить последние месяцы».
Я прекрасно понимал, что капитан моего возраста, да еще и уволенный столь поспешно после двадцати пяти лет службы никому не нужен. Оставалось на выбор: либо не мешать предусмотренным шефом «случайностям», либо лишиться возможности довести Гарри и Гертруду до самостоятельности, оставить их недоучками.
Авария произошла, как меня и предупреждал шеф, в отдаленном от портов районе, где не было надежды на должную помощь. Па сотню миль вокруг дрейфовало лишь несколько рыбачьих судов. Всю ночь я колебался. На рассвете свежий ветер перешел в шторм. Он лишил нас мачты, резко ограничил радиосвязь. Смещение груза в трюме и обледенение поставили нас в критическое положение. Теперь уже выход оставался один: оставить пароход. Я дал в эфир SOS. На помощь пришли русские. Я сделал все возможное, чтобы оставить «Гертруду»: воздействовал в нужном направлении на веривший мне экипаж, штурманов и механиков отправил на аварийные посты и приказал им следить за угрозой пароходу (так мне было удобнее вести переговоры с рыбаками), матросу, знающему русский язык, приказал подменить раненого товарища. И все рухнуло. Русские с их немыслимым напором сумели переломить настроение экипажа. Даже штурманы оставили свои посты и собрались в рубке. Впервые в жизни я увидел на лицах подчиненных недоверие и даже услышал от них советы. Что оставалось мне делать? Я объявил аврал. Из окон рубки видно: матросы работают как бешеные. Положение парохода и сейчас еще более чем серьезно. Но я вижу: они вытянут «Гертруду» с того света. Я представил себе, как меня встретят в порту. Каждый поймет, что пароход хотели потопить ради получения страховой премии (это наиболее выгодный способ ликвидировать устаревшее судно). Представитель страхового общества, естественно, обратится в морской суд. Ответчиком буду я, капитан. «Был ли пароход в безнадежном состоянии?» – спросит истец. Суд ответит: «Нет, не был», – «Имел ли право капитан просить траулер снять экипаж, бросить судно и груз?» – спросит истец. «Нет, не имел», – ответит суд. Компания, конечно, отвергнет версию страхового общества о попытке потопить пароход и выдвинет свою. Какую? Непригодность старого капитана, растерявшегося в сложных штормовых условиях Заполярья. Они докажут свое, представив копии радиограмм, требующих от меня сохранить пароход, груз, и выйдут чистыми из грязи.
Кто же застрянет в этой грязи? Капитан. Я застряну.
Но есть во всем этом нечто даже более страшное, чем морской суд, лишение работы и необеспеченная старость, – голос собственной совести. Как я посмотрю в глаза детям, в твои глаза, Эдит? Где мои понятия о долге моряка, чести? А раз так, то ни мне, ни другим не нужна жизнь старого, обесчещенного капитана – капитана-преступника. Поздно заговорила совесть!
Простите меня. Ричард О’Доновен».
Пока Морозов читал, матросы столпились вокруг него. С растущим беспокойством заглядывали они во взволнованное лицо русского. Даже Олаф Ларсен и тот ничего не понял из отдельных, услышанных слов, настолько тихо читал Морозов.
Петр Андреевич видел, мысли матросов далеки от работы, которую только что они выполняли с таким рвением. Приказать им разойтись по своим местам? Нет. Приказом сейчас ничего не сделаешь, лишь разрушишь только что установленное и еще не окрепшее взаимопонимание. И он принял смелое решение: взял письмо у Морозова и передал его Джиму Олстону.
– Прочтите матросам, – сказал он и, заметив недоумение старшего помощника, настойчиво повторил. – Читайте, читайте. Пускай эту весть они узнают от вас. Это очень поможет вам в дальнейшем.
Матросы поняли сказанное Петром Андреевичем по выражению его лица, энергичному жесту и замешательству старшего помощника.
– Читайте, сэр! – зашумели они. – Мы хотим знать все! Что случилось наверху?
