355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберт Корнелис Баантьер » Убийство в купе экспресса (сборник) » Текст книги (страница 27)
Убийство в купе экспресса (сборник)
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 04:25

Текст книги "Убийство в купе экспресса (сборник)"


Автор книги: Альберт Корнелис Баантьер


Соавторы: Астер Беркхоф,В.Х. ван Эмландт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

– Вы правы! Теперь все дело в ваших руках. Не буду ничего скрывать. Видите ли, Целлер ведет всевозможные расследования, преимущественно в Центральной и Южной Европе. Швейцарская федеральная полиция иногда просит, чтобы мы в своей работе обращали особое внимание на те или иные моменты и в случае чего сообщали полученные сведения. Так вот и получилось, что Целлер заинтересовался торговлей наркотиками.

Комиссар дружелюбно кивнул молодой даме. Хорошо все‑таки, что она не может читать его мысли и что он в совершенстве умеет скрывать свои истинные чувства. Ведь он был убежден, что юфрау Мигль старается увести его с основного пути и завлечь в тупик. Ну, теперь начнет сказки рассказывать, мелькнуло у него в голове. Наркотики![19]19
  Здесь и дальше в тексте «легкое» отношение полиции к наркотикам объясняется тем, что в пятидесятые годы торговля наркотиками в Западной Европе не приобрела еще нынешнего размаха.


[Закрыть]
Будто в мире найдется хоть одно частное детективное бюро, которое станет тратить дорогое время своих агентов на выслеживание торговцев «снегом», как называют наркотики. Для этого существуют всевозможные международные организации, которые вовсе не нуждаются в услугах частных детективов. Может быть, Людвиг Целлер иногда и дает сведения полиции, если его агенты засекут где‑нибудь незаконный транспорт кокаина или морфия, но уж наверняка не пошлет такого детектива, как Труди Мигль, в дорогостоящую командировку по Нидерландам с единственной целью – заманить какого‑то Фрюкберга в сети полиции.

– Продолжайте, пожалуйста, – сказал он, делая вид, что слушает очень внимательно.

– В прошлом месяце один из наших агентов в Венеции узнал, что с Ближнего Востока через Балканы в Париж и Амстердам будет направлена крупная партия морфия. Наш человек предполагает, что транспорт пойдет в Америку через аэропорты Ле‑Бурже или Схипхол. В Париже у нас есть агентура, наблюдающая за аэропортами, но в Амстердаме Целлер работает редко. Мне дано задание поискать здесь, в городе, следы той цепочки, которая обеспечивает транзитную перевозку наркотиков. Я приехала сюда дней десять назад. Не думайте, что у меня не было никакой зацепки. В нашем архиве нашлись кое‑какие данные, которые помогли ускорить мое расследование. В частности, Целлеру было известно, что в Амстердаме есть представительство гётеборгского моторостроительного завода «Свеа». И это весьма подозрительно, потому что фирмы с таким названием в Гётеборге нет! Мы в Берне знали об этом уже давно, но надобности в расследовании пока не возникало. Итак, я получила задание прежде всего установить, что скрывается за вывеской этого представительства. К моему удивлению, я не нашла его адреса в амстердамском телефонном справочнике, но, приложив некоторые усилия, все же отыскала контору на Ниувезейдс‑Форбюрхвал и самым нахальным образом, под пустяковым предлогом, зашла в скудно меблированную комнату. Принял меня человек, сидевший за совершенно пустым столом. Я поболтала с ним по‑французски о всякой чепухе и сумела его несколько раз щелкнуть микрокамерой. Пленку я послала в Берн и спустя два дня получила увеличенную фотографию и сообщение, что это Мартин Фёрсен, уже осужденный в Карлстаде за некое преступление, в котором мы его подозревали. Я выследила, где он живет, и, должным образом улестив хозяев, поселилась там же. Его контору мне удалось основательно обыскать, пока он в полдень завтракал в ресторане «Порт ван Клеве», правда, обыск оказался безрезультатным. Я надеялась, что в пансионе мне повезет больше.

