Текст книги "Темное безумие (ЛП)"

Автор книги: Алеата Ромиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Успокойся.

Я повторяю это в голове, задерживая дыхание, заставляя себя успокоиться – расслабляя каждый мускул и каждый орган, жаждущий воздуха.

Дыши.

Я делаю неглубокий вдох. Медленный и ровный. Губы дрожат. Слезы текут из уголков глаз, а тело покалывает: организм переполняет адреналин. Головокружение сменилось эйфорическим спокойствием.

Я ненадолго задерживаюсь в этом состоянии. Прислушиваюсь к медленному дыханию. Чернота – густой и бесплотный кошмар. Тонкая хлопковая паутина опутывает разум, абстрагируя от происходящего. Кажется, будто прошли часы, пока я переключалась между двумя состояниями. Паникой и покорным принятием.

По мере того, как плывут мысли, я вспоминаю все, что откладывала на потом. Невыполненные цели. Мечты. Счастье.

Вырывается слабый смешок. Я учила пациентов не стремиться к чему-то столь эфемерному и бессмысленному, как счастье – это идея, а не цель. И все же я здесь, смотрю смерти в лицо, жалея, что не была немного более легкомысленной и счастливой.

Но на этот вопрос никогда не было ответа. На тот, который каждый задает себе: что сделает меня счастливой? Муж? Ребенок? Я фыркаю. На самом деле, об этом я не жалею. Я никогда не смогла бы прилагать достаточно усилий и уделять времени чему-то настолько всепоглощающему, как материнство.

Тем не менее, меня бесит тот факт, что меня лишили такого шанса. Жестокое напоминание о том, что я сама выбрала Грейсона. Я выбрала эту судьбу.

Я делаю вдох, чтобы наполнить легкие, и моргаю в темноте. Сожаление – это слабость. Я не могу позволить себе быть слабой.

Кроме того, у меня есть более насущные проблемы, чем мелочные сожаления.

Например, тела, закопанные на заднем дворе земли, зарегистрированной на мое имя. Я всегда планировала переместить их, избавиться от них… и теперь это тоже решит кто-то за меня. Девочек найдут. Кто-то купит мой семейный дом и снесет его. Перестроит. Перекопает сад мертвецов, и, слыша мое имя, люди будут вспоминать этот фильм ужасов, а не работу, которой я посвятила свою короткую и бесполезную жизнь.

С осознанием этого наступает паническая атака, захватывающая все чувства. Темнота смыкается, царапающие звуки усиливаются, от ощущения, что под кожей ползают жуки, из горла вырывается яростный крик.

Спокойные воды моего принятия бурлят. Внутри меня гремит буря, когда я атакую дерево. Я бью руками, пинаю ногами. Впиваюсь пальцами в смертельную ловушку, загоняя щепки под ногти. Я почти чувствую металлический привкус крови в разреженном, затхлом воздухе, и превращаюсь в бешеное животное, борющееся за свободу.

Полная решимости я борюсь со своей тюрьмой, и задеваю ногой какой-то предмет. Но замечаю это не сразу, слишком охваченная паникой, сжимающей в тисках мое тело и разум. Я поворачиваюсь на бок и упираюсь плечом в крышку, затем останавливаюсь. Я слушаю звук своего дыхания, усиливающийся в замкнутом пространстве. Думай. Думай. Думай.

Я анализировала Грейсона несколько месяцев. Я забралась ему в голову. Я его понимаю. У меня есть преимущество перед остальными жертвами. У него есть правила, и его болезнь требует, чтобы он их соблюдал.

Сделав три глубоких вдоха, я подавляю страх и замедляю дыхание. Береги кислород. Затем я спокойно подталкиваю ногой небольшой предмет вверх. Когда он оказывается у моего колена, я изгибаюсь и хватаю его.

Телефон.

Боже мой. Облегчение превышает тревогу. Я открываю устройство, и экран освещает внутреннюю часть ящика. Я тут же использую свет, чтобы осмотреться вокруг, ища защелку или отошедший гвоздь или что угодно, что поможет мне выбраться.

– Черт возьми.

Мне не выбраться из-под земли. Даже если бы я смогла, что дальше?

Дрожащими руками я набираю 9-1-1 и нажимаю «Звонок».

Мне отвечают три длинных гудка.

