Текст книги "Короткая память"

Автор книги: Александр Борин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Я сейчас... – сказал он жене.

– Олег!

Но остановить его она не успела.

Терехин уже подходил к Беляеву.

– Извините, – сказал он, – но я все время мучаюсь... У вас такое горе, а я показания против вас даю. – Беляев молчал, и Терехин взволнованно продолжал: – Только не подумайте, что спасаю свою шкуру. Ничего подобного! Как тогда было на мосту, так и говорю... Всю правду... Но если, – Терехин заторопился, – если что-нибудь не так, забыл, может, или не заметил, вы скажите! Я подтвержу следователю...

Беляев по-прежнему молчал.

Екатерина Ивановна издали со страхом смотрела на мужа.

Наконец Беляев поднял голову.

– Делайте что хотите, – сказал он и пошел прочь.

Терехин беспомощно глядел ему вслед.

* * *

Была ночь. Кудинов не спал, ходил по комнате.

Посмотрел на часы. Шел уже третий час.

Он подошел к дивану, взялся за его нижний край, потянул на себя, раздвинул.

Из ящика в головах Кудинов достал простыню, расстелил ее. Достал одеяло, подушку. Бросил их на диван. Достал свою ночную пижаму, коричневую, в светлую полосу. В ящике еще что-то осталось. Матвей Ильич наклонился, достал ночную пижаму Оли. Желтую, в синий горошек. Воротничок и рукава оторочены кружевом...

Кудинов стоял, рассматривал ее. Уткнулся лицом в мягкую теплую ткань и замер.

Стоял так долго, не шевелясь. Почти не дышал.

Потом отнял лицо от Олиной пижамы, посмотрел на расстеленную постель. Но не лег в нее. Придвинул к окну кресло, под ноги подставил стул. Устроился. И закрыл глаза.

* * *

Следователь Зубков был в кабинете городского прокурора.

– Значит, оба были трезвые? – спросил прокурор, немолодой мужчина в светлой украинской рубахе.

– Оба, – сказал Зубков.

Прокурор вздохнул.

– Может, Терехин с вечера глотнул все-таки?

– Вряд ли, – сказал Зубков. – В крови никаких следов.

Они помолчали.

За раскрытым настежь окном шумела летняя улица.

– Объясните, – сказал прокурор, – отчего загорелся «ВАЗ»? Такой сильный удар был?

– Скорее всего, не очень сильный. Но эти «ММЗ‑555» нелепо устроены. Слева выступает бензобак. От удара его сорвало, и бензин хлынул на «Жигули».

– Значит, несчастный случай? – спросил прокурор.

– То, что бак сорвало, возможно... А столкновение произошло по вине одного из водителей.

– Почему вы так думаете?

– А как же иначе, Иван Васильевич? Ширина моста – шесть метров. Стало быть, при аккуратном движении машины свободно бы разъехались. Роковой неизбежности столкновения не было... Десятки машин проезжают там, и ничего, – добавил Зубков.

– Кто же из водителей виноват? – спросил прокурор.

– Пока трудно сказать.

– Ну а ваше предположение? – спросил прокурор.

Зубков пожал плечами:

– Все зависит от того, на чьей полосе произошло столкновение. Если на полосе Терехина, виноват Беляев. На полосе Беляева – виноват Терехин.

– Что говорит Терехин?

– Говорит, ехал по своей полосе.

– Похоже?

– Пожалуй... Правда, «жигуленка» развернуло от удара. Нужно восстановить его первоначальное положение.

– Экспертов привлекали?

– Рано, Иван Васильевич... Их сразу на место надо было вызывать... А этого не получилось... До ближайшей экспертизы сутки езды... На такой срок ведь не перекроешь движение через мост... Теперь уж подождем, пока соберется весь первичный материал.

Они помолчали.

– Что Беляев? – спросил прокурор.

– Твердит одно и то же: «Не хочу жить».

– А по делу что-нибудь показывает?

– Пока ничего. Двух слов от него не добьешься. В состоянии сильнейшей депрессии...

– Это можно понять, – сказал прокурор.

– Конечно, – согласился Зубков.

Они еще помолчали.

– Знаете, о ком я все время думаю? – спросил прокурор.

Зубков отрицательно покачал головой.

– Дочь и невестка у стариков погибли... И если теперь окажется, что в этой смерти виноват их же сын... Если после похорон дочери и невестки еще и сына суждено проводить в тюрьму... – Прокурор махнул рукой: – Лучше не дожить, Зубков.

