Текст книги "На суше и на море. 1962. Выпуск 3"
Автор книги: Александр Колпаков
Соавторы: Игорь Акимушкин,Сергей Соловьев,Александр Мееров,Александр Тараданкин,Семен Узин,Лев Василевский,Георгий Кубанский,Геннадий Фиш,В. Ковалевский,Гец Рихтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)
Люди долго любуются в музеях на статуи Хатшепсут. Мягкий овал лица, нежный округлый подбородок, миндалины глаз, маленький рот, в уголках которого замерла чуть приметная улыбка… Как одухотворенно и красиво это лицо, сколько в нем женского обаяния! Кажется, вот-пот приоткроются эти губы и молвят какие-то неизвестные мелодичные слова… Но они молчат, подернутые манящей улыбкой.
Изумительные рисунки покрывают стены в храме Хатшепсут. Вот снаряжается экспедиция в далекую страну Пунт. Собираются воины, садятся на длинные гребные суда. По знаку кормчего в такт поднимаются и опускаются весла, вокруг плавают рыбы, кружатся птицы. Поход окопчен: несут слоно-ные бивни, ростки драгоценных деревьев в кадках.
Египетское изобразительное искусство необычайно жизненно. Здесь все: сбор податей, заседание суда, измерение поля, пахота, сев, сбор урожая, охота, врач у постели больного. Сценка в погребке: веселые гуляки приводят в чувство захмелевшего товарища. А вот цирюльник бреет рекрутов. Двое из них, устав ждать своей очереди, сладко уснули в тени развесистой сикоморы…
В рисунках древних египтян нашлось место всему человеческому. Тут и радость, и печаль, и юмор.
На знаменитом Туринском папирусе изображено несколько интереснейших картинок. Осел, наряженный знатным вельможей, замахнулся жезлом на кошку, а та, стоя на задних лапах, подобострастно склонилась перед разгневанным повелителем. Мыши штурмуют кошачью крепость. На колеснице, повергая в прах врагов, мчится мышиный царь. Как не узнать в мышином царе «победоносных» фараонов, изображениями подвигов которых испещрены все древние храмы Египта!
Кошки пасут уток. Шакал играет на флейте и гонит в поле коз с козлятами. Да это же деревенский староста «оберегает» своих подопечных феллахов. Доверили козлу капусту…
При раскопках в Эль-Амарне нашли изображение, при взгляде на которое не может не дрогнуть человеческое сердце.
Фараон Эхнатон и его жена красавица Нефертити горько рыдают у смертного ложа дочери. Утешая жену, Эхнатон осторожно поддерживает ее за руку. Сколько потрясающей силы в нескольких скупых линиях, сколько чувства вложил в них безвестный художник.
В гробнице Кенамона есть рисунок, на котором изображена женщина, играющая на лютне. Сквозь тончайшую прозрачную ткань просвечивают легкие очертания стройного тела. Маленькие округлые груди, тонкая талия, высокие покатые бедра.
Долго смотрел на этот рисунок наш знакомый венгерский журналист, человек немолодой, много видевший и испытавший за свою жизнь. Не выдержал, обернулся к нам.
– Подумать только, этой картине почти четыре тысячи лет! Нет, это уже не мастерство. Это волшебство! Теперь рисуют хорошо, иногда очень хорошо, но так не умеют, не умеют…
Мы все в знак согласия молча кивнули головой.
В. Расторгуев
С АМЕРИКАНЦАМИ В АНТАРКТИДЕ
Очерк
ПУТЬ ОТ МОСКВЫ до Новой Зеландии занял шесть дней. С калейдоскопической быстротой проносились под крылом самолета города и страны, моря и острова. И вот я в маленьком новозеландском порту Литтелтоп, куда 12 января 1957 года должен прийти американский корабль «Куртисе», на котором мне предстояло плыть к берегам Антарктиды. В день прибытия корабля меня разыскал доктор Векслер – один из руководителей американских исследований в Антарктике по программе Международного геофизического года. С ним мы и направились на корабль, где находился основной состав зимовщиков для нескольких американских антарктических станций. Доктор Векслер представил меня доктору Лоуренсу Гулду, председателю Американского антарктического комитета, и моим будущим коллегам по работе.