– Дерьмо… – В верхней части экрана нет палочек связи.

Он играет со мной. Но нет, дело не только в этом. Должно быть что-то еще… точно. Грейсон записывает своих жертв. Он наблюдает за ними. Он дает им выбор, черт возьми. Где же мой выбор?

Из устройства раздаются помехи. Затем голос:

– Однажды ты сказала, что не любишь людей, потому что они эгоистичны. Мне интересно, возможно дело не только в их эгоизме, возможно ты проецируешь на них ненависть, которую испытываешь сама к себе, к тому, что тебе не нравится в самой себе. – Голос Грейсона наполняет влажную тьму. – То, что ты хотела бы изменить, но не можешь. Это головоломка, загадка. Лондон, ты вся состоишь из маленьких кусочков паззла.

Я осматриваю устройство. Это радиотелефон с кнопкой сбоку. Я нажимаю кнопку.

– Единственное, что я хочу изменить, это мое мнение. – Я тяжело вздыхаю. – Если ты сделаешь это, Грейсон… если ты убьешь меня, это не принесет тебе никакого удовлетворения. Ты знаешь, что это будет тебя мучить.

Следует долгая пауза, пока я жду ответ. Я закрываю глаза. Грейсон слишком умен, чтобы его можно было легко обмануть. Он изучал меня последние несколько месяцев так же, как я изучала его. Он знает, как я говорю, как лгу. Знает правду. Он хочет, чтобы я играла в его игру, но большая его часть хочет, чтобы я выиграла.

Там, где все его жертвы потерпели неудачу, я должна добиться успеха.

– Ты сказал, что дашь мне ответы, – пытаюсь я снова. – Я последовала за тобой сюда. Я оставила все позади, чтобы быть с тобой. Чтобы получить эти ответы. Ты не можешь позволить мне умереть без…

– Ты хотела посмотреть, насколько глубокой окажется кроличья нора, – говорит он. – Понравилось ли Алисе ее приключение в Стране чудес? Нет, она была в ужасе. И если подумать, все это было в ее голове. Обычно самые пугающие вещи в этом мире существуют лишь в нашей голове.

– Грейсон, пожалуйста, помоги мне…

– У меня нет ответов для тебя, Лондон. Как и в случае с Алисой, они в твоей голове. Я просто даю тебе средства, инструменты, чтобы их откопать.

Откопать…

Я повторяю его слова, ища разгадку – кусочек головоломки, который подкидывает мне Грейсон. Откопать… откопать… откопать.

Выкопать.

Зажимаю кнопку.

– Выкопай, – шепчу я.

Он ждет, пока я продолжу.

По щеке бежит слеза. Обжигающий адреналин течет по венам.

– Выкопай их. – Бью по крышке. – Выкопай их! – Он хочет, чтобы я освободила девочек.

Повисает тишина. Сырой воздух прилипает к коже, вытягивая из меня жизнь. Тусклый свет телефона гаснет. Лица жертв насмехаются надо мной, издеваясь из-за того, что я оказалась на их месте.

Затем я слышу царапанье. Слабый звук все усиливается, и мне уже не кажется, что я брежу. Наконец раздается глухой удар.

Крышка открывается. На меня падает грязь, но я вижу руку, которая вытаскивает меня.

Грейсон вытирает грязь с моего лица, пока я глотаю чистый воздух, страдая от недостатка кислорода.

– Ублюдок, – выплевываю я. Моя рука летит к его лицу. Он не позволяет ей достигнуть цели.

Обхватив запястье, он вытягивает мою руку в сторону.

– Побереги энергию. Первый тест всегда самый простой.

Первый тест.

Наконец я ощущаю действие обезвоживания и недосыпания. Мое слабое тело сдается, и я падаю.

Глава 23

ОБУЗДАТЬ СТРАСТЬ

ЛОНДОН

На закрытых веках пляшет свет. Холодное прикосновение влажной ткани к лицу выводит меня из темноты.

Веки тяжелые, как будто я проспала слишком долго, страдая от болезненного похмелья. Когда мне удается открыть глаза, Грейсон уже рядом. Я вздрагиваю. В тусклом свете я замечаю, что он помылся и побрился. Я наслаждаюсь свежим ароматом шампуня и мыла, прежде чем внутренняя система тревоги не заставляет меня полностью проснуться.