– Конечно, Иван Васильевич, – согласился 3убков. – Что и говорить!

Прокурор встал, прошелся по кабинету.

– И сегодня... вот это... зависит от нас с вами, – сказал прокурор.

Зубков покачал головой.

– От меня лично ничего не зависит, Иван Васильевич, – возразил он.

– А от кого? – Прокурор остановился. – От меня, что ли?

– От объективных обстоятельств, – сказал Зубков. – Моя обязанность – установить истину... А уж какой она окажется, решать не мне...

Прокурор с интересом глядел на Зубкова.

– Правильно, – сказал он. – Истина! Какое прекрасное слово! С юных лет привыкли: против истины ни на шаг! Мы вот с тобой как живем? День да ночь – сутки прочь. Понемножку радуемся, понемножку страдаем... А истина, она, брат, всегда только тор-же-ствует! – Он поднял вверх палец. – Сказано-то как? Колокольный звон! Под него только и вправе мы спать спокойно. Ибо знаем: совесть наша чиста. – Он вздохнул. – А сегодня я предпочел бы не знать твою истину, – почти грубо сказал он.

Зубков молчал.

– Все имеет свою цену, – сказал прокурор. – Истина тоже... Оттого, что осудим сегодня сына двух несчастных стариков, водители не станут завтра аккуратнее ездить. И аварий на дорогах не убавится.

Зубков молчал.

Прокурор не торопил его.

– А по-моему, Иван Васильевич, вы неправильно рассуждаете, – сказал Зубков.

– Да неужели? – прокурор усмехнулся.

– Мне так кажется... Сегодня мы с вами забудем истину, жалея двух несчастных стариков... А завтра – потому что нам кто-нибудь прикажет... А послезавтра – ради своей личной корысти... И что же получится в результате? Беззаконие и произвол?.. Вот тогда действительно надо пожалеть людей.

– Сколько вам лет, Зубков? – спросил прокурор.

– Двадцать семь. А что?

– Нет, ничего...

– И в пятьдесят буду точно так же рассуждать, – заверил Зубков. – Потому что считаю: повязку никогда нельзя снимать с глаз.

– Какую повязку? – не понял прокурор.

– Которой гражданка Фемида глаза себе завязала, – объяснил Зубков. – Богиня правосудия... Чтобы личные впечатления ей не мешали.

Прокурор ничего не ответил ему, вернулся в свое кресло.

– Разве я не понимаю, Иван Васильевич? – сказал Зубков. – Конечно, проще всего – несчастный случай... Но посудите сами... Вот если б нельзя было ничего предотвратить, ситуация выше сил человеческих, и нет виновных... Тогда конечно... А здесь? Кто-то же был виновен. Остается только выяснить кто – Беляев или Терехин... Разве я неправильно рассуждаю?

– Совершенно правильно, – сказал прокурор. – Вы хороший юрист, Зубков.

– Хороший или нет, не знаю. Но это моя профессия.

– Молодец, – сказал прокурор.

* * *

Старики Беляевы – Степан Алексеевич и Вера Михайловна – лежали в своих постелях.

Вера Михайловна плакала.

– Степочка, – тихо причитала она. – Степочка, что ж это такое?..

Старик поднялся.

– Ты куда, Степочка? – испуганно спросила она.

Он не ответил.

Оделся.

Вышел в сад.

Она засеменила за ним.

– Не пущу, – сказала. – Меня хоть пожалей.

– Не могу, мать, – сказал он. – Не держи...

Она смотрела на него.

– Ну хочешь, Игоря разбужу? – спросила.

– Не смей.

– Ну а Матвея?.. Пусть пойдет с тобой.

– Мне никто не нужен.

– А если упадешь?.. Что случится?.. Кругом ни души... Степочка!

– Ничего со мной не случится, – сказал он. – Пойду и приду. Никуда не денусь.

Она заплакала.

Он пошел не оглядываясь.

Ночной город был темен и пуст.

Беляева увидел постовой милиционер.

– Товарищ Беляев, Степан Алексеевич, – окликнул он, – вы куда?

– Тут недалеко.

Милиционер проводил его взглядом.

Старик шел не останавливаясь.

Медленно ступал больными ногами в теплых на меху ботинках.

Кончилась городская улица. Началось загородное шоссе.

Он все шел...

* * *

Матвей Ильич Кудинов не спал и эту ночь. Мерил шагами комнату. На столе пепельница, полная окурков.

В коридоре раздались шаги. Хлопнула входная дверь, Кудинов прислушался. Какая-то тень мелькнула за окном, в саду. Кудинов вышел на крыльцо. Мужская фигура скрылась за деревьями.

