Текст книги "Мой Темный Квартет (СИ)"
Автор книги: Алекс Мелроуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 51 страниц)
– Поцелуй меня, – слишком торопливо, боясь уловить мгновение, страстно прошептала Лекс, – просто поцелуй, без этой грубости и страсти, и этого желания стащить одежду... Я просто слишком слаба для желания, но ты мне нужен. Пожалуйста.., – «писк, мольба котенка. Маленькая кроха, ребенок, девчонка, с которой жизнь сыграла не по правилам и предала ее моральные устои. Тростинка с глупыми желаниями и радостями, хрупкая, беззащитная... просящая о моем поцелуе» Ему не верилось, что она сейчас попросила его о такой мелочи. В голове завертелись все их поцелуи, и он понял, что, действительно, не разу не было нежности, а тот раз, когда он поцеловал ее ночью, она не помнит.
Поэтому он, поддавшись ее слабости, медленно приподнялся на руках над кроватью и, нависнув над девушкой, осторожно, будто боясь разбить, прикоснулся к ее губам, бережно, на полувздохе, не закрывая глаз. Несмотря на шершавость, ее губы были все еще ее губами.
– Та же карамель, – прошептал он ей прямо в губы, глядя в горящие огоньками глаза.
– Что?.., – она провела языком по губам, словно проверяя.
– У твоих губ тот же вкус, что был всегда, – они одновременно улыбнулись, дыша этими робкими, даже детскими улыбками. Потом Брайан вернулся на свое место, незаметно также коснувшись языком своих губ, будто вбирая в себя эту карамель.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Лекс и распрямилась на кровати, сжав на мгновение губы. На щеках заиграл слабый, нелепый румянец, да и в целом она перестала выглядеть такой безжизненной. Но это состояние длилось только несколько секунд; через несколько мгновений жесткость вытеснила радость и перекосила молодое личико, – а сейчас ответь. Он жив? Наш ребенок жив?, – она даже не осеклась на слове «наш», так она сжилась, привыкла к нему. Брюнет опустил глаза, не в силах смотреть в эти наивные, ожидающие чуда глаза. Он уже осознал, что должен сказать ей правду, но не мог. Это было будто выше его сил. Не мог произнести ни единого звука. Голос девушки, повторившей свой вопрос, повысился, хриплый и слабый. Наконец, он сдался и, подняв глаза, произнес только одно слово:
– Нет, – и, чтобы не видеть ее реакцию, упал на колени у ее ног и уткнулся лицом в кольцо рук, сложенных на покрывале, плотно закрыв глаза, чтобы просто отгородиться от всего мира, закрыться, спрятаться, исчезнуть, раствориться в своем страхе и боли. Девушка издала какой-то странный звук, смесь хрипа и смешка. Прижала пальцы ко рту, глядя в пустоту и приоткрыв покрасневшие губки.
– Вот и все, – слова покатились и застыли в воздухе, переливаясь трелями боли, – теперь всему конец. Всему. Этот ребенок … он был моим маяком в твою жизнь, лучиком солнца, надеждой, а теперь … Теперь я лишена этой ниточки … Ее нет … Нет … ее нет, – повторяла она, мерно стуча по губам. Но слез не было, глаза не увлажнились, она не могла плакать, выплакав все за последнее время, у нее просто не осталось жалости к себе и желания плакать, только некая опустошенность. Не поднимая головы, она процедила, устало закрыв глаза, – уходи. Я знаю, ты хочешь. Так уходи, уходи, уходи!, – последнее слово вылетело в надрывом, и Брайан, едва не перевернув стул, выскочил из комнаты, пронесся на первый этаж и, не разбирая дороги, побежал по улице.
Друзья, упорно ожидающие его около больницы, не успели и глазом моргнуть, как он скрылся за поворотом.
– Брайан!
– Брай!
– Брайан! Стой!
А в это время маленькая женщина с душою ребенка качала свой пустой живот, приказывая себе заплакать и хоть немного спустить эту невыносимую боль, беззвучно горюя о своем потерянном комочке, который она успела полюбить больше жизни, ведь он был от Него. ***
– Черт знает что!, – второй раз в жизни ругательство сорвалось с губ Алана. Он с нервной злостью стукнул кулаком по стене около старой часовни, – его нет ни на одной крыше!
