Текст книги "Светлое будущее"

Автор книги: Александр Зиновьев

О БОГЕ

– Дядя Антон, – говорит Ленка, – а зачем люди выдумали Бога?

– Спроси у отца, – говорит Антон, – он по этой части специалист.

– Папа считает, что люди выдумали Бога для того, чтобы господствующим классам было удобно держать в узде эксплуатируемых. И вы так думаете?

– Нет, не так.

– А как?

– Длинная история. Во-первых, богов выдумывали уже в обществах, которые согласно марксизму были еще бесклассовыми. Во-вторых, богов выдумывали разных. И дело тут не просто в том, что были и есть различные, но однопорядковые (равноправные, скажем так) религии. Христианский Бог – это особый бог среди всех прочих, ибо лишь с ним была создана западная цивилизация как особая социальная организация множества индивидов, обладающих сознанием своего «Я». В этом смысле выдумывая Бога (т. е. выдумывая именно такого Бога), люди выдумывали самих себя как самодовлеющие личности. Это было изобретение, нечто искусственно созданное.

– А что обо всем этом можно почитать? Я имею в виду не эту... нашу дребедень, а что-нибудь приличное?

– Перед революцией в России были великолепные писатели, так или иначе затрагивавшие вопросы религии. Флоренский, Бердяев, Мережковский, братья Трубецкие, Розанов, Шестов... Прочитай внимательнее для начала Достоевского, Легенду о Великом Инквизиторе в «Братьях Карамазовых».

– А вы сами верите?

– Трудный вопрос. Хочу верить, но не могу. Я не принимаю Его в расчет в осуществлении своих действий как реальный факт, но я стремлюсь вести себя так, как будто Он видит все, и я не хочу, чтобы мне было стыдно перед Ним. В критические минуты я молю Его о помощи и надеюсь на Него. В общем, для меня проблема Бога не есть проблема естественнонаучная. Это для меня проблема моей собственной духовности, проблема моего «Я», моей совести, скажем так. Думаю, что и для многих эта проблема такова же. Марксизм отвер-гает религию. Это – его право. Религию можно уничтожить усилиями государства. Но нельзя уничтожить факты духовности, породившие в свое время христианскую религию, не уничтожив представления человека о самом себе как о самодовлеющей ценности. Признание Бога для меня равносильно ощущению в себе наличия совести.

– Значит, какая-то религия нужна?

– Она возможна.

– А разве марксизм – не религия?

– Марксизм вытесняет религию, но не замещает ее. Марксизм не религия. Это антирелигия. Не просто в том смысле, что он враждебен религии как наука. Марксизм не наука. А наука в наше время не враждебна религии, – она не опровергает ее никак. Марксизм есть идеология, но – антирелигия. В том смысле, что порожден явлениями духовности, которые противоположны явлениям, породившим религиозность, и сам культивирует эти явления. Например, с точки зрения религиозного сознания насилие над одним ни в чем не повинным человеком не оправдывается никакими будущими благами для миллионов людей и всего человечества. Марксизм, отвергая абсолютность морали, так или иначе культивирует в людях способность осуществлять такое насилие, прикрываясь разговорами о благе народа. Неизбежно с этим оказывается связанной ложь, которая тоже фактически оправдывается и лицемерно выдается за правду. И так во всем, что касается тончайших продуктов цивилизации в отношении человеческой личности.

– Но не зря же люди боролись против религии?! И хорошие люди! Честные и умные!

– Это другой вопрос. В обществе скромных и сдержанных в сексуальном отношении людей можно выглядеть передовым и прогрессивным, проповедуя свободную любовь. Хорошо проповедовать заботу о благе народа, сидя в богатой гостиной за сытным столом в обществе красивых и хорошо одетых женщин. В обществе, в котором сильно развито религиозно-нравственное сознание, проповедник атеизма выступает как просветитель, борец за благо человечества, враг мракобесия. Это – одно. И иное дело – общество, в котором до основания разрушено религиозно-нравственное сознание и есть духовный голод именно в этом. Голодному нужен хлеб, а не болтовня о том, что, насыщаясь, мы тем самым убиваем себя.

