Текст книги "Жаба расправила крылья"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
– Поэте Тотакиа очень профессионально пилотирует, – заметил Гоген.
– А «Mowe», – заметил Танк, – Это переделанный «Aeriane Swift», Бельгия, 2002 год.
– Нет, – возразил Гоген, – это переделанный «Mitchell U-2 Superwing», США, 1977-й.
– Может, так. Но, по-любому, это слегка переделанный старый любительский wingfly.
– Пфф! – Гоген фыркнул, – Ну, тогда Space-Shuttle – это слегка переделанный самолет братьев Райт 1903-го. Новый движок, заклепки, модная краска, всякий тюнинг…
– Обещали тайну! – перебила Люси.
Винк понизил голос до шепота и произнес:
– В общем, мы взяли еще какой-то болтушки, вроде коктейля, и вдруг смотрим: около стойки бара две чертовски знакомые фигуры.
– Кто? – также шепотом спросила она.
– Во-первых, твоя мама.
– Ну…
– …А во-вторых, доктор Дюги. Чтоб мне провалиться, если вру.
– Про банджо расскажи, – встрял Юлис.
– Банджо было потом, – напомнил Винк, – а сначала они просто немножко выпили и поплясали salsa.
– Немножко? Как же! Они хлопнули по полстакана рома, не меньше.
– Нет, Юлис, они выпили совсем немножко!
– Да? А почему они такое вытворяли?
– Потому, блин, что это любовь, ты понял? – Винк для убедительности пихнул своего напарника плечом и продолжил, – Значит, там на стене висело банджо, и доктор Дюги арендовал это банджо за один фунтик. Ну, в «Летучем Гренландце» такое правило…
– Знаю, – перебила Лианелла, – И что дальше?
– Он классно шпарит на банджо, вот что дальше. Ты не знала? Вот, и мы не знали. Для начала он выдал что-то такое вроде баллады. И еще одной баллады. А народ оценил, и ребята притащили ему funnel. Такой усилитель для морского сигнала, ватт на сто.
– Круто!
– Еще круче, – поправил Юлис, – Усилитель, это ладно, но когда твоя мама арендовала половину стойки бара… Там стойка основательная, отпиленный кусок фюзеляжа…
– Знаю. Так, зачем мама это арендовала?
– Чтобы плясать, зачем же еще? Слушай, она что, когда-то занималась гимнастикой?
– Да, – Лианелла кивнула, – У нее даже медаль универсиады. Но это было до меня.
– Вот! – Винк хлопнул ладонью по столу, – Я сразу сказал: Доминика профи. Любитель технически не может так вертеться на руках. Шлепнется, и все.
– Мама плясала на стойке бара? – недоверчиво уточнила Лианелла.
– Еще как! – подтвердил Юлис, – Ты можешь посмотреть в i-net. Там дельтапланерные туристы не зевали. Сняли это на свои карманные гаджеты для истории астронавтики.
Теанкеноэ Алингело толкнул Лианелле свой palmtop.
– Глянь. Экран, как бы, маленький, но для общего впечатление.
– Мерси, Танк… – она ткнула значок «play» и пару минут молча созерцала, а потом резюмировала, – …Блин! И после этого мама запрещает мне летать на глайдере!
– Мир полон мелких несправедливостей, – трагическим тоном ответил Винк.
– Сейчас тебе расскажут про несправедливость, – пообещал ему Юлис, – Вот, святой Сильвестр идет. Сейчас опять пристанет к доку Тетиэво про Папскую академию.
Винк глянул на вошедшего в таверну Пьера Арше, доктора физхимии и астрофизики (неофициально известного, как падре Пьер), и покачал головой.
– Не будет он приставать с этим под Новый год.
– Будет, как видишь, – проворчал Юлис, глядя, как падре Пьер (одетый, разумеется, в обычный европейский тропический костюм без «римско-католической символики») целенаправленно движется к той точке стола, где устроился 62-летний утафоа.
– Что за история? – поинтересовалась Лианелла.
