Текст книги "Темное безумие (ЛП)"
Автор книги: Алеата Ромиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
– Это говорит о страхе и невежестве, мистер Шэфер. По моему профессиональному мнению, Салливан не представляет угрозы для кого-либо внутри исправительного учреждения. Он жаждет стабилизировать хаос в этом мире, а в такой структурированной среде он просто отсутствует.
Собеседник выдерживает долгую паузу.
– Я уверен, что, как психолог, вы понимаете необходимость чувства завершения. Эти семьи заслуживают и нуждаются в таком завершении.
Он твердо придерживается своих взглядов. Ничто из того, что я говорю сейчас или скажу на суде, этого не изменит.
– Я глубоко сочувствую семьям. Я всегда стараюсь передать это во время дачи показаний.
– Но это ваша окончательная позиция.
Я расправляю плечи.
– Именно. В противном случае я бы оказала плохую услугу своей профессии.
– Понимаю. Спасибо, что уделили время, доктор Нобл. Счастливого пути!
Звук обрывается, звонок завершается.
Я откладываю телефон в сторону и бросаю взгляд на папку, в которой хранится мой отчет по Грейсону.
Независимо от моих личных ощущений, с профессиональной точки зрения, отправить пациента в камеру смертников – тяжелое бремя для любого врача. Решение суда зависит от моих показаний, жизнь Грейсона балансирует на весах. Вторая попытка обвинения связаться со мной и поговорить только еще больше это доказывает.
Поскольку генеральный прокурор лично выступает за то, чтобы Грейсона приговорили к казни за его преступления, весы правосудия склонятся не в лучшую для него сторону.
Я открываю папку и начинаю дорабатывать отчет. Мой страх полюбить человека, способного на такие зверства, не может стоять на пути того, что я в глубине души считаю правильным.
Скоро Грейсон окажется в сотнях миль от меня. Я никогда больше не увижу его и не заговорю с ним. Чего тут бояться?
* * *
Звуки из моих кошмаров оживают, когда я вхожу в исправительное учреждение Котсворта. Я стою перед решетчатой дверью, пока охранник проводит по моему телу ручным металлоискателем.
– Чисто.
Он отходит в сторону, и громкое жужжание предшествует лязгу открывающегося дверного механизма. Дверь открывается, и я с силой шагаю вперед, заставляя себя войти в тюрьму. Сунув папку под мышку, радуюсь тому, что эта часть учреждения не граничит с камерами, где меня приветствовали бы свисты и возгласы.
Я попросила о приватном сеансе с пациентом перед его судом. Надзиратель без колебаний предоставил мне эту привилегию.
Меня ведут к другой зарешеченной двери, где второй охранник прикладывает карточку-ключ, чтобы я могла войти. Дверь открывается, и на другой стороне появляется Грейсон. Сердце подскакивает к горлу, свист в ушах на мгновение дезориентирует меня.
Я не ожидала, что он уже будет меня ждать. Мне нужно было больше времени, чтобы… подготовиться. Я захожу в комнату и поворачиваюсь к охраннику.
– Вы мне не понадобитесь. Спасибо.
Он бросает на меня презрительный взгляд, затем впивается взглядом в Грейсона.
– Я должен все время находиться в пределах семи футов от него. Буду ждать прямо за этой дверью. – Охранник проверяет ремень, демонстративно поправляя электрошокер.
Наконец, мы остаемся одни, дверь закрыта, и я смотрю на своего пациента. Строго говоря, в пределах этой комнаты он не обязан быть прикован к скамейке, но его лодыжки и запястья в наручниках и прикованы цепями. Он сидит в центре, свесив руки между ног. И смотрит на меня.
Пространство между нами кажется слишком незначительным, воздух слишком разреженным, а расстояние слишком коротким.
– Здесь нет камер, – говорит он. – Никто не смотрит. Если ты думала, что они могут спасти тебя от меня.
Я кладу папку на стол, единственный щит, который у меня есть.
– Я знаю, что мы одни. Я попросила об этом. Но, находясь здесь… я несу большую ответственность за свои действия.
Он улыбается.
– Чувство вины не заставило себя ждать. Не так ли, детка?