Такой разговор в нашем доме типичен. И часто после этого я остаюсь с Антоном наедине и настаиваю на том, чтобы это прекратилось. Мы договариваемся, что Антон не будет к нам приходить. Но через два-три дня мы нее замечаем, что давненько не приходил Зимин, ребята бегут к телефону и, вырывая друг у друга трубку, вопят, чтобы дядя Антон немедленно приходил. И с Наташей, конечно. Мы соскучились!

БОЙЦЫ ВСПОМИНАЮТ

В связи с прошлым «круглым» юбилеем Победы ребята из редколлегии стенгазеты, забыв прошлые уроки (впрочем, это – совсем другие люди, так что помнить или забывать им вообще нечего), опять попросили Антона написать им что-нибудь. И Антон, тряхнув стариной, выдал им тут же с ходу стих. Никто не поверил, что это была импровизация. Но я знаю Антона, он никогда не врет. Стихотворение, конечно, не напечатали. Вот оно:

 
Геройский подвиг совершить —
Они болтали без умолку.
А я мечтал (чего грешить?)
Сорваться ночью в самоволку.
 
 
Бабенку какую ни есть поймать.
И, время не тратя, на месте зажать.
Пол-литра сивухи вдвоем раздавить,
Цигарку свернуть. Рукавом закусить.
 
 
Они, когда настал наш час,
В тылах осели или в штабе.
Отнюдь не в бой, «ура» крича,
А шли тайком под юбку к бабе.
 
 
А мне, чтобы им было весело жить,
Велели тот подвиг геройский свершить.
Противника выбить. Ударить. И смять.
Ни шагу обратно. До смерти стоять.
 
 
Как быстро годы пронеслись...
На славный юбилей Победы,
Кто уцелели, собрались
Уже не мальчики, а деды.
 
 
Они все приперлись, конечно, в чинах,
В нашивках, медалях, значках, орденах.
И вот вспоминают минувшие дни
И битвы, где храбро сражались они.
 

РУССКОЕ ГОСТЕВАНИЕ

Дима предложил ввести особый термин «гостевание» (в отличие от термина «гостеприимство») для обозначения специфически российского способа времяпровождения – хождения но гостям. Гостевание (как разъяснял он) не имеет ничего общего с гостеприимством. Мы, например, совершенно негостеприимные люди, но регулярно шляемся по гостям и сами частенько принимаем. Причем ходим далеко не всегда к людям, которых любим или которых хотя бы хотим повидать. И часто принимаем людей, антипатичных нам. Это явление чисто социальное. В чем его природа? Вот лишь несколько аспектов, объясняющих ею (хотя бы частично). Пойти в кино – пустое дело. Раз в год мелькнет мало– мальски терпимый фильм. А все остальное – дрянь. Раньше хотя бы много заграничных фильмов показывали. Теперь – нет. Театр? Бывают изредка хорошие спектакли, но попасть па них практически невозможно. Билеты идут иностранцам, начальству, своим людям. Театров полно, а смотреть нечего, как и в кино. Та же картина и с музыкой, и с живописью, и с литературой. Когда у нас случайно напечатают что-нибудь приличное, вся Москва гоняется за номерами журналов, которые уже нельзя купить и взять в библиотеке. Да и то это обычно разоблачительные произведения. Много на них не протянешь. Телевизор? Хоккей, футбол, ударники комтруда, передовики сельского хозяйства (а жать нечего!), речи, заседания, проводы, встречи... Раньше хотя бы показывали детективы, зарубежные фильмы, выступления оригинальных артистов (наших и западных). Теперь – почти нет. Иностранцы, которых нам теперь показывают, мало чем отличаются от нас. Западная культура нам отбирается в таком виде и количестве, чтобы она не подрывала наши устои и не вызывала нежелательных сравнений. Рестораны и кафе? Во-первых, они, как правило, отвратны. К тому же очереди. И обслуживание занудное. А в самые приличные вообще не попадешь. И дорого. И закрывают рано. Одним словом, возьми любую сторону дела, выход напрашивается один: сходить в гости, пригласить к себе гостей. Причем гостевание не только вынуждено обстоятельствами. Оно играет и позитивную роль: обмен информацией, которую из газет не узнаешь, поддерживание нужных связей, обсуждение деловых вопросов, ощущение нужности (при общей тенденции к взаимной изоляции и обесценивании личности это очень важно), реализация каких-то творческих потенций (стихи, анекдоты, рассказы, рисунки). И, конечно, вкусная еда. Обычно гостям стремятся подать лучшее. Даже своеобразное соревнование получается. Женщины себя показывают, т. е. свои туалеты. Практически их больше показать негде. А средства на них уходят немалые. Жалко, пропадут, так никто и не увидит! И самоутверждение. Удалось, например, кому-то съездить за границу. Удовольствие, конечно. Но гораздо большее удовлетворение дает то, что об этом другие узнают, что ты будешь рассказывать о поездке и на какое-то время будешь в центре внимания. Одним словом, российское гостевание есть специфически социальное явление. Сразу оговорюсь: не могу судить о его распространении как в разных местах страны, так и в разных слоях общества. Знаю только, что это – характерное явление в московских интеллигентско-чиновничьих кругах. Имеются, по всей вероятности, вариации в зависимости от места, слоя, времени года, национальных особенностей.

