Текст книги "В тумане тысячелетия"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

6. Гибель послов

ействительно чрезвычайно печальную весть принёс старому Велемиру его дружинник. Вадим, казалось, потерял всякую способность верно оценивать свои поступки.

Всегда и для всех народов послы были лицами священными. Их неприкосновенность гарантировали целые племена. Среди же девственных, только что создавших свой строй народов того времени уважение к посланнику было развито до болезненной чуткости.

Славяне, вообще добродушные, в этом отношении не уступали другим. Они требовали, чтобы их послы были неприкосновенными, и сами охраняли посланных к ним от всяких, даже случайных, несчастий.

И вдруг неукротимый, озлобленный, обезумевший Вадим решился, нарушая все правила гостеприимства, на страшное дело, считавшееся позорным между всеми без исключения народами...

Со своей отчаянной дружиной рыскал он по Волхову. В своём безумии он пробирался к Нево и одно время готовил даже дерзкое нападение на жителей побережья. Ватага дружинников была ему беззаветно предана и готова была идти за ним куда угодно. Бродя с нею за Новгородом, он встретил скандинавскую ладью, шедшую одиноко по славянской реке. Воинов в ладье было мало. Ватага Вадима чуть не вдвое превышала по численности скандинавов. В безумной ненависти ко всем северянам напал на них Вадим. Бой кончился быстро. Сила оказалась на стороне славян. Скандинавы полегли в неравном бою, и остались в живых только три почтенных старика; судя по внешнему виду – вожди норманнской дружины.

Их привели к Вадиму, всё время благоразумно державшемуся подальше от сечи.

– Кто вы такие? – спросил их молодой старейшина.

– Мы из Скандинавии и шли к вам послами! – был ответ.

– Послами? – насмешливо переспросил Вадим.

– Мы шли уведомить ваш народ, чтобы он добровольно покорился нашим воинам. Вся Скандинавия идёт на народ ваш приильменский войной. Ярко блестят шлемы удалых варягов. Солнце затмили знамёна морских конунгов. При одном их имени дрожала гордая Лютеция... Берсерки, забывающие страх смерти, среди них. Не безумствуйте, покоритесь, падите с мольбою к ногам их, тогда, может быть, и смилостивятся орлы скандинавские и пощадят ваши презренные жизни... Молите их о пощаде! Молите, пока не поздно!

– Проклятый чужеземец! – с гневом воскликнул Вадим, выслушав эти дерзкие слова посланника скандинавов. – Ты ещё осмеливаешься предлагать пощаду, когда сам должен умолять меня о ней!

– Я посол, я неприкасаем, – спокойно отвечал скандинав. – Послы всегда были священны для любых народов.

– Не для меня только! Ты сейчас умрёшь, презренный норманн!

– Фрелав, сын ярла Рогвольда, не страшится смерти. Скандинавы умеют умирать... А убийство посла покроет тебя вечным позором.

– Посмотрим! – рассмеялся Вадим. – Эй, люди! Приведите горячих коней! Посмотрим, что тогда запоют эти проклятые чужеземцы...

Ни один мускул не дрогнул на лице скандинавов.

Привели коней. По приказанию Вадима троих пленников раздели и накрепко привязали к их хвостам. И в этот страшный миг скандинавы остались верны себе: на лицах у них не отразилось ни малейшего волнения, что ещё более взбесило Вадима, заставило его дрожать от бешенства.

– Пускай! – хрипло крикнул он.

– Постой! Погоди немного! – сказал старший из послов. – Мы видим, что попали в руки разбойника. Но ты знай, что за нашу смерть жестоко отплатит твоему народу наш вождь Святогор.

– Святогор?! – дико вскричал Вадим. – Вы произнесли это проклятое имя?

– Не знаем, почему ты так испугался... Но помни, что весь народ славянский будет стёрт им с лица земли.

– О, дайте, дайте мне его! – скрипел зубами старейшина. – Отчего он не среди вас!.. Я, может быть, пощадил бы вас, даровал бы вам жизнь, только бы его мне достать... Слушай, старик, я сейчас же отпущу тебя... Мало того, я награжу тебя, я осыплю тебя золотом с ног до головы, только выдайте мне его!..

– Подумай, что ты говоришь! – с нескрываемым презрением ответил посол. – Мы, принёсшие клятву верности нашему вождю, выдадим тебе его?.. Нет, не бывать этому...

