Текст книги "Темное безумие (ЛП)"

Автор книги: Алеата Ромиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Это захватывает.

Это пугает.

И ни один из нас уже не способен изменить курс.

Как только я съехала с рельсов, я стала принадлежать ему, точно так же как посвящение в его сокровенные мысли делает его моим. Это больше, чем доверие – это зависимость. Мы больше не сможем выжить друг без друга.

Даже под угрозой разоблачения. Даже под угрозой смерти.

Лидия никогда не переживет этого.

Он сожрет ее так же, как сейчас пожирает меня.

Когда Грейсон пирует на моей плоти, раскрывая свою первобытную мужскую природу, страстно желая моего тела, я чувствую себя всесильной. С помощью своих мозгов он заставил самых умных людей выглядеть как идиоты, и ощущение того, что из-за меня он теряет контроль, почти доводит меня до оргазма.

Его пальцы зарываются в мои волосы, он тянет за них, обнажая мою шею, чтобы почувствовать меня на вкус. Мышцы живота сокращаются от моего прикосновения, когда я дотрагиваюсь до ширинки брюк. Резкое шипение дает мне понять, что он так же обезумел от желания, как и я.

Мое сердце бешено колотится, когда я расстегиваю молнию. Неконтролируемыми толчками он освобождается от боксеров, и я обхватываю рукой его твердую длину, наслаждаясь тем, как одно действие меняет выражение его лица. Сквозь смесь удовольствия и боли его глаза горят в безмолвном вызове.

Приподнявшись, я скольжу киской по его стволу… полностью до головки, покрывая гладкую кожу своей влажностью. Слышу его тяжкий стон, невыносимая агония, мои мышцы сжимаются, чтобы приглушить болезненную потребность почувствовать его внутри себя.

Он выдерживает мучительно медленное поддразнивание всего несколько секунд, прежде чем нетерпеливо толкается навстречу моим бедрам, прерывая мой танец, сбивая мое дыхание и прокладывая себе путь прямо в сердцевину моего тела.

Приятная дрожь пробегает по спине, сменяя приступ боли, и я теряюсь – полностью сдаюсь, когда он овладевает мной в жестком ритме.

– О, Боже, черт… – он бормочет неразборчивые ругательства, прерываясь только для того, чтобы вонзиться глубже, крепче прижать меня к себе, стать единым целым.

Когда жажда становится слишком большой, Грейсон страстно целует меня, и его руки крепко обвивают мою поясницу. Он поднимает нас с кресла и опускается на пол, укладывая меня так, чтобы он мог снова войти в меня.

Я вонзаю ногти в его плечи, когда он закидывает мою ногу себе на плечо, чтобы трахнуть меня так сильно и глубоко, как он хочет, без каких-либо препятствий. Каждый раз, когда он выходит, мое тело протестует, мускулы охватывает горячий спазм, вены горят от адреналина, циркулирующего в теле.

– Не останавливайся, – прерывисто говорю я.

Чувство приближающейся кульминации охватывает, мне больно, пока он снова не наполняет меня. Каждый толчок заставляет кружиться по спирали. Я выгибаюсь, мышцы напрягаются, он жестко вонзается в меня… все ощущения выливаются во взрывной оргазм.

Звуки исчезли, вокруг словно вакуум, а затем потом все вернулось. Кожу покалывает, он в последний раз вонзается в меня, твердый как камень, стенками я чувствую, как он пульсирует. Это так чертовски горячо – я обнимаю его, пока он стонет мне в шею.

Во внезапной тишине слышно только наше тяжелое дыхание. Прохладный воздух приносит облегчение моей покрасневшей коже. Вес его тела, обмякшего на мне, кажется солидным. Приятная тяжесть. Затем я чувствую, как из уголков глаз стекает струйка влаги. Шок выбивает воздух из моих легких.

Я смахиваю влагу с виска.

Грейсон приподнимается на локтях, пристально глядя на меня.

– Адреналин, – объясняю я.

Но, судя по глубокой бороздке между бровями, он мне не верит. Он взмахом убирает влажные волосы с моих глаз, его палец прослеживает путь слезы. Я удерживаю его взгляд, пытаясь прочитать его мысли. Он ничего не говорит, нежно прижимаясь губами к моему виску.

