Текст книги "Темное безумие (ЛП)"

Автор книги: Алеата Ромиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Ей здесь не место.

Нельсон провожает меня до машины и кладет руку на крышу.

– Это не твоя вина.

Я смотрю на него. Уходя в его тень, чтобы заслонить заходящее солнце, я прислоняюсь к двери машины.

– С чего ты решила, будто я думаю, что это моя вина?

– Я работал над бесчисленным количеством дел, Лондон. И почти всегда в таких обстоятельствах жертва полагает, что она должна была знать. Они перебирают подробности своего прошлого, пытаясь понять, как они могли быть такими слепыми, когда ужасная правда внезапно становится кристально ясной.

Я качаю головой.

– Дело не в этом. – Не совсем. На каком-то уровне я знала – должна была знать. Я пытаюсь понять, почему я так долго ждала, чтобы что-то предпринять.

Могла ли я спасти Лидию, пока не стало слишком поздно?

Нельсон перебрасывает мои волосы через плечо. Он часто так делает. Потом он обычно уходит, но не сегодня. Может быть, дело в отдаленности от цивилизации или в том, что с этим местом связано так много эмоций, но внезапно он хватает меня за шею. Проводит большим пальцем по нижней губе, его взгляд прослеживает очертания моего рта.

Затем он наклоняется.

– Агент, – говорю я суровым тоном, называя его по должности, чтобы воззвать к его профессионализму.

Я поворачиваю голову в момент, когда он пытается меня поцеловать, и замечаю вспышку боли на его лице, прежде чем снова посмотреть на дом.

Он громко выдыхает, когда отпускает меня и отходит.

– Это было неуместно. – Признает он, но не извиняется.

– Именно, – соглашаюсь я. У этого фарса есть свои пределы.

Предполагалось, что я добуду у него информацию, используя его ресурсы, чтобы раскрыть личность убийцы-подражателя. Вместо этого я совсем запуталась. Погрузилась в свою собственную историю и боль.

Если Нельсон окажется бесполезным для достижения моей цели, то тогда пора наладить связь с кем-то более ценным.

Он пригвождает меня взглядом. Нельсон, как и большинство мужчин, плохо переносит отказ. Через несколько секунд боль трансформируется в гнев. Я его ранила.

– Мне пора, – говорю я, но он не двигается. Он не дает мне сесть в машину.

– Не так я это представлял, – говорит он. Расстегнув пуговицу костюма, он кладет руки на бедра. – Я достаточно проницателен, потому что это часть моей работы. И я заметил твой интерес, Лондон. Или ты просто пыталась отвлечь меня?

Когда адреналин упадет и у него будет время подумать, он почувствует раскаяние за свои действия – или, по крайней мере, должен почувствовать. Это раскаяние превратится в вину, а вина еще больше запутает его мысли обо мне. Если я скажу или сделаю что-нибудь, то это еще больше его спровоцирует, а потом заставит его чувствовать себя оправданным.

Я ничего не говорю и вытаскиваю из кармана ключи. Пытаюсь обойти его. Он стальной хваткой берет меня за предплечье, удерживая меня на месте.

Во мне вспыхивает тревога.

– Отпусти меня.

После короткого противостояния он убирает руки. Он поворачивается и запускает пятерню в волосы.

– Мне жаль. Я думал… не знаю.

Я ослабляю хватку на ключах. Я сжала в кулаке кольцо, три ключа были зажаты между пальцами, превращаясь в оружие. Если Нельсон это заметил, то не подал вида. Вставляю ключ и открываю дверь машины.

– Это было сложное дело, – говорю я. – Учитывая недавние убийства в Мэне, я не могу представить, под каким давлением ты находишься. Я прошу прощения, если каким-то образом ввела тебя в заблуждение.

Легкий смешок заставляет меня выпрямиться.

– Не надо применять на мне свои психологические штучки. – Он снова застегивает пиджак. – Я еще и мужчина. Не только федеральный агент.

Я сажусь в машину, удаляясь от него на безопасное расстояние.

– Влечение ко мне – прямой результат твоей одержимости поймать Грейсона.

Я начинаю закрывать дверь, но он ловит ее раньше.