– Смешно, – говорит Дима. – Люди двадцатого века и цивилизованной страны, а говорим о себе так, как будто занимаемся описанием образа жизни какого-нибудь недавно открытого дикого племени: огонь добывают трением, питаются червяками и кореньями, женщины готовят пищу, мужчины уходят с копьями на охоту...

– Ничего смешного, – говорит Антон. – Отрицание отрицания. Мы и есть дикари. Мы в некотором отношении снова оказались на дне человеческой истории. И нам снова надо проделать весь путь, который ведет к возникновению и развитию цивилизации. А мы сами этого еще не знаем. И на Западе не знают тем более. Так что правдивое описание нашего быта и производственной жизни до мельчайших деталей – великое дело самопознания и познания того, что такое коммунизм.

– Ну, это еще не коммунизм, – говорю я. – При коммунизме этого не будет. При коммунизме, как тебе известно...

– У нас давно настоящий коммунизм, – говорит Антон. – И от каждого по способности выполнено. И каждому по потребности тоже. Давно пора понять, что это все – пустые фразы, которые можно толковать вкривь и вкось. Наше общество само определяет, каковы твои способности и потребности. Это – социальное явление, a не психологическое. Мы все распределены по рубрикам, рангам, ячейкам. И нашим социальным положением определяется все прочее, касающееся нашей жизни. Корытовы едут отдыхать в Италию. А ты разве не мог бы по твоим деньгам позволить себе это? Даже я мог бы, сжались бы и сэкономили. Вы собираетесь в Болгарию, на Золотые Пески. Это-то мы потянули бы запросто. Но... Канарейкин по сравнению с тобой – законченный кретин. Но он – академик. И везде, где приводятся имена выдающихся наших философов, он есть. А ты – не везде. И если вы встречаетесь вместе, он всегда идет впереди тебя. Извини меня, но Лебедев на несколько порядков выше нас всех. А его почти не упоминают. А если и упоминают, то ты в сравнении с ним выглядишь гением. Общество знает, у кого какие способности и потребности.

– Ты, Антон, умница, – говорит Дима. – Забавная ситуация получается. Вот официальная точка зрения: научный коммунизм (т. е. наука о коммунизме) создан сто лет назад, а самого коммунизма, как реальности, еще нет.

– Есть зримые черты, отдельные явления, – говорю я.

