Текст книги "Темное безумие (ЛП)"
Автор книги: Алеата Ромиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Он пристально наблюдает за мной, прикусив губу, чтобы сдержать улыбку.
– И я знаю, насколько ты в этом хороша. Я с нетерпением жду возможности поиграть позже, – говорит он, затем его рука накрывает мою, выкручивая ее, пока я не роняю шприц. – Но сейчас я просто хочу, чтобы ты расслабилась.
Я тяжело дышу.
– Сделай это быстро.
– Отлично. – Он хватает меня и прижимает к стене. Сердце подскакивает до горла, его взгляд темнеет. Затем он прижимается ко мне в поцелуе, крадя последний воздух. С блеском в глазах он отстраняется. – Но я не заберу жизнь.
– Тогда какого хрена ты хочешь?
Он поспешно заканчивает снимать с копа одежду и переодевается. Натянув штаны и пояс, он сбрасывает больничную рубашку и через голову надевает белую футболку. Я замечаю татуировки на его спине, и у меня вырывается ругательство. Я отступаю к двери, но он замечает движение.
Я останавливаюсь.
– Ты думаешь, я хочу убить тебя из-за того, что ты сделала, – начинает он, хватая рацию и прикрепляя ее к поясу. – Но это говорит твоя вина. Ты научилась чувствовать ее, чтобы смешаться с остальными. – Он выплевывает последние слова. – Отпусти ее. Она лишь мешает. На твоем месте я поступил бы точно так же.
Он хватает мою сумочку и вытаскивает телефон. Уронив его на пол, он топчет его, а затем закидывает сумку мне на плечо.
– Ты можешь видеть без очков?
Я прищуриваюсь.
– У меня астигматизм. Так что да… и нет.
Он снимает очки и кладет их в сумку. Затем разворачивает меня спиной к своей груди и прижимает дуло пистолета к голове.
– Черт. Грейсон, какого черта ты от меня хочешь?
– Будь хорошим заложником и открой дверь.
Даже находясь под действием адреналина, мне удается соединить весь паззл. Кусочек скользит и с щелчком встает на свое место. И я – тот кусочек паззла, который он придумал, чтобы вырваться на свободу.
– Ты использовал меня, – обвиняю его я.
– Честно говоря, мы использовали друг друга.
Я открываю дверь.
Глава 19
ВЫЗОВ
ГРЕЙСОН
Тридцать два шага до служебного лифта. На плане этажа это расстояние кажется коротким и легким. В реальной жизни – с заложником, кричащими медсестрами и копами, целящимися в твою голову – каждый шаг кажется милей.
– Ни один из нас не выберется живым, – говорит Лондон. – Они выстрелят в меня, чтобы достать тебя, Грейсон. Ты дважды осужденный серийный убийца. Ты не покинешь эту больницу.
Я вдыхаю ее аромат. Сладкая нотка сирени подпитывает храбрость и заставляет адреналин вырабатываться быстрее, тем самым прогоняя туман успокоительного.
– Они не выстрелят в известного врача. Власти не хотят, чтобы их засудили.
Она глухо смеется.
– Значит, ты меня использовал. Это был план. Почему-то ты решил, что, если приведешь меня сюда, это даст тебе наилучшую возможность для побега.
Я притягиваю ее ближе, и мы отступаем еще на шаг.
– Оставим этот разговор на потом.
– Салливан. – Детектив Фостер направляет пистолет вверх. – Я кладу оружие. – Он поднимает одну руку и наклоняется, чтобы опустить оружие на пол. Затем он приказывает другому офицеру сделать то же самое. – Давай закончим все здесь. Если ты освободишь доктора Нобл, мы все забудем о произошедшем. Тебя не станут привлекать к большей уголовной ответственности.
Я ухмыляюсь.
– Это не очень хороший аргумент, детектив.
Он хмурится, когда понимает, на что я намекаю.
– Но ты же не хочешь навредить своему доктору? Она единственная, кто был на твоей стороне.
Я делаю еще два шага к лифту.
– Опять же, не лучший аргумент. Она бросила меня на растерзание волкам. Или ты пропустил ее очаровательную речь в суде?
– Салливан, не… не двигайся… – предупреждает он.
Я слышу, что он повысил голос: он понимает, что проиграл этот раунд. Я тяну Лондон к стене, используя ее, чтобы защитить правый бок, следя за офицерами слева от нас и двигаясь к дверям лифта.
– Нажми на кнопку, – говорю я ей. Она подчиняется, и, когда двери открываются, я затаскиваю ее внутрь. – Увидимся внизу, – говорю я Фостеру перед тем, как двери закрываются.
Я нажимаю кнопку «Вестибюль» и отсчитываю секунды. На счет «десять» я нажимаю кнопку «Стоп». Кабина резко останавливается.
– Что ты делаешь?
– Доверься мне, – говорю я, и ох, это прекрасное выражение чистой ненависти на лице Лондон горячит мою кровь. Когда она в ярости, от нее захватывает дух.
– Мы не команда, – говорит она. – На суде я сказала, что ты бредишь. Боже, я была права.
– Я знаю. Между прочим, это было великолепно. – Я засовываю пистолет в ремень на спине и сдвигаю часть потолка кабины. – Ты должна гордиться – тем, как хладнокровно заставила присяжных убивать без угрызений совести. Они должны благодарить тебя за то, что избежали кошмаров из-за этого решения. На то, чтобы осудить меня, потребовалось менее двух часов
Я встаю на поручень и поднимаюсь через потолок.
– Я ничего не…
– О, еще как сделала. Можешь перестать лгать. – Я смотрю на нее сверху вниз. – Дай мне нитку. – Я протягиваю руку. Она в замешательстве хмуриться. – Давай, Лондон. Дай мне эту чертову нитку, что ты держишь в кармане.
Она ругается и извлекает черную нить.
– И остальное, – требую я. – Я знаю, что у тебя есть больше.
Она протягивает катушку ниток. Я распутываю его и протягиваю ей один конец.
– Обвяжи ее вокруг красной кнопки.
Она подчиняется.
– Ты сказал, что не хочешь причинить мне вред. Ты меня отпускаешь?
Я показываю ей пистолет.
– Ты же умная девочка. Дай мне руку.
Я затаскиваю ее на крышу лифта, и у нас остаются секунды, чтобы узнать, сработает ли этот план. Я веду ее к лестнице сбоку от шахты и затем накрываю ее собой.
Я тяну за нитку.
Лифт трясется и катится вниз, продолжая свой путь в вестибюль.
– Поднимайся, – приказываю я.
Добираемся до крыши больницы. Вытащив Лондон из шахты, я избавляюсь от пистолета. Она с тревогой смотрит на слуховое окно, где я спрятал оружие.
– Мне никогда они не нравились, – говорю я. – В том, чтобы застрелить кого-то, нет никакого искусства.
Она делает шаг назад.
– Я ухожу, Грейсон.
Я смотрю в темнеющее небо.
– Который сейчас час? – Когда она не отвечает, я хватаю ее за руку и снимаю ее часы за тысячу долларов. Я включаю радио, прикидывая, как разворачиваются наши поиски. – У тебя меньше одной минуты, чтобы сделать выбор, – говорю я ей. – Через десять минут они будут здесь и перекроют центр города. Потом у нас будет двадцать минут, чтобы выбраться из штата. Итак, у тебя есть одна из этих минут. Решай.
Она запустила руки в волосы.
– Ты даешь мне выбор?
– Я даю выбор каждому. Ты делаешь выбор с первого дня нашей встречи. – Я протягиваю ей руку. – Ты можешь вернуться, попытаться снова погрузиться в жизнь, полную лжи, или можешь пойти со мной и узнать, насколько глубоко уходит кроличья нора, и получить свои ответы.
Она качает головой.
– Я не могу.
Я тяжело дышу.
– Можешь. Ты можешь делать все, что хочешь, и я обещаю, что отпущу тебя.
У нее вырывается нервный смех.
– Это чертово безумие. Ты с ума сошел!
– Это ваше профессиональное мнение, доктор?
Взглянув на горизонт, она качает головой.
– Я никуда с тобой не пойду.
– Даже если это поможет узнать правду? – Говорю я, и она сосредотачивается на мне. – Открыть все, что твой отец от тебя скрывал?
В ее задумчивых глазах видна тоска, желание разоблачить то, что ее пугает. Одного любопытства недостаточно – такому нарциссу, как Лондон, нужно пообещать ее историю. Она. Она. Она. Это питает ее тщеславие.
Она закрепляет сумку на шее.
– Они собираются убить тебя. И клянусь Богом, Грейсон… я буду там, чтобы посмотреть на это.
Она берет меня за руку.
Я сжимаю ее ладонь, чувствуя скошенный шрам.
– Надеюсь, что так и будет.
Но не раньше, чем мы закончим все это.
Я тащу ее за собой к краю здания. Ее боль замедляет нас. Однако так мы сможем быстрее всего выбраться из центра города с наименьшими усилиями.
Рядом слышны звуки лопастей вертолета, рубящих воздух.
Я позволил ей первой спуститься к пожарной лестнице.
– Не смотри на землю, – приказываю я. Она ругается все время, пока спускается, но ей удается это сделать.
Полицейские сирены отражаются от цемента и кирпича, больница практически забаррикадирована. Я хватаю ее за руку и веду к густой заросли деревьев и кустов, которая скрывает автостраду.
– У нас есть минута, чтобы добраться до моста, прежде чем собаки уловят наш след. – Я смотрю вниз, оценивая движение. Тьма укроет нас, но ненадолго.
– Зачем ты это делаешь…? – Произносит она вслух, но это звучит как вопрос ко мне.
Я глажу ее по щеке.
– Ты знаешь, зачем… знаешь, зачем ты здесь. Чтобы узнать ответы, которые он скрывал от тебя.
На глаза наворачиваются слезы, но она морганием прогоняет их. Она не плачет – слишком высокий уровень адреналина. Хорошо. Это поможет ей пережить боль.
– Мы уезжаем, Лондон. Сейчас же.
Гонка к мосту – наша самая большая проблема. Мы пересекаем шоссе, и звуки розысков остаются позади. Машины останавливаются посреди улицы, раздаются гудки. Осталось тридцать секунд.
Я набираю темп, когда мы достигаем середины. Я слышу ее судорожные вздохи. Я ощущаю ее боль, и я бы забрал ее, если бы мог. Уже видно пункт назначения. Еще пять секунд и мы на месте.
– Остановись.
Она сгибается пополам, чтобы отдышаться.
– Мы на открытом месте!
Я смотрю через мост.
– Нам вниз.
Ее глаза расширяются, и она качает головой.
– Нет. Я не собираюсь умирать ради тебя…
Я обхватываю ее за талию и прижимаю к себе. Она пинается и ругается, когда я прижимаюсь к цементным перилам.
– Ты уже сделала свой выбор.
Я переваливаюсь с ней через край.
Речная вода встречает нас ледяным ударом. В плечо врезается камень. Я пытался попасть в самый центр Брендивайна8, но это вообще неглубокая река.
– О Боже! – Бормочет она и вытирает лицо. – Я ненавижу тебя.
Я обнимаю и прижимаю её к себе.
– Ты ведешь себя так, как будто никогда не плавала в реке, деревенская девушка.
Она бьет меня по рукам, брызгая водой.
– Это безумие…
Я поворачиваю ее к себе и обхватываю лицо, чтобы заглянуть в ее карие глаза.
– Это намного больше, чем безумие. Вот что делает с человеком навязчивая идея. – Я тяжело сглатываю. – Поверь, я перепробовал все, чтобы забыть тебя, чтобы выбросить тебя из головы… Но я не могу. Я только пытаюсь разобраться в этой неразберихе. Мы связаны и принадлежим друг другу. Я уже мертвец. Так что, если я умру в погоне за недостижимым… тогда это смерть, которой можно гордиться.
Она моргает сквозь капли воды, взгляд скользит по моему лицу.
– Ты делаешь это, потому что веришь, что можешь…? Чувствовать любовь? – Она качает головой, пытаясь вырваться из моих рук. – Господи, Грейсон. Это сумасшествие. И невозможно. Ты болен и запутался.
– Тогда мы будем болеть вместе.
Я отталкиваюсь от дна и встаю, таща с собой Лондон.
– Оставайся на берегу. Передвигайся по воде. Собаки не смогут отследить нас по воде.
Она справляется, но я чувствую, что она становится вялой. Она быстро устает. Как только выветрится адреналин, ей будет слишком больно, чтобы продолжать идти. Мне просто нужно вывести нас на окраину города. Тогда я смогу позаботиться о ней.
Я улыбаюсь про себя. Забота – странная вещь.
В прошлом году у меня еще не было четкой цели. Чем больше я изучал и узнавал Лондон, тем больше менялась моя цель. Но одна вещь оставалась неизменной.
Она.
Она и есть моя цель.
Поскольку в будущем меня ждет лишь камера смертников, короткая жизнь, полная раскаяния, больше не подходит. Я заплатил долг этому миру, миру, который ограбил меня, который превратил меня в убийцу и теперь хочет за это наказать. Я ничего ему не должен.
Но для нее… я могу быть чем-то большим. Я могу быть цельным. Вместе мы станем единым целым и сможем удовлетворить желания, которые мучили меня в течение нескольких месяцев. Жажда найти свое место.
Она мое спасение. А я ее долгожданное наказание.
Глава 20
ХИМИЯ
ЛОНДОН
Пересекать грязную речку с осужденным убийцей в бегах… Вот уж не думала, что моя жизнь закончится так. А она закончится. И закончится плохо. У этого безумия нет другого логического исхода. Детектив Фостер уже объявил меня сообщницей Грейсона, и когда он обнаружит пистолет, который выбросил Грейсон, то придет к выводу, что я добровольно помогла ему сбежать.
Если я не погибну, то меня будут разыскивать за пособничество и соучастие.
Я все еще пытаюсь осознать, что именно двигало мной тот момент, когда я взяла его за руку.
Я знаю, что он убийца. Я знаю, что он психопат. Я знаю, что, когда его бред рассеется, он расстроится еще больше, и я, скорее всего, стану его следующей жертвой.
И все же на один единственный момент, отметя все беспокойства, я позавидовала его уверенности. Силе быть свободным от стыда. Оглядываясь назад, могу предположить, что эта уверенность – вероятный побочный эффект его неспособности обрабатывать эмоции… и больше его ничто не сдерживает.
И я попаду в ад за то, что завидую ему.
Я осталась с ним не из-за клятвы Гиппократа. Я здесь не для того, чтобы спасти его. Когда на суде я сказала, что у него нет никаких шансов на реабилитацию, я не соврала. Он совершенно слетел с катушек.
Я здесь по одной простой причине: из-за самой себя. Я эгоистка.
Влечение, которое я почувствовала к Грейсону во время нашей первой сессии, управляло каждым моим решением, принятым с того момента. В этом он не ошибается. Я связана с ним так сильно, что чувствую его в своих венах. Он яд в моей крови. Я пьяна им.
Я в ловушке собственной иллюзорной веры в то, что могу воскресить прошлое и найти какой-то ответ, который освободит меня от наследия отца… и я официально потеряла рассудок.
– Я не могу этого сделать, – говорю я, волоча ноги. Каблуки давно отвалились. – Я не могу продолжать.
Я не уверена, говорю ли об эмоциональном состоянии или об огненной адской боли, пожиравшей мое тело. В данный момент они примерно выравниваются, и я падаю на колени.
Грейсон опускается рядом и берет мою сумку.
– У тебя здесь есть лекарства?
Я киваю.
– Но они не помогут. Я зашла слишком далеко. – Единственное, что могло бы облегчить боль в этот момент, – это потерять сознание. Было бы неплохо покинуть эту реальность.
Я замечаю пятна крови на его мокрой рубашке, пока он роется в сумочке в поисках обезболивающего. Он выдавливает две таблетки и скармливает мне, заставляя открыть рот.
– Жуй, – приказывает он.
У меня недостаточно сил, чтобы спорить. Я разгрызаю пополам каждую таблетку и глотаю горькие кусочки, пока они не растворяются.
– Тебе больно.
Он не замечает рану на плече. Вместо этого Грейсон обнимает меня, прижимая к груди, как какой-то герой.
У меня вырывается невеселый смешок.
– Большинство женщин заканчивают тем, что связывают жизнь с копиями своих отцов. Всегда их осуждала. Но, похоже, я ничем не отличаюсь.
Он не реагирует, пробираясь через мелкий ручей.
– Ты хоть представляешь, куда идешь? – Требовательно спрашиваю я.
– Да, – наконец отвечает он. – Туда.
Я наклоняю шею и вижу торговый комплекс, примыкающий к ручью. Реконструированные магазины, разноцветные таунхаусы.
– Сомневаюсь, что мы получим достойное обслуживание. Уверена, наши лица уже мелькают по всем новостям.
– Мы не собираемся делать покупки. – Он выбирается на берег и ставит меня на ноги. – Оставайся здесь.
Как будто у меня есть выбор. Жидкий огонь пронизывает каждую мышцу. Подступает тошнота.
Беги. Эта мысль бьется у меня в голове, и я в нескольких секундах от того, чтобы подчиниться, когда слышу, как заводится двигатель. Он угоняет машину. Ну, конечно. Это единственный способ выбраться из штата в установленные им сроки.
Я закрываю глаза и считаю до десяти.
Я блокирую боль и влечение к Грейсону и стараюсь думать только о последствиях. Когда мы закончим бежать, что тогда? Если я не смогла уйти от него на крыше, когда за нами охотился весь мир, хватит ли мне сил отказать ему… в чем-либо вообще?
В любых неблагополучных отношениях обычно присутствует один созависимый партнер. И прямо сейчас я должна решить, кто будет главным: я или он.
– Пойдем.
Сильные руки Грейсона подхватывают меня, а затем снова уносят в только ему известном направлении. Дверь устаревшего Форда Таурус приоткрыта, двигатель работает. Он усаживает меня на пассажирское сиденье и пристегивает.
Уже ночь, и на улице достаточно темно, чтобы наше бегство прошло незамеченным. Я расслабляюсь. Мы одни. Я устала бороться с неизбежным.
Я закрываю глаза.
* * *
Я просыпаюсь от сильного приступа боли.
Пытаюсь дотянуться до спины, но рука не двигается. Ее покалывает, и я стону. Я открываю глаза и вижу, что запястья прикованы наручниками к дверной ручке. В голове вспыхивает паника, и я дергаю наручники.
Боюсь, что нас поймали, пока не осознаю, что за рулем находится Грейсон. По мере того, как сонливость спадает, я оцениваю обстановку. Сейчас ночь. Фары освещают грязное лобовое стекло.
– Почему я в наручниках? Где ты их достал?
Он смотрит вперед.
– Мы почти на месте. А наручники шли в комплекте с моим новым нарядом. – Он все еще одет в полицейскую форму.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
– Я спросила не об этом. Почему я прикована, и где это – это «место»?
Он протягивает руку между сидениями и берет воду в бутылке.
– Выпей.
С разочарованным вздохом я дергаю наручники, пока запястье не начинает кровоточить.
– Закончила? – Спрашивает он.
– Пошел ты! – Но внезапно я понимаю, как хочу пить. Я наклоняю бутылку ртом и глотаю. Когда я заканчиваю, он ставит бутылку в подстаканник. – Ты сказал, что отпустишь меня в любой момент.
– Я никогда этого не говорил. – Он оглядывается. – Я сказал, что отпущу тебя. И я отпущу. Но нам предстоит долгий путь.
– Я не заложница, Грейсон.
– Нет, ты не заложница. Ты узница собственной тюрьмы. Как только ты от нее освободишься, то можешь уходить. Но не раньше, чем ты сдашь тест.
От того как он произносит «тест», у меня в жилах стынет кровь.
– Я не буду убегать. Я приняла решение быть здесь.
– Ты попытаешься сбежать, независимо от принятых решений. Все бегут от правды о себе. Я не могу этого допустить.
Я откидываюсь на сиденье. Оцениваю свое состояние и ситуацию. Кожа липкая и чешется от засохшего пота. Я босиком, ноги и ступни в пыльной грязи. Тело ноет, но не слишком сильно. Мы в угнанной машине.
Во всех смыслах и определениях я выгляжу и ощущаю себя как пленница.
Я психолог, и мне нужно действовать как психологу и поговорить со своим пациентом.
– Как ты добыл машину? – Спрашиваю я.
– Правильное место, правильное время, – уклончиво отвечает он. В ответ на мой нетерпеливый взгляд, он продолжает. – Новые модели оснащены защитой от кражи. Просто нужно было найти подходящую модель для угона.
Несмотря на все, что я узнала о его психике, я понимаю, что ничего не знаю о нем как о человеке.
– Ты научился этому в детстве? У своего отчима?
Он улыбается.
– Не все замкнутое пространства принадлежат тебе, Лондон. Можешь перестать пытаться подавить меня. Ты никогда не контролировала ситуацию.
Мои щеки обжигает жар. Острый гнев из-за того, что он прав, опаляет нервы.
– Как долго ты это замышлял?
Он держится за руль обеими руками.
– Сначала я смирился. Думаю, ты бы назвала это периодом охлаждения. Но потом ты попросила об интервью.
– Так это моя вина, что мы оказались здесь?
– Нет, – говорит он низким и размеренным голосом. – В этом нет ничьей вины. Это все равно, что обвинять небо в том, что оно голубое. У него нет цвета – это видимое явление, происходящее из-за слоев озона и кислорода.
– Мы всего лишь кучка молекул, наш мозг запрограммирован на формирование нашей личности, нашей идентичности. Это предопределено. Никакое воспитание или жестокое обращение не могло изменить никого из нас.
– Это точно неизвестно, Грейсон. Это долгая дискуссия, которая ведется десятилетиями. Это лишь твое мнение.
– Неужели? – Он смотрит на меня. – Сколько лет и скольких пациентов ты пыталась реабилитировать?
Я не отвожу от него взгляда, не в силах ответить.
– В тот день, когда я ждал в приемной, ты выбрала меня не потому, что может быть, только может быть, я был ответом на твой вопрос о том, возможна ли реабилитация. Ты выбрала меня, потому что я был доказательством того, что это не так.
Я качаю головой.
– Нет.
– Да, Лондон. Без твоей помощи я не смог бы спланировать все до деталей. Я хорош. Чертовски хорош и да, умен – но это была сложная стратегия, рассчитанная на длительный период времени, и для ее исполнения требовалось, чтобы все правильные элементы встали на свои места. И ты сделала это возможным.
На каком-то уровне такая вероятность существовала. Как гениальный манипулятор, Грейсон понял мои слабости и использовал их для достижения желаемого результата. А я тщеславный психолог, который пыталась контролировать нестабильные отношения с пациентом.
И провалилась.
– Это не то, чего я хотела.
– Это то, что тебе нужно, – говорит он. – Ты кричала в пустоту, требуя ответа, и пустота тебя услышала. Это предопределено.
– Ты законченный психопат, – говорю я.
Мы сворачиваем с шоссе. Через несколько миль машина выезжает на грунтовую дорогу, и мое беспокойство возрастает. Я снова пытаюсь освободиться от наручников, но вскоре мы оказываемся на затемненной подъездной дорожке.
Он ставит машину на парковку.
– Оставайся здесь. – Он смотрит на меня.
Я наклоняю голову, чтобы козырек не мешал выглянуть в окно. Нас окружают лесные пейзажи. А посреди густых деревьев на фоне ночного горизонта стоит большой дом в современном стиле.
Если он привез меня в дом, значит, никто не знает, что он существует. У большинства моих пациентов были скрытые убежища. Вторые дома. Трейлеры. Склады. Это было их логово для убийства. Секретное место, куда они привозили своих жертв.
Я замираю от паники. Настоящей паники. По мере того, как осознаю реальность ситуации.
Грейсон привез меня в свое логово.
Что я наделала.
Я чувствую, как трудно дышать, когда он лезет в карман и вытаскивает связку ключей.
– Помнишь, во время сеанса я говорил, как мне нравится решать головоломки. Есть что-то приятное в том, чтобы собрать кусочки вместе. Я собирал их всю свою жизнь, ища тот, который положит конец моим страданиям. Ты была паззлом, Лондон. И как только я тебя увидел, то уже не мог не начать складывать кусочки. Ты создала в моей жизни неизвестную переменную, которую я должен был расшифровать. Ты была ключом.
– Ключом к чему?
Он не отвечает. Вместо этого он подходит, чтобы открыть наручники.
– Ключ к чему, Грейсон? Боже, ты понимаешь, как безумно это звучит? Я бы никогда не поставил тебе диагноз «шизофренник», но ты заставляешь меня усомниться в моих способностях как психолога.
Он удерживает мои запястья вместе. Кожа болит, крепкая хватка сковывает мои руки. Его лицо оказывается так близко к моему, что я задерживаю дыхание.
– Ты забываешь, что я попробовал тебя, – говорит он, его слова горячим шепотом обжигают мои губы. – Я был внутри тебя. Я чувствовал твои отчаяние и тоску. Боль, которую ты переживаешь, не физическая. Ты умираешь из-за наказания, которое не получала, но знаешь, что заслуживаешь его.
Я моргаю. Сердце сжимается в груди.
– Я хочу уйти. Сейчас же. Прямо сейчас, Грейсон. Отпусти меня.
Он кладет ладонь мне на щеку.
– Господи, какая ты красивая. – Затем его губы пробуют мои. Сначала медленно и неуверенно, затем все глубже он целует меня, и я приветствую это. Наши движения становятся неистовыми, когда я вкладываю все эмоции в поцелуй, умоляя его. Когда он разрывает поцелуй, я снова говорю. – Пожалуйста, отпусти меня.
Он облизывает губы, скользя взглядом по моему лицу.
– Не выйдет, док. Ты была очень, очень плохой девочкой.
Он тянет меня через сиденья. Я пинаю дверь босыми ногами, борясь с ним. Тишину ночи нарушают крики.
Когда он вытаскивает меня из машины, слышны лишь мои безумные мольбы, гуляющие среди сосен.
Глава 21
ТЕСТ
ГРЕЙСОН
Большинство из нас преследует страх перед неизвестным. Даже Лондон, с ее знаниями и умениями бросать вызов разуму, умирает от ужаса от того, что не знает, что ее ждет на другой стороне. Ее тело дрожит. Адреналин поступает в организм. Мое прикосновение стало для нее злонамеренным действием, а не утешением.
Я провожу пальцем по ее волосам, пытаясь успокоить ее. Ей нужно быть спокойной, чтобы приступить к следующей части.
Землистый запах леса смешивается с ее слабым запахом сирени, и это кажется правильным. Как будто она принадлежит этому месту. Как будто она дома.
– А сейчас я должен тебя приковать, – говорю я ей.
Она пытается сопротивляться, но мышцы ослабли. Энергия почти иссякла. Тело истощено и измучено. Если она позволит, это может стать для нее переломным моментом.
Она расслабляется напротив меня.
– Грейсон, пожалуйста. Я просто хочу зайти внутрь. Я голодна и обезвожена. Я вся в грязи. Я знаю, что ты не хочешь этого делать. Ты можешь сопротивляться этим желаниям. Ты не хочешь сделать мне больно.
Я прижимаюсь губами к ее макушке.
– Дело не только в твоем наказании. – А еще и в моем. – Как ты думаешь, почему единственный человек, к которому я испытываю чувства, оказался нарциссическим социопатом?
– Пожалуйста, – шепчет она.
Я качаю головой, отрывая ее от груди.
– Нам обоим нужно кое-что выяснить, Лондон. И существует только один способ это сделать.
Ее запястья в грязи и синяках. Под цепями виднеются темно-красные кольца засохшей крови. Я тащу ее к тонкой сосне и обвязываю цепь вокруг ствола. Ее хныканье начинает меня беспокоить.
– Ты не какая-то слабая несчастная жертва. Ты знаешь, почему ты здесь.
Она издает крик. Это крик разочарования, а не страха. Она плечом отбрасывает со лба спутанную челку.
– Когда я освобожусь… – она замолкает, в ее тоне ясно слышна угроза.
Я беру лопату и смотрю на нее.
– Я буду ждать тебя. – И втыкаю лопату в землю. – Здесь нет всего, что бы я хотел, – говорю я ей, бросая землю в кучу. – Большинство вещей я добавлял в список мысленно. Пришлось сделать некоторые исключения. Но я построил для тебя прекрасную трехмерную модель. Собственную головоломку. Твою собственную ловушку, Лондон. – Я смотрю на нее. Она дрожит у дерева, прижав колени к груди. – Не могу дождаться, когда ты ее попробуешь.
– Ты не сделаешь это, – говорит она. – Все перепуталось. Нет камеры. Я тебя знаю, Грейсон. Где страх? Где фотографии моих жертв? – Ее голос пропитан гневом. – Нет. Ты не можешь сделать это, потому что это противоречит твоим убеждениям и схеме действий.
Я останавливаюсь, чтобы посмотреть в ночное небо.
– Как я уже сказал, пришлось сделать некоторые исключения. – Я снова копаю, наслаждаясь ощущением черенка, трущегося о ладони. – За тобой тянется длинный след жертв, Лондон. Я позволю тебе самостоятельно вспомнить их лица.
– Ты садистский ублюдок, никаких жертв нет!
К тому времени, как яма вырыта, солнце начинает выглядывать из-за деревьев. Затихли сверчки. Лес спокоен, нас окружает свежий утренний воздух. Я бросаю лопату и затаскиваю деревянный ящик в только что выкопанную землю. Придется использовать ящик для перевозок. Сам по себе это не гроб, но этого будет достаточно.
Я прибиваю еще несколько досок по бокам, чтобы закрыть зазоры, затем вылезаю и становлюсь на колени перед Лондон. Она истощена. Ее одежда была покрыта грязью, а сама она дрожит. Ее голова опущена, и я кладу руки на ее щеки, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Ты можешь положить конец нашей боли, – говорю я. Я потираю ее щеки большими пальцами, убирая следы засохших слез. – Покайся, Лондон. Освободи себя. Признай правду о том, кто ты и что сделала, и на этом все закончится.
Ее взгляд сосредотачивается на мне. Затем она плюет мне в лицо.
– Ты не мой гребаный священник.
– Отлично. – Я освобождаю ее запястья и поднимаю на ноги. – Увидимся в аду, детка.
Ее крики усиливаются, словно у нее появляется второе дыхание. Я тащу ее к ящику.
– Лондон Грейс Нобл, вы виновны в укрывательстве убийцы. Вы осквернили жертв своего отца, похоронив последнюю девушку и сохранив останки всех жертв в секрете. Вы прятались за законом, используя его как щит. Таким образом, вас ждет та же участь, что и жертв вашего отца.
– Сволочь! – Она рывком отталкивается от меня. – Ты лицемер. Ты убивал людей и хоронил их. Как и он.
– Нет. Это были не люди – они были монстрами. Девочки, которых твой отец так нагло забрал из этого мира, были невинны. Девочки, которые не прожили достаточно долго, чтобы кого-то обидеть. И все это время ты молчала о них, как о грязном секрете. Ты заслужила наказание хотя бы за это. Следует похоронить и забыть о тебе, как и о них.
Я опускаюсь и обхватываю ее за талию, перебрасывая через плечо. Она бьет меня кулаками по спине, когда я прыгаю в яму. Ее миниатюрное тело достаточно легко запереть в ящике. Я захлопываю крышку.
– Да пошел ты… – кричит она. – Ты обманул меня. Ты солгал мне. Выпусти меня! Пожалуйста. Боже, Грейсон… не делай этого.
Мои руки дрожат, когда я забиваю первый гвоздь, запирающий ее внутри.
– Я не лжец, Лондон. Я сказал тебе это еще в первый день. Пришло время встретиться со своим истинным «я» и принять его, принять обманщицу, которой ты всегда была.
Грохот превращается в приглушенные удары, когда я засыпаю ящик землей. Я засыпаю яму более чем на четверть. Этого веса достаточно, чтобы удержать ее внизу. Ее крики еле слышны, и сделав последний бросок почвы на могилу, я ложусь на свежую землю.
И жду.
Глава 22
МОГИЛА
ЛОНДОН
Я похоронена заживо.
Паника – это живое существо, обитающее со мной внутри этой гробницы – единственное в кромешной тьме, что говорит мне, что я все еще жива. Я прижимаю ладони к дереву. Мое дыхание отражается от крышки, грудь горит, когда я втягиваю воздух.
Занозы цепляются за кожу. Боль обостряет мои чувства.
Он не может позволить мне умереть.
Но я смотрела видео. Я была свидетелем того, на что пошел Грейсон, чтобы исполнить свои наказания.
Меня снова обуревает страх, и я бьюсь о дерево, отчаянно пытаясь ощутить вкус свежего воздуха.
– Помогите!
Сквозь щели в досках в рот и глаза сыпется поток грязи. Я в панике вытираю лицо. Бью локтями о ящик. Я чувствую, как боковые стенки смыкаются. Коробка сжимается, поглощая меня. Вот дерьмо. Я сильнее нажимаю на крышку, предплечья горят от напряжения.
Сверху ссыплется еще больше грязи. Я ощущаю песок между зубами и поворачиваю голову, чтобы сплюнуть. Между тревожными вдохами я слышу, как что-то ползет по ящику. Двигаясь по рыхлой грязи, пытаясь найти путь внутрь. Ожидая, пока их еда сгниет.
О Боже. Я не могу так умереть.
Бремя незавершенной жизни – тяжелый груз, давящий на мою грудь. Болезненное сжатие усиливает беспокойство, пока я не начинаю задыхаться.
Каждый быстрый, сдавленный вдох я делаю с осознанием того, что он может быть моим последним. Каждый вздох содержит все меньшее и меньшее количество жизненно важного кислорода, которого жаждут мои легкие.