Джим Олстон, преодолевая внутреннее сопротивление, поднял руку.
Все притихли.
Старший помощник читал письмо. Его слишком четкий голос сразу приковал к себе внимание. Никто сейчас не слышал ни рева моря, ни поскрипывания шпангоута. А когда он кончил читать, матросы не шелохнулись, оглушенные чудовищной вестью.
– Сейчас не время обсуждать участь нашего капитана, – начал Джим Олстон, предупреждая ненужные, по его мнению, разговоры.
– Почему? – резко спросил Беллерсхайм. – Почему на время?
– Беллерсхайм! – Джим Олстон резко повысил голос.
– Почему мы должны молчать? – Беллерсхайм выдержал строгий взгляд старшего помощника. – Они убили капитана.
– А могли убить всех нас! – крикнул Олаф Ларсен.
– Не станем молчать! – подхватили со всех сторон матросы. – Не можем молчать!
– Криком мертвому не поможете, – попытался остановить их Джим Олстон.
– Поможем! – убежденно бросил Беллерсхайм. – Поможем и мертвому. Конечно, не криком. Мы приведем эту посудину в порт.
– Верно! Хорошо сказал! – шумно поддержали его матросы. – Вызовем на палубу страховых боссов. Они-то разберутся, кто и ради чего топили пароход.
Гнев захватил людей, подавил усталость. Их превратили в разменную монету, в фишки для какой-то гнусной финансовой игры, где на кону стояли не только деньги, но и человеческие жизни.
Джим Олстон смотрел на бушующих матросов. Первое замешательство его прошло. Растерянное выражение лица сменилось уверенным, волевым. Он поднялся на оторванную от грузового отсека доску. Осмотрел невольно притихших под его взглядом людей. Голос старшего помощника зазвучал негромко и четко, как у человека, знающего, что его обязаны слушать, не могут не слушать.
– Я принимаю на себя командование «Гертрудой» и полную ответственность за сохранность парохода.
Последние слова Джима Олстона вызвали восторженный крик матросов.
– Хорошо сказал! Молодец старший! Порадуем компанию!
Джим Олстон выждал, пока возбуждение слушателей несколько спало, и продолжал.
– Я попрошу русских, – он посмотрел в сторону Петра Андреевича, – по-прежнему придерживать «Гертруду» в нужном положении, а несколько позже вызвать более мощное судно для буксировки. Смею заверить вас, – многозначительно закончил Джим Олстон, – будет сделано все, что нужно. «Гертруда» не утонет.
– Выровняем старуху! – Беллерсхайм натянул огромные рукавицы. – Или у меня на плечах не голова, а пустая бочка от пива!
16
Никто в трюме не заметил, как там появился рыжий Майкл.
Матросы были слишком заняты, чтобы смотреть по сторонам. Они вкладывали в свой тяжелый труд не только все силы и умение, но и бушевавшую в их сердцах злость к тем, по чьей вине им пришлось перешить три страшных дня.
Майкл вышел из шахты. Не спеша осмотрелся. Заметив беседующих в стороне Джима Олстона и Олафа Ларсена, он смело направился к ним.
Первым увидел Майкла боцман. Рыжий поймал на себе его недобрый взгляд и на всякий случай обошел своего недруга.
– Эй, Попугай! – окликнул его Тони Мерч. – Сходи в носовую кладовку…
– Я уже побывал в кладовке, – дерзко перебил его Майкл. – Хватит с меня.
– Майкл! – строго одернул матроса старший помощник. – Вы слышали приказание боцмана?
– Слышал. – Лицо Майкла напряглось, покраснело, на лбу вздулись темные жилы. – Слушайте все! – Оп уловил угрожающее движение боцмана и легко вскочил на поваленный ящик. – У нас на пароходе преступление! Тони Мерча надо повесить. Немедленно!
– Экий ты торопливый! – усмехнулся Олаф Ларсен.
– Майкл! – строгий голос старшего помощника оборвал неуместные шутки.