Действие настолько трогательное, показывающее его удивление моим эмоциональным состоянием, что я покорена его восприимчивостью. Я отчаянно пытаюсь сдержать тревогу и глажу его по щеке, задаваясь вопросом, откуда появилось это внезапное понимание – это истинная связь или тщательно продуманные чувства.

– Что ты чувствуешь? – Спрашиваю я.

Взгляд льдисто-голубых глаза скользит по моему лицу.

– Очарование.

Это честный ответ. Большинство мужчин либо преуменьшали значение момента из-за испуга, либо преувеличили, мучаясь неуверенностью. Грейсон не может испытать эмоциональную тягу, но он осознает ее – он знает, что между нами она существует.

Я провожу пальцами по вытатуированной замочной скважине между его лопатками, обрисовывая узоры и числа. Я тоже им очарована. Еще с первой секунды, как увидела его.

Я глажу его по голове, чувствуя скрытые шрамы.

– Как это случилось? – Вырывается у меня вопрос.

И в ту же секунду Грейсон замыкается. Я читаю боль в его глазах, прежде чем он переводит взгляд на настенные часы.

– Наш сеанс кончился, док.

Потом его утешительный вес исчезает. Он подбирает футболку с пола и протягивает ее мне. Я использую ее, чтобы прикрыться, пока иду в ванную в офисе, по пути хватая блузку. Когда я возвращаюсь, Грейсон снова одет в форму работника службы безопасности и стоит перед картотечным шкафом.

В моей голове мелькает мысль; вопрос о том, впервые ли Грейсон проник в мой офис.

Сомнение – ужасная вещь.

– Тебе что-то нужно? – Спрашиваю я, подбирая юбку и нижнее белье в том месте, где бросила. Я заканчиваю одеваться, с силой отгоняя сомнения.

– Да. Мне нужно, чтобы ты забралась в голову Нельсона, – говорит он, поворачиваясь ко мне лицом. – Ты уже с ним сблизилась. Я справлюсь с Фостером.

– Отлично. Но мне пора. – Проверяю свой телефон. – Если агенты все еще следят за мной, а я проведу здесь больше двух часов, они что-то заподозрят.

Грейсон склоняет голову, внимательно наблюдая за мной. Он крадется ко мне, темный кабинет скрывает его черты, пока он не оказывается прямо передо мной.

– Держись к нему поближе, но если получишь какие-то доказательства того, что подражатель – это он, и что он слетает с катушек, уходи. Беги подальше.

– Я могу справиться сама.

– Я знаю, что можешь. – Он берет у меня телефон и кладет его на стол. – Меня беспокоят не твои действия. Я беспокоюсь о том, что сделаю я.

Я искоса смотрю на него. Я не учла реакцию Грейсона на угрозу в мой адрес. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с эмоциональной перегрузкой. Если Нельсон причинит мне боль… на что окажется способен Грейсон? Что это с ним сделает?

– Я понимаю, – говорю я.

Он хватает меня за шею, большой палец оказывается на артерии.

– Иногда прошлое остается прошлым, Лондон. Теперь это не имеет к нам никакого отношения.

Это реакция на мой предыдущий вопрос и на мое отстраненное поведение сейчас. Грейсон может только изображать чувства, чтобы сливаться с обществом, но тщательное изучение этого вопроса сделало его мастером в расшифровке эмоций других.

Я тоже потратила бесчисленное количество часов на это исследование. Я знаю, что его поведение в комнате терапии показывает, что прошлое для него важно, существует какая-то связь, которую он отчаянно пытается разорвать.

А пока я киваю, а затем обнимаю его, наслаждаясь последними секундами с ним.

У всех нас есть секреты, и я не могу судить слишком строго. Я скрываю от него определенные вещи. Некоторые варианты нашей ловушки и мои исследования его прошлого. Я приняла решение, которое может разрушить наш и без того нестабильный мир. Мои действия как его второй половинки можно расценить как предательство. Но действия как его психолога, это предательство гораздо более серьезно. Это может нанести непоправимый ущерб не только ему, но и НАМ.

Но если он не даст мне ответов, теперь я знаю, где их найти.

В его доме. У той женщины, которая подарила Грейсону эту мрачную жизнь.

У его матери.