– Что ты сказала?

У меня в ушах стучит пульс.

– Чувства, которые ты ко мне испытываешь, являются корреляцией…

– Ты назвала его Грейсоном.

Назвала, и теперь не могу пойти на попятную. Я встречаю острый взгляд агента Нельсона и задаюсь вопросом, кто кого тут водит за нос. Был ли его порыв мгновение назад истинным желанием или отрепетированным методом ослабления моей защиты? В любом случае ущерб нанесен.

– Он был моим пациентом, – поясняю я. – И я был потрясена… только что. – Слабое объяснение: кроткая, пугливая женщина против репрессивного мужчины. Но вроде работает.

Выражение лица Нельсона смягчается.

– Мне очень жаль, – снова говорит он, затем тяжело вздыхает. – Ты права. Дело в этом. И этот гребаный Фостер. – Он хмурится. – Прости.

– Все в порядке, – говорю я, позволяя ему воспользоваться предоставленной мной возможностью восстановить свое эго.

– Он постоянно путается под ногами. Думаю, это Фостер слил информацию про ДНК в прессу. – Он проводит рукой по лицу. – Судя по твоим наблюдениям, ты думаешь, он нормальный? Твоя оценка может помочь обеспечить запретительный судебный приказ, чтобы Фостер исчез с моего места преступления.

По правде говоря, в этот момент я нахожу, что поведение обоих мужчин граничит с одержимостью и, возможно, они уже свихнулись в этой погоне за Грейсоном. Но я говорю:

– Трудно правильно оценить кого-то, лишь случайно периодически сталкиваясь с ним, агент.

Он кивает, но продолжает.

– И ситуация с Салливаном обостряется. До сих пор убийства были разрозненными, похожими по своему характеру. Если он убивает так близко… – Он замолкает, затем смотрит на меня. – Он слишком близко к тебе.

– Я думала, ты сказал, что мне ничего не угрожает.

Он взвешивает свой ответ.

– Позволь мне отвезти тебя обратно.

Это первый раз, когда он заговорил со мной об убийствах в Рокленде. Агент мог беспокоиться обо мне, опасаясь, что Грейсон попытается меня увидеть… или того хуже. Или он становится подозрительным. Зная, что я его единственная реальная связь с Грейсоном, он не хочет, чтобы я исчезала из его поля зрения.

Я сжимаю руль одной рукой, а другой берусь за ручку двери.

– Мой самолет улетает меньше, чем через час. Думаю, для наших профессиональных отношений будет лучше, если я сяду в этот самолет.

Его взгляд упирается в то место, где раньше он заметил синяк на моей шее.

– Салливан пытался связаться с тобой?

Мое лицо выражает недоумение.

– Если бы пытался, то ты узнал бы об этом первым.

Некоторое время он изучает меня, а затем кивает.

– Я позабочусь о том, чтобы охрана была в аэропорту к твоему прилету.

– Спасибо, агент Нельсон.

Он закрывает дверь машины и смотрит, как я уезжаю. Я поглядываю в зеркало заднего вида и вижу, как он стоит, скрестив руки – грозный силуэт на мрачном фоне моего прошлого.

Я могла солгать ему. Я могла использовать свою привычную оговорку, используя пациентов как причину, по которой мне нужно быстро вернуться к работе. Наверное, мне следовало это сделать, позволив его эго полностью восстановиться.

Но нам с агентом Нельсоном пора перестать притворяться.

Он никогда не спрашивал меня напрямую о проверке на изнасилование после того, как меня доставили в больницу. Результаты были прикреплены в мой файл, и я уверена, что он их прочитал.

Результаты были неточные. Не было никаких доказательств, что Грейсон принудил меня к сексу, как и обратного.

В то время я думала, что агент просто пришел к выводу, что, основываясь на почерке Грейсона, такое поведение в отношении жертвы было не в его стиле. Это было крайне маловероятно, и поэтому проверка подтвердила мое заявление, что похититель не подвергал меня сексуальному насилию.

Но бывают такие моменты, как сейчас, когда я задаюсь вопросом, сомневается ли Нельсон в результатах? Возможно, он гадает, не свидетельствует ли моя оговорка, когда я назвала Грейсона по имени о близости с пациентом. Ни в малейшей степени вынужденной.