– Тогда вы умрёте страшной смертью.

– Мы готовы!

– Пускай! – снова крикнул Вадим.

Разгорячённые кони были пущены... Вслед им понеслись злобный хохот пришедшего в исступление Вадима и неистовое гиканье его вольницы.

Ни стона, ни мольбы не раздалось при этой ужасной казни. Три посланца умерли героями. Их выдержка смутила на мгновение даже Вадима...

Но только на мгновение.

Затем неукротимый старейшина, казалось, даже позабыл о них. Он весь теперь был поглощён новой мыслью: да, да, он наконец встретится с ненавистным врагом и уже не выпустит его из своих рук, как тогда выпустил, на Перынском холме; он отомстит, отомстит за всё...

7. Сокол

очно волны морские по песчаной отмели, разлились дружины скандинавские по лицу славянской земли. Запылали ярким пламенем жалкие селенья. Где проходили скандинавы, там уже и следа жизни не оставалось – всё сметали они с лица земли.

Знал Святогор свою родину, знал её обитателей, вёл он дружины по таким дебрям, где, казалось, не было проходу ни конному, ни пешему, а под начальством Святогора свободно проходили целые отряды. Напрасно прятались в леса жители выжженных селений, напрасно закапывали они в землю все свои богатства – все находили скандинавы...

Славяне звали их варягами – именем более знакомым и понятным, и нашествие варягов было для них ужасным бедствием. Гневу богов приписывали они успехи чужеземцев, не подозревая даже, что главная причина успехов заключалась в Святогоре, прекрасно знавшем родной край...

Да на берегах Ильменя совсем и забыли о нём... Никто, решительно никто не подозревал, что во главе варяжских дружин стоит изгнанник, некогда столь жестоко отвергнутый родиной.

Знаем, низок был по своим душевным качествам Вадим, но бедствие, постигшее родину, нашло отклик в его сердце... Он не решился бросить её и уйти в далёкие безопасные края, а, наоборот, храбро бился против врагов своей родины.

Но как ни храбры были отдельные личности среди славян, их храбрость не могла отразить натиска грозного врага. Ни один старейшина с берегов Ильменя не хотел покориться другому, каждый желал идти во главе других, быть старшим; не было и тени согласия, царила рознь, и следствием этого были постоянные поражения. Норманнские дружины слишком хорошо были организованы, да и вооружение скандинавов было гораздо лучше славянского.

Быстро достигли победоносные варяжские дружины Ильменя. Пал под их натиском Новгород (причём по приказанию вождя город не был предан грабежу). Овладев им, рассыпались варяги по берегам великого славянского озера, грабя прибрежные селения и выжигая их.

Вадим храбро защищал свой род, но, конечно, не мог сдержать натиска северных удальцов.

День быстро близился к вечеру. Красные, как зарево, облака стояли в небе. Густой дым столбом поднимался над тем местом, где ещё незадолго до того стояло цветущее селение наследника Володислава, его любимого сына Вадима... Груды пепла да обгорелых брёвен остались от него... С горстью последних защитников родного пожарища бьётся против варягов потерявший уже всякую надежду не только на победу, но даже на спасение Вадим... Отчаянная храбрость его вызывает удивление врагов. Он как будто изменился в тот миг, который сам посчитал последним в своей жизни. Спасения нет и быть не может – нечего и дорожить собой. Но силы оставляют Вадима. Он видит кругом груды трупов. Вся его вольница, делившая с ним и разгульные пиры, и кровавые потехи, костьми легла на этом поле смерти.

Теперь и за ним очередь...

Смутно, как будто сквозь дымку тумана, видит Вадим, как взмахнул тяжёлой палицей над его головой гигант-варяг. Мгновенье. Глухой удар... Тупая боль разлилась от головы по всему телу несчастного. Вся кровь будто хлынула вверх к темени. В глазах закружили зелёные, красные огоньки. Вадим зашатался и с глухим стоном рухнул на груду мертвецов-товарищей.

Как в забытьи в этот последний миг он услышал громкий победный клич врагов...

Между тем в стане варягов господствовало необычайное оживление. Возле шатра Святогора собрались вожди отдельных дружин. Все не скрывали своего восторга. Набег превзошёл все ожидания. И вожди дружин понимали, что только Святогору они обязаны этим...

Было общее ликование, громкая победная песнь звучала в варяжском стане.