В каюте доктора Гулда была устроена пресс-конференция для новозеландских и американских корреспондентов. Меня пригласили принять в ней участие. Доктор Векслер в кратком выступлении доложил о планах Американской антарктической экспедиции. Затем корреспонденты забросали меня градом вопросов. Я рассказал о создании советских антарктических станций, о санно-тракторных поездах, о программе наших научных исследований.
Доктор Векслер, хорошо осведомленный о Советской антарктической экспедиции, любезно приходил мне на помощь, когда я не мог найти достаточно точных английских терминов. Комментируя мой рассказ о предполагающемся создании станций «Восток» и «Советская», доктор Векслер заявил корреспондентам, что это. дело чрезвычайно трудное. Задают и вопрос, на который мне впоследствии приходилось отвечать много раз: «Есть ли у вас на антарктических станциях женщины?»
Весть о том, что на корабле находится русский, который как представитель Советского Союза будет целый год работать и жить с американцами в Антарктиде, быстро облетела всех. Желающих познакомиться масса. Каждый старается хоть чем-нибудь проявить свою доброжелательность. Один рассказывает о порядках в кают-компании, другой показывает, как обращаться с регулятором отопления в каюте, третий угощает яблоками.
Шахматисты осаждают просьбами сыграть партию, так как многие наслышаны, что русские играют мастерски. В первый же вечер на пороге моей каюты появился человек в полувоенной форме с широкой открытой улыбкой и стремительно протянул мне руку. Это Хозе Альварес – представитель Аргентины в Антарктическом Центре погоды. Хозе рассказывает об остальных членах Центра погоды, расспрашивает о Москве, о московских театрах, рассказывает о своей родине. Впоследствии у нас с ним, в течение долгой антарктической ночи, было много задушевных бесед.
«Куртисе» быстро продвигался на юг, к морю Росса. Ледовая обстановка оказалась настолько благоприятной, что не потребовалась помощь американского ледокола «Северный ветер», который поджидал наш корабль у кромки плавучих льдов. К антарктическому берегу мы подошли почти по чистой воде, если не считать немногих огромных айсбергов.
Когда подошли к проливу Мак-Мердо, стало ощущаться дыхание ледяного континента. Пришлось облачиться в кожаный костюм, надеть сапоги и зимнюю шапку. Костюм мой вызвал общее восхищение. И как только я появился на мостике, на меня направили объективы фотоаппаратов и кинокамер.
Показался остров Росса. С этим островом связано немало волнующих и трагических событий. Мужественный английский полярный исследователь Джемс Кларк Росс 116 лет назад подходил к этим берегам. Именами своих кораблей Росс назвал вулканы Эребус и Террор. Над Эребусом и сейчас курится дымок. А вот и мыс Ройдс, где в 1908 году обосновалась экспедиция Шеклтона, и мыс Эванс, откуда в 1911 году Роберт Скотт отправился к Южному полюсу. У припая уже стояли под разгрузкой несколько американских кораблей. По льду ползали тракторы с двумя-тремя санями на прицепе, перевозящие грузы от кораблей на берег.
