Текст книги "Светлое будущее"

Автор книги: Александр Зиновьев

ПРОБЛЕМА НАСИЛИЯ

– Я прочитал в ваших книгах все, что касается насилия, – говорит Безымянный. – Все правильно. Ни к чему не придерешься. Но в этой проблеме есть некоторые аспекты, которые вы обошли молчанием. Если вы не возражаете, я кратко изложу их.

Разговор происходил в квартире Безымянного после стандартного по нынешним временам ужина, детерминированного возможностями наших продуктовых магазинов. Ленка играла с сыном Безымянного в шахматы и, кажется, обыгрывала его, к величайшему его изумлению: первый раз его обыгрывал сверстник, да еще девчонка.

– Надо различать, – продолжал Безымянный, – две формы насилия: на благо индивидов и во вред им. Во втором случае я предпочитаю употреблять термин «насилование». В практике эти формы смешиваются. Власти предпочитают второй вид насилия изображать как первый. Но не всегда это удается. Оправдывается насилование тем, что оно приносит благо другим. В дальнейшем, говоря о насилии, я буду иметь в виду исключительно насилование. Вы, марксисты, утверждаете, что в нашем обществе большинство населения осуществляет насилие (т. с. насилует) над меньшинством. Прекрасно. Пусть это справедливо. Но тут вот какой вопрос возникает. Допустим, имеется страна с населением в двести миллионов человек. Сто один миллион насилует девяносто девять. Это как, по-вашему? Преувеличиваю? Ладно. Пусть его семьдесят миллионов насилуют тридцать. Было же так. Было и похуже. Не возражаете? Вспомните наши беседы об индивидуальности исторического процесса. Тридцать миллионов – это не шутка. Даже для борьбы с единицами бандитов и диссидентов держится огромный аппарат. А тут – миллионы. Нужен гигантский аппарат насилия.

Мало того, нужно все общество организовать в систему, осуществляющую насилие. Так ведь оно и произошло. А что дальше? Непредвиденное теоретиками и исполнителями следствие: аппарат и система насилия большинства над меньшинством оборачивается против самого большинства, становится самодовлеющей силой, которой пользуются отнюдь не те слои общества, ради которых задумано Светлое Будущее. Так ведь оно и произошло. А истины-то эти азбучные. Не надо было быть сверхгением, чтобы такие пустяки предусмотреть в вашем проекте Светлого Будущего. Но дело сделано, не воротишь. Аппарат есть. Система есть. Она требует пищи. Сожрали все, для чего были хоть какие-то основания. А дальше? Нужен насилуемый, понимаете?! Нужен до зарезу. И все прошедшие годы шли мучительные поиски насилуемого. И провал за провалом. Немного повезло с Венгрией, Польшей, Чехословакией. Потом – с самосожженцами, террористами, диссидентами, художниками, новочеркасцами, грузинами, украинскими националистами и т. д. Но это – капля в море. Нет общегосударственного масштаба и размаха. Нет объединяющего принципа. А насилуемый нужен – нужен как внутренний грозный враг. Зачем? Тоже тривиально: направить на него злобу населения, накопившуюся в огромных количествах (вы побродите по Москве, увидите, какой злобой заряжен народ), оправдать свое положение и свои действия, свалить на него следствия своей глупости, угроза всем прочим, упоение властью для массы людей (реализуется инстинкт власти). Выводы? Выводы тоже очевидны: есть одно-единственное средство от насилия – сопротивление, решимость людей сопротивляться. А это – тоже индивидуальное явление. От чего зависит будущая история России? От пустяка: решится Иванов, Петров, Сидоров (т. е. вы, я, ваша дочь, мой сын и т. д.) оказать сопротивление (хотя бы просто протестовать) или нет. А что вы предлагаете с высот гениальнейшей теории? Производительные силы, производственные отношения... Например – переход от рабовладельческого общества к феодальному... Сколь же нам лет жить-то, вы думаете? Тысячу? К тому же в отношении нашего общества вы классовую борьбу исключаете, организацию недовольных (насилуемых!) в партию исключаете. Подумать только, есть теоретические основания для того, чтобы была лишь одна партия!! Неужели вы практически не знаете, что это означает на деле: задушим!! И душим. Насилие во имя большинства? Начинай опять сначала. Грустно. Грустно оттого, что все прекрасно понимают всё. И все лгут, лицемерят, оправдывают и оправдываются. А ради чего? Дети? Да наши дети уже в большинстве случаев отделяются от нас, а через два поколения это совсем чужие люди.