– И в лесу, Айзек проверял, – Чак недовольно запыхтел в телефон, стоя в этот момент на краю города, разглядывая темные полосы лесов, – может, он глубже ушел?
– Леший его знает!
– Хей, Ал. Харе говорить такие вещи. Ты меня пугаешь!
– Просто я на нервах! Понятия не имею, где он, что захочет натворить, что сделать, и плюс ко всему этому – нас не пропустили к Алексис.., – он шумно выдохнул и потер усталые глаза, – уже темнеет, а он и так псих … Господи, Чак, я так боюсь за него...
– Так, не раскисай. Это же, мать его, Адамс, он так просто не сведет счеты с жизнью, у него ж голова все-таки есть на плечах. Взбалмошная, безбашенная и дико непослушная, но есть.
– Утешил, – все-таки усмехнулся блондин, оглядывая засыпающий город, – ладно, пойду проходить все по третьему разу.
– Да … Стой, у меня вторая линия, повиси немного, – близнец отключился, и Алан пошел по улицам, заглядывая в окна баров и ресторанов, а вдруг он там?, – Ал!, – послышался голос Чака в телефоне, взволнованный и запыхавшийся, он, видимо, бежал, – ты не поверишь! Брайан дома, просто дома!
– Что?, – это было слишком просто, не в стиле Брайана, – так, я уже иду, вы где?, – мгновенно изменив направление, блондин прибавил шаг, едва не переходя на бег.
– Мне звонил Айзек, ему сообщила Линдси о местоположении нашего товарища. Он должен был завезти ее домой и ехать к нему. Я подхожу уже.
– Бегу.
Встретившись около дома, парни остановились на пороге, глядя на слабый свет на втором этаже. Переминаясь с ноги на ногу, они чего-то ждали и не заходили вовнутрь, переглядываясь и глухо кашляя, глядя то в пол, то в окна. Но вдруг вечернюю тишину разорвал грохот и треск. Друзья мгновенно вышли из «спячки», рванувшись вперед.
– Брайан!
– Адамс!
– Брай!
Пока они неслись по лестнице на второй этаж, раздался второй, третий, четвертый треск, что-то переворачивалось, ломалось, скрипело, падало. В какой-то момент какая-то часть мебели – кажется, лампа – пролетела над их головами и разбилась о пол. Парни переглянулись, обменявшись недоуменными взглядами, и ворвались в комнату Брайана... ...оказавшись будто во время Апокалипсиса: ничто не стояло на своем месте, мебель была разбросана и перевернута, шторы сорваны и брошены на пол, пол пестрел от мелких осколков, а в центре всего этого хаоса Брайан методично, скривившись, долбил стену своими спортивными кубками, разбивая их на мелкие кусочки и сбивая свои костяшки в кровь. Сжатые зубы, обезумевшие глаза, размеренные, резкие движения, напряженные мускулы.
– Брайан, черт возьми, хватит!, – Чак первым рванул к другу, пытаясь забрать у него трофей. Алан и Айзек подскочили следом, надеясь успокоить его резкие движения.
– Успокойся!, – блондин попытался схватить его за плечо, но ему пришлось пригнуться, чтобы не получить удар в лицо.
– Отстаньте! Свалите все! Вон! Вон!, – вдруг закричал брюнет, отбиваясь от них, закрыв глаза. Не сговариваясь, парни начали работать слаженно, как машина: близнецы схватили брюнета за руки, утихомиривая его, а Алан, воспользовавшись тем, что Брайан отвлекся, выхватил у него остатки кубка, о который тот раскровил ладони, и стал помогать братьям усадить обезумевшего парня.
– Брайан, сядь!, – парень отбивался, скрипя зубами и морщась, будто не узнавая их. Но в конце концов парням удалось скрутить и посадить его в более-менее целое кресло, Алан сбегал вниз за водой и буквально насильно заставил того выпить целый стакан, – успокоился?
– Зачем вы пришли?, – он поднял на них покрасневшие глаза, сжимая челюсти, – зачем вы приперлись, блин?! Какой черт вас сюда тянул?! Не могли пойти заниматься своими тупыми делами, а не лезть в мою жизнь?! Что, вам приспичило, что ли?! Свалите отсюда на все четыре стороны!
