Текст книги "Светлое будущее"

Автор книги: Александр Зиновьев

ЛУЧШЕ ВОСПИТЫВАТЬ

Обычная газета. Обычная статья обычного директора обычной школы. Обычный треп по поводу исторического значения съезда и воплощения его предначертаний в школе. Но именно в этой обычности я начал в последнее время угадывать великий смысл всего происходящего.

«Материалы XXV съезда партии, несущие множество новых глубоких идей, мыслей, задач, дали могучий импульс деятельности по перестройке всего процесса обучения и воспитания в школе, поиску новых форм и методов работы с учащимися». И это – не пустая фраза. Представляю себе, какая суматоха творится в школе! Бедные учителя, их наверняка задергали до тошноты и полного отупения!

«Собрания, семинары, пионерские и комсомольские сборы стали проводиться в школе особенно часто. Тема их – съезд партии, новая пятилетка. В эту работу вовлечены сейчас школьники всех классов».

Именно всех классов. И самых младших в том числе. Представляю себе, как ушат пропагандистских помоев выливается сейчас на головы малышей!

«В огромной воспитательной работе прежде всего должен быть умело использован урок. Творчески обращаясь к материалу урока, педагог получает возможность раздвинуть границы детского мышления, найти такой поворот темы, который приблизит, сделает понятными исторические свершения в стране».

Каждый урок! Даже уроки математики и физики превращаются в тошнотворные демагогические назидания! А уж что говорить о литературе и истории!

«Идеями съезда пронизана сейчас вся система обучения и воспитания учащихся. Серьезная, целенаправленная работа по изучению учащимися материалов XXV съезда КПСС только начата. Но уже сегодня она способствует повышению воспитательной эффективности преподавания».

Это действительно так. Всех без исключения (начиная от самого директора и кончая последним первоклассником и уборщицей) тошнит от этого пронизывания. А поди попробуй не пронизывайся! Во-первых, высшие инстанции заедят. Во-вторых, сами друг друга загрызут. Причем в школе разработана и проводится в жизнь целая система конкретных мероприятий, отнимающая у всех время, силы, ум, таланты, настроение. Чего стоит, например, следующее мероприятие:

«Дневник пятилетки» – так называется объемистая тетрадь с аккуратно наклеенными вырезками из газет и журналов, записями и рисунками, рассказывающими о созидательном труде советского народа. Начиная с четвертого класса такой дневник ведет каждый ученик школы».

Начиная с четвертого класса будущий советский человек уже активно приучается быть существом, мало чем отличающимся от старого мелкого партийного функционера, вышедшего на пенсию по глупости. Я спросил у Ленки, неужели и она такой «Дневник пятилетки» делает.

– Пустая формалистика, – сказала Ленка, – у нас пытались, но ничего не вышло. Наша школа привилегированная, ты разве забыл? Кто-то из родителей узнал об этом, пригласил директрису к себе (не то в ЦК, не то в Совмин, не то в КГБ) и велел прекратить этот идиотизм.

Ленкино сообщение меня обескуражило. Оказывается, даже с точки зрения засирания мозгов нашей самой передовой, гениальной и самой сверхнаучной идеологией дети привилегированных слоев имеют преимущество. Впрочем, чему я удивляюсь. Я и раньше не раз замечал сам, что студенты привилегированных высших учебных заведений меньше внимания уделяют марксизму-ленинизму, относятся к нему с большей легкостью, а часто даже с насмешкой и презрением.

Одним словом, с какой стороны ни посмотришь на нашу жизнь, повсюду видишь стремление некоторых слоев нашего общества обеспечить себе возможность хотя бы отчасти жить не по законам коммунистического бытия, а более или менее благополучно, свободно, весело и с наслаждениями. И в обществе идет жесточайшая борьба за то, чтобы выбраться в такие слои. Очередной парадокс нашей жизни: одна из основных тенденций коммунистического образа жизни – завоевать возможность в той или иной мере жить свободно от законов коммунистического образа жизни.