На острове, на берегу залива Дискавери, выстроена главная американская антарктическая воздушная база Мак-Мердо. С большой группой американцев я сошел на лед. Подъехал небольшой вездеход с двумя санями. Мы устроились на них поудобнее и медленно поползли к видневшимся вдалеке холмам. Лед пролива был рыхлым, с большими промоинами. Видно, уже не раз направление санного пути менялось. В некоторых местах красные флажки предупреждали о небезопасных участках пути. Часа через полтора мы оказались в поселке, удобно расположенном в лощине, закрытой с трех сторон заснеженными холмами. Почва здесь явно вулканического происхождения. В поселке много построек различных типов и размеров. Протянувшись рядами, они образуют два проспекта. На некоторых домах большие щиты с шутливыми надписями: «Комната отдыха для проигравших», «Отель временный». Рядом укреплен щит с правилами для проживающих, также написанными в шутливом тоне. Возле одного строения, напоминавшего небольшой ангар, на столбе доска с надписью: «Ресторан «Святая Анна», хорошая пища, только за 40 861 милю отсюда» и ниже: «Южный полюс – 741 миля» и стрелка, указывающая в обратном направлении.
Я вместе со своими спутниками – аргентинцем Хозе Альваресом и бойскаутом Диком Чаппелем – направился на окраину поселка. Здесь у трех мачт выстроились американские военные моряки в антарктическом обмундировании. На них зеленые брюки, куртки с воротником, напоминающие непростеганный ватник, и кепи с широким, длинным козырьком. На ногах огромные резиновые белые и черные бутсы. Моряки почетного караула были в парадных мундирах. У небольшой кафедры стояли научные и военные руководители Американской антарктической экспедиции. Раздалась команда. Моряки взяли «па караул», офицеры обнажили палаши. На мачтах поднялись норвежский, английский, американский флаги. Жужжат кинокамеры, щелкают затворы фотоаппаратов. Началась торжественная церемония в честь открытия американской научной станции на Южном полюсе. Норвежский и английский флаги подняты в честь первооткрывателей Южного полюса – Руала Амундсена и Роберта Скотта.
АНТАРКТИДА
На карте обозначены советские и американские станции 1956–1957 годов
После церемонии я узнал, что «Куртисе» в Литл Америку отправится на другой день. Значит, можно осмотреть станцию, ее окрестности. Осмотр начинаем с жилых домов. Сразу же бросилась в глаза их перенаселенность. Двухъярусные койки стоят вплотную друг к другу, внутри нет никаких перегородок. Обогревают помещения печи, работающие на дизельном топливе. Над ними вентиляторы, разгоняющие теплый воздух. Окон нет. Нам объяснили, что подобные дома ангарного типа используют в летний период под жилье для строительных партий и сменного персонала. Зимой в них складские помещения. В одном из домов ужо комнатная система. Стоят металлические шкафы, тумбочки, стулья.
По дороге к заливу Дискавери мы заметили дом-ангар. К нему пристроен тамбур с небольшой колокольней с колоколом и крестом. Не трудно догадаться, что это церковь.
К нам присоединился один из научных работников, уже зимовавший в Мак-Мердо. Он оказался хорошим гидом. Проходим мимо остатков громадного самолета, на борту которого еще сохранилась надпись о его принадлежности к десантной авиации американских военно-воздушных сил. Наш гид объяснил, что самолет этот С-124 («Глобмастер») разбился при посадке год назад. Несколько человек из его экипажа погибли. На одном из домиков с куполообразной башней укреплена табличка: «Воздушные операции. Военно-морская служба погоды». Здесь размещается штаб и пункт связи авиации американской экспедиции.
По берегу залива идем к мысу Хижины по дороге, вдоль которой высятся громадные штабеля бочек из-под горючего Наконец добрались до небольшого деревянного строения. Это домик капитана Роберта Скотта, выстроенный в 1902 году во время первой экспедиции в Антарктиду. Домик хорошо сохранился, если не считать сорванных штормовыми ветрами щитов галереи, сооруженной вокруг внешних стен. Внутрь домика попасть нельзя. Соотечественник Скотта и участник его первой экспедиции Шеклтон, посетивший домик семь лет спустя, не заделал как следует окна, и в дом набился снег. За многие годы он так спрессовался и смерзся, что не поддается даже кирке. Но все же «раскопки» ведутся. В галерее видны мешки с овсом, ящики с галетами. У южной стены дома валялись скелеты и шкуры тюленей, сломанные сани, совковая лопата, мясорубка, почерневший стул, кипа смерзшихся газет и журналов, обломки камина, пустые ржавые консервные банки, рваный брезент. Все это следы двухлетнего пребывания здесь смелых исследователей Антарктиды.
