Текст книги "Найон (СИ)"

Автор книги: Александр Эйпур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

В самый крайний момент Смерть отошла в сторону, позволив знакомой проявить полную свободу действий. Машинка внушала – ты должен лечь под меня.

– Не лягу.

– Ты что?

– Я сказал, не лягу? Значит, не лягу.

– Ну, держись. – И это было сказано с яростным азартом, как мы иногда не ведаем, что творим.

Назначив себе границы круга, она набрала скорость, дважды промчала мимо него, прибавляя. Свидетели обряда, отступив чуть, невольно приоткрыли рты. По мере приближения, а они осознавали, что на этот раз мимо не получится, их дыхание прервалось. Догадывались ли, что в сей час, на их глазах произойдёт нечто, чему и слов не подобрать? Верней всего.

Аверьянов спокойно наблюдал, как надвигается масса, сейчас полетят ошмётки, только держись. Разве сравнил угрозу с порывом ветра: ну, налетит. После всего, через что прошёл, очередной урок: я есть Аверьянов, ты кто?

Была вспышка. Её не заметить – надо быть слепым. Если со стороны кто-то подставил плечо, решил вмешаться в последний миг, это объяснение устроило бы всех. Вездесущий – больше некому. Прочие автоматически согласились на неизбежность.

Самосвальчик сошёл с круга, едва не уткнулся в стену. Пыль слегка успокоилась, пять пар глаз пытались найти отличия между тем, что видят, и тем, что было прежде.

В росте не прибавил, количество морщин не убыло. И стоит как-то неуверенно, точно стопы не касаются площадки. «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, милая?»

А-а, всё-таки проняло! Покачивается слегка, то знак, что не прошло без следа. С наивной улыбкой дурачка, Аверьянов опробовал соподчинённость ног, присел, развёл руки и шумно выдохнул: ф-ф-фы! Пугаться поздно, а посчитать свои снаряды – в самый раз.

Руками ощупал себя, завертелся волчком, в поисках самосвала.

– Ты там живая-живой? – Приговаривая про себя случайные звуки, он направился к ней-к нему. Оказавшись рядом, надумал извиняться: – Прости, но я ставил эксперимент: что будет, если… Ты в порядке?

Пока поблизости кипели страсти, другие самосвалы трудились в поте лица, подменяя подругу. Порода уходила в пасть бункера, который никак не наполнялся. Видимо, снизу тоже железная дорога, тележки. Как услышал звуки отсюда, Аверьянов зафиксировал сброс очередной партии, и обратился к переводчику:

– Ну, хоть ты мне объяснишь, как и для чего этот кругооборот грунта?

– Скажу. – Мальчик взял паузу, чтобы отдышаться. – Планету грабят, считают кубометры, и мы нашли вариант, как действовать по своему плану, при этом не вызывая подозрений у… Тебе понятно?

– С большего. Погоди, – Аверьянов снова подключился к проверенному источнику, в ответ пришла живая картинка: вражья техника грызёт камень с одной стороны, а наши этот камень наращивают с обратной, для чего и налажен круговорот породы. – Молодцы! Это ж надо доду…

– Тс-с! – переводчик приложил палец к губам.

Ах, да, – Евгений кивнул и повеселел. Как ни порадоваться, если идиота можно нагрузить кубометрами уже проверенного материала?

За ним молча наблюдали, теряясь в догадках. Много ли в нём уцелело человеческого, не возникнет ли необходимость что-то вернуть?

Самосвал с повадками уже вернулся в команду, сменного задания никто не отменял. Но остальных интересовали подробности, на переводчика возлагали надежды, что ему удастся пролить свет на все вопросы.

– Аверьянов, иди сюда. Сядь и отдохни. Но прежде ответь на несколько вопросов.

– Интервью хочешь взять?

– Не знаю, как у вас называется простой опрос. В первую очередь, но честно, ответь: как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Да пойми же ты, наконец!

– На Доску Почёта хотите мой портрет? Я не против. Что-то ещё я не назвал?

Переводчик ударил в ладоши, призвал в свидетели всех, кто рядом.

– Вы только посмотрите на него! Твердолобый или прикидываешься? Тебя русским языком спрашивают…

– Да нормально всё, точно!

– Хочется матом завернуть.

– Умеешь?