– Чушь, – говорит Антон. – Коммунистическое общество мыслится как эмпирическое явление, а не абстрактная система. Всякому ученому известна азбучная истина: если нет предмета, то не может быть и опытной (подчеркиваю) науки о нем. Проект дома, машины? Проект, не есть наука, пойми это! Проект может строиться с использованием науки, но сам не есть наука. Это – проект, и ничего более. Опытные науки открывают универсальные законы самих изучаемых объектов. Можно построить проект некоего будущего общества, используя науки. Например – социологию, психологию, историю, естественные науки. Построить научно обоснованный проект. Но то, что вы называете научным коммунизмом, не есть даже научно обоснованный проект. Именно с точки зрения современной науки это дребедень, если понимать его буквально. И наш собственный опыт подтверждает, что это – чисто идеологический вымысел. Но с другой стороны, тот тип общества, который у нас фактически сложился (я его и называю реальным коммунизмом), совершенно не изучен научно. То, что мы с вами о нем иногда говорим (в частности – о гостевании), и есть начало научного его понимания. Но только лишь начало. Собирание фактов. Именно научное изучение этого общества обнаруживает тот факт, что в определенном (и к тому же – единственно реалистическом, здравом) смысле все идеалы и принципы идеологического («научного») коммунизма тут реализованы. Государство и партии тут отмерли в том смысле, что утратили политический характер. Мораль и право отмерли как продукты цивилизации и защиты людей друг от друга и от власти и заменились некоторыми правилами «технического» поведения закрепощенных тварей. Все имеют возможность развивать свои способности и удовлетворять потребности, но – в рамках разумности, устанавливаемых обществом. У нас реально подавляющее большинство населения осуществляет насилие над меньшинством. Правда, при этом оно насилует само себя, позволяя порой очень немногим измываться над собою по своему произволу. Но это уже мелочи. У нас даже денег в марксовском смысле нет. Что это за деньги, если за одну и ту же сумму ты имеешь больше, чем я, если ты можешь иметь нечто за деньги, а я нет!

– Полностью с тобою согласен, – говорит Дима. – Мне, как естественнику, это все абсолютно ясно. Научность в понимании общества состоит не в том, чтобы положить в основу станки, машины, тракторы и тому подобное, а прежде всего в том, чтобы исходить из реальных опытных фактов. А в каком отношении они находятся между собою – это еще надо открыть, а не приписывать априори. Кто знает, может быть, для данного общества именно идеология является определяющей? Идеология – тоже опытный факт. У Маркса было много интересных идей и догадок. Но они потонули в море идеологической дребедени. А последующие поколения марксистов раздули именно идеологический аспект. А у нас это сделали государственной идеологией.

– Но идеология тоже нужна, – говорю я.

– Она не то чтобы нужна, – говорит Антон. – Она тоже есть реальность, с которой надо считаться и которую надо изучать как опытный факт.

Тут я уже не мог более стерпеть. Я обвинил моих собеседников в незнании азов: материя, сознание, идеальное и т. п.

– Черт знает что, – сказал Дима. – Вроде нормальный человек. Неглупый. А стоит чуть-чуть зацепить – такую вонь поднимает, что даже Канарейкин кажется титаном мысли. Мы же не отнимаем у тебя твоих должностей и зарплаты. Пиши себе свои книжки. Будь кем хочешь. Тут же не об этом речь. Между собою-то мы можем говорить откровенно. Вот проблема: является или нет данное состояние общества нормальным, будет ли оно воспроизводиться впредь, являются ли здесь массовые репрессии нормой, является ли отсутствие свободы слова нормой, является ли прикрепление людей нормой и т. д. Твой марксизм на это честного ответа дать не может. Тут наука нужна, настоящая наука. Зачем? Да хотя бы для того, чтобы как-то планировать свою жизнь. Хотя бы для малой части общества. Кому не нужно – пусть не изучает. Но в нашем обществе есть некоторая часть, которая испытывает в этом острую потребность. Мы же с тобой не один год говорим об этом. Только об этом. Профессиональный интерес? Чушь! Даже у тебя это – человеческий интерес. А твой Сашка? А Ленка? А я? На кой... спрашивается, мне это нужно? Я ведь ночей не сплю, думаю. Не зря люди интересуются этим. Мир встревожен успехами коммунизма и хочет знать суть дела. Между прочим, не книги Солженицына возбудили интерес к нам, а наоборот, именно естественный интерес мира к растущей угрозе коммунизма обеспечил успех книг Солженицына и интерес к ним.