Труди не спеша погасила сигарету. Ее собеседнику все еще не было ясно, чего она добивается, внушая ему мысли насчет торговли наркотиками. Когда она снова посмотрела на комиссара, взгляд у нее был невинней прежнего, и он стал еще внимательнее прислушиваться к модуляциям ее голоса, чтобы не упустить малейшего противоречия в ее рассказе.

– Тридцатого ноября он увидал меня в столовой пансиона и, должно быть, вспомнил француженку, которая надоедала ему в конторе своей нелепой болтовней. Мою внешность очень трудно изменить, и это всегда сильно мешало мне в работе. На следующее утро он исчез. Я, конечно, сразу поняла: искать его в чужом для меня городе, где он чувствовал себя как дома, не имело никакого смысла. Я предпочла сначала хорошенько обыскать его комнату. Случай мне благоприятствовал. Освободившуюся комнату должен был сразу же занять Терборг, а мне Фидлер дал третий номер вместо десятого. Я стала помогать переносить книги и вещи Терборга и много раз заходила в четвертый номер. Короче говоря, во второй половине дня, когда прислуга закончила уборку комнаты и перенесла вещи нового владельца, я воспользовалась благоприятным случаем и более детально обследовала те места в комнате, которые наметила раньше. И я нашла его запасы!

Швейцарка торжествующе взглянула на своего собеседника.

– Запасы? – спросил Ван Хаутем, все еще не понимая, куда она клонит.

Труди кивнула, вынула из сумочки круглый предмет, завернутый в промокательную бумагу, и положила его перед комиссаром. Сняв обертку, он увидел коробочку для пудры с тисненным золотом цветочным орнаментом. «Robinette‑Compact Numéro 15»,[20]20
  «Робинетт‑комлакт № 15» (франц.) – марка дорогой пудры.


[Закрыть]
 – прочел он на крышке, а на внутренней стороне золотым курсивом стояло: «Courtot Successurs – Paris».[21]21
  «Наследники фирмы Курто – Париж» (франц.).


[Закрыть]
Он осторожно снял целлофан, под которым лежал твердый розовый кружок с приятным ароматом. Осмотрев его получше, комиссар заметил, что сбоку пудра немного выкрошилась, как будто кружок пытались приподнять чем‑то тонким и острым. Концом карманного ножа Ван Хаутем извлек из коробочки спрессованный кружок толщиной всего около сантиметра и положил его на промокательную бумагу. Для толкового человека вроде комиссара этого многообещающего начала было вполне достаточно, чтобы понять: элегантная упаковка скрывает больше, чем кажется на первый взгляд. Пудра лежала на картонном донышке, под которым было, по‑видимому, еще около трех сантиметров пустоты. Верхняя картонка тоже была сбоку повреждена. Осторожно, кончиком ножа Ван Хаутем поднял ее. Пространство под ней было заполнено тонким блестящим белым порошком.

Ван Хаутем смочил кончик мизинца, слегка приложил его к порошку, а потом попробовал на язык. Порошок имел характерный вяжущий горький вкус.

– Ваша лаборатория мигом определит, что это морфий, – нетерпеливо сказала Труди. – Коробочку я нашла в нише за деревянной обшивкой под правым окном четвертого номера. Там лежат еще сорок девять точно таких же, но их я не трогала. Целлер, как всегда, оказался прав, и Фрюкберг является амстердамским звеном контрабандной цепочки.

– Здорово! – Ван Хаутем с восхищением взглянул на швейцарку. Он долго с интересом смотрел на женщину‑детектива, точно ожидал от нее продолжения рассказа, но та, похоже, уже выговорилась, во всяком случае, она не спеша закурила сигарету, молча глядя прямо перед собой. Всем своим видом Труди ясно показывала: ей стоит большого труда подавить досаду – ведь результатами ее блестящего расследования воспользуется конкурирующая сыскная служба. Хитрый комиссар состроил сочувственную гримасу и слегка развел руками: жаль, мол, что дело обернулось для вас так неприятно, но, будем надеяться, в следующий раз вам повезет!

– Эти тайники вы покажете нам попозже. Я распоряжусь прибрать все, что там есть. А теперь расскажите‑ка подробно, что произошло ночью.

То, что разговор переключился с щекотливого предмета на сухие, деловые факты, по его наблюдению, принесло молодой даме явное облегчение.