– Твой язык однажды подведёт тебя под гильотину. Ты представляешь, что за всю историю ты первый, кто подвергся эксперименту и прошёл его? Ещё не время его проводить, откладывали на следующие двадцать или двадцать пять лет.

– И что? Время не ждёт. Вы бы радовались, что опередили сроки.

Йети психанул и удалился на сотню шагов, чтобы не слышали его упражнения в глубоком познании смыслов.

– Ф-фу-у-у, – Сынок помассировал лоб, собрался с мыслями. – Аверьянов, ты сумасшедший?

– Есть немного.

– Помолчи. С нас теперь не слезут, пока мы не представим полную картину изменений в тебе. Высушат, как арбуз… арбуз у вас растёт? Хорошо. Только молчи и слушай. До этого наезда, твоё тело имело одни показания. После – ни одного из тех данных не сохранилось, тебя могут даже обвинить, что родился не у нас.

Евгений запустил клешню на затылок. Жизнь подкинула новую задачу.

– Меня могут депортировать с планеты?

– Если узнают. У них на руках появятся факты, что органы частично позаимствованы у обитателей Марса и Венеры. И тебе скоро предстоит побывать на одной из них.

– Всю жизнь мечтал!

– Нос не задирай.

Аверьянов рухнул на площадку, лицом почти упёрся в грунт.

К нему бросились на помощь. Свой промах поняли после его слов:

– Мой нос ниже твоих подошв.

– Ты дурак. И Дурак – с большой буквы.

– Все так говорят. Так дайте мне удостоверение, чтобы другие не мучились.

В небесах что-то громыхнуло. Сынок поднял голову к источнику.

– Не серди Создателя. Мы устали от твоих выходок, и у Него терпение лопнуло.

Аверьянов с минутку помолчал, прислушиваясь.

– Твои выводы ошибочны. Создатель ждёт, что я ещё выдам. А когда у Него терпение лопнет, я тебе скажу. Это я буду знать точно. И не из газет. Кстати, – но мысль ему продолжить не удалось, неподалёку в стене образовался выход, из него высыпало человек десять. – Комиссию назначили, с чего бы?

Переводчик подобрался, стал приводить себя в порядок, как могут сделать замечание.

– К тебе, между прочим.

– Вижу. А что ж с пустыми руками? Надо стол накрывать, – есть тут где поблизости столовка?

Не стал сынишка связываться с болтуном. Решил озадачить:

– Знаешь, что наше Солнце меньше луны? А все измеряют плафон.

– Догадывался: что-то в их расчётах не чисто. Плафон, говоришь? При случае, побываю.

Члены комиссии остановились в трёх шагах от экспериментатора. Первым делом, пересчитали конечности, пальцы и так, по мелочам.

– Какие жалобы? – Старший обошёл вокруг, прикоснулся к одежде. – Теперь тебе это не сносить, сколько жить осталось.

– Зубов маловато оставили.

– Сколько было, столько и есть. Что-то ещё?

– А можно рюкзак пропустить через машину вашу? Устал их латать.

Один из членов комиссии направился к рюкзаку, подхватил и понёс к самосвалам.

Аверьянов сообразил, что Золотая Рыбка заглянула сегодня к нему, опустил глаза на обувь.

– И ботиночки покрепче. Можно другого фасона. Помягче и полегче, можно?

– Конечно. У тебя осталось одно желание.

Понял Евгений, как опростоволосился. Два желания сгорело, это не честно:

– Надо предупреждать, что было три желания.

– Сказки читал? Вот ничего не изменилось. Три желания – классический вариант.

– А четыре?

Комиссия немного расстроилась от такой наглости. Чиновники взялись за руки и отошли в сторонку, для совещания. По всей видимости, были ошеломлены хорошей погодой, да и сменное задание удастся выполнить самосвалам.

Тем временем вернулся тот, с рюкзаком. Как-то неуважительно уронил чужое имущество на площадку. На правах хозяина, Аверьянов подхватил за лямки, прикинул на вес. Стал тарахтеть себе под нос: зачем же новое бросать, как придётся? И что-то полегче стал, я потом посчитаю, чего не хватает. – Говорить-то говорил, на полном серьёзе, но вы только посмотрите на эту хитрую рожу. Давно не гуляли по заднице белой розги, не прикладывались сыромятные ремни да плётки.