Я поправляю очки, игнорируя его язвительный комментарий.
– Сегодня я пришла к вам, не как врач, не на наш последний сеанс, а как женщина, чтобы сказать, что все, что бы ни было между нами, кончено. Это вышло из-под контроля, и, может быть, это моя… Нет, я профессионал. Вина лежит только на мне. Я поступила неэтично, а то, что произошло вчера… было неуместным.
Он растягивает губы в улыбке, голубые глаза все так же холодны.
– Неуместно? Не думаю, что это подходящее слово. Это было чертовски сногсшибательно. Я попробовал твои желания на вкус. Я чувствую их даже сейчас. Эта темная навязчивая идея, которая развращает тебя, делает тебя моей.
Я упираюсь руками в край стола. Любовь к нему отправит меня прямиком за грань рассудка. Я должна освободиться от этого, освободиться от него.
– На суде я буду выступать за помилование, Грейсон. Принимая во внимание жестокое обращение, которому вы, вероятно, подвергались в детстве, а также условия воспитания, вы росли в идеальной – как по учебнику – среде, способствующей развитию психотического расстройства.
– Это твое профессиональное или личное мнение?
– И то и другое. С надлежащими лекарствами и терапией вы сможете приспособиться к нормальной жизни.
– К нормальной жизни… за решеткой.
– Конечно.
– По-настоящему садистский подход. И ты еще утверждаешь, что совсем не похожа на меня. Почему бы тебе заодно меня не кастрировать? Это было бы менее жестоко и гораздо менее мучительно.
– Я не знаю, чего еще вы хотите. Это все, что я могу вам предложить.
– Я хочу тебя. Ты мой доктор. Так будь гребаным доктором.
– Это невозможно. Я пришла сюда из вежливости. После суда вы больше никогда меня не увидите.
Он вскакивает на ноги. Моя реакция запаздывает, я слишком поздно вспоминаю, что он не полностью ограничен в движении. Когда он приближается ко мне, я отступаю назад.
– Грейсон, все кончено. – Я поднимаю руки. Кандалы на лодыжках замедляют его приближение, но не останавливают.
– Это никогда не кончится. – Он встает между дверью и мной. – Чтобы это закончилось, один из нас должен умереть.
От страха перехватывает дыхание.
– Позволь мне уйти.
– Мы оба не сможем хранить твой секрет, Лондон. То есть, если не проработаем его во время наших сеансов. – Он проводит пальцами по изгибу моей груди.
– О чем ты говоришь? – Мне приходится запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Чем ближе он подходит, тем меньше размером я чувствую себя по сравнению с ним.
Он прижал меня к стене.
– Небольшие городки такие консервативные, им сложно подозревать одного из своих. Никто не хочет думать, что среди них прячется убийца.
Я прижимаюсь спиной к стене, когда он возвышается надо мной.
– Но ты знала правду и сделала то, что у тебя хорошо получается. Соврала. И с тех пор ты лжешь. Даже самой себе.
Я сглатываю.
– Я сейчас закричу.
– Давай, – дразнит он. – И я соглашусь на интервью с первым попавшимся репортером и объявлю, что твой отец был монстром, которого ты прикончила.
Из комнаты словно исчез весь воздух. Флуоресцентные огни мерцают и гудят, мое дыхание становится слишком громким, пока я пытаюсь втянуть воздух в сжавшиеся легкие.
Он облизывает губы, его тело прижато к моему.
– Кусочки паззла были на виду… их просто нужно было соединить вместе.
– Ты сумасшедший. Ты бредишь. Построил вокруг меня альтернативный мир, который не имеет ничего общего с реальностью…
Он накрывает мои губы своими, заставляя замолчать. Поцелуй жесткий, чувственный и грубый. Я стону ему в губы, а потом упираюсь ладонями в его грудь и толкаю, разрывая связь.
Он снова садится, не отрывая взгляд от моего лица.
– Все те пропавшие девушки. Ты видела их? Видела, как их пытали? Как долго ты была соучастницей, прежде чем решила убить своего отца?
Стены белой комнаты начинают дрожать по краям. Покрываются красными трещинами. Я закрываю глаза. Чернила на руке горят. Я накрываю их ладонью и потираю обожжённую плоть.