Я сворачиваю с шоссе на дорогу к аэропорту.

Но говоря правду, я врач. Эта проверка была провалена с самого начала. Не сложно сделать это, если знаешь как. К сожалению, агент Нельсон достаточно умен, чтобы прийти к такому же выводу.

Глава 41

ИЗМЕНЕНИЕ

ГРЕЙСОН

– Он весь твой, – Чарити засовывает руки в кожаную куртку и направляется к выходу из комнаты мотеля.

Я пять минут ждал внутри, пока Чарити – я сомневаюсь, что это ее настоящее имя – одевалась в ванной. Лоусон спит на кровати, его запястья связаны за спиной.

Недавно большинство мотелей перестали использовать изголовья с открытыми рамами. Меньше вероятность того, что вы войдете и обнаружите человека, привязанного к кровати или прикованного наручниками. Приходится импровизировать.

– Он все выпил? – спрашиваю я, прежде чем она открывает дверь.

– Да. До капли, – говорит она. – Номер снят на его имя. Удачи, сладкий. – Она уходит, а я запираю за ней дверь на цепочку.

Я стягиваю капюшон. Задергиваю шторы. Кладу горелку на стол и смотрю на время. Лоусон продержался полчаса, прежде чем потерял сознание.

Открыв небольшую спортивную сумку, я достаю скотч, стяжки и прочие инструменты. Надеваю перчатки, прежде чем натянуть на его лицо черную лыжную маску, отверстия для глаз и рта оказываются на затылке.

Он начинает просыпаться, когда я разрезаю галстук, которым Чарити связала его запястья. Я переворачиваю его и сковываю запястья стяжками, а потом быстро расправляюсь с остальным.

– Что происходит? – спрашивает Лоусон, вялый.

Он не под наркотиками. Сознание еще затуманено после ночной пьянки. Пиво, которое должно была дать ему Чарити, содержало очень важный компонент, необходимый для следующего представления. И судя по палатке из простыней, она сказала правду.

– Заткнись, – говорю я ему. – Твои запястья связаны для твоей же безопасности. Если ты двинешься, попытаешься сбежать, стяжка вокруг члена окажется туго стянутой. Чем больше ты двигаешься или сопротивляешься, тем туже она будет. – Я отступаю на несколько шагов. – Ты понял идею.

Бунтовать – в нашей природе. Лоусон паникует, пытается освободить запястья и воет, когда давление пластиковой стяжки на его члене усиливается.

– Ты сможешь выбраться через несколько часов, – говорю я. – Когда закончится действие Виагры. – Я выбрасываю пивную бутылку в мусорное ведро. – А пока мне нужны ответы.

Он начинает кричать, и я прижимаю кончик лезвия к его горлу.

– Есть еще один способ закончить все быстрее. – Я надавливаю кончиком ровно настолько, чтобы пролить кровь, чтобы он понял серьёзность моих намерений.

– Какого хрена…? – Лоусон все еще был в панике, но, по крайней мере, перестал дергаться. Прогресс.

Жду, пока он успокоится. Затем сажусь напротив кровати.

– Чего вы от меня хотите? – Спрашивает он.

Это правильный вопрос. Это не лучшая моя ловушка, но иногда дешево и сердито – лучший вариант. Скромная ловушка, подходящая к преступлению. Я уверен, что его жена, сидящая дома с новорожденным, со мной согласится.

Лоусон не может знать, кто я. Информация, которая мне нужна, может выдать мою личность. Даже невнимательный техник может собрать все детали воедино. Я мог бы просто убить его, когда закончу, но тогда останется тело. Еще одно грязное убийство.

Кроме того, я стараюсь приберечь настоящее развлечение для более крупной рыбы.

– Один мой друг пропал, – начинаю я. – Полиция не разглашает информацию о последнем убийстве. Мне нужно знать, является ли эта жертва моим другом. – Я делаю паузу. – Он должен мне денег.

Лоусон тяжело дышит через маску.

– И это все?

– Много денег, – добавляю я.

– Жертву зовут Кристиан Зинковски. А теперь отпустите меня.

