Текст книги "Убийство в купе экспресса (сборник)"

Автор книги: Альберт Корнелис Баантьер

Соавторы: Астер Беркхоф,В.Х. ван Эмландт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Лия, это комиссар Ван Хаутем из уголовной полиции, – произнес холодный голос Фидлера. – Моя жена, менеер Ван Хаутем.

Очень низким, спокойным альтом она поздоровалась с посетителем и на хорошем нидерландском языке с едва заметным акцентом спросила:

– Вы хотели бы поговорить с мужем наедине, комиссар?

– Останьтесь, пожалуйста, мефрау. Нам нечего скрывать от вас. Я хотел только навести некоторые справки.

– Могу я предложить вам чашечку чая?

– С удовольствием, мефрау, если это вас не затруднит. Ван Хаутем сел к столу, а госпожа Фидлер занялась приготовлением чая. Мало‑помалу глаза полицейского привыкли к полумраку. Он окинул взглядом длинную узкую комнату, старинную мебель. И внезапно ему пришло в голову, как прав был Терборг, заметив, что жилая комната хозяина пансиона словно бы наполнена странными отголосками и вздохами. Конечно же, это были шаги прохожих, грохот и колебания почвы от уличного движения. Рассеянным взглядом комиссар проследил за полами серого дождевика и брюками, двигавшимися мимо окна, и сразу удостоверился, что шелестящий шепот шумел в его ушах в такт с проходящими ногами.

Нет уж, моя современная квартира в южной части города гораздо приятней, слегка поежившись, подумал он, между тем как госпожа Фидлер поставила перед ним чай, глядя на него в упор своими темными загадочными глазами. Она подошла к двери и включила лампу над столом. Платье ее вспыхнуло терракотой, и все вещи, оказавшиеся в конусе света, для зрения, свыкшегося с полумраком, обозначились до боли резко и отчетливо. Все прочее в комнате осталось туманным и расплывчатым. Хозяйка дома задернула гардины, и от этого уличные звуки доносились теперь до Ван Хаутема еще глуше и искаженнее. Только когда госпожа Фидлер села за стол, он смог хорошенько ее рассмотреть. Красивая статная женщина, снежная белизна волос составляла резкий контраст с черными бровями и глубоко посаженными глазами. Так же как и муж, она была одета со вкусом: на ней было бордовое платье с широкими сборчатыми рукавами. Точь‑в‑точь средневековая владелица замка, мелькнуло в голове комиссара, оглушенного непонятным душевным состоянием. Машинально он поддерживал с Фидлером легкий разговор, пока усилием воли не подавил в себе непривычные ощущения, сообразив, что пора объяснить цель своего визита.

– Здесь у вас, – начал он, овладев собой, – несколько лет проживал некто Фрюкберг, который покинул пансион вчера утром. Со времени его отъезда произошли события, вынуждающие полицию обратить внимание на его деятельность в Амстердаме. Я пришел к вам потому, что убежден: вы можете дать сведения, которые облегчат нашу работу. Я попросил бы вас рассказать своими словами все, что вы о нем знаете.

Быстрый взгляд, которым обменялись супруги, не укрылся от комиссара. Прежде чем ответить, Фидлер несколько раз задумчиво кивнул головой. Начал он не слишком уверенно, но мало‑помалу его звучный голос обрел твердость и объяснения стали четче.