А сам Святогор, сумрачный, угрюмый, сидел в своём шатре. Тяжкие думы роились у него в голове.

«Вот исполнил я свою клятву, – думал он. – Была ужасна моя месть отринувшей меня родине. Но отчего же нет облегчения для меня? Отчего по-прежнему тяжёлый камень гнетёт моё сердце?.. Неотвязная дума гложет, как червь, мой мозг».

И на самом деле не удовлетворила, а ещё более нагнала на Святогора тоски так желанная им месть.

Он видел свою родимую страну в море огня, родная кровь – кровь его братьев, лилась рекою, и всему этому главною причиною был только он – один он.

Он привёл в родную страну толпы свирепых чужеземцев, он пролил потоки родимой крови. И всё он, он.

За что?

Разве виноваты в чём-либо эти несчастные, погибшие в пламени или под мечами свирепых скандинавов? Разве они изгнали его из родимой страны?.. Как он мог мстить многим неповинным за преступления немногих виновных?

Угрызения совести жестоко мучили Святогора... С этим врагом не мог справиться храбрый берсерк, отбрасывавший далеко от себя щит в пылу самой отчаянной сечи!

Вдруг грустные размышления Святогора были прерваны...

Под сень шатра с весёлым смехом вбежал Олоф.

– Поздравляю, поздравляю тебя, наш славный вождь! – громко восклицал он. – Наши храбрецы сломили отчаянное сопротивление последних славянских дружин...

Никакие тревожные думы не мучили Олофа. Да и что ему? Ведь он был чужеземцем в этой несчастной стране. Её беды ему совершенно чужды. Кровь её сынов была ему не родной. Победа доставила ему только славу. Чего же ещё было желать удалому викингу!

– Перестань грустить, вождь, – говорил он, обнимая Святогора, – я сообщу тебе весть, которая наполнит радостью твоё сердце...

– Весть? Какую? – спросил Святогор, грустно улыбаясь своему другу.

– Ты не раз говорил Эфанде, что хочешь переменить своё имя – что прежняя вполне заслуженная слава перестала удовлетворять тебя. Так вот теперь и это твоё желание исполнилось!

– Нет, друг Олоф, не говори так, не терзай моего сердца. Если я и приобрёл новое имя, то это имя полно позора, оно – имя предателя.

Олоф с изумлением поглядел на своего друга, закрывавшего в тоске лицо руками.

– Не могу понять, почему ты считаешь себя предателем? – пробормотал он.

– А не я ли привёл вас на ту землю, которая была моею родиной?

– Ах вот оно что! Ну, забудь об этом даже думать... Прошлого всё равно не вернёшь, будущее же наше... Не горюй! Кто знает, может быть, для блага этой страны привели нас сюда всемогущие асы... Храбр этот твой народ, но дик он. Может быть, нам удастся заставить его позабыть свою дикость... Но перестанем говорить об этом. Хочешь знать, как зовут тебя побеждённые, как произносится среди них твоё имя?

Олоф несколько мгновений помолчал и затем, таинственно нагнувшись к вождю, произнёс:

– Рюрик!

– Что? – воскликнул тот. – Рюрик – сокол! Не может быть!

– Да, да, – подтвердил Олоф, – ты сам знаешь: «рюрик» на языке скандинавов и «сокол» на языке славян – одно и то же. «Ваш вождь хищным соколом налетел на Ильмень», – говорят пленные. Даже и в песнях их ты уже так называешься! Вот тебе и желаемое тобою имя! Доволен ли ты?

Он при последних словах с тревогой взглянул на своего вождя, словно в забытьи шептавшего:

– Рюрик... Сокол... Колдунья... Что же это? Неужели исполняется предсказание? Я стал Соколом. Да, Соколом. Рюрик я!

– И ты должен непременно принять это имя! – серьёзно сказал Олоф. – Помни, что ты добыл его на полях битв, что сами побеждённые так называют тебя... Повторяю тебе, ты должен отныне называться Рюриком.

– Так и будет! – пылко воскликнул предводитель варягов. – Всё кончено! Велика и всесильна воля богов! Нет более на белом свете Святогора! Я – Рюрик! Так зови ты меня, Олоф, так пусть отныне зовут меня все мои храбрые товарищи.

Весь словно преобразившийся, с пылающим лицом вышел он, сопровождаемый Олофом, из шатра.