По телевизору стали показывать митинг на каком-то заводе по поводу вручения заводу ордена. На митинг прибыли почти все высшие руководители во главе с Самим.

– Зачем это они скопом приехали? – удивился я.

– Как зачем? – удивился Дима моему удивлению. – Там же во время съезда заварушка была. Что-то похожее на забастовку. Вот их и задабривают.

Показали президиум митинга – совершенно одинаковые дубовые обрюзгшие физиономии и ордена, ордена, ордена.

– Господи! – не выдержала Тамурка. – Ну и морды! Откуда они такие берутся?!

– Сами производим, – сказал Дима. – Типично советские морды. Вот вам оно, лицо коммунизма. Любуйтесь!

ТЕЩА

Моя Теща – обычный советский пенсионер, надежнейший оплот советской власти. И о ней не стоило бы говорить, если бы она не входила в число существенных условий творческой деятельности советского ученого.

Итак, моя Теща – бывшая заслуженная учительница литературы и русского языка, женщина в высшей степени интеллигентная. Пару лет тому назад ушла (а Ленка говорит, что ее выперли) на заслуженный покой, пополнив и без того переполненные ряды советских террористов-пенсионеров. О, советский пенсионер – неслыханное в прошлой истории человечества явление, еще не описанное в художественной литературе и не изученное в науке. Некоторая категория советских людей (и очень значительная) живет необычайно долго, но еще задолго до выхода на пенсию утрачивает способность не то чтобы нормально, но хотя бы мало-мальски терпимо работать. У рабочих, говорят, на пенсию идут охотно, поскольку работать не так-то легко. Но рабочих не так уж много. А в служивых кругах, составляющих гигантскую часть населения, на пенсию обычно выгоняют с большим трудом. И вот изгнанный на пенсию совслужащий (в том числе ученые, учителя, врачи, профессора, полковники и т. п.), полный сил и служебного рвения, стремится заняться общественно полезным трудом. Конечно, по возможности за приличную зарплату. Такой пенсионер входит во всякого рода комиссии, комитеты, советы. И играет при этом роль далеко не последнюю. Так, в свое время кампания по борьбе с «тунеядцами» велась в основном руками пенсионеров. А если вам нужно поехать в заграничную командировку, то тут вам пенсионеров не миновать. Вас непременно вызовут на комиссию в райком партии. А там – пенсионер. И начнет тебя (тут обращаются к вам только на «ты») гонять. А где находится Австралия? А какой строй в Бельгии? А что сказал товарищ такой-то на...? И попробуй не ответить! Или попробуй хотя бы непочтительно отнестись к такой маразматической крысе!.. Но вернемся к Теще.

Выйдя на пенсию, Теща в полном соответствии с нашей пропагандой решила, что теперь ей все и всё обязаны, потому как она заслужила. И разумеется, ей должны уступать место в общественном транспорте. И хотя ей никуда ехать не надо было, она немедленно решила реализовать свое право. Прихватив с собою Ленку (она потом нам и рассказала об этом), Теща влезла в сравнительно свободный вагон метро и наметила жертву – сравнительно молодого мужчину с бородой. С бородой – значит, интеллигент, из этих самых. Мерзавец, конечно. И наверняка хам. Учить таких надо! Распустились! Какая-то девочка предложила Теще место, но это ее не устраивало. Она должна взять место с боем! Теща протолкнулась к намеченной жертве и уставилась на нее взглядом королевской кобры. Некоторое время мужчина не замечал (делал вид, конечно!) нависшей над ним угрозы. Потом он заметил, что перед ним стоит еще не старая и довольно миловидная женщина, и приготовился встать и галантно уступить ей место. Но не успел.