– Где я? – Требовательно спрашиваю я.

Но стоит бросить единственный взгляд на ванную комнату, и я все понимаю. Зажженные свечи освещают маленькую комнату, делая ее уютной. Даже романтичной. У меня скручивает живот.

– Скоро я включу генератор, – отвечает Грейсон на мой невысказанный вопрос о свечах.

Я сижу, прислонившись к стене. Грейсон прижимает ко лбу влажную тряпку.

– Я собирался дать тебе поспать, но от тебя начинало вонять.

Я выхватываю ткань из его руки.

– Это случается, когда тебя хоронят заживо, – рявкаю я.

Он не сердится. Его рот сгибается в самодовольной полуулыбке.

– Полотенца в шкафу. Все, что тебе нужно, уже есть в душе. – Он встает. – Я оставлю тебя.

Я смотрю, как он выходит из комнаты, закрывая за собой филенчатую дверь. Я отбрасываю ткань, вскакиваю на ноги, и меня сразу начинает шатать. Опираясь на стену, я подкрадываюсь к двери и проверяю ручку. Заперто.

Снаружи.

Господи. Я нахожусь в доме, созданном для пленников.

На тумбочке я нахожу бутылку с водой и выпиваю половину, прежде чем сообразить, что там может быть наркотик. Жду в ожидании дезориентирующего эффекта. Как только туман в голове начинает рассеиваться, я допиваю остатки и пытаюсь вспомнить, как сюда попала. Мы пересекли границу штата? Да, Грейсон сказал, что это часть его плана – выбраться из Делавэра за двадцать минут. Но как давно это было? Как далеко мы уехали?

Раздается стук в дверь.

– Я оставил для тебя одежду в комнате для гостей. Ту, что на тебе, можешь выбросить.

Я упираюсь ладонями в край тумбы. Я не могу совершить еще одну ошибку. Я больше не могу его недооценивать.

– А еда? – Мне нужна энергия.

– Я приготовлю для тебя что-нибудь.

Я жду, пока не стихнут его шаги. Потом расстегиваю испачканную блузку и снимаю грязные брюки. Вся одежда отправляется в мусорную корзину возле унитаза. Вода нагревается слишком долго. Я ныряю в холодный душ, радуясь тому, что чувствую что-то чистое на коже.

В середине купания вода начинает нагреваться, и я предполагаю, что это благодаря генератору, о котором упоминал Грейсон. Моя голову, я анализирую каждую деталь информации, которую он мне дал, обдумываю его слова, обстановку, мое затруднительное положение. Мне нужна дополнительная информация.

Мне нужно подавить страх и делать то, чему меня учили: слушать.

Я выключаю воду и ступаю на холодный деревянный пол. Плотно обернувшись полотенцем, я ищу зацепки. Вся ванная комната отделана светлой и темной мелиорированной древесиной. Душ и раковина из белого фарфора с современной сантехникой. Свет свечи отражается от высокого косметического зеркала, создавая вокруг сияние, которое мне бы даже понравилось, если бы не тот факт, что я была в ловушке.

В нормальных обстоятельствах я бы никогда не использовала расстроенное состояние пациента, чтобы обманывать его… но это ненормальные обстоятельства. А мой пациент – не обычный пациент.

Я должна оставаться начеку. Я должна его перехитрить. С такими мыслями, я остаюсь начеку, когда дверь в ванную открывается. Готовая сразиться с Грейсоном единственным оружием, которое у меня есть.

Однако к такому я была не готова. Грейсон стоит в дверном проеме без рубашки, ни капли стеснения. Не скрывая татуировки и шрамы. Плечо перевязано марлевой повязкой, а джинсы с низко висят на бедрах, подчеркивая подтянутое тело, которое раньше я изучала только наощупь.

Я подтягиваю полотенце повыше, заворачиваю плотнее.

– Не забудь так же сильно сжать бедра, – замечает он.

Я ощетиниваюсь, но прикусываю язык, заставляя себя не реагировать.

Он скрещивает руки.

– Тебя можно описать разными словами, Лондон. Смирение не одно из них. – Он скользит взглядом по моему телу, и я чувствую этот взгляд, как будто он физически касается моей обнаженной кожи.

Я прочищаю горло.

– Мне нужна одежда.

Он отталкивается от дверного косяка и идет вперед. Я отступаю, но он настигает меня прежде, чем я успеваю ускользнуть. Большинство проведенного вместе времени он был прикован к стулу, поэтому сейчас, когда он возвышается надо мной, я вспоминаю, насколько он выше меня.

Он проводит пальцем по плечу, вниз по руке, оставляя за собой след из мурашек. Затем он хватает меня за запястье и поднимает его, чтобы осмотреть. На каждом из запястий красуются тёмно-красные полосы в местах, куда впивались наручники.

– Сядь на тумбу, – говорит он.

Я приподнимаю бровь.

– Одежда, – требую я.

Без предупреждения он хватает меня за талию и усаживает на тумбочку. Я впиваюсь в него ногтями, но он легко отрывает мою руку и переворачивает. В мягком свете свечей он осматривает мои ссадины и синяки.

Раскаленный воздух искрит между нами. Его прикосновения слишком интимны, слишком знакомы, мое тело в полной боевой готовности, реагируя на него и каждое прикосновение пальцев к моей коже. Я еле дышу.

Молча он тянется над моей головой к шкафчику за марлей и антисептиком. Я невольно ощущаю аромат его одеколона. Это чистый, морской запах – и я представляю, что, это его запах; так он всегда пах до заключения. Дразнящая мысль.

– Сначала ты причинил мне боль, а потом вылечил, – говорю я, качая головой. – Твой диагноз становится все лучше, Грейсон.

Его пальцы скользят по чувствительной коже моих поцарапанных запястий.

– Даже охотник-садист предпочитает здоровую добычу.

Я пытаюсь отдернуть руку, но он усиливает хватку.

– Не двигайся.

Выпрямляюсь.

– Тебе это нравится. Избавлять меня от боли.

– Ничто другое не заводит меня так сильно. – Коварная улыбка искривляет его губы, уничтожая остатки моего сопротивления.

Пульс учащается, пока я позволяю ему лечить и перевязывать мои запястья. Я пытаюсь думать, осмысливать, но его голая грудь находится всего в нескольких дюймах от меня, и все, что я могу делать, это смотреть на его шрамы. Одна косая черта поверх другой – всего одиннадцать. Он ловит за пристальным разглядыванием.

– Ты нанес их сам, – говорю я, и он смотрит вниз.

– Да.

Я вспоминаю фрагменты наших сессий, когда он говорил о себе и о том, как сам себя наказывал.

– Это количество жизней, которые ты забрал?

– Да.

Он был осужден за девять убийств. На нем красуются два дополнительных шрама. Я сглатываю.

– Я стану номером двенадцать? Еще один шрам на твоей плоти?

На сжатой челюсти появляется желвак.

– Я не позволю этому случиться.

Он заканчивает обматывать мое левое запястье, и я сжимаю руку в кулак.

– Как ты можешь не позволить этому случиться, если не можешь контролировать свои импульсы. Вот почему я здесь, не так ли? Потому что ты был одержим мной – какой-то связью, нашей «неизбежностью». А потом ты фантазировал о побеге, пока не осуществил его.

Он кладет руки на мои бедра, его лицо оказывается слишком близко к моему. Тени танцуют на его лице. Мерцание свечей придает его чертам темную хищную красоту.

– Слишком много непредвиденных обстоятельств, чтобы учесть их все. Я должен был сосредоточиться на наиболее вероятных, но мы – ты и я, Лондон – всегда были случайностью. А сейчас мы прорабатываем различные переменные, чтобы посмотреть, к какому результату это приведет.

Я смотрю ему в глаза. Нахожу и наматываю на палец нить от полотенца.

– Менее умный человек с твоим расстройством просто сошел бы с ума. Его давно бы заперли вместе с остальными безумными преступниками. Но ты… твой IQ преображает твое безумие, Грейсон. Оно может показаться гениальностью, даже имитировать его, но это все равно безумие.

Он слегка наклоняет голову, еще больше приближаясь ко мне.

– Что для одного человека безумие, то для другого – гениальность. Это ты хочешь сказать?

Мои плечи напрягаются, его близость нервирует.

– Ты похоронил меня, – говорю я, в моем хриплом голосе отчетливо звучит обвинение. – Где в этом гениальность?

