Текст книги "В тумане тысячелетия"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

12. Асгард и Мидгард

In navo fert animus mutatas dicere formas...

Овидий. De origine mundi

ыло такое время, – говорил Инглот, – когда не было совсем земли, на которой мы живём, которая нас носит и питает... Смертному не исчислить, не понять, когда это было... Но знаю я, а со мной и все скандинавы, что в то время, когда не было земли, её место занимал безобразный свирепый великан Имир, вечно враждовавший с всеобщим отцом, источником света и всего живого Альфадуром.

Ужасен был враг Альфадура, безобразный Имир. Из смеси мрака и света, воды и огня, холода и жары произошёл он. И жил он, вечно враждуя с небом, пока наконец Альфадур не решил вступить с ним в последнюю решительную борьбу.

Не под силу казалась борьба светлому небожителю. Долго он думал и наконец создал себе двоих помощников – Одина и Локке (солнце и огонь), которым и поручил борьбу с ужасным Имиром.

Один и Локке, в свою очередь, произвели гремящего Тора, и Тор первый вступил в бой с охранявшими Имира великанами мрака.

Долго – бесконечное, непостижимое для смертных время – длилась эта борьба, пока наконец не побеждены оказались великаны, и светлый Один не убил безобразного Имира.

Из тела ужасного великана он, лучезарный, и создал землю... кровь Имира превратилась в моря, из костей его нагромоздились на созданной земле горы, зубы превратились в камни, а волосы в леса; череп Имира покрыл всё собою и образовал свод небесный, который мы поныне видим над собой.

Ничто не пропало из безобразного существа... Даже мозг Имира, брошенный в воздух, превратился в облака.

Так создалась земля.

Но она была мертва. Никаких признаков жизни не было на ней... Прекрасное создание Одина не удовлетворяло его, и он обратился к светлому Альфадуру с просьбой дать земле жизнь.

Смилостивился всеобщий отец и дал земле жизненосное дерево Иггдрасиль, корни которого проходят по всему миру и ветви осеняют небо, и млекопитающую жену Адумбли, а от них началась на ней жизнь.

Так стала жить земля, она была прекрасна и скоро сделалась супругой и матерью богов.

Но, кроме Имира, были ещё и другие – не истреблённые Тором – великаны. Они взяли брови своего верховного главы и из них вокруг образованной земли возвели стену Мидгард, за которой поселили созданную ими из ясеня и ольхи первую чету людей – Аска и Эмблу.

Боги, в свою очередь, среди Мидгарда – жилища людей – создали Асгард, который и стал постоянным местом их пребывания.

В самой середине мира возвышается это Жилище богов. Там, в высоте, в вечной зелени, восседают светлые асы, никогда не отказывающиеся от общения с размножившимися, как песок морской, потомками Аска и Эмблы.

С высоты Асгарда смотрит Один на дела людей. Оттуда выезжает он на битвы свои против коварного изменника Локке, страшного волка Фенрира, вестницы злополучия Ангербоде и обвившейся вокруг всей земли змеи Йормунгудур на своём восьминогом коне Слейпнире.

Велик светлый Один, бог богов. Он для храбрых создал в Асгарде чертог Вальгаллу. Только истинно храбрые, кончившие свою жизнь на поле битвы, попадают в этот чертог, куда ведут 540 дверей. Райские наслаждения ждут храбрецов. Без забот в постоянных пирах продолжают они там свою жизнь. Чудные девы валькирии прислуживают им и подают в часы отдыха напиток, от которого заживают все раны...

Увлёкшийся рассказом Инглот, а за ним и все его слушатели, не заметили, как в горницу вошёл Святогор. Не желая мешать рассказчику, юноша скромно стал у двери и прислушался к его словам. Мало-помалу рассказ увлёк и его. С глазами, блистающими от восторга, слушал он Инглота, который рассказывал.

– Но в глубине земли, в области Гелла Нифльгейм, есть другой чертог! – продолжал рассказчик. – Это мрачный и ужасный Элсднир, чертог страдания. Ложе, на котором возлежит сын коварного противника асов, Гелл, это Кор – болезнь, стол перед ним – Гунгр, или голод. Прислуживают Геллу противные Ганглати, что осначает упущение, и Гангель – лень. И отсюда исходят на род людской все бедствия...