В другое время матросы охотно потешились бы очередной выходкой Майкла-Дурачины, подзадорили б его. Но… тон Джима Олстона напомнил о смерти капитана, о положении парохода.
Один Майкл не обратил никакого внимания на окрик старшего помощника. Он поднял вверх костистые кулаки и закричал.
– Тони Мерч намотал на винт канат. Я сам видел. Своими глазами.
Матросы замерли. Свалившееся на боцмана обвинение не укладывалось в их сознании. Если б не самоубийство капитана, не его посмертное письмо, в трюме посмеялись бы над рыжим, и только. Но сейчас общее внимание было напряжено. Выкрик Майкла заставил всех невольно обернуться в сторону боцмана.
Тони Мерч, тяжело ступая, направился к Майклу. Рыжий соскочил с ящика и с неожиданной ловкостью юркнул за спины таманцев. Морозов шагнул в сторону, загородил собой Майкла. Но и это не остановило взбешенного боцмана. Он плечом оттолкнул Морозова, бросился на Майкла, но ударить не успел. Опомнившиеся матросы схватили его, повисли на плечах. Тони Мерч рвался, напрягая все силы, грозил раздавить каблуком пьяницу и болвана Майкла.
– Придержите его, – приказал старший помощник и обернулся к рыжему. – Что вы хотели сказать, Майкл Юджвин?
– Трое суток назад Тони Мерч вызвал меня с ужина и велел помочь ему перетащить бухту перлиня, – начал Майкл, искоса посматривая на повисшего на сильных руках матросов боцмана. – Вдвоем мы подтянули канат к самому борту. «Можешь идти ужинать, – сказал Тони. – Больше ты мне не нужен». Вернулся я в салон и вспомнил, что забыл на ахтерлюке рукавицы. Совсем новые рукавицы! Выхожу я на корму и вижу… Тони опустил конец перлиня по ходу судна и болтает им в воде. «Какое мне дело до того, что делает боцман? – сказал я себе. – Раз болтает концом в воде – значит, нужно болтать». Взял я рукавицы. Вернулся в салон. Поужинал. Лег спать. Потом нас разбудили. «Гертруда» потеряла ход. Поднялась суматоха. А мне-то что? Потеряла ход и потеряла. На то воля божья! Пускай капитан думает, что делать дальше. Потом шторм набросился на нас. Три дня не было времени не только для размышлений… поспать не удавалось. Все помнят! А когда пришли русские и сказали, что «Гертруду» можно спасти, стал и я думать: «Что делал боцман на корме? Зачем он болтал концом перлиня в воде? Куда делась огромная бухта каната? В такую качку ее и втроем не стащить в кладовку!» Пошел я к капитану. Старик угостил меня ромом и велел отдохнуть. А боцман, собака, запер меня в дальнюю кладовку. Русский парень выручил меня из-под замка. А то потонул бы я, как крыса в ловушке. Только крыса всегда выберется вовремя. Найдет щель…
– Я вас понял, Майкл, – остановил разговорившегося матроса Джим Олстон. – Вы обвиняете боцмана в том, что он умышленно намотал на винт бухту перлиня и тем самым лишил «Гертруду» хода?
– Обвиняю! – выпрямился Майкл. – Его надо повесить.
– Кого вы слушаете? – Тони Мерч рванулся в руках матросов. – Майкла-Дурачину, Майкла-Попугая! Кому верите?
– Я не верю болтовне Майкла. – Беллерсхайм покачал головой. – Не верю, чтобы боцман…
– Я сам видел! – перебил его рыжий. – Своими глазами…
И замолк под бешеным взглядом Беллерсхайма.
– Не верю я тебе, Майкл. – Беллерсхайм тяжело перевел дыхание и обернулся к боцману. – Но, скажи, Тони, зачем ты говорил нам, что русские пришли сюда за большие деньги и хотят, чтобы мы таскали для них каштаны из огня? За тобой и я убеждал наших парней послать русских с их заботами о спасении «Гертруды» ко всем дьяволам и не спускаться в трюм. Зачем ты это делал, Тони?
