Текст книги "Скверная жизнь дракона. Книга шестая (СИ)"

Автор книги: Александр Костенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Дальше началась весёлая и вольготная жизнь магессора, с еженедельным походом в бордели, обедами в лучших ресторанах городов, самой качественной и изысканной одеждой, приглашением на банкеты к благородным особам, и даже один из правителей тогдашней эпохи предложил свой ремень Фласкару, когда у того порвалась бляшка на ремешке. В прошлую эпоху быть магессором было не только почётно и престижно, но и каждый из этих магов купался в роскоши – академия отсылала Фласкару деньги по первой же просьбе.

Звание магоса этот разумный получил за два года до смерти – вроде произошёл несчастный случай в одном из скверных мест, но точных данных нет. Но что я наверняка смог посчитать, так это что за тридцать три года бытности магессором Фласкар воспользовался одноразовыми девятьсот семнадцать раз. Или на каждый месяц по одному разумному, и два дополнительных одноразовых в тёплое время года.

Не мне осуждать Фласкара, особенно после добычи полёвок – но некоторые записи в дневниках вызывают оторопь. Я бы ещё мог понять исследования всяких рас, мол, вдруг тварь по-разному реагирует на дворфа, орка, человека или кого из эльфов. Но зачем сравнивать скорость реакции твари на человеческого мальчика пяти лет и старика из ратонов, двенадцатилетней остроухой девочки и прошедшей первую стадию преображения орчихи, покалеченного войной дворфа и больного какой-то проказой десятилетнего пацана? Какой смысл убивать шесть сотен разумных всех возрастов и рас, прежде чем станет понятна простая истина, что порождениям расовые различия по одному скверному месту? Мне это категорически непонятно, но сам Фласкар писал в одном из дневников, что относится к группе исследователей, предполагающих разные реакции у различных тварей. Группа эта, судя из записей, составляла большую часть от всех магессоров и магосов.

Наверно, именно поэтому Фласкар с фантазией больного изувера подходил к исследованиям. За свою жизнь он изучил две твари, а вот третью не успел. Но у меня есть подозрение, что он-то как раз успел её изучить, правда – лишь на секунду, обратившись в воздухе ошмётками кровавого конфетти.

Раздался стук. Кто-то аккуратно, но настойчиво бил костяшками по косяку входной двери. Я отложил книгу в сторону и облегчённо вздохнул. Закончилось долгое ожидание неизбежного.

За дверью стоял Клаус, и четверо матонов.

– Всё готово к проведению дуэли. Надо идти, сейчас же.

– Наконец-то, – я не сдержал очередной вздох облегчения и поспешил собраться, на всякий случай занеся свои пожитки во внутреннюю комнату.

Параная все эти дни так и висела на моём плече, скрученная в рулет и связанная бечёвкой на груди. Воздух на улице давно прогрелся от яркого солнца, заканчивался последний весенний месяц. Шапка мне уже не требовалась, как и дополнительные слои одежды, но сумки со свитками и кинжал я на пояс нацепил.

Меня квадратом обступили матоны и, возглавляемые Клаусом, сопроводили к стадиону в центре академического городка. Как и в день поступления осенью, мастерские сейчас не работали, а по улочкам на расставленных прилавках готовили закуски и яства. Ученики группами и по одному гуляли между ними, смеялись, что-то обсуждали, и наслаждались смесью пряных ароматов. При появлении нашей делегации разумные расступались. Невольники смотрели на меня как на диковинку, а вот маги и ученики держались беспристрастно, но в глубине их глаз горел огонь победы. Наконец-то морщинистое недоразумение куском дорожной грязи сотрётся с подошвы их великой академии.

У стадиона мы шли по краю площадки перед главным входом. В центре замощённой камнем площади стояли стенды, исписанные чёрным грифелем. Рядом с ними крутились ученики.

– Я могу заработать? – я с ухмылкой кивнул на стенды.

– Участникам дуэли делать ставки запрещено. Можешь ознакомиться, – ответил Клаус.

Матоны подвели меня к доскам. Они были поделены на две неравных части. Девяносто пять процентов поверхности занимали имена и фамилии, поставившие на Касуя Миастуса, и уточнения, на какой минуте боя и как именно он убьёт оппонента. Ставки начинались с одного золотого империи, и заканчивались огромной тысячью монет.