– Фрюкберг появился у нас в сорок девятом году. Точной даты я не помню, но для вас могу навести справки сейчас же. Он приехал, чтобы открыть представительство шведского завода судовых моторов. Предприятие называется «Свеа» и находится в Гётеборге. Фрюкберг снял помещение в доме на Ниувезейдс‑Форбюрхвал; там расположено еще несколько контор. Это было в начале пятидесятого года. Финансовых затруднений у него, судя по всему, не было. Одевался он всегда хорошо и вовремя оплачивал счет. Но все‑таки кое‑что выделяло его среди других. Глядя на него, я испытывал не то чтобы опасения, нет, но меня охватывало какое‑то необъяснимое чувство. Мне трудно описать, что это было. Скажем так: создавалось впечатление, что он существовал только здесь, в этом доме, а как только выходил за дверь, переставал существовать, терял всякую связь с жизнью. Как бы вам это объяснить? Понимаете, он никогда не получал ни писем, ни телеграмм, ни какой‑либо частной корреспонденции. Никто никогда не звонил ему по телефону, никогда его не навещали знакомые. Насколько я знаю, о нем никто никогда не справлялся, не передавал никаких поручений, никаких покупок. Ничего! Все те годы, что он провел здесь, он ни разу не был в отпуске; придя вечером около шести часов домой, он очень редко выходил из дому второй раз, а по воскресным дням вообще не покидал пансиона. Я повторяю: он был спокойным жильцом, участвовал в разговорах и по‑немецки, и по‑французски, никогда демонстративно не сторонился других. Но, казалось, он тщательно избегал устанавливать какую бы то ни было связь между своей жизнью вне этого дома и тем, что происходило в пансионе. Еще более странно, что в его конторе не было телефона.

Нет, этот дом решительно не нравился комиссару. Виной всему, вероятно, была эта комната с неумолчными отголосками уличного шума, которые постоянно обманывали слух. Само собой разумеется, не Фидлеры вызывали ту неприятную угнетенность, поднимавшуюся откуда‑то из подсознания Ван Хаутема. Хозяин пансиона честно изо всех сил старался объяснить странное впечатление, которое производил на него Фрюкберг, а статная дама с черными затуманенными глазами внимательно следила за рассказом своего мужа. И все‑таки… Ван Хаутем непрерывно ловил себя на том, что в паузах между обдуманными словами Фидлера ему чудятся легкие шаги в коридоре, неясные звуки у двери. Невольно он быстро повернул голову и убедился, что никто не приоткрыл дверь и не подслушивает.

– Расскажи комиссару про таинственного прохожего, Эрнст. – Мягкий голос с едва уловимым акцентом внезапно вывел Ван Хаутема из полудремоты, в которую он словно бы погружался. Сделав над собой усилие, он выпустил через нос облачко дыма от превосходной сигары, предложенной ему Фидлером, и попытался убедить себя, что странный аромат, вызвавший у него сонливость, просто самый обыкновенный ладан, который часто жгут в сырых полуподвалах. Лучшего объяснения тому, откуда взялся здесь этот сладковатый, дурманящий запах, он так и не смог подыскать.

– Да! – Фидлер наклонился к посетителю. – Летними вечерами мы обычно настежь открываем эти окна, после того как служащие местных контор разойдутся по домам. Около шести – половины седьмого уличное движение замирает. Правда, мы не можем разглядеть, кто идет, потому что нам видны лишь ноги прохожих, разве только сядешь вплотную к окну. В последние дни июля я заметил, что кто‑то прохаживается мимо нашего дома. Это был человек в клетчатых plus‑fours[13]13
  Брюки гольф (англ.).


[Закрыть] ярчайшей расцветки. Подобного типа частенько увидишь в каком‑нибудь ревю, в сцене, где выступает комический знаменитый путешественник, но не на нашей тихой Регюлирсграхт. Немного погодя он вернулся – и на сей раз шел очень медленно. Я не придал этому большого значения и продолжал слушать шестичасовой выпуск последних известий. Примерно через неделю я опять увидел эти ноги в клетчатых штанах. Я поманил жену, и мы вместе посмеялись над опереточными брюками. Но внезапно я обратил внимание на то, что и сейчас передавали последние известия. Мне подумалось, что, как и прошлый раз, забавные панталоны вернутся обратно, и захотелось увидеть прохожего целиком. Я подошел вплотную к окну. Действительно, через несколько минут он появился опять – еще молодой человек в фуражке и с большой трубкой в зубах. За свою жизнь я достаточно нагляделся на причудливо разодетых туристов и считаю, что умею в них разбираться; разные мелкие детали позволяют с весьма большой долей вероятности угадать, из какой они страны, даже если не слышно, на каком языке они говорят. Итак, молодой человек из кожи лез, чтобы выглядеть этаким карикатурным англичанином из представления в варьете, но лицо его выдавало: он производил впечатление типичного итальянца. Во всей его внешности было нечто до такой степени наигранное, искусственное, будто он вырядился так нарочно, чтобы бросаться в глаза… Как бы то ни было, но, рассмотрев его, я хотел уже вернуться к радиоприемнику, ведь неизвестный интересовал меня просто как курьез, и не более того. Однако в этот момент я заметил, что его взгляд был устремлен на окна комнаты этажом выше, на окна четвертого номера, где проживал Фрюкберг. Смотрел он не так, как смотрят случайно, мимоходом, а сосредоточенно, словно с интересом что‑то рассматривая.