Все ждали ответа Тони Мерча, не спускали с него строгих глаз.
– Так велел он, – выдавил из себя боцман и показал головой в сторону ходовой рубки.
– Валишь на мертвого? – Олаф Ларсен окинул его брезгливым взглядом. – А он в письме и не помянул о тебе. Всю вину принял на себя. Всю!
– Да, боцман! – в ровном голосе Беллерсхайма звучала ярость. – Не видать тебе хозяйской милости. Уж мы постараемся!
– Почем на бирже серебреники? – крикнул кто-то из матросов. – Иуда!
– Мы проверим утверждения Майкла, поспешил остановить надвигающийся новый взрыв негодования Джим Олстон. – А пока я отстраняю вас, Тони Мерч, от обязанностей боцмана…
– Меня? – Тони Мерч не сразу понял услышанное. – Я двенадцать лет!..
– Беллерсхайм! – продолжал Джим Олстон, не обращая внимания на выкрик Тони. – Исполняйте обязанности боцмана. А вы, Тони Мерч, займитесь перегрузкой.
Джим Олстон отвернулся от разжалованного боцмана к Петру Андреевичу.
– Вас я попрошу пройти со мной. Ларсен! Вы тоже…
– И я! – подскочил Майкл, все еще косясь в сторону Тони Мерча.
– И вы пойдете со мной, – согласился Джим Олстон, рассудив, что не следует оставлять вместе разоблачителя и обвиняемого.
Перед тем как уйти из трюма, он задержал взгляд на бывшем боцмане и сказал Беллерсхайму:
– Я запрещаю Тони Мерчу выходить из трюма. Проследите за выполнением моего приказания.
– Это что?.. – прохрипел Тони Мерч. – Арест?
– Возможно, – спокойно ответил Джим Олстон. – Надо будет – приму более жесткие меры.
– Наручники наденете? – Тони Мерч весь устремился вперед. Казалось, он сейчас бросится на нового капитана. – Запрете в канатный ящик?
– Беллерсхайм! – Джим Олстон повернулся спиной к дрожащему Тони Мерчу. – Покажите ему рабочее место.
– Есть, сэр! – грозно бросил Беллерсхайм и значительно добавил. – Тони Мерч отсюда не выйдет.
– Не выйду? – переспросил Тони Мерч. – Я… не выйду?
Он осмотрелся. Ни одного сочувственного взгляда не увидел он, ни одной руки, готовой поддержать его. Попытка боцмана свалить пущенную им сплетню о русских рыбаках на погибшего капитана восстановила против него матросов. Они держались так, словно преступление Тонн Мерча было уже доказано и товарищи взяли на себя обязанности служителей правосудия. А правосудие на аварийном судне, да еще и в бушующем море, жестоко. Тони Мерч прекрасно знал это. Ведь сам он не раз бывал если и не судьей, то строгим и неумолимым исполнителем морских законов.
17
Морозов первым выбрался из лазового люка и глубоко, полной грудью дышал свежим морским воздухом.
Над морем разгоралось северное сияние. Огромный, вполнеба сверкающий занавес мягко колыхался тяжелыми голубоватыми складками с запутавшейся в них узкой молодой луной. Складки быстро густели, гасили звезды. Внизу занавес оторачивала широкая серебристая бахрома штормующего моря.
После сырого затхлого трюма с кипящими в нем страстями, с его напряженной трудовой жизнью пустынная палуба оставляла гнетущее впечатление. Море бесновалось по-прежнему.
В мертвенном свете северного сияния завалившийся набок пароход – безлюдный, со сломанной мачтой и раскачивающимися на талях обломками шлюпки – выглядел брошенным, обреченным.
За Морозовым вылез из тамбура Джим Олстон, а несколько позднее и Петр Андреевич. Ждать Олафа Ларсена и Майкла они не стали и укрылись от ветра в надстройке.