Их встретили громкие приветственные крики собравшихся у своего вождя храбрецов.

– Да здравствует наш храбрый Рюрик! – пронёсся по полям славянским восторженный крик.

Скандинавы и варяги подняли вождя на щит и с громкими восклицаниями обнесли его вокруг лагеря.

Мысли Рюрика (так и мы будем теперь называть Святогора) были далеко...

«Я стал Соколом! – размышлял он. – Что предсказала мне старая колдунья – исполнилось. Кто знает, может быть, исполнится и остальное».

И какой-то невидимый голос, как в ту бурю, когда он с Фритьофом стремился к берегам страны франков, снова теперь шептал у него над ухом:

– Владыкою полумира будешь ты!..

8. Отклик минувшего

тренний холод привёл в чувство несчастного Вадима. Палица великана-варяга не насмерть положила его. Крепки славянские головы сами по себе, да и на Вадиме, кроме того, был шлем, ослабивший удар.

Однако несчастный едва дышал. Голову нестерпимо ломило, всё тело ныло, в горле пересохло, губы запеклись.

Вадим приподнял голову и с тоской огляделся. Утреннюю тишину нарушали только стоны раненых да карканье воронов, уже начавших пир на поле битвы.

Несчастному казалось, что когда-то, давным-давно уже, пришлось ему видеть это усеянное трупами поле, этот поднявшийся вдали столб густого дыма.

– Умереть, умереть не отмщённым, поруганным... О как тяжело это! – прошептал он, тщетно стараясь приподняться.

– Ты не умрёшь ещё. Не пришло твоё время, – раздался хриплый голос над ухом Вадима.

Тот открыл глаза и с изумлением взглянул на того, кому принадлежал этот голос.

Прямо над ним склонилось отвратительное лицо болгарского кудесника Мала.

– Ты, ты здесь. В этот страшный миг! – с изумлением воскликнул он. – Что тебе? Оставь меня умирать.

– Зачем тебе умирать, когда ты должен ещё жить? – прохрипел Мал. – Помнишь ты то время, когда ещё юношей приходил ко мне? Помнишь, что ты видел в дыму моей хижины? Что ты теперь скажешь? Разве не исполнилась великая воля богов?

– Но он... Мой заклятый враг!

– И его ты сейчас увидишь... Послушай...

Издали донеслось бряцанье оружия.

Вадиму живо припомнилось виденное им в хижине Мала.

– Неужели, кроме смерти, ждёт меня ещё позор? – простонал он и с ужасом, приподнявшись на обеих руках, оглянулся в ту сторону, откуда слышался шум.

Прямо к нему подходил небольшой отряд прекрасно вооружённых варягов, очевидно, главных начальников дружин.

На всех их полное ратное вооружение. Лучи восходившего солнца так и играли на меди шлемов и стали панцирей...

– Вот здесь, о мой Рюрик, – сказал один из подошедших, почтительно обращаясь к своему вождю, – здесь лежит последний из сопротивлявшихся нам славян. Вот он!

И жестом воин указал на Вадима.

Рюрик подошёл ближе и, не поднимая забрала, остановился около несчастного, с ужасом взирающего снизу.

Прошли несколько томительных мгновений.

– Вадим, узнаешь ли ты меня? – спросил варяг и открыл своё лицо.

– Святогор! – воскликнул тот.

– Да. Ты, вижу, узнал меня... После многих лет, наконец, мы встретились... А помнишь ли ты, как мы расстались? Помнишь ли Перынскую рощу? Чем ты заплатил мне за то, что я на руках вынес тебя из пучины Ильменя? Помнишь ли Любушу?

– Что же! Помню... Я любил её более жизни.

– Любил и погубил! – горько усмехнулся Рюрик.

– К чему этот разговор? Ты – предатель. Ты привёл чужестранцев в родную землю, а я всё-таки умираю за неё. Зачем тянуть время? Я в твоей власти. Кончай же своё дело, злодей, убей меня...

– Нет, ты виновник всех бед, постигших и меня тогда, и теперь ту землю, которая была мне родной, – задумчиво произнёс Рюрик. – Не будь тебя, не лилась бы на берегах Ильменя кровь родичей.

– Что вспоминать! Кончай...

– А и в самом деле, брат! Эта гадина заслужила смерть! – нетерпеливо воскликнул один из спутников Рюрика, в котором Вадим узнал по голосу Сигура. – Вспомни о нас...

– Я с радостью вгоню свой меч ему в грудь! – с торжеством поддержал брата Триар, который стоял тут же. – Что жалеть его?

– Помолчите, птенцы! – крикнул им Вадим. – Не вам решать мою судьбу.

Братья вознегодовали.

– Рюрик, что ты молчишь? – едва сдерживая себя, спросил Сигур. – Одно твоё слово...

– Да, Рюрик! Нечего терять время с ним! – поддержал братьев Олоф. – Ему следует ещё отомстить за убийство наших послов...

– Пусть я умру! – в порыве отчаяния воскликнул Вадим. – Но умру я, проклиная твоё имя, изменник. Ну! Рази же!..

Рюрик отвернулся. Сигур и Триар приняли это за знак согласия. С криками радости обнажили они мечи и кинулись к Вадиму. Несчастный закрыл глаза, ожидая смертельного удара.

Но раздался властный оклик:

– Стой!

Это крикнул Рюрик.

В сей ужасный миг, когда, казалось, должны быть сведены все счёты с заклятым врагом, Рюрику вдруг припомнилось давно забытое прошлое... Вспомнилось, как в Перынской роще при виде недвижного Вадима, которого он уже считал за мертвеца, в порыве охватившего всё его существо ужаса, дал он клятву Сыну неведомого ему Бога пощадить заклятого врага, если только Он совершит чудо и возвратит жизнь Вадиму.

Едва вспомнил это Рюрик, как новый великодушный порыв охватил его.

«Вадим – заклятый мой враг! Чтобы исполнить мою клятву, должен я пощадить его».

Противиться сердечным порывам вождь варягов не умел. Как только промелькнула у него в голове эта мысль, как уже приказание сорвалось с языка и именно в тот самый миг, когда уже Сигур и Триар нацелили мечи на врага.

Братья с неудовольствием отступили.

– Ты хочешь пощадить его! – воскликнул Олоф, привыкший читать по лицу друга его сокровенные мысли.

– Его жизнь принадлежит мне, – глухо ответил Рюрик. – Я волен распорядиться ею, как мне будет угодно...

Олоф в недоумении пожал плечами и отошёл в сторону.

– Послушай, Вадим! – заговорил Рюрик, наклонясь над своим врагом. – Я дарю тебе твою жизнь... Почему? Этого я тебе не скажу... Но больше от меня ты не жди ни милости, ни пощады... Уходи из страны приильменской, если не хочешь ещё встретиться со мной... Мало ли места на земле? Будь уверен, искать я тебя не стану. Но и сам не попадайся мне на глаза...

– Я не хочу твоей милости! – сверкнул глазами Вадим.

Рюрик усмехнулся:

– Разве ты не узнал ещё ценности жизни?.. Но что бы ты ни говорил, я останусь верен своему слову: ты будешь жить!

– Брат, опомнись! Ты милуешь ядовитую змею! – воскликнул Сигур. – Она ужалит тебя!

– Я так сказал – так и будет. Объявить по всем дружинам, что жизнь этого человека священна. А кто осмелится пойти против моей воли и причинит ему вред, тот будет отвечать передо мной! Пойдёмте!

И Рюрик быстро пошёл прочь от того места, где лежал не пришедший ещё в себя от изумления Вадим.

– Ну что! Видишь! Прав старый Мал! – раздался возле Вадима голос болгарского кудесника. – Не пришла ещё пора тебе умирать.

– Позор, позор! – шептал Вадим и скрежетал зубами. – Но я отомщу! О, я сумею отомстить!

– Пока хранят его высшие силы, ничего не поделать слабому человеку. Люди бессильны перед высшей волей... Ты убедился в этом сам.

– Но что делать, что делать? – с отчаянием бормотал Вадим. – Как быть?

– Последуй его совету, исчезни... А пока попробуй встать на ноги и пойдём со мной. У старого Мала в его берлоге есть кое-какие травы. Они возвратят тебе силы...

С большим трудом поднялся Вадим при помощи Мала. В дряхлом теле старого кудесника сохранился ещё немалый запас физических сил.

Скоро они исчезли в чаще леса.

9. Смерть Велемира

ся страна приильменская очутилась во власти варягов, но они не заботились об упрочении власти и спешили, покончив с грабежом, уйти в далёкую Византию. Туда влекли их и любопытство, и жажда новых богатств.

Но Рюрик, по приказу которого пощадили Новгород, не был спокоен. Месть не удовлетворила его. Он жаждал ещё одного – смерти Велемира, которого в глубине души считал главной причиной всех своих бед.

Однако, несмотря на все розыски, Велемира найти не могли. Рюрик мог бы отправиться к Гостомыслу и узнать, где скрывается старый жрец. Но увы! Он не мог на это решиться...

Не знал он, как отнесётся к его поступку дядя... Всё-таки, несмотря на озлобление, родственные чувства сказывались, и вождю варягов было бы очень тяжело услыхать из уст Гостомысла осуждение его поступка.

Так и не показывался он в Новгороде, запретив всем своим воинам открывать кому бы то ни было из славян тайну своего происхождения. Скандинавские воины вообще были не особенно общительны, но теперь уважение к любимому вождю заставляло их быть немыми, как могила, что касалось прошлого Рюрика. Даже прежнее имя его было забыто.

Между тем Гостомысл, видевший позор родной страны, горевал и никак не находил способа помочь общему горю. Он и не подозревал, что варягов привёл на Ильмень его племянник, хотя иногда ему в голову приходила мысль, что в рядах северных витязей находятся братья-изгнанники.

«Повидать бы их!» – думал новгородский посадник, немало удивлявшийся тому обстоятельству, что при грабеже только Новгород уцелел.

Раскинув умом, Гостомысл сообразил, что этим он мог быть обязан только своему племяннику.

«Кому же другому нужно жалеть Новгород, когда вокруг него ни одно селение не уцелело! – раздумывал Гостомысл. – Если же это так, то он не простой воин среди скандинавов... Обыкновенного варяга не послушались бы вожди!..»

Гостомысл сообщил свои предположения Велемиру, которого укрыл в своём доме. Тот пришёл в ужас:

– Близка моя погибель, если Святогор на берегах Ильменя.

– Не думаю, чтобы он считал тебя врагом, – осторожно заметил новгородский посадник.

– Нет, он не забыл того, что я держал сторону Вадима... Через меня он потерял свою Любушу и должен был бежать...

– Не отчаивайся! Всё уладится...

Но Велемиром овладели мрачные предчувствия.

Однажды под вечер Гостомысл узнал, что в Новгород вошёл хорошо вооружённый отряд варягов.

– Они направляются к твоему дому, посадник! – сказал слуга. – С ними их главный предводитель, который привёл их сюда.

– Предводитель? Как его зовут? – старец волновался, надеясь услышать имя племянника.

– Имя его – Рюрик!

Всякая надежда исчезла...

– Рюрик? Нет... Но что же! Пусть они идут сюда... Я готов принять их, как дорогих гостей! – с грустью сказал Гостомысл.

На всякий случай он велел укрыть Велемира в потайное место, куда, по его мнению, варяги никак не могли проникнуть.

Успокоившись за жреца, Гостомысл приготовился к встрече долгожданных, но непрошенных гостей.

Те не заставили себя долго ждать.

Но в горницу к Гостомыслу вместо большой ватаги свирепых норманнов вошёл всего один статный воин.

– Добро пожаловать, норманн! – дрогнувшим голосом приветствовал его старец. – Буду надеяться, что мои седины охранят меня от позора.

– Думай так, старик, – ответил воин. – Ты много уже лет прожил на свете и должен знать, что рука норманна не поднимается на беззащитного...

– Добро тебе... Но скажи, почему мне так знаком твой голос? Ослабло моё зрение – плохо видят очи, но слух не изменил ещё мне... Я как будто уже слышал тебя, но когда – не знаю...

– Опять ты не ошибаешься, старец...

– Тогда скажи, когда и где мы встречались? Не был ли ты в Новгороде проезжим гостем?

– Нет, не был... Не к чему скрывать, старик! Попробуй, напряги своё зрение, вглядись в меня.

Может быть, черты моего лица покажутся тебе... хорошо знакомыми.

Гостомысл пристально вгляделся в посетителя. Чем он дольше разглядывал его, тем всё светлее становилось его лицо.

– Святогор... Ты ли? – узнал, наконец, Гостомысл племянника и протянул к нему руки для объятий.

– Молчи, дядя! – воскликнул тот. – Святогора больше нет. Я тот, кого вы назвали Соколом и кого мои скандинавы зовут Рюриком.

Более он не мог сдерживать себя и крепко прижал к своей груди взволнованного Гостомысла.

– Не бойся, дядя. Никто, пока я жив, не причинит тебе вреда.

– Но ты!.. Как ты решился навести беду на свою землю? Горят селения, льётся кровь...

– Я дал клятву тогда отомстить всем родам приильменским за мой позор и сдержал её... Вини меня, но я всё-таки буду считать себя правым.

– Нет, я не буду упрекать тебя! – покачал головой Гостомысл. – К чему теперь упрёки! Что сделано, то сделано. Не исправишь дела, минувшего не вернёшь...

– Спасибо, Гостомысл! Примерно такого ответа я ожидал от тебя, мудреца... Но я не один. Позволь войти и моим товарищам. Сигур, Триар! Входите. Дядя хочет принять вас в свои объятия! – и он приотворил дверь.

С криком радости кинулись оба молодые варяга к старику.

– Сколько лет мы не виделись с тобой! – улыбнулся Гостомысл Рюрику. – Расскажи же, как провёл ты эти годы.

Тот не заставил себя долго просить. В подробностях рассказал он, как протекала его жизнь в далёкой Скандинавии. Умалчивал он только о своих подвигах, хотя и упомянул о походах на франков.

– А прошлое забыл? – спросил Гостомысл, когда Рюрик сообщил ему о предстоящем браке с дочерью Белы.

– Прошлое? О чём?

– Любушу.

– Нет, дядя, не забыл. Много раз глаза в глаза видел я смерть, сотни людей корчились у ног моих в предсмертных муках, а всё-таки памятно мне, как трепетало у меня на руках тело умирающей любимой... Всё Велемир!.. О, если бы мне удалось отыскать этого гнусного старика! Как насладился бы я его муками! Но нет его, он сгинул.

– Он здесь, – раздался позади него спокойный голос.

Все бывшие в горнице, не исключая даже Гостомысла, вскочили на ноги.

У входа, выпрямившись и разведя костлявые плечи, стоял жрец грозного Перуна. Он был бледен, но лицо казалось спокойным. Глаза его блестели совсем особенным, почти юношеским блеском.

– Он здесь! – повторил Велемир, делая шаг вперёд. – Ты грозишь мне муками, юноша. Напрасно! Никогда ты не дождёшься этого... Я знаю свою судьбу, знаю волю богов. Вот я и пришёл сказать тебе: ничего на этой земле без высших существ не делается. Ни один волос с головы не упадёт, и я – только смиренный исполнитель высшей воли... Вот ты обвиняешь меня в своих бедах, но я слышал твой рассказ. Не винить тебе меня нужно, не грозить мне местью, а благодарить. Чем бы ты был, если бы остался на берегах Ильменя? Жалким солеваром, звероловом. И всё. А теперь?.. Теперь ты вождь храбрецов, славный северный конунг без сомнений отдаёт тебе свою любимую дочь. Пойми же ты, неразумное дитя, что старый Велемир видел печать богов на твоём челе. Я должен был поступить так, как поступил.

– Он прав, Рюрик! – воскликнул Гостомысл. – Умоляю тебя, пощади его!

– Зачем ты говоришь это, мой старый друг? – остановил посадника жрец. – Говорю тебе, что воле богов противиться нельзя. Мне суждено умереть сегодня, и я умру... гляди!

Велемир выхватил из-за пояса жертвенный нож и, прежде чем бросившийся к нему Рюрик успел удержать вооружённую руку, изо всей силы всадил нож себе в грудь.

– Прощай, родина! – прохрипел несчастный. – Умирает верный твой сын.

Велемира едва успели довести до скамьи. Кровь оросила его белую одежду. Он тяжело дышал. Рана была нанесена умелой рукой, и спасти несчастного не было никакой возможности.

– В позорном плену берега Ильменя! – шептал умирающий. – Нет сил вынести этой ужас... но виноваты сами роды... Прав ты, Гостомысл: пока не будет над родами славянскими единой крепкой власти, всякий, кто захочет, будет понукать ими.

Судорога пробежала по иссохшему телу старого жреца. Ещё миг, и его не стало.

Так ушёл из жизни главный поборник славянских вольностей, не нашедший в себе сил перенести позорный плен своей страны, в счастливую будущность и могущество которой он свято верил.