Госпожа Фидлер бесшумно поднялась и отошла к буфету налить еще чаю.

– Мы с женой слишком много пережили, менеер Ван Хаутем, чтобы не научиться с известной настороженностью относиться к людям, тем более незнакомым, которые проявляют любопытство к нашему дому. Кроме того, я определенно и безошибочно понял, что, по‑видимому, кто‑то из внешнего мира интересуется Фрюкбергом, а ведь он – как я вам уже говорил – никогда не получал ни писем, ни посылок и не разговаривал по телефону. В конце концов я сообразил, что в первый раз увидел этого человека во вторник, приблизительно в десять минут седьмого, и что второй раз он появился ровно через неделю. Короче говоря, я кое‑что заподозрил и захотел узнать больше. В следующий вторник, около шести часов, я вышел к каналу и укрылся за одной из машин, стоявших на набережной. И действительно, очень скоро вдалеке со стороны Принсенграхт появился экстравагантный спортивный костюм. Человек шел довольно быстро, но, проходя мимо нашего дома, замедлил шаги. И пристально смотрел на закрытые окна комнаты Фрюкберга. Дойдя до угла Херенграхт, он повернул обратно. Я следил за ним и поэтому не смотрел на окна Фрюкберга. Когда он снова проходил мимо пансиона, я заметил, что в левом окне за стеклом тем временем появился небольшой четырехугольный лист картона, в верхней части которого – я хорошо видел – была написана большая цифра «семь». Человек тут же быстро зашагал в направлении Кейзерсграхт, и не успел он пройти мимо наших дверей, как кто‑то находившийся в комнате убрал картон из окна. Я не разглядел, кто это, – видна была только рука. Минут через пять я был дома. Постучал к Фрюкбергу, не получил ответа и понял, что в четвертом номере никого нет. Немногим позже оказалось, что он сидит один в гостиной и читает журнал. С женой мы условились, что в следующий вторник я буду вести наблюдение на улице, а она здесь, в доме, будет присматривать за дверью четвертого номера. Мы так и сделали, но странный незнакомец больше не возвращался. Может быть, тот, кто выставлял цифру в окне, заметил меня на набережной и договорился о другом способе подачи сигналов…

– Это было в конце июля? – спросил Ван Хаутем.

– Двадцать восьмого июля в первый раз и четвертого августа – в последний.

– Какие же выводы вы сделали из этих событий?

Фидлер с улыбкой пожал плечами.

– Данных для выводов, пожалуй, маловато, верно? Ясно одно – цифра «семь» что‑то значила для необычного прохожего. Но беспокоиться было пока не о чем. Это я к тому, что ни пансиону, ни жильцам появление в окне картона с цифрой ничем не угрожало. Потому я и промолчал… Мы с женой усмотрели в этом только лишний повод для шуток. Как раз в эти дни газеты много писали о торговле наркотиками. Мы выдумали целую романтическую историю, в которой Фрюкберг участвовал в качестве контрабандиста марихуаны, и в шутку называли его между собой разносчиком наркотиков. Просто так, без всякого основания.

– Номер семь… Кто жил там в июле‑августе?

– Вы имеете в виду седьмой номер в пансионе? Мсье Ивер, торговец парфюмерией. Но вы ведь не хотите этим сказать, что связываете цифру «семь» в окне с нашим жильцом‑французом?

– Я только так спросил. Теперь о другом. Вы сказали, что Фрюкберг никогда не получал ни посылок, ни писем. А не приносил ли он что‑нибудь с собой сам?