На левой части был небольшой список поставивших на то, что именно я выйду живым с границ арены. Раская Гаилана с тридцатью пятью золотыми, Густах Маштакет с двумя сотнями, и Хлар’ан из школы Кн’апто с тремя сотнями. А ещё длинный список имён и фамилий, поставивших чётко по одному золотому, среди которых было имя матона с вертикальным шрамом на губах.

– Корпоративная этика. Ты тренировался с нами, – отозвался Клаус.

– А разве, пока матоны часть академии, у них есть личные деньги?

– Нет. По нашей просьбе их выдал магистрат.

Клаус повёл меня на край площади, где дорожка заворачивала за бок стадиона. Рядом с одним из входов в подземные казематы стоял церковник с идеальным пробором в белобрысых волосах.

– Эта ситуация навевает воспоминания, Хубар, – мои губы тронула насмешливая улыбка.

– Ты прав, Ликус. В прошлый раз ты преуспел, и мы встретились вновь. Скажи, в этот раз мы тоже встретимся?

– Ответ слишком очевиден даже для тебя. Я обязательно преуспею и сделаю всё, чтобы мы с тобой не встретились.

– Но я держатель твоего долга, – церковник прищурил голубые глаза. – Я буду там, на трибунах. Удачи на арене, Ликус. Она тебе понадобится.

– Придержи её у себя, Хубар.

Церковник усмехнулся и отошёл в сторону. Дверь в подвал открылась, меня обдуло затхлым воздухом. Внутри подвал был сырым, и как всякий прочий неуютным из-за стальных решёток камер. В них ещё осенью содержали проваливших вступительные экзамены разумных, выпуская на арену сражаться на потеху публике.

Меня подвели к решётке, за которой начинался овал желтоватого мелкого песка арены. Трибуны постепенно заполнялись учениками и магами. Они возбуждённо переглядывались, показывали на два противоположных выхода у дальних краёв арены, и обсуждали возможное течение схватки.

Как и раньше, на восточной трибуне установлена отдельная ложа для магистрата. Там уже сидело несколько магов, включая магистора Кузауна. Архимагистор тоже был. В прошлый раз за спинами ложи натянули тент, сокрыв приехавших драконов в облике ксатов – сейчас же тента не было, и никто там не сидел.

Правее ложи магистрата красно-зелёными флажками оцепили несколько скамеек трибун. Вместо скамеек там поставили один громоздкий деревянный стул с широкой спинкой, и четыре обычных. Их заняли нутоны в камзолах, украшенных серебряной вышивкой, а разумного на громоздком стуле я поначалу вообще спутал с Касуем. У них обоих лица как отвердевшая надменность, а русые волосы зализаны назад.

– А разве посторонним можно посещать академию? – я спросил у Клауса, кивнув в сторону ложи.

– Это особый случай.

– Я знаю, что они владеют монополией на торговлю.

– Они надзиратели над академией, со стороны империи. Уничтожение наёмников империя трактовала как попытку мятежа, ведь ты – всё ещё ученик академии.

– И что же случится, если я проиграю?

– Ты умрёшь, без этого дуэль не проиграть. Магистрат умрёт следом.

– А многие ученики и маги веселятся.

– В такие тонкости им не позволяют вникать.

– А мне, значит, позволяют?

– Ты участник дуэли, – Клаус пристально посмотрел мне в глаза, кивнул на прощание и отправился наружу, сказав выходить на поле сразу после открытия решётки.

Я остался в одиночестве и вновь пробежался по трибунам взглядом. Крайне задумчивым взглядом. Меня не покидало ощущение, что прошлой осенью моё появление в академии запустило тайные политические игрища, в которых главным призом был некоторый контроль над академией. И сегодня в интриге будет поставлена кровавая точка. Вот только в этой тайной закулисной борьбе трёх субъектов за определённый предмет, мной пользовались как объектом.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут с ухода Клауса, как на двух противоположных концах арены металлические решётки с глухим скрипом опустилась. С опозданием в секунду опустилась ещё одна решётка, напротив ложи магистрата.

Вместе со мной из дальнего хода вышел Касуй Миастус в расшитом золоте камзоле, зализанными русыми волосами и мечом на поясе. Нутон ехидно ухмыльнулся мне, но сразу же стёр улыбку. По правилам проведения дуэлей мы прошли к середине арены, встали в метре друг от друга и повернулись к ложе магистрата. Немного поклонились, соблюдая этикет, развернулись и пошли обратно в сторону выходов, встав на чёрные отметки на песке. Расстояние между нами было больше полёта «Магической стрелы» где-то на метра два.