– Найдя тайник, я сразу поняла, что он вернется сюда за своими коробками, и решила, что, покидая пансион, он еще не знал точно, где будет жить, и временно оставил свой опасный товар в месте, которое считал совершенно безопасным. Поэтому я весь день наблюдала за входной дверью. Вот так и получилось, что мне стало известно о вашем визите к Фидлеру. Громадная старомодная вешалка в коридоре бельэтажа – прекрасное укрытие для человека моего роста; можно расслышать каждое слово, произнесенное в вестибюле. Вечером в полдесятого я ушла к себе. Чувствовалось, что в доме что‑то происходит, поэтому я не собиралась ложиться спать. После вашего визита Фидлер казался расстроенным… Я выключила свет в своей комнате, откинула шторы и стояла, задумавшись, у окна. Вдруг где‑то внизу послышался шум. Я подумала, что это в саду, осторожно открыла окно и глянула вниз. К своему изумлению, я увидела четырехугольный колодец, освещенный изнутри карманным фонарем: кто‑то вылезал из подвала дома Фидлера. Сначала мне пришло в голову, что Фрюкберг уже сделал свое дело и уходит, но потом я узнала Рулофса, скульптора из пятого номера. Он закрыл люк и пошел по проходу между садами. Теперь вопрос о том, каким образом Фрюкберг мог незаметно проникнуть в дом, был решен окончательно. Ясно, что, прожив много лет у Фидлера, он прекрасно знал о входе в подвал и что, скорей всего, этим ходом регулярно пользовались и другие постояльцы для своих ночных прогулок. Прежде всего надо было удостовериться, что Рулофс действительно ушел. Я подошла к его номеру и постучала. Мне не ответили. Дверь оказалась не заперта, и я нахально вошла, чтобы посмотреть, не спит ли он. На случай если меня вдруг обнаружат, я заготовила хороший предлог. Рулофс обещал мне книгу по истории искусства – такое оправдание не вызвало бы подозрений. Когда я еще была в комнате, у наружной двери позвонили. Я вспомнила, как мне рассказывали, что в этот вечер у Фидлера будет спиритический сеанс, и решила, что это его участники. Однако оказалось, что пришли к Терборгу. Приложив ухо к двери, разделявшей эти номера, я услышала мужские голоса. Голос Терборга и приятный бас, который, как я тотчас установила, принадлежал комиссару уголовной полиции! Разобрать, что именно говорили, я не могла. Говорили по‑нидерландски. Подождав в пятом номере, пока все успокоилось и спиритические друзья Фидлера перестали звонить, я спустилась в подвал поискать люк. Рассуждала я так. Фрюкберг был ближайшим соседом Рулофса. Уверенность, с какой Рулофс столь необычным путем выбрался наружу, позволяла допустить, что он проделывал это неоднократно, может быть по определенным дням недели. Если Фрюкберг знал, что сегодня именно такой день, он мог бы воспользоваться отсутствием Рулофса, чтобы незаметно проникнуть в дом, ведь люк на это время оставался незапертым. Попав в дом, он мог уйти, когда ему удобно, потому что открыть изнутри люк, запертый только на задвижку, не составило бы никакого труда. Таким образом, я была совершенно уверена, что подкараулить Фрюкберга легче всего, следя за люком, и рядом с котельной, в кладовой для продуктов, я нашла хорошее местечко, чтобы наблюдать за тайным входом. Если бы Рулофс пришел раньше Фрюкберга, я всегда могла занять свой наблюдательный пост около четвертого номера.

Ровно в двенадцать часов двадцать восемь минут я услышала, что люк открывают. Несколько минут человек стоял в темноте и только на миг включил свет в подвале, вероятно чтобы сориентироваться в темном помещении. Сперва я хотела задержать его в подвале, но отказалась от этого намерения, так как была совершенно уверена, что сумею сцапать его потом. Может быть, когда он начнет действовать в четвертом номере, появятся еще какие‑нибудь сюрпризы. Меня удивило, что при нем не было даже маленького чемоданчика, ведь пятьдесят коробочек просто так, в руках, не унесешь.

Труди зажгла потухшую сигарету и на время прервала свое драматическое повествование.