Джим Олстон воспользовался передышкой и сообщил Петру Андреевичу, что он принял решение обследовать гребной пал своими силами.
– В море? – спросил Петр Андреевич.
Джим Олстон услышал в его голосе недоверие и пояснил.
– За последние несколько часов ветер сменил направление и сейчас дует с норд-оста. Массы воды, приведенные в движение норд-вестом, еще стремятся по инерции на зюйд-ост. А ветер, раскачивая воду в новом направлении, гасит старые волны, но еще не поднял новые. Поэтому движение воды значительно ослабело.
– А как температура воды? – заинтересовался Морозов.
– На глубине восьми метров плюс шесть по Цельсию. Гольфстрим никакой мороз не остудит…
В надстройку вбежал Ларсен, а за ним и Майкл, все еще бормочущий что-то о боцмане.
– Приготовьтесь, Ларсен, – приказал Джим Олстон. – Перед тем как начнете одеваться, внимательно проверьте акваланг.
Морозов резко, всем телом, подался к Дяшму Олстону и облизнул пересохшие от волнения губы.
– Нет ли у вас… второго акваланга? – спросил он.
– Вы умеете пользоваться аппаратом? – Джим Олстон всмотрелся в взволнованное лицо юноши.
– В Херсонском мореходном училище я был старшиной группы аквалангистов, – по-курсантски четко ответил Морозов. – Мне приходилось спускаться под воду на глубину до тридцати метров.
– А погода? – Джим Олстон кивнул в сторону моря.
– Мы тренировались круглый год. Конечно, в соответствующих костюмах.
– Хорошо, – согласился Джим Олстон. – Идите с Ларсеном.
Все это произошло так быстро, Морозов даже не перевел своего разговора с Джимом Олстоном Петру Андреевичу, а лишь доложил, что идет готовиться к спуску под воду. Оп всячески старался держаться солиднее, унять клокочущую в нем радость, и оттого опа становилась еще более заметной, яркой.
Трудно было Петру Андреевичу сразу определить свое отношение к смелому решению нового капитана «Гертруды». Глубоко под водой застыл неподвижный винт, сковавший огромное судно, мощную машину. Что на нем намотано? Сорванные бурей сети рыбаков или же опущенный преступным боцманом с кормы толстый канат? Допустим, что случится чудо: аквалангисты доберутся до гребного вала и выяснят, что сковало винт. Облегчить положение «Гертруды» в открытом море все равно не удастся. Намотка на винт – авария серьезная. Устранить ее можно только в порту…
Джим Олстон и Петр Андреевич проводили аквалангисток до каюты, а затем поднялись в радиорубку.
– С кем держите связь? – спросил Джим Олстон.
– Только с «Таманью». – Радиооператор приподнял наушники. – Час назад ответил дрейфующий норвежский бот.
– Прекратите подачу сигналов о помощи, – приказал Джим Олстон. – Содействия траулера для нас пока вполне достаточно.
Вслушиваясь в непонятную речь, Петр Андреевич вспомнил, что давно не информировал Степана Дмитриевича, и попросил радиста вызвать к аппарату капитана траулера.
Степан Дмитриевич ответил очень быстро. Видимо, он ждалв радиорубке «Тамани».
На этот раз доклад шел легко. События на пароходе развивались быстро и в нужном направлении.
– Значит, порядок у тебя? – весело подытожил Степан Дмитриевич доклад первого помощника. – Только сам, говоришь, остался не у дел. Хорошо! Ты свое сделал: расшевелил людей, внушил им уверенность в благополучный исход. Присматривай теперь, чтобы народ не остыл. А новому капитану «Гертруды» передай: мы будем буксировать их до встречи с более мощным судном.