Напротив домика, на том месте, где стояло вмерзшее в лед судно экспедиции Скотта «Дискавери», сейчас виднелись также вмерзшие в лед два небольших американских танкера Летом 1956 года они не успели выйти и, скованные льдом, были оставлены здесь. Невдалеке от домика Скотта американцы выстроили два больших бензохранилища. Возвращаясь обратно, мы увидели деревянный крест, поставленный в память матроса с «Дискавери», провалившегося под лед в марте 1902 года. Чуть подальше на пьедестале из камней виднелась белая статуя святой. Над ней арка из металлических труб, увенчанная крестом. У подножия доска с надписью: «Воздвигнут в память Ричарда Уилльямса, утонувшего 6 января 1956 года. Почий в мире».
Поселок нас встретил лаем множества собак, иногда переходящим в протяжный вой. Оказывается, что это час кормления ездовых собак. Мы вспомнили, что и нам не мешает перекусить. В большой столовой у раздаточного прилавка очередь с подносами. Тут система самообслуживания. После ужина столы убирают, и столовая превращается в кинозал. Идет кинофильм «Стрела войны». С первого до последнего кадра гремят выстрелы, свистят стрелы, бешено скачут индейцы. Зал переполнен, но картина не вызывает особого восторга. Это одна из тех картин, которые американцы зовут «вестерн мувис» («западный фильм»). Впоследствии я просмотрел несколько таких фильмов, сюжеты их немногим отличаются один от другого. Уже с первых кадров почти безошибочно можно определить, чем окончится фильм.
На другой день мы перебрались на борт «Куртисса» и простояли на якоре еще четыре дня. Переход до Литл Америки занял двое суток. Ночью 30 января подошли к барьеру шельфового ледника Росса у бухты Кайнан. Высота барьера около 15–20 метров, и «Куртисе» встал на якорь в миле от кромки барьера. В лагерь Литл Америка зимовщиков перебрасывали двумя вертолетами, которые садились на специальную площадку в носовой части корабля.
Вот и наша очередь с Хозе. Приземлившийся, или, вернее, «приледнившийся», вертолет обступили зимовщики, помогая разгружать кабину. Осматриваюсь. Да, здесь пейзаж совсем другой, чем на острове Росса. Насколько хватает глаз, раскинулась ледяная пустыня. Ярко светит солнце, и приходится надевать темные очки.
Прилетевших со мной американцев радостно встречают зимовщики; все увесисто похлопывают друг друга по плечам и шумно разговаривают. Дик Чаппель привел меня в дом. Здесь уже много народу, одни оживленно беседуют, другие заняты размещением каких-то ящиков и приборов. Здесь же регистрируют вновь прибывших и распределяют на временное жилье. Мне представляться не пришлось. Меня узнают по моему кожаному костюму. За столом, развалившись на стуле, сидит американец в очках. Дик подводит меня к нему, и тот, вставая, называется Мортоном Рубином. Это представитель Американского антарктического комитета, отвечающий за работу Международного Антарктического Центра погоды. Он прибыл в Литл Америку только на летний период и должен с последним вертолетом лететь на корабль для возвращения в Вашингтон. Ни я, ни он тогда не предполагали, что ровно через год Американский антарктический комитет направит его как своего представителя для работы в Третьей советской континентальной антарктической экспедиции в Мирном. Мортов Рубни рассказал мне о планах работы Антарктического Центра погоды и познакомил с его членами. Руководит Центром Вильям Морланд. В состав его, кроме Морланда, входят еще три американских метеоролога: Джозеф Кранк, Брус Лиски и Рональд Тейлор. Таким образом, нас шесть человек, включая Хозе Альвареса и меня.