– Как прискорбно, – говорю я, вставая. – Это действительно мой друг. – Я стою у изножья кровати. – Мне нужно знать, кто его убил.

Он колеблется, прежде чем сказать:

– У меня нет этой информации.

– А я думаю, что есть. – Я пинаю кровать, заставляя матрас подпрыгнуть. Лоусон матерится, каждое движение заставляет его вздрагивать.

– Ты расскажешь мне все, что знаешь о Кристиане Зинковски и месте преступления. Я знаю, что расскажешь, потому что, несмотря на все, что ты натворил сегодня вечером, ты не хочешь, чтобы твоя семья пострадала. Чарити любит собирать фотогалерею своих клиентов. У нее не очень хорошая память. Ей нравится вести журнал имен и фетишей. Что им нравится. А что нет. – Я наклоняюсь к его уху. – А иногда, когда клиент особенно сильно ей не нравится, она любит рассылать копии его семье. На работу. Удивительно, как с помощью современных технологий легко добраться до нужных людей одним нажатием кнопки. Это как взорвать бомбу, только взрываются жизни.

После этого Майкл Лоусон рассказывает мне все, что знает.

Я записываю разговор на телефон, а когда он заканчивает, собираю свое оборудование, оставляя его привязанным к кровати с закрытым лицом.

– Вы так и бросите меня здесь? – спрашивает он, в его голосе слышна паника.

Я останавливаюсь у двери, снова задаваясь вопросом, стоит ли мне просто убить его. Я не люблю оставлять дела незавершенными. Это небрежно. Я смотрю на кровать, где он замер все еще в той же позе. Спина упирается в изголовье. Запястья привязаны к члену.

С другой стороны, кому он, черт возьми, скажет?

– Теперь можешь кричать о помощи, – говорю я, приоткрывая дверь. – Или можешь подождать несколько часов, когда твой обмякший член выскользнет из стяжки. Выбор за тобой.

Я жду у открытой двери, чтобы посмотреть, какое решение он примет. Этот выбор важнее, чем он думает. Один крик положит конец его жизни.

Он не шевелится и не говорит ни слова. Возможно, он умнее, чем среднестатистический бюджетник.

– Подумай о бабушке и бейсболе, – говорю я и закрываю дверь.

Я еще ненадолго остаюсь у дверей, просто чтобы убедиться. Лоусон молчит и я пересекаю парковку.

Может быть, я становлюсь мягче. До встречи с Лондон я бы не оставил Лоусона в живых.

Я понимаю, что такое любовь: эмоция, чувство. Это химические вещества в мозге – те же химические вещества, которые определяют личность и расстройства. В определенном возрасте изменить то, кем мы являемся и как мы себя ведем, практически невозможно.

Но если происходит что-то значительное – изменение химии, впервые испытываемые эмоции – повлияет ли это на химический состав мозга? Изменило бы это человека, его расстройство?

Люди выходят из комы. Люди, которые никогда не прибегали к насилию, внезапно совершают убийство. А психопаты впервые испытывают любовь.

Куда, черт возьми, катится этот мир?

Полагаю, эти вопросы нужно задать психологу.

К счастью, я знаю одного. И очень близко.

Глава 42

ЗАВИСИМОСТЬ

ЛОНДОН

Гудение аквариума заполняет мой офис. Отсутствие шума из зала ожидания делает обычно незаметный звук оглушающим в слишком тихой комнате. Я откидываюсь в кресло, закрываю глаза, позволяя жужжанию успокоить разум. Пациенты ушли. День закончен.

После напряженного утра я успешно сбежала от офицеров, присланных агентом Нельсоном, чтобы встретить меня в аэропорту. Два агента ФБР, которые иногда его сопровождают. Я знаю, они всегда наблюдают. Они перешли от попыток быть вежливо незаметными к абсолютной назойливости. Они зависают в вестибюле здания, возле стойки регистрации. Один даже пытался сегодня разбить лагерь в моем офисе.

К счастью, агентов вызвали в Рокленд для более важных дел, чем защищать меня. Судя по всему, в бюджет ФБР не включены расходы на «нянек». Кроме того, их расходы так урезали, что агент Нельсон вынужден возвращаться в штат Мэн на машине, а не на самолете. Это может быть моим единственным шансом связаться с Грейсоном.