– Три месяца.
Стоило сделать признание, как меня охватило чувство облегчения. Давление в голове немного ослабевает. Я открываю глаза. Ожидаю увидеть высокомерие на лице Грейсона, наконец-то сломившего меня, но он мрачно смотрит на меня с пугающим удивлением в глазах.
– К счастью для тебя, коронер был пьян. Не смог отличить предсмертные травмы от посмертных. Не автомобильная авария убила твоего отца. Он уже был мертв, когда ты решила врезаться в дерево.
Я с тревогой смотрю на дверь.
– Все это домыслы.
– А большего мне и не надо. Одних слухов будет достаточно, чтобы тебя уничтожить.
Он прав. Если сейчас начнется расследование против моего отца, с применением передовых технологий и полицейских процедур, то можно будет доказать, что это он был Жнецом Холлоуза. По слухам, этот монстр похищал молодых девушек посреди ночи. Так матери говорили дочерям, чтобы они не бродили поздно по городу.
– Что он сделал с телами?
– А что вы сделали с телами? – Задаю встречный вопрос.
По его лицу скользит жестокая улыбка.
– Конечно же, похоронил их.
У меня дрожат руки. Семейный дом по-прежнему зарегистрирован на мое имя. Стоит заброшенный с мертвым садом и бесплодным полем кукурузы. Сгнил до основания. По факту, я владею кладбищем.
– Вы должны рассказать семьям, где покоятся их близкие, Грейсон. Если вы это сделаете, суд будет более благосклонен.
Он поднимает бровь.
– Я расскажу, если ты расскажешь.
Я отталкиваюсь от стены. Запускаю руку в волосы.
– Это безумие. Мне ничего не грозит.
– Куда ты собираешься?
– Я ухожу.
– Нет. Мы еще не закончили. – Черты его лица ожесточаются. – Иди сюда, Лондон.
Все, что мне нужно сделать, это постучать в дверь. Я перевожу взгляд с Грейсона на дверь, и меня охватывает страх. В насколько большую катастрофу мог превратить мою жизнь Грейсон?
Я медленно иду к нему.
– Тебе бы понравилось разрушать мою жизнь в СМИ, не так ли?
– Заманчиво… – Он хватает меня за талию и тянет к себе на колени. – Но у меня на уме нечто гораздо большее.
– Отпусти… – Я отталкиваю его.
– Мне нужно знать, что ты чувствовала, – шепчет он. – В тот момент. Когда ты его убила… как это было? Что ты использовала?
Ошеломленная, я смотрю на него сверху вниз.
– Ты монстр.
– Я твой монстр. Ответь мне, и я буду в твоей власти. Целиком и полностью. – Он гладит меня по руке. Грохот цепей заставляет меня открыть глаза. Воспоминания всплыли на поверхность. – Ты же хочешь мне рассказать.
Мое тело напряжено, он мастерски подводит меня к признанию. Мой разум вырубается, как выключатель, которым он может кликать по своему желанию, и я позволяю ему прижать меня к себе. Я сажусь на колени к человеку, который угрожает всему, что мне дорого. Моей свободе. Моей морали. Моему здравомыслию.
– Ключ, – шепчу я дрожащими губами. – У него на шее был ключ. От темной клетки в подвале, где он их держал. Я вырвала его и воткнула ему в яремную вену.
Его пальцы мягко убирают мои волосы с глаз, снимают очки. Нежное прикосновение резко контрастирует с твердостью, которую я чувствую под собой. Он возбужден.
– Что ты чувствовала? – Спрашивает он. Его рот в сантиметрах от моего, он пробует мое отчаянное дыхание на вкус.
– Я чувствовала себя… свободной, – признаю я. – Парящей. Как будто я могу сделать что угодно.
– Ты можешь, – поощряет он. – Это в твоей природе.
Острая боль пронзает грудь. Нет. Срабатывает моя внутренняя сигнализация, говорящая, что я ухожу от реальности. Я пытаюсь встать, но он крепко сжимает мои бедра. Я ощущаю его желание, он прижимается к самой интимной части моего тела. Вожделение сжигает любые намеки на разум.