Глядя в его бешеные глаза, друзья не двигались с места и молчали, давая ему выговориться. Они не прерывали его, не жалели, не трогали, просто смотрели и слушали его, осознавая, что сейчас будет долгий и, возможно, болезненный монолог.
– Вот, что вам потребовалось? Узнать, как она себя чувствует? Поплакаться в жилетку из-за пережитого? Утереть сопли? Не туда обратились! У меня своих дел по горло, нет времени на ваши глупости и слабости! Тут .., – он перевел дыхание и замолчал. Его рука скользнула по лицу, закрывая его, оставляя только испуганные глаза, – господи ...я … я так сейчас себя ненавижу, – гнев сменился страхом и болью, которые выступали в каждой черте его лица, – я просто придурок, тварь, сволочь, урод! Я … я такой подонок, – он стиснул голову руками, качаясь из стороны в сторону, – из-за меня она теперь может никогда больше не забеременеть, а это конец, ведь это перечеркивает все ее мечты, надежды! Из-за меня, из-за моей пьяни и похоти, из-за того, что я вовремя не остановился! Как я вообще мог такое сделать с ней? Как я мог? Ведь знал же, что она не остановится, надо было думать, думать .., – он сильнее обхватил голову и зажмурился, – девчонка не соображает, а я-то, я-то … Идиот, кретин...
Повисло молчание. Брайан закрыл лицо, шепча что-то себе под нос, а парни стояли около него, сочувствуя, но боясь потревожить, чтобы не вызвать очередной приступ гнева. Они не смотрели друг на друга, сконцентрировавшись над тем, кто мучился морально так сильно, что было больно даже смотреть на него. Потом медленно, один за другим, они положили руки ему на плечи, показывая, что он не один.
– Прекрати казниться, Адамс, – тихо, но твердо произнес Чак, – да, все так плохо кончилось, но ты сделал ее счастливой. А разве это не главное? И, более того, вероятность, что она сможет родить, очень велика, даже больше печального исхода. Поверь, я чувствую себя гораздо хуже, потому что из-за меня, из-за моего недосмотра она попала в аварию.
– Ну хоть ты-то не начинай, – закатил глаза Айзек, толкнув брата в плечо, – да, дерьмовенькая ситуация, но я не вижу смысла горевать о съеденной закуске. Ты ее уже съел, не отрыгнешь же!
– Не самая приятная ассоциация, – поморщился Алан, – но мысль верная.
– Папочка Айзек глупости не скажет, – хмыкнул близнец, поигрывая бровями. Атмосфера немного разрядилась, но глаза Чака и Брайана оставались опустошенными, словно лишенные самого дорогого, что дано человеку.
Жизни.
Глава 39.
POV Лекс
Больно. Как же больно в груди. Хочется свернуться клубочком и ни о чем не думать. Что я и сделала. Просто повернулась лицом к окну и уткнулась носом в подушку, смотря левым глазом на белые облака, которые слишком медленно, тягуче проплывали мимо окон, прячась за занавесками. Несколько раз приходили врачи, спрашивая о моем состоянии, пытались разговорить, мать билась в истерике, буквально приказывая сказать хотя бы слово, а я что? Я просто лежала, не меняя положения и не поднимая глаз. Мне было просто все равно на то, что мне говорят. Когда мне протягивали лекарство и мерили температуру, я подчинялась, но рот открывала только для микстуры, продолжая молчать. Как-то раз пришли близнецы Макклаймен, Алан и Линдси. Лу долго и горько ревела у меня на груди, иногда сменяя слезы на гнев и крича на меня; Алан просто держал меня за руку, осторожно поглаживая кожу, словно боясь ее порвать, и порой задавая вопросы относительно моего самочувствия; Айзек выглядел жалко, выдавливая улыбку и какие-то глупые анекдоты, которые перестали быть смешными еще в прошлом столетии; а Чак … Чак все это время сидел в углу комнаты, даже не поднимая глаз, ни разу. Вот уж с кем я бы хотела поговорить, хотя бы немного, хотя бы объясниться, ведь