Степану Дмитриевичу не удалось обмануть первого помощника ни нарочито спокойным тоном, ни шутками. Слушая его, Петр Андреевич живо представлял себе, как борется с бурей небольшой траулер. Бешеные рывки буксирного троса, связывающего «Тамань» и «Гертруду», сбрасывают спящих с коек (если кто-либо (может сейчас спать на траулере). Почему-то вспомнились книги, журналы и патефонные пластинки, сложенные из предосторожности на полу каюты. Расползлись они сейчас, перемешались. Дверь в каюту не откроешь. А впереди еще тяжелая буксировка!.. Думая о положении на траулере, Петр Андреевич все время ждал вопроса капитала: скоро ли вы вернетесь с «Гертруды»? И в том, что Степан Дмитриевич не спросил о самом главном, чувствовалось больше понимания трудного положения первого помощника на чужой палубе, чем в нелегко дающемся капитану спокойном тоне и шутках.
Джим Олстон посмотрел на часы и знаками показал: пора идти.
На открытой корме ветер набросился на них, то упруго-упирался в спину, то злобно теребил одежду.
Тихон-Том и Алеша крепили к борту штормтрап с привязанными к последней ступеньке для большей устойчивости-тяжелыми колосниками. Из-за трубы вышел и выжидающе уставился на нового капитана рыжий Майкл.
Алеша выбрал удобную минуту и остановил Петра Андреевича.
– Морозов с аквалангом пойдет? – В глазах у него блеснула обида.
– У него есть навыки, опыт, – ответил Петр Андреевич, пресекая готовую сорваться просьбу Алеши. – Новичка в таких условиях я не пустил бы в воду.
– А кто переводить будет? – не унимался Алеша. Он так искал подвига! Но и здесь ему пришлось выполнять работу, обычную на траулере, хотя и неизмеримо более тяжелую. – Главное для нас язык. Без языка что мы тут?..
– А вот… Чем не переводчик? – Петр Андреевич показал на Тихона-Тома. И добавил строже: – Давай-ка трап готовь.
Из выходившего на корму тамбура боцманской кладовой, где хранилось снаряжение для погрузки кормового трюма, вышли Олаф Ларсен и Морозов. Одетые в серые костюмы из непроницаемой ткани и в каучуковые шлемы, с кислородными приборами и масками, прикрывающими их лица, они походили на существа, прибывшие с другой планеты. Шлепающие-по палубе ласты и зыбкий свет северного сияния дополняли их неземной облик. На шее у Морозова висел черный мешочек с инструментами. Олаф Ларсен держал в руке лампу подводного освещения с зеркально блестящим рефлектором.
Джим Олстон внимательно проверил костюмы и снаряжение аквалангистов. Петр Андреевич привязал к ремням водолазов топкие крепкие лини и закрепил их намертво; случись что с человеком под водой – товарищи вытащат на палубу.
– Не забывайте о качке, – напомнил еще раз им Джим Олстон. – В особенности у винта. Головы берегите.
Вместо ответа Олаф Ларсен и Морозов надели поверх каучуковых шлемов меховые шапки. Желая поскорее пробить волну, каждый из них навесил на плечи по куску тяжелой цепи.
– Трап готов! – доложил Алеша, с нескрываемой завистью глядя на последние приготовления.
– Пошел за борт! – подал команду Джим Олстон.
Олаф Ларсен помахал рукой остающимся на корме и первым перевалился через фальшборт. За ним четко обрисовалась на фоне полыхающих по небу голубых полос фигура Морозова и скрылась в темноте.
18
За бортом ветер набросился на смельчаков с удвоенной силой, раскачивал штормтрап. Тяжелая цепь давила на плечо, порой дергала, будто стараясь сорвать человека с зыбкой ступеньки, бросить его в шипящую воду. А когда порыв ветра ослабевал, нога торопливо искала на ощупь следующую перекладину. Морозов прижимался грудью, всем телом к штормтрапу, пережидая новый натиск ветра. Стараясь хоть чем-то облегчить казавшийся бесконечным спуск, он прибегнул к проверенному с детства средству – стал мысленно считать ступеньки: «…шесть… семь… восемь».