– Хам, – сказала Теща. – Ишь, развалился! И делает вид, негодяй, что не замечает стоящих перед ним всеми уважаемых, заслуженных, старших по возрасту женщин! Ну и молодежь пошла! Распустились! На всем готовеньком!..

Услышав такое, мужчина растерялся и забыл о своем первоначальном намерении. С поразительной быстротой полемика охватила весь вагон. Поскольку большинство пассажиров стояло, а среди них преобладали лица среднего и пожилого возраста, то они и захватили инициативу. Кто-то потребовал установить личность сидящего и доставить его куда следует. Кто-то предложил сообщить по месту работы, в профсоюзную, комсомольскую и партийную организации. Кто-то категорически заявил, что нужен фельетон в газету. Заговорили об оппозиционерах, критиканах, клеветниках, идеологических диверсантах. Стали поносить бороды, мини-юбки, макси-юбки, миди-юбки, узкие джинсы, широкие брюки, абстракционистов, арабов (после того, как они в чем-то нас не послушались, их разрешили ругать)... На конечной остановке мужчина с трудом встал и, опираясь на костыль, поволок негнущиеся конечности к выходу. Пассажиры разбрелись по своим делам. Теща поехала обратно. Дома она включила на полную мощность цветной телевизор и с нарастающим интересом стала следить за тем, как центральный нападающий хоккейной команды «Зори коммунизма» Роберт Рылов выламывал ребра полузащитнику команды «Ыджавахарлалпахтакайраткор». Время от времени Теща издавала воинственные вопли: «Шайбу, лопух!», «Мазила, твою мать!», «Боб, дай ему по яйцам!». Когда Рылов наконец-то впихнул шайбу в ворота противника вместе с вратарем, Теща подскочила чуть не до потолка и истошно завыла фальшивым сопрано:

 
В хоккей играют настоящие мужчины!
Трус не играет в хоккей!
 

Ленка покатывалась от хохота.

– Бабуля, – вопила она сквозь слезы, – ты прелесть! Из тебя выйдет мировая чувиха!

Этого я вынести уже никак не мог. И, схватившись за голову, битком набитую категориями диалектического и исторического материализма, ринулся на кухню, к Та– мурке.

– Умоляю, уйми ты эту... как ее... твою мамочку! Я же творческим трудом занят!!

– Ну и твори себе на здоровье, – сказала спокойно Тамурка. – Она тебе не мешает. Чем она тебе помешала?! Телевизор? Так ты сначала уйми свою дочь. Она с утра на весь квартал прокручивает идиотские негритянские мелодии. Из милиции уже приходили. Выкрутилась только благодаря тому, что пообещала донести начальству: мол, они не одобряют нашу гениальную внешнюю политику по отношению к неграм. Не нравится – катись на все четыре стороны. Держать не будем. Катись к своей Штучке!

Штучка – это, надо полагать, Светка. Как она про нее пронюхала? Впрочем, ничего она не нюхала. Ей на это начхать. Просто она знает, что у меня есть такая секретарша. И если бы даже у меня со Светкой ничего не было, Тамурка все равно обвиняла бы меня в сожительстве с нею. Это – обычная форма семейных взаимоотношений. Полемический прием, как сказал бы Димка. Спорить с Тамуркой бессмысленно, я в этом убедился в первую же ночь нашей совместной жизни. Уже в первую ночь она сказала мне, что я могу катиться на все четыре стороны. Я бегу в коридор, напяливаю свое заношенное пальто (надо купить новое, а то в этом неприлично ходить! И куда уплывают деньги?!) и направляюсь в Забегаловку – в кафе «Юность» неподалеку от нашего дома. Вслед мне из Ленкиной комнаты несутся вопли народов Африки, освободившихся от колониализма и вставших на путь строительства социализма. Вот уж кто действительно распустился! Выйдут нам эти черномазые боком, помяните мое слово!