Я качаю головой. Надеваю очки.
– Мы не можем делать то, что хотим. Должны быть границы, правила.
Он упирается в меня лбом.
– Мы можем создать свои собственные правила.
Мои руки скользят по его предплечьям. Нежно касаюсь шрамов, которые он носит снаружи, которые резонируют с моими внутренними ранами. Рядом с ним моя боль улетучивается, словно мы действительно управляем нашим собственным миром. И это опьяняет.
МИР БЕЗ БОЛИ.
Я с ним, и было бы так легко нырнуть в омут с головой. Просто отпустить. Никаких пряток, никакого стыда. Он нашел меня. Он раскрыл мою гнусную тайну, и он с волнением ждет, что я отпущу веревку, связывающую меня с нынешней жизнью.
Но все имеет цену. Я рискую потерять то, что делает меня человеком. Людям свойственно ощущать боль, и это значит, что я все еще чувствую.
– Нет. Я не собираюсь снова губить себя. – Я вырываюсь из его объятий и встаю, отступая, пока плечи не упираются в стену.
– Я не сдамся, – предупреждает он, но не преследует меня. – Мы созданы друг для друга. Разве ты не чувствуешь боль, когда мы расстаемся? Разве ты не хочешь, чтобы это прекратилось?
Я сглатываю. Он слишком засел у меня в голове. Мне нужно уйти.
– Охрана.
– Ты моя, Лондон. Мы можем танцевать этот жестокий танец, пока не истечем кровью или можем сдаться. Выбор за тобой. Но ты станешь моей.
– То чудовище, порожденное в грехе и смерти, погибло в автокатастрофе. Ее больше нет.
– Тогда моя миссия – воскресить ее.
Я стучу в дверь, пока она не открывается. Я бросаюсь в дверной проем, мимо охранника, не слушая вопросов, и выбегаю на открытое пространство. Свежий воздух омывает мою разгоряченную кожу, но боль преследует меня, вонзаясь в спину словно раскаленный прут.
Я кричу.
Глава 14
ОТПРАВНАЯ ТОЧКА
ГРЕЙСОН
У меня были только теории. Кусочки правды. Вырезки из газет и старый отчет коронера. Но страх – великий двигатель мысли. Все, что мне потребовалось, это пригрозить Лондон, и вот она уже вернулась в прошлое и переживает тот единственный момент экстаза, который себе позволила.
Она прирожденная убийца.
Это в нашей ДНК. Гениальный ориентир для чистильщика.
Звучит как что-то отвратительное – признать себя убийцей. Но мы все рождаемся с определенной целью. Некоторым суждено быть врачами и спасать жизни, другим – юристами и адвокатами. Так что не так с нашим призванием? Мир перенаселен и полон грязи, от которой нужно избавиться.
В наши дни с таким призванием служить только в жаркой адской бездне.
И все же это может быть красиво. Как новый вид искусства.
Я прислоняюсь головой к подголовнику, представляя, как юная, более раскрепощенная Лондон вонзает идеальную копию своей татуировки в шею отцу. Для этого необходимы немалые усилия – чистая сила, порожденная жаждой убийства. У меня начинает кипеть кровь.
Этот мужчина дал ей единственную жизнь, которую она знала, а она в одно мгновение ока его прикончила. Волосы растрепались, кожа блестит от пота, глаза сверкают. А затем на ее лице воцаряется безмятежное выражение. То самое, которое я увидел, когда ее тело обмякло после оргазма.
Я хочу вернуть это. Я хочу видеть это снова и снова.
В штанах становится тесно. Я ерзаю, перемещаю ноющую часть своего тела. Я отказываюсь давать себе разрядку, пока моя прекрасная Лондон мне не подчинится.
– Полчаса до прибытия. – Офицер Майклс оглядывается через плечо. – Когда мы приземлимся, просто дай мне один повод пустить пулю тебе в голову.
Он говорит тихо, чтобы только я мог услышать. Его праведный гнев вызывает у меня улыбку. Он тоже был создан для убийства, но он отказывает себе в этой милости. Вместо этого он выбрал профессию, благодаря которой постоянно ходит по краю, всегда держа указательный палец на спусковом крючке.