Я было обрадовался удачно найденной формулировке и подумал, что и я не такой уж болван, и я кое-что могу придумать. Но тут же настроение испортилось. Я вспомнил, откуда у меня эта мысль: конечно из книги Антона. Черт бы побрал эту книжку! Неужели я так никогда и не выберусь из этих цепких лап? О чем бы я сам ни подумал, какую бы истину ни сформулировал сам, я каждый раз оказываюсь в положении плагиатора. И у кого?! У человека, не напечатавшего ни одной полноценной статьи. У автора книги, которая никогда не будет напечатана. Но это несправедливо. Я и сам способен на такие выводы. А что, собственно говоря, ты волнуешься. Делай себе их на здоровье. Печатай. Вот тут-то и появляется главная загвоздка. Сочинения, подобные книге Антона, могут валяться годами, любой может из них красть, но никто этого не делает. Почему? А ты попробуй укради! Кто отважится напечатать такое?! А если отважится – каждая мысль по отдельности тривиальна. А целое такое принять никто, кроме автора, не способен.

ТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ

Позвонила Голубкина. Когда-то она была моей аспиранткой и написала неплохую диссертацию. Потом защитила докторскую диссертацию и превратилась в напыщенную и феноменально глупую гусыню. Но ко мне она сохранила (как она сама говорила много раз, что довольно симптоматично) самые лучшие чувства. Она сказала, что Барский заказал ей рецензию на сборник, в котором опубликованы материалы позапозапозапрошлогоднего симпозиума. Сборник вышел только сейчас. Причем Барский в качестве условия потребовал, чтобы Голубкина раскритиковала мое выступление, и указал пункты, по которым это следует сделать. И вот Голубкина не знает, как ей быть, – отказываться от рецензии или писать, но смягчить места, посвященные моему выступлению. Относясь ко мне в высшей степени хорошо, она спрашивает моего совета, как быть. Если она откажется, то писать рецензию будет Собакина. А эта сволочь только и ждет момента, чтобы подложить мне свинью. Если же Голубкина согласится писать, то она хотела бы знать, как лучше написать место о моем выступлении с учетом требований Барского. Барский сказал, что его требования согласованы с соответствующими лицами.

Откровенно говоря, я растерялся. Только вчера Барский звонил к нам и разговаривал с Тамуркой (я сидел в своем «кабинете»). Он до небес превозносил мое выступление. Говорил, что оно – единственное из всех в сборнике, заслуживающее внимания. Тамурка сказала по сему поводу, что Барский наверняка затеял пакость, насколько она разбирается в людях. Я ее обругал за то, что она о людях всегда думает плохо. Барский, конечно, скользкий прохвост. Но в общем он мужик неплохой, и ко мне он относится хорошо. Мне, очевидно, просто не хотелось думать о пакостях. Теперь мне стало очевидно, что Барский, который всю дорогу завидовал мне и ревниво относился к каждой моей книге и статье, к каждой ссылке на мои работы, к каждому упоминанию моей фамилии, решил на сей раз использовать представившуюся ему возможность и подставить мне ножку. Но (это в его натуре) – чужими руками. Сам он хочет выглядеть чистеньким и порядочным. Более того, он это дело представит так, будто он приложил величайшие усилия, чтобы спасти меня от погрома.

С другой стороны – Голубкина. Рецензию она все равно напишет. Согласие она наверняка уже дала. И позвонила она для очистки совести, а может быть, из более подлых глубинных чувств. Она, мол, тоже сделала все возможное. Более того, она об этом разговоре разболтает на всю Москву. И дело будет выглядеть так, будто я сам на себя написал этот донос. Ну и хитрая же бестия, будут говорить обо мне.

Вот вам поразительный пример эволюции нашей либеральной эпохи в нечто иное. Раньше такая вошь, как Барский, даже в мыслях не мог позволить себе ругнуть меня, а хотелось это сделать очень. Теперь даже такое ничтожество, как Голубкина или Собакина (кстати сказать, очень прогрессивные по современным представлениям), готово кусаться публично. Причем мы еще одной ногой стоим в либеральной эпохе: мне самому предлагается выбрать форму, в коей я предпочел бы быть выпоротым.

Все это пронеслось в моей голове молниеносно. Я произвел несложный расчет и установил, что при самом быстром прохождении рецензии через редактирование, обсуждение на редколлегии и включение в план номера рецензия к выборам в академию не поспеет. А там мне будет наплевать. С некоторой точки зрения это будет даже приятно: попаду в преследуемые реакционерами таланты.