Из хода напротив ложи вышли четверо матонов и двое учеников академии с изнеможёнными лицами, торчащими скулами и потухшим взглядом. В руках они держали деревянные коробки.

Магистор Кузаун встал. Трибуны затихли.

– Участники дуэли не имеют права быть на стадионе и иметь наргодат. Мы, магистрат, видим их. Навлекая позор на устои академии, вы навлекаете на себя проигрыш. Снимите свои наргодат.

Ученики с коробками в сопровождении матонов двинулись в наши стороны. Я бросил недовольный взгляд на ложу магистрата, потом на сборище благородных, нашёл церковников левее магистрата – и перевёл взгляд на Касуя. Он ухмыльнулся. Я лишь цокнул языком. В коробку отправилась сумка со свитками, следом пошли пояс и куртка. Больше ничего магического у меня не было. Я надеялся на пояс с «Щитом магии», но тон Кузауна явно намекал, что мухлевать мне не позволят. Касуй же в коробку сбросил только два серебряных кольца.

Надеясь на защитные свойства пояса, я решил сэкономить оставшиеся бодрящие зёрна. Теперь же выбирать не приходилось, благо я всегда носил с собой флягу с чаем и запить горечь не проблема. Я остановил ученика с коробкой, когда тот решил отойти. Когда мешочек с зёрнами раскрылся, то ученик аж позеленел – а когда зерно хрустнуло на моих зубах, то он едва не сдержал в себе обед, утробным рыком огласив стадион. По трибунам пробежался возмущённый ропот.

– Прошу простить меня, пахло плохо, – ученик поспешил согнуться в низком поклоне магистрату.

– Пахло неприятно, подтверждаем, – сухо сообщили стоящие рядом матоны.

– Прошу почтенный магистрат простить меня, – подскочил белобрысый церковник с идеальным пробором в волосах, – но только что съеденное одним из участников дуэли не является лекарством.

– Лик’Тулкис, вы заявляли о своём исключительном здоровье. Что было употреблено? – Кузаун смотрел на меня взглядом разумного, всячески пытавшегося отсрочить чью-то смертную казнь.

Мы с Хубаром пересеклись взглядом. Это белобрысая сука не сдержалась, и растянув губы в насмешливой ухмылке. Я едва удержался, чтобы не обматерить церковника. Ставлю хвостик на отсечение, он это специально, чтобы лишить меня последнего шанса на спасение.

– Это обезболивающее, – ответил я Кузауну.

– Оно тебе необходимо?

– На всякий случай, не больше.

– Что же, магистрат принимает это к сведенью.

Кузаун хотел продолжить свою речь, но его прервал нутон с зализанными русыми волосами, сидящий левее ложи магистрата.

– Этот ксат уже нарушил ваши правила. Заканчивайте.

– При всём нашем уважении, ваше добродетельство маркиз Заяр Миастуский, это решать магистрату. И только ему.

– Тогда будьте любезны решить быстрей.

– Несомненно.

Всё время, пока Кузаун обманывался любезностями с благородным, на лице мага не дрогнул ни единый мускул. Но когда Кузаун повернулся – в его взгляде промелькнуло раздражение.

– В соответствии с правилами дуэли, сражаться могут только двое равных учеников или магов, и в равных условиях. Либо участники уравнивают свои условия, либо дуэль заканчивается.

Каждому на стадионе и в академии было понятно, о каком именно окончании дуэли говорил Кузаун. Я пересчитал оставшиеся три зерна и недоумённо уставился на магистора.

– У меня ещё есть. Поделиться?

– Это один из вариантов.

– Приношу всем собравшимся свои извинения, что поступил опрометчиво, – я чуть поклонился ложе магистрата. Кузаун едва заметно кивнул, а вот архимагистор всё так же отрешённо смотрел в никуда, вновь разыгрывая приступ несуществующего Альцгеймера. Я положил мешочек в коробку и показал ученику на Касуя. – Я съел одну. Но они жутко горькие, запей чаем из фляги.

– Что это такое? – благородный кинул обеспокоенный взгляд на приближавшегося ученика, старательно воротящего лицо от коробки.

– Обезболивающее. Я привёз его с острова. Действует не сразу, но очень сильное.