– Игорь, это ты? – негромко спросил Кудинов.

Никто ему не ответил. Кудинов ускорил шаг.

...На поляне под деревом стоял Игорь Степанович.

Через ветку перекинута веревка.

– Игорь! – крикнул Кудинов.

Беляев обернулся.

Кудинов с силой оттащил его от дерева. Сказал задыхаясь:

– Ты с ума сошел, Игорь! Что ты делаешь?!

Беляев молчал.

Кудинов положил ему руки на плечи. Обнял. Сказал:

– Надо жить, Игорь... Надо жить... У нас с тобой нет другого выхода... Надо жить...

Беляев стоял как каменный.

– Это крах, – произнес он. – Моя жизнь кончилась.

Кудинов посмотрел на него. Снял с плеч руки. Неожиданно рассмеялся.

– Твоя жизнь? – спросил он. – И это все, что тебя сейчас тревожит?

Беляев молчал.

– Краха, значит, испугался? – спросил Кудинов. – А как это понимать, объясни? С должности, что ли, снимут? Или чинов лишат?

Беляев молчал.

– А детей сиротами оставить не испугался? Стариков одних бросить на этом свете – ничего?

Беляев молчал.

– Давай, – сказал Кудинов, – вешайся, черт с тобой... Сделай одолжение! – повернулся и пошел в дом.

Беляев постоял немного. Сорвал с дерева веревку и швырнул ее через забор.

* * *

Старик Беляев шел по шоссе.

Начало светать.

Здесь по этой самой дороге несколько дней назад мчались нарядные бежевые «Жигули» с московским номером.

Вот и быстрая горная речка. И мост через нее.

Старик остановился.

Тяжело опустился на каменный бордюр.

Сполз на землю.

Так и лежал, обхватив землю руками, тот самый клочок асфальта, где несколько дней назад горели развернутые поперек моста бежевые «Жигули».

Старик не плакал. Глаза его были сухи.

* * *

Председатель исполкома Фомин уже собирался уходить домой.

Открылась дверь, в кабинет вошел прокурор.

– Законникам привет! – сказал Фомин.

– Добрый вечер, – прокурор тяжело опустился на стул.

– Ну как, – спросил Фомин, собирая в кейс бумаги, – отдали под суд того бандита?

– Какого бандита? – не понял прокурор.

– Шофера грузовика.

Прокурор вздохнул. Налил себе из графина. Выпил.

– А почему вы знаете, что нарушил грузовик? – спросил он.

– То есть? – не понял Фомин.

– Не исключено, виноват сам Беляев, – сказал прокурор.

– Иван Васильевич, – сказал председатель исполкома, – ты понимаешь, что говоришь?

Прокурор ничего не ответил.

– Он же своих близких потерял, – сказал Фомин.

– И поэтому не виноват? – спросил прокурор.

Председатель исполкома пожал плечами, сказал:

– Водитель самосвала пьяный же был.

– Откуда вы взяли? – удивился прокурор. – Трезв как стеклышко.

Возникла пауза.

– Это что, уже окончательно? – спросил Фомин.

– Идет следствие.

Они помолчали.

– Нет, – сказал Фомин. – Быть такого не может. Слышишь? Сознавать, что ты убийца своей жены и сестры... С ума сойти!.. А старикам каково?.. Нет, нет, не хочу!.. Есть же на свете справедливость. Ну пускай не на нашей грешной земле, но вот там, – он показал вверх, – там же должна быть справедливость, а?

– Не знаю, – сказал прокурор, – не по моей части.

– Что?

– Справедливость.

Фомин посмотрел на него.

– А что по твоей части? – спросил он.

– Закон. И истина. А она справедливой быть не обязана. – Прокурор усмехнулся: – Она выше этого.

Помолчали.

– Слушай, – сказал Фомин, – а нельзя... ну, вообще прекратить это дело?!

– Основания? – спросил прокурор.

– Горе! – выкрикнул Фомин. – Человеческое горе! Или тебе мало?

– Горе – понятие внеюридическое, – сказал прокурор.

– Что?

– Говорю, нет такой статьи в кодексе.

Фомин смотрел на него.

– Иван, – тихо произнес он, – что ты говоришь?.. Ты человек или...

– А что я могу сделать? – крикнул прокурор. – Приказать Зубкову? Наплюй, дескать, на закон, забудь свои прямые обязанности? – Он вздохнул. – Да и говорил я уже, – он устало махнул рукой. – Но Зубков продолжает искать истину. И будет ее искать, пока не найдет... Он мне это вполне популярно объяснил...