– Предложение Папы Климента XV, – пояснил Винк, – построить на Таити маленький филиал Папской академии наук. За счет Ватикана, конечно. И падре Пьер пытается агитировать за это дока Тетиэво, потому что тот верховный судья.
– Что? – удивленно переспросила она, – Какой еще верховный судья?
– А ты не знала? – он сделал большие глаза, – Хотя, понятно. У тебя принц, и это…
– …Блин! Винк! Я сейчас ткну тебя вилкой куда-нибудь.
– Все-все, я молчу. Гоген, скажи сердитой мадмуазель, что я не вру.
Поэле Ваэохо Гоген утвердительно кивнул
– Дядя Ематуа один из верховных судей по рейтингу на год. По ходу, ты в курсе: у нас ежегодно выбирается шесть судей: три по жребию, три по рейтингу.
– Да, я знаю. Но я не думала, что док Тетиэво участвовал в выборах.
– Просто у нас такие выборы, – пояснил Гоген, – foa 18 декабря отправили на сервер сообщения с именами канаков, которым они больше всего доверяют, и все. А в конце декабря была полу-научная тусовка на Гваделупе, и там Папа Римский передал доку Кватро Чинклу, математику с Киритимати, предложения про филиал академии.
– И что теперь? – спросила она.
– Теперь это читает Верховный суд, и в первой декаде января будет вердикт. Типа, или разрешить с какими-то ограничениями, или послать на… В смысле, не разрешить.
– Второй ответ правильный, – сказала Лианелла, выдергивая из салата помидорчик.
– Почему? – удивился Танк.
– Потому, – ответила она, – посмотри, что из-за этих поповских штучек творится во Франции и окрестностях. Вам здесь такое надо?
– Такое, нам, конечно, не надо, – ответил канак, – Но, можно разрешить гетто, как в буферной Папуа-Малайской зоне для гастарбайтеров-мусульман.
– Хэй, бро! – возмутился Гоген, – Ты сам-то понял, что залепил? Гетто на Таити, в ста милях от Раиатеа, где maraeroa te Mauna-Oro arikiroa te Aku-Hiva y proa te tupuna-foa?
– Хэх. Joder… – Танк почесал в затылке, – Да, это я какую-то херню сказал…
– Чего-чего? – переспросил Юлис.
Лианелла похлопала французского программиста по плечу.
– Меньше играй в «Doom-shooter», и больше интересуйся культурой.
– Кто бы меня учил жизни, только не некоторые принцессы...
– Ладно, – перебила она, – Объясняю, слушай. Таити недалеко от Раиатеа, а на Раиатеа древний marae, храм, построенный великим королем Мауна Оро, который привел foa – канаков из страны предков, на первом каноэ-проа, и объединил Гавайику, Океанию. И поэтому, рядом с Раиатеа нельзя делать такой дерьмовой штуки, как гетто.
– Нельзя, – спросил Винк, – потому что духи предков обидятся?
– Нельзя, потому что это позор, – ответила Лианелла, – Потому что в paruu-i-hoe, законе Мауна-Оро, сказано: Гавайика – страна свободных людей в свободном море.
Юлис глотнул чего-то из рюмки, шумно выдохнул и покачал головой.
– Обалдеть, какие здесь мифы! Черт! Я боюсь, падре Пьер сейчас что-нибудь ляпнет и нарушит какое-нибудь табу. Его депортируют на хрен, а кто будет мне объяснять, как переделать глючный софтвер для поляризационного газоанализатора?
– Там не глючиный софтвер, – возразил Винк, – а китайский. В принципе-то работает…
– Да, так и скажи доку Марне: «зачем переделывать? В принципе-то работает».
– Черт… – уныло произнес Винк, – Так, конечно, не скажешь.
– Спокойно, товарищ, – Юлис хлопнул его по плечу, – Глянь: до главного умника уже дошло, что падре Пьер рискует получить в зубы билет в Париж на ближайший рейс.
Клод Филибер, с некоторой с заметной поспешностью, поднялся, держа в руке кубок (точнее, стакан), наполненный самоанским бужоле.