он казниться из-за того, что думает, что виновен в аварии. Но это не так. Тут одна вина – моя. Когда Чак пошел в магазин, я некоторое время просто сидела в машине, слушая музыку и смотря по сторонам. Потом мой взгляд упал на рычаги и педаль – управление машиной. Я вспомнила, как в детстве отец учил меня водить квадроциклы, а однажды и его машину. Мама очень злилась, когда папа прививал мне любовь к чему-то «мальчишечьему», а я была довольна: тащилась с крутых тачек, с удовольствием лазила по деревьям, прыгала по крышам, носилась под дождем, пачкаясь, мечтала о мотоцикле и машине... А потом, когда папа исчез, у меня все как-то улетучилось; желание пропало, и я, под влиянием подруг и матери, практически потеряла эту ниточку, связывающую меня с воспоминаниями об отце. И вот, когда я сидела рядом с местом водителя, я вспомнила уроки отца, и что-то ударило в мой мозг, отключая здравый смысл. Я забыла о своем положении, о том, что давно не практиковалась, о том, что меня учили водить в далеком детстве. Обо всем. Мне просто хотелось доказать отцу и себе самой, что я могу это сделать. Поэтому я пересела на сиденье водителя, включила первую скорость и медленно нажала на педаль газа. Двигатель взревел, и машина, дернувшись, сдвинулась с места, плавно скользя вдоль дороги. Окрыленная успехом, я слегка вывернула руль, отодвигаясь от дороги, сильнее вдавливая газ. И тут, видимо, что-то пошло не так: автомобиль поехал гораздо быстрее, чем мне хотелось, я попыталась вытащить ногу с педали, но поняла, что она застряла: носок кроссовка зацепился за что-то, продолжая надавливать на педаль. Я пыталась куда-то вырулить, но у меня не получилось. Постаралась вытащить ногу – не удалось. А когда подняла голову, то увидела в метре от себя столб... А дальше пустота и пульсирующая, скользящая по нервам боль. Снова пришла мама, ненакрашенная, практически не расчесанная, одетая в обычную футболку и спортивки. Было странно видеть ее в таком состоянии, но почему-то даже сейчас в моей груди ничего не шевельнулось. Я также безмолвно наблюдала за тем, как она заламывает руки и промокает глаза. Сколько же она будет плакать? Попыталась прислушаться к ее словам, хотя бы из приличия.
– … сто не верится … Ведь … как такое вышло? Почему … ты не сказала?, – опять нотации. Прикрыла глаза и вздохнула, – ...ассказать... Ты должна была. Я бы посоветовала тебе что-нибудь, мы бы поговорили … я бы не была в неведении .., – бла-бла-бла, все одно и то же, – ...я ведь тебя люблю … как же я тебя люблю, моя малышка .., – о, а это уже что-то новенькое. Я бы даже могла и удивиться, но не получилось: равнодушие было сильнее в этот момент, – я … я так виновата перед тобой … я никудышная мать, я ничего не могу сделать нормально … но, пожалуйста, только выздорови, и все изменится: я возьму отпуск, мы вместе с тобой куда-нибудь поедем отдыхать, а? … Хочешь? Я все, все сделаю, я изменюсь, только, умоляю, выздоравливай...
– Миссис Маллейн?, – в дверь постучался Алан. Я узнала его по голосу. Мать вытерла глаза и самую малость поправила одежду.
– Да, проходи, Алан, проходи.
– Как она?, – о, это сочувствие в голосе. Опостылело уже. Тьфу, надоело.
– Молчит, – вздох.
– Хм.., – ответный вздох. Фрр, – Вы позволите мне посидеть с ней?
– Конечно, дорогой, конечно, – слезы в голосе. Снова ревет. Закрыла глаза и попыталась вновь отключиться от реальности, но мне почему-то стало интересно, что скажет мне Алан, – посиди тогда с ней, а когда будешь уходить – предупреди Джессику на посту.
– Конечно, миссис Маллейн. Я все сделаю, мэм.
– Ох, мне было бы гораздо приятнее, если бы вы все называли меня Эббигейл, а то старуха какая-то, – пробормотала себе мама под нос, скрипнула дверь.