Какое мучительное существование.
Я придвигаюсь вперед, и он заметно напрягается.
– Когда придет время, эта честь выпадет не тебе.
Он кривится от отвращения.
– Сдай назад, зэк.
Я подчиняюсь, переводя взгляд на иллюминатор самолета. Прямо над моей головой лежит ящик с моими скудными пожитками, в котором хранится мой билет из этой жизни. Нет, у Майклса не будет такого шанса, потому что для этого есть слишком много других желающих.
Я склоняюсь к окну, чтобы увидеть дугу горизонта. Все, что кажется цельным и бесконечным, имеет изгиб, и всегда кончается.
Нью-Касл приветствует меня дома.
* * *
– Всем встать. Суд идет. Председательствует уважаемый судья Артур Ланкастер.
В зале суда раздается громкое шарканье. Скамьи забиты любопытными. Судья – худощавый стареющий мужчина, утонувший в черных одеждах. Он приказывает всем сесть, и я на мгновение оглядываюсь, ища ее взгляд.
Лондон здесь нет.
Назначенный судом адвокат толкает меня, чтобы я смотрел прямо. Сегодня утром он прислал мне в камеру черный костюм и синий галстук. Он требует, чтобы мои татуировки были прикрыты, а волосы аккуратно подстрижены. Как будто моя презентабельная внешность каким-то образом может повлиять на присяжных.
Я вижу на их лицах отвращение. Чтобы найти присяжных, которые еще не знают ужасных подробностей этого дела, пришлось бы проводить судебное слушание в глухой деревне на другом конце света.
– Не смотрите им в глаза, – советует адвокат. – Еще нет. Я скажу, когда будет пора.
Не проблема. Мне нужно взглянуть только в одни глаза. Она будет здесь. Ее экспертные показания будут заслушивать позже, но обычно Лондон присутствует во время всего заседания. Однако я не обычный пациент. Она наказывает меня за поведение – за то, что я знаю о ее грехах.
Она будет здесь.
Под столом я сжимаю руки в кулаки.
Адвокат смотрит на меня.
– Я не буду показывать кадры, использованные в предыдущем судебном разбирательстве, если в этом не будет необходимости, – говорит он. – Это может сработать, а может и не сработать в вашу пользу. Но, чтобы прояснить, – он смотрит мне в глаза, – записей убийства этих жертв не существует, верно?
Ни одной, что обнаружила бы полиция.
– Никаких записей.
– Хорошо. – Он поправляет галстук и встает.
Прошло всего несколько минут с начала судебного процесса, а обвинение, не теряя времени, разыграло самую шокирующую и ужасающую часть спектакля. Стены подпирают фотографии с места преступления, демонстрирующие увеличенные изображения жертв. Жертвы, постоянно подчеркивает обвинитель это слово, вбивая это присяжным в головы.
Называть жертв монстрами было бы слишком иронично.
Но это лишнее, они уже пережили свой суд и его последствия.
Никто не может это отрицать.
– Детектив Фостер, как были обнаружены эти новые улики? – Спрашивает адвокат у коренастого человека за трибуной.
Детектив смотрит на присяжных, когда отвечает.
– Технически это были старые улики. Просто у нас не было достаточно данных для сравнения. В то время обвиняемого не было ни в одной базе.
Признаюсь, я был небрежен. Моя первая попытка потребовала огромных усилий, я все время был на взводе. К тому времени, как я поддался желанию, я был почти низвержен. Изнуренный, уставший бороться с нуждой. Я испытывал неистовую тягу, требующую ответа – какого-то действия, которое нужно было предпринять, чтобы положить конец этим стремлениям. Я никогда не мог себе представить, что стану настолько зависим, что мне придется снова утолить эту жажду.
Убив людей, называвших меня своими родителями, я думал, что темные мысли, наконец, исчезнут. Я был их порождением и надеялся, что часть меня умрет вместе с ними. И даже переезд в Америку в нежном юном возрасте не остановил эту тягу. Ничто не могло это остановить.
Я боролся с этим слишком много лет. Уставший и опустошенный.