Возможно, в этом и был замысел агента Нельсона. После того, что произошло между нами, в Холлоузе, я мало верю, что он хоть сколько-то мне доверяет. Так что есть шанс, что его милые агенты все еще прячутся и наблюдают.

Я могу пойти сейчас. Прямо сейчас. Замаскироваться как в «Синем клевере». Надеюсь, что Грейсон почувствует мою потребность…

Или я могла бы быть терпеливой. Поверить, что мы с Грейсоном все еще работаем в тандеме.

Но так ли это?

С тех пор, как я узнала о Лидии, на меня, словно прозрачная вуаль, опустилась своего рода отчужденность, чувство отстраненности от Грейсона, которое меня пугает. Чем больше я думаю о девушке – о женщине – которой я могла бы быть, тем больше я позволяю себе видеть ее глазами и чувствовать ее сердцем.

Я очарована, и я напугана.

Я до боли затягиваю нитку вокруг указательного пальца. Это снимает часть давления в голове, и я качаюсь на стуле назад и вперед, глядя в окно с видом на центр города.

Прежде чем я смогу приступить к осуществлению своего плана, мне нужно подтверждение. Это разумно. Я не какая-то влюбленная девчонка, переживающая из-за паузы в общении с парнем. Я страдаю от ломки. Как и любой наркотик, вожделение-секс-любовь закачивает в мозг эндорфины. И когда эти эндорфины поступают реже, желание может быть таким же сильным, как тяга к дозе героина.

Я пристрастилась к Грейсону и к тому, как он заставляет меня чувствовать.

И все же так же сильно я его боюсь.

Это нездорово, но нет такого понятия, как «здоровые отношения». Любое взаимодействие с другим человеком, которое изменяет химические вещества в мозгу, будет рискованным. Когда мы состоим в романтических отношениях, наше поведение меняется. Это научно доказано.

Любовь – та всепоглощающая любовь, о которой сочиняют сонеты, – это недолговечное чувство.

Такую любовь невозможно поддерживать. Это дикое и страстное чувство, которое пожирает вас, как лесной пожар, пылает все сильнее и бушует, пока не наступает момент, когда единственное, что ему остается – это угаснуть. Таковы мы с Грейсоном: лесной пожар. Мы будем жечь друг друга, пока наши ресурсы не иссякнут.

Такая любовь также ослепляет.

До Грейсона доверие было образной идеей. Достигаемой только в том случае, если человек ослеплен эмоциями. Вы не можете подвергать сомнению то, чего не видите – то, о существовании чего не знаете.

Я кладу ниточку в карман и поворачиваюсь к столу. Решение принято. Я беру трубку офисного телефона, чтобы перезвонить в ответ на сообщение Лейси, отправленное несколько часов назад.

Доверие.

«Оно придет со временем», – сказал Грейсон. Я двигаюсь, он движется. Мы – тень друг друга, спаянная друг с другом болью, удовольствием и гедонистической болезнью, которая соперничает даже с величайшими бандами серийных убийц.

Мы дуэт – мы принадлежим друг другу. Одно не может существовать без другого.

Отлично. Я могу это принять. Но я хочу принять это с широко открытыми глазами.

Оператор переводит меня в отдел судебно – медицинской экспертизы, и, прежде чем я успеваю повесить трубку, сомневаясь в себе, на линии раздается уверенный голос Кэлвина.

– Привет, Лондон. Ты же знаешь, что присылаешь мне самые интересные штучки?

Это правда. Например, свиная кровь, которой меня облили после суда. Кэлвин – мое доверенное лицо в местной лаборатории. Он берет дополнительную работу за отдельную плату. Его официальная зарплата едва покрывает аренду.

– Кто-то же должен подкидывать тебе работы, – говорю я, открывая ящик стола. Я вытаскиваю пузырек, который держу взаперти. – В остальном этот город довольно скучный.

– Ну, ты об этом позаботишься, не так ли?

После минуты банального разговора Кэлвин переходит к делу.

– Генеалогия – не моя специальность, но я могу нацарапать для тебя отчет по образцу, который ты прислала на прошлой неделе. Ты сейчас за компьютером?