Тишина. Я лежу спиной к двери, так что не вижу, что делает Алан, приходится полагаться только на свой слух. Даже открываю глаза. Странно... Может, я жду известий от…
– Так и знал, что ты не спишь, – блондин стоит прямо надо мной. Серо-зеленые глаза светятся добром через стеклышки, губы растянулись в ласковую улыбку. На нем бледно-голубая рубашка и такие же джинсы. Парень бесшумно пододвигает стул и садится на него в тридцати сантиметрах от меня. Его руки сжимают мои холодные пальцы, также, как несколько дней назад делал Он. Хочется отодвинуться, но я лежу неподвижно и смотрю ему прямо в глаза. Его пальцы теплые и немного шершавые, не такие нежные, как у Чака, и не такие горячие, как у Него. Но я узнала бы его прикосновение из тысячи. В голове мелькает наш недопоцелуй, поцелуй в лоб и то сумасшествие в губы. И это все Алан? Это робкий с виду мальчик? Почему он любит меня? Меня, стерву с отвратительным характером и зациклением на одном высокомерном идиоте, – ну, может, хоть поздороваешься?, – он выгибает бровь и слегка наклоняется вперед, знакомо касается губами моего лба и отодвигается, продолжая улыбаться, – мы все очень скучаем, Лекс. Очень. Нам тебя не хватает, твоего смеха, улыбки, шуток. Всей тебя. Нам всем, слышишь?, – молчу и продолжаю смотреть. Он устало трет глаза. Он вообще спит? Хмурюсь невольно. Он замечает, – о, так ты все-таки реагируешь на меня? Что? Почему нахмурилась? Что не так?, – молчит. Думает, – волнуешься за меня? Не бойся, я-то в порядке, я понимаю, что ты пережила, что ты чувствуешь. Но просто подумай о матери, которая буквально с ума сходит из-за того, что ты ей ничего не говоришь. Подумай …
– Помнишь, ты меня поцеловал?, – я его шокировала. Даже очень. Он сначала побелел, потом его шея покрылась красноватыми пятнами, и он даже как-то ссутулился на стуле, поджав губы.
– Вот уж не думал, что твои первые слова будут такими, – он сглотнул, – но между тем я рад, что ты вообще заговорила, – молчу, испытывающе глядя на него, – что? Помню ли я о самом волшебном мгновении в моей жизни?, – он горько усмехнулся, а я все пялюсь, – глупый вопрос. Я, наверное, когда умирать буду, буду думать о том поцелуе, – смущенная улыбка, – но после этого я понял, что, вероятно, я ошибся, сделав это, ведь …
– Ты меня любишь?, – чувствую себя сумасшедшей или стервой. Ну, или сумасшедшей стервой. Одно из трех. Не знаю, что на меня нашло и почему я решила спросить это у него, почему задала этот сложный вопрос. Его глаза уперлись в меня, расширившись, грудь перестала вздыматься, будто он перестал дышать. Дрожащие пальцы сняли очки и протерли глаза. Продолжаю смотреть, не отрываясь, но в то же время и не меняя положения: все еще лежу на боку, с видным только левым глазом. Алан молчит тоже, потом берет мою руку и прижимается к ней губами, нежно и ласково, как-то трепетно и невесомо.
– Люблю, – он ответил так просто и непринужденно, будто это было и так ясно, как божий день, как то, что небо голубое, а трава зеленая. Как то, что время вечно, а человеческая жизнь ограничена. Как то, что птицы летают, а люди пытаются покорить просторы Вселенной. Как то, что существуют односекундные мгновения, а есть нечто бесконечное. Я смотрела в его блестящие, лучистые глаза и не могла поверить, что этот умница, добрый, надежный, красивый, интеллигентный парень влюбился в такую, как я. Это казалось сроду фантастике, где Красавица влюбляется в Чудовище. Только в нашем случаи все наоборот – это я монстр, который разрушил жизни своих друзей. Я вспомнила признание Чака, простое «люблю» Алана, взгляды Брайана, шутки и подколы Айзека... Я ведь перевернула их мир. Я помню, какими они были, когда я только пришла: дружными, веселыми, безбашенными, а сейчас? Скоро раз они дрались, ссорились, спорили из-за меня? Закрыла глаза и вздохнула, – думаешь, что ты испортила нашу жизнь?, – прочитал Алан мои мысли. Я вновь почувствовала прикосновение его пальцев к щеке и дыхание на лбу, – ты – это лучшее, что могло произойти со всеми наши. Ты стала нашим светом, лучом в бесконечном мраке нашего существования.
– Поцелуй меня?, – да что со мной не так? Зачем я все это говорю? Он опять замер, светлые брови приподнялись над удивленными глазами, а пальцы вздрогнули в моей руке. Я не могла произнести больше четырех слов за раз, и поэтому приходилось говорить глазами. «Мне это нужно. Нужно запомнить тебя таким, какой ты сейчас: чувственный, ранимый, ласковый. Мне нужно, чтобы несмотря на то, что будет дальше, ты остался в моем памяти именно этим парнем, со слегка неаккуратно уложенными пшеничными волосами, классической одеждой и нежной улыбкой на дорогом лице. Я понимаю, что поступаю неправильно, любя одного, встречаясь с другим и прося о поцелуе третьего, но такова моя натура, и ты мне нужен сейчас, как никогда» Уж не знаю, прочитал ли он эти слова по моим глазам, додумал или взаправду узнал мои мысли, но я заметила, как в серо-зеленых глазах зажглось понимание, и он едва-едва кивнул. Потом медленно, готовый отскочить в любой момент, стал наклоняться ко мне, и тогда я, впервые за несколько дней, поменяла свое положение: я перевернулась на спину и, взяв парня за подбородок, притянула его к себе, закрыла глаза и поцеловала. Не было страсти, как с Брайаном, не было смеха, как с Чаком. Была просто невыразимая, нескончаемая нежность и забота. Мне казалось, что я плыву в облаке сладкой ваты с плюшевыми мишками. Было так тепло, уютно, надежно. Спустя мгновение блондин взял инициативу в свои руки: мягко касаясь моей щеки, он целовал меня, словно преклоняясь этим поцелуем. Мои руки скользнули вверх по его лицу, шее, мускулистым – на удивление – плечам и рукам и замерли на спине, мягко опустившись на лопатках. Мне хотелось играть его длинными волосами, хотелось прикоснуться губами к ямке на его шее, хотелось вглядываться в бездну его глаз...
Неожиданно для себя я поняла, что действительно люблю их. Всех четверых. Каждого по-своему и с разной силой, но люблю каждого, за то, что они просто являются такими, какие есть. За их характеры, недостатки, оплошности, подъемы, глупости, за все. Любила их каждой клеточкой своего тела, каждой мышцей, каждым вздохом и выдохом. Из-за этих мыслей я, видимо, немного отвлеклась; Алан заметил и отстранился, глядя на меня с вопросом.
«Все хорошо?», спросили его глаза, и я даже вздрогнула от этой любви в них.
«Все хорошо», кивнула я ответ, надеясь, что и мои глаза так сияют.
Блондин улыбнулся, показывая, что он все понимает и, наклонившись вновь, еще на секунду прижался к моим губам, будто пытаясь получить этого по максимуму, не зная, что будет потом, и будет ли у него еще такая возможность. Когда он принял вертикальное положение, наши щеки стали розовыми, а пальцы сплелись.
– Слушай, тебя, наверное, интересует, где Брайан?.., – тихо спросил он, поглаживая нежную кожу на руках, заставляя меня трепетать. Услышав Его имя, я мгновенно перестала чувствовать себя счастливой. Рука сама-собой вырвалась из руки блондина, и я обхватила себя, сжав челюсти. Мои глаза стали жесткими, взгляд колючим, а губы побелели, – прости … я думал, ты хотела узнать.., – смутился парень, но я решительно покачала головой, хмурясь и глядя в одну точку, – ладно … тогда прости меня, – вновь молчу, кусаю губу и не смотрю на поникшего друга. Обзываю себя мысленно «сукой», но ничего не могу поделать. Мне было так хорошо, тепло, уютно, а потом за единое мгновение он разбил его одним словом, и мне снова больно, – тогда … хм, – он замолчал, придумывая тему для разговора, – ах да. Ты пропустила второй экзамен, а третий через четыре дня, его перенесли немного. И, как тебе сказать.., – он замялся, и я вскинула глаза, – миссис Ольвер сказала, что те, кто не писал или не сдал все три экзамены, не допускаются до выпускного.