Первый раз произошел слишком быстро. Во второй раз я вел себя уже более осторожно. Мне нужен был определенный порядок, чтобы продолжать дальше. Я знал, что первые попытки всегда будут преследовать меня, и вот я здесь, и меня судят за неосторожное движение.
Но все же, этот кайф.
Вы никогда не сможете повторить свой первый раз. Как два влюбленных в агонии страсти, смущающиеся на первом свидании. Это так же эротично, как и чувственно.
– Преступник оставил отпечаток ладони на орудии убийства. – Детектив указывает на увеличенное изображение вала шкива. Доказательства не могут быть более убедительными. Я помню ту ночь, когда я собрал это хитроумное устройство, и моя перчатка застряла в полуоси.
– По прошествии стольких лет это дело превратилось в висяк, – подсказывает адвокат. – Что заставило вас снова запустить поиск по отпечатку ладони?
– Почерк убийцы. Способ и четкая картина Ангела убийств штата Мэн были похожи на преступления, произошедшие здесь, в Нью-Касле. Стоило попробовать, чтобы узнать, найдется ли совпадение.
– И оно нашлось, детектив? Совпадение?
– Да. – Он обращает внимание на схему рассматриваемого отпечатка ладони. Пронумерованные точки сравнения доказывают, что он действительно совпадает с моим отпечатком.
– Больше никаких вопросов, ваша честь.
Мой адвокат встает из-за стола.
– Детектив, нет никаких сомнений в том, соответствует ли этот отпечаток отпечатку обвиняемого, и поэтому он точно был на месте происшествия. Однако есть ли у вас другие доказательства?
Детектив хмурится.
– Что вы имеете в виду?
– Извините. Позвольте мне пояснить. Были ли обнаружены какие-либо другие улики, которые могли бы связать мистера Салливана с преступлениями, за которые его сегодня судят? Или это единственное доказательство, связывающее его со всеми четырьмя убийствами, которые были совершены похожим способом?
– Это главное доказательство, это верно.
– Вы хотите сказать, ваше единственное доказательство, – возражает мой адвокат.
– Протестую, – вмешивается генеральный прокурор.
– Поддерживаю. Присяжные проигнорирует это заявление.
– Прошу прощения, ваша честь. Но, детектив Фостер, мне трудно понять эту логику, этот процесс, если хотите. Давайте разложим все по полочкам для присяжных, ладно?
Детектив кивает.
– Конечно.
Я не могу оторвать взгляд от Аллена Янга, шагающего по залу суда. Он еще новичок, и держу пари, прокуратура думала, что сможет размазать и меня, и его по стенке. Его выступление отчасти театрально, но именно его способность завоевывать доверие присяжных не может не восхищать. Он им нравится, даже если меня они презирают.
– На шкиве был обнаружен отпечаток ладони мистера Салливана, но мы уже знаем, что мой клиент работал в том же рыбацком районе, что и жертва. Возможно ли, что мистер Салливан когда-либо использовал шкив для загрузки на лодку своего водолазного снаряжения?
– Это возможно, но маловероятно, – отвечает детектив Фостер. – Чартерное судно, на котором работал мистер Салливан, имеет собственное погрузочно-разгрузочное оборудование.
Янг не упускает ни одной детали.
– Но это возможно, учитывая, что в то время поступало множество отчетов о неисправном оборудовании на лодке.
Детектив нахмурился.
– Маленькая вероятность.
– Спасибо. Теперь обсудим различия между делами. После того, как вас впервые вызвали на место происшествия, детектив, вы составили первоначальный отчет, и в нем говорится, что смерть жертвы, более чем вероятно, произошла в результате несчастного случая? Что, по-видимому, потерпевший повесился из-за иска о неисправном оборудовании?
– Так и есть, но после вскрытия, я изменил мнение.
– Правильно. Судмедэксперт сообщил об ушибах, то есть синяках на шее пострадавшего, что подтверждает причину смерти от удушья. Как если бы его задушило веревкой.
– Да, все верно. Но вскрытие также выявило несколько повторяющихся ушибов. Как будто веревку натянули, ослабили, а потом снова затянули. Как будто кто-то пытал жертву перед смертью.