– Терпение, любовь моя. Достаточно скоро ты поймешь это. – Он опускает голову и глубоко втягивает воздух. Пульсация дыхания на моем плече вибрирует по телу словно предупреждение.

Грейсон отодвигается, оставляя между нами небольшое пространство. Затем, взяв белую свечу, он медленно проводит пальцем сквозь пламя.

– Прикоснуться к тебе – все равно, что осмелиться войти в огонь.

Он насмехается над огнем, намеренно играя с фитилем, пока пламя почти не гаснет. Затем он двигается. Его руки скользят по поверхности тумбы, преодолевая расстояние, разделяющее нас. Его большие пальцы, словно перышки касаются моих бедер, но меня словно пронизывает молнией.

– Ты всегда была слишком соблазнительной, – говорит он. – Манящей, чарующей… заставляющей меня сомневаться в себе. Соблазнение – один из твоих грехов, ты знала об этом? Ты знаешь о своей силе?

Я облизываю губы, прекрасно осознавая, как он смотрит на мой рот. Однако это сложный вопрос: насколько сильно можно надавить на него, при этом, не зайдя слишком далеко и не толкнув за край? Это может иметь неприятные последствия.

Я готова пойти на такой риск.

– Я никогда не чувствовал себя слабым, пока не встретил тебя, – говорит он, поднимая полотенце по моим бедрам. – Это может свести мужчину с ума. Это желание. Нужда. Жажда того, что ты знаешь, вредно для тебя.

Я перестаю сопротивляться и позволяю ему бедром раздвинуть мои колени.

– Я тоже виновата, – признаю я. – В том, что желаю плохие вещи, что хочу тебя.

Его рука нетерпеливо скользит по спине, затем он зарывается пальцами в мои влажные волосы. Сорвавшись с цепи, он сжимает мои волосы в кулак и тянет, обнажая шею. Я закрываю глаза, чувствуя, как он покрывает шею поцелуями, губы и язык уговаривают меня уступить, пока он спускается поцелуями до плеча.

Он останавливается, когда дотрагивается до моего уха.

– Ты погибель.

Я открываю глаза. Забыв о возбуждении, я отстраняюсь и смотрю на него.

– Я устала от этой игры, Грейсон.

– Тогда перестань играть и покажи мне себя. – Он крепче хватает меня за волосы, другой рукой он сжимает верхнюю часть бедра, притягивая меня к себе.

Резкое трение его джинсов между ног лишает меня дыхания, и я выставляю вперед руки. Кладу ладони ему на грудь, оставляя между нами пространство для воздуха.

– Отпусти меня… – Его губы захватывают мои в безжалостном поцелуе, проглатывая мольбу.

Я толкаю его грудь, ненавидя саму себя за то, что замечаю напряженные мышцы, за то, как мое тело реагирует на твердость, давящую на внутреннюю поверхность бедра. Впиваясь пальцами в мою задницу, он притягивает меня к себе, моя борьба лишь разжигает огонь.

Я вонзаю в него ногти, и я выцарапываю себе свободу так же, как я царапалась в ящике. Он переживает атаку так, словно питается болью. Я нахожу повязку на его плече и бью рану кулаком. Он издает гортанный рев прямо мне в рот, прежде чем вырывается, тяжело дыша.

– Я хочу уйти, – требую я. – Я хочу выбраться из этой больной игры.

Он берет мою руку и прижимает ее к груди, накрывая царапины, покрывшиеся алыми бусинами.

– Ты здесь – прямо здесь – потому что так решила. Это твое место.

– Я не хотела быть твоей пленницей… твоей жертвой.

– Кем же тогда ты хотела быть? Моей рабыней любви? Тайной любовницей? Хотела трахаться, как животные, в перерывах между посещениями заключенных? – Он глухо смеется. – Думаю, для уважаемой доктор Нобл этого недостаточно. А может быть наоборот. Ты думала, что я буду твоим грязным секретом. Твоим питомцем. Которого ты будешь выводить, когда захочешь поиграть, а потом снова запирать, когда закончишь. – Он подходит ближе, прижимая эрекцию между моих ног. – Скажи-ка. О чем ты думала?

Я ненавижу его. Ненавижу то, как он с помощью слов заползает мне в голову. Ненавижу то, как его прикосновение обжигает мою плоть. Ненавижу то, как мое тело невольно выгибается к нему навстречу, ненавижу боль внизу – пульсирующее тепло, которое требует удовлетворения.