Морозов не видел, как соскользнул в воду напарник, а почувствовал это всем телом. Облегченный штормтрап рванулся в сторону. Еще более зыбкими стали под ногами ступеньки.
Осторожно, чтоб не уронить с плеча цепь, Морозов взглянул вниз. Под водой маячило зеленовато-мутное пятно. Медленно ползло оно к днищу парохода. Волна спала – пятно вспыхнуло, стало ярче, ближе.
«Ларсен плывет», – понял Морозов.
И осторожно поймал ногой перекладину.
«…шестнадцать… семнадцать… восемнадцать…»
Набежавшая волна обхватила ноги, бедра и звучно шлепнула в округлую скулу кормы.
«Пора!» – решил Морозов.
И оторвался от штормтрапа.
Увлекаемый висящей на плече цепью, Морозов быстро пошел на глубину. После резкого морозного ветра вода показалась очень теплой. Сжимая зубами загубник кислородного прибора, Морозов погружался все глубже. Расплывчатый зеленоватый круг впереди быстро поднимался. Вот он уже наравне с Морозовым… несколько выше… уходит вверх…
Морозов сбросил с плеча цепь. Резко облегченное тело взлетело вверх, будто получило толчок снизу. Морозов выровнялся. Часто и сильно работая ластами и руками, плыл он к огромному зеленоватому кругу с выделяющимся в нем мутным пятном. Даже на глубине движение воды было весьма ощутимым. Темное пятно на бутылочно-зеленоватом фоне постепенно уменьшалось, обретало очертания человеческой фигуры.
Морозов подплыл к Олафу Ларсену, сидящему на гребном валу под лампой, подвешенной на лопасти винта.
Сердце его забилось часто и сильно, отдавая ударами в висках. Основание двух лопастей винта перехватила туго натянутая крепкая сеть.
Одеревенелым жгутом перекинулась она на гребной вал и там скрылась под плотно намотанным в несколько слоев толстым – в руку человека – канатом. Вращение винта натянуло пеньковый перлинь с такой силой, что он казался слитым в один крепкий кусок, несколько напоминающий цветом и упругостью кость.
Лишь теперь стало понятно, как удалось преступнику так быстро намотать канат на винт. К концу перлиня боцман привязал крепкую сеть для погрузки ящиков и бочек. Расчет его был точен: сеть зацепится за работающий винт, потянет за собой канат и намотает его если не на винт, так на гребной вал. Результаты будут одинаковы – судно потеряет ход.
Более бурно воспринял увиденное Олаф Ларсен. Еще в трюме он вспомнил недавнюю встречу в проходе с Тони Меряем и пьяным Майклом. Рыжий уверял, что напоил его капитан. Тогда слова Майкла прозвучали для Олафа Ларсена как обычная болтовня пьяницы. И уже значительно позже, в трюме, после самоубийства капитана, он задумался: а быть может, это было не болтовней? Олаф Ларсен не рискнул высказать свои сомнения в трюме. Остановило его одеревенелое лицо Беллерсхайма, стиснутые кулаки матросов. Но желание внести ясность, выяснить, преступник Тони Мерч или нет, не давало покоя. Выбрав минутку, он предложил Джиму Олстону попытаться обследовать винт под водой в легководолазном костюме.
Олаф Ларсен прекрасно понимал, насколько все это сложно и рискованно. И он искренне обрадовался, когда Морозов вызвался спуститься с ним под воду. И сейчас, когда Олаф Ларсен увидел, что сковало пароход, его затрясло от нахлынувшего негодования. Особенно тяжело было, что он не мог даже поделиться с товарищем своим возмущением или хотя бы отвести душу – ругнуться.
Неожиданно гребной вал с сидящим на нем Ларсеном плавно взмыл наверх. Морозова вода отбросила в сторону. Слегка работая руками и ногами, он выждал, пока корма вернулась на прежнее место. Энергичный гребок. Еще! Морозов ухватился за лопасть винта…
Ларсен подвинулся, дал товарищу сесть рядом с собой и показал знаками: отдохни, осмотрись. Потом он устроился верхом на гребном вале, цепко охватив его ногами, нагнулся и вытянул свободный конец каната.