– Разве не может быть, что эти ушибы были вызваны тем, что жертва боролась с веревкой, пытаясь ослабить ее на шее?
– Возражение, ваша честь. Свидетель не является врачом или экспертом.
– Поддерживаю, – говорит судья. – Согласен. Детектив Фостер не в состоянии ответить на этот вопрос.
Детектив выглядит раздраженным из-за того, что ему не дали ответить.
Янг быстро меняет тему.
– Но в отличие от других мест преступления, где было совершенно точно ясно, что имеет место отвратительное убийство, это первое дело – дело, где вы нашли единственную предполагаемую улику – имеет ряд отличий, верно? Например, ловушки, которые устроил преступник для совершения убийств? Шкив ведь нельзя считать ловушкой, верно?
– Это не редкость для первого убийства, – возражает детектив. – С каждым убийством серийный преступник становятся лучше и смелее, так же совершенствуются и его методы. Разница между первым местом преступления и другими – всего лишь разница между любителем и профессионалом.
Мой адвокат улыбается.
– По вашему мнению?
– Да. По моему мнению, сложившемуся после пятнадцати лет детективной работы.
– Вы когда-нибудь допрашивали жену потерпевшего в связи с его смертью?
– Конечно. Мы допросили всех, кто был связан с жертвой.
– Но только после того, как обнаружили второе место преступления, и после того, как отозвали первоначальное заявление о случайной смерти жертвы.
Детектив Фостер ерзает.
– Все верно.
– Итак, резюмируя факты, у вас нет никаких доказательств, связывающих обвиняемого с другими убийствами, а само убийство, с которым вы можете его связать, отличается от других преступлений. Вы сами сказали, что первое преступление не столь продумано, и все же это единственное место преступления, где были обнаружены какие-либо улики. Это само по себе отклонение от почерка убийцы, не так ли, детектив? Разве методичный убийца совершит такую вопиющую ошибку? И все же вы хотите привлечь к ответственности обвиняемого по всем четырем убийствам и убить его с помощью смертельной инъекции?
– Возражение, ваша честь! Мистер Янг издевается над свидетелем.
Детектив пытается вмешаться, но Янг сворачивает речь еще до того, как судья выносит решение.
– Хорошо, хорошо. Это все, ваша честь.
– Я все же принимаю решение об исключении этого последнего заявления из протокола, мистер Янг, – говорит судья.
Я начинаю с уважением относиться к штату Делавэр. Аллен Янг почти заставил меня усомниться в собственных воспоминаниях.
– И вот вам разумные сомнения, – шепчет мне адвокат, садясь на место.
Разумное сомнение. В совершении других убийств. Недостаточно, чтобы спасти меня от пожизненного заключения… но, может быть, достаточно, чтобы не попасть в камеру смертников.
В голове появляется странная легкость, чувство похожее на надежду. Оно ощущается так же чуждо, как мои вновь обретенные эмоции к Лондон.
– Теперь, если ваш психолог поработает своей волшебной палочкой, я бы сказал, что у вас есть хороший шанс просить суд о милосердии.
– Она справится, – заверяю я его. Для него это дело также важно, как и для меня. Такой случай может заставить его карьеру взлететь. И я мудро потратил свое время на Лондон. Она будет здесь. Я в этом убедился.
– Объявляю перерыв, – объявляет судья. – Мы возобновим работу завтра в девять утра.
– Надеюсь, вы правы. Сделайте все возможное, чтобы она села за эту кафедру. – Янг собирает свои папки в портфель и уходит, оставив меня с офицерами, которые сковали меня наручниками, чтобы сопроводить в тюрьму в здании суда.
Я еще раз оглядываю зал и, сжав зубы, отмечаю отсутствие Лондон. Она будет здесь. Не только моя судьба зависит от ее показаний.
От них зависит ее жизнь.
Глава 15
ТЮРЬМА
ЛОНДОН
Первая тюрьма, которую я увидела, была в подвале нашего дома.
Мой отец превратил чрево дома в ад. В камеру, в которой он держал украденных им девочек – где он их мучил. Пока они не становились полностью бесполезными, они оставались в этой темнице, голодать в кромешной тьме, пока он не оборвет их жизнь.