– Он что, сволочь? – спросил председатель исполкома.

– Кто? Зубков? – Прокурор усмехнулся: – Ну почему же? Отличный парень. Только, извините, очень добросовестный...

– А может быть, мне ему позвонить, – предложил Фомин.

– И что вы ему скажете? – спросил прокурор.

Фомин не ответил.

– Вам Беляева жаль, – сказал прокурор. – Мне, знаете, тоже. А Терехина вам не жаль?

– Водителя грузовика?

– Да... Трое детей, мал мала меньше... Вел себя, можно сказать, героически... До последней минуты пытался спасти женщин. Ожоги получил... Но, – прокурор покачал головой, – ради истины мы с вами будем множить горе. Еще не знаю чье. Но будем. И нет у нас другого выхода...

Фомин и прокурор молчали.

* * *

Терехины обедали.

Мрачный это был обед.

Только дети весело шумели. Максим дудел в дуду из бузины. Таня пела про крокодила Гену. Васька дул в чашку с молоком, устраивал в чашке молочные бури.

– А ну перестать! – прикрикнула на детей Екатерина Ивановна. – Распустились!

Дети удивленно притихли. К такому тону они не привыкли.

Терехин поднялся из-за стола.

– Пойдем, Васенька, – сказал он.

Мальчик живо вскочил со стула.

– Куда это? – спросила Екатерина Ивановна и тут же без всяких слов поняла. – Олег... – жалобно попросила она. – Не надо...

– Почему? – спросил он.

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю, – твердо сказал он. – Раз не прихожу, таюсь и прячусь, значит, виноват... А я ни в чем не виноват... Мне не от кого прятаться... И часы Ольги Степановны надо отдать, – добавил он.

Екатерина Ивановна, сострадая, смотрела на него.

– Дурак, – вздохнула она.

– Идем, Василий, – сказал отец.

Они вышли.

...Терехин медленно брел по улице.

Васька бежал впереди.

* * *

Летом школа была пуста, в ней шел ремонт. Плотники чинили парты, маляры красили стены. До начала учебного года оставалось всего ничего...

Матвей Ильич Кудинов вместе с завхозом ходил по коридорам и осматривал качество работ.

– Тимофей Спиридонович, – спросил Кудинов завхоза, – в какой цвет будем красить второй этаж?

– Охра есть, – сказал завхоз.

– Охра – это ничего. А может, салатовый приятнее?

– Вообще-то приятнее, – согласился завхоз.

– Зато охра веселее, – сказал Кудинов.

– Это точно, – согласился завхоз.

– Но салатовый для зрения лучше.

– Матвей Ильич, – угрожающе сказал завхоз, – в другой раз я одну синьку завезу. Дождетесь.

В это время в коридор вошел Васька Терехин. Он был очень серьезен. С интересом оглядывался кругом.

Кудинов и завхоз обернулись к нему.

– Здравствуйте, товарищ, – сказал Кудинов.

– Здрасте, – сказал Васька.

– По какому вопросу пожаловали? – осведомился Кудинов.

– А где будет мой класс? – спросил Васька.

– Первый?

– Ага.

– Вот, пожалуйста, – Кудинов открыл одну из дверей. – Ну как, нравится?

– Ничего, – Васька оглядел помещение. – А аквариумы будут?

– Аквариумы? – Кудинов развел руками. – Знаешь, как-то не подумали... А чего это мы не познакомились? – спохватился он. – Я Матвей Ильич, директор школы. А тебя как зовут?

– Терехин, – сказал Васька.

Кудинов замолчал.

В это время на пороге появился Олег Олегович, Васькин отец.

– Это будет мой класс, – сообщил ему Васька.

– Красивый, – похвалил Терехин.

На Кудинова он не смотрел.

– Это мой папа, – сообщил Васька Кудинову. – Он тоже Терехин.

Наступила пауза. Долгая, напряженная.

– Послушайте, Терехин, – сказал Кудинов. – Что вам надо?

Терехин не ответил. Стоял, глядел в пол.

Васька с удивлением посмотрел на отца.

– Я вам не судья и не прокурор, – сказал Кудинов. – Мне ничего объяснять не надо... Есть следствие, оно и разберется...

Терехин вздохнул.

– Проблема у меня, – нерешительно проговорил он.

– Какая еще проблема?

– Семь ему только в ноябре, – Терехин кивнул на Ваську, – но я думаю, зачем год терять, пускай идет, учится...