Устраиваемся на временное жилье вчетвером – вместе с Диком Чаппелем, магнитологом Рональдом Виетсом и старшим метеорологом-наблюдателем Беном Харлином. В комнатке две двухъярусные койки, четыре металлических шкафа, две тумбочки. Повернуться негде. Обещали через неделю расселить поудобнее, поэтому мы и не пытаемся распаковывать багаж – достали только самое необходимое. Теперь можно осмотреться. Около двадцати домов выстроены в два ряда и образуют широкий проход. Этот проход превращен в туннель, основу которого составляет деревянный каркас. На него натянута металлическая мелкоячеистая сетка, а поверх нее парусина. Пол туннеля сделан из деревянных щитов. Сейчас летом на крыше туннеля почти нет снега. Зато там, где снег еще не очистили, попадаешь под настоящую капель. На полу туннеля образуется наледь, и ходить трудно.
В подснежном городке сосредоточены все научные, жилые в подсобные помещения. Тут ионосферная, океанографическая, аэро-метеорологическая, гляциологическая лаборатории, электро– и радиостанции, столовая, небольшой госпиталь, административные помещения, зал отдыха, два туалетно-душевых павильона, лавка и, наконец, церковь с библиотекой. Специальный туннель ведет к магнитному павильону. Над поселком в разных его концах возвышаются две башни. В одной установлен радиотеодолит для аэрологических исследований, другая служит для наблюдений за полярными сияниями. Когда на станции остаются только зимовщики, жизнь приобретает четкий, размеренный характер. Зимовать остается 109 человек, из которых 24 научных работника, остальные – матросы и офицеры американского военно-морского флота. Литл Америка не только главная научная станция американцев, но и их главная антарктическая штаб-квартира. Руководитель научной группы станции Литл Америка Альберт Крэрн одновременно и ответственный руководитель научной работы остальных американских антарктических станций. Командиру военных моряков Литл Америки кэптену Дикки подчинен весь американский военный персонал, зимующий в Антарктиде.
Между членами научной группы и моряками устанавливаются своеобразные отношения. Они с безобидной иронией подшучивают друг над другом. Штатские окрещены «песчаными крабами», а моряки – «швабрами».
Антарктическое лето подходило к концу, а дел у зимовщиков уйма. Надо было перевезти с Барьера и разместить запасы продовольствия, топливо, снаряжение и оборудование, закончить строительство складских помещений. Научной группе нужно было смонтировать и опробовать научные приборы и установки и начать регулярные наблюдения по программе Международного геофизического года. Работа шла дружно.
В худшем положении оказался Центр погоды. Наша деятельность зависела от хорошо налаженной радиосвязи с антарктическими станциями других экспедиций, а также с Южной Африкой, Южной Америкой, Австралией и Новой Зеландией. Согласно разработанной американцами схеме связи, большинство метеорологических сведений должно было поступать в радиоцентр станции Мак-Мердо, а оттуда в Литл Америку. И в Мак-Мердо, и в Литл Америке устанавливают дополнительное радиооборудование, чтобы обеспечить бесперебойное поступление метеосводок. Для монтажа оборудования требовалось месяца полтора-два. Было решено не теряя времени приступить к составлению и анализу карт погоды по тем данным, которые давали имеющиеся средства связи. Попутно начали обработку метеорологических и аэрологических наблюдений, проведенных американскими станциями в зимовку 1956 года. Работали в две смены.