Что-то внутри оборвалось, и я задохнулась. Я теряю очередную хрупкую ниточку, которая может спасти меня. На выпускном я, несмотря на то, что, мягко говоря, несколько раз отшила Его, хотела восстановить наши отношения, сделав первый шаг к примирению и, возможно, чему-нибудь новому. А теперь … Было понятно, что за четыре дня меня точно не выпишут, и тогда все будет потеряно раз и навсегда. Я не могла этого допустить. После всего, что я пережила, я поняла, что нужно рассчитывать в жизни только на себя, и сейчас я был готова это сделать. Решительный блеск в глазах испугал Алана, я видела это по его лицу. Поэтому я улыбнулась как можно добрее и коснулась его руки.
– Ал, можешь, пожалуйста, сказать Джессике, что я немного голодна.
Серо-зеленые глаза увеличились в несколько раз по нескольким причинам:
1) я впервые за долгое время произнесла фразу больше, чем в четыре простых слова;
2) я попросила есть, что было второй проблемой все эти дни;
Из-за этого он опешил, не двигаясь несколько секунд, потом радостно кивнул и, поцеловав меня на ходу в лоб, выскочил из палаты. Мгновением спустя я вскочила, стараясь не потревожить свои провода и не упасть, так как палата мгновенно накренилась, стоило мне только подняться. Схватив телефон с тумбочки, где он на всякий случай стоял на зарядке – отсутствие логики у миссис Маллейн – я набрала нужный номер и отправила короткое смс, так как не знала, сколько у меня времени до того, как придет медсестра с едой.
«Срочно приходи»
*** Вечером, буквально за час до окончания приемного времени в дверь палаты постучали. Лекс, в которую к этому времени впихнули целую тарелку бульона и полбуханки белого хлеб, изрядно измотанная приходами тонн врачей и матери, полусидела на кровати, нервно постукивая пальцами по покрывалу, то и дело смотря на дверь. Услышав стук, она подскочила.
– Входи!, – «слишком громко для больной», подумала она, но уже нельзя было изменить. Лениво открыв дверь, Брайан практически сразу прислонился к стене, равнодушно сложив руки на груди.
– Я немного удивлен тем, что ты меня позвала. Но раз срочно, значит срочно. В чем проблема?, – грубо, как всегда, но в данный момент ей было все равно.
– Мне нужно, чтобы ты сделал меня настолько здоровой, чтобы меня завтра, максимум – послезавтра – выписали, – с места в карьер озвучила свою «просьбу» девушка, требовательно глядя на парня. Тот слегка приподнял бровь и медленно подошел к ней, держа руки в карманах.
– Ты хочешь, чтобы я …
– Я не знаю, как ты это делаешь. Но мне нужно, чтобы ты просто сделал меня здоровой. Внушил, приказал, как угодно. Главное – быстро, – брюнет только хмыкнул, протирая глаза, – я знаю, что ты можешь. Так сделай.
– А то что?, – он дерзко вскинул голову, – что ты сделаешь?
– Не волнуйся, фантазии хватит, – ощетинилась та. Между ними, несмотря ни на что, сейчас была глухая, мерзкая пропасть, делавшая их если не врагами, то уж точно не друзьями, – просто сделай.
– Тише, котенок, – он усмехнулся. «Не реагировать, главное, не реагировать», – а то уже хвост распушила да когти обнажила, шалунья.
– Меньше слов, больше дела, мистер Язва, – отшила его брюнетка, – так ты сделаешь это или нет?
– Могу я узнать причину?
– Нет.
– Так и думал, – еще одна улыбка, – как всегда мила.
– Знаю. Ну?
– Про баранки знаешь? Так вот …
– Как всегда мил, – передразнила его.
– Ладно. Я сделаю, но лишь бы свалить отсюда куда подальше, – его голос стал жестким.
– Ну, хоть в чем-то наши желания совпадают.
– Грубо, – хмыкнул Брайан и, подойдя к кровати, вдруг наклонился так близко к лицу Лекс, что реакция вышла чисто на инстинкте: девушка со всего размаху дала ему пощечину.
– Какого черта?!
– Если ты не помнишь, то я лечу через губы, – он фыркнул, показывая, что сам не рад подобной перспективе.
– То есть нам придется … ?, – она слегка покраснела, уже сомневаясь в том, что хочет провести эту «операцию».