Глава 45

РУССКАЯ РУЛЕТКА

ГРЕЙСОН

Чтобы избежать свидетелей я использую туалет в близлежащем парке, чтобы переодеться в обычную уличную одежду. Потом выбрасываю украденную форму в мусорное ведро. Я на пятнадцать минут опоздал на автобус до Портленда. Это рискованно, но я ловлю такси вместо того, чтобы стоять полчаса на остановке в городе, где мое лицо показывают в каждом телевизоре.

Пластиковая перегородка между мной и водителем вызывает плохие ассоциации. Это напоминает тот день, когда полиция ворвалась в мою квартиру с ордером на обыск и затащила меня в патрульную машину. Хорошие времена.

По привычке я тут и там подмечаю мелкие подробности из жизни водителя.

В удостоверении говорится, что ему двадцать три года. В козырьке у него есть фотография молодой женщины. На заставке мобильного стоит фото той же девушки. Он уже пропустил три звонка от Скайлер, сразу отправляя ее на голосовую почту. Я смотрю в зеркало заднего вида и замечаю темные круги под глазами. Он слишком молод, чтобы испытывать столько стресса.

Присмотревшись, я мельком замечаю визитку на передней панели. На карточке красуются слова: акушер-гинеколог.

Скоро у водителя начнется новая жизнь, и, как и большинство из нас, он борется с переменами.

Будучи украденными детьми, мы с Лондон никогда не знали своих корней. Они были вырваны злыми монстрами. Похитителями невиновности. Наши драгоценные первые мгновения в этом мире испорчены, стерты.

В отличие от Лондон, у меня есть некоторые воспоминания из моей предыдущей жизни. Полагаю, в некотором роде это меня отличает – не уникальность, а скорее акклиматизация. Не то чтобы рожденный для этого мира, а скорее адаптировавшийся.

«Мы родились не в тот день, когда сделали первый вдох. Мы родились в тот момент, когда украли его».

Я сказал это Лондон, и правда этого утверждения до сих пор не дает мне покоя, как и ее темно-золотые глаза.

Лондон копается в моем прошлом.

Так же, как я склонен подмечать подробности из жизни водителя по вещам в машине, в офисе Лондон есть подсказки к разгадке ее тайных поисков. История запросов в криминалистическую лабораторию. Поиск в браузере моего родного города. Генеалогический отчет.

Я мог бы предположить, что Лондон как психологу необходимо изучить и понять мое происхождение, но в основном она просто любопытствует. Шрамы на моем теле для нее как дорожная карта – и ей нужно пройти по этим дорогам до моего рождения. Узнать, какое событие породило такое чудовище.

В каком-то смысле мы оба были жертвами. Потеря, которую мы понесли, не физическая, но смерть нас самих. Наша личность травмирована. Мы вынуждены восстанавливать нашу психику, собирая ее из отколотых и поврежденных фрагментов.

Но в процессе мы обрели кое-что еще.

Знание.

Вы когда-нибудь получали подарок только для того, чтобы разочароваться после того, как сорвали блестящую оберточную бумагу и обнаружили, что внутри? Что, если бы вам больше никогда больше не пришлось испытать это разочарование. Всегда понимать внутреннюю природу вещь, как все работает и чего ожидать от других.

Звучит заманчиво. Хотя, есть подвох. Вам никогда не придется разочаровываться, но и никогда удивляться. Тот краткий момент изумления, когда вы получаете что-то неожиданное.

Люди живут ради этого дерьма.

За всю мою жизнь Лондон была единственным сюрпризом.

Я сорвал оберточную бумагу и заглянул внутрь, имея лишь смутное представление о содержимом… а она оказалась чем-то намного большим, чем я ожидал.

Она – блестящий подарок, который я даже не мечтал получить.

Я отчаянно боюсь сломать ее.

Лондон нужно перестать копать.

Напрягшись, я смотрю в боковое зеркало, где отражаются фары машин. Синий седан следует за нами с тех пор, как мы выехали из центра.

– Высадите меня здесь, – говорю я водителю.

Он с недоумением смотрит на меня в зеркало.

– Я не могу здесь останавливаться.

– Подъезжай сюда, – говорю я, теряя терпение. Я просовываю пятьдесят долларов через решетку в перегородке.