Мне вместе с Джозефом Крайком и Рональдом Тэйлором предстояло работать два месяца в ночной смене – с восьми вечера до восьми утра. Нам отвели новые комнаты, и мы занялись их благоустройством: застелили пол линолеумом, расставили мебель, покрасили фанерные перегородки. Мы с Джозефом Крайком поселились в комнатке площадью около восьми квадратных метров. В доме еще четыре такие же комнаты. Есть и общая комната отдыха. В ней два стола, кресла и диван. Тут же стоит термостат, от которого по шлангам идет горячий воздух к грелкам, установленным в каждом жилом помещении. Специальные устройства автоматически сигнализируют о появлении угарного газа в опасном количестве. Подача свежего воздуха регулируется втяжным и вытяжным вентиляторами, установленными над двумя противоположными входами. Внутри стены дома покрыты алюминиевыми листами для предохранения от сырости. Поэтому он напоминает большую консервную коробку. На стенах комнаты отдыха вскоре появились «пинапс» – цветные фотографии женщин в легкомысленных нарядах. На полочках – модели кораблей, самолетов, фургонов, склеенные зимовщиками в часы досуга из готовых пластмассовых деталей.
Американцы с трудом произносили мою фамилию, и я часто даже не мог понять, что обращаются ко мне. Пришлось просить называть меня просто по имени. Это быстро привилось и больше импонировало американцам, предпочитающим простое обращение официальному. В коллективе Центра погоды быстро установились дружески деловые отношения. Особенно я сблизился с темпераментным аргентинцем Хозе и расторопным остроумным американцем Брусом Лиски. Мой сосед по комнате Джо Кранк оказался старым полярником. Оп около семнадцати лет проработал метеорологом на Аляске; последние же два года работал в аэропорте Вашингтона.
Джо не любил ни минуты сидеть без дела и вечно что-то придумывал для благоустройства нашего служебного помещения. Мы всячески помогали ему. Оборудовали небольшую комнатку под библиотечку и читальню, которая впоследствии служила нам кабинетом, где можно было уединиться для работы. Я часто беседовал со своими коллегами. Их интересовало абсолютно все о Советском Союзе: как организована работа на предприятиях и в научных учреждениях, как обучаются студенты, как проходят выборы в Верховный Совет, сколько стоят радиоприемники, телевизоры, охотничьи ружья, фотоаппараты, мясо, масло, картошка и т. п. Американцы сразу же переводили рубли в доллары, сравнивали. Во многих случаях разница оказывалась незначительной, и это вызывало у американцев удивление. Обсуждались вопросы развития литературы, музыки, кино. Американцы единодушно признавали большие успехи советского искусства.
По заведенному порядку через каждые полтора часа работы устраивался 10—15-минутный перерыв. Все устремлялись в столовую выпить чашку кофе и выкурить сигарету. Кофе – очень популярный напиток у американцев; титан-кофейник кипит круглые сутки.
Вся жизнь зимовщиков строго регламентирована. День начинался побудкой в шесть часов утра. Раздавалась команда дежурного – «чифа», или старшины, передаваемая по внутренней трансляции, «подъем, всем вставать», затем объявлялось состояние погоды. Когда дежурным был Гудмунсоп, он обязательно сообщал, что приготовлено на завтрак, при этом для всех блюд в шутку придумывались особо затейливые названия. Иногда он сообщал, например, что до возвращения домой осталось всего-навсего 300 дней. По радио же объявлялось о киносеансах, времени отхода рейсового вездехода, или, как его называют, суперэкспресса, который перевозил зимовщиков, обслуживающих аэродром Литл Америки. Аэродром этот назван «Кил филд» в память погибшего в Антарктиде тракториста Макса Кила. По воскресеньям сообщалось также о начале католического и протестантского богослужения.
Мы установили радиосвязь с Мирным. Я получил возможность посылать домой телеграммы. Русский текст приходилось писать буквами английского алфавита. В таком же виде я получал телеграммы из Мирного. Так как при такого рода передачах искажения неизбежны, то иногда приходилось расшифровывать телеграммы, как загадочный ребус.
В одной из первых телеграмм, полученной с нашей станции, начальник агрометеорологического отряда Оскар Григорьевич Кричак сообщил, что тракторный поезд, вышедший для сооружения станции Комсомольская, уже достиг станции Пионерская. Это известие мои коллеги встретили с большим интересом. Около карты Антарктиды обсуждались трудности пути, наносились координаты станции Пионерская.