– Трудно сказать. От наружной двери до его комнаты всего несколько шагов по лестнице. С пяти до шести вечера мы не запираем входную дверь, так что жильцам, когда они возвращаются домой, звонить не нужно. Он мог принести все что заблагорассудится, и никто бы ничего не заметил. Нет, я не могу ответить на ваш вопрос.

– Вы сказали, что оставляете наружную дверь открытой на то время, когда постояльцы возвращаются с работы домой. Значит, у них нет своих ключей?

– Нет, – Фидлер решительно покачал головой. – Вам может показаться странным, но это мое постоянное условие: не выдавать дополнительных ключей. Я никогда не ложусь спать, пока не удостоверюсь лично, что все хорошо заперто. Такая уж у меня привычка, и я никогда от нее не отступаю. Постояльцы могут возвращаться домой когда угодно, но в таком случае они должны позвонить, и я с удовольствием встану и открою. Возможно, это несколько деспотично, но каждый поступает как ему удобней. Мы с Лией слишком много пережили, чтобы чувствовать себя спокойно, если по ночам – без нашего ведома – кто‑то входит и выходит из дома.

– Уличная дверь – единственный вход в дом?

– Конечно.

– Это облегчает мою задачу, – тихо сказал Ван Хаутем. – Ставлю вас в известность, что с сегодняшнего утра ваш дом находится под наблюдением полиции.

Не вдаваясь в подробности, он сообщил содержателю пансиона, что в руки Терборга попал пакет, предназначенный, по‑видимому, Фрюкбергу, и что есть основания ожидать, что очень скоро, может быть даже этой ночью, некие лица попытаются любой ценой получить пакет обратно.

– Как они это сделают, я не знаю. Может быть, просто войдут через дверь, может быть, проникнут через чердак или со стороны сада. В любом случае было бы хорошо, после того как вечером жильцы разойдутся по своим комнатам, поместить в доме несколько агентов, чтобы избавить менеера Терборга от неприятных сюрпризов и задержать преступников.

– Вы хотите сказать, – изумленно спросил Фидлер, – что в настоящий момент у Терборга находится нечто имеющее столь большое значение для кого‑то, что можно ожидать вооруженного нападения на мой дом?

Он недоверчиво усмехнулся и долгим взглядом посмотрел на свою жену.

Ван Хаутем молча кивнул головой, вновь заинтригованный звуками за дверью, которые как будто бы уловил его натренированный слух. Будь он уверен, что действительно слышал их, то вскочил бы и выяснил, что же такое постоянно шумит и шуршит за спиной, в углу. Но в этом помещении, где все пространство до отказа заполнено игрой неясных звуков, производящей непостижимое и таинственное впечатление, неуловимой для слуха и не поддающейся расшифровке, легко рискуешь остаться в дураках. А не хотелось бы, во всяком случае в присутствии такого человека, как госпожа Фидлер, которая неотрывно смотрела на гостя своими загадочными глазами, будто стараясь по выражению лица прочесть его мысли.

– Марихуана? – уже не так насмешливо спросил Фидлер.

– Нет, это краденые вещи большой ценности.

– И они доставлены в этот дом? Значит, под нашей крышей находится человек, замешанный в воровстве?

Прежде чем Ван Хаутем успел ответить, госпожа Фидлер тихо, почти шепотом произнесла:

– Разве я не говорила тебе, Эрнст, что нас ожидают тревожные события? Не напрасно Отто так волнуется! Сегодня ночью все время слышался шум в коридоре и на лестнице в подвал.

Комиссар резко повернулся к ней. Его немного смутило, что обращалась‑то она к мужу, а смотрела на него – неотрывно, остановившимися глазами.

– Отто?

Это было уже что‑то определенное, возможно зацепка.

– Кто этот Отто?