– Хорошо, чувак. Как скажешь.

Мы останавливаемся на обочине шоссе, и я смотрю, как мимо нас проезжает синий седан. Выйдя из такси, даю знак водителю опустить окно.

– Женись на девушке и найди работу получше. Глупо задумываться над тем, кем быть – отцом или таксистом.

Его глаза в тревоге расширяются, но я хлопаю такси по крыше и ухожу, прежде чем он находит слова, чтобы возразить мне. Что я могу сказать? В глубине души я довольно хороший парень.

Двигаясь на восток, я пересекаю следующее шоссе. Я останавливаюсь на середине и жду. Заметив, что седан разворачивается, я ругаюсь.

Я мог сбежать, скрыться от загадочного незнакомца, но мне любопытно. На шоссе не видно ни одной машины с мигающими синими и красными огнями. Если бы на меня кто-то донес, к этому моменту повсюду бы уже были копы.

Загадочный незнакомец не заставляет меня долго ждать. Седан направляется сюда, прямо на меня. Я захожу в заросли вдоль шоссе, чтобы спрятаться, но сначала стараюсь, чтобы он меня заметил. Машина медленно ползет, затем останавливается на обочине.

Машины мчатся по шоссе, и я пользуюсь звуками гудков, чтобы еще глубже окунуться в заросли деревьев. Если этот парень был у меня на хвосте со времен Бангора, он не сдастся и сейчас.

Он очень хочет поймать меня. И он хочет, чтобы я сам попался.

Я пробираюсь сквозь деревья и выхожу на заднюю парковку большого торгового центра. Это место слишком открытое, слишком публичное. Я быстренько осматриваю окрестности и замечаю церковный шпиль неподалеку.

Я улыбаюсь. Идеально. Определившись с пунктом назначения, я огибаю здание. Я двигаюсь не слишком быстро, чтобы не потерять его. Этому парню не хватает скрытности несмотря на то, что он, вероятно, думает иначе. Я слышу его тяжелые шаги по гравию.

Этот городок – одноразовая остановка. Его основная цель – обслуживать проезжающих мимо путешественников. Это означает, что дорога практически пуста, когда я пересекаю главную улицу. Перед затемненной церковью стоит один-единственный уличный фонарь.

За небольшим кирпичным строением находится кладбище. Это такое клише – погоня на кладбище, но открытые могилы – отличная тема для разговора.

Его шаги уже рядом, и я нахожу приличного размера надгробие, чтобы спрятаться. Отсюда я могу разглядеть его профиль. Он задыхается и наклоняется отдышаться. Затем, выпрямляясь, он прижимает ладонь ко рту и щелкает зажигалкой. На фоне ночи прекрасно видна оранжевая вспышка. Дым поднимается вверх, тонкий усик скользит к фонарю.

Он начинает двигаться в противоположном направлении, поэтому я поднимаю камень и бросаю его. Камень ударяется о надгробие. Мужчина рывком останавливается, затем вытаскивает пистолет из кобуры и направляется на кладбище. Адреналин от охоты пульсирует по венам, как расплавленная лава. Это опьяняет. Мой почти самый любимый наркотик.

Я встаю за деревом, скрытый темнотой, пока он стряхивает пепел с сигареты и кладет окурок в карман. Очень внимательно с его стороны.

Когда мне начинает казаться, что он готов сдастся, я заявляю о себе. Я подхожу к нему сзади и, поскольку он собирается прикурить еще одну сигарету, наматываю проволоку на шею.

Жировые складки мешают мне ухватиться покрепче. Я давлю на проволоку, мышцы напрягаются. Пару секунд он в шоке, но затем набрасывается и хватается за проволоку, сражаясь, пытаясь освободиться. Он толкает меня, борясь, прежде чем мне удается опустить его на землю.

Во время драки он роняет пистолет. Когда он почти теряет сознание, я ослабляю хватку и позволяю ему сделать хриплый вдох. Я беру пистолет и засовываю его за пояс.

– Ты, должно быть, самый храбрый полицейский или самый глупый, – говорю я, перемещаясь в полосу лунного света, чтобы он мог видеть мое лицо.

Детектив Фостер кашляет, глаза выпучены от давления. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он может говорить.

– Салливан… – бормочет он, тяжело дыша.