– Я позволила ему подняться по лестнице из подвала и стала ждать. Спешить было некуда, все равно он будет в четвертом номере. Пробираясь наверх, я услышала в кухне какой‑то шум. Прислуги там быть не могло, а Фидлер был занят своими духами. Поэтому я решила, что в кухне Фрюкберг. Шум утих, я с минуту подождала, а потом тихонько открыла дверь в коридор цокольного этажа. Мимо комнаты Фидлеров, откуда слышались тихие голоса, я прошла в вестибюль. Я уже давно отметила, что в доме совершенно темно, но приписала это требованиям спиритического сеанса. Войдя в вестибюль, я увидела, что дверь четвертого номера полуоткрыта. Только я обрадовалась, что легко смогу увидать, чем Фрюкберг там занимается, как он быстро вышел из комнаты. Левой рукой он совал что‑то в карман своего плаща, в правой держал молоток. По коридору бельэтажа он направился в заднюю часть дома. Прежде чем идти за ним, мне захотелось заглянуть в комнату. Терборг свисал с постели, касаясь плечом пола. Я приподняла его и положила головой на подушку; оказалось, что он ранен, но не серьезно. Пульс был ровный. На полу возле кровати лежал лист белой оберточной бумаги, и я подняла его.

Все это заняло не более нескольких секунд. Пора было в погоню за Фрюкбергом, но вначале нужно было надеть пальто и берет. Я бросилась в свою комнату и, надевая пальто, выглянула в окно: не выбрался ли он наружу. Так и было. Я увидела, как его неясная тень быстро удалялась по проходу между заборами. С трудом я вылезла через люк и, должно быть, при этом потеряла пуговицу от пальто. А вдобавок больно ударилась коленом о верхний край люка. Я готова была кричать от боли, к тому же и передвигалась я теперь прихрамывая. Когда я выбралась на Кейзерсграхт, Фрюкберга уже, конечно, и след простыл. Я знала только одно место, куда он мог пойти, а именно его контору на Ниувезейдс‑Форбюрхвал, и поспешила туда. Хромая и спотыкаясь, доковыляла до Вейзелстраат и, к счастью, поймала там такси. Немного не доезжая до его конторы, я отпустила машину и спряталась в подъезде. Простояла я там около получаса и уже совсем было потеряла надежду дождаться, как вдруг кто‑то быстро вошел, на ходу вынимал из кармана ключи. В тот же миг он оказался лицом к лицу со мной, но у меня в руке был пистолет, и я скомандовала: «Hände hoch!»[22]22
  Руки вверх! (нем.)


[Закрыть]
Очевидно, голос мой прозвучал внушительно, по крайней мере он повиновался. Я стала позади него, приставила дуло пистолета к его спине, вынудила открыть дверь и войти вместе со мной в контору. Там я его обыскала, но оружия в карманах не нашла. Я приказала ему стать спиной к стене, а сама села за письменный стол. Затем я стала его допрашивать, но он не хотел отвечать. Наоборот, насмехался надо мной и нагло сомневался, что я пущу в ход оружие. Оставалось только устроить ему очную ставку с раненым Терборгом. Спиритический сеанс у хозяев, очевидно, уже кончился, дверь откроет сам Фидлер, и я рассчитывала, конечно предъявив ему свое удостоверение, уговорить его помочь мне и таким образом избежать огласки, вредной для пансиона. И вот, приставив пистолет к спине Фрюкберга, я вывела его на улицу, и нам посчастливилось найти такси. Остальное вы знаете!

– Послушайте, – сказал Ван Хаутем, облокотясь на стол. – Из вашего рассказа я вынес самое высокое мнение о вашем профессиональном мастерстве, но притащить Фрюкберга на Регюлирсграхт – это можно расценивать только как грубейшую ошибку. Чего вы хотели достигнуть, устроив шведу очную ставку с Терборгом? Вы знали всю эту историю, знали, где находится морфий. Таксист гораздо скорей доставил бы вас в полицейский участок, там Фрюкберга задержали бы, а полицейские тем временем вместе с вами произвели бы здесь обыск. Амстердамская полиция так неряшливо не работает, иначе у нас не было бы успехов в борьбе с торговлей наркотиками!

Сапфировые глаза Труди холодно и спокойно глянули на него.