Я открываю ноутбук.

– Безопасно отправлять такое по интернету?

– Обычного хакера бояться не стоит. Если это то, чего ты опасаешься. ФБР? Возможно, стоит.

Секунду я колеблюсь, но потом решаюсь:

– Отправляй.

Моя квартира находится под наблюдением. Единственное безопасное и надежное место, где я могу хранить результаты своих исследований по Грейсону – это на работе. Эти стены охраняются условиями конфиденциальности врача и пациента. ФБР может отслеживать мои данные и получать к ним доступ, но не может их использовать. Не против меня или Грейсона.

Я поднимаю пузырек. Стекло охраняет несколько темно-коричневых волосков. Я закрываю глаза и вспоминаю момент, когда Грейсон вошел в меня, и я схватила его за волосы, выдернув несколько волосков.

Я обернула их вокруг пальца, для сохранности переплетя с ниткой.

Подавляя воспоминания, нажимаю «открыть».

– На что я смотрю?

Кэлвин изложил основы: группа крови, наследственность, ближайшие родственники. Затем он говорит:

– Но я подумал, что ты ищешь что-то более интересное. Учитывая наследственность, я пробил ДНК через международную базу данных и попал в точку. Выбился родственник, имеющий довольно большой список обвинений в преступлениях против детей.

Я нахожу имя в отчете.

– Шейн Салливан. – По мере прочтения мне становится дурно.

– Судя по всему, его разыскивали по обвинению в торговле детьми в целях сексуальной эксплуатации. Но когда власти, наконец, настигли его, он и его жена были найдены мертвыми. Жестоко убитыми. Нарезанными на кусочки. Довольно отвратительно, а?

В полицейском протоколе, приложенном к документу, говорится, что их смерть была неестественной. Грубое сконструированное приспособление с маятником использовалось, чтобы «порезать» их тела. Перечитывая описание, я понимаю, что это приспособление могло быть чем-то большим, чем инструмент для убийства и нанесения увечий. Возможно, он был разработан для получения ответов. Чтобы решить загадку… и неудача привела к их расчленению.

На месте преступления в одной из больших теплиц был обнаружен паззл, сделанный вручную из щепок. Изображения и слова, нацарапанные на кусочках мозаики, никак не помогли властям в поисках убийцы. У дуэта было много сомнительных связей, местная полиция пришла к выводу, что какая-то криминальная сделка пошла не так, как надо. Дело было закрыто.

Что ты пытался разгадать, Грейсон?

– Спасибо, Кэлвин. Это хорошая информация. О, еще кое-что. Там говорится, как умерла его мать? Я не вижу свидетельства о смерти в документах.

– Это потому, что его нет, – говорит он. – Она еще жива.

Холодный страх пробежался по коже.

– Хорошо. Спасибо, – выдавливаю я и кладу трубку.

Прежде чем сорваться, я прохожу через офис и открываю шкаф для хранения документов, где храню конфиденциальные сведения о пациентах. Я достаю файл Грейсона и несу его к столу.

Было бы проще запустить поиск на компьютере, но неразумно. Чисто технически данные в папке были собраны не под запись. Я выключила камеру, но оставила диктофон. Я неэтична. Я давно это установила. Я прокручиваю даты вниз, ища, в частности, одну сессию.

«Моя мама любила смотреть. Но мы не будем об этом говорить. Вы не готовы.»

Заявление, которое сделал Грейсон, когда я спросил его о матери. Но на какую мать он ссылался? Биологическую или женщину, которая держала его в плену?

Читая отчет, сравнивая с сеансами Грейсона, я прихожу к ужасному выводу. Все дети были проданы семейной паре родственниками.

Грейсона не похитили. Кто-то продал его.

Единственный вероятный подозреваемый – его собственная мать.

В животе появляется сосущее чувство.

Он убил своих кровных родственников, чтобы сбежать из ада, в котором не должен страдать ни один ребенок. И все же он не вернулся к матери после освобождения. Он сбежал из Ирландии, оставив ее в живых. Она не подверглась его мести.

Почему?