– Но ты говоришь про богов. Где же люди? – спросил один нетерпеливый слушатель.

– Постойте, я вернусь ещё к богам – асам...

Было такое время, когда потомки Аска и Эмблы, паны, населявшие Мидгард, вступили было в борьбу с асами. Долго велась эта борьба и кончилась тем, что асы смешались с ванами, а от них уже произошли все смертные, теперь населяющие землю...

– Вот вам и про людей. Не правы ли мы, что ведём своё происхождение от богов?

– Ты закончил, норманн? – спросил один из пирующих. – Но что же, в вашем Асгарде только одна Вальгалла и есть, где находят себе приют воины?.. Что же остаётся для тех, кто не изведал в жизни ратных дел?..

Инглот, очень довольный этим вопросом, усмехнулся:

– И тех, о которых говоришь ты, не забыл светлый Один. Кроме Вальгаллы, есть ещё в Асгарде Гладгейм – чертог радости, Витольф – чертог дружбы, Глазор – роща, в которой на деревьях растут золотые яблоки, и, наконец, Ида – долина, где асы судят всех смертных, назначая им, смотря по их делам, пребывание в том или другом чертоге Асгарда или отсылая их в мрачный Нифльгейм. Но всё-таки Вальгалла – главнейший из всех чертогов. Каждый муж должен стремиться попасть туда, вот почему всякому из нас смерть страшна не на поле битвы, а дома, на ложе...

– Что же храбрецы, попавшие в Вальгаллу?

– Там их ждут вечные наслаждения, которые на земле невозможны... Валькирии служат им. Вместе с асами пьют герои мёд, всегда доставляемый вечно дающими лозами – лозами этого чертога. Едят вкусного вепря, который, хотя каждый день подаётся им, никогда не убывает... Только светлый Один никогда ничего не ест, он лишь пьёт чудное вино. Но асы, наслаждаясь блаженством вместе с достойнейшими из смертных, сами не забыли и землю. Удовольствия не только асам, но и смертным доставляет мудрый скальд Браги; у жены его Идуны есть яблоко, которого отведывают асы, когда начинают стареть, и лишь только отведают, молодость возвращается к ним...

– Что же, Один не имеет никого – ни жены, ни детей? – любопытствовали новгородцы.

– Супруга его – Земля, а сильнейший из сыновей его – Тор. Непобедимый Тор ездит по воздуху на военной колеснице. Он держит в железной рукавице тяжёлый молниеносный молот Мьёльнир, машет им, и в грозу мы слышим его страшные удары по черепу Имира. Этот сын Одина постоянно странствует, наблюдая за всем миром, везде ищет исполинов. В битве с кровожадным волком Фенриром он лишился руки. Он желает мира, тогда как неукротимый однорукий Тир разжигает между людьми войну.

Рассказ Инглота прервало порывистое движение Стемида. Ярл так быстро вскочил с места, что со стола покатились несколько кубков. И все обратили на него внимание.

– Вот, вот кто уберёг меня от смерти в пучине вашей реки! – пылко воскликнул норманн, обнимая невольно смутившегося Святогора. – Какой молодец! Завидую тебе, посадник, что у тебя такой племянник... А тебе моя благодарность... ещё раз убеждаюсь я в том, что суждено мне умереть на поле битвы.

Норманны наперебой протягивали смущённому юноше руки для пожатий. Гостомысл с удовольствием глядел на племянника.

«Если бы не было у меня Избора, – думал он, – для него бы я стал делать своё великое дело сплочения всех родов славянских под одной рукой...»

13. Любовь-горе

Грядущие годы таятся во мгле.