– Мы с женой, – спокойно заметил хозяин дома, – убежденные спириты, менеер Ван Хаутем. Если бы вы только знали, что пережила моя жена в революцию, например в Венгрии, вы поняли бы, почему она ощущает тягу к тому миру, где, по нашему глубокому убеждению, дорогие нам умершие так же живы, как мы в этой комнате. Мне кажется, не иначе как само провидение уготовило нам по прибытии в Нидерланды приют в этом старом доме. С самого первого дня мы почувствовали, что он находится на пересечении магнитных потоков и является средоточием сил, которые – когда о них говорят – вызывают обычно лишь насмешки у тех, кто совершенно чужд миру иррационального. Вот почему в тридцать втором году я купил этот дом, хотя это было и выше моих финансовых возможностей. Незримые обитатели принесли нам удачу и стократ возместили пережитые невзгоды… – Он слегка пожал плечами. – Я понимаю, для вас мои слова звучат как досужая болтовня старых кумушек. Но для нас обоих все это непреложная истина.

– Ты ошибаешься, Эрнст! – прошептал низкий печальный голос. – Менеер Ван Хаутем уже испытал на себе влияние излучений, с тех пор как пришел сюда. Он не станет смеяться над тем, что ты собираешься ему рассказать.

На миг Ван Хаутем окаменел от изумления. И лишь с трудом подавил желание откинуть голову назад и разразиться громовым хохотом – ведь такого с ним еще не бывало: ему приписывают сверхъестественные ощущения, и не когда‑нибудь, а при исполнении служебных обязанностей! Но с одной стороны, он понимал, что веселость здесь в высшей степени неуместна, с другой – вынужден был признать, что впервые в жизни охвачен неописуемым, странным чувством, которое временами казалось прямо‑таки сном наяву. Но если позже, дома, сидя за столом, он расскажет про эти глупости своей жене – в привычной домашней обстановке, где тебя не нервируют никакие потусторонние силы, – они вместе посмеются над тем ложным впечатлением, которое он – образец уравновешенности и здравого смысла – произвел на госпожу Фидлер.

– Кто этот Отто? – коротко повторил он.

– Блуждающий дух человека, который в тысяча восемьсот двадцать втором году скончался в этом доме и не может найти покоя в могиле, – сообщил Фидлер как о самом обычном деле. – Я имел случай убедиться, что он в самом деле существовал, был купцом и жил на Регюлирсграхт. Что‑то привязывает его к этому месту. Мы давно стараемся выяснить, что же именно его тяготит. Порой мы видим его здесь, в коридоре цокольного этажа, у двери в подвал: он стоит и прислушивается к чему‑то, но большей частью мы его только слышим. Как сказала моя жена, последние дни он очень неспокоен. Правда, чаще всего так бывает накануне наших ежемесячных сеансов, в первый четверг каждого месяца… как сегодня. Поэтому ваш план расставить сегодня ночью в доме охрану не слишком для нас удобен. Мы не хотели бы нарушать последовательность наших собраний и были бы весьма признательны, если бы вы нашли какую‑нибудь иную возможность. Не забудьте, эти собрания для нас очень важны.

– Может быть, – заметил печальный голос хозяйки, – менеер Ван Хаутем доставит нам удовольствие и согласится присутствовать на сеансе. Он явный медиум, просто находка для нашего кружка.

Комиссар, слушавший скрестив руки на груди, крепко сжал пальцами руки выше локтя, чтобы и на этот раз остаться серьезным. Внутренне он весь дрожал от смеха, так что странные ощущения на время отступили на задний план. Собственно говоря, он даже немного жалел бедняг за то, что после перенесенных лишений они уже не чувствовали себя в безопасности на твердой почве реальной жизни.

– О сеансах мы поговорим позже… – резко сказал он. – Не знаете ли вы, менеер Фидлер, почему Фрюкберг вчера так поспешно уехал?

Содержатель пансиона рассеянно посмотрел на свои изящные руки, лежавшие на столе.