– Поступайте, как вам подсказывает ваша совесть, – сказал я Голубкиной. – Я конкретно ничего другого вам посоветовать не могу.

А настроение все равно было испорчено. Хотя знаешь, что наш советский человек с поразительной легкостью идет на подлость, хотя подлость ждешь чуть ли не от каждого близкого к тебе человека, она обрушивается на тебя как полная неожиданность, когда случается актуально. Что плохого я сделал Барскому? Что плохого я сделал какой-то Собакиной, которую видел– то в жизни один раз, да и то на расстоянии? А без меня Голубкина не вылезла бы даже в кандидаты. Откуда в людях это неистребимое желание делать мелкие пакости? Что приобретет для себя Барский? А Голубкина? Не понимаю я всего этого!!..

О СОЦРЕАЛИЗМЕ

Опубликовали списки новых лауреатов Ленинской премии. По литературе премию получил, само собой разумеется, Малков. Как говорит Ленка, получил за идиотские стихи для детей грудного возраста:

 
Баю-баюшки-баю,
Славлю Партию мою.
 

И для детей младшего дошкольного возраста:

 
Ныне даже маленькие детки Перевыполняют пятилетки.
 

Но Малков – глава столичной многотысячной писательской организации. Так что тут все в порядке. Но то, что премию дали Хвостову, это объяснить никак невозможно. Раньше премии тоже давали не за талант и ум, а тем, кто хорошо служил партии и Советскому государству. Но давали тем, кто действительно лучше других служил. Давали задело! А теперь?! Хвостов – классический пример на этот счет. Премию ему дали за роман «Казаджикская степь», посвященный актуальнейшим проблемам нашей жизни: социалистического соревнования, личного и общественного долга, любви, семьи и т. п. в условиях развитого социалистического общества. Роман, как писали рецензенты, многоплановый. Полифонический даже, как романы Достоевского. Среди многочисленной дряни такого рода роман Хвостова нельзя выделить даже как средний. Даже Теща сказала, что это – жуткое барахло. Претензия малограмотного идиота обставить классиков. Очевидно (добавила Теща), У него есть рука Там. Наверняка чей-нибудь Ихний зять. Так нет же, я точно знаю, что нет такой руки. Это – фигура, подобная нашему Агафонову. И получил он премию именно за претензию бездарности выглядеть гением – за нечто глубоко враждебное всякому таланту.

В свое время, когда роман Хвостова вышел, он стал своего рода бестселлером. На черном рынке за него, говорят, платили как за книги Солженицына. Вся Москва издевалась над этой феноменально глупой и претенциозной книжкой. Выражения из нее гуляли по Москве на уровне анекдотов и образцов пошлости. Начинается роман с того, что по бескрайней Казаджикской степи мчится на машине главный герой романа – кандидат философских (!!) наук, согласившийся поехать председателем колхоза поднимать целину в Казаджикской степи. В наших философских кругах особенно потешались над тем, что герой – кандидат именно философских наук. Уж кто-кто, а мы-то досконально знали, что если индивид решил посвятить жизнь философии и тем более сумел стать кандидатом философских наук, то он по определению предназначен для иной жизни – всеми средствами вгрызаться в столичную или по крайней мере крупногородскую жизнь и пробиваться к самым вкусным местам общественного пирога, пожираемого всякого рода паразитами. Но как бы то ни было, наш герой директор-философ едет в машине и мечтает в таком духе. Нет, мол, ничего прекраснее на свете, чем Казаджикская степь. Куда ни взглянешь – ни бугорка, ни деревца, ни живой души. Лишь на мгновение иногда выскочит из норки суслик, встанет на задние лапки, взглянет на тебя с величайшим недоумением и тут же исчезнет. В небе ни облачка. Солнце печет так, что даже десяток ватных халатов и меховая шапка из молодого каракулевого барашка не в силах помочь тебе. Пот крупными каплями падает с кончика носа прямо в рот, приятными холодными ручьями течет по спине и по ногам в сапоги. И хочется одного: вскипятить котел родниковой воды, бросить в него горсть соли, листик зеленого чая и кусок свежего бараньего жира и пить, пить, пить... Но увы – дела.