– Курение убивает. – Я становлюсь рядом с ним на колени и достаю нож.

Прижав руку к горлу, Фостер смотрит на лезвие.

– Пошел ты на хуй.

Фостер – сюрприз. Один из тех редких подарков. Я не ожидал такой смелости от грузного сыщика. Должно быть, давление на работе заставило его сделать такой опрометчивый шаг.

– Я знал, что ты не сможешь держаться от нее подальше, – говорит он, наконец, переводя дыхание. – И я знал, что она в этом замешана. Просто нужно было наблюдать и ждать. Я знал, что ты появишься.

Он получает баллы за настойчивость. Я сосредоточился на Нельсоне как на большей угрозе. Но в его упорстве есть что-то подозрительное. Я вращаю ножом, лезвие блестит в свете луны.

– В вашем плане есть изъян, детектив. Где ваше прикрытие?

Он сжимает зубы и прищуривается. Упертый.

Я киваю. Затем распахиваю его плащ.

– Я заметил, что у вас нет значка. Вы его потеряли? Разве за это вас не ждет выговор?

– Ты собираешься меня убить? – Говорит он, уклоняясь от моего вопроса.

Я смотрю на него.

– Ответьте мне, и я сделаю это быстро и безболезненно.

Подпрыгивание его адамова яблока развеивает часть бравады.

– Я потерял его, – говорит он. – Обязательное отстранение, замаскированное под неоплачиваемый отпуск.

Вот как Фостер мог следовать за мной по стране. В новостях не упоминали о его отстранении, но это не особо резонансная история. Лондон и мертвые девушки. Розыск серийного убийцы. Расследование ФБР. Никого особенно не волнует стареющий, толстый детектив из Нью-Касла.

Желание поймать меня – преступника, который сбежал прямо в его городе – стоило детективу Фостеру карьеры. Для такого упрямого человека, как он, это огромный провал.

Достаточно ли этого, чтобы полицейский со стажем более двадцати лет сорвался и начал мучить и убивать?

Я в этом не уверен, но он преследовал Лондон. Разбил лагерь возле ее работы и, вероятно, недалеко от ее дома. Если он считает, что Лондон – моя сообщница, он опасен для нее. Свихнувшийся полицейский, который считает, что может нарушить закон, чтобы добраться до меня.

– Я не могу тебя отпустить, Фостер. В последнее время я слишком много рисковал. – Поднимаю лезвие к его подбородку. – Сегодня вечером ты это доказал.

Даю ему несколько секунд, чтобы осознать серьезность ситуации. Что он будет делать? Однажды он меня удивил – может, он способен на большее.

Он бросается к оружию.

Крепко схватившись за нож, он ранит ладонь. Кровь проливается на манжеты пальто. Ему удается лишить меня равновесия и опрокинуть на росистую землю. Из его рта вылетает слюна, когда он кряхтит сверху, все еще пытаясь выхватить нож из моих рук.

– Ты стоил мне всего, ублюдок. – В ярости Фостер бьет меня по голове. Он ударяет меня по уху, и я отпускаю оружие.

Мне удается просунуть ногу под большой живот и оттолкнуть его. Он приземляется на спину с ножом в руке. Я встаю и стою над ним.

– Ты не ровня доктору Нобл. Шатаясь вокруг нее, как извращенец со стояком, ты выставляешь себя абсолютно некомпетентным.

Он хрипло втягивает воздух.

– Я не единственный, у кого стояк на доктора, – говорит он. Его рука движется быстрее, чем я предполагал. Острый как бритва край лезвия вонзается в мою голень. Боль наступает с задержкой – уровень адреналина в крови слишком высок. Я наступаю на запястье Фостера и вытаскиваю нож из мясистых пальцев.

– Кроме того, – говорю я, дочиста вытирая лезвие о его воротник. – Ты ошибаешься насчет нее. Твоя озабоченность добрым доктором затуманила взгляд. Тебе нужно забрасывать сеть шире. – Положив руки на колени, я приближаюсь к его лицу. – Если только это и не есть твой план. Подставить Лондон.

Страх омрачает его лицо, мешая мне оценить его реакцию. Я не могу его прочесть. Фостер дрожит от ярости и беспокойства, маскируя любой намек на шок.

