Текст книги "Темное безумие (ЛП)"
Автор книги: Алеата Ромиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Annotation
Рождение Тьмы.
Он поставил под угрозу её рассудок.
Она разбила вдребезги его реальность.
Они толкнули друг друга… на край безумия.
Темный запутанный лабиринт ждет психолога-криминалиста Лондон Нобл, когда она влюбляется в своего пациента, осужденного серийного убийцу, Грейсона Пирса Салливана. Пока она распутывает узлы ловушек, ее рассудок подвергается испытанию при каждой игре, и ей приходится увидеть настоящее зло в окружающем ее мире.
Рождение Безумия.
Дуэт – это представление для двоих.
Но кто ведущий, а кто ведомый?
Похороненное прошлое всплыло на поверхность, и Грейсон Салливан, он же Мэнский Ангел, наносит ответный удар создавшей его системе, направляя психологическую атаку на женщину, которая прежде освободила его. Доктор Лондон Нобл проникает в глубины разума серийного убийцы, в которого она влюблена, в поисках ответов, в то время как убийца-имитатор угрожает их союзу. Кто они: партнеры, любовники или враги?
Финальная ловушка раскроет все тайны.
В моей профессии прошлое может быть таким же губительным, как и неправильные диагнозы. Стыд – концепция большинства грехов против нас самих.
Вопль прорывается сквозь навес, и я могу почувствовать агонию всем своим нутром. Крик, вырвавшийся из бездны нескончаемой боли. Это вынуждает меня поднять руку.
Я пошатываюсь, острые края камня впиваются в мои босые ноги, когда я тянусь за первым ключом.
Прости меня.
Алеата Ромиг
Пролог
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Глава 43
Глава 44
Глава 45
Глава 46
Глава 47
Глава 48
Глава 49
Глава 50
Глава 51
Глава 52
Глава 53
Глава 54
Глава 55
Глава 56
Глава 57
Глава 58
ЭПИЛОГ
Бонусная сцена
1
2
Эпилог
Notes
Алеата Ромиг
Темное безумие
Сколь безумно ожидать зла еще задолго до его прихода?
– Луций Анней Сенека
Пролог
ВРАЧ, ИСЦЕЛИ СЕБЯ САМ
ЛОНДОН
Руки.
Мы не проявляем к ним должного уважения.
Воспринимаемые как должное, наши руки не получают внимания и признания, которого заслуживают. Скорее мы используем их. Благодаря им используем других. Поглаживаем наш жирок, ненавидим наши тела, особенно женщины. Мнем и дергаем кожу лица, проклиная прожитые годы. Никогда не признавая их красоту и силу – драгоценные инструменты, которые позволяют нам делать почти все, что угодно.
Сейчас я замечаю свои. Дрожащие и холодные. С уродливыми глубокими следами, оставленными нитью, которую я много лет постоянно наматывала на палец. Большим пальцем стираю грязь, которую не смыл пот, открывая выцветшие черные чернила вдоль тыльной стороны ладони.
Из меня вырывается лающий смех. Я смотрю на татуировку, изображающую ключ, пока картинка перед глазами не начинает расплываться. В уголках глаз собирается пот, жаля, словно иголкой.
Затем я поднимаю взгляд на висящие ключи.
Навес, состоящий из сверкающих серебряных, бронзовых и ржавых металлических ключей, удерживался наверху с помощью красных ниток – одеяло в небе, сотканное из крови. Ключи звенели, издавая темную, звонкую мелодию, которая пугала меня до смерти.
Он знает меня.
За своим тщеславием я скрывала уродство и подлость. И он видел меня насквозь.
В моей профессии прошлое может быть таким же губительным, как и неправильные диагнозы. Стыд – концепция большинства грехов против нас самих.
Вопль прорывается сквозь навес, и я могу почувствовать агонию всем своим нутром. Крик, вырвавшийся из бездны нескончаемой боли. Это вынуждает меня поднять руку.
Я пошатываюсь, острые края камня впиваются в мои босые ноги, когда я тянусь за первым ключом.
Прости меня.
Глава 1
ЗВЕРЬ
ЛОНДОН
– Доктор Нобл, Вы можете рассказать, о чем думал преступник, когда делал это? – адвокат указывает на экран на стене зала суда, на котором изображены обугленные останки изуродованного тела женщины.
Сидя за свидетельской трибуной, я стискиваю руками колени. Мои ногти цепляются за чулки, и я мысленно проклинаю себя, желая ощутить привычную нить. Повернувшись к экрану, я открываю рот.
– Возражение, ваша честь. Свидетель не знает, о чем думал подсудимый.
Мой взгляд перемещается на судью.
– Желаете опровергнуть, мистер Алистер? – Спрашивает она адвоката ответчика.
Костюм Армани такой же черный, как и его глаза; он разглаживает свой галстук по рубашке.
– Доктор Нобл – свидетель-эксперт, ваша честь. Ее сюда позвали, потому что она лучшая в своей области, а именно в понимании разумов криминальных лиц.
– Лиц с нарушенной психикой, – говорит прокурор достаточно громко, чтобы все услышали.
– Не заставляйте меня использовать мой молоток, мистер Хэтчер. – Судья приподнимает его в предупреждении. – Возражение отклонено. Доктора Нобл попросили дать показание на основании своего профессионального мнения о состоянии разума подсудимого. И так как она проделала весь этот путь, – судья Геллар красноречиво мне улыбается, из-за чего выглядит моложе, потому что сменила свое обычное нахмуренное выражение лица, – мне бы хотелось услышать его.
Прокурор прочищает горло, прежде чем сесть обратно. Я еще сильнее впиваюсь в колени, когда я вновь поворачиваюсь к экрану. Я лучший психолог в области криминальной психологии – точно не публичный оратор. Не важно, как много раз я вставала за трибуну, мне никогда не становилось легче. Я ненавижу выступать в суде перед людьми почти также, как и в колледже.
– После изучения ответчика, Чарльза Рикера, мне стало ясно, что у него есть классические признаки параноидальной шизофрении. Проще говоря, он страдает от специфической иллюзии: синдром Капгра. Чарльз Рикер, помимо этих иллюзий, считает, что его жена – клон…
– Возражение…
– Сядьте и заткнитесь, мистер Хэтчер, или я обвиню Вас в неуважении к суду.
Адвокат выглядит пораженным.
– На каких основаниях? – Он быстро идет на попятную: – Ваша честь.
Судья Геллар угрожающе взмахивает молотком.
– На том основании, что меня раздражает, когда меня прерывают. Дайте свидетелю закончить.
Прижав ладони к стулу, я выравниваю голос.
– По моему профессиональному мнению, обвиняемый верил, что правительство заменило его жену клоном, чтобы шпионить за ним. Он думал, что, если сожжет клона, то у него получится уничтожить контроль правительства над ним.
Мистер Алистер обходит стол и опускает руку на плечо клиента.
– То есть вы не верите, по своему профессиональному мнению, что Чарльз собирался убить свою жену, с которой был в браке двадцать четыре года.
– Нет, – произношу я, повышая голос на одну октаву. – Чарльз был неспособен отличить реальность от своей иллюзии. Он собирался уничтожить клон своей жены. А не свою жену. Он чувствовал себя под угрозой в своей выдуманной иллюзии.
– Спасибо, доктор Нобл. Больше нет вопросов.
Горькое чувство гложет меня изнутри, но я подавляю эту слабость. Было совершено жестокое убийство, но мужчина, сидящий напротив меня за столом подсудимого, – теперь под моей медицинской опекой – больше не способен на жестокость, которую проявил, когда зверски убил жену. В его глазах сожаление. И его расстройство не дало бы его подделать.
– Не хотели бы Вы допросить свидетеля, мистер Хэтчер? – спрашивает судья.
– Да. Спасибо, ваша честь. – Когда адвокат встает из-за стола обвинителя, я выпрямляю спину.
В таком положении каждый мой мускул в спине пронизывает невыносимая боль. Я приоткрываю рот, чтобы вдохнуть воздуха, а затем пытаюсь изгнать ее, представляя, что боль – это физический объект, от которого я могу избавить свое тело.
Хэтчер подходит к компьютеру и показывает фотографию. Увечья Марго Рикер в увеличенном виде. Каждый член суда как-то реагирует на это, некоторые отводят глаза.
– Доктор Нобл, – начинает он, показательно кивая головой. Я выгибаю бровь. – Так как Ваше экспертное мнение настолько востребовано, не могли бы Вы объяснить, почему, как Вам кажется, Чарльз Рикер зарезал свою жену разделочным ножом после того, как поджег ее.
– Возражение, – вмешивается защита. – Разве это вопрос, ваша честь? Свидетель уже ответил насчет своих мыслей о состоянии обвиняемого.
Судья ожидающе смотрит на Хэтчера.
– Доктор Нобл представила свои рассуждения только о причинах убийства, но не увечий, ваша честь. По моему мнению…
– Осторожно, советник, – предупреждает судья.
– Было заявлено, что подзащитный убил свою жену, чтобы избежать угрозы от правительства, – исправляется он. – А я лишь хочу выяснить, почему он не остановился после ее убийства.
Судья Геллар какое-то время обдумывает ответ, прежде чем кивнуть.
– Продолжайте осторожно, мистер Хэтчер.
Он вновь сосредотачивает пронизывающий взгляд на мне.
– Мне нужно повторить?
Боль в спине такая сильная, что может заставить упасть самого крепкого мужчину на колени. А я? Всего лишь становлюсь раздражительной.
– Я успеваю за Вами, спасибо. То, что вы видите на экране, можно сказать, было совершенно в состоянии аффекта.
– Вот именно, – говорит адвокат. – В состоянии аффекта. – Он поворачивается и смотрит на судью.
– Тем не менее, – продолжаю я уверенно, – я изучала Чарльза Рикера примерно месяц, прежде чем смогла выяснить точную причину, почему. Он искал доказательство.
Хэтчер слегка наклоняет голову.
– Доказательство?
– Да. Он искал компьютерный чип, который передавал всю информацию о нем правительству. Во время этих поисков его и задержала полиция.
– Его поисков? – Он кладет одну руку на пояс и подходит к экрану. Адвокат, похоже, пересмотрел фильмов о судебных процессах. – Вы говорите мне, что это, – он указывает на обугленную, содранную кожу, которая свисает с костей жертвы, – также было частью его иллюзии? Что Чарльз Рикер изрезал и проткнул свою жену тридцать раз только ради чипа?
– Да.
– Доктор Нобл. К сожалению, но мне и, наверное, всем в здании суда это кажется жестоким, разрушающим преступлением разгневанного человека. Мужчины, который не смог смириться с изменой жены. – Он кивает присяжным. – Как было доказано ранее.
– Возражение, – говорит защита. – Это лишь его мнение, ваша честь.
– Одобряю. Задавайте вопрос, мистер Хэтчер, или заканчивайте.
Разгневанный адвокат подходит к свидетельской трибуне.
– Вы вообще учли измену миссис Рикер, когда делали выводы? Что такое болезненное предательство жены, с которой он был в браке больше двадцать лет, могло подтолкнуть его переступить грань?
Я смотрю прямо ему в глаза.
– Да.
Он откидывает голову назад и разводит широко руки.
– Не хотите поделиться, доктор?
– Вы боитесь свою жену, мистер Хэтчер?
Мой сложный вопрос смыл ухмылку с его лица.
– Прошу прощения?
– Ваша жена, – я киваю на его руку, на которой золотое обручальное кольцо, – Вы будете бояться свою жену, когда она узнает об интрижке с вашей помощницей? – Я бросаю взгляд на блондинку, которая сидит за столом обвинителя. – Потому что согласно Вашему провокационному аргументу насчет мистер Рикера, Вы должны быть очень напуганы.
По залу пробегает коллективный вздох.
Его губы изгибаются в раздражении, но помимо этого он отлично справляется, приняв равнодушный вид.
– Это всего лишь попытка отвлечь суд от дела, и Вы не можете быть еще более не правы в своем мнении, доктор Нобл. Что лишь должно доказать, что психология не слишком поможет в убийстве.
– Когда Вы впервые зашли в зал суда, – говорю я, приподнимая подбородок, – то провели помощника до стола, направляя рукой за поясницу. – Он пытается прервать меня, но я поднимаю палец. – Что можно объяснить простым добрым рыцарством. Тревожно, но возможно. Но, тем не менее, не нужно быть психологом, чтобы понять, что между вами роман; каждый в этом зале мог заметить очевидные знаки. У Вашей помощницы можно увидеть след от обручального кольца. Вы крутили свое во время суда. Каждый раз, когда Вы касались его, то проверяли телефон. Что могло быть нервной привычкой, но наше подсознание выдает то, что мы больше всего хотим скрыть.
Адвокат смотрит на судью.
– Ваша честь, Вы не можете позволить этому…
– Вы начали это, мистер Хэтчер. – Судья Геллар слегка виновато пожимает плечами.
– Также, – продолжаю я. – Все это время, когда Вы меня допрашивали, помощник периодически проверяла Ваш телефон. – Он оборачивается, чтобы посмотреть. – Подозреваю, что вы оба ждете ответа от Вашей жены. Возможное подтверждение того, что Вы продолжительно сможете провести время вместе.
Блондинка дергается, когда телефон Хэтчера вибрирует на столе.
Судья Геллар вздыхает.
– Хотите проверить свои сообщения, мистер Хэтчер?
Он поворачивается лицом к судье, бросая на меня недовольный взгляд.
– Нет, ваша честь. Не имею ни малейшего желания играть в игры. – Затем он обращается ко мне: – Мне не удалось понять, как попытка опозорить меня доказывает, что Вы правильно оценили Чарльза Рикера, доктор Нобл.
Я ерзаю на месте, пытаясь облегчить пульсирующую боль в основании шеи. Мне официально надоело сидеть здесь.
– Преступление в состоянии аффекта – это сиюминутный порыв. Чарльз Рикер после тщательного анализа был уверен в течение года, что у его жены кто-то есть. Как и вы, мистер Хэтчер, миссис Рикер пыталась скрыть свой роман. Так что если вы говорите, что отношения на стороне – достаточный мотив для убийства… тогда я бы была осторожна насчет планов на выходные.
На его напряженное молчание я добавляю:
– Мои выводы и диагнозы полностью задокументированы в файлах, которые я отправила Вашему помощнику. – Я киваю на гору бумаг на их столе. – Если бы Вы были также заинтересованы в деле, как и в Вашей «внеклассной» активности, то прочитали бы отчеты и не попытались бы предъявить столь слабую попытку защиты.
На его лице мелькает гнев, затем он делает неторопливый шаг к своему столу.
– Я закончил, ваша честь. Больше нет вопросов.
Судья Геллар качает головой.
– Тут я согласна, мистер Хэтчер.
Через час после моего допроса судебный процесс закончился, и присяжные удалились для решения. К сожалению, от таких громких дел нельзя держать прессу подальше. Судья Геллар делает все возможное, чтобы обеспечить Чарльзу справедливый суд.
Я уверена в том, что смогла заставить присяжных увидеть за ужаснейшим преступлением Чарльза его болезнь. И мистер Хэтчер, я уверена, больше никогда не позовет меня для дачи показаний. То есть двойная победа.
Бодрящий весенний запах приветствует меня, когда я выхожу из здания суда. В Мэне так свежо весной, как будто каждому дан второй шанс. Я вдыхаю запах жасмина, позволяя ему очистить мой организм от закончившегося процесса. Я спускаюсь по ступенькам, осторожно пытаясь не спровоцировать очередной приступ, и мою руку охватывает боль.
Она острая и не нормальная. Когда я поворачиваюсь, на меня обрушивается холодная жидкость, и из-за шока перехватывает дыхание. Я бросаю свой портфель и вытираю с лица густое вещество.
Мои руки покрыты красным.
– Ты выпустила убийцу! – кричит женщина. Она бросает в меня металлическое ведро, на ее престарелом лице гнев. – Этот дьявол убил мою сестру. Сжег ее заживо и зарубил. Ее кровь на твоих рука, животное!
Мой рот приоткрывается и сразу же наполняется металлическим привкусом крови. Я закашливаюсь. У меня есть всего пара секунд, чтобы понять, что происходит, прежде чем она быстро сбегает по ступенькам под звуки сирены.
Глава 2
КРОВЬ
ЛОНДОН
Свиная кровь. Если верить другу-лаборанту, который любезно согласился проверить образец, сестра Марго Рикер окатила меня свиной кровью. Подозреваю, что для нее я была почти такой же плохой, как и копы. Потому что это единственное объяснение, почему она выбрала свиную кровь1.
Или это или она держит свиную ферму…
И так как эта теория не ведет ни к чему хорошему, я, пожалуй, лучше остановлюсь на версии с копами и походом в мясную лавку
Я не стала выдвигать обвинения. Незачем этой семье страдать еще сильнее. И благодаря тому, что я избавила себя от похода в участок, мне удалось успеть на дневные сеансы с пациентами.
Два часа в душе, а потом в ванне, а затем еще чуть-чуть в душе, а я все еще чувствую остатки свиной крови на коже. Нет никакого смысла даже пытаться как-то отчистить дизайнерский костюм, он оказался в мусорке, как и мое достоинство. А ведь мне он так нравился.
Даже спустя десять лет мне сложно смириться с тем, как много денег я трачу на брендовую одежду, чтобы, в конце концов, выбросить ее. Бум. И это давящее, неприятное чувство лишь напоминание из прошлого – наше представления о себе настолько в нас укоренились, что никакие деньги это не исправят.
И хотя я роскошно одеваюсь, но смотря в зеркало, я все еще вижу ту бедную девушку из маленького городка. Ее бледную кожу, запавшие мрачные глаза и обесцвеченные волосы.
Я перебрасываю роскошные темные локоны через плечо и открываю дверь. Я потратила годы, помогая другим принять будущее, свободное от их прошлого, поэтому может показаться, что мне не знакомы такие проблемы. Тем не менее, я посещаю личного психолога, стараясь стать кем-то большим, чем бедная девушка из Холлоуза, штат Миссисипи.
И то, что меня облили свиной кровью, нисколько не помогает.
Поднимаясь на лифте, я использую время, чтобы заколоть волосы и закинуться мышечным релаксантом. Повторный душ не помог преодолеть вспышку злости. Горячая вода только разжигает эмоции. Настолько, что в приступе гнева я повернула рычаг до упора.
Это была плохая замена моему обычному контрастному душу, который пришлось пропустить из-за заседания суда. Что такое маленькая порция свиной крови в довершение всего? Надо будет сказать Лейси, чтобы записала меня к хиропрактику.
На шестом этаже двери лифта открываются. Мой этаж. Стучу девятисотдолларовыми шпильками по полированной поверхности полов и переработанной древесине. Стены в офисе успокаивающе серые. На стенах предусмотрительно на уровне глаз развешаны произведения декоративного искусства, чтобы мои высокооплачиваемые клиенты не пялились на закованных преступников, ждущих в приемной.
Мне следовало сделать ремонт сразу после того, как я арендовала этаж, и создать отдельную комнату ожидания – такую, где бы я могла спрятать неугодных посетителей, – но это бы означало, что я смирилась с действительностью, что позволило бы мне работать в прежнем направлении, а я хотела это прекратить.
Я пожимаю плечами, стряхивая напряжение утренних событий, и подхожу к стойке администратора.
– Боже, с тобой все в порядке? – Спрашивает Лейси вместо приветствия. Очевидно, слухи уже распространились. – Это было в новостях, – отвечает она на мой невысказанный вопрос. – Мне очень жаль, Лондон. Почему ты не взяла выходной?
Я растягиваю губы в натянутой улыбке. Признаю, кровавый душ с утра пораньше – это экстремальный способ встретить день, даже для меня – но у меня бывало и похуже. На меня плевали, душили, практически испражнялись… так что, по крайней мере, на этот раз мне не понадобился укол пенициллина. Тем не менее, я, вероятно, должна играть роль оскорбленного врача.