Кудинов молчал.

– Вообще-то он хиленький, – сказал Терехин, – но Ольга Степановна говорила, что школа ему не повредит.

Кудинов перевел взгляд на мальчика.

Тот очень серьезно рассматривал директора школы.

– Хочешь в школу? – спросил его Кудинов.

– Ага, хочу, – сказал Васька.

Кудинов положил руку мальчику на голову, погладил.

– Ладно, пускай учится, – сказал он.

– Большое вам спасибо, – тихо поблагодарил Терехин.

...Кудинов шел по улице. Терехин не отставал от него, шагал рядом. За руку он держал мальчика.

– Что-нибудь еще? – спросил Кудинов. – Не все проблемы решили?

– Часы вот Ольги Степановны, – Терехин протянул их Кудинову.

– Спасибо, – Кудинов положил их в карман.

– Теперь ходят нормально, – сказал Терехин.

– Спасибо, – повторил Кудинов.

...Они стояли у калитки беляевского сада. Терехин опять не уходил, ждал еще чего-то.

– У меня просьба к вам, – сказал он наконец.

– Послушайте, Терехин, – взмолился Кудинов, – есть у вас хоть капля сострадания? Что вы от меня хотите?

Терехин вздохнул.

– Жена облепиху сварила, – сказал он. – Может, возьмете?

– Какую еще облепиху?

– Для вас, от язвы... Ольга Степановна просила... Возьмете? Я принесу...

Терехин, не отрываясь, умоляюще смотрел на Кудинова. Казалось, ничего в жизни не было теперь для Терехина важнее...

– Я вас очень прошу, возьмите, – сказал он.

Васька испуганно, во все глаза смотрел на отца.

Кудинов поглядел на мальчика.

– Хорошо, возьму, – сказал Матвей Ильич.

Терехин заморгал.

– Спасибо, – сказал он. Двумя руками схватил ладонь Кудинова и потряс ее. – Огромное вам спасибо...

И тут Терехин увидел старика Беляева. Он стоял с другой стороны калитки и, не отрываясь, смотрел на Терехина.

– Здравствуйте, Степан Алексеевич, – сказал Терехин.

Старик молчал.

– Степан Алексеевич, – сказал Терехин, – ну хотите, – он прижал к себе сына, – им вот поклянусь... Не виноват я.

Старик не проронил ни слова.

– Уходите, – быстро произнес Кудинов. – Слышите?

Терехин посмотрел на него, хотел было еще что-то сказать, но не сказал, повернулся и пошел прочь.

* * *

Не сняв башмаков, Игорь Степанович Беляев лежал у себя в комнате. Он не спал, глаза его были открыты. На полу в изголовье валялась книга. Видно, взял ее с полки, но так и не открыл. Вечерело. Огня Беляев не зажигал.

В дверь постучали.

– Кто? – спросил Беляев.

В комнату вошел Кудинов.

– А, Матвей! – с облегчением сказал Беляев. – Хорошо, что пришел. Садись.

Кудинов взял себе стул, сел.

– С работы уже? – спросил Беляев.

– Пора, – сказал Кудинов.

– Который же час?

– Девятый.

– А я и не заметил, – сказал Беляев. – Время остановилось.

Они помолчали.

– От Нины телеграмма была, – сказал Беляев. – Тебе и старикам выражает соболезнование.

– Я видел, – сказал Кудинов.

– А про меня ни слова, – сказал Беляев. – Меня как будто не существует.

Кудинов не ответил.

– Матвей, – Беляев сел, опустив ноги на пол, – я так не могу больше... С утра до вечера одна и та же картина перед глазами... Это только кажется, что я живу... Я ведь вместе с ними там, на мосту, остался...

Кудинов молчал.

– Подскажи, посоветуй, как быть, – сказал Беляев, – что мне с собой делать? Ты же умный, добрый, справедливый... Ты всегда был лучше меня... Оля тебя любила... Объясни, куда мне себя девать?.. Повеситься нельзя. А что же можно? Я на все согласен. Но бездействовать, вот так целые дни лежать и ждать, когда ждать уже больше нечего, этого я не могу.

– Игорь, – сказал Кудинов, – можно один вопрос?

– Конечно, – сказал Беляев. – Спрашивай.

– Скажи мне, Игорь, – сказал Кудинов, – Терехин в этой аварии виноват? Или нет? Я хочу знать.

Беляев ничего не ответил, отвернулся.

– А? – спросил Кудинов.

– Не знаю, – сказал Беляев.