Ленка выиграла три партии. Мы выговорились до дна. Безымянные проводили нас до дома и обещали прийти к нам в гости в ближайшее время.

– Спасибо вам за хороший вечер, – сказал я на прощанье.

– Общение есть величайшее достижение человечества, – сказал Безымянный.

– Между прочим, – сказала Ленка, когда мы пришли домой, – Безымянный-младший тоже пишет стихи. И довольно неплохо. Вот, послушай:

 
Вот и сбылось такое чудо:
Повстречался с самим я Богом!
Он спросил меня, что хочу я,
Отправляяся в жизнь-дорогу.
Я подумал: Просить? Ну, что же!
Вроде я ничем не рискую.
Говорю: Если в силах, Боже,
Просьбу выполни мне такую.
Дай мне чистой любви изведать.
И избавь от измен и мести.
Дай мне друга, с которым беды
Мы любые осилим вместе.
Разреши не кривить душою...
Зло не прятать за доброй миной.
Перед всякой чиновной вшою
Не сгибаться, а быть мужчиной.
Не нажить осторожности к зрелости.
Не познать их газетного счастия.
Восхититься безумием смелости.
Дать гонимому долю участия.
И еще попрошу в заключение —
Разреши мне немножечко дерзости,
Чтоб в кретине не видел я гения
И не видел величия в мерзости.
Видишь, Отче, я молвил Богу
Все желанья мои скромнейшие,
Если кажется слишком много,
Я согласен спуститься на меньшее.
И замешкался Бог с ответом.
И сказал: Признаюсь по чести,
Если выполню просьбу эту,
Ты тотчас же сдохнешь на месте.
Я сказал: Вы уж лучше бросьте
Эти шутки свои, папаша!
Закруглимся-ка лучше на просьбе:
Позабудьте беседу нашу!
 

АЛЬТЕРНАТИВА МАРКСИЗМУ

– Я только что с конгресса, – говорю я. – Встречался там с самыми различными людьми. И разумеется, с врагами марксизма. И все в один голос признают, что Запад не имеет альтернативы марксизму. Они ничего не могут противопоставить марксизму равноценного и со– масштабного ему.

– Ну и что, – говорит Антон. – Они, твои собеседники, просто кретины. О какой альтернативе речь? Спорить с марксистами? Бессмысленно. Что ты им противопоставишь? Научные понятия? Строгие принципы? Доказательства? А они? Демагогию. Двуличные понятия и утверждения. Жульничество. Подлог. Поди поспорь с Тваржинской! Я перед ней беспомощен. Слишком несоизмеримое оружие у нас. Что значат для нее мои апелляции к правилам построения понятий и теорий, к правилам прогнозирования и т. д.? Ровным счетом ничего. А вопить, брызгать слюной, впадать в истерику, как она, я не могу. И велика ли аудитория, которая поймет меня и поддержит? А у нее расчет на самую многочисленную, т. е. на самую примитивную часть населения. К тому же не забывай о мощной поддержке со стороны партии и государства.

– К тому же, – продолжал Антон после того, как я наговорил кучу обычной казенной чепухи, – сама проблема поставлена неверно, не в той плоскости. Альтернатива марксизму есть. Вот она. Во-первых, раскол в рамках самого марксизма. Есть советский марксизм. Есть китайский марксизм. И то и другое – лишь одно название «марксизм». В рамках этого общего названия существуют принципиально несовместимые вещи. Ситуация такая, как в эпоху повсеместного господства религии искать альтернативу религии. Правильно было говорить об альтернативе, например, христианству. Теперь – об альтернативе советскому марксизму. И она есть. «Марксизм» – это просто название многочисленных разнообразных форм нынешней идеологии. Во-вторых, воплощение принципов марксизма в жизнь создает факты реальности, восстающие против него. С этой точки зрения «ГУЛАГ» Солженицына и доклад Хрущева – мощная альтернатива марксизму. Под знаменами марксизма (вернее, марксизмов) собирается подавляющее большинство населения планеты, тяготеющее к нашему образу жизни. Для большинства из них наш уровень жизни – мечта. Нашей реальной истории они не знают. Волнующие нас проблемы для них не существуют. Определенные слои населения (в особенности – наши правящие слои) используют эти тенденции в своих интересах, раздувая безудержную демагогию. К каким последствиям это приведет мир в последующих поколениях – мало кого волнует. Но есть в мире силы, которые сопротивляются этим тенденциям и процессам. Есть люди, которые в той или иной мере понимают суть грядущего и наступившего коммунизма. Понимают перспективы победы его в мировом масштабе. Деятельность этих людей придает антикоммунистическим силам некоторое единство и некоторую идейную окраску. Пусть это не очень определенно. Но это же факт. Вот тебе третья альтернатива. Между прочим – очень перспективная. Антифашизм ведь тоже был не очень-то определенным идейно. И кстати, советский марксизм фактически не был альтернативой фашизму.