– Раз так, то… Фу! Вы там, что, говно жрёте⁈ – проорал Касуй, стоило коробке оказаться рядом. Он аж отошёл на шаг. По трибунам прокатилась волна смешком, а нутоны в огороженной части залились хохотом.

– Неужели вы заставите моего сына жрать говно, как этот ксат? – спросил Заяр у магистора.

– Это решать ученику первого года, Касую из дома Миастус. Лик’Тулкис согласен на уравнивание. Теперь Касуй либо примет то же самое, либо всё продолжиться как есть.

– Давай, мальчик мой, не подведи свою семью, – благородный чуть похлопал в ладоши, строго смотря в глаза самому младшему из своих сыновей.

– Конечно, отец. Я не разочарую вас.

Касуй поклонился отцу даже ниже, чем магистрату. Кинув на меня злобный взгляд, нутон решительно засунул одно из зёрен в рот. Его чуть не стошнило, лицо мгновенно стало зелёным, лоб покрылся испариной, а горло норовило фонтаном выплеснуть содержимое желудка. С ошарашенными от ужаса глазами Касуй выхватил флягу и одним глотком осушил вполовину. Он прополоскал рот и уже хотел сплюнуть содержимое, но как бедолага с недельным запором напрягся и всё же проглотил остатки. И вконец осушил флягу, так, мне назло.

– Как говна сожрал.

– У тебя широкие гастрономические познания.

– Смеяться тебе осталось недолго, – благородного моя издёвка пробрала, он хищно прищурился. Небрежно бросив опустевшую флягу в ящик с моими вещами, Касуй гордо выпрямился и нежно обхватил навершие меча.

– А разве он не должен отдать свой посох и кинжал? – благородный на трибуне небрежно махнул в мою сторону.

– Лик’Тулкис, признаваемый благородным, имеет право на своё личное оружие. Или вы согласны, чтобы Касуй Миастус так же избавился от оружия? – произнёс Кузаун голосом разумного, которого всё происходящее начинает бесить.

Заяр Миастуский молча отвернулся, окинув меня испепеляющим взглядом. Ученики с нашими вещами ушли с арены, скрывшись в подвале каземат вместе с матонами, но решётка не поднялась, выход всё ещё был открыт. Кузаун по очереди обратился к нам: признаём ли мы друг друга равными на предстоящей дуэли? И я, и Касуй ответили утвердительно.

– Озвучь нам свои достижения, – Кузаун властно показал на благородного.

– «Стрела магии», «Малый шар огня», «Ком земли», господин магистор, – Касуй немного поклонился.

– Озвучь нам свои достижения, – Кузаун показал на меня.

– «Стрела магии», господин магистор, – я тоже чуть поклонился, соблюдая нравы академии.

– И всё? Это будет быстро, – насмешкой вырвалось у Заяра, он даже похлопал, чувствуя себя окончательным властелином академии. По трибунам одновременно пробежался и смешок надо мной, и возмущение поведением благородного.

Кузаун, как и другие маги, укоризненным взглядом окинули трибуны. Они мгновенно затихли. Убедившись, что глава дома Миастус больше не собирается его перебивать, магистор приступил к привычному разглагольствованию о ценности дуэли и ставке своей жизни. После, поприветствовав всех собравшихся на трибунах – он попросил архимагистора взять слово. Старик не подвёл, прекрасно отыграв роль старого пердуна с напрочь отключившимися мозгами. Он говорил о чести выиграть идущую войну, не отдать коварным нутонами академию, святость оберегания секретов и прочую чушь. Пока старик сотрясал воздух, Заяр Миастуский едва держал в себе смех, с его лица не сходила по-жабьи широкая ухмылка.

Я старика не слушал. Осенью он так же распинался перед трибунами, парадируя Альцгеймер – но сразу же выключил, когда в клоунаде отпала необходимость. Так будет и сегодня. Если я это вообще увижу: ситуация складывается крайне скверным образом.