– Друзья! Коллеги! Я прошу вас отвлечься от деловых разговоров! У нас праздник, и я должен вам сказать, что у меня родился тост. Или даже спич. Я подумал о том, как это здорово, что мы, такие разные по этническому происхождению, по религии, и даже по культуре, можем не только работать вместе, но и вместе собираться на праздники. Мы остаемся при этом каждый самим собой. Меганезийцы – меганезийцами, французы – французами. Мне кажется, у нас настоящее мультикультурное сообщество, а не тот суррогат, который в начале века пытались построить в Европе горячие головы. Мне кажется, что гораздо правильнее, когда люди дружат, не забывая свои корни.
– Да! – воскликнул Пьер Арше, – Я очень рад, дорогой коллега, что наши мысли тут сходятся. Мы дружим, но у каждого из нас сохраняются свои корни, своя культура, и, разумеется, своя религия. Я знаю Меганезию, как страну, где с огромным уважением относятся к личному религиозному выбору человека. Выбору, связанному, конечно, с выбором его предков. Я только что говорил коллеге Тетиэво, что мы, французы, очень ценим ту дружескую атмосферу, которая создана вокруг нашей маленькой общины…
Гоген и Танк переглянулись, синхронно пожав плечами, Юлис прошептал:
– Вот, осел! Его оттаскивают за хвост, а он упорно ползет к аэродрому.
– Надо его тянуть вместе, – заметил Винк, – Ну, как великую репку из русской сказки.
– Так, вы не болтайте, а тяните! – прошипела Лианелла.
Тем временем, падре Пьер продолжал.
– …Но, чтобы сохранять самоидентичность, общине необходимы некоторые символы. Видимые символы. Если говорить о французской общине, которая, я надеюсь, будет увеличиваться, как и меганезийская община на французских тропических островах в Индийском океане и Карибском море… Так вот, есть символические постройки…
– Слушайте! – встрял Юлис, вскакивая с рюмкой в руке, – Нам нужна Эйфелева башня. Вообще, самый лучший символ французского прогресса. Высота триста метров!
– На Таити это будет смотреться, – поддержал Гоген.
– И конструкция простая, – заметил Танк, – типовые ажурные элементы.
– Мне нравится эта идея, – сообщила Рокки Митиата, – А сколько нужно металла?
– 7300 тонн стали, – ответила Лианелла, – В сети есть полный исходный проект, и есть проект 2001 года: такая же стальная башни, но без лишних штучек. Она втрое легче.
– Вот как? Это совсем немного. Квинт, как ты думаешь, «Flametron» за это возьмется?
– Ну… – Аптус задумался, – Если взять втрое облегченный проект и заменить сталь на антикоррозионный магниевый сплав… Делим вес на три, и умножаем на соотношение плотностей магний/сталь. Выходит 550 тонн. Знаешь, это окажется совсем недорого.
– Отлично! – Рокки потерла руки, – Я прикину место и договорюсь кое с кем.
Филибер поставил стакан на стол, повернулся к Арше и громко похлопал в ладоши.
– Браво, коллега Пьер! Блестящая идея. Вы удивительно точно направили ход мысли в сторону, я бы сказал, объединяющих символов Франции и Французской Полинезии. Я надеюсь, наши друзья – меганезийцы не обидятся…
– Пф, – фыркнул Тетиэво, – Название двести лет, как вошло в обычай. Никаких обид.
– Я… – неуверенно произнес падре Пьер, – имел в виду не совсем это. Конечно, будет прекрасно, если на Таити появится привычная для парижан Эйфелева башня, но мне кажется, что необходим элемент не только технического, а и культурного значения...
– Точно! – воскликнула Лианелла, – Я придумала! Можно, я расскажу про культуру?
– О! Наша молодежь! – Филибер снова похлопал в ладоши, – Конечно, рассказывай!
– Рассказываю! Вчера мы встречали Новый год с запада от Линии перемены дат, на Упаикиро. Это красивый подводный атолл, и на нем платформы… Короче, когда мы прикидывали на счет ужина, хозяева платформ вспомнили про фуа-гра.
– Wow! – воскликнул Винк, – А я смотрел репортаж про твой полет в Папуа и не мог сообразить: зачем тебе печенка гигантской папуасской утки!