– Вот мы и договорились до некоторой определенности, – сказал я. – Где же твое место?

– Я и не скрываю свое место. Оно очевидно. Но я не хочу полемизировать с марксизмом. Любая полемика против марксизма как совокупности текстов, слов, лозунгов, речей и т. п. только укрепляет его. А я не хочу его укреплять. Я хочу рассказать людям, что такое коммунизм как образ жизни. И пусть люди сами выбирают, с кем они. Тут тебе самая мощная альтернатива марксизму: создание потока текстов, говорящих правду о коммунизме. Из них может родиться и идеология, противостоящая марксизму как идеологии.

– Не успеете, – говорю я. – Несмотря ни на что, мир поверит нам, а не вам, ибо он не хочет знать истину. А когда он начнет кое-что соображать, будет уже поздно! Не успеете!

– Боюсь, ты прав. Но для меня нет проблемы расчета. Если даже завтра коммунизм победит во всем мире, и сегодня мне никто не поверит, и голос мой не будет услышан, я все равно попытаюсь сказать то, что я увидел сам.

– Попробуй! Только дадут ли тебе?

– Не имеет значения. Я это должен сделать перед самим собой. Ты знаешь о такой штуке, которая именуется совестью?

РОДИМЫЕ ПЯТНА КАПИТАЛИЗМА

Я давно не был на площади Космонавтов и не знал, что там происходили драматические события. Я узнал о них из фельетона в «Московском вестнике». Оказывается, один хапуга из Министерства внешней торговли (кажется, начальник главка) решил покрыть крышу своей трех(!!) этажной дачи с бассейном(!!) не чем иным, как титаном. Нанял каких-то жуликов, и те за приличную сумму увезли к нему на дачу три крайние буквы («Да з») из Лозунга. Преступление так и осталось бы нераскрытым (на Лозунг уже никто не обращал внимания, привыкли), если бы не один старый пенсионер. Прогуливаясь с праправнучкой по площади, он и заметил, что тут что-то не так.

– Помнится, – проскрипел он, – гуляя с Ильичом вокруг этой площади, мы на этом вот месте видели... что, не помню... но определенно что-то видели.

– Тут церквушка была. Тут – особняк Бегемотова.

– Знаю, знаю. Я не об этом. Тут что-то коммунистическое было.

И только тогда праправнучка заметила отсутствие букв. Была проведена грандиозная работа по расследованию преступления. Говорят, с космического корабля заметили сверкающую крышу на даче проходимца и сообщили куда следует. Тем самым была неопровержимо доказана практическая польза космических полетов. Поскольку титана больше уже не было, недостающие буквы пришлось сколачивать из досок и красить серой краской. Но это было уже не то.

КОРЫТОВЫ

Корытовы получили новую квартиру в «Царском селе» (так называют район Москвы, где строят дома для чиновников аппарата ЦК). На новоселье собралась публика такого ранга, что я и Фрол оказались самыми маленькими. Был и Канарейкин, который весь вечер источал слезливые комплименты моим способностям и красоте Тамары. До него, очевидно, дошли слухи о том, что мы на пути к разводу, и он всячески уговаривал меня беречь такое сокровище, поносил современных ветреных девиц («хищниц»), пел о моральном облике советского ученого. А сам, мерзавец, женился трижды и в свое время переспал со всеми уборщицами, экспедиторшами и секретаршами всех ведомств, где он был начальником. На полчаса заехал даже сам вице-президент Академии наук, а потом – заведующий отделом науки. Все время, пока последний был в квартире, мы все (включая вице) стояли по стойке «смирно», маслено улыбались и внимали его идиотскому лепету по поводу западной клеветы насчет якобы пошатнувшегося продовольственного положения страны: стол Корытовых ломился от продуктов, о существовании которых я давно забыл. Я даже и названий-то их не помню. Особенно меня поразила свежая великолепная клубника (в это время года!). А ведь Корытов – всего лишь мелкая сошка в аппарате ЦК.