– О чем ты говоришь, ублюдок?

Ответ неутешительный. Поскольку я больше не могу позволить ему путаться под ногами.

– Мы должны сделать так, чтобы все выглядело правдоподобно, – говорю я. – Может быть подозрительно, если я просто уйду, тебе не кажется? – Я ставлю ногу ему на предплечье и хватаю за запястье.

Он хмурится в непонимании, пока от надгробий не отражаются тошнотворный хруст ломающихся костей. Наконец, на его лице появляются настоящие эмоции. Я чувствую, как под ботинком трескается лучевая кость Фостера.

Множество нецензурных слов раздаются в ночи, пока Фостер проходит стадии шока, боли и страха. И, наконец, наступает ярость.

– Ты, ублюдок… – Его тирада продолжается, слюна летит во все стороны, пока он баюкает сломанную руку у груди. Раскинувшийся на спине детектив похож на перевернутую черепаху, его конечности бьют о землю, но он не может перевернуться.

– Перелом не остановит тебя надолго. – Я тянусь к его талии и отцепляю наручники. Затем тащу Фостера к заколоченному надгробию, в которое кинул камень. Конечно, это не открытая могила, но сойдет. Кроме того, я не могу травмировать детектива. Он нам еще пригодится.

Он пинает меня, но ему слишком больно, чтобы достойно мне противостоять. Я приковываю одну манжету к его пухлой щиколотке, а другую – к оголенной арматуре надгробия. Он кричит, когда стальные наручники врезаются в его плоть.

– Тебе стоит подумать о диете, старик. – Я кладу ключи от наручников в карман, думая, что они будут красиво выглядеть на шее Лондон.

После бесполезной попытки освободиться, Фостер сдается. Задыхаясь, он смотрит на меня.

– Меня не волнует, что говорят СМИ, ты убийца. Просто гребаный убийца, как любой другой преступник, запертый в тюрьме.

Я присаживаюсь на корточки рядом с ним, и – я отдаю ему должное – он не вздрагивает.

– Ты действительно думаешь, что сейчас самое время меня прикончить? – Мой тон очень серьезен.

В его глазах вспыхивает настоящий страх. Впервые детектив, который каждый день на работе смотрел смерти в глаза, понимает, что сегодняшний день может быть для него последним.

Я залезаю в карман его пальто и достаю телефон.

– У тебя есть два варианта, – говорю я, кладя телефон рядом с его головой. – Сними наручники или позови на помощь.

Он прищуривается.

– Ты даешь мне выбор?

Я пожимаю плечами.

– Не очень большой выбор. Ты можешь перегрызть себе лодыжку вместо того, чтобы столкнуться со своими коллегами отдела и другими властями… не говоря уже о СМИ, которых ты так ненавидишь. Но я не думаю, что у тебя хватит на это смелости.

Сжимая раненую руку, Фостер переводит взгляд на телефон. Я встаю.

– Удачи.

Когда я начинаю уходить, он говорит:

– Просто скажи мне, что она в этом замешана.

Я закрываю глаза.

– Да ты просто не можешь успокоиться. Даже ради своего собственного блага.

– Я детектив, – ворчит он. – Если док помогла тебе сбежать, я это выясню.

Нет, не выяснит.

Я разворачиваюсь и забираю телефон Фостера. Просматривая сообщения и последние звонки, я качаю головой.

– Ты ни с кем не связывался со вчерашнего дня. – Засовываю телефон в карман. – Какая неудача. Никто не знает, где ты, и ты единственный, кто видел меня в офисе Лондон. Ты единственный, кто может ее предупредить.

Из-за боли ему требуется какое-то мгновение, чтобы понять, что я имею в виду.

– Что тебе от нее нужно?

Я достаю «глок».

– Ты растратил мое милосердие. Мое сочувствие не бесконечно. – Я достаю магазин и одну за другой выщёлкиваю пальцем пули.

– Что ты делаешь? – Спрашивает Фостер.

Вставляю пустой магазин и оттягиваю затвор. Наклонив пистолет в сторону Фостера, я показываю ему магазин.

– Выбери пулю, – говорю я.

Все еще прижимая сломанную руку к груди, Фостер смотрит на бронзовые пули, рассыпанные вокруг его головы, отказываясь играть в эту игру.