А. С. Пушкин

азделённая на маленькие, управлявшиеся сами по себе королевства, Скандинавия была в то время истинной владычицей более близких к ней морей. Её бесчисленные витязи, стеснённые в пределах своего отечества, постоянно стремились в неведомые страны. Одни прямо с пиров, собрав дружины, отправлялись в набеги на берега Франции, Британии, другие же искали добычи менее опасным путём – через торговлю. Всегда хорошо вооружённые, смелые, они не страшились долгого и опасного пути по малоизвестным странам северных и южных славян. Узнав, что на пути есть такие крупные центры славянщины, как Новгород, Киев, эти норманнские витязи пускались в далёкий путь налегке, захватив с собой только оружие. На пути они скупали, а зачастую просто отнимали у местных жителей пушные товары, которые и везли в далёкую Византию, или возвращались обратно на родину. Сменяв в стране франков или в Британии свою добычу на предметы роскоши, оружие и прочее, они, отягчённые плодами своей предприимчивости, возвращались в родные фиорды.

К последней категории норманнских витязей-купцов принадлежали и прибывшие в Новгород к Гостомыслу ярлы Фарлаф, Инглот, Руар и Стемид.

С ними возвращалась из далёкого пути небольшая, но прекрасно вооружённая и дисциплинированная дружина, под охраной которой им никто не был страшен.

Теперь они шли на свою далёкую родину из Византии с тяжело нагруженными судами. Норманны хотели запастись мехами, так как рассчитывали на их большой спрос в ближайшей к ним Британии, с которой они имели оживлённые торговые сношения.

Кроме того, им хотелось отдохнуть на последней стоянке, прежде чем пускаться в путь по бурному Нево, который в ту пору года был особенно грозен.

Поэтому они с большим удовольствием приняли предложение Гостомысла погостить в Новгороде.

Хитрый посадник не без задней мысли сделал это предложение. Он рассчитывал, что пока в Новгороде присутствуют норманны, будет возможность укрепиться во власти. В этих видах он всеми силами старался угождать северным гостям. Пиры в посадском доме не прекращались, как не прекращались они в самой Вальгалле. Мёд лился рекой.

Вкусные яства не сходили со столов. Под влиянием этого даже Стемид как будто начал забывать про нанесённую ему обиду.

За это время Стемид, а за ним и другие его товарищи, успел подружиться с племянником Гостомысла – Святогором. Славный юноша привлёк к себе их симпатии.

– Вот бы нам такого! – качал головой Руар. – Славный бы из него вышел варяг!

– Да я и так варяг! – улыбаясь, отвечал Святогор.

– Ну какой! Просто солевар ты, как все здесь тебя называют. Варяг наш – не то!

– Что же он?

– Наш варяг – свободный воин!

– Верно! – поддержал товарища Инглот. – Всякий чужеземец, кто к нам приходит, да к викингам, а нет и к самим конунгам в дружину попадает, – всех варягами зовут по-вашему?

– Уже и по-нашему!

– Именно так! Много вас, славян, у нас. Языка они нашего не знают. Все, как приходят, варягами себя зовут. И пошло – что ни чужеземец, то варяг... По ним и море наше названо Варяжским[10]10
  Балтийское море.


[Закрыть].

– И много наших там? – заинтересовался Святогор.

– Говорю, много... Есть такие, что и в третьем, и в четвёртом поколении живут, – мы зовём их россами.

– Храбрый народ! – похвалил россов Руар. – Все молодцы один к одному – крепкие, рослые, здоровые.

– И новгородских много?

– Этих больше всех... Из вашей стороны так и валят. Сам, думаю, знаешь, как твои солевары к нам рвутся.

Разговоры эти велись всё чаще. Пылкие рассказы норманнских витязей распаляли воображение молодца. После бесед с ними долго не мог он заснуть. В воображении его рисовались картины привольной, полной бурь и тревог жизни в далёкой Скандинавии. То слышался ему призывный крик викингов, созывающих на бой своих воинов, то отчаянные вопли побеждённых, бегущих толпами с поля брани. В грёзах эти сцены битв так живо рисовались Святогору, что он как бы сам себя видел то в рядах норманнских дружин, то на борту лёгкого, остроносого корабля викингов, смело бороздящего воды неведомых бурных морей.

Между тем норманны не теряли времени даром. Руар и Инглот поочерёдно объезжали раскинувшиеся по берегам Ильменя и впадающих в него рек селения, где скупали меха. Фарлаф вёл торг с наезжими купцами из кривичей и мери. Только Стемид постоянно оставался дома.

Храбрый ярл всё ещё не мог простить нанесённой ему главным перынским жрецом Велемиром обиды.

Исчез его старинный товарищ Рулав, исчез загадочно, так что и следов после него не осталось. Рассказам о том, что он случайно утонул, Стемид не верил, зная по собственному опыту, что значит случайность, после беседы с жрецами Перуна.

«Отомстить им надо! Но как? – ломал ярл голову. – И за свою обиду, и за гибель товарища, чтобы наперёд они знали, как шутить с норманнскими воинами».

Эти мысли не давали Стемиду покоя.

Вместе с тем он всё более привязывался к Святогору. Племянник Гостомысла положительно стал его любимцем. Норманн помнил, с какой самоотверженностью кинулся юноша в Волхов, чтобы спасти от смерти человека, которого он даже не знал.

«Увезти бы его с собой!.. На Росслагене теперь старый Бела конунгом. Он любит такой народ. Да и нужны они ему – ведь у него почти все варяги. Вот бы обрадовался старик, если бы ему такого молодца доставить!»

Руар и в особенности Инглот разделяли симпатии своего друга к молодому славянину.

Святогор со своей стороны платил им тем же.

Однако время шло.

Между Фарлафом и Гостомыслом начались какие-то таинственные переговоры. Подолгу, чуть не до рассвета засиживались за беседой новгородский посадник и его гость. О чём говорили они, никто – даже ближние люди Фарлафа – не знали.

Мехов у норманнских витязей накопилось уже много. Но они всё медлили с отъездом в Скандинавию. Да и Гостомысл старался по возможности отсрочить их отъезд.

Новгородцы за долгое пребывание норманнов свыклись с ними, а иные даже сдружились. Руар и, в особенности, Инглот, весёлый и всегда готовый рассказывать что-нибудь занимательное из своих похождений, были дорогими гостями в каждом доме.

Но время шло.

Норманны наконец стали собираться в далёкий путь. Даже Стемид как будто позабыл о своём пропавшем друге.

Понятно, что знал об их сборах и Святогор.

– Вот шёл бы с нами, сам настоящим варягом сделался бы! – искушал Фарлаф, тоже от души полюбивший Святогора.

– Нет, нельзя! – вздыхал тот.

Он молчал о том, почему именно нельзя. Но рассказы норманнов глубоко запали ему в сердце.

«Сходить бы с ними да потом вернуться сюда и зажить с Любушей!..» – мечтал он.

Он заметил, что в последнее время Любуша стала очень задумчива и грустна. Не раз он подмечал, что глаза её заплаканы, но причины её горя он постичь не мог. Сама же девушка ничего не говорила возлюбленному.

Вместе с тем, в редкие, правда, встречи Святогор не раз замечал мрачный взор Вадима, что останавливался, как бы невзначай, на нём.

«Чего это он?» – недоумевал Святогор.

Дядя Гостомысл стал относиться к юноше ласковей, и тот, заметив эту перемену в обращении, сам мало-помалу начал сближаться со стариком.

Однажды он даже решился поведать ему свою сердечную тайну.

Многих усилий, долгой борьбы с самим собой стоило это юноше. Ему всё почему-то казалось, что дядя будет непременно против этого союза.

Предчувствие не обмануло его.

Святогор говорил с Гостомыслом со всем пылом влюблённого. Доводы, приводимые им, казались ему неопровержимыми...

С замирающим сердцем ждал он ответа.

Гостомысл выслушал племянника внимательно, не перебивал его, но когда тот закончил, покачал головой:

– Нет... если ты спрашиваешь меня и признаешь над собой мою волю, то знай, что никогда не разрешу тебе этого!..

– Отчего же?

– Я дал слово твоему отцу заботиться о тебе, беречь тебя, как родного сына. Поэтому и не даю тебе разрешения, и имею на это причины.

– Какие же, Гостомысл, скажи?..