Когда самые важные гости разъехались, Корытов увел меня в свой роскошный кабинет, показал свою библиотеку, неслыханную по нынешним возможностям, и под большим секретом сообщил, что в АОН собираются обсуждать мою последнюю статью.

– Зачем? – удивился я. – Ее же обсуждали. И рецензии были. И времени столько прошло.

– В связи с твоим выступлением на конгрессе, – сказал Корытов. – Это твой друг Баранов старается. А Васькин и Тваржинская его подзуживают. Ты не бойся, это все пустяки. Тебя поддержат Канарейкин, Афонин. Сам Митрофан Лукич, кажется, не в восторге от их затеи. Рецензия Еропкина, конечно, поддержка мощнейшая. Но будь готов. Наша жизнь полна неожиданностей, сам понимаешь.

– Послушайте, – сказал я, – нельзя ли отложить это обсуждение недельки на две-три. У меня обострение, завтра или послезавтра ложусь в больницу. А я хотел бы, естественно, быть на обсуждении.

Корытов сразу понял мою мысль. Через месяцы выборы в академию. Если оттянуть обсуждение недели на две, то оно автоматически оттянется месяца на два: перед выборами всем будет не до обсуждения, Баранов сам рвется в академики, Васькину надо будет поить и кормить членов отделения, чтобы они голосовали за него, и т. п. В общем, ход верный.

– Попробую, – сказал Корытов. – Думаю, что выйдет. Между прочим, мне дают отпуск для докторской. Смешно сказать – всего три месяца. Это вы в академии живете как у Христа за пазухой. А нам тут вкалывать приходится с утра до ночи. Я намек Корытова тоже сразу понял. Сказал, что мы в отделе сделаем все от нас зависящее, чтобы провернуть защиту в кратчайшие сроки. Корытов дал мне папку с рукописями.

– Посмотрите там у себя, выскажите замечания, обсудите, – сказал он. – А потом позвони. Обсудим.

Было поздно. Метро уже не работало. И мы с Тамарой полчаса ловили такси. Таксисты отказывались везти в наш район, требовали двойную плату. Наконец мы уговорили «частника». Я чувствовал себя так, как будто меня выкупали в г...е. Тамара была злая, как собака. Великолепие корытовской квартиры и стола ее выбило из колеи. На некогда красивом ее лице (говорят, она и сейчас ничего) было написано полнейшее презрение ко мне как к ничтожеству, не способному выбиться даже в членкоры.

Корытов сдержал свое обещание. Обсуждение отложили на послевыборное время. Теперь этому хитрому кретину надо будет делать докторскую. Кому же это поручить? Кому-нибудь из младших, конечно, пообещав в ближайшее время провести в старшие. Пожалуй, надо дать Канцевичу. Парень толковый, такую муть он накатает за месяц. И по справедливости ему пора в старшие. В младших он уже больше шести лет ходит.

САШКА И АНТОН

– Дядя Антон, – говорит Сашка, – чем же все-таки ваша позиция отличается от Солженицына?

– Не порть мне сына, – говорю я.

– Я уже не маленький, – говорит Сашка. – Как-нибудь сам испорчусь. Так чем же?