Этому председателю-идиоту даже не приходит в голову задать себе вопрос: какой же это сверхидиот придумал бросить обжитые земли в европейской части России вблизи крупных городов и превращать эту степь, которая кормила миллионы голов скота и давала мясо, в бесплодную (в ближайшем будущем, как и предсказывали умные специалисты и старики) пыльную пустыню. И не будет ни хлеба, ни мяса, ни шерсти. Наша система, кстати сказать, обладает не только способностью поднимать страну до терпимого состояния из разрухи, но и доводить до состояния разрухи целые отрасли хозяйства (а Антон утверждает, что в тенденции – все хозяйство, что коммунизм вообще есть непрерывная борьба с разрухой и доведение страны до разрухи, что только капиталистическое «окружение» держит нас иногда на уровне). В книге Хвостова, надо признать, очень хорошо описана (помимо воли автора, он-то хотел сказать иное) эта слепая разрушительная сила системы – мания гигантских мероприятий и непреклонная «воля» в доведении их до конца, чего бы это ни стоило.

И далее герой пускается в длинные и нудные философские рассуждения о том, как плохо живут люди в Западной Европе и Америке. Книга вообще построена по модным когда-то западным образцам: главный герой и его оппонент едут в машине, предаются воспоминаниям и ведут дискуссию по острым проблемам современности: спать или не спать с невестой до регистрации брака, помогать детям устраиваться или нет, говорить людям правду о наших промахах или нет. Спутник – оппонент главного героя – попал в колхоз против своего желания, по распределению. Он – сын очень крупного чина. И незадолго до окончания института отца сняли с поста за какие-то бывшие прегрешения. У них отобрали шикарную квартиру. И аспирантура, как выразился сам оппонент, накрылась. Главный герой заметил по этому поводу, что так, мол, вам и надо. Хотя сам держал в Москве квартиру и собирался защищать докторскую. В практике нашей реальной жизни обычно на такие ура-патриотические шаги (вроде поездок на целину) шли крайне бездарные карьеристы, не рассчитывавшие иначе сделать очередной скачок в московской карьере.

Молодой специалист явно заражен западничеством, недоволен советским строем (поскольку его лишили благ цивилизации). Когда главный герой с цитатами из центральных газет (из рубрики «Их нравы») неопровержимо доказывает этому западнику, что на Западе люди страдают, последний заявил, что он страдает от того, что не может страдать так, как страдают на Западе. И главный герой точно определяет, кто такой этот молодой специалист: внутренний эмигрант. Это место книги – откровенный донос и провокация. Автор безапелляционно объявляет причиной нашего оппозиционерства всех родов (диссидентства в том числе) следующие факторы:1)молодежь не знает того, как плохо жить на Западе;2)молодежь не знает того, как хорошо жить у нас; 3) слушают иностранные передачи, читают иностранные книжки, общаются с иностранцами, ездят на Запад (но ведь там же плохо живут?!); 4) зажрались; 5) не чувствуют твердой руки; 6) слишком образованы (сейчас, мол, по-английски чуть ли не каждый пятый болтает, а раньше за это... сам понимаешь!..). И так далее в таком же духе. И автор устами героя вносит «обоснованное» рационализаторское предложение: трудовая повинность для всех в течение трех лет на великих стройках и вообще в «трудных» местах.