– Много горя должна причинить тебе эта девушка...

– Горя?.. Откуда ты это знаешь? Ты никогда ни о чём подобном не говорил мне.

– Не говорил раньше, скажу теперь, так как должен предупредить... Когда ты родился, твой отец и я гадали о твоём будущем. Хочешь узнать, что мы узнали через гадание?

– Я жду...

– Самое большое горе в жизни будет тебе через девушку, которую впервые полюбишь... Глубока будет твоя сердечная рана, и во всю остальную жизнь не заживёт она...

Святогор усмехнулся.

– Что же! Если и горе, так из-за неё. Вместе с ней я готов ко всему...

– Я оберегаю тебя, – холодно молвил Гостомысл. – Исполняю клятву, данную твоему отцу... Знай, что я не только никогда не дам тебе своего согласия на брак с девушкой из рода Володислава, но если ты решишься поступить против моей воли, буду изо всех сил препятствовать тебе... Прими лучше мой совет: забудь эту девушку и выкинь из сердца свою любовь!

Слова эти были сказаны так, что Святогор не осмелился перечить дяде, но в душе всё-таки решил, что, несмотря ни на какие мрачные предсказания, жить он без Любуши не может...

14. Подарок-спаситель

Цель оправдывает средства.

Известное изречение

«акое горе может причинить мне Любуша? Что за странное предсказание!» – размышлял Святогор после решительного разговора с дядей.

Он стал припоминать свою прошлую жизнь, своё детство.

Матери он своей не помнил, отца же видел так редко, что черты его теперь очень смутно всплывали в памяти. С малых лет он жил у дяди Гостомысла, чуть не годами не видя отца. В то время Гостомысл был совсем маленьким человеком – подстаростой в одной из пятин, приписанных к «концу» уже перешедшего в то время на новое место Новгорода.

Гостомысл всегда любил племянника, обещавшего сделаться в юношеском возрасте образцом славянской красоты.

Только когда являлся отец, образ жизни Святогора изменялся коренным образом. Целыми днями рыскали они вместе по полям и дубравам. Святогор быстро развивался и в юношеском возрасте не обманул надежды Гостомысла.

Благодаря странствованиям с отцом в юноше развилась необыкновенная страсть к свободной, привольной жизни и настолько привилась, что Святогор не променял её на душные посадничьи палаты, когда вече выбрало Гостомысла в посадники. Сколько раз дядя ни предлагал Святогору остаться у него, просьба эта мало действовала. Святогор предпочитал жизнь в лесу и на озере. Только изредка, в самых исключительных обстоятельствах, забредал он в Новгород в гости к дяде.

Куда исчез его отец, Святогор этого не знал. Знал он только одно: что между отцом и старым Володиславом давно существовала вражда. Но вследствие ли её исчез отец Святогора с лица земли славянской – никому не было известно.

Гостомысл же молчал, не открывал тайны племяннику. Тем не менее тот инстинктивно чувствовал если не ненависть к Володиславу, то, по крайней мере, сильную неприязнь.

«Уж не по этой ли причине и запрещает мне дядя стать мужем Любуши? – размышлял он, расставшись с Гостомыслом после решительного разговора. – Любуша же из Володиславова рода!»

Эта мысль навела Святогора на долгие раздумья.

«Что же нам, если была вражда между отцом и Володиславом! Мало ли чего случается! Любуша или её отец, старый Простен, в этом не виноваты. Вряд ли её любовь может причинить мне горе... Что она может дать, кроме счастья? А я ради этой любви всем пожертвую. Ушёл бы я с норманнами в варяги за море, и если бы вернулся когда-нибудь сюда, на Ильмень, то вернулся бы славным витязем. Только не оставлю я Любушу, не уйду от неё никогда. Пусть погибну здесь... Лучше смерть с ней, чем жизнь без неё!..»

Такие думы не давали покоя молодому богатырю.

– Эй, Святогор! Пойди-ка скорее сюда! – раздался поблизости голос Стемида.

Юноша обернулся и с улыбкой пошёл на зов добродушного норманна.

Тот же, ласково улыбаясь, подманивал его к себе.