– У меня сложилось впечатление, что он уехал из страха перед какой‑то опасностью. Никогда он не говорил мне, что собирается вернуться на родину. Позавчера вечером он заходил ко мне в контору рассчитаться за ноябрь. Мы говорили о разных вещах, но о его предстоящем отъезде не было и речи. А на следующее утро, в полвосьмого, он опять явился сюда и сообщил, что его багаж уже упакован и стоит в передней и он должен немедля взять такси, чтобы ехать на вокзал. Уезжает он насовсем. Фрюкберг облегченно вздохнул, когда я сказал, что за этот месяц он ничего мне не должен. Я знал, что менеер Терборг немедленно займет четвертый номер, а это позволит мне перевести в комнату Терборга вновь прибывшую фройляйн Мигль из чуланчика на чердаке, куда я вынужден был ее поместить. Пока я заказывал такси, Фрюкберг нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Естественно, я спросил его, почему он решил так внезапно уехать, но он ответил уклончиво. Якобы хочет открыть в Швеции новое дело. Через десять минут после своего появления он уже уехал.

– Где вы заказали такси?

– В Центральном агентстве. Мы всегда пользуемся их машинами. – Фидлер задумчиво посмотрел на Ван Хауте‑ма. – Он оставил свой стокгольмский адрес – отель «Сёдермальм».

– Позавчера вечером Фрюкберг спокойно разговаривал с вами. Что же могло случиться после этого разговора, если на следующий день утром он внезапно решил уехать?

– Понятия не имею! Мы сидели в конторе и разговаривали. По‑немецки. Он расспрашивал про новую постоялицу, которую впервые увидел вечером в столовой. Но не мог же он уехать из‑за нее. Просто поинтересовался новым человеком, только и всего. Решение уехать пришло уже после того, как он ушел к себе. Во всяком случае, до полвосьмого утра он уже собрал и уложил свои вещи. По телефону его никто не спрашивал, никаких срочных посылок и телеграмм на его имя не было.

– А фройляйн Мигль тоже интересовалась им?

– Нисколько. Вечером за столом с ней кое‑кто заговаривал. Она прибыла позавчера в полдень и увидела других постояльцев только за обедом. Воспитанная молодая дама, которая, прежде чем познакомиться, внимательно приглядывается к людям.

– Кто‑нибудь рекомендовал вам эту фройляйн Мигль? У вас ведь даже подходящей комнаты для нее не было. Как ей пришло в голову остановиться у вас?

– Никто мне ее не рекомендовал, и раньше я ее не видел. Она позвонила в понедельник утром. Уже около двух недель она находится в Амстердаме и живет в большом отеле на улице Дамрак. Там ей не нравится, да и дороговато. Кроме того, ей хотелось бы жить поближе к месту работы. Дело в том, что она изучает живопись семнадцатого века в Государственном музее. Жене моей она рассказала, что звонила во все пансионы, какие есть в городской телефонной книге. Она довольно быстро попала на наш номер. Когда ей ответили на хорошем немецком языке, у нее просто дух захватило от радости, и, хотя я сразу сказал, что свободных мест нет, она так настаивала, что я согласился освободить небольшую комнатку, но на чердаке и без всяких удобств. Фройляйн Мигль тотчас же приехала, и Лия показала ей каморку. Она, казалось, была до смерти счастлива, и по просьбе жены я ее принял. Когда после переезда Терборга освободился третий номер, у меня гора свалилась с плеч. В самом деле, несмотря на все восхищение чердачной каморкой, фройляйн Мигль, по‑моему, была рада перебраться в третий номер. Она прилежно работала, помогая Басу и Лене перенести вещи Терборга.

– Где она жила на улице Дамрак?

– В отеле «Алкмар». А можно спросить, почему вас так интересует фройляйн Мигль? Паспорт у нее в порядке. Она приехала из Берна и занимается историей искусства. Уж не подозреваете ли вы, что она связана с Фрюкбергом?

– Ни в чем я ее не подозреваю. Просто показалось странным, что Фрюкберг уехал сразу же, как только увидел ее. – Внезапно комиссар замолчал, так как ему вдруг почудилось, что сейчас, сию минуту, там, за дверью, в коридоре, что‑то или кто‑то зашевелился. Он быстро обернулся, но дверь была закрыта, а дверная ручка неподвижна.

Госпожа Фидлер слегка улыбнулась и ободряюще кивнула ему:

– Мы всегда окружены миром невидимого.