Потом машина останавливается: кончился бензин. Оказывается, молодой специалист забыл заправить бензобаки (вот она, поддавшаяся влиянию Запада молодежь!). Воды нет. Еды нет. До ближайшего населенного пункта километров триста, не меньше (за каким, спрашивается, чертом их сюда понесло?!). Молодой специалист струсил(?) и предложил идти пешком. Главный герой счел это дезертирством. Оказывается, они везли в соседний колхоз какую-то ценную дрянь. И если ее оставить без охраны, суслики съедят. Короче говоря, молодой специалист ушел, а герой остался охранять ценную дрянь от сусликов. Молодой дошел и спас свою шкуру (!!). Герой погиб – потерял сознание, и его загрызли суслики. Интересно, реальные суслики едят реальных кандидатов наук или нет? Надо спросить у Ленки. В результате молодой специалист терпит духовное банкротство. Его невеста отказывается выходить за него замуж и вступает в брак с главным героем посмертно. Это, несомненно, открытие не только в нашей, но и в мировой литературе. На месте гибели героя вырастает новый комфортабельный город, куда устремляется передовая молодежь. А хлеба в степи начинают собирать столько, что девать некуда, и приходится по дешевке продавать голодающим американцам. Как заметил один из рецензентов, тут во всей силе проявился один из важнейших принципов социалистического реализма – показывать жизнь в ее революционном развитии. Автор показал ближайшее будущее нашей деревни. И это – после наших скандальных закупок хлеба в той же «голодающей» Америке!

Ощущение такое, будто в глубинах нашей жизни постоянно производится тягучая, вязкая и липкая глупость. Она накапливается и затем начинает выпирать наружу и заполнять собою все поры нашего общества. И ничего ты с ней не поделаешь, ибо эта глупость есть естественный продукт нашей собственной жизнедеятельности.

СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

Когда сообщили, что Ильичу Второму (так в нашем доме окрестили Самого) присвоили очередное звание маршала, даже Теща не удержалась от смеха:

– Блестящая военная карьера! Не удивлюсь, если ему в следующем году присвоят звание генералиссимуса.

–И дадут орден Победы и десятую звезду Героя, – добавила Тамурка. – Господи, что творится. Сумасшедший дом какой-то! Распоясавшиеся идиоты!!

– Что вы так переживаете? – удивилась Ленка. – Пусть потешатся! Они же все старенькие. А старики что дети.

– Не все к старости впадают в детство, – сказала Теща, имея в виду себя в качестве исключения.

– Хорошенькая потеха, – сказал Сашка. – А если война? Опять тогда нами будут командовать маршалы– маразматики. Думаю, что второго подобного испытания страна не вынесет.

– А его и не будет, – сказала Ленка. – В будущей войне от самых главных начальников потребуется одно: поглубже спрятаться в комфортабельные убежища и дать команду нажимать кнопки. На это ума не нужно. А что будет потом – никто не знает.

– Не семья, а Генеральный штаб, – сказал я. – Чтобы судить о таких серьезных вещах, надо быть специалистом...

– Что-то я не замечал особого профессионализма в речах военных специалистов и политических деятелей, – сказал Сашка. – Все они болтают банальности на кухонном уровне.

– И вообще, – сказала Ленка, – чтобы командовать армиями и руководить государством, теперь никакого ума и специального образования не нужно. Надо только ухитриться пробраться туда и захватить власть. Поскольку умные, способные и порядочные люди этим заниматься не хотят или имеют меньше шансов, у нас во главе...

– Ты соображаешь, что говоришь! – вскипела Теща. – Да за такие слова... Да за такие слова... За такие слова...

– Ничего за такие слова не будет пока. Сейчас такие слова говорят все и везде. Шила в мешке не утаишь!..

На другой день Ленка принесла из школы стихотворение своего приятеля:

 
Что ни жест – историческое событие.
Что ни шаг – эпохальное свершение.
Теоретик – не сделавши открытия,
Полководец – не выигравши сражения.
Что ни слово – озарение гения,
Проникновение в глубины мироздания,
Вклад в развитие передового учения,
Всему человечеству мудрейшие указания.
И за годом год этот бред все тянется,
И никто открыто сказать не может:
Это ж косноязычный маразматик и пьяница
На арене истории корчит вам рожи!!
 

Тамурка молча взяла у Ленки листок со, стихотворением, изорвала его в клочки, дала Ленке пощечину и сказала, что если это повторится, то она Ленку выгонит из дому. Ленка сказала, что это – нелогично, что она этого не забудет. И, не утирая слез, ушла, хлопнув дверью. Теща накинулась на меня (мол, мое воспитание). Я сказал, что советскую власть не я устанавливал, что звание маршала Ильичу Второму не я присвоил. Тамурка поймала меня на слове и сказала, что в гении этого идиота произвел я. Я сказал, что это – не семья, а сумасшедший дом, и ушел в свой «кабинет».