– Вот затем. Хозяева этих платформ мне сказали: «Лианелла, ты франко-креолка, ты, конечно, знаешь секрет фуа-гра». Правда, я не очень помнила, и позвонила маме.
– …И, – заметила Доминика, – морочила мне голову, что ты тут рядом, на Тематанги.
– Ну, извини, мама. Я немного шифровалась, чтобы ты не нервничала. А рецепт мне обязательно был нужен. Ведь, если франко-креолка не умеет готовить фуа-гра…
– Франко-креолка? – переспросил Филибер.
– Да, док Клод. Там все знали, что я франко-креолка из Каравелла-пуэбло. И выбор шампанского тоже был на мне. В Папуа на маркете можно выбрать реально хорошее французское шампанское. На маркете виноделы дают попробовать.
– …Надеюсь, – снова вмешалась Доминика, – ты там не очень много дегустировала?
– Что ты, мама. Я пробовала только то, которое в фирменных литровых бутылках из зеленого пластика. Заведомо-паленый moon-shine я даже не нюхала. Честное слово!
Пьер Арше недоуменно развел руками.
– Лианелла, почему ты называешь себя франко-креолкой?
– Так правильнее, док Пьер. Я живу тут в kanaka-fenua уже полгода, я не какая-нибудь заезжая юро, которая ни фига не понимает, и хлопает ушами, как слон в планетарии. Вообще, я куда-то сползла, а начала говорить про культуру. Знаете, фуа-гра всем тут понравилось, и я думаю: просто Эйфелева башня это не зачетно. Надо сделать, как в Париже: ресторан «Жюль Верн» на первом ярусе, на высоте 90 метров. И там можно продвигать нашу франко-креольскую кухню. Культура начинается с вкусной еды, это очевидно. Вот, вы приезжаете в любую страну, и сразу что: кафе, или бистро, или…
– А кино, музыка, танцы? – перебил Юлис, – Сделать на втором ярусе кинозал-ретро.
– Классно! – согласилась Лианелла, – А танцы и музыка… Если ресторан с кабаре…
– Лианелла, – мягко сказал Клод Филибер, – давай, все-таки, будем помнить, что мы не франко-креолы, а настоящие французы.
– Ну, я не знаю… – она пожала плечами, – а чем франко-креолы не настоящие?
– Между прочим, – громко произнес Гастон Дюги, – это очень интересный и довольно сложный вопрос. Мне кажется, коллега Клод, и коллега Пьер, что мы должны сначала ответить на этот вопрос себе самим, и только потом объяснять это молодым людям.
– Мне кажется, коллега Гастон, что это несложный вопрос, – заметил Пьер Арше.
– Вот, как? – с некоторым сарказмом переспросил доктор Дюги, выбрался из-за стола и вышел на середину зала.
Сейчас он выглядел весьма импозантно: в пестрых папуасских шортах и снежно-белой рубашке с оранжево-красным силуэтом парусника-каравеллы (неформальной эмблемы научно-технической группы марсианской миссии). В одной руке Дюги держал стакан с самоанским бужоле, а в другой – дымящуюся сигару из «кукурузного табака». Обычно Гастон Дюги не курил, а в праздники дымил просто для настроения.
– Вы сказали «несложный вопрос», так, коллега Пьер? В таком случае, вас, видимо, не затруднит ответить: являюсь ли я французом?
– Разумеется, да. Вы гражданин Франции, как и я.
– Иначе говоря, – с еще большим сарказмом сказал Дюги, – вы полагаете, что француза делает французом некий бюрократ, выдающий документы о гражданстве?
– Конечно, нет! – ответил Арше, – Я имел в виду неформальные признаки гражданина.
– Отлично! Какие именно признаки?
– Очевидные, коллега Гастон, – вмешался Клод Филибер, – В первую очередь, язык на котором мы общаемся. Это французский язык, не так ли?
– О, да, – Дюги кивнул, – Это четкий признак. А вы помните, когда и где планируется завершение миссии экипажа «Каравеллы»?
– Странный вопрос. Конечно, я помню. В первых числах февраля, на Гваделупе.