Между мной и Касуем чуть больше пятидесяти двух метров – это расстояние покрывает и «Малый шар огня», и «Магическая стрела». «Ком земли» летит сорок метров. Я бы мог «Рывком» сократить расстояние и расстрелять нутона «Магическими стрелами», но мне всё равно придётся делать вид, что распеваю заклинание, иначе всё узнают о моей истинной природе. У стрелы лишь одна строчка заклинания, у остальных двух – четыре. Этим можно воспользоваться, если Касуй начнёт первым распевать заклинание, и я атакую – но ведь тогда инициативу я полностью отдаю благородному. Моя единственная надежда на то, что магистрат будет декларировать высокопарные истины достаточно долго и бодрящие зёрна успеют подействовать. Когда я впервые их попробовал, то от возбуждения бегал несколько часов, пытаясь успокоиться, а мысли в голове так вообще путались. Ставлю остатки хвостика на отсечение, благородный явно впервые вкусил этот дар скверны, и теперь его ждёт адреналиновое веселье не меньше моего. К тому же, Касуй не тренировался с матонами и всяко не развивал свой глазомер на дальность полёта «Магической стрелы». Можно заставить его воспользоваться заклинаниями, уклонится, и атаковать самому. И у нас всяко разные показатели Выносливости и Маны, нельзя забывать о «Рывках». Будет вообще шикарно, если от адреналина благородный собьётся в чтении заклинания и его как следует шарахнет магией.

Архимагистор распинался долго, не меньше пяти минут. Он закончил словами о величии академии во всех наших деяниях – и куклой наигранно рухнул на своё место.

Кузаун грустно покачал головой. Магистор встал, искоса посмотрел на всё ухмыляющегося Заяра, и обратился к собравшимся ученикам на трибунах. По правилам проведения дуэли, если среди собравшихся есть тот, кто лично знает участников – он имеет право напутствовать нас благим словом. Такой разумный нашёлся. Правда, от его появления магистор немного позеленел от отвращения.

Поклонившись магистрату, белобрысый церковник принялся разглагольствовать о благе слов Всебогов, таящихся в наших душах, и что наши боги лично направляют наши действия и помыслы. Это разумные сражаются, побеждают или умирают – но только боги знают истинную причину, по которой они свели нас всех здесь.

Трибуны слушали церковника внимательно, с восхищением. Магистрат скрывал раздражение, благородные едва не зевали от скуки, а мне происходящее и вовсе не нравилось. Ладно долгое выступление Кузауна или архимагистора, так и должно быть по правилам – но Хубар сотрясал воздух высокопарными вывертами не меньше трёх минут. Он будто специально тянул время.

Когда церковник наконец-то заткнулся и сел обратно, Кузаун ещё раз обратился к трибунам, но никто больше сразу нас двоих не знал. Тогда магистор объявил, чтобы участники дуэли подбодрили противника. Мне было сказано выступить первым. Ещё из объяснений Клауса у того скверного места я помнил, что именно на этом этапе нужно быть максимально учтивым. Иначе неуважение зачтут как прямое намеренье нарушить правила дуэли.

– Желаю тебе, Касуй Миастус, чистого взора, ясных мыслей и твёрдой руки.

Я гордо выпрямил спину, оперившись на посох и положив правую руку на рукоять кинжала.

Касуй прищурился, его глаза мельтешили, будто не могли сфокусироваться на одной точке. Нутон молчал, сверля меня взглядом. Вскоре он заговорил, натужно вздохнув и проглотив подступивший к горлу ком.

– Я, Касуй Миастус, желаю моему славному противнику… Желаю… – Касуй запнулся, потупил взгляд. Парень встряхнул головой, пытаясь сосредоточится. С его носа на жёлтый песок слетело несколько капель. Касуй попытался продолжить говорить, но неестественное ощущение влаги на верхней губе отвлекло парня. Он провёл под носом ладонью. Там осталась кровь.

Благородного пробил шок. Он попытался поднять голову, посмотреть на трибуну магистрата и ту, что правее – но не смог. Его вырвало фонтаном крови, вперемешку с крупными кусками плоти. Касуя затрясло, сначала мелко, потом руки вовсе заметались в разные стороны, кожа лица начала приобретать неестественно синеватый оттенок от распухших и полопавшихся вен. Нутона резко выгнуло, задрав высоко голову, глаза широко распахнулись, изо рта вновь выплеснулась кровавая рвота. Парень застыл. Трибуны застыли. Я застыл. Тишина, никто не шевелился, лишь ветер звонко бил зелёно-красными тряпками на ложе рядом с магистратом, и гнал в мою сторону густой запах крови и чего-то кислого, как гнилой апельсин.

Со стороны Касуя раздался глухой протяжный стон. Парень выпрямился. Белки его глаз налились кровью, из открытого рта стекли остатки крови. Остекленевшим взглядом он посмотрел в мою сторону и поплёлся вперёд, шаркая ватными ногами по жёлтому песку.