– Как всегда упрямишься, – бормочу я и сам выбираю пулю. Я поднимаю ее, затем заряжаю патрон и опускаю затвор. Громкий щелчок заставляет Фостера зажмуриться.

– Ты когда-нибудь играл в русскую рулетку, Фостер?

Его глаза резко распахиваются.

– Ты сумасшедший. Нельзя играть в рулетку с гребаным «глоком»…

– Конечно, можно. – Я взвожу курок и прижимаю дуло к его виску. – Правила очень просты. Отвечай на вопрос честно, и я тебя не застрелю.

Он пытается вывернуться и издает сдавленный крик, когда наручники дергают его ногу назад.

Я приставляю пистолет к его голове.

– Закончил? – Он бросает на меня смертоносный взгляд, но на этот раз не двигается.

– Что, черт возьми, ты хочешь знать? – Выдавливает он сквозь стиснутые зубы.

– Ты когда-нибудь причинял вред животному? – Спрашиваю я.

– Какого…?

– Честно, Фостер. Сейчас это очень важно. Я узнаю, если ты солжешь.

Он тяжело дышит, боль усиливается, несмотря на адреналин.

– Нет. Никогда.

Я наклоняю голову, изучая его. Решив, что он говорит правду, я дергаю затвором, освобождая пулю.

– Минус одна, – говорю я и бросаю пулю через плечо.

Фостер стукается головой о землю, когда резко расслабляется, тяжело дыша.

– Это какой-то больной психологический эксперимент?

– Что-то вроде того. – Заряжаю еще один патрон в патронник и взвожу курок. – Осталось тринадцать пуль. Спорим, ты жалеешь, что загрузил сегодня полный магазин.

– Боже.

– Вы когда-нибудь применяли оружие на работе?

– Нет.

Мы продолжаем разговор, пули кончаются, а он дает мне ответы, которые я хочу знать. Пока мы не доходим до финального раунда.

К этому моменту Фостер перестает потеть. Он впадает в шок. Однако я до сих пор не получил нужного мне ответа. Он или нет оставляет свою подпись на жертвах.

Я вставляю пулю.

– Это не русская рулетка, если только иногда ты не направляешь эту чертову штуку на себя, – хрипло говорит он. Его глаза закрыты.

Я толкаю его стволом, пробуждая.

– Справедливо. А теперь обрати внимание. – Я вытягиваю его руку, и он едва сдерживает крик. Я вкладываю «глок» в его трясущуюся ладонь, помогая положить палец на спусковой крючок. – Не нарушай правила.

Он недоверчиво смотрит на меня. Быстро моргает, пытаясь убрать с глаз жгучий пот, затем опирается на локоть и целится мне в голову. Я опускаюсь, чтобы ему было легче. Я прикладываюсь лбом вплотную к дулу.

Он едва может держать пистолет, но я отдаю ему должное – упрямая решимость не позволяет ему уронить оружие.

– Спрашивай, – говорю я.

Холодная сталь дрожит у лба. Фостер улыбается.

– Пошел ты на хуй. – Палец дергается, он нажимает на курок, и затвор с громким щелчком возвращается в исходное положение. Глаза Фостера расширяются. Он снова пытается спустить курок, и я забираю пистолет.

Я показываю ему пулю в руке.

– Никто не проходит испытание, – говорю я, вставляю пулю, на этот раз не роняя ее в другую ладонь. – Прости. Не совсем верно. Лондон прошла.

– Поэтому ты оставил ее в живых?

Я проверяю пистолет, убеждаюсь, что он заряжен, и поднимаюсь на ноги.

– Ты детектив, – говорю я, направляя на него оружие. – Узнай сам.

– Подожди! – Фостер поднимает руку, словно хочет остановить пулю. – Ты не можешь этого сделать…

Вообще-то могу.

– Я не люблю оружие. Это так скучно. Но наша игра меня вдохновила. – Я провожу пальцем по спусковому крючку и целюсь.

Проезжающие машины слишком далеко, чтобы кто-нибудь услышал выстрелы.

Глава 46

НЮАНС

ЛОНДОН

У входа в больницу толпятся репортеры и операторы. Агент Нельсон ругается и направляет свой внедорожник к задней части здания.