– Я ненавижу тебя, – шепчу я.

– Ты ненавидишь все, кроме меня.

– Перестань трахать мне мозги… – Сжав руки в кулаки, я бью его в грудь. Слепые удары попадают в любое место, куда мне удается попасть.

Грейсон стонет и стаскивает меня с тумбы. Сильные руки тянут меня вперед, и я оказываюсь прижатой к стене. Он подходит ко мне вплотную, сжав меня за запястья и подняв руки над головой. Мои легкие борются за кислород.

– Так ты пытаешься обуздать свои страсти? – Говорит он мне в губы. – Давай посмотрим, насколько ты это освоила.

Сложив мои запястья вместе, Грейсон освобождает одну из рук. Он скользит ею по моей руке, пока не достигает полотенца. Быстрым рывком он срывает единственный барьер, разделяющий нас.

Я не просто без одежды: я обнажена. Незащищенная. Уязвимая.

Его кожа, касающаяся моей, тепло его тела, наше необузданное желание… это реально. И разрушительно. Воздух вокруг нас искрит от напряжения, угрожающего взорваться.

Он раздвигает коленом мои ноги, и я не сопротивляюсь. Ноющая боль усиливается после того, как он мгновенно накрывает меня рукой. Я дрожу от его прикосновения и выгибаюсь навстречу, стремясь ощутить его грубую кожу.

– Скажи «нет», – шепчет он, ловко просовывая пальцы между моими бедрами. – Скажи хоть слово о том, что это не то, что тебе нужно, и я остановлюсь.

Но он уже знает правду. Скользя пальцами по клитору, он чувствует, насколько я мокрая, слышит тоску в прерывистых стонах, которые я пытаюсь подавить.

– Скажи мне, что ты хочешь этого, скажи. Скажи мне, что ты хочешь нас.

Я прикусываю губу, отказываясь сдаваться полностью.

– Я могу хотеть физического удовлетворения, – наконец говорю я, когда напряжение в теле достигает пика. – Ничего нового. Это ничего не значит.

От звука расстегиваемой молнии все внутри меня дрожит. Желание – опасная эмоция. Если она обретает определённую силу, то все остальные эмоции отходят на второй план. Я хочу Грейсона, и ненависти недостаточно, чтобы остановить меня.

Его рука скользит по моему бедру, когда он достает член. Шелковистое прикосновение к животу учащает мой пульс, сердце болезненно стучит о ребра.

– Ты такая сильная, Лондон. Такая чертовски сильная и упрямая. – Я чувствую, как он гладит себя и закрываю глаза. Ноющая боль между ног перерастает в резкую пульсацию. – Я люблю все в тебе, даже твою порочность. Это заводит меня и сводит с ума. Плохие вещи, что ты делала. Я должен презирать тебя за то, что ты есть, но ты поймала меня в свою паутину, и вот я уже сам умоляю тебя осушить меня.

Я задыхаюсь, стоит ему коснуться меня, и это место немедленно опаляет огнем.

Я открываю глаза и в зеркале вижу татуировку между его лопатками. Чернильная замочная скважина, темная и свежая, нарисованная от руки. Внутри заштрихованы числа и формулы – уравнение, которое я не могу разобрать, но я знаю, что оно важно. Что это означает?

– Смотри на меня.

Я подчиняюсь. Я смотрю прямо на него, замечая жаркий огонь в глубине бледно-голубых глаз. Его руки уверенно двигаются, пока он продолжает гладить себя. Я больше не могу бороться с желанием.

– Трахни меня.

Уголки его рта приподнимаются в понимающей улыбке. Я дрожу, наблюдая как меняются его черты. Он наклоняется, полностью прижимаясь своим телом к моему.

– Скажи это еще раз, – шепчет он мне на ухо.

Я сглатываю, едва справляясь с прерывистым сердцебиением.

– Трахни меня.

Он кусает меня за плечо, у меня вырывается крик, и он просовывает член между моими гладкими губками – поддразнивая, но не входя. Он так же быстро отстраняется и толкается членом туда-сюда. От его движений мне становится еще больней. Вырвавшийся у него стон эхом прокатывается по моему телу, а затем я чувствую, как тепло выплескивается на мой живот.

Потом он меня отпускает. Мои руки падают, мускулы слишком слабы, тело жаждет удовлетворения. Живот обдает холодом от его спермы, и я тяжело дышу при виде его члена, пульсирующего после извержения.

Грейсон ничего не говорит, наклоняясь и поднимая полотенце. Он бросает его мне.

Мне едва удается поймать его и прикрыться. Приходит осознание реальности.

– Ты использовал меня.

Он натягивает джинсы и застегивает их, прежде чем подойти ко мне.

– Теперь мы в расчете.

Я отталкиваю его от себя, тело переполняет разочарование.

– Если мы ведем счет, значит, за тобой должок. На уровне шести футов под землей.

Его губы касаются моей челюсти, но я слишком истощена, чтобы снова оттолкнуть его.

– Обожаю твой грязный ротик. Но тебе следует больше стараться обуздать свои страсти.

Нахмурившись, я смотрю, как он выходит из комнаты. Вытеревшись, я задуваю одну из свечей, но стыд не оставляет меня даже в тусклом свете. Я хочу погрузить во тьму весь мир, чтобы спрятаться в тени.

Мгновение спустя я слышу грохот. Мгновенно насторожившись, я бросаюсь к двери, но на моем пути встает Грейсон. Он хватает меня за талию и пристегивает наручники к моим забинтованным запястьям.

– Нет…

Повсюду тьма. Дом Грейсона лишен света. Эта тьма преследует меня, пока он тащит меня в черную комнату.

Глава 24

КЛЕТКА

ГРЕЙСОН

Чтобы сломить человека, вы должны лишить их воли к жизни. Лондон знает это слишком хорошо. Именно эту тактику она применяет к своим пациентам. Постепенно лишая их всякой надежды.

Надежда.

Именно надежда дает человеку силы бороться, упорствовать и побеждать. Жить. Лишите их надежды, и останется лишь податливая оболочка, которую можно изменять и придавать любую форму. Мне не нужно соглашаться с такой тактикой, чтобы оценить процесс, структуру. Это гениально.

Можно сказать, что это взывает к сварщику во мне и любителю загадок. Мне больше нравится строить, чем сносить, и поэтому мы с Лондон идеально подходим друг другу.

Мы дополняем друг друга. Вместе мы единое целое.

Все эти годы я упускал важный аспект. Одних пыток недостаточно. Физической боли недостаточно. Психологический аспект – полное умственное разрушение – ломает человека. Как ветка дерева, если на разум достаточно надавить, то он сломается от малейшего толчка.

Признаюсь, это недавнее открытие. Я старомоден и склонен придерживаться проверенных и надежных методов. Но после встречи с ней этого уже недостаточно. Но я надеюсь, что она оценит мои методы так же, как я восхищаюсь ее методами.

Я поворачиваю ключ, запирая дверь камеры, и кладу ключи в карман. Лондон свернулась клубком посреди комнаты и выглядит поверженной. Но мне виднее. На ней одна из моих футболок и мои спортивные штаны. Она растрепанная и невероятно красивая.

Я обустроил этот подвал не для нее – я построил его с мыслью, что однажды оно послужит определенной цели. Что доказывает, что мы суждены друг другу. Причудливый изгиб самой судьбы.

Идеально.

– У твоего отца горел свет в подвале? – спрашиваю я ее. Я снова зажигаю свечу, которая погасла, пока я пытался посадить ее в клетку.

– Ты сделал эту клетку для меня? – парирует она. – Как долго ты это планировал?

Я приседаю и ставлю тарелку с едой в окошко у пола. Спагетти и две таблетки от боли.

– Не ешь все сразу, – это не самая свежая еда, но мало что может храниться долго, не испортившись.

– Ответь мне.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, Лондон. Не все происходящее – заговор против тебя. Это уже паранойя. – Я стучу по виску. – Я сварил эту клетку, потому что я сварщик. Это то, что я делаю. Я и сам провел в ней некоторое время, глядя на решетки, привыкая к ним. – Провожу рукой по холодному железу. – Я провел год в одиночной камере. Я могу быть очень терпеливым человеком. Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется.

Она садится, убирает волосы с лица.

– Можешь хотя бы сказать, где мы находимся?