С трибун заговорил Кузаун. Его голос дрожал от непонимания происходящего, но магистор обязан был вести себя сдержанно.

– По правилам проведения дуэли, проигравший умирает на арене, победитель выходит за её пределы. Без этого победа не присуждается. Дуэль началась.

Слова магистора звучали как призыв к действию. От всего увиденного в груди склизким осьминогом извивалось скверное предчувствие, но моя паранойя лишь тихонько матюкнулась – стало быть, дело не в Касуе. Я заторопился к нему, собираясь покончить с этой дрянной ситуацией так же, как поступал на материке скверны: подсечь ноги посохом, опрокинуть, и затыкать до смерти.

– Что происходит? Что с моим сыном? Отвечайте! – на трибуне кричал благородный.

– Дуэль идёт. Не смейте ей мешать, – отрезал Кузаун, не отводя взгляда от Касуя, всё так же шаркающего в мою сторону.

– Что? – благородный вскочил со стула. – Что только что произошло? Что стало с моим сыном?

– Мне не ведомо, кто ваш хранитель. Но мне известны все контракты обучения. Великий Армахтон сказал мне, что контракт с вашим сыном был разорван. Вы прекрасно понимаете, что это означает.

– Отвечай, госока мукара ратон, что вы с этой шлюхой дракона сделали с моим сыном⁈ Отвечай, госока! Клянусь, я уничтожу всех вас, тварей остроухих, всех ваших учеников, всё вашу ублюдочную академию…

Заяра Миастуского прервал стук посоха о деревянный пол трибун. Архимагистор, до этого старательно парадировавший полуобморочного придурка, теперь внимательно следил за движениями Касуя. Старик заговорил, не спуская взгляд с арены:

– Никто не смеет угрожать нашей великой академии… разрушением.

Архимагистор высоко поднял посох и вновь ударил о деревянный настил трибун. Звук натужного треска эхом промчался по стадиону и даже не успел закончиться – как в огороженной ложе за спинами людей появились защитники академии. Сверкнула сталь. Ни глава дома Миастус, ни его сопровождающие не успели осознать произошедшее. Одномоментно пять голов со звонким ударом ударились об пол. Следом упали обезглавленные тела.

Ученики и прочие маги с благоговейным трепетом наблюдали за происходящим у ложи магистрата, позабыв о моём существовании. Я в этот момент успел опрокинуть нежить и затыкал ту острым основанием посоха. Открыл лог-файл, и сильно призадумался.

Убийство твари дало мне тысячу шестьсот опыта, что крайне нелогично – в двадцать один год Касуй вряд ли мог иметь тридцать второй уровень. Ведь за убийство разумного всегда дают пять процентов его уровня. Скорее всего, у Касуя был шестнадцатый уровень, и я должен был получить восемьсот опыта, но его удвоило превращение в нежить. Это объясняет, почему на материке скверны я получал так много опыта.

Разделавшись с нежитью, я повернулся к ложе магистрата и чуть поклонился, следуя правилам дуэли. Теперь мне следовало молча уйти с арены через открытый проход, и выиграть дуэль – но я быстрым взглядом окинул трибуны. Все собравшиеся ученики, маги и магистрат ожидающе смотрел на меня, кроме одного разумного. Моя паранойя взвизгнула клеймлённой свиньёй и принялась бить в набат во все возможные колокола, когда мы переселись взглядом.

Мне захотелось сплюнуть и выматериться, но я сдержался. Когда я переступил каменный порог, отделявший жёлтый песок от ступенек в подвал – заговорил Кузаун. Он объявил меня победителем дуэли. И сразу же сообщил всем собравшийся, что они выйдут из арены только принеся клятву души: они обязаны молчать о произошедшем, иначе будут убиты невзирая на свой статус.

В подвале стадиона стояли ученики с коробками. Вещи Касуя я получу, когда магистрат проверит их лично: по правилам можно получить только то, что было приобретено в стенах академии. Сейчас же я не без удовольствия надел обратно куртку с подогревом, широкий чёрный пояс и сумку со свитками. И повесил на плечи паранаю небесного цвета с двумя символами. В этот момент мне очень хотелось вздохнуть с облегчением, ведь ещё одна проблема решена – но о каком решении проблем вообще можно говорить после случившегося?

Тогда, на арене, я взглядом пересёкся с Хубаром. Церковник мило улыбнулся и прошептал губами фразу, которую я понял как: «Удачно получилось, не так ли?»