Он закопал их под садом моей матери.
«Она мертва», – сказал он мне, когда я спросила его, почему… КАК он мог это сделать. – «Мертвой женщине все равно, а значит и нам не следует беспокоиться». – Таков был его простой ответ.
Первую девушку я нашла случайно. В годовщину смерти матери повсюду царила печаль. Я хотела поухаживать за ее заброшенными цветами. Отец был вне себя от ярости, когда я показала ему разложившееся тело… вот откуда я узнала. Это была необычная реакция человека – даже не просто человека, а полицейского – на обнаружение трупа на заднем дворе.
А потом я вспоминаю сияющий блеск ключа. Этот проклятый ключ, который всегда висел у него на шее. Все слилось воедино, кусочки жизни, на которые я никогда не обращала внимания, внезапно сложились в очень уродливую, злобную картину.
Подвал.
Мысли перескакивали от детали к детали, связывая их воедино, и я поняла, почему мне запрещено посещать его личное убежище. Внезапно я поняла, что находится внизу.
В течение трех месяцев я прислушивалась. В тишине ночи я кралась через дом, прижималась ухом к половице, боясь услышать то, во что мой разум не позволял мне поверить.
Слабый крик прорвался сквозь землю и проник в самую душу.
Там была еще одна девушка.
Я закрываю глаза, просто на мгновение, чтобы сосредоточиться. Воздух в этой части здания суда душный и влажный. Офицер ведет меня к камерам, где под усиленной охраной и наблюдением содержится Грейсон.
– Пожалуйста, оставьте свою сумочку и личные вещи, – приказывает офицер, ставя рядом пластиковый контейнер. – Затем проходите.
Я оставляю вещи и прохожу через металлоискатель. Мне сказали пройти по короткому коридору до последней камеры справа.
Я иду по коридору к Грейсону с теми же чувствами, с какими спускалась по тем ступеням много лет назад. Сердце сжалось. Кровь стучит в ушах.
Мне запрещено заходить к нему, можно лишь разговаривать через решетку. Через то же холодное железо, которым был заполнен подвал отца.
– Тебя сегодня не было.
Я засовываю руки в карманы куртки.
– Нет. – Это ложь. Я стояла у дверей зала суда, прижавшись спиной к стене, слушая, как идет процесс. Но Грейсон уже знает, что я лгунья.
Я втягиваю воздух.
– Ты, правда, боишься умереть?
Уголок его рта приподнимается.
– Разве не все боятся смерти?
– Это не ответ.
– Мы больше не на терапии, док.
Я молчу и жду ответ. У нас заканчивается время, поэтому казалось бы, что напряжение должно зашкаливать. Но нас окружает странное спокойствие.
– Я не боюсь смерти, – наконец говорит он. – Не так, как большинство людей. Я считал, что, как только они убьют меня, моя жизнь, моя цель… все закончится. Завершится. В этом нет ничего страшного. Я почти радовался этому, возможности избавиться от этих кровожадных порывов. – Он хищно и агрессивно следит за мной взглядом. – А потом появилась ты.
– Не понимаю, как я вообще имею к этому какое-то отношение.
Он поднимает голову.
– Ты не можешь бояться потерять то, о существовании чего даже не подозревал. Ты все изменила, Лондон. Теперь я не могу просто перестать – потому что я слишком тебя хочу. Я хочу то, во что мы могли бы превратиться вместе.
– Это бред. Даже если ты выживешь…
– Если?
Я сглатываю.
– Грейсон, мы никогда не будем вместе. Ты серийный убийца, сидящий в тюрьме. Пожизненно. – Мой голос разносится по камере, и истина слов доходит до меня, словно эхо. – Кроме того, как я уже говорила ранее, ты переживаешь перенос. Твои чувства ко мне ненастоящие.
– Потому что я не умею чувствовать.
– Да. Ты манипулятор. Ты манипулируешь эмоциями, и сам в них запутался.
Он спрыгивает с койки.
– Десимпатия5, – медленно произносит он. – Я подготовился. Почему ты не упомянула об этом в своей оценке? Если это так чертовски ясно, то почему в заключении об этом не сказано ни слова?