– Ну что же ты? С нами? – спросил он.

Святогор покачал головой.

– Отчего?

– Не могу, Стемид! Родину бросить жалко!

– Перестань глупить... Пойдём!

– Рад бы, да не могу...

– Верно, девица какая приворожила? Оставь... Много их впереди у тебя будет... Такие ли красавицы у франков есть!

Но Святогор молчал, грустно улыбался в ответ ярлу.

– Что ж, твоё это дело! Как знаешь... А вот хочу я тебе подарок сделать – настоящий норманнский.

Стемид вытащил откуда-то, по всей вероятности, заранее приготовленную кольчугу и развернул перед глазами юноши.

– Нравится?

– Как не нравиться! Такой рубашки, пожалуй, во всей славянщине нет...

– Верно, что не сыщешь... Испытанная уже. Калёные клинки ломались! Вот тебе я её и дарю.

Святогор, обрадованный таким знаком внимания, не знал, как и благодарить норманна.

– Надень-ка! Посмотрю на новом друге старого...

Кольчуга живо была надета. Она оказалась как раз впору.

Стемид долго любовался на свой подарок.

– Ты мне жизнь тогда на Волхове спас. А кольчуга меня много раз от стрел и мечей вражеских оберегала – и тебе такую же службу сослужит... Носи!

Стемид как в воду глядел: кольчуге его скоро пришлось сослужить Святогору немалую службу.

Поздно вечером, распрощавшись с друзьями-норманнами, очень довольный подарком Стемида, оставил Святогор посадничьи хоромы. Дядя оставлял его у себя, но юноше хотелось побыть одному. Отговорившись тем, что на озере поставлены верши, он ушёл и скоро уже шагал по одному из новгородских «концов», направляясь к Волхову, где у него был оставлен чёлн.

Светила тускло луна. Город спал уже крепким сном; даже спущенные на ночь собаки молчали.

Юноша совсем уже был близко от берега; ещё несколько шагов, и он ступил бы в свой чёлн. Вдруг какая-то фигура преградила ему дорогу. Не успел Святогор опомниться, сообразить в чём дело, как внезапно возникший перед ним человек взмахнул рукой, и он почувствовал сильный удар в левую сторону груди и затем скрежет стальных колец.

Подарок Стемида спас юношу. Направленный прямо в сердце нож только скользнул по кольчуге и сломался у самой рукояти.

Прежде чем Святогор успел взглянуть в лицо презренного покусителя, тот, громко вскрикнув, быстро скрылся за строениями.

Юноша хотел было пуститься за ним в погоню, но потом махнул рукой. Святогор понял, что только благодаря кольчуге остался цел; поднимать же шум, будить «концевых» старост и подстарост он не пожелал.

– Попался бы мне днём! – погрозил он вслед злодею. – Расправился бы я с тобой!..

Однако этот случай натолкнул его на новые мысли. Святогор понял, что у него есть враги – и враги, готовые даже пойти на убийство. Подлые враги, не гнушающиеся убийством из-за угла...

«Хотелось бы мне знать, кто это!» – раздумывал Святогор, спускаясь к челноку.

Вскоре он был уже в полной безопасности – на середине Волхова.

Между тем нанёсший ему удар человек опрометью бежал совсем в другую сторону. Он скоро выбежал за город. Здесь, стараясь держаться в тени окраинных построек, поджидал его всадник.

– Что? – прозвучал в ночной тишине тревожный вопрос.

– Он заколдован, княжич! – едва переведя дух, отвечал убийца. – Нож не берёт его. Сломался!

Всадник злобно вскричал:

– Жив? Ты промахнулся, презренный смерд!

– Нет же, говорю! Я ударил верно... Не моя вина, если он заколдован. Нож мой сломался, как сгнившая щепка!

– Что же теперь делать?

– Против колдовства нужно действовать колдовством. Следует заговорить нож, только тогда твоя воля исполнится...

– Я не знаю такого человека.

– Есть такой в наших местах. Поможет тебе болгарский кудесник Мал.

Говоривший вскочил на коня, и оба всадника умчались во тьму.