Я распечатываю отчет, выделяя и подчеркивая области, представляющие интерес для дальнейшего исследования, а затем прикрепляю новый материал к своей личной пробковой доске, спрятанной под картиной Дали. Грейсон изучал меня почти год до нашей официальной встречи. Справедливо, что и я немного покопаюсь в его прошлом.

Есть причина, по которой он отказывается давать мне ответы.

Я хочу их знать.

Не только из-за любопытства. Это способ сохранить статус-кво.

Грейсон одновременно освободил меня и избавил меня от моего прошлого. Я не уверена, считает ли он, что я могу сделать то же самое для него… или он решил, что я уже это сделала.

Его импульсы не изменились. Изменилось то, как он их реализует. Его расстройство переросло в командную динамику, а это требует доверия. То, чего его лишили в раннем возрасте. Лишил человек, которому он должен был доверять больше всего в мире.

Его собственная мать продала его дьяволу.

Я возвращаю картину на стену и открываю нижний ящик картотеки. Записи сеансов с пациентами организованы по имени, дате и диагнозу.

Когда я впервые приехала домой после того, как жертв моего отца подняли на свет, офис был моим главным пунктом назначения. А конкретно этот ящик. Ящик, где видеозаписи умерших пациентов ждали подтверждения моей халатности.

Я запустила видео своего последнего сеанса с Томом Мерсером и, затаив дыхание, ждала событий, которые, как я знала, должны были вот-вот произойти. Альтернативные воспоминания, которые я создала, были стерты, пока я находилась запертой в клетке Грейсона. Но этого было недостаточно. Нужно было увидеть это собственными глазами. Услышать своими ушами. Пережить эти сеансы, на этот раз не введённая в заблуждение собственным разумом.

Полагаю, это что-то сродни болезненному пробуждению.

Вот только улики – единственные реальные доказательства моего преступления – были стерты.

Кассеты были пусты.

В то время я предположила, что сделала это сама, своего рода контрмеры против обыска, принятые, чтобы защитить себя. В моей памяти все еще были дыры. Пробелы. Не все восстановилось. Логично, что я скрыла доказательства своего преступления даже от себя.

Я проверяю записи раз в неделю. Просто чтобы убедиться. Не доверять собственному разуму – страшная вещь.

Экран телевизора мерцает.

Я вытаскиваю кассету и возвращаю в картотечный шкаф, давление в висках ослабевает, но лишь незначительно. Запись все еще существует.

Доверять.

У Грейсона есть запись моего признания. Оно выбито под давлением, и вряд ли власти сочтут его подлинным. Оно могло быть поддельным или вырвано с помощью манипуляцией. Мой адвокат мог разработать сильную линию защиты. И все же меня беспокоит само существование этой записи.

У любого партнерства серийных убийц есть общий недостаток: самодовольство. Один или оба становятся слишком беспечными. Эта беспечность рождается не на доверии, она порождается властью.

Один доминирует над другим. Доверие эксплуатируется.

Все всегда сводится к власти и контролю.

У Грейсона есть кое-что на меня, что ставит его в позицию власти. И, должна признаться, что испытываю проблемы с доверием в наших отношениях.

Лидия никогда бы не вступила в такие отношения.

Я прижимаю ладони к поверхности стола, позволяя ей охладить меня. Отпечатки рук остаются на дереве, когда я собираюсь. Это была тяжелая неделя.

Я запираю стол, чтобы убедиться, что все в безопасности, прежде чем уйти.

Звук настигает меня возле двери, и я останавливаюсь. Дыхание звучит слишком громко в замкнутом пространстве. Затем дверь открывается.

Глава 43

МЕСТО, ГДЕ ТЕБЕ НАДО БЫТЬ

ГРЕЙСОН

Выражение ее лица стоит риска. Я вхожу в офис Лондон и тихонько закрываю за собой дверь. Приглушенный щелчок эхом разносится в помещении, запечатывая нас внутри.

– Привет, док.

Она разжимает кулаки.

– Господи, Грейсон. Что ты здесь делаешь? Ты…

– Сошел с ума? – Заканчиваю я.

Она роняет сумочку на стол.

– За мной наблюдают. Ты ведешь себя безрассудно. Если бы ты был моим пациентом…

– Я все еще…

– …я бы предположила, что ты деградируешь. Что у тебя появляются признаки неуравновешенности. И да, возможно, немного безумия. – Она закусывает нижнюю губу. – И ты не мой пациент.

– Кто я тогда? – Я пересекаю кабинет, подходя достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее геля для душа с сиренью. И нотки лаванды в волосах.

Она заметно дрожит, когда смотрит на меня.

– Опасность.

Ее волосы распущены, беспорядочно ниспадают на плечи. Именно так, как мне нравится – она, словно, знала, что я приду. Я убираю прядку ей за ухо, наклоняюсь и шепчу:

– А ты парадокс.

Между нами возникает напряжение, и она физически реагирует на мою близость, мое прикосновение. Воздух наэлектризован. Я чувствую, как прерывается ее дыхание, оно толчками ласкает мою кожу. Я медленно снимаю с нее очки и кладу их на стол, теперь смотря ей прямо в глаза.

– Кроме того, – говорю я, отступая назад и беря ее за руку. – По общему мнению, это самое безопасное место. – Я веду ее в приемную, и она мне позволяет. Провожу пальцем по аквариуму, подмигивая ей. – Хорошие воспоминания.

До того, как она успевает среагировать, я прижимаю ее к стеклу и хватаю за талию. В комнатах темно, но она освещена отблеском аквариумной воды. Я приближаюсь к ее рту, наблюдая, как она морщится, словно ей больно. Та же самая огненная боль опаляет мое тело. Даже предвкушение прикосновения к ее коже обжигает.

Самый лучший вид предвкушения.

– Парадокс – это не совсем комплимент, – говорит она тихим хриплым голосом.

Касаясь ее губ, я нахожу ее взгляд.

– Не для того, кто любит головоломки. – Я касаюсь ее губами в нежном поддразнивании. – Ты моя любимая головоломка, Лондон.

Ее руки ищут меня, ногти впиваются в ткань рубашки. Как будто она так же отчаянно хочет, чтобы огонь опалил ее.

– Это не игра.

Я провожу руками по ее тонкой талии, касаюсь груди, и наконец, достигаю шеи, скольжу ладонями ей на затылок и запрокидываю голову назад, лаская большими пальцами линию подбородка. Она идеально мне подходит.

– Иногда я забываю, что ты любишь, когда твоих пациентов легко контролировать, – замечаю я. – Полагаю, это касается и мужчин.

Жар приливает к ее щекам.

– Поведение, связанное с поиском острых ощущений, тебе не свойственно. Тебя поймают. – Ее глаза вспыхивают. – Снова.

Мои губы изгибаются в улыбке.

– Откуда ты знаешь, что в прошлый раз я не позволил себя поймать?

Ее взгляд скользит по моему лицу, когда она пытается разглядеть правду.

– А это так?

Я медленно качаю головой.

– Мне долгое время удавалось избегать стражей правопорядка.

– Грейсон… – Она пытается оттолкнуть меня, но движения нерешительны. – ФБР может появиться здесь в любое время. Тогда уже я буду в опасности.

Я смотрю на напряженное выражение ее лица. Она говорит всерьез. Она боится за меня. Я нежно ласкаю ее щеку.

– Тогда давай устроим им представление.

В ее глазах вспыхивают искры неповиновения. Доктор Лондон не любит отступать.

– Я вижу тебя, – шепчу я ей в губы. – Я почувствовал твою боль на расстоянии долбанных миль. Я знаю, что тебе нужно. – Я захватываю ее рот, соединяя наши губы вместе. Я заглушаю мир и его угрозы – страх, боль – одним поцелуем.

Она единственное, что успокаивает мои темные желания. Спокойный тростник среди моего шторма.

Лондон целует меня в ответ с жестким требованием, от которого у меня остаются синяки. Наслаждение циркулирует в венах, и я жажду большего. Никто никому не дает – только берет. Мы пожираем друг друга.

Я прижимаю ее запястья к стеклу, лишая ее контроля. Она любит это и ненавидит. Так же как она ненавидит любить меня – но я ее собственное порочное желание, потребность движет ее действиями вопреки суждениям.