Комиссар овладел собой и улыбнулся в ответ. Он решил, что не уйдет, пока не осмотрит дом сверху донизу.

– Теперь о сеансе, – сказал он, раз уж разговор принял такое направление. – Сколько народу посещает ваши собрания?

– Десять человек. Всего с нами – двенадцать.

– И когда начинается… заседание?

– Ровно в десять часов.

Непонятные звуки и шумы отвлекали внимание. Стараясь собраться с мыслями, комиссар отбил кончиками пальцев по столу бодрую барабанную дробь.

– У меня, – начал он, пристально глядя на Фидлера, – создалось впечатление, что именно сегодня ночью следует ожидать попытки проникнуть в комнату Терборга. Те, с кем мы имеем дело, безусловно, прекрасно организованы и достаточно опытны в совершении преступлений, чтобы умело провести свою акцию. В этих условиях я вынужден принять ответные меры, достаточно эффективные, чтобы сорвать их планы и обезвредить грабителей. Уже не первый раз интуиция указывает мне, что надо делать…

Госпожа Фидлер молча кивнула в знак согласия, точно она ожидала от него этих слов.

– …и я настолько уверен в правильности моих предположений, что решил взять руководство охраной на себя. Я должен немедля осмотреть ваш дом сверху донизу, менеер Фидлер. Терборг описал его мне, и все‑таки я хотел бы своими глазами увидеть расположение лестниц и коридоров. Где будет проводиться сеанс?

– Здесь, в этой комнате. Участники приходят тем же путем, каким пришли вы, – по маленькой лестнице. Дальше моей комнаты они не заходят.

– В котором часу ваши постояльцы расходятся по своим комнатам и в доме становится тихо?

– По будним дням к половине десятого.

– В таком случае, чтобы не привлекать внимания, я со своими людьми приду одновременно с участниками сеанса. Составьте‑ка мне список тех десяти, кто должен прийти сегодня вечером.

– Напиши, пожалуйста, Лия.

Госпожа Фидлер зажгла лампу около секретера и начала писать.

– Когда ваша встреча заканчивается? – опять спросил Ван Хаутем.

– Большей частью в час ночи, но сегодня, ввиду чрезвычайных обстоятельств, нам лучше, пожалуй, разойтись в половине первого. – Ван Хаутем согласно кивнул головой, а Фидлер, помедлив, продолжал: – Не сочтите за нескромность, но мне очень любопытно, каким образом краденые вещи оказались у Терборга?

Комиссар не стал скрывать, что пакетик «для менеера из четвертого номера» доставила некая солидная дама.

– Непонятно, – вслух подумал Фидлер. – Только этот Фрюкберг уехал, как ему впервые за бог весть сколько лет вдруг что‑то передают. Может быть, вы сами послушаете Баса? Он лучше расскажет, как все произошло.

– Нет, пока я не хочу его трогать. Чем меньше народу замешано в деле на этой стадии, тем меньше опасность утечки информации. Этот ваш слуга – надежный человек?

– Вполне. Бас верой и правдой работает здесь уже около сорока лет. Мой предшественник очень тепло его рекомендовал, так как он до тонкости знает весь домашний распорядок, и я ни разу не пожалел, что взял его на службу. В заведении вроде нашего ненадежность персонала выясняется быстро, но мне еще никогда не приходилось слышать жалоб на Баса. С раннего утра до позднего вечера он занят, всегда весел, всегда готов выполнить любое поручение. Я уверен, что он не проболтается.

– Все‑таки пока лучше ему не говорить.

Ван Хаутем пробежал глазами список, поданный хозяйкой. Он никак не ожидал встретить здесь такие известные всему Амстердаму уважаемые имена. Хозяйка дома, как всегда, угадала его мысли.

– Как видите, состав нашего кружка не дает вам повода отказаться от моего приглашения. Вы когда‑нибудь думали о том, какую пользу спиритизм может принести при расследовании уголовных преступлений? Кто знает, вдруг Отто сообщит вам сегодня нечто такое, что позволит одним махом завершить расследование!