– Будто мне надо, – брюнет второй раз нагнулся и без всякого удовольствия поцеловал ее. Воспоминания, желания, мечты – все взорвалось в голове брюнетки, и она задохнулась от них, окончательно поняв, что это было ошибкой. Вместе с воспоминаниями по коже поползло уже знакомое тепло, оно распространялось по всему телу, впитываясь в каждую клеточку. Несколько минут Лекс едва терпела, чувствуя прикосновение желанных губ, но ее выдержка таяла, она понимала: еще чуть-чуть и она или сойдет с ума, или заставит его сделать ее беременной во второй раз, прямо тут, в больнице. Одно из двух. Так как ничего из вышеперечисленного ей не нравилось, она сделала третье: вновь обожгла рукой его щеку. Брайан отшатнулся, скривившись, и встал, поправляя одежду и волосы, – типичная логика женщин: ты мне помоги, но только поцелуй, чтобы помочь, и я тебе врежу. Имей в виду, детка, мне не доставляет никакого удовольствия лизаться с тобой. Мне хватило всех прошлых экспериментов, – он коснулся щеки, посмотревшись в зеркало, висящее на стене, и вздохнул, – но между тем хочу сказать: я не вылечил тебя полностью, но дня через два тебя выпишут, а завтра на утро ты себя не узнаешь.
– С … спасибо, – охрипшим неожиданно голосом произнесла брюнетка, исподлобья глядя на него. Парень помолчал, потом его лицо разрезала какая-то неживая, точно нарисованная ухмылка.
– Тогда – об оплате?
– Что?, – опешила она, выгибая бровь.
– Я никогда ничего не делаю просто так, а ты, Алексис Маллейн, можешь мне очень помочь, – внутри что-то похолодело и оборвалось. Адамс бы никогда, ни при каких условиях не назвал бы ее так, тем более таким слащавым, мерзким голосом. Что-то было не так. Что-то очень важное. Что-то … нечеловеческое.
– Кто … ты?, – сорвался неожиданный вопрос с губ. Брюнет наклонил голову набок, лениво улыбаясь.
– Хм, не ожидала, что ты меня раскроешь.
– «Не ожидала»?, – переспросила Лекс, подтягиваясь на кровати и прижимаясь к спинке кровати. Ее больно кольнуло женское окончание в глаголе, заставляя больше нервничать.
– Что ж, я думаю, пришло время стать собой, хотя, должна признаться, быть сексапильным парнишей с мини-приложением – это круто, но все-таки моя внешность мне роднее, – «парень» отошел на свободное место и расставил руки и ноги, слегка закинув голову. По его коже заскользили трещинки, сливаясь, переплетаясь, двигаясь по всему телу, располосовав лицо, руки, шею, покрывая кожу черными неровными полосками, которые стали медленно «обгорать» и отлепляться, падая обугливающимся ковром на больничный пол. На том месте, где кусочки отпадали, проглядывала мертвенно-бледная кожа. Все это перевоплощение заняло меньше минуты. Секунд через пятьдесят на месте «Брайана» стояла женщина, нет, девушка. Длинные, до лодыжек, прямые волосы цвета сливы, огромные бардовые змеиные глаза с вертикальными щелочками на белом лице, слегка заостренные ушки и зубы, проглядывающие белоснежным лезвием между пухлыми, черными губами, тонкая мраморная шея, крупный рубин на серебряной цепочке, из одежды – чрезмерно короткий топ, который можно было бы назвать даже бюстгальтером, обтягивающий огромную грудь, и неприлично короткая юбка, едва-едва прикрывающая ягодицы; ноги в черных туфлях на танкетке с шипами. Посмотрев на себя в зеркало и, к великому удивлению Лекс, шлепнув себя по заднице, девушка довольно кивнула своему отражению, гладя волосы, – так намного лучше, – плавно повернулась, взметнув волосами, и уставилась на брюнетку, усмехаясь над ее ошарашенным выражением лица.
– Кто ты?, – повторила она свой вопрос, стараясь придать голосу больше храбрости. Кроме себя ей больше некого было сейчас защищать, но ей и этого было достаточно, чтобы держаться настороже.
– Тебе так важно имя той, с кем ты заключила сделку?