– Долго объяснять, – говорит Антон. – Ну, хотя бы общим методом. Я даю противнику все преимущества, готов признать почти все, на чем он настаивает. Вы считаете, что революция была благом для России? Согласен. Партия и народ едины? Согласен. Идеология адекватна обществу? Согласен. От каждого по способностям? Согласен. Каждому по потребностям? Согласен. Понимаешь, я признаю все то, что считают плюсами социализма и коммунизма, а не отвергаю. Я с этого лишь начинаю. И исходя из этих плюсов, я стараюсь объяснить все наши минусы. Я считаю, короче говоря, что все дефекты коммунизма (и социализма) не являются преходящими историческими явлениями или результатом невыполнения каких-то заветов, а являются продуктом воплощения самых положительных идеалов коммунизма. Понимаешь? Я считаю, что самые светлые мечты и идеалы человечества в реальном исполнении дают самые мрачные последствия. Но это не есть некая идеологическая установка или предвзятая идея. Это – вы вод из определенного способа исследования общества. У Солженицына дается просто суммирование и описание фактов и некоторые навязываемые ими идеи и обобщения. Вроде таких: репрессии не случайны, кругом обман и коррупция, никакой свободы слова. У меня другой метод. В чем он состоит? В двух словах и в самом вульгарном виде поясню тебе это следующим образом. Есть законы человеческого поведения, которые я называю социальными. Они касаются поступков людей по отношению друг к другу и отдельных людей по отношению к обществу в целом и своей деятельности. И вытекают они из природы человека и одного того факта, что масса людей вынуждена жить совместно, в коллективе. Законы эти сами по себе (по отдельности и для иллюстраций) просты и очевидны. И обнаруживаются они путем наблюдений, а люди открывают их для себя в практике своей коллективной жизни. Представь себе такую картину. В каком-то замкнутом пространстве собрана довольно большая группа людей. Им в изобилии дают еду, одежду и жилище. Они все поставлены в равные условия – равны в социальном отношении. Как, ты думаешь, они будут жить? Первым делом обнаружится то, что они различны и неравны в каких-то других отношениях. И упомянутое социальное равенство окажется неадекватным (и несправедливым) по отношению к их фактическим различиям. И очень скоро люди разобьются на группки, выделят лидеров, выработают систему условных ценностей, которые будут отражать их реальное неравенство (дырка в носу, перо в волосах, рисунки на лбу). Представь себе далее, что средства существования, предоставляемые людям, будут дифференцированы как неравноценные. Что произойдет? Процесс структурирования коллектива ускорится и станет ожесточеннее. Добавь к этому новое условие: средств существования не так уж много, некоторых – мало, на всех не хватает. А если, далее, эти средства существования надо добывать трудом и т. п. Естественно, люди при этом будут совершать поступки, влияющие на их положение в обществе и положение других людей, – социальные поступки. Совсем немного потребуется ума, чтобы они сообразили, какие поступки упрочивают их положение, какие нет. Например, если человеку А предоставляется возможность совершить поступок х или у по отношению к В, то А предпочтет такой из х и у, какой ослабляет позиции В или усиливает их менее, чем другой поступок. Представь себе, наконец, миллионы людей, миллиарды поступков, буквально кишение человеческих мелких делишек. И люди вырабатывают для себя и перенимают от прошлых поколений правила социального поведения, обеспечивающие наиболее благоприятные условия их существования. Эго и есть социальная жизнь (социальность) в чистом виде. Реальная история человечества такова, что одновременно с ростом человеческих коллективов открываются и развиваются искусственные средства, ограничивающие и направляющие совокупное действие социальных законов, социальности. Это – традиционные обычаи, мораль, право, религия, собственность, искусство. Если хочешь знать, что такое социализм (или коммунизм) как специфический тип общества, представь себе такую картину: все искусственные ограничители социальности (а это и есть собственно цивилизация) разрушены, социальные законы приобретают решающее значение, подчиняя себе все прочие стороны жизни, развивая адекватную себе систему власти, идеологии, искусства. Социализм – это есть прежде всего разрушение всех продуктов цивилизации (у нас это называют институтами классового эксплуататорского общества) и создание условий, при которых законы коллективной жизни становятся определяющими. Вырабатывается грандиозный аппарат власти, адекватный этим условиям, сам существующий по законам коллектива, самодовлеющий. Это я тебе рассказал только самые примитивные вещи, да и то в вульгаризированном виде. Но и этого достаточно, чтобы понять общую ориентацию моей концепции. Солженицын, критикуя марксизм и отдельные факты советской жизни, не видит всей ужасающей нормальности коммунизма.

– Выходит, коммунизм – мразь, – сказал Сашка.