– О, да! На французском острове Гваделупа, населенном гражданами Франции, но не французами по вашему определению. Они говорят на антильском креольском языке.
– Но я не сказал, что это единственный возможный признак, – возразил Филибер, – вы француз по признаку языка, а например, жители Гваделупы – французы по признаку религии. Там почти все жители – католики, и они пользуются французской библией.
– Это, – добавил Арше, – Лувенская Библия 1550 года, памятник нашей культуры.
– Как интересно… – Дюги вынул из кармана palmtop, – Лувенская библия…
Он пощелкал стилосом по экрану и через полминуты задумчиво произнес.
– Лувенская французская Римско-католическая Библия. Это полное название. Но вот проблема: Рим не во Франции, а в Италии, а Лувен не во Франции, а в Бельгии.
– Но, – заметил Арше, – исторически Рим это центр Вселенского Католицизма.
– Отлично, коллега Пьер, – Дюги изобразил ослепительную улыбку и повернулся к Филиберу, – коллега Клод, сейчас я задам вам длинный содержательный вопрос.
– Задавайте, я весь внимание.
– Вот вопрос. Существует церковь, основанная в Израиле, базирующаяся в Италии, возглавляемая сейчас бразильцем и имеющая главную священную книгу на мертвом латинском языке, переведенную на бельгийский валлонский язык, который, в общем, понятен французу. Это очень интересный пример того, что культурная глобализация началась не в прошлом веке, а гораздо раньше… Но применима ли данная книга для определения принадлежности человека к множеству «граждане Франции»?
– Э… – Филибер покачал головой и развел руками, – Вы сейчас совершили настолько стремительный экскурс в древнюю историю, что у меня закружилась голова. Но, мне кажется, не надо так глубоко копать историю. Сейчас эта библия – памятник именно французской культуры, как справедливо сказал коллега Пьер.
– Ну! – Дюги тоже развел руками, – не будем ставить нашего коллегу Пьера в сложное положение! Представим, что я копну историю неглубоко, всего на сто лет...
– Послушайте… – начал Пьер Арше.
Гастон Дюги выразительно выпучил глаза, и прижал палец к губам.
– Тс! Иногда лучше молчать, чем говорить, как учит нас Лао Цзы. Я сделал оговорку: «представим». Представим, а не обсудим, это разница. Я не стремлюсь к спору о роли католицизма в истории Франции. Я атеист, но я отношусь с симпатией к католическим обрядам и праздникам. И мне становится так неуютно, когда эти милые трогательные праздники соприкасаются с политикой. Политика, как известно, грязное дело и очень прилипчивое. Если кто-то объясняет разницу между французом и франко-креолом, и привлекает для этого католицизм, то мне становится неспокойно, вы понимаете?
– Понимаю, – Арше с готовностью кивнул, – Это действительно сложная тема и…
– …Очень многогранная, – добавил Филибер, – я понял вашу мысль, коллега Гастон.
– Да, – подхватил Арше, – Слишком многогранная для Новогоднего вечера.
– Коллега Гастон показал, – продолжил Филибер, – что блестяще владеет риторикой и философией, но сейчас, по-моему, важнее, что он также блестяще владеет банджо.
– Вам уже наябедничали? – весело поинтересовался Дюги.
– Нет, просто прошел слух… Так, вы сыграете?
– Я могу попробовать, если здесь найдется банджо…
…
Короткая ироничная пикировка перешла в обсуждение музыкальной программы, и до самой полуночи, а потом еще примерно час, в Таверне «Галлия» царило искреннее, не замутненное серьезными темами, веселье. Около часа ночи все начали расходиться.
Уже на улице, Лианелла, поймав момент, вклинилась между Доминикой и Гастоном и громким шепотом объявила.
– Я, кстати, догадывалась, а сегодня вы спалились. Нет больше смысла шифроваться.
– Ну, ты совсем отбилась от рук… – начала Доминика.
– Мама, я же хочу, как лучше. Мы бы могли все пойти к нам, Новогодняя ночь…
– Мм… – Доминика повернулась к Дюги, – Ты как?