– На самом деле ты хочешь знать не это. Наше местоположение ничего тебе не скажет. – Я сажусь, удобно устраиваясь напротив нее. – Ты хочешь знать, насколько велика вероятность того, что нас найдут власти. Этот дом записан не на мое имя. Технически он не принадлежит мне или кому-либо, кто может быть со мной связан. Пройдет достаточно времени, прежде чем тебя найдут.

Искра надежды вспыхивает в ее темных глазах.

Я дал ей ровно столько информации, сколько необходимо, чтобы поддерживать в ней силы. Ей понадобится эта крошечная вспышка надежды, чтобы выжить в этом подвале.

– Мне нужно избавиться от машины. – Я встаю и отряхиваю джинсы. Приятно выбраться из оранжевого комбинезона. – Не могу рисковать, что ее заметят. Это было бы безответственно.

– Не оставляй меня.

Голос у нее слабый и тоненький. Она выглядит почти беспомощной на полу в окружении кованых прутьев. Она выглядит потерянной.

Еще один ее грех: обман. Она овладела искусством двуличия. Ей приходилось жить во лжи, чтобы обмануть других. Как любой нарцисс, она даже сама верит в эту ложь. Весь ее мир построен на этой лжи. Когда Лондон действительно достигнет предела, только тогда дамба сломается, и правда вырвется наружу.

Однако у меня нет столько времени. Я не настолько самоуверен, чтобы думать, что у меня все получится. Ее ум – самое сильное ее оружие. И опять же, это ее специальность, а не моя. Ей нужен толчок.

Положив руки на решетки, я говорю:

– Странно сознавать, что именно на нас влияет. Что нас определяет. Люди не помнят хорошего. Они помнят то, что разрушает их.

Она встает на колени. Держась ниже меня, создавая иллюзию моей власти над ней. Она эксперт. Я улыбаюсь.

– Ты разрушил меня, Грейсон. Моя жизнь не сказка. Наказание, которое ты мне навязываешь… Я уже его понесла. Я уже заплатила за все грехи, которые совершала в своей жизни.

– Неужели.

Она щурится.

– Ты знаешь, что это так.

Я прижимаюсь лбом к решетке.

– Твои пациенты тоже пострадали. Конечно, это были больные люди. Там, где нам с тобой удавалось направлять болезнь, контролировать побуждения и прятаться на виду, им не так повезло. Им не хватает контроля над импульсами. Но вот тут-то и появляется хороший доктор. – Я улыбаюсь ей. – Ты лучшая в своей области.

Она встает.

– Иди к черту.

Я смеюсь.

– К какому именно?

На ее хмуром лице появляется выражение отвращения.

– Я пыталась помочь своим пациентам, несмотря на мир, в котором их бы казнили и истребляли. Как паразитов. – Она убирает волосы с глаз. – Когда реабилитация становилась все более и более маловероятной, я все равно боролась за своих пациентов.

– В тебе есть что-то от Флоренс Найтингейл, не так ли? Ты немного влюбляешься во всех своих пациентов, которые дают и принимают, жертвуют и истребляют, как влюбленная пара. За исключением того, что для тебя все дело заключается в том, чтобы принимать.

Она с опаской смотрит на меня.

– О чем ты говоришь?

– Ты артистка, Лондон. Твоя терапия похожа на танец. Кровавый балет, в котором ты искажаешь и ломаешь умы своих пациентов, как тело танцора. Ты пожираешь их дары, а когда они ломаются и оказываются опустошенными, ты бросаешь их в ближайшей психушке.

Она стоит неподвижно, оценивающе глядя на меня. Она не добыча. Она охотник.

– Ты придумал очень интересную историю, Грейсон. Ничего из которой не соответствует реальности.

Я поднимаю голову.

– Когда начались головные боли?

Ее единственный ответ – растерянно приподнятые брови.

– Могу поспорить, что в последнее время они участились. Становились более болезненными, более длительными.

– В этом году я работала больше, чем когда-либо за свою карьеру. Конечно, я буду физически расплачиваться из-за этого.

– Ты действительно много работала. А что насчет Тома Мерсера?

Она качает головой.

– А что насчет Тома?

– Находясь в тюрьме, ты встречаешься с множеством неприятных людей. Многие из них были твоими пациентами. Том был очень беспокойным человеком. То, что он говорил… – Я цокаю. – Если бы ты уже не уничтожила его, он мог бы оказаться в моем списке.