– Смотря на чей взгляд, – сказал Антон. – Коммунистический образ жизни выгоден огромной части населения страны. Подсчитай, сколько у нас министров, заместителей их, начальников главков и трестов, директоров, секретарей обкомов и райкомов, академиков, писателей, художников, офицеров и генералов вплоть до милиционеров, заведующих секторами, кафедрами, домоуправлениями, складами, магазинами. Этот строй – их строй. Здесь сравнительно легкий труд, минимальные потребности удовлетворены почти у всех, а значительная масса населения живет очень даже хорошо. Пока этот строй удовлетворяет подавляющее большинство населения. Не во всем, конечно. Но в целом и в главном.

– Значит, это – хороший строй, – сказал Сашка.

– Не хороший и не плохой, – сказал Антон. – Не нужно оценок, они сравнительны и субъективны. Он такой, какой есть. Будучи таким, как я сказал, он одновременно означает господство посредственности, карьеризма, стяжательства, коррупции, халтуры и т. п. Начиная с некоторого момента все положительные качества коммунизма оборачиваются против всех тех, кто его сохраняет и упрочивает. Обнаруживается, что сытость иллюзорна, наступает дефицит хороших продуктов и вещей, снижается уровень творчества, духовные формы искусства вытесняются чисто двигательными, чувственными, погибает литература, ложь и демагогия душат на каждом шагу, кривляния чиновников становятся центральным явлением светской жизни. Неизбежно усиливает нажим система насилия, запретов, прикреплений. Всеобщая злоба и раздражение становятся нормальным фоном бытия. И люди ждут худшего. Надо тщательнейшим образом изучить все объективные механизмы нашего общества, чтобы обрести какую-то уверенность и найти программу разумного поведения с целью парализовать до некоторой степени отрицательные следствия положительных качеств коммунистического общества.

– Кое в чем, – сказал Сашка, – ваша концепция сходна с концепцией Солженицына. Но в глубине (я это еще не совсем ясно понимаю) они различны. Не могли бы вы сделать более обстоятельный доклад на эту тему в нашей группе?

– Это в какой еще группе? – спросил я.

– Я неточно выразился, – сказал Сашка. – Скоро будет день рождения у одного моего товарища. Ребята интересуются такими вопросами.

– Вы доиграетесь с этими вашими «днями рождения», – сказал я. – Ты что, не знаешь разве: в Технологическом институте за такие сборища несколько человек посадили, а остальных участников выгнали. И это – не единственный случай. Надо же голову иметь на плечах! Читай дома что угодно. Говори. Видишь – я тебе не мешаю. А на стороне... Черт знает что! Ты представляешь, чем все это кончится, если... Кончи сначала университет...

– Да, – сказал Сашка. – Потом укрепись на работе или кончи аспирантуру. Потом – защити кандидатскую. Потом – докторскую... Потом... Потом...

– Не обижайся, Саша, – сказал Антон, – но я у вас выступить не могу. И не потому, что я согласен с твоим отцом (я с ним не согласен). И не потому, что я боюсь за себя (я не боюсь). А потому, что это глупо с точки зрения вашей безопасности. Осторожность нужна. И вести себя надо умно, чтобы тебя не раздавили в самом начале пути. Кроме того, я считаю, что полемика с Солженицыным в данное время неуместна. Солженицын выдал такую порцию пищи для размышлений, что переварить ее нужны годы. Я могу только навредить. Или буду выглядеть чем-то вроде агента КГБ, призванного хитро разоблачать и дискредитировать Солженицына. У него достаточно много идей, совпадающих с тем, что я мог бы сказать. Обдумайте их сами... И ради Бога, не придавайте своим дням рождения вид политической игры. Вас раздавят. Сколько вас? Двенадцать? В таком случае среди вас должен быть по крайней мере один доносчик. Я не хочу никого из вас обижать. Но имей это в виду. Это – тоже один из законов коммунистического общества.

Я, разумеется, потребовал, чтобы Сашка прекратил посещать эти «дни рождения». И пустил в ход последний, самый пошлый аргумент: мол, подумай хотя бы о семье, обо мне, о матери, о Ленке. Сашка обещал подумать.

– Не надо преувеличивать, – сказал он. – Если мы и треплемся, то в такой форме, что к нам не придерешься. Сейчас все так делают. Всех же не выгонишь и не посадишь.

– Как знать, – сказал Антон. – Если нужно, могут посадить и всех.