Зима начинала вступать в свои права. Море Росса замерзло. В один из ясных морозных дней мы отправились к Барьеру. Температура – минус 30 градусов, но лицо нестерпимо обжигает ветром, и приходится надеть капюшон и закрыть лицо шарфом, оставив лишь глаза, защищенные очками. Солнце еще светило ярко, хотя и невысоко поднималось над горизонтом. Мы спустились на морской лед, перебрались через две узкие длинные трещины. В одном месте заметили желтое пятно и капли крови – следы лежки тюленя.
В Барьере летом под действием волн образуются пещеры-гроты. Мы забрались в одну из них. Кажется, что это какой-то сказочный ледяной дворец. Стены пещеры сверкают ледяными кристаллами, с потолка свисают сосульки самых причудливых форм. В глубине пещеры темно, и только изумительной красоты голубой, зеленый и фиолетовый свет проникает через толщу льда.
На обратном пути мы подошли к палатке на льду, где океанографы проводили гидрологические наблюдения. Здесь же установлен океанографический якорь, с помощью которого определяется ежесуточная скорость смещения ледника. Ледник, а вместе с ним и поселок Литл Америка движется со скоростью 1–1,5 метра в сутки в сторону моря. Пройдут года, и Литл Америка V, как и ее предшественница Литл Америка IV, сползет в море огромным айсбергом.
11 марта ушел последний корабль-ледокол «Северный ветер», и связь с внешним миром прервалась на 7–8 месяцев.
На другой день мы получили печальное известие о смерти шестидесятивосьмилетнего адмирала Ричарда Берда, выдающегося американского полярного исследователя, руководителя американских антарктических экспедиций 1929–1930, 1933–1935, 1939–1941 и 1946–1947 годов и основателя Литл Америки. Получены телеграммы с соболезнованием от руководителей советской, французской, английской, новозеландской и других антарктических экспедиций.
Жизнь на станции шла своим чередом. Были организованы кружки математический, испанского языка, радиодела и даже класс изучения Библии. Члены научной группы регулярно читали своим коллегам популярные лекции по своей специальности. Издавалась еженедельная печатная газета «Пингвин-пост».
На станции была широко развита радиолюбительская связь. Благодаря ей многие зимовщики имели возможность в течение всего года неоднократно разговаривать по радиотелефону со своими родными, друзьями и знакомыми на родине.
Комната, в которой находилась любительская радиостанция, не пустовала ни днем, ни ночью. Желающих поговорить с родными всегда было много; молчаливым напоминанием о том, что надо знать меру и надолго не захватывать радиотелефон, служила свешивающаяся с потолка веревочная петля.
24 апреля в последний раз над Литл Америкой показался краешек солнца. Наступила полярная ночь. После захода солнца состоялась торжественная церемония спуска флага.
До 1 июля – дня начала Международного геофизического года – осталось чуть больше двух месяцев. Научные наблюдения шли полным ходом. Оборудование, приборы и аппаратура действовали хорошо. Центр погоды приступил к составлению и анализу полного комплекса приземных и высотных карт погоды. Регулярно передавались в эфир результаты анализа и обобщенная сводка метеорологических данных всех антарктических станций.
Сейсмологи замерили толщину льда шельфового ледника Росса в районе Литл Америки. Оказалось, что под нами 250-метровая толща льда, а станция расположена на высоте 43 метров над уровнем моря.
Ежедневно слушаю последние известия из Москвы. Из Мирного я получил радиограмму, что в передаче для советских полярников примет участие и моя семья. Волнение, охватившее меня, передалось и моим коллегам. К назначенному часу на радиостанции собралась почти вся дежурная смена. Но – напрасно. Передачи слышно не было. На другой день от Алексея Федоровича Трешникова на имя Альберта Крэри пришла радиограмма, в которой запрашивалось согласие связаться с Мирным по радиотелефону, чтобы передать для меня запись на пленке.