– Неправда, Игорь, – сказал Кудинов. – Ты знаешь...

Беляев молчал.

Кудинов сел рядом с ним на диван, обнял его за плечи, прижал к себе.

– Игорь, – сказал он, – послушай... Наше горе никогда не утихнет... Но человек привыкает ко всему, так уж устроен этот мир... Мы тоже научимся жить с нашим горем, уверяю тебя... В конце концов, то, что произошло, это только ужасная нелепая случайность... Зла ты никому не хотел и не мог хотеть... Но если, – он вздохнул, – если сейчас ты допустишь, чтобы в тюрьму вместо тебя сел другой, ни в чем не виновный, отец троих детей, – Кудинов покачал головой, – этого никогда себе не простишь... Жить потом не сможешь...

Беляев молчал.

– Это будет такое злодейство! – сказал Кудинов. – А перед их памятью, Игорь, нельзя совершать злодейство. Мы с тобой это твердо знаем...

– Хорошо, – сказал Беляев. – Договорились...

– Игорь, – Кудинов еще крепче обнял его за плечи. – Ты меня прости... Получается, я сам толкаю тебя в тюрьму... Не представляешь, как это мне трудно... Но что же делать? Терехин был у меня сегодня... Вместе с сыном... Ты бы на них посмотрел.

– Его ты пожалел, – сказал Беляев.

– Но он же не виноват! – воскликнул Кудинов. Ты сам это только что подтвердил.

– Уйди, – попросил Беляев.

– Игорь!

– Я думал, у меня есть брат. А ты…

– Игорь! – в отчаянии сказал Кудинов.

– Уйди, – повторил Беляев.

Кудинов секунду-другую постоял и молча вышел за дверь.

...В саду было темно и тихо. Над аллеей ветер раскачивал фонарь. Светлое пятно туда-сюда маятником пульсировало по дорожке.

– Мотя! – Кудинов услышал голос Веры Михайловны.

Сгорбившись, сидела она на ступеньке крыльца.

Он подошел к ней.

– Был у Игоря? – спросила она. – Да? Как он?

– Ничего, молодцом, – бодро сказал Кудинов.

– Мотя, – спросила Вера Михайловна, – теперь ты от нас уедешь? Из этого склепа?

– Это и мой склеп, мама, – сказал Кудинов.

– Не уезжай, – попросила она.

– Пока не прогоните, никуда не уеду, – сказал он.

Они помолчали.

– Степа сдал совсем, – пожаловалась она. – Я-то ничего, держусь. Двужильная оказалась, а он кончился... Днем и ночью одно твердит: «Пускай не доживу я до суда над Игорем...» Как бы в разуме не повредился...

Кудинов ничего не ответил.

– Ты мне скажи, – старуха с надеждой посмотрела на него. – Игоря ведь не будут судить, верно?.. Тот злодей на них налетел?

Кудинов молчал.

– Почему ты молчишь, Мотя? – еле слышно спросила Вера Михайловна. – Разве Игорь может быть виноват?

Над садовой дорожкой туда-сюда раскачивался фонарь.

– Нет, мама, – глядя на светлое пульсирующее пятно, сказал Кудинов. – Игорь ни в чем не виноват.

* * *

На территории автобазы Терехин подметал двор.

К нему подошел малый в синей спецовке.

– К метле привыкнешь, за баранку не захочешь, – засмеялся он.

Терехин тяжело вздохнул.

– Ладно, Терехин, – сказал малый. – Не тушуйся. Вернут тебе права. Мы тут пишем коллективное письмо. От имени общественности.

– Какое письмо? – не понял Терехин.

– Что «жигуленок» виноват.

– Бесполезно, Ваня, – сказал Терехин. – Он и слышать не хочет.

– Кто? Твой следователь?

– При чем тут следователь? – вздохнул Терехин. – Старик Беляев меня обвиняет…

* * *

Зубков сидел у себя в кабинете, читал дело.

В комнату вошел начальник ГАИ Авдеенко.

– Отгадай, – сказал он, – зелененькое, шуршит, а не деньги?

– Три рубля, – сказал Зубков. – Вот с такой бородой...

– Тогда другая...

– Не надо, – сказал Зубков. – И так голова пухнет.

Авдеенко кивнул на папку, лежащую перед Зубковым:

– Пришла экспертиза?

– Не посылал еще, – сказал Зубков.

– Ну да? – удивился Авдеенко. – А чего тянешь?

– Да концы с концами не сходятся, – сказал Зубков.

– Здрасьте, пожалуйста! – удивился Авдеенко.