Ван Хаутем поднялся. Он хотел избежать дальнейших разговоров о мире духов и не видел никакой необходимости пускаться в дискуссию на тему о том, целесообразно или нет привлекать Отто в качестве неофициального консультанта Центрального полицейского управления. Поэтому, поблагодарив госпожу Фидлер за гостеприимство, он вышел из комнаты, где что‑то по‑прежнему угнетало его психику, и в сопровождении владельца начал обход здания.

В гостиной он остановился у двери в сад и осмотрелся. Было уже довольно темно, но и при этом свете можно было разглядеть, как резкие порывы ветра между высокими соседними строениями рвали с глухих заборов перепутанные плети плюща. Здесь надо обязательно выставить пост, потому что с соседних участков очень удобно пробраться к дому. Подходящая работенка для Дейкемы. На чердаке комиссар обследовал расположение окон, кровельных желобов и водосточных труб. Для защиты дома с этой стороны поставим на чердаке полицейского капрала. Он не замерзнет – всюду установлены радиаторы, и температура в коридорах, на лестницах и даже здесь, наверху, вполне сносная. Только в углах и закоулках между трубами и разными выступами ревет и завывает ветер. Надо иметь хороший слух, чтобы в случае чего вовремя различить в этом шуме приближение подозрительных звуков. Свой наблюдательный пункт Ван Хаутем устроил там, где широкая лестница, до самого чердака устланная мягкими коврами, пересекается с коридором бельэтажа. Отсюда он мог держать в поле зрения все стратегически важные пункты: входную дверь, вестибюль, дверь в комнату Терборга, окно, выходящее на галерею световой шахты, дверь у лестницы, ведущей к комнате фройляйн Мигль в задней части дома, и, наконец, дверь на винтовую лестницу для персонала, соединяющую подвал в передней части дома со всеми остальными этажами. За долгие годы службы Ван Хаутем не раз принимал решения, руководствуясь интуицией. Так он поступил и теперь. Конечно, следовало ожидать, что обманутые грабители при первом же удобном случае попытаются выяснить, где находится посылка с бриллиантами. Однако ловкость, с какой налетчики с Ривьеры до сих пор ухитрялись скрываться со своей добычей от правосудия, настораживала. Вероятно, они и сейчас будут действовать в высшей степени искусно и коварно. Эти обстоятельства требовали от амстердамской полиции большой предусмотрительности. Пройдясь по коридору бельэтажа, освещенному двумя сильными лампами, и поздравив себя с блестящим расположением центрального поста, комиссар тотчас же с кривой усмешкой отметил, что есть здесь и некоторый недостаток: совсем рядом, в непосредственной близости от двери в подвал, в нижнем коридоре, любил появляться Отто.

Около десяти вечера, оставив Старинга с необходимыми инструкциями в ненастной ночи на улице Регюлирсграхт, комиссар, его помощник Дейкема и капрал Верворн вместе с участниками сеанса незаметно проникли в пансион. Пройдя в четвертый номер, они занялись чтением вечерних газет. Наверняка кто‑нибудь в доме мог заметить, как они прошли к Терборгу, и, чтобы их приняли за обычных гостей, Ван Хаутем и молодой адвокат время от времени перебрасывались незначащими фразами. Около одиннадцати часов в доме наступила полная тишина – видимо, постояльцы легли спать. Прежде всего Ван Хаутем отвел Верворна на его пост на чердаке. Молча, скупыми и точными жестами комиссар объяснил капралу, как из коридора с четырьмя каморками держать под наблюдением окно в задней части дома и выход на винтовую лестницу, а кроме того, с верхней площадки главной лестницы присматривать за окном, через которое легче всего проникнуть в пансион. Поставив капрала на пост, комиссар выключил свет и бесшумно спустился вниз, гася по пути лампочки на каждом этаже. Затем он указал Дейкеме, как пройти в цокольный этаж к двум смежным комнатам, разделенным широкой дверью и выходящим в сад. Прежде чем занять свой собственный наблюдательный пост, он еще раз ощупью пробрался к Терборгу, чтобы напоследок дать молодому человеку необходимые указания.