Что бы они там себе ни придумали, Аверьянов посвятил себя размышлению над третьим желанием. Освободить все Земли Солнечной системы от захватчиков и их слуг, чего может пожелать простой гражданин?

Члены комиссии как-то одновременно развернулись в его сторону.

– Ну, придумал третье?

– Я сейчас! – Присел Женька рядом с рюкзаком. Тот вроде пожаловался, что ему трудно одному: попроси второй. Рукой погладил его хозяин, как мальчика по голове: – Много желающих на моё третье желание: ты бы помалкивал. Сколько же ты на мне поездил, а я молчу. Вот закажу рюкзак с крылышками, чтобы, как вертолёт, меня таскал… Не хнычь, я понимаю: всюду конкуренция. Что тебе плохо? Стал вечным, неубиваемым! Мы с тобой столько камушков перетаскаем – никто до нас столько не таскал… Трудно ему!

– Аверья-янов! – комиссия не унималась, торопилась подписать акты приёмки – и к столу.

– Да потерпите вы там! Я этого дня дольше ждал. – И замечает Евгений, папаша сына подозвал жестом.

О чём-то своём переговорили, сынок к Аверьянову прямиком.

– Твой папаша хочет, чтобы я выговорил ему новую жену?

Сынок наклонился к уху:

– Ты плохого мнения о нас. Меня всего лишь попросили передать: не проси за всё человечество. Оно не готово к приёму всеобщего счастья. Даром потратишь желание.

Это было как удар под дых. Задумался Аверьянов глубоко, примерял различные доводы. По всему выходит, папаша прав: ну, свалится на головы им счастье – каждому своё, и наступит конец сета. Как поймут наши, что можно всё, и сколько хочешь – сразу дворцы, и все царями и принцессами стали. Царь сразу на рыбалку, а у принцессы сорок шуб в шкафу, и маленький кинжал в руке, для сражений с молью. Но они не поймут, что планета потяжелела в десятки раз, вот-вот сорвётся с орбиты. Конец цивилизации и этому кораблю. Тем, кто заведует равновесием у нас, придётся выкатить запасной земной шарик, без населения.

– А мы с рюкзаком кому будем нужны?

– Что ты сказал? – переводчик явно не расслышал.

– Погоди, я с рюкзаком разговариваю, дай закончить. – Аверьянов бодренько поднялся на ноги, задрал голову вверх. По рельсам катил следующий состав с породой: скоро она рухнет вниз, и не успеешь желание загадать.

Комиссия тоже раскудахталась, заметила угрозу. О чистых костюмчиках заволновались: что я скажу жене, как домой вернусь? Решай, Аверьянов, быстрее, пока не засыпало.

– Пусть этот состав не разгрузится в ближайший час.

Простые слова возымели нежданный резонанс. Великан вскинул голову, пыль с шеи сошла лавиной. Сынок почти зажмурился, схватился за голову: ну, ты и дурак!

Аверьянов сам испугался, потрогал губы:

– Я что-то сейчас ляпнул?

Комиссия, с такими добрыми лицами, подтвердила:

– Да, Аверьянов, мы слышали. Давай четвёртое!

Он попытался отделить голову, чтобы не мешала подсказками: в такой день всякий советчик – враг хорошему. Как же распорядиться такой возможностью, чтобы после не жалеть?

Высоко, за облаками, угадывались чьи-то внимательные глаза. Экзамен! Тащи билет, Аверьянов, Мне Самому интересно стало.

– У меня есть час. Позволь использовать его по назначению. «Всего лишь час дают на артобстрел, Всего лишь час…» – слова Высоцкого Аверьянов помнил прекрасно, когда-то сам любил подпевать: «Кому – до ордена, ну а кому – до «вышки».

Можно отменить озвучку третьего желания. Но на это уйдёт потенциал четвёртого. Стоп! Кто помешает отменить все? Зато я буду подготовлен лучше, не буду разбрасываться по мелочам!

Комиссия ждала, а он носился по площадке, как сорвавшийся с цепи бычок. Его дважды вытаскивали из-под колёс самосвалов, но эти моменты не трогали коллективный поиск решения; оба полушария работали на пределе возможностей. Периодически останавливался, воздевал руки к небесам, и тотчас опускал, понимая, что последний вариант – это снова самообман. Всякое возникающее желание через секунду уже не казалось достойным воплощения.

Мир вокруг ждал, члены комиссии поглядывали на часы, кто-то посетовал: «Это надолго». И вся группа стала тихонько отступать ко входу, из которого недавно вышли. Нет комиссии – не с кого спросить.

Даже несмотря на занятость, Аверьянов вполглаза наблюдал за обстановкой.

– Стоять! Мы так не договаривались! Ещё минутку дайте, сделайте шаг навстречу. Ну, теперь-то уж точно не промахнусь!

И послышался вздох разочарования, почудился вообще-то сверху, но и сама планета способна, если принудят. Вся ситуация настолько нервировала, что коллектив поискал мальчика для битья, и нашёл, не сходя с места.

Сынишка великана отделился от стены, удерживая в руке, как официант, блюдо с крышкой. Очень тщательно выбирая путь, чтобы не споткнуться, он приблизился, опустил блюдо на уровень глаз человека.

– Вот твоё четвёртое желание. Возьми.

Евгений старательно отёр ладони о брюки, изогнул брови, присматриваясь; угадать-то можно, но с какого раза.

– Такое маленькое? Оно точно должно быть побольше. Раза в три. – Облизнулся и протянул руку. На крышечке фигурная ручечка, всё такое изящное и миниатюрное.

Его как кто под руку толкнул. Крышка в пальцах, под крышкой стакан горячего чая.

Глаза побежали по лицам, спрашивая: разве я этого хотел? Что-то не припомню.

Комиссия с неудовольствием развела руками: вот те раз!

Евгений осторожно зыркнул из-под бровей в небеса. Там нашёл озабоченное лицо.

Но на помощь всем бросился переводчик: его лицо озарила идея, как помочь делу.

– Ты этого хотел, вспомни!

– Не помню, хоть убей.

– Убей? Надо было раньше просить, теперь поздно. Неуязвимый, непобедимый, непробиваемый ты наш.

– Я не хотел… Вообще-то, хотел, но не сразу.

– Ты хотел.

– Доказательства!

– А разве они нужны? После спирта, да спустя шесть часов, у тебя всё внутри пересохло.

– Ну, пересохло. А как это можно увязать с исполнением самого главного желания?

Комиссия снова развела руками, но теперь смело отправилась на выход. Или на вход, как у них тут быстро меняются названия.

Аверьянов смирился. Хороший розыгрыш. Пусть порадуются. Взял стакан в богатом подстаканнике, пригубил. Вкус показался не очень.

– Я в чай добавляю тридцать граммов водки.

– Здесь – пятьдесят. – Сынок, с готовностью ответить на любые вопросы, подпёр бока кулаками, нависал над человеком и готов был ублажить любую прихоть.

– А если померить? – Евгений приложился, выдул четверть стакана. И тут до него дошло, что организм нуждался именно в этом. Как же мы мало знаем про свой организм, как не хотим слышать его приказов!

– Но теперь ты согласен, что чай и был твоим непреодолимым желанием?

– Согласен. Но ты внушал. Внушал! Или будешь отрицать?

– Не внушал, а констатировал факт.

– Снова обвели вокруг пальца.

– Кто?

– Да есть ребята… Там, на поверхности.

Глава 10

Напоследок, перед посадкой на тележку, ему наговорили всякого. Даже от великана донесли напутствие: «Не подведи!» Сын собрался сопровождать до точки входа, но тут уже йети отмёл желающих и возражения, слегка на эмоциях, повысив голос, потребовал, чтобы ему доверили это дело: я его привёл, я и отведу.

Подали чистую тележку, прямо вымели и пропылесосили, пока стояла на стоянке; выглядел Аверьянов если не победителем, то очень довольным. Однако, какая-то одна мысль не давала ему покоя, нет-нет, да и глянет по сторонам, как ищет кого.

Папаша прогудел, и вскоре объявилась та красавица, Смертушка и вечный попутчик Аверьянова, та – которая приводит в мир Яви, потом встречает на выходе.

Они обменялись короткими взглядами. Оказывается, можно многое сказать за несколько мгновений. И только теперь, тут и спрашивать не надо, лицо посветлело, ушла досада с него: теперь можно ехать.

Назад катили веселее, йети вообще устроился иначе, сел мордой к экскурсанту. И, пока ехали, несколько раз швырял в него камушки. Они сгорали, не долетая. Всякий раз угукал, сопровождая аннигиляцию снаряда.

– Тебе не надоело? Может быть, хватит?

– Угу. – Но через несколько минут снова запускал, чтобы освежить память. Я, мол, детям своим буду рассказывать. Ты представляешь? Усядутся вокруг потомки, станут просить: ну дедушка, расскажи про Аверьянова, как ты в него камушки метал.

В какой-то момент Женька махнул рукой: делай, что хочешь! Я больше слова не скажу. А вот когда йети смело пошёл с ним по тоннелю и сдал на руки Димке, да собралось столько народу, Аверьянов прикинул, что всё идёт, как надо. Контакт с людьми налажен, и мы теперь не будем шарахаться друг друга. Нам давно пора объединиться против захватчика, и первые шаги в этом направлении сделаны.

Человек шестьдесят, не меньше, собралось в одном месте, бросили работу. Как-то уж больно быстро разошлась весть, пришли все, кто трудился поблизости. Двое военных из охраны, с той стороны, тоже присоединились. Их никто не звал, сами каким-то образом пронюхали.

«Хаммер» стоял на своём месте, Дима проверял давление в шинах, и говорил потише, чтобы не все слышали:

– Хотели их выставить, потом наши подсказали – пусть глядят, своим передадут или сохранят в тайне, – неважно. Слухи всё равно расползутся. Среди военных полно наших, кто сердцем с нами, но открыто перейти на сторону народа пока не могут.

– Вот на этом и подлавливает система: семью кормить, кредит выплачивать. – Аверьянов не выпускал из рук лямки рюкзака, ногами страховал новое приобретение.

– Положи в машину, что вцепился?

– Э, нет, не проси. Этому рюкзаку на всей планете пары не найдёшь.

– Китайцы сошьют.

– Это кажется. Мой рюкзак прошёл спецподготовку, и я ещё не знаю всех его преимуществ.

– Побывал под машиной тоже, что тут гадать?

– Кто ж тебе правду скажет? Молчать буду, чтобы не угнали. В моих словах, надеюсь, ты найдёшь правильный ответ.

Вытер руки Дима, оглядывая провожающих, спросил:

– Как тебе наш спирт?

– Очень помог. На всю оставшуюся жизнь запомню. – И, без перехода, озадачил: – Я сейчас кое-что понял, о чём прежде не задумывался. Вот смотри, мы видим многое, но смыслы не постигаем. Вот воробей, к примеру. А ведь ни одного похожего. Смотрим на зебр, и нам они кажутся одинаковыми.

– Садись. Пора выдвигаться.

Хлопнули дверьми, Аверьянов на своей волне, оглянулся – как прощался с местом.

– У тебя Высоцкий есть?

Дима поставил диск, сделал потише. Тот самый узнаваемый голос. Умел говорить про придавленную законами свободу в горах и про суету городов.

«Весь мир на ладони! Ты счастлив и нем

И только немного завидуешь тем, –

Другим, у которых вершина ещё впереди».

Песни сменяли друг друга, километры стелились под колёса.

– Высоцкий открывается не всем. И не сразу. Он пёр рогом на власть, и она ему этого не простила. – Аверьянов откликнулся на толчок под руку. Дима предлагал спирт. – Нет, в другой раз. Я вот подумал: где-то живёт генерал, который честно заслужил награду. Споил Высоцкого, посадил на иглу. Небось, смотрит на звезду и думает: а это мне вручили за Высоцкого. И, понятно, подвигом таким не похвастаешь. Столько зла мы творим ради того, чтобы твоя задница оставалась в тепле и сытости.

У обоих вертелся в уме вопрос: к поезду успеваем, но до него ещё доехать надо. А кто там держит дорогу под присмотром?

Всякую мысль можно расценить, как предупреждение, особенно на дороге. Тряхануло серьёзно, «хаммер» на долю секунды завис в воздухе. Обычное землетрясение, не было бы последствий. И впереди по курсу появилось нечто, кем-то тщательно просчитанное.

– Кажись, приехали. – Дима остановил музыку и машину, вышел. Метрах в сорока образовалась трещина, и так удачно пересекла дорогу, что поневоле вспомнишь о жрецах и магах, кто способен и на более серьёзные разрушения.

С той стороны тоже кто-то подъезжал. Присмотрелись – та самая тачанка, пулемёты на месте. Возница вне себя: забыл, чего его сюда понесло. Обкатка обкаткой, но зачем же по глухим путям, где возможно всякое?

И на этой стороне трещины свои настроения, тоже не рады обстоятельству.

– Круг дать – это займёт, – Дима глянул на часы.

Аверьянов постеснялся спросить – спешим на тот поезд, в котором Наташа скучает?

Метровая трещина, вроде и перепрыгнуть можно, отпугивает от поступка глубина.

Аверьянов стал примеряться, подходил к самому краю и заглядывал вниз. Рюкзак можно перебросить, но страх поднимался от ступней до колен, из пупка спускался к коленям. Они могут подвести в самый неподходящий момент. Кураторы, поди, столпились у монитора и следят: хватит смелости у тебя?

Разогнаться на «хаммере» – это самый очевидный способ. Гарантий никаких, что управитель трещинами не пересмотрит размеры. Вы прыгайте, а я порешаю.

И такое небо голубое, вдвоём рискнуть? Вот для чего сидит в мозгах устройство, как слизь, выдающее сомнения. Всем угодит: и дураку, и умнице.

– Вдвоём не будем, – объявил Аверьянов. – Слишком лакомый кусок для них. Я один. Рюкзак поможешь перекинуть, дальше я сам.

– Эй, Аверьянов!..

– Я так решил. – Женька крикнул вознице: – До станции подбросишь?

– Будешь прыгать?

– Деваться некуда.

Угонщик неуверенно приблизился к краю. Что тут скажешь? Видит такое не в первый раз, это же Кольский, не хухры-мухры.

– Если перепрыгнешь – довезу.

Димку пробрал мандраж. Двери нараспашку, он сидит на порожке и голову теребит пальцами. Ему кажется, он имеет право отменить задуманное. Если что – ему не простят. И хрен с ним, будет другой поезд! Это не конец света. И как всё складывается, вы только посмотрите! На той стороне тачанка, только прыгни. Рюкзак то легко перекинуть, а как с человеком?

Аверьянов зашёл с его стороны, опёрся рукой на дверь.

– Что думаешь?

– Садись! Для «хаммера» это не яма.

– Но не сейчас. Я решил по-другому. Тобой и машиной рисковать не будем. Это вес. А мне всё равно. Я Смертушку свою сегодня видел, если суждено – бутылку всё равно откроем.

– Я же себе не прощу, если.

– А ты при чём? У меня своя голова на плечах.

Два свидетеля наблюдали за ним, как завороженные. Да и звери, которые смахивали на обычных лошадей, уши держали начеку. Зверь лучше чувствует изменения, чем человек, особенно городской.

Дима тоже обратил внимание, как звери насторожились, вышел из машины, положил руки поверх рюкзака, стал принюхиваться к запахам. И ветер попутный, всё как надо. Пока ноги не оторвутся от края дороги. Вот не должен прыгать Женька, это ловушка.

Аверьянов высчитал по дороге добрую сотню шагов, в обратном направлении. Это уж точно не для разгона. Угонщик тоже заинтересовался, подошёл к трещине.

– Что он там придумал?

– Если бы я знал. – Дима решил сменить тему. Своими излишними размышлениями мы больше мешаем тому, кто настроен превзойти возможности человеческого тела. – Смотрю на тачалку, и гадаю: где-то я уже видел.

– Всё вот эти руками. И этой головой. – Испытатель умел расхваливать свои инструменты, постарался убедить, что они есть в наличии. И ведь не солгал: чтобы сделать, они нужны, и чтобы угнать – тоже пригодятся.

– Какими судьбами тебя занесло в эти края?

– Не поверишь. Кони занесли. Жеребцы безошибочно угадывают, где их ждут лошадки, готовые к играм.

– И где же лошадки? – Дима поискал вокруг, будто минуту назад видел.

– Сам удивлён. Но ты посмотри на дружка, что он делает.

Аверьянов играл пантомиму – руками ощупывал стены и углы незримого сооружения.

– Артист?

– Я бы этого не утверждал, но талантов у него не меряно. Звать-то как?

– Григорий. А ты Дмитрий.

– Верно, но откуда ветер?

– На Кольском два «хаммера». Одного водителя я знаю, Дима, сосед мой. Стало быть, и ты Дима. Народная примета. Или я ошибаюсь?

– Народные приметы верны.

– Что-то нашёл, гляди!

Почти бегом, Аверьянов пустился в обратную сторону. Дима подхватил рюкзак, пустился навстречу. И правильно сделали, что отвлеклись, ему не мешали.

Снова Женька с рюкзаком за плечами, снова к своим расчётам и заготовкам.

Свидетели точно видели, как он руками пошаманил, изобразил движение, будто дверь открыл и сделал шаг.

– Эй! – В его голосе послышалась непередаваемая радость, но голос послышался с другого места, на той стороне.

Оба развернулись. Григорий сдвинул шапку на затылок, хлопнул глазами:

– Я фигею! Как это? – Ещё раз убедившись, что глаза не обманули, повернулся к водителю «хаммера»: – Как это, не понимаю!!

У Димки отлегло: ф-фу!

– С ним не соскучишься, согласен.

– Ну, я дурак, не отрицаю, но ты объясни!

– Что не понятного? Ему очень надо на ту сторону. И тебе нужны была тачанка эта. У вас всё получилось, какие вопросы?

Григорий отправился встречать пассажира, Дима крикнул вдогонку:

– Так довезёшь, я потом с тобой рассчитаюсь.

Угонщик махнул рукой, через минуту вырулил и погнал в сторону станции.

На часах показалось немного лишнего времени, должны успеть.

И тут до него дошло: а билет-то у меня! Нащупал в нагрудном кармане куртки. Тут уже никаких сомнений, не до них. Завёл двигатель, откатил на полсотни метров назад, взял разгон.

Как эта трещина проскочила под брюхом, он хорошо запомнил. Очень глубокая, такие ещё не попадались. Нагнать – казалось бы, чего проще, но уже на первом километре Дима хлопал глазами, вертел головой по сторонам и не мог найти объяснения. Как по другой дороге полетел. Ну, такого не может быть! Что ещё Аверьянов придумал? Или ЭТИ?

На всякий случай, прижался к обочине, вышел осмотреться. Та дорога, точно она. Куда же подевалась тачанка?

– Григорий! – крикнул по трассе, тоже на всякий случай. И что-то толкнуло, – оглянулся. Мать честная! Он от трещины в ста метрах. Что за оптические обманы? А ехать надо, ради билета.

Вернулся за руль, заметил показания спидометра и покатил, стрелка на «сорока». Всё правильно: обочины убегают в тыл, облака на месте, с малым смещением. Сопки почти на месте, но так и должно быть. Как спидометр выдал, что километр взяли, остановился. Через зеркало не видно – вышел. Трещина на том же месте.

– Ну, что? Опустошим бак и будем куковать, пока кто не покажется? – Заглушил двигатель, обошёл вокруг. Упёрся взглядом в поверхность дороги. С виду – всё в порядке. – Почему не едем? – Развернулся в сторону станции, без особой надежды, выкрикнул: – Аверьянов!

Только посвист ветров, наводящих причёски на обочинах.

Установил указательный палец перед носом, довернул до облака и стал считать.

Облако сдвинулось, «американец» не хотел. Делать нечего, решил вернуться к трещине.

Как разломленная буханка, края неровные, крошки давно на дне.

– Что ты хочешь? – неожиданно для себя, он начал разговор с этим ужасом. Такой рот ещё надо подумать, чем накормить. – Аверьянов обошёл, так ты на мне решила отыграться?

Слышно было отчётливо, как внутри отвалился кусок и зашелестел вниз, затихая.

– Но меня-то ты не получишь. А хотелось бы, да?

В ответном молчании можно было прочесть всё, что угодно. Мы – один на один, можешь не стесняться: попроси – я отпущу. Или дай поесть, я голодна. Только не камни, я ими сыта. А ещё я могу открыть кладовую, надо только спуститься. Если не трус.

– Если мне это не кажется, давай, поговорим. Ты крадёшь моё время.

У человека полно неотложных дел. Но вот дыхание остановилось, и ему ничего не нужно.

– У меня с дыханием полный порядок. «Не спешите меня хоронить», – говорится в одной песенке. Я вообще с кем сейчас разговариваю?

Ветер пропел неплохую мелодию. Дима шагнул на обочину, заметил стеклянную конструкцию, даже не понятно, что это было, как именовался товар на прилавке. Кто-то выбросил, теперь ветер забавляется.

Уяснив, что предмет не стоит внимания, сказал:

– Я только теряю время.

Есть силы поважнее времени. Время – лишь инструмент.

– Я торчу здесь…

Что скажешь, к примеру, если уличишь жену в измене?

– Значит, я не сумел дать то, что ей… Отпусти меня!

Наконец. Простые слова – а как трудно произнести, да?

– Я могу ехать?

И, уже не ожидая ответа, не размышляя, что за мистификация такая, с чьей подачи, он прыгнул за руль и помчал, намереваясь догнать.

Просто волшебство какое-то, иначе не скажешь. Дорога просто сливалась под колёса, как бы помогая наверстать упущенное. Когда показались крыши, справа мелькнул железнодорожный мост, он прикинул расстояние до станции. Уже близко. И телефон настойчиво напомнил о себе. Наташка!

«Ты где сейчас?»

– Лечу. Потом расскажу, поезд уже на подходе?

«Можешь не успеть. Мы с Аверьяновым. Я попробую задержать минуты на три, больше не смогу».

– А билет?

«Он есть у Жени».

– То есть? – Дима коснулся кармана на груди. Никаких признаков, что в нём что-то есть. – Чудеса. – А что он мог сказать или добавить? – Так это. Я тогда не нарушаю. Успею – так успею.

Поезд ушёл, конечно, но на перрон он вышел, просто вдохнуть этот воздух. Им только что дышали Наташка и Женька.

– Это ещё что? – Он шагнул к скамейке и обнаружил похожую фляжку. Взболтнул – есть кое-что, отвинтил крышку, понюхал. – В другой раз, говоришь? Ну, ты и мастер, Аверьянов, каких поискать!

Озвучивать загадку не следовало: как её, фляжку, никто не забрал?

А как можно забрать, если не видно?

Всё это смахивало на постановку: тачанка, тре… Нет, трещина – уже не постановка. Ни за какие деньги Голливуд не отгрохает, только монтаж. А если бы он доставил Аверьянова к поезду, то по пути рассказал бы сегодняшний случай. Про коровьих детей Евгений, наверное, не слышал.

Плавно развернулся и покатил домой, прокручивая в уме картинки.

Как йети увёл Аверьянова, в подсобках прозвучал сигнал тревоги. На той стороне, за створами, кипел бой, и что-то мы не рассчитали, получилось маловато воинов, кто свободен от основных занятий. Собственно говоря, такое уже бывало: наши парни ввязывались в сражение, после того, как стратеги успевали сделать маневр. С той стороны не видно, что мы можем приоткрыть и ударить в тыл. В прошлом месяце дважды били коровьи роты, кто-то настойчиво хотел поле боя завалить мясом. Лезут и лезут, то рота ментов, – их сняли с перекрёстков, самых прожорливых, то непонятных работников в форме слуг, с надписями на спинах. Им вручили оружие и вытолкнули на передовую. Роту дворников разбили вчера, сегодня медиков мобилизовали, из тех, у кого выходной.

Знакомство со стратегами Дмитрий запомнил хорошенько. Как практиканта, его привели в отдел, попросили часик ничего не трогать, только наблюдать. Рычаги и кнопки, с жирными символами, в основном – «метёлка», «грабли» и «лопата». На рабочей панели были и другие, с иероглифами, если это не древняя вязь русского письма. Ими парни пользовались редко, а вот три инструмента пользовались популярностью у операторов. Смести медиков на свалку, выкачать в отходах так, что халаты можно выбрасывать.

По истечении часа, оператор, что воевал по правую руку, поставил своё поле боя на паузу и отлучился, новичку задал единственный вопрос: «Разобрался? Приступай!»

– Но это же не игра? Там живые лю…

– Были бы люди, я бы тебе не доверил. Это клоны, или, как чаще говорят, коровьи дети.

– Я вообще-то первый раз.

– Привыкай. Клонов оденут в форму ОМОНа – они не стесняются, насилие над протестующими для многих сводится к накоплению баллов, бухгалтер начисляет за увечья и точные попадания. Расценки доведены до каждого.

– Вот почему в голове не укладывается, откуда столько ненависти.