– До свидания, – ответил Зубков. – Читаю протокол осмотра места происшествия и понять не моту.

– Не по-русски, что ли?

– Не по-каковски, – сказал Зубков. – Вот смотри. – Он прочел: – «След правого колеса самосвала находится на расстоянии один и одна десятая метра от бордюра моста». Но если, – Зубков поднял голову, – если здесь именно прошло его правое колесо, то, значит, левое колесо на сорок семь сантиметров заехало на встречную полосу.

Авдеенко даже присвистнул.

– Вот те на! А мы с тобой и не заметили? Хороши! Выходит, виноват Терехин?

– Но это же противоречит всем остальным материалам дела, – сказал Зубков. – Подножка самосвала, обод фары, стекло от «Жигулей» – все на полосе Терехина. А след его на полосе Беляева. Где же столкновение произошло? Какая-то чертовщина!

– Пускай эксперты разгадывают, – сказал Авдеенко. – Они шибко умные.

– Бесполезно, – возразил Зубков. – Эксперты не были на месте происшествия. Они оперируют только теми данными, которые мы им даем.

Авдеенко задумался.

– Постой, – сказал он, – но Терехин же подписал этот протокол.

– А в каком он был состоянии? – спросил Зубков. – Что угодно подпишет...

– Не знаю, – сказал Авдеенко. – Подпись есть подпись. Не маленький.

– А тебе его закорючка нужна? Или требуется факт установить? – спросил Зубков.

– Но ведь и твоя закорючка на протоколе есть, – сказал Авдеенко. – Ты его тоже подписал.

Зубков пожал плечами:

– И я тоже мог ошибиться... Асфальт мокрый был. Ждали, пока высохнет...

– Ах ты миленький мой, – сказал Авдеенко. – Ошибочку, значит, допустил?

Зубков не ответил.

– Между прочим, я его тоже подписал, – сказал Авдеенко. – А я лично филькины грамоты не подписываю. Раз подписал, значит, так оно и было.

Зубков посмотрел на него.

– Хорош! – сказал он.

– Уж какой есть, – сказал Авдеенко. – Как ты говоришь? Факты нужны? Вот и давай, Зубков, исходить из фактов. Ты, я, сам Терехин подписали, что самосвал заехал на встречную полосу. Какие же теперь могут быть сомнения?

– А если б я не ткнул тебя в этот протокол? – спросил Зубков. – Сам бы ведь не заметил?

– Большое спасибо, что ткнул, – сказал Авдеенко. – Не то бы, Геночка, нас с тобой обоих ткнули.

* * *

Прокурор Иван Васильевич был у себя в кабинете.

В дверь постучали.

– Можно, – сказал прокурор.

Вошел Игорь Степанович Беляев.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Добрый день, – ответил прокурор.

– Я Беляев Игорь Степанович, – представился Беляев.

Прокурор с интересом оглядел его.

– Очень приятно, – сказал он. – Чем могу служить?

Беляев достал из кармана пиджака вчетверо сложенный листок.

– Прошу приобщить к делу, – он протянул листок прокурору.

– Что это?

– Мое заявление.

Прокурор взял бумагу, надел очки, прочел.

– Да вы садитесь, пожалуйста, – спохватился он.

– Благодарю, – Беляев сел.

Прокурор подумал, провел ладонью по лицу, вздохнул.

– Значит, признаете, что авария случилась по вашей вине?

– Тут все написано, – сказал Беляев.

– А вы не ошибаетесь? – спросил прокурор. – Может, аберрация памяти?

Беляев усмехнулся.

– Не находите, что несколько странный у нас с вами разговор? Обвиняемый признает себя виновным, а прокурор его отговаривает.

– Вы пока еще не обвиняемый, – сказал прокурор. – Постановления о привлечении вас в качестве обвиняемого не было.

– Теперь будет, – сказал Беляев.

– Возможно, – согласился прокурор.

Они помолчали.

– Можно поинтересоваться, что заставило вас сделать такое заявление? – спросил прокурор.

– Я обязан отвечать?

– Если считаете нужным.

– Простите, не считаю, – сказал Беляев.

Опять возникла пауза.

– Скажите, пожалуйста, – спросил прокурор, – почему вы ко мне пришли, а не к следователю?

– Предпочитаю иметь дело с лицом, принимающим решение, а не с исполнителем, – сказал Беляев, – гораздо меньше волокиты.

– Но в таких делах решение принимает следователь, – объяснил прокурор. – Я его только утверждаю.