– Я в порядке, спасибо. Ничего такого, с чем бы я не справилась. В следующий раз напомни надзирателю, чтобы он не приводил заключенных, пока я не назначу им сеанс.
Лейси сообразительная. Лучшая в своей группе в Йеле. Я не упрекаю ее, а она привыкла к моему резкому настроению. Она крутит мобильный телефон, смахивая уведомления.
– Поверь мне, – говорит она, опустив глаза, – я ему говорила. Я не больше тебя хочу, чтобы они здесь терлись.
Лейси не только умна, но и красива. Длинные светлые волосы и пышная грудь. Заключенные не упускают возможности поглазеть на нее. Я расправляю плечи и поправляю очки.
– Я разберусь.
Надзиратель Маркс – высокий, долговязый мужчина с заостренными чертами лица. Он напоминает мне пугало, и от него исходит такая же жуткая вибрация, как от набитых соломой демонов из моего прошлого.
Надзиратель сидит в мягком кресле у моего кабинета, притоптывая черной туфлей. Двое осужденных в оранжевых костюмах сидят по обе стороны от него, еще трое охранников стоят на страже. Заключенные не так бы выделялись, если бы надзиратель разрешил им надевать одежду менее приметного цвета. Хотя, возможно во всем виноваты наручники на запястьях, прикованные к лодыжкам, а не безвкусные оранжевые комбинезоны.
Ещё один год.
Мои обязательства перед исправительным учреждением Котсуорта будут выполнены через год. Хотя именно работа с осужденными убийцами положила начало моей карьере (болезненное увлечение широкой публики серийными убийцами может стать гигантским трамплином), я удаляюсь от этой области исследований. Я в долгу перед Марксом и другими ему подобными, поскольку теперь мои исследования и методы преподаются почти во всех юридических университетах страны, но я официально двигаюсь дальше.
После семи лет напряженного изучения психики душевнобольных преступников я пришла к единственному выводу: серийных преступников нельзя реабилитировать.
Есть, конечно, редкие случаи, когда осужденные находят путь к Богу или другому божественному существу, возвышаясь над своими низменными желаниям. Но без возможности наблюдать за ними в цивилизованной обстановке, чтобы убедиться, что эти желания остаются под контролем, эффективность такой реабилитации доказать нельзя.
Скорее, терапия просто делает жизнь в тюрьме более сносной для надзирателей, охранников и врачей, которые ежедневно имеют дело с преступниками. Нет, я не верю, что реабилитация достижима. Особенно для Банди и Дамеров2 всего мира.
Ими управляет внутреннее «я», и этот «я» – законченный монстр.
– Господин Надзиратель, – начинаю я, подходя к кабинету. – Мне не нужно напоминать вам, что заключенные не могут пользоваться комнатой ожидания.
Надзиратель Маркс встает и застегивает пиджак.
– Привет, Лондон. В новостях сообщили о несчастном случае рядом со зданием суда, мне так жаль. Надеюсь, это не повлияет на сегодняшние сеансы, но я пойму, если тебе нужно…
Я поднимаю руку.
– А где Райли?
Раздраженный тем, что я его перебила, он поджимает тонкие губы.
– Райли перевели. Он не достиг никаких успехов в программе.
Я достаю из сумочки ключ и поворачиваюсь к Марксу. Я могла бы заступиться за Райли, заявить, что, в конечном счете, мы увидим прорыв, но после сегодняшнего утра я чувствовала опустошение и апатию. Райли – яркий пример неудачной реабилитации.
Обдумывая это, я бросаю взгляд на двух заключенных, сидящих в приемной. Один открыто таращится на Лейси, в уголке его рта выступила слюна. Другой просто смотрит в деревянный пол.
Я чувствую, как к горлу подступает сардонический смех.
– Нет, – говорю я. – Я категорически не собираюсь брать двух новых пациентов.
Офицеры уже подходят к заключенным, чтобы увести их, но надзиратель Маркс бросает на них свирепый взгляд.
– Лондон, – начинает он, и мое имя звучит раздражающей мольбой в его гнусавом, укоризненном тоне. – Согласно нашей договоренности о финансировании, ты должна выполнять квоту. И теперь, когда Райли больше нет… – он замолкает, оставляя остальное невысказанным.
Я прижимаю пальцы ко лбу, раздражаясь от нарастающей боли в висках. Мне достаточно частных клиентов, чтобы практика была более, чем прибыльной. Если тюрьма приостановит финансирование до конца года, я смирюсь с этим.
– Один, – заявляю я, на всякий случай поднимая один палец, чтобы мои слова дошли до него через крепкую черепушку. – Я возьму одного пациента. Мы можем обсудить альтернативную терапию для другого. Существует определенные нормы, я не могу брать больше определенного количества клиентов. – Это правда.
С сокрушенным вздохом надзиратель кивает офицеру, стоящему ближе всех к пускающему слюни заключенному.
– Приведите Биллингса.
– Подождите. – Я еще раз быстро обхожу двух мужчин. – Только не этот. Он. – Я указываю на темноволосого мужчину, который во время нашего разговора ни разу не поднял головы.
Маркс ухмыляется.
– Уверяю тебя, если ты так загружена работой, Салливан тебе не нужен. Он – безнадежное дело. Его ждет перевод в тюрьму строгого режима в Нью-Касле. – Он останавливает взгляд на заключенном. – Прокурор запросил смертную казнь. Смертельная инъекция.
Я свирепо смотрю на него.
– И все же ты хотел потратить на него мое время.
Он пожимает плечами.
– Мне приходится отчитываться перед очень настойчивыми социальными работниками.
Когда надзиратель уже повел Салливана к лифту, я смотрю на Лейси и решаю, что безнадежный случай лучше, чем подвергать ее дискомфорту следующие несколько месяцев.
– Мне нравятся трудности, – я поворачиваюсь, чтобы отпереть дверь. – Когда состоится суд?
Начальник тюрьмы откашливается.
– Через три месяца. Тебе придется говорить от его имени. Ты уверена, что хочешь этого?
– Я должна дать честные показания. Что я всегда и делаю, – говорю я, входя в кабинет. – Приведите его сюда. Я заполню бумаги.
Я щелкаю выключателем, и комната озаряется теплым светом трекового освещения. Увлажнитель воздуха в углу источает аромат сандалового дерева, успокаивающий запах, эффект которого усиливает аквариум с соленой водой вдоль узкого коридора, примыкающего к моему кабинету. Вся комната выдержана в спокойных, прохладных тонах, но в остальном лишена деталей.
Я считаю, что лучше всего если во время сеансов осужденные будут как можно спокойнее, и специально не перегружала пространство, чтобы это не вызвало никаких нежелательных воспоминаний или эпизодов. Кроме того, другим моим клиентам тоже нравится эта атмосфера.
Убрав сумочку в ящик стола и заперев его, я веду мужчин в кабинет и смотрю на ковер под современным кожаным креслом. Офицер знает, что делать. Он отодвигает кресло в сторону и поднимает небольшой коврик, открывая привинченные к полу петли.
Было недешево установить их в офисе, и я заплатила из своего кармана, но решение установить напольные петли, которые можно скрыть, было намного более привлекательным, чем глазеть на скамейку для заключенных в середине комнаты.
Как только я заполняю бланки, а Маркс подписывает их, офицер приковывает к полу моего нового пациента. Длина цепи позволяет ему только стоять или сидеть. Никаких лишних движений во время сеансов.
В качестве дополнительной меры предосторожности я заперла все ручки и острые предметы в столе.
Однажды один заключенный воткнул карандаш в шею офицера во время попытки побега. С насильственными преступниками меры предосторожности не могут быть излишними.
Возвращаясь в приемную, надзиратель оглянулся.
– Должен предупредить тебя, что Салливан – заключенный третьего уровня. – Он хмурится, наблюдая за моей реакцией. – Я оставлю с тобой Майклза.
Я придвигаю кресло к желтой линии, проведенной в четырех футах от закованного в кандалы человека.
– Я ценю вашу заботу, и осознаю риск, но мои сеансы устроены иначе. Майклз, как всегда, может подождать снаружи. – Я встречаю взгляд его прищуренных глаз. – Я уверена, что если бы Салливан был слишком опасен, мы бы проводили этот сеанс в камере, а не здесь. Правильно?
А он чертовски хорошо знает, что этого не будет. Первый год после окончания колледжа я проводила каждый будний день, запертая в камере с заключенными. Мне до сих пор снятся кошмары – звук захлопнувшейся двери камеры, топот ног и лязг цепей по бетонному полу. Вонь мочи и фекалий – иногда их швыряют в меня. Освистывания и беспорядок.
Эти железные прутья преследуют меня.
Если надзиратель хочет продолжать наше сотрудничество, то сеансы будут проводиться на моих условиях.
Пренебрежительно махнув рукой, надзиратель уходит. Офицер коротко кивает мне, прежде чем покинуть кабинет. Еще несколько секунд звук закрывающейся двери кабинета эхом отдается вокруг нас. Жужжание аквариума заполняет внезапно повисшую, абсолютную тишину.
Не поднимая глаз, я открываю папку и просматриваю детали.
– Заключенный номер шесть-один-четыре. Грейсон Пирс Салливан. Как я могу вас называть?
Тишина затягивается, заставляя меня поднять глаза. Он больше не смотрит в пол, его взгляд прикован к моему лицу. При таком освещении я не могу сказать, голубые у него глаза или зеленые, но яркие радужки окружены густой бахромой ресниц. Коротко подстриженные волосы – стандартная стрижка для всех заключенных – дают возможность заметить несколько белых шрамов на голове.
– Мне нужно будет как-то к вам обращаться, – подсказываю я.
Мужчина передо мной не отвечает. Я использую это молчание, чтобы быстро прочитать досье. Обычно мне дается неделя, чтобы ознакомиться с информацией о новом пациенте, мне нравится иметь план лечения еще до первой встречи. Но учитывая обстоятельства, я должна сначала оценить его.
Хорошо. Я закрываю папку и кладу ее на подлокотник.
– Нам не обязательно представляться друг другу, но вы должны знать, что меня зовут доктор…
– Я знаю, кто вы.
Глубокий бас его голоса ударяет мне в грудь. Он снова так же быстро замыкается, эти немигающие глаза смотрят сквозь меня с непринужденной уверенностью. Прошло много времени с тех пор, как пациент нервировал меня.
Я прочищаю горло.
– Значит, у вас было преимущество изучить меня до того, как я смогла изучить вас. Это ставит меня в невыгодное положение, Грейсон.
Я предпочитаю называть его по имени, а не так, как его называют надзиратели и охранники. Это не очень похоже на реакцию, но, когда я произношу его имя, вдоль его челюсти дергается желвак.
– В вашем досье говорится, что вы были осуждены за пять убийств, – продолжаю я, не отрывая от него взгляда. – Вы отбыли год пожизненного заключения.
Он не отрицает убийства. По крайней мере, это уже что-то. Половина заключенных, которые приходят ко мне в офис, все еще защищаются. Изучают закон и во всем обвиняют адвокатов.
– Трупов не было, – говорит он.
Я киваю.
– Значит, вы надеетесь на апелляцию.
Что не имеет большого значения для штата Мэн, поскольку Делавэр – вот тот штат, о котором он должен беспокоиться.
– Только констатирую факты, доктор Нобл.
Мое имя мягко слетает с его языка. Он говорит с легким акцентом. Я пытаюсь найти в файле то, о чем он сказал. Пять обвинений в убийстве. Трупы не найдены. На ум приходит воспоминание, и я наклоняю голову.
– Corpus delicti. Тело преступления.
– Все верно.
– Жертв на месте преступления обнаружено не было, но крови и улик было достаточно, чтобы доказать факт убийства, – говорю я, вспоминая подробности. – Затем, в ходе расследования, были обнаружены видеозаписи. Кадры с убитыми жертвами. Видео просочились в сеть и стали вирусными.
Вот как один детектив связал улики с человеком, который в конечном итоге был привлечен к уголовной ответственности. Видеокамеры старого типа можно опознать по пленке. Ее отследили до человека, который купил камеру.
– Ангел Смерти штата Мэн.