Скоро они поняли, что работать в качку под водой возможно, лишь ни на мгновение не отрываясь от парохода.
Придерживаясь за гребной вал, то взмывая вместе с ним, то опускаясь, аквалангисты сравнительно легко сняли первый виток каната. Зато уже второй виток держался намного крепче, а третий пришлось дергать изо всех сил. Морозов уперся обеими ногами в лопасть винта, напряг все тело… Еще полвитка сорвали с вала. Еще немного…
Дальше перлинь не шел.
Аквалангисты устало повисли, придерживаясь руками за гребной вал. Корма парохода плавно поднималась и опускалась вместе с ними. Скоро холод стал прихватывать руки и даже ноги, хотя у каждого под ластами было надето по две пары шерстяных чулок. Вода была значительно теплее воздуха, а зябкая дрожь ползла по всему телу, знобила спину, поторапливала.
Снова взялись аквалангисты за канат. То напрягаясь до ломоты в пояснице, то дергая его из стороны в сторону, с трудом оторвали еще с половину витка. Дальше, несмотря на все усилия, перлинь держался как припаянный.
Первым оставил безнадежные попытки Олаф Ларсен. Оп сильно оттолкнулся от гребного вала и подплыл к висящей на балере руля сумке с инструментами. Достал из нее молоток, зубило. Но и эта попытка ничего не дала. Привычная для любого матроса работа здесь оказалась невыполнимой. Вода ослабляла размах молотка, и зубило отскакивало от пружинящего каната, как от кости, оставляя на нем лишь царапины.
Больше делать под водой было нечего. Олаф Ларсен показал рукой наверх. Морозов понимающе кивнул. Последний раз осмотрели они гребной вал, плавно колышущийся под ним конец каната, сняли сумку с инструментами, лампу и поплыли к штормтрапу. Вся их изнурительная работа дала более чем скромные результаты. Удалось снять три слабо державшихся верхних витка перлиня. Сорвать его дальше или обрубить под водой – нечего было и думать. Олаф Ларсен снял с руля лампу и показал напарнику рукой: «Плывем».
На корме Джим Олстон не стал слушать своих подводных разведчиков. Он провел их в ближайшую каюту, приказал раздеться. Майкл потащил за ними переносный телефон.
Спустя несколько минут Морозов и Ларсен уже сидели с поджатыми ногами на койках в одних трусах. На плечи им накинули заботливо подогретые альпаки – меховые куртки с капюшоном, покрытые парусиной. Обжигаясь горячим кофе, они докладывали о том, что видели под водой. Как ни странно, но никто из них ни разу не произнес имени боцмана. Преступник отошел куда-то на задний план. Волновало аквалангистов другое. Они сумели добраться до парализованного винта, но оказались бессильны устранить причину аварии.
Джим Олстон успокоил огорченных аквалангистов. Он и не рассчитывал, что им удастся снять перлинь. Выяснить в таких условиях положение гребного вала – половина удачи. Джим Олстон присмотрелся к аквалангистам и спросил:
– Можете вы еще раз спуститься под воду?
Ларсен посмотрел на Морозова, и тот ответил за двоих.
– Если полчаса отдохнуть…
– Даю вам на отдых час. – Поднялся Джим Олстон. – Не теряйте ни минуты. Через час вас разбудят.
Петр Андреевич смотрел на Джима Олстона со смешанным чувством изумления и уважения. Превращение безликого старшего помощника в деятельного и волевого капитана происходило с поистине необъяснимой быстротой.
– Думаете, удастся ли нам освободить винт? – перебил его мысль капитан. И тут же ответил на свой вопрос: – Не знаю. Но старая пословица говорит: не подставишь кружку – умрешь от жажды рядом с бочкой пива.