– Ну что ж, – сказал Беляев. – Пусть так.

– Да, я бы вас просил, – сказал прокурор. – Тем более имеется одно обстоятельство...

– Какое?

– Вы вот пишете. – Прокурор взял бумагу, прочел: – «Не удержав на повороте машину, я выехал на встречную полосу, по которой двигался самосвал Терехина». – Он поднял голову. – А между тем в протоколе осмотра места происшествия, подписанном всеми, и Терехиным в частности, сказано, что Терехин, наоборот, заехал на вашу полосу.

– Как это? – спросил Беляев.

– А вот так, – сказал прокурор. – Черным по белому... Правда, это противоречит некоторым другим обстоятельствам дела. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь.

Беляев молчал.

– Хорошо, Игорь Степанович, – сказал прокурор. – Я попрошу приобщить ваше заявление к делу.

Беляев поднялся.

Помедлив несколько секунд, он вышел.

* * *

Старик Степан Алексеевич Беляев шел по улице. Был он опять в черном выходном костюме и при орденах.

В городе Степана Алексеевича знали. Многие с ним здоровались. Однако он не замечал никого.

Подошел к зданию горисполкома. Медленно, останавливаясь на каждой площадке, поднялся на третий этаж. Вошел в приемную.

Здесь был народ. Люди ждали, пока председатель исполкома освободится.

Секретарша печатала на машинке.

Степан Алексеевич, не обращая ни на кого внимания, направился к двери, обитой коричневым дерматином.

– Минуту! – секретарша подняла голову от машинки. – У Павла Максимовича совещание.

Но старик ее не услышал.

– Это Беляев, – вполголоса объяснил кто-то.

– Ну и что? – возмутилась секретарша. – Председатель занят.

...Фомин вел совещание.

– ...Доклад – минут сорок, – говорил он. – Содоклад, я думаю...

Дверь в кабинет открылась.

Фомин замолчал и грозно обернулся.

На пороге стоял старик Беляев.

– Степан Алексеевич? – удивился Фомин. – Что случилось?

За спиной Беляева выросла секретарша.

– Павел Максимович, я сказала товарищу... – начала было она, но Фомин махнул ей рукой, и секретарша скрылась за дверью.

– Что случилось, отец? – повторил Фомин.

– Зачем следователь сына таскает? – спросил старик. – Что он вам сделал?

– Порядок такой, – сказал Фомин, – идет следствие.

– Никакого следствия нет, – сказал Старик. – Убийца на свободе гуляет.

– Да ты садись, отец, – сказал Фомин. – Садись, пожалуйста.

Но Беляев не сел. Сказал:

– Он в дом ко мне явился. Терехин убил дочь, а теперь надо мной издевается!.. А вы все молчите, вам наплевать... Есть у нас в городе советская власть или ее нету?

Фомин снял телефонную трубку. Набрал номер. Сказал резко:

– Иван Васильевич, привет! Это Фомин... Ну что у тебя с тем делом?.. Когда?.. – Лицо его переменилось. – Сегодня?.. Да, ситуация!.. Ну хорошо, прошу, держи меня в курсе...

Он положил трубку.

Старик вопрошающе смотрел на него.

– Не знаю, что и сказать тебе, отец, – сказал Фомин. – Твой сын, Игорь Степанович, был сегодня у прокурора и оставил ему заявление, – Фомин развел руками, – в котором признает, что авария произошла по его вине.

– Это неправда, – сказал старик.

– Я только что говорил с прокурором... Ты же слышал.

– Ложь, – сказал старик.

Фомин опять развел руками.

Старик глядел в пол.

– Что делать, отец! – сказал Фомин. – Одно скажу: не многие способны на такой честный поступок.

Старик повернулся и пошел к дверям.

– Постой, отец, я тебе дам машину.

Но старик не остановился. Вышел за дверь.

Тягостное молчание наступило в кабинете.

– Зачем вы ему сказали, Павел Максимович? – укоризненно заметила пожилая женщина, сотрудница исполкома.

– Не знаю, – сказал Фомин. – Зря, наверное... Но каков сын старика-то, а?.. Если хотите, это и называется гражданским мужеством.

– А я думаю, просто хитрый ход в игре, – возразил мужчина помоложе.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Фомин.

– Поживем – увидим... Только добровольцев в тюрьму, извините, не бывает... В это я не верю.

– А ты побывай в его шкуре, тогда и поговорим, – усмехнулся бородач, заведующий культотделом.

В это время распахнулась дверь и в кабинет быстро вошла секретарша.