– С удовольствием, – ответил он, – Я даже могу сварить кофе.
– Я отползу спать в мансарду, – добавила Лианелла, – так что вы можете легко…
– Черт! – Доминика хлопнула себя ладонями по бедрам. – Ты точно отбилась от рук.
– Но мама, я просто собираюсь поспать сегодня в мансарде. Можно?
– Можно. Только не надо давать советы и комментарии, договорились?
– Договорились! Я вообще буду белой и пушистой, как ангорский кролик-альбинос.
Играть кролика-альбиноса у Лианеллы не очень получалось. Когда все трое пришли домой, и Доминика отправилась под душ сполоснуться, а Дюги занялся варкой кофе, девушка тут же использовала возможность пообщаться.
– Гастон, а ты классно меня отмазал на счет французов и франко-креолов! Мерси!
– Никаких проблем, принцесса. Это долг каждого странствующего рыцаря.
– Ты тоже прикалываешься на счет принцессы? – спросила она.
– Справедливо прикалываюсь, – уточнил Дюги, – Между прочим, мы с твоей мамой перенервничали, увидев по TV твое папуасское шоу из японского мультфильма.
– Ну, ладно… – она вздохнула, – я не обижаюсь. А расскажи, как ты так лихо заткнул Филибера и Арше? Я вообще не поняла, как это получилось.
– Есть в риторике такая хитрость, – ответил он, – Когда против тебя двое оппонентов, обязательно найдется что-то, в чем они расходятся. Вот в эту точку и надо бить.
– Но они же оба католические фанаты, – заметила Лианелла.
– Верно. Но, Клод Филибер играет за французских католических ура-патриотов, а Пьер Арше работает и на ESA и на Папскую академию, поэтому, играет не за ура-патриотов французского католицизма, а за агрессивную команду Ватикана. Дальше все просто: я намекнул, что могу откопать топор войны между ними, закопанный не так глубоко.
Лианелла задумчиво почесала кончик носа.
– Это что-то, что было сто лет назад?
– Правильно. И если ты хорошо учила историю, то легко найдешь этот топор.
– Гастон, так не честно! Ты обещал мне рассказать, а вместо этого спрашиваешь, как я учусь! И мама так делает! Мир полон несправедливости! Знаешь, как тяжело учиться? Я после 7-го класса парижской школы попала тут в подготовительный класс Колледжа-Политехника, где все по-другому! Все предметы другие!! А истории вообще нет!!!
– Что за плач Кримгильды из саги о нибелунгах? – вмешалась Доминика, появляясь из ванной в тонком золотистом халатике, – опять жалобы на загруженность в колледже?
– Мама! Я просто объясняю Гастону, что тут в колледже нет истории.
– Но есть экоистория, не правда ли? А почему, кстати, разговор именно об истории?
– Это я виноват, – сообщил Дюги, – я начал рассказывать, что произошло около ста лет назад между французскими католиками-патриотами и римской штаб-квартирой.
– В смысле, во время Второй мировой войны? – уточнила Доминика.
– А! – воскликнула Лианелла, – Во Франции католики были за национал-социалистов, а Римский Папа тогда был за английских пуритан и исламских фундаменталистов!
Доминика тихо застонала и медленно опустилась на табуретку.
– О, Боже! О, боги Галлии, Олимпа и Океании! Где ты этого нахваталась?
– Мама, я что, очень сильно перепутала?
– Хм… – произнес Дюги, снимая с плитки джезву, и разливая кофе в чашечки, – Я не исключаю, что можно было перепутать еще сильнее… хотя, я не уверен. Давай, мы вспомним классическую версию истории. В начале 30-х годов у власти в Германии оказались фашисты, а в Италии это произошло даже раньше. В 1939 году Германские войска вторглись во Францию. Папа Рисский, Пий XII поддерживал в этой ситуации фашистское германское правительство, оккупантов. Он был в официальном союзе и с итальянскими фашистами. А в 1945-м, после разгрома фашистов в Европе, он за счет тайных политических сделок, избежал обвинения в пособничестве их преступлениям. Участники французского Резистанса возмущались. Они считали, что Пий XII, должен угодить под суд в Нюрнберге и на виселицу. Само папство, по их мнению, подлежало ликвидации, наравне с фашистскими партиями. Это выглядело бы логично, но…
– …Пий XII откупился, да? – перебила Лианелла, – дал денег оффи – победителям?
– Хм… Нет, вряд ли. Правительства стран-победителей и так могли бы конфисковать богатства Ватикана. Скорее, победители вывели папство из-под удара потому, что они хотели сами использовать его контроль над сотнями миллионов католиков. Время от времени, об этой грязной сделке вспоминают, и прогрессивная общественность, если можно так выразиться, требует, так сказать, разобраться с Ватиканом…
– А! – снова перебила девушка, – Филибер и Арши, испугались, что ты потребуешь?
Доктор Дюги улыбнулся и покачал головой.
– Нет. Помнишь, с чего мы начали? Первый работает на французских националистов, а второй – на римских, бразильских или ново-испанских империалистов. Интересы этих группировок не всегда совпадают, но сейчас они жизненно необходимы друг другу. И эмиссары испугались, что сейчас им придется как-то обозначать свои позиции по этому вопросу, а у них, как на зло, нет на эту тему свежих инструкций из Парижа и Рима.
– Подожди! – вмешалась Доминика, – Ты все это знаешь, и ты дал им возможность так запросто обратить все в шутку? Сделать вид, будто тут ничего не серьезного?
– Мама, ты не понимаешь! – воскликнула Лианелла, – Гастон просто отмазывал меня, потому что я сказала, что мы – франко-креолы, а Арши и Филибер на меня наехали…
– …В общем, – договорил Дюги, – Я просто не хотел, чтобы эти два политизированных обормота испортили праздник нашей лучшей в мире марсианской команде.
– ОК, – сказала Доминика, – тогда пошли они к черту со своей политикой, и не будем портить наш домашний праздник. Я думаю, мы можем сотворить быстрый фруктовый десерт, и успеть его съесть за болтовней о чем-нибудь хорошем и сказочном.
– Отлично, мама! А я еще могу сделать коктейль из фреш-джуса и какао. Меня научил Поэте Тотакио, это вообще их фамильный рецепт, представляешь?
– Мм… – Доминика потерла ладонями щеки, – Раз об этом зашла речь… Дочка, скажи пожалуйста, насколько это серьезно? Не хочется, чтобы ты устроила себе проблемы.
– Никаких проблем, мама! У нас пока все чисто по-приятельски, даже без секса!
– Пока? – переспросила Доминика.
– Ну… – Лианелла подняла глаза к потолку, – Это ведь жизнь, так? И ты по-любому не беспокойся, нам в колледже каждый месяц рассылают новые обзоры про безвредные contraceptives. И про «до», и про «после»… А у вас с Гастоном вообще какие планы?
– Ты обещала быть ангорским кроликом, – строго напомнила Доминика.
– Мама, я же не просто так спрашиваю! Я тут знаешь, что нашла? Вот!
Она вытащила свой палмтоп, поиграла пальцами на экране и протянула маме.
– …Смотрите картинки. А я пока сделаю фрукты и коктейль. Я хорошая, правда?
– Ты в двух шагах от надранных ушей. Займись-ка действительно десертом.
– А что это такое? – поинтересовался Дюги, глядя на картинку.
– Это, – ответила Лианелла, вываливая фрукты из корзины в раковину, – называется «conversion vente». Типа, распродажа лишнего военного имущества. Этот домик на Ванавана продается вообще дешево, и с арендой участка, правда, маленького, но с четырьмя пальмами, и пирсом. Там была казарма на чертову дюжину резервистов, а теперь она устарела. Отсюда сто километров на север. На Континенте у нас от дома примерно столько было до центра Парижа, и ничего, ездили. Тот дом на континенте, наверное, надо будет продавать, так? А этот на Ванавана лучше купить сейчас…
– Ну, дочка, ты размахнулась…
– А что не так, мама?
– Доминика, – сказал Дюги, – глянь на цену. Это, конечно, не главный фактор, но…
…