И вот наконец-то Литл Америка слышит голос советской южнополярной обсерватории Мирный! На лицах присутствующих довольные улыбки. Брус Лиски тащит магнитофон, радисты его подключают. Я слышу теплые слова привета советских полярников, от которых меня отделяют почти три тысячи километров. Затем доносятся голоса родных. И хотя слышимость не особенно хорошая, радости нет конца. По окончании передачи со всех сторон посыпались вопросы. Я рассказал, что такие передачи для полярников Арктики и Антарктиды Московское радио устраивает регулярно. Кто-то воскликнул: «Ну, от нашего радио такого не дождешься!»
Зимние штормы уже сделали свое дело. Весь поселок погребен под метровым слоем снега. На поверхности торчат только трубы, мачты антенн и две башни. Температура упала до минус 35–40 градусов. В туннеле образуется легкий туман. Выходы из туннеля расчищаются бульдозерами. Были приняты меры противопожарной безопасности, повешены дополнительные огнетушители, установлены противопожарные' посты. Пожар в Антарктиде – одно из самых тяжелых бедствий и может привести к катастрофическим последствиям.
Наши ежедневные прогулки в районе станции пришлось ограничить. Уходить далеко в такую темень небезопасно – попадаются трещины. В клубе поселка установили проигрыватель. Подобралось несколько человек любителей оперной музыки. Хозе Альварес, врач-стоматолог Адамс, начальник связи Питер Рейнольдс, Рональд Тэйлор и я с большим удовольствием слушали «Тоску», «Чио-Чио-Сан», «Риголетто», «Травиату», «Севильского цирюльника». Хотя пластинок с записями русских и советских композиторов не оказалось, однако я узнал, что мои коллеги хорошо знают и любят Чайковского, Бородина, Глинку, Шостаковича, Прокофьева.
Бойко торговала поселковая лавка. На каждого зимовщика завели кредитный листок, куда вписывались стоимость всех закупленных товаров. Лавка имела вполне «цивилизованный» вид. На полках были аккуратно разложены сигареты и табак различных сортов, кремы для бритья и бритвенные принадлежности, хотя больше половины всех зимовщиков усиленно отращивали бороду и усы. Жареный земляной орех в консервных банках, шоколад, конфеты, мыло, стиральный порошок, носки, носовые платки, фото– и кинопленки, лампы-вспышки, конверты, бумага, марки, минеральное и обычное пиво – все это находило большой спрос. Во избежание чрезмерного употребления пива, на него установили лимит: не более сорока банок в месяц.
Раз в месяц устраивался официальный вечер отдыха для военных моряков, на который приглашались и научные работники. В таких случаях ужин отменялся. В зале отдыха устанавливали буфетную стойку, на которой расставляли бутылки с виски, соки. Доктор Адамс был главным виночерпием. Около буфетной стойки появлялись столы с холодной закуской и пирогами. Тут же в зале отгораживали эстраду, которую занимал самодеятельный джаз. Капеллан Золлер с аккордеоном, радиотехник Боб Грейс с губной гармошкой, фельдшер Батлер с гитарой, Дик Чаппель, аккомпанирующий на маленьком электропианино, – вот обычный состав джаза. Самым примечательным инструментом был большой оцинкованный таз. Из дырки, проделанной в центре таза, протягивали тросик к верхнему концу полутораметровой рейки. Нижний конец рейки упирался в дно таза. При пощипывании тросика слышались звуки, напоминающие контрабас. Ударяя ногой в крышку таза, можно было превратить его в ударный инструмент. На нем иногда играл кэптен Дикки. Как правило, джаз выступал в «форме» – широкополых самодельных войлочных шляпах и с цветными платками на шее.
Фельдшер Батлер украшал себя еще и ковбойским расписным поясом с кабурой, из которой торчала рукоятка револьвера. Выступала и «ледяная труппа», ставившая веселые скетчи на злобу дня. Душой театра и любимцем всех зимовщиков был никогда не унывающий, остроумный, мастер на все руки океанограф Билл Кроми.