– Еще раз повторю, что тебя здесь быть не должно, – говорит он.

Когда ранее этим утром стало известно, что детектива Фостера госпитализировали, в моей квартире появились Нельсон и группа агентов.

Фостер сделал краткое заявление для прессы, в котором заявил, что на него напал Грейсон Салливан. Власти все еще ждут результатов анализа ДНК, но СМИ уже везде это раструбили. И когда Фостер публично заявил, что заметил Грейсона внутри здания моего офиса, разразился хаос. По всему городу активизировалась полиция, общенациональная охота теперь сосредоточилась в Бангоре.

Мне сразу выделили охрану. Меня допросило ФБР, где пришлось неоднократно заявить, что я не имею никакого отношения к сбежавшему осужденному. После того, как меня выпустили, мне пришлось связаться с адвокатом, чтобы помешать ФБР обыскать мой этаж. К сожалению, все, что удалось Аллену Янгу – это отложить обыск. А пока не выписали ордер на обыск, он работает над защитой файлов моих пациентов.

Мне пришлось разразиться настоящей тирадой, чтобы покинуть собственный дом и навестить Фостера в больнице.

Я еще не поняла, что это означает, и входило ли в изначальный замысел Грейсона.

«Я займусь Фостером».

Так сказал Грейсон перед тем, как покинул меня, но такой уровень импульсивности совершенно для него нехарактерен. Поверить не могу, что после вчерашней ночи Грейсон позволил произойти такому безумию. Скорее мы недостаточно серьезно отнеслись к Фостеру, и вот к чему это привело.

Еще до суда Фостер стал для меня занозой в одном месте. А теперь его любительские поиски и дерзкое выступление перед СМИ снова превратили мою жизнь в цирк.

Агент Нельсон звонит другому агенту, уже находящемуся в отделении скорой помощи, а затем поворачивается ко мне.

– Десять минут. Затем мне придется увести тебя оттуда.

Ошеломленная, я смотрю на него.

– Я – подозреваемая?

Он смущается.

– Нет, – нерешительно отвечает он.

– Я под арестом? – Нажимаю я.

– Конечно, нет. Лондон…

– Тогда я свободный гражданин, агент. И хотя я ценю все, что ФБР сделало для моей защиты, откровенно говоря, я устала выполнять приказы. И прямо сейчас я собираюсь поговорить с Фостером.

Нельсон проводит рукой по волосам, тяжело вздыхая.

– Я не защитил тебя. – Он отворачивается, и я открываю рот, чтобы успокоить его, но он продолжает. – Я был неправ, отозвав твою охрану. Фостер – позор, но он был там, когда меня не было. Тебе могли причинить вред… или даже хуже. Салливан был в здании твоего офиса одновременно с тобой. – Затем он смотрит на меня. – Меня пугают… его мотивы. Что могло случиться.

Я смотрю ему в глаза, пораженная тем, насколько правдоподобной кажется его вина.

– Если бы Салливан хотел меня убить, он бы уже это сделал.

Он продолжает пристально на меня смотреть.

– Есть вещи похуже смерти.

Воздух во внедорожнике сгущается, между нами повисает тишина. С тех пор как Нельсон впервые обнаружил меня на месте преступления, он считает, что нездоровая одержимость Грейсона своим психологом – это то, что одновременно сохраняет мне жизнь и подвергает величайшей опасности.

Да. Есть вещи похуже смерти. Грейсон истязал меня и оставил в живых. Нельсона это смущало больше всего.

На этом спор заканчивается, и я берусь за дверную ручку.

– Опасные серийные убийцы – моя специальность, агент Нельсон. – Я открываю дверь. – Спасибо за ваши усилия, но я могу позаботиться о себе.

Я выскакиваю из внедорожника и закрываю дверь, прежде чем он успевает снова выплеснуть на меня свои чувства. Прямо сейчас я не могу справиться с тревогой из-за обыска в офисе и из-за того, что он окажется серийным убийцей, за которым должен охотиться.

И Фостер, и Нельсон были в моем поле зрения несколько месяцев, и я не подозревала ни одного из них. В глубине души я начинаю сомневаться в своих способностях, но я должна снова взять все в свои руки.

Я должна быть доктором Лондон Нобл.