– Что это за бумага валялась у кровати Терборга – я взяла ее к себе в комнату, а вы потом завернули в нее мой кирпич? – спросила она безразличным тоном. – Фрюкберг рисковал своей свободой, тайно проникая в пансион, и, похоже, искал он что‑то другое, а не свои коробки с пудрой. Что он искал? Может быть, вы мне объясните?

Ван Хаутем вовсе не хотел доверяться молодой женщине. Она – в этом он был твердо убежден – вела себя по отношению к нему не совсем честно, а он был не из тех, кто позволяет себя допрашивать. Чтобы выиграть время, он принялся осторожно разглаживать помятый лист бумаги, с любопытством изучая эмблему табачного магазина.

– Судя по старым складкам, в нее была завернута коробка с десятком сигар. И здесь карандашом написано «Четвертый номер». Вероятно, Терборг заказал себе коробку сигар, а оберточную бумагу бросил на стул. Может быть, Фрюкберг мимоходом случайно задел ее, и она упала на пол. Да мало ли еще может быть причин, почему она оказалась около кровати!

– Да разумеется… Вы правы. Было глупо трогать ее. И тем не менее я ее взяла…

В дверь постучали, и в комнату поспешно вошел Старинг.

– Ван Хохфелдт звонит, комиссар! Вы с ним сами поговорите?

– Да. Составь пока компанию фройляйн Мигль.

Ван Хаутем встал и вышел из комнаты; он не жалел, что им помешали, так как чувствовал, что швейцарка еще не готова играть в открытую. Помощник комиссара с полуслова понял, что женщину‑детектива нельзя оставлять одну, сел рядом на стул и доброжелательно посмотрел на нее.

– Как это вы привели его, фройляйн! – начал он, как ему казалось, по‑немецки. – Прямо диву даюсь: молодая интересная девушка одна‑одинешенька сумела арестовать и доставить сюда здоровенного парня, который едва не совершил убийство!

Труди кокетливо засмеялась и смерила дюжего Старинга откровенным взглядом.

– Амстердамской полиции повезло, что я оказалась под рукой, иначе он наверняка ушел бы и никогда бы вам его не найти.

Старинг умел почти так же тонко, как его начальник, различать интонации человеческого голоса. Он глуповато засмеялся и безразличным тоном провинциального полицейского сказал:

– Ну и что? Вы же не думаете, что здесь, в Голландии, за удар молотком на всю жизнь сажают за решетку. Такие хулиганские выходки у нас не считаются очень уж серьезными. От силы дней на пятнадцать посадим.

– И из‑за такого пустяка сам комиссар, собственной персоной, всю ночь торчит в этом доме?

Она задала этот вопрос таким милым голоском и с таким восхищением смотрела на Старинга своими синими глазами, что он почувствовал себя неловко в шкуре тупого барана. Он был уверен, что Ван Хаутем не проговорился о бриллиантах, иначе швейцарка не стала бы хитрить. Он лукаво подмигнул ей и усмехнулся, как будто мог многое порассказать, стоит его только как следует попросить.

– «Лед»?[23]23
  Драгоценные камни (жарг.).


[Закрыть]
 – спросила она по‑товарищески непринужденно.

– «Снег»,[24]24
  Наркотики (жарг.).


[Закрыть]
 – ответил помощник комиссара, который позволил себе подслушивать из соседней столовой их разговор с комиссаром и видел, как открывали коробочку с пудрой.

– Только «снег»? – с новым убийственным залпом сияющих глаз терпеливо допытывалась Труди. – А не блестящие игрушки?

– Где же он мог их спрятать? Вы ведь его обыскивали и ничего не нашли…

Хитрый Старинг прикинулся испуганным, как будто нечаянно проболтался, и боязливо оглянулся на дверь.

Труди угостила его сигаретой и, когда они нагнулись друг к другу, многозначительно шепнула:

– Не бойтесь. От меня никто не узнает, что вы мне сказали. С какого времени он под подозрением?

К неудовольствию Старинга, приход комиссара прервал эту игру в кошки‑мышки. Отсутствуй комиссар еще минут пять, недовольно подумал он, она бы предложила мне взятку.

– Возьми‑ка с буфета поднос, Биллем! – Ван Хаутем повернулся к Труди: – Надо очистить тайники, пока этого не сделали другие. Покажите нам, где они.

– Фрюкберга уже допросили? – осведомилась она, вставая.

– Нет. Я сейчас сам займусь этим и, если прокурор не будет возражать, утром расскажу вам, чего мы добились.

В четвертом номере все еще горел свет. Терборг спал глубоко и спокойно, и даже эти трое, на цыпочках пробираясь к окну, не помешали ему. Труди опустилась на колени, откинула гардину и сдвинула немного влево деревянную панель, украшенную растительным орнаментом. Показалась узкая темная прорезь. Фройляйн слегка пощупала в ней пальцем и, по‑видимому, надавила на скрытую пружину; после этого вся панель бесшумно скользнула под обшивку, открыв глубокую нишу. В ней были аккуратно уложены коробочки того же размера и вида, как и та, которую Ван Хаутем уже получил от швейцарки. Теперь, выполнив свою задачу, молодая женщина встала, села в кресло и молча смотрела, как Старинг выкладывал коробки на поднос. Комиссар насчитал сорок девять штук.

В углу ниши Старинг обнаружил пачку больших кусков белого картона; верхний был чистый, а на остальных стояли числа от 1 до 31. Ван Хаутем подумал, что один из этих листов Фидлер, скорей всего, и увидел в окне, когда пытался разгадать поведение странного прохожего. Вероятно, они указывали дату, когда в заранее условленном порядке должен произойти прием или отправка очередной партии наркотиков. Прежде чем закрыть тайник, Старинг наклонился и при свете карманного фонаря осмотрел механизм.

– Не похоже, чтобы его изготовили специально для ме‑неера Фрюкберга. Механизм‑то восемнадцатого века!

Не малого труда стоило водворить фройляйн Мигль в ее комнату! Швейцарка непременно хотела пойти в управление, чтобы присутствовать на допросе шведа. Но Ван Хаутем упорно стоял на своем. Когда она наконец разочарованно поплелась к себе наверх, он со вздохом облегчения закрыл дверь на лестницу, ведущую в садовую часть дома. Бертус, который стоял на посту в бельэтаже, получил категорический приказ не допускать, чтобы женщина‑детектив странствовала ночью по пансиону. Кроме того, Ван Хаутем решил организовать за ней постоянное наблюдение.

Сейчас он сидел со Старингом в неуютной гостиной и рассеянно слушал отчет о тех немногих фразах, которыми тот обменялся со швейцаркой.

– Она пыталась меня допросить, – закончил помощник комиссара. – К счастью, когда вы осматривали коробочку с пудрой, я был по соседству, в столовой, и поэтому намекнул ей, что мы интересуемся наркотиками. Но весьма характерно, что она настойчиво допытывалась, не знаем ли мы что‑нибудь про «лед».

– Вне всякого сомнения, единственное, что ее интересует, – это участие Фрюкберга в пересылке ривьерской добычи! Не удивлюсь, если окажется, что при допросе, который, по ее словам, она устроила ему в конторе, она выпотрошила из него все подробности о злоключениях этой посылки… Времени для этого у нашей дамы было достаточно, а под ее наивной внешностью скрывается характер твердый как кремень.

Старинг с сомнением покачал головой.

– Если бы ей удалось заставить его говорить, она не передала бы его вам!

– Почему? Пока он отсутствовал на своем посту в пансионе, бриллианты попали в руки Терборга, верно? В критический момент Фрюкберга на месте не оказалось, и он не смог вовремя предупредить об этом своих хозяев. Банда, которая очистила сейфы на Ривьере, состоит из специалистов высшего класса. Так просто Фрюкбергу не простят, что он провалил дело. Он еще хлебнет горя, когда они потребуют отчета. Где же ему надежней спрятаться на время, как не в тюрьме? Вполне возможно, что по‑театральному обставленный арест – козырная карта с фройляйн Мигль на картинке. Он в безопасности в тюрьме, а она на прекрасном счету у комиссара за то, что помогла захватить преступника и пятьдесят коробок морфия. Вот тут‑то она и получает полную возможность разузнать, что случилось с бриллиантами.

– Она могла бы просто сдать его полиции за нанесение телесных повреждений Терборгу и понапрасну не отягощать его участь упоминанием о наркотиках, – не сдавался Старинг.

– Не забудь, Биллем, мы имеем дело с частным детективом, а не с сотрудником официальной полиции. Должен прямо сознаться: в этой ошибке при передаче бриллиантов я вижу не просто случайный сбой хорошо отлаженного механизма, за ней кроется нечто гораздо более серьезное и запутанное. Может быть, фройляйн Мигль, подозрительно точно прибывшая в этот пансион в самое подходящее время, куда больше нас знает об этом деле, а может быть даже, ведет двойную игру и хочет сама завладеть драгоценностями. На теперешней стадии у нас еще слишком мало данных, чтобы удовлетворительно объяснить все противоречия. Большая удача, что я решил сегодня ночью установить здесь наблюдение, ведь это дало нам в руки множество фактов, которые явятся надежной основой для дальнейшего расследования.

– Значит, вы думаете, что пакетик с бриллиантами подбросили Терборгу нарочно?

– Я думаю только, что настало время немного прощупать Фрюкберга. Кстати, кто‑нибудь записал номер такси, на котором его привезла швейцарка?

– Конечно, менеер Ван Хаутем. Шоферу велено явиться в управление к девяти часам для дачи показаний.

– Хорошо. Теперь попроси сюда Фидлера.

Когда содержатель пансиона уселся напротив Ван Хаутема, тот жестом показал на поднос:

– Вот это мы только что обнаружили в тайнике в четвертом номере.

– Тайник в четвертом номере? Что ж… в таком старом доме все возможно. За эти годы выявилась масса сюрпризов – всякие скрытые помещения в подвалах и в коридорах. Но я не знал, что и в четвертом номере тоже… А что это такое?

Комиссар достал распечатанную коробку и молча протянул ее Фидлеру.

Тот открыл ее и понюхал.

– Туалетная пудра! – Он осмотрел внутреннюю сторону коробки и удивленно воскликнул: – Courtot Successeurs! Но ведь это фирма Ивера из седьмого номера. Я полагаю, Фрюкберг случайно нашел в своей комнате тайник, где бы он там ни был, и разрешил Иверу держать там часть его запасов. Никогда не поверю, чтобы Фрюкберг вкладывал свои сбережения в такое огромное количество очень дорогой туалетной пудры. Ведь тут, вероятно, на сотни гульденов!

Ван Хаутем перевернул четырехугольный листок картона, который лежал наготове, и показал Фидлеру цифру «7».

– Это тоже было в тайнике.

Задумчиво глядя прямо в глаза полицейскому, содержатель пансиона медленно проговорил:

– Вот как?.. И в коробках не туалетная пудра, а что‑то другое?

Комиссар молча кивнул.

– Значит, все‑таки!.. Надо же! Оказывается, мы, сами того не зная, шутя, попали в самое яблочко. Вот если только… – Спокойный голос вдруг прервался.

– Если только?..

– …если только Ивер пользовался тайником без ведома Фрюкберга, чтобы отвести от себя подозрение.

– Вы считаете, так могло быть? – спросил Ван Хаутем с сомнением в голосе. – Вы же сразу узнали название его фирмы на крышке коробки! Зачем бы Ивер стал рисковать, зная, что упаковка может его выдать?

– А не бывает ли чаще наоборот? Разве такая явная очевидная глупость не наилучший способ остаться вне подозрения? Какой идиот будет нелегально пересылать запрещенные товары в своих фирменных коробках? А само имя «Courtot», кстати, великолепное прикрытие для контрабандных товаров. Представьте себе, что таможня нашла такую коробку в багаже элегантной дамы. Разве контролер усомнится в безобидности содержимого коробки? фирма «Courtot Successeurs» известна во всем мире! Если вы спросите меня, я скажу: уже само это имя гарантирует от всяких подозрений. – Фидлер некоторое время пристально глядел перед собой. – Правда, нужно еще выяснить, как же выставляли картонку в окно, когда Фрюкберг находился дома Жаль, что он уехал в Швецию, по крайней мере мне он сказал, что уезжает.

– Он в следственной части полицейского управления и ждет, когда я его допрошу, – коротко сказал комиссар. – Он вовсе не уезжал из Амстердама, а сегодня ночью забрался в ваш дом и нанес Терборгу чувствительный удар по затылку молотком, который взял у вас на кухне. – Ван Хаутем поднял газету, закрывавшую instrumentum delicti.[25]25
  Орудие преступления (лат.).


[Закрыть]
 – Это молоток из вашего ящика с инструментами?

– О да! Молоток наш. – Безграничное удивление овладело Фидлером. – Вы хотите сказать, что вы его арестовали?

– Вот именно. С помощью фройляйн Мигль, которая тоже дежурила ночью. Она – сотрудник одного из частных детективных бюро Швейцарии и поселилась у вас, чтобы наблюдать за Фрюкбергом. – Ван Хаутем с улыбкой взглянул в удивленное лицо собеседника. – Как видите, в вашем пансионе разыгралось немало серьезных событий. Некоторые важные моменты уже выяснены, но это не значит, что вы от меня избавились. Сейчас я отправлюсь на Эландсграхт переодеться в более скромную одежду. Перед завтраком я вернусь обратно и продолжу допросы. А пока, на случай новых сюрпризов, мои люди останутся охранять дом. Сейчас полчетвертого, и я посоветовал бы вам часок‑другой соснуть. Еще один вопрос: что за человек этот менеер Ивер?

– Таких принято называть весельчаками. В хорошем смысле слова. Услужливый, всегда готов смеяться громче всех, если над ним подшучивают. Помнит дни рождения всех наших постояльцев и тогда к завтраку кладет на стол маленький подарок. Флакончик духов. Мыльный крем для бритья… ну и подобные мелочи. Пользуется симпатией постояльцев. Не столько из‑за подарков, сколько потому, что человек он веселый, во всем находящий одну только светлую сторону.

– А не проявляются ли эти хорошие качества с определенным расчетом? Или он одинаково хорошо относится ко всем?

– Вот именно, ко всем. Это замечаешь сразу, стоит только с ним заговорить. За столом всегда кто‑нибудь начинает разговор на злободневные темы, и тогда одно удовольствие слушать меткие оценки Ивера. Он человек очень неглупый. Остроумный. Весьма красноречивый…

– Он последнее время не жаловался при вас на зубную боль?

– Нет! Почему вы спрашиваете?

– Сегодня ночью он сильно страдал зубами. – Ван Хаутем встал и велел Старингу, который в столовой приводил в порядок свои записи, отнести поднос с коробками в служебную машину, ожидавшую на улице. – Я тоже сейчас приду. Предупредите, менеер Фидлер, чтобы никто не выходил из дому без моего разрешения. Мои люди проследят, чтобы никто не пользовался телефоном. Если ваши постояльцы будут удивляться, скажите, что я скоро вернусь и все объясню.

Комиссар еще раз обошел спящий дом, давая то одному, то другому из своих подчиненных энергичные, четкие указания, и наконец сел в служебную машину. С легким зевком он откинулся в свой уголок и даже закрыл глаза на те несколько минут, которые понадобились шоферу, чтобы довезти его на Эландсграхт.

У себя в кабинете он немного постоял у открытого окна, подставив лицо свежему ночному ветерку. Да, можно сколько угодно уверять себя, что тебе ничего не стоит, как в молодости, проработать всю ночь без сна, но свинцовая тяжесть в веках излечит тебя от зазнайства. Комиссар устало провел рукой по глазам.

Огромный город, расстилавшийся перед ним, словно бы и не нуждался в отдыхе! Конечно, обычное уличное движение замерло, но, если хорошенько вслушаться, отовсюду непрерывно доносятся самые разнообразные звуки. Грохот тяжелого грузовика, которому еще нынче предстоит бог знает какой длинный путь; гул вечно работающих гаваней, вместе с мощными порывами ветра проносящийся по всему городу; далекая сирена пожарной машины, несущейся где‑то по вымершим улицам. А вот раздаются четыре мелодичных удара башенных часов, над морем крыш разными голосами им вторят другие часы, и постепенно звуки их опять замирают.

Ван Хаутем закрыл окно. Настало время вернуться к делу о заплутавшихся бриллиантах. Он вызвал дежурного и голосом, из которого исчезли последние